Пастух гнал стадо на рассвете
На горизонте, вдруг, приметил
Он чужака. И вот те раз!
Форсить не принято у нас.
Одет в гусарку - лепота!.
Фуражка с тульей - обода!
Экипировка - будь здоров!
А я всю жизнь паси  коров.

Недаром сказывал сосед:
Что полон всяких всячин свет:
Живёт де за морем ковбой,
Почти казак, но хвост трубой.
Хлебает щи лишь из корыта,
Не сапоги носит - копыта.
На голове - сковорода
Как будто брички обода.

В неё войдёт по метражу
Не меньше воза фуражу.
Не русский, фриц, или абрек,
Вполне приличный человек.
Бежать,сказать о нём соседу.
Тот, с генералами обедал.
И бабу, с рожею болонки
Привёз с какой-то Амазонки.
Без лжи поведаю, как есть.
Враньё,  без пользы, надо ль плесть?
Ковбой - казак -  как различить.
В портах. И кажется,  торчит /ь/.


Кузьму, приметив у забора
Ковбой коня вертает скоро.
И накатив на казака...
Нагайкой хлястнул по бокам.
Кузьма, от страха посерев,
В портах своих почуял грех,
Не удержался, заскулил,
Присел и, зад свой оголил.
Да, на бугре, не под кустом;
Красавец конь почуяв гром
Чтоб уберечь господний нос
Рванулся с места и, понёс,


За мертвеца не дашь копейки.
Прикрывшись полой кацавейки
Кузьма к пригорочку приник.
Меж ног,  не мал и не велик
Висит, сконфуженный чуток,
Головкой вниз, мужицкий бог.
В мольбах и стонах мало проку,
Но лекарь рядом, слава богу!
Над бедным суд любой вершит.
И сильный слабого крошит.
Кто на коне, тот и герой.
Хоть тут же в поле яму рой.

Чем слаще кормишь власть - тем хуже.
Чем меньше ешь - тем жопа уже.
Чем больше думаешь, тем злей.
С коротким членом - жизнь  милей. 
Ковбойская рулетка. Глава 2
Трошин Борис Александрович
Через ручей по зыби кладок,
Среди берёзовых посадок,
Дорожка белого песка
Течёт из ближнего леска.
Саженей тридцать или сорок
Взбегает резво на пригорок
И вот, дворянский дом с лица.
Народ шёл с чёрного крыльца.
Козьма поспел как раз к приёму,
Прильнув к оконному проёму
Стояли вольно казаки,
Держась за палки и клюки.

"Ах, чтоб тебя! Гляди, не слабо...
Раскрыла рот и чрево, баба.
Кто в этом деле в новичках ..?

А доктор зыркает в очках:
"Эй, казаки!  Подите, срам!
Живот - беремя - божий храм.
Чем муки бабьи лицезреть,
Себя попридержите, впредь.
 - Голубушка, сестрица Блюм,
Я боль свою едва терплю.
Проезжий кат при сете дня
Нарочно сбил конём меня -

Был доктор скромен и правдив
Умён, как мы,  трудолюбив,
Лишён тщеславия, коварства,
Сам изготавливал лекарства.
С тех, кто богаче, брал втройне,
Не наживался на войне.
Имел семью, квартиру, дачу,
Богат, но мог бы быть богаче.
Был тем доволен, что имел.
Работу знал и в ней потел.
Растил двух дочек и сынишку,
Сынок,  Семён влюблён был в книжку.
Все в нём не чаяли души.
Ужо,  пойдут в дом барыши!


Когда наследник возмужает.
Война деньгам не угрожает
Когда есть связи  /дядя Блад/,
Как говорится, всюду блат.
С последних царских именин
Отец - исконный дворянин.
Грызёт наследник грань науки,
Как разгрызёт, так карты в руки.
Пусть медик будет, пусть юрист,
Не проиграет денег в вист.
Россия издревле богата.
От изумруда до агата
Всё есть. Лишь спит в оковах сна...
Европа смрадна и тесна.
Пусть наши корни из Европы,
Но здесь нехоженые тропы,
Нам мать - Россия. Здесь умрём.
Среди Марфут, Евдох, Ярём.

Катилась жизнь неспешно в гору.
В детишках виделась опора.
Но сын подрос и вместо касс
Его привлёк философ Маркс.
Бежал на встречи и на сходки,
Где экстремисты рвали глотки.
Любой бездельник БОМЖ и БИЧ
Желал политику постичь.
Чтоб развивался интеллект
Семён вошёл в одну из сект
Мечтал с постели встать Маратом
Чтоб облегчить судьбу аратам.
Ходил в народ. Но что народ?
За шиш, не купишь бутерброд.
Зубрил,  марксистские азы,
Чтоб знать теорию бузы.

Тут познакомился он с Асей
Училась в параллельном классе.
Умна. Таких наперечёт.
И вот уже любовь влечёт.
В любви нет наций, цвета кожи,
Она дочь царского вельможи.
Венчание - любви венец.
Для женщин главное - самец.
Чтоб был разумен и силён
И до безумия влюблён.
Но жизнь полна чудес и вскоре
Сказав, что едут в Евпаторий,
Чтоб им не ставили преград.
Они махнули в Петроград.

Ковбойская рулетка. Глава 3
Трошин Борис Александрович
Приятно жить на белом свете.
И я бывало в князи метил.
Кто бражку пьёт, а кто клеврет,
Кто пишет оду, кто декрет.
Коня не в славу оседлать,
А без коня судьбы не взять.
Не обойтись дружкам без драки,
Их воспитали сказки - враки.
И много всяческих чудес
Будили в детях интерес.

И я косил, пахал и сеял.
Щипал девиц, от страсти млея.
Мог по наивности любить.
Мог по невинности убить.
Играть в разбойники - казаки,
Дарить задастым павам маки.
Читать в обложке из картона
Запоем Ната Пинкертона.
В мечтах и мыслях сам с дружком
Скакал по прериям верхом.
Дружок был чёрен, конь гнедой.
У нас пастух, у них ковбой.
Девицы ёрзали задами
Глядя на шапку с ободами.

Не ум, а сила силу ломит.
Дурак,  на силе экономит.
Тому воздастся по уму
Кто ближе к Богу самому.
Пусть смерть, пусть войны, пусть невзгоды..,
Лишь Бог творец всея Природы!
Будь ты святой или палач
Всем Господь выделит калач.
Так мудроумствовал папаня,
Калились камни в чёрной бане,
Шипел берёзовый листок
Целуя жарко икры ног.
Вложи-ка силушку в удар!
Силён берёзовый нектар.

Но тишину кругом взрывая
Весть прикатила: мировая...
Ударил колокол с бугра
Казачий верх кричит "Ура!
Война избавит от заботы,
Дадут коня, фуражку, боты...
Зима, весна, октябрь, июль...
Солдат накормлен, знай,  воюй.
Как  без войны? Война забава,
Когда казачья мчится лава,
Когда в руках звенит булат,
Когда чужой убит солдат.
Когда болят чужие раны,
А победители Иваны;
Но всяк из них лишь пыль и прах,
Когда солдатом движет страх.

Пасти коров и то, забота.
Казаки гатили болото.
Побольше дел, поменьше слов.
Один солдат за двух волов.
Держа солдат за вошь и мебель
Их гнал под выстрелы фельдфебель,
Настил выкладывал сапёр
Усатый, мокрый как бобёр.
А по ночам болели раны
Что наносили им "форманы".
Валились бомбы чаще слёз
Из чрева адовых стрекоз.
По пояс в мазурской трясине
Латая гать, сосна к осине,
Судьбу,  прочувствовав нутром
Солдат воюет топором.
Солдат, в окопе знает толк
Ему земля и пух и шёлк.

Пропал отец,  и пыль осела.
Два раза осень облысела.
Два раза канула зима,
Чуть, чуть прибавилось ума.
Война продвинулась на Запад.
Пришлось и немцам к чёрту драпать.
Кому известно, что? С ранья?
Попам, охрипшим от вранья?
Или горластым комиссарам?
Немецким этим эмиссарам.
Что душу мучая до слёз
Нас заставляют жрать овёс. 
Ковбойская рулетка. Глава 4
Трошин Борис Александрович
Мужчинам всем, бегом на плац!
Там, будет вздёрнут нехристь, Кац.
Шпион немецкий, падаль, спрут!
К таким как он закон наш крут.
Он агитировал дворы
На милость сдаться, немчуры.
Вот Господа и наш ковбой -
Казак и парень с головой.
Не подведёт, за то ручаюсь,
Не в первый раз я с ним встречаюсь.
Он без особого труда
Повесит гадкого жида.

Поднялся  Кац на табуретку,
Спектакль ужасный, случай редкий.
Ковбой надел ему петлю.
Кац про себя подумал: сплю...
Ковбой верёвки круг расправил
И Каца в мир иной отправил.
Лишь пёс безродный выл по Кацу
Не разводил бы агитацию.
От христиан до шириата
С мандатом пролетариата
Он всех сбивал с дороги Бога
И вот наказан, очень строго.
Врал, что молочная река
Родит кисельны берега.
Штыки отправят в переплавку,
Царя в нужник, попов под лавку.


Кого к концу, кого в начале...
Ковбоя пьяницы качали,
И деньги сыпались окрест,
Кто медный грош, кто медный крест.
Корчмарь и тот лохматил пейсы
Желая быть белогвардейцем.
Да стар, да болен, да богат,
Какой с богатого солдат?
И вот ушли Христовы рати,
Но лишь казаки на полати...
Тут взрывы, звон и топот ног
Чу, комиссары на порог.
Согнали всех,  кто стар и млад,
А ну, кто смерти Каца рад?
Ковбоя нет,  и след простыл.
Где фронт сегодня - завтра тыл.

Вставала новая заря,
Играя роль поводыря.
Большого медного котла,
Что оплела листвой ветла.
Как величавый мостодонт
Рассвет окрасил горизонт.
Коня с дороги повело,
Горит Отечество - село.
Куда бежать? Податься в лес?
Навстречу вынырнул разъезд.
Ковбойская рулетка. Глава 5
Трошин Борис Александрович
За жизнь рассказывать морока.
Буза пришла ещё до срока.
Сначала били погреба,
Потом хозяйского раба.
Потом старух за литр браги,
Потом иных соцветий флаги.
Потом полицию и власть,
Гулять ребята, надо всласть!
Великий вождь и самоучка
Семёну знатную дал вздрючку, 
И вразумил, иди, вещай!
Советы телом защищай!
Словам пророческим внемли:
Течёт в евреях кровь земли.

Свобода - призрак для приматов.
Вот беляками взят Саратов.
От речки Нёман до Оби
Стреляй, насилуй, жги, руби!
От Волги с Камой, до Камчатки
Решалось всё за счёт свинчатки.
Жизнь начинается с пупа.
Россия с палок и попа.

Семёну вверили пехоту.
Война давно вошла в охоту.
Прекрасный миг атаки краткой,
Когда играешь с пулей в прятки.
Семён везуч, как мылом тёрт.
Не зря бойцы прозвали: чёрт!
Он то пешком, то на тачанке
В протёртой пулями кожанке.
В атаку шёл. Ему везло.
В него бессмертие вросло.
Хоть безгранична смерти власть,
Но в ноги ей ему не пасть.
Когда случалось Ася рядом,
Что шла вдоль фронта  с санотрядом.
Он её молча обожал,
Но дисциплины не снижал.
Она глазами вопрошала,
Боясь, что мыслям помешала
И силы чувствуя прилив
Он был несказанно счастлив.


Но вот, в бою под Карташовкой
Казак случайно из винтовки
В него прицелившись,  попал...
Семён простреленный упал.
Души обрушилось сознанье.
Как тяжкий остов Мирозданья.
И опрокинувшись навзничь
Он смерть свою не мог постичь.

Страна в кольце фронтов гудела.
Страна работала и бдела.
Ковала, строила, пекла,
Чтоб жизнь по- новому текла.
Страна солдат фронтам давала,
Стальных людей в огне ковала
И наполняла мир душой -
Идеей равенства, большой.
Ковбойская рулетка. Глава 6
Трошин Борис Александрович
В рассветах новых и былинных
Ковбой носился по долинам.
То бил жидов, тяжка рука.
То, охломона,  мужика.
То был судьёй, а то убийцей.
Он видел страх в угрюмых лицах.
Мужик землёй одет, обут,
Ему не нужен барский кнут.
Земля искон имела таксу.
Теперь всё по боку, по Марксу.
Теперь работать дурней нет.
Любовь и та, сплошной минет.
Теперь и плюнуть можно в очи.
Теперь командует рабочий.
Теперь все важны и равны
Хотя одни на всех штаны.


Ковбой мечтал прожить ковбоем,
Ну. Что же. Дело молодое.
Там где опасность, там и риск.
Любовь девиц, девичий визг.
Чуть, подарил какой булавку,
Тот час вали её на лавку.
Из панталонов опростав,
Читай ей воинский устав.


Когда полковник, гаркнув властно,
Строй разворачивал на красных
Рубить тех шашками, веля...
Вгонял в коня он шенкеля.
И с многоглавой конной лавой
Шёл добывать России славу.
Сорвав уже одежд мильон.
Но нету Славы под бельём.
В один июньский жаркий вечер
Отряды встретились; быть сече.
Всклубилась пыль из-под копыт,
Упавший, в сутолоке добит.
Смешались кони разной масти,
Вскипели низменные страсти.
Ковбой, привстав на стременах
Рубил на совесть, не за страх.


Змеёй юлила его шашка.
За редким случаем промашка.
Как бритва головы стрижёт
Вас Фридрих Энгельс сбережёт!
Ковбой вне всех программ и партий.
Ковбой как волк в бою азартен.
Лицо и руки - весь в крови.
Метнёт копьё, а ты, лови.
Полёт прицельный. Сабли взмах...
И что Христос? И где Аллах?
Прими, товарищ, мой аркан.
Сучи ногами как тарпан.
Уже растёт убитых груда.
Где комиссар? Где он, иуда?
Для комиссара смерть - почёт.
Мне комиссар пойдёт в зачёт.

Тут конь на конь. Вздыбились оба.
Как кузня, конская утроба.
Чернявый грешник из котла
Привстал с казацкого седла
И пуля - дура, с перепоя
В плечо ужалила ковбоя.
Опять наган загрохотал,
Уж в этот раз ковбой пропал.
Но он убитым притворился
Он к конской гриве привалился,
И черноглазый большевик
Скосив глаза на мёртвый лик,
Других врагов искал для встречи.
Но был судьбой-злодейкой,  мечен
И свет померк средь бела дня.
Ковбой стрельнул из под коня.

Он с беспощадностью жигана
За пулей пулю из нагана
Слал в плечи, в голову, в живот...
Уж решето не оживёт.
Сдох, комиссар, сестрица шашка.
Конём растоптана фуражка.
Спасай, Рассею!  Бей,  жидов!
За реки слёз казацких вдов.
Ковбойская рулетка. Глава 7
Трошин Борис Александрович
Кто за идею, кто по пьяне,
Друг с другом бились россияне.
И русский русского в упор
Стрелял, России всей в укор.
Деля на всех паёк свой куцый
Всходили звёзды революций.
Для контрибуций и наград
Терзал родного брата брат.
Земля кругла, но жизнь круглее.
Сегодня Я, ты завтра, злее.
Сегодня я тебя, а ты
Передо мной сожжёшь мосты.
На небе спит Господь наш в бозе.
Земля нуждается в навозе.
И скачут толпы тут и там
Низвергнув мир к его ногам.


Нас жизнь жалеет не напрасно.
То белый прав, то правый, красный.
Не избежать войны сетей.
Война есть зло. Солдат - злодей.
Злодейство краской не замажешь.
И добрых слов о нём не скажешь.
Не от добра,  людишки мрут,
Штыком Свободы не берут.
Штыком берут лишь плоть чужую,
Пускай помещика, буржуя,
Пускай рабочего, пусть хама...
Пускай попа, кюре, имама...
Оленя, кролика, чижа..,
Чтоб кровь ручьём текла с ножа.
Ножом свободы не берут,
Лишь кожу с наших тел дерут.
Ковбойская рулетка. Глава 8
Трошин Борис Александрович
Он жил у дяди из Уржума.
Вдали от центра, гама, щума.
Шёл на поправку. Дядя Блад
Семёну был по свойски рад.
Не раз говаривал: в могилу
Нас смерть загонит разве силой.
Ещё пройдём под кумачом,
Врагам докажем, что почём!
Войной гражданской опалимый
Семён мечтал сойтись с любимой.
Мечтал о завтрашнем он дне,
Что будет выкован в огне.
О том, как все народы-братья,
Возьмут невест своих в объятья
И революция сама
Наполнит хлебом закрома.

Но жизнь, вещица непростая.
Её страниц не пролистаешь.
Что для истории виток: 
Веков не меньше, чем пяток.
Кто говорит, что жизнь от Бога?
Теперь за это судят строго.
Держава рушится в огне,
А люди русские во сне.
Ну, примешь власть, чего же боле?
Ну, всех врагов запашешь в поле.
А дальше что? Опять болвань...
Кто нынче гол и завтра, рвань.

Так размышлял любимец дяди,
Его представили к награде
И Красным Знаменем палим
Он стал опять неуязвим.
Но совесть мучилась сознаньем
О неизбежных испытаньях,
Исчезла Ася, след пропал,
Когда под нею конь упал.
Схватили девушку казаки
И через реки-буераки
Бежали вслед за Колчаком,
Лежал на трупе труп ничком.
В сибирских девственных лесах
Её распяли на возах.


Солдатам отдана, холопам.
Они её пытали скопом,
А было её семнадцать лет,
Исчез в Сибири Асин след.
Когда тоска как танк катила
К Семёну Ася приходила
Тянула руки, бровь дугой,
Шла окровавленной,  нагой.
Его глазами вопрошала
Одним лишь взглядом воскрешала
И он растаяв в сне-угаре
Был ей за это благодарен.
Ковбойская рулетка. Главы 9, 10
Трошин Борис Александрович
-Я умоляю, дай сестрица,
Один лишь раз воды напиться?
Исполосован вкривь и вкось,
В желудок вбит огромный гвоздь.
Как сушит жажда! Как печёт!
А за окном ручей течёт.
Мир зыбок словно на весах.
Бандиты шастают в лесах.
Невинным,  смерть несёт венец.
Вчера опять приплыл мертвец.-

-Я, Блюма, благодарен вам.
Пройдёмте в скромный мой вигвам.
Давайте смоем грязь и пот
И что-нибудь положим в рот.
-Позвольте, чай вам заварю?
Я, Блюма, Вас благодарю.
Ведь я устал. Как я устал!
Меня мой раненый достал.




Глава 10.

-Эй, казаки! На конь и в бой!
Да не спугните их стрельбой.
Недалеко от большака
Семья жида - большевика.
Нагрянем, чтобы не ушли...
На конь, на конь. Пошли, пошли!

Нам господа, открыт кредит:
В большевике живёт бандит.
Их верх сегодня. Завтра - низ.
Кто кем? А я, премьер-министр.
Не конь, а смерч, не конь - огонь.
Его нагайкою не тронь!
Большевиков прижмём пятой,
Ради монархии святой. 
Ковбойская рулетка. Глава 11
Трошин Борис Александрович
В грязи окопной вша и мразь.
Яйцом протухшим пахнет грязь.
Фриц окопался наверху
И также кормит вшу - блоху.
На самокрутки, нет газет,
В газетах слова правды нет.
И негде эту правду взять.
Ведь ложь прилипчива как "ять".

     Кто не знает букву "ять"
     Где и как её писать?
     Смысл сей буквы отвлечённый
     Если даже ты учёный.
     Яти - зыбкому творенью
     Отказали в примененье.
     Высоту не трудно взять,
     Трудно вникнуть в Сущность "Ять".

Каждый день кого-то в яму.
Не найти и тропки к храму.
Скособочившись в окопе
Крест нательный свесив к жопе,
Рядом с грудой кучек малых
Облегчишь живот свой впалый.
Нет, газетки, хоть убей!
Катит шарик скоробей.
Для него говяшка - явство,
Скоробеево богатство.
У начальников фланель.
Мы же, пальцем об шинель.
Мы, солдатики, не в счёт.
Дождь нас мочит, снег сечёт.
Артналёт по спинам гладит,
Наш фельдфебель с кашей ладит.

Мокро, скользко и тесно.
Плохо сварено, пресно.
Негде писать, нечем срать...
Высоту придётся брать.
Дан ракетою сигнал.
Взводный кухню обогнал.
Ну, а мы, не короли,
Примостимся у земли.

Ох, звереет немчура.
А и нам вставать пора.
Косит залпом и в упор.
На войне солдаты - сор.
Мы бежали лихо, зло
Мне и в этот раз везло.
Высота как высота,
Не в мешке берём кота.

Добежали, взяли в плен.
Глядь, здесь тоже грязь и тлен.
Сапогами пахнет ром.
Те же кучки за бугром.
Суп немецкий с отрубей
И трудяга,  скоробей.
Рота выбита в чистую.
Что ж, пригонят запасную.


Царь наш скромен, но велик.
Хуже немца - большевик.
Немец бомбочки кидает.
Немец страхом обладает.
- Мол, сдавайся, рус, Иван!
Будешь плен лежат диван.-
Ну, а мы не дураки.
Плен лишь Ленину с руки.


Я об землю бью папахой.
Разорвём оковы страха!
Мир народам! Смерть дворцам!
У меня растёт пацан.
По домам пойдём гурьбою.
Хватит тешиться борьбою.
Толстопузые, поверьте,
Жизнь в окопах хуже смерти!
В землю штык, идём брататься!
Не дурак и немец драться.
Тоже сыростью набряк.
Всем хватило передряг.
Фронт открыт. Снимай погоны!
В путь обратный эшелоны!
Воле царской не с руки
Дезертиры мужики.

      Колея стучит, дрожит
      С поля армия бежит.
      Царь наш батюшка, родимый
      С ним мы нынче побратимы.
      Демократии не рад
      Только нужник, трона брат.
      От Двины и до Оки
      Трон трясут большевики.

Напустили слов - химер
На Вольтеровский манер.
Царь мол, плох, интеллигент...
Мы вам сделаем конвент!
Начирикал Маркс о том
Непонятно умный том.
Весь народ сошёл с ума.
Топчет он, но верьте зря
Милосердие царя.

Пусть народная река
Грязь отмоет на века!
Пусть, буржуй, лежит в берлоге.
Царь пусть думает о Боге.
Пусть бездельники попы
Разобьют о землю лбы.
В бой без страха мы пойдём,
Счастье саблею найдём.
Ярче солнечного света
Власть народного Совета.

      - Брось Иван в степу кружить.
       Нужно Ленину служить!
       С голопупа - мужика
       Слепит чудо - казака!-

- Сейчас у всех одна беда:
В колодцах красная вода.
Твоё село сожгли, моё...
На жёнах драное бельё.
Дон будет течь как и течёт.
Они нас ставят на учёт...

Вставай казак. Бери седло.
Советы метят под ебло.
Ковбойская рулетка. Глава 12
Трошин Борис Александрович
Застава грозная заснула.
Спал разводящий караула.
Седой как лунь, храпел солдат.
Штабс -капитан спал и комбат.
У пулемёта, первый номер
Так крепко спал, как будто, помер.
Теперь его валяй, тряси...
Он будет спать, иже еси.

Крадучись, тенью, чуть дыша,
Девица шла из шалаша.
Где два отрока - дворянина
Её катали  по перине
Приобретённой чёрте где...
Ей выйти нужно по нужде.
На две минуты отлучиться.

Она взглянула на их лица,
Их донимали видно сны.
По детски личики ясны.
Во сне небрежно распластавшись,
Вина по маковку, набравшись,
Они давали храпака.
-Чтоб вы заснули на века!
В сердцах шептали губы Аси.
А мне б убраться восвояси.-

Скользила медленным шажком.
Потом пошла быстрей, тишком.
Метались ветви пихт к лицу
Пни подставлялись беглецу.
Роняли звёзды свои грани
На твердь земную, поле брани.
Из мха поднявшийся валун,
Стоял сурово как колдун.


У Аси задрожали ноги:
Ах, сколько страхов на дороге!
Вот спуск к реке, скользнула вниз
Как виртуоз - эквилибрист.
И обняла реки вода
Несёт неведомо куда.

Ох, мама, мама, не брани.
Спаси меня и сохрани!
Я в Храм приду. К тебе вернусь.
Святому Духу поклонюсь!
Меня ты вынеси река!
К отлогим тихим берегам.
Но завертел её поток
Стремясь, всё дальше на Восток.
А его нервная волна
Ночного пафоса полна
Шепнула деве: извини,
Глоток воды моей хлебни.


Хочу подругой тебе стать,
Чтобы на дне стихи верстать,
Чтоб лицезреть твою красу
Тебя я в омут засосу.
Так пей мою волну взахлёб!

Но Асин Дух руками грёб.
Ей целовали волны грудь
Сопровождая в бренный путь.
Тащили за руки на дно.
Где ждали отдых и вино,
И рой русалок, тихих дев
Тянули сладостный напев.

Сознанье угольком горело.
То прояснялось, то мертвело.
То разгоралось, как пожар,
То плавал в дымке чёрный шар.
Он поднимал девицу к звёздам.
Стремился к льдам и рекам мёрзлым.
То привскачив, вдруг, сгоряча
Висел на ветках кедрача.


По кроной лиственицы, чум.
Когда-то здесь ходил Кучум.
Ещё был виден грозный вал
Что  защищал его аал.
Просящий милость - жди беды.
Уже охотник взял следы.
Вкус дичи слышен, араки.
Урусы, грозные враги.
Уже победу извещали
Ревя медведями пищали.
Изгнанник рода их, чингит
Под рёбра пальмою, убит.
Кричало воинство: за Русь!
Казак, для местного, кайдусь,
Что власть над небом утверждал,
Богов коварством побеждал.

             1.  Аал - селение.
             2.  Чингит - разбойник.
             3.  Пальма - нож.
             4.   Кайдусь - лесной дух
             5.  Арака - водка.
             6. Фергынь - ведьма.

Старик, старуха, дети, внуки
Оленье мясо брали в руки
Пластали, резали на ленты,
В оленьем мясе жизнь эвенков.
Послали мальчика Оро
Чтобы принёс воды ведро.
Бежит назад, кричит мальчонка:
Лежит на отмели девчонка.
Переглянулись старики,
Что там затеял дух реки?
Попробуй тело с места стронь?
Дождём просыпется огонь.
Дух, мёртвых, трогать не велит.
Тайгу огнём испепелит.
Лежит не дышима, гола,
Как снег нетронутый, бела.
Пусть Дух возьмёт её назад.
Однако, дрогнули глаза.
"Живой. Не будем воду кинь...
Уруска, это не фергынь.


В шаманский бубен бил Курбуст.
Клал на больную камень, груз.
Горшок, с уголями огня,
Клал ей под голову щеня.
Давал ей пить настои трав,
Сухой лимонник разжевав.
Лепил на спину в день пять раз.
Но страшно Асю кашель тряс.
Сказал Курбуст старухе Нек:
Живот у девушки, как снег.
А вот спина, черным черна -
Видать неверная жена.


Из злого песьего оскала
Внезапно мама возникала.
Шла к дочке долго, не спеша
О землю юбкою шурша.
А Асю бил озноб тревожный...
Спросила мама: как так можно?
Ушла из дома, словно тать.
Я сбилась с ног, тебя искать.
Отец одной ногой в могиле.
Тебя мы за руки водили,
И одевали, и блюли,
Но всё же не уберегли.

Им то подай. И это сделай.
За красных ты, а сын за белых.
Семён твой ранен, но живёт.
Смерть заберёт, но в свой черёд.


И проходила Аси мимо.
Ведь мама к блуду нетерпима.
Ей тело Асино - позор.
У ног её лежал Трезор.
И пасть его слюну цедила.
А мама дальше уходила.

Ох, мама, мамочка, моя!
Найди меня! Живая я!

-Однако, дело на поправку -
Сказал старик сжигая травку.
Плохую жизнь Лаэ сдадим.
Тебе хорошую родим.-

С пол года Ася провалялась,
Но всё успешней поправлялась.
Жевали женщины табак.
Варили кислый свой хойтпак.
Жалели девушку, уруску.
Тела мужчин из жил и мускул.
Пускай бы внук построил чум
Немного выше по ручью,
На плоской каменной террасе;
А в жёны взял уруску Асю.


Но Асин взгляд поймав впритык
Старухи прятали язык.
Шаман Курбуст, глава их рода,
Ложил подарки ей у входа.
То рукавички, то унты...
Ай, ай, красивая же ты!
Была в воде, не полиняла.
Она его не прогоняла
Шаман был мудр и одинок,
Но понимать по  русски мог.

        Лаэ - чудовище.
        Хойтпак - кислое молоко.


Он объяснял ей осторожно,
Что жить спокойней и надёжней
В тайге. Всегда одет и сыт.
Тайга, природные весы.
Пусть зло по миру куролесит,
Тайга всё поровну развесит,
Ссудит и мясом и мехами;
С душой беседуя стихами.
Нам оглянуться недосуг,
Глядишь и сделан жизни круг.

А ваш мир сложен и убог.
Иисус Христос хороший Бог.
Богам я жертвы приношу.
Взамен удачу лишь прошу.
Они дают, но понемногу.
Плохому служите вы богу.


 Ковбойская рулетка. Глава 13
Трошин Борис Александрович
Скажи, соседушка бывалый,
Твой генерал был славный малый?
 - Не наши выблядки - корчи.
На то особые харчи.
Не мог одеться и обуться,
Зато как гаркнет - все трясутся.
Был беспощаден как упырь.
Ростком Добрыня - богатырь.
Когда в заморском были крае
За ним ходили самураи
Толпой. А у него в руке
Кувшин, наполненный саке.


Все без ума от генерала.
А генералу штофа мало.
Мы с ним бывало до утра
Мадеру пили из ведра.
И в кружку лил ему и в горстку.
Он пил и пил не по напёрстку.
А помню: было в Аргентине
С княгиней важной был в интиме.
Меня поставит на часах
А сам в постель в одних трусах.
И дверь, подлец, не затворяет.
И там такое вытворяет ..!
На чай давал и взятки брал.
Всем генералам генерал.


Наполнив душу хмелем бражки
Пластая воздух телом шашки
В станицу залетел отряд.
Кровавый начался обряд.

Вот расстреляли активистов,
Залётных, с Питера, артистов.
Потом тащили девок в рожь:
Любовь, красавицы, даёшь!
Все разбежались словно овцы.
По сеновалам шарят хлопцы.
Не разбирая, кто причём...
Уж шашкой доктор посечён.

Пока его полосовали
Сестрице порох насовали
И поднесли к огню запал...
Был человек,  и нет, пропал.
Взорвали. Капля крови алой
На губы докторские пала.
И тот почувствовал, слюна
От капли крови солона.

_ Соседушка! Ядрёна вошь!
Тебя так просто не найдёшь!
Как дали в ухо. Свет погас.
Рябит в глазах от их лампас.-
- Меня крест этот миновал,
Я с чердака на сеновал,
А с сеновала за копну
И только так улепетнул.
Когда идёт такая сеча
Всего разумней быть далече.-

- Ты  на карачках не сиди,
Иди да жёнке посвети.
Случайно видел как казак
Ей на полу вставлял резак.-
Всегда найдётся паразит
Который,  в хате набузит.-

-Смотри ковбой, сам доктор Хам,
Специалист по потрохам.
Со свету нашенских сживал.
Не просто резал, а сшивал.
Ещё живой, добьём? Морока...
Они за зуб, а мы за око.

Ковбойская рулетка. Глава 14
Трошин Борис Александрович
Отец родной, ради Иисуса!
Наши мужья сыграли труса.
Ворвалась банда. Страсть в намёт.
Казак девиц во ржи  е-т.
Останови их, ради Бога!
Господь воздаст за это строго,
Христос услышит голоса!
Яви, отец, нам чудеса!

Отец Евлампий, в старой рясе
Летит в село на тарантасе.
Торчит лопатой борода.
Глаза - от божьего суда.
Толкает кучера Митяя:
Гони! Застанем, негодяев!
Он крест поднял с груди литой.
Был нрав Евлампия крутой.

-Остановитесь! Боже правый.
Незринет в ад вас след кровавый!
Господь - отец; А вы - сыны,
Пусть сгинет царство Сатаны.
Вы, в русском, ищите врага?
Вам жизнь наставила рога.
Дорожка выбрана кривая.
За что брат брата убивает?
Оставьте девок, мужиков,
Ищите Господних врагов,
Что льют на землю дым пожарищ
И называются, товарищ.

Суёт Евлампий в рожу крест.
Тут гром ударил благовест.
На небе не было ни тучки.
Ему целуют бабы ручки
И плачут пьяные паханы,
Винтовки, бросив и стаканы.
И прекратив огонь - пальбу
Внимают трезвому попу.

Поп - рупор божьих повелений.
Бандиты встали на колени.
Христос учил любить и верить.
Добром любое дело мерить.
Тот проклят Богом, кто убьёт!
Молитесь. Господь наш грядёт!-

Гремел Евлампий божьим басом,
То низко брал, то рвал фугасом,
То звонким тенором взывал:
Живых и мёртвых отпевал.

И было это слышать жутко.
Ведь страх, гнездившийся в желудках
Похлеще палок или розг
Давил на совесть и на мозг.

Тут поползли вдруг, все бандиты
На кладбище, подняли плиты,
Легли, а поп крестом крестит:
Господь для всех! Проси - простит.

Под куст малиновый в тенёк
Катился Блюмин перстенёк.
От крови жаркой воздух влажен.
Был Блюмиин труп обезображен.
Возвёл Евлампий к небу взор:
В крови земля. В душе разор.
Сегодня дьявол тризну правит
И день пропащий этот славит.
Рабы свои поют псалмы
И мировой хотят войны.

Душа огнём горит в груди.
К кресту безумец, припади. 

Ковбойская рулетка. Глава 15
Трошин Борис Александрович
-Как дам вам знать, глядите в оба.
Царь - высочайшая особа.
Потом царица, вашу мать!
Сиречь, распутинская ****ь!
Потом смазливые девчонки.
Не заглядитесь на юбчонки.
Их плоть невинна и бела.
Дорвётесь - жрите их тела!

Вот я, с товарищем, намедни
Был у одной знакомой ведьмы.
Взяла она огниво, трут:
Искра и, дьявол тут как тут. 
Но я... Я в дьявола не верю!
Нацелил ствол навстречу зверю!
Не дал и пасть ему раскрыть.
Пальнул, и нечем бабе крыть.
Исчез рогатый бусурман
А я на бабу. Вот роман.

Тут ведьма мне: мол, слышит плач.
Сидит на троне вор, палач.
И мол, на судную скамью
Сажают царскую семью.
-Ошиблась, что царя судить?
Всё семя нужно истребить!
Всё что нам нужно -  в телеграмме
Всё очень ясно - Ленин с нами!
Работы час, вся жизнь отгул.
И подпись коротенько: ВУЛ.

На место прибыли крадучись.
Всё. Решена царёва участь.
Удар в висок и постовой
О камень брякнул головой.
За ним начальник караула
Едва привстав, летит со стула.
И вот Семён уже в дверях
Опочеваленки царя.

Царю велят идти. Ведут.
Почти без боя взят редут.
Приводят женщин, ставят в ряд
И лишних слов не говоря:
Принять обязаны мол, меры...
В них разряжают револьверы.
Стреляют в череп, груди, рот...
Чтобы не мучали народ.

Семью Романовых ничтожат
Грехи бессмысленные множат.
Семён старается, палит...
Царица бёдрами юлит.
Но из подвала не уйти.
Свинцовый град уже в груди.


Кровь горячей свинца - металла.
Царица охнула, упала.
Семён солёный вытер пот.
Но тут наследница встаёт
И шепчет вдруг, пардон, месье...
Берёт из банки монпасье
И угощает, и глядит...
Кровь хлещет струйкой из груди.
Семён холодною рукой
Взял монпасье из рук святой.
В глазах её прочёл тоску...
И рукоятью, по виску. 

Тела рубили топорами.
Катились головы шарами.
В анал вводили шомпол - зонд
Искали там алмазный фонд.
Разрезав всё - кишки продули.
Увы, Республику надули!
Кусок к куску сложили в ларь.
Теперь в России Ленин, царь.
Ковбойская рулетка. Глава 16
Трошин Борис Александрович
Собой хозяйский двор украсив
Неполный год живёт здесь Ася.
Её хозяин, старовер
Крестился, на иной манер.
Был землепашцем и трудягой,
Чуть скуповатым, но не скрягой.
Сынов на этом воспитал.
Всё видел, знал и понимал.
Такими славилась,  Россия.

Жена его, Анастасия
От  женских недугов, хвороб,
Сошла под плач детишек в гроб.
В конце весны, лишь травка встанет,
Хозяин три  косы достанет
И ну, махать туда - сюда...
Косьба - не пыльная страда.
С косой приятно пофорсить.
И внуки учатся косить.
Но за отцов им не держаться.
Ушли сыны на фронт, сражаться.


Не скоро весть, но добралась:
Обоим выпало им пасть.
Беду свою в известный срок
Старик-хозяин перемог.
Он принимал гостей всё чаще;
То партизаны шли из чащи,
То вдруг, купец доставит груз.
То налетит косой хунхуз.
Прошли подводы белых братьев.
За ними вслед москиты ратью,
Так прозывалась, голытьба.
Чья жизнь: хотьба, етьба - судьба. 
Корми, пои, обмой отец.
Начнёшь перечить - не жилец. 

Штабс-капитан, губастый малый,
Прищурив,  жёлтый глаз, лукавый
Сказал: хозяин не грусти,
Дай людям душу отвести.
Отряд нуждается в квартире.
Вот отдохнём денька четыре
И дальше двинемся. Война.
Пусть принесёт пожрать жена.
Вдовец? А жаль, веди в покои.
Теля изымем на жаркое,
Оплатим, царскими  твой счёт.
Ведь наш визит - тебе почёт.
Мы с божьей помощью, к зиме
В столицу въедем на коне.
Стели постель. Я с бабой, брат,
Ложусь, встаю, как с райских врат.

Рука у женщины, кудесник.
Во имя рук, слагают песни.
Им пишут робки и тихи,
Поэты громкие стихи.
Они нежны, они игривы,
В мужских объятиях счастливы.
Когда ж любовь сгорит до тла
Они не делают нам зла.

Углы хозяйские блестели
На окнах шторки шелестели.
Набросив англицкий кафтан
Губами шлёпал капитан.
На жарком дедовском матрасе
Он целовал колени Асе
И доводил её до риз,
Исполнить требуя,  каприз.
Внезапно Ася заболела,
Чума - холера одолела.
Засовом заперты ворота
Ушла на фронт лихая рота.
Пройдя от чумов до яранг
Был,  где-то шлёпнут капитан.
Его в торосы оттащили.
Но труп собаки растащили.
Никто не взвыл: за упокой...
Привыкли. Кровь текла рекой.


Земля не мучается зря.
Восходит новая заря.
И то не присказка, не притча.
Из тьмы рождается величье.
Не Николаюшка второй,
Что слишком добрым был порой,
Определяя пансионы
Тем, для кого жалел патроны.
Тем, кто не жрал как мы, пырей
В коммунах зон и лагерей.
Скользнувших, ввысь  по трупам павших,
Надежд и дум не оправдавших.

Для мужика, что бай, что барин.
Или еврей или татарин.
Какая разница! Мужик
Косой по травке: вжиг, да вжиг.
Не уважающий алтарь
Отечеству не государь.
Словам: и поп и мракобес
Придать сумеют нужный блеск. 

Ковбойская рулетка. Глава 17
Трошин Борис Александрович
Листались дни. Листались ночи.
Жизнь наблюдали мы, воотчую.
Когда судьба в минуту - прах.
Попробуй, выстой, на ногах!
Вождей, вертлявых, шансонеток,
Их, на местах, марионеток,
Мы на знамёнах рисовали
А перед жизнью пасовали.

Домой, домой! Но тётя Сара
Завидев Сеню, комиссара
Слезой умылась как росой,
На шею кинулась: живой!
Как знать, увидимся ли больше?
Навечно сгинул дядя Мойша.
Сестёр сгубили, умер брат,
И я стою у тех же врат.

Беда как вихрь лихой промчалась.
От горя мать твоя скончалась.
Осталась я, да внук мой, Рома
После последнего погрома.
Ах, Сеня! Смерть вокруг кружит.
Лишь отвернёшься, слышишь: жид...


И вновь от солнца мчалась лава.
В грязи лежал орёл двухглавый.
Он был голодной смертью сыт.
Его на землю сбросил жид.
Чтоб сабля острая тупилась,
Чтоб солнце за море садилось,
Чтоб пятясь задом вдоль Оки
В Сибирь бежали беляки.

 Ковбойская рулетка. Глава 18
Трошин Борис Александрович
У аргамака шаг широкий.
Бузили в зарослях сороки.
Ковбой из боя выходил.
С бугра в него "максим" садил.
То пулемётчик,  ставил точки
Ловя на мушку одиночек.
Но кровь ещё в пределах вен.
Ковбои не сдаются в плен.

Был командир осёл и бездарь.
Зато собою видный, кесарь.
Судьба сыграла злую роль.
Теперь над ним кто хошь, король.
От худа благ не выбирают.
С тобой сегодня поиграют:
Бери пока разрешено...
Посеем рожь, взрастим пшено.
В деревнях злобствуют комбеды.
Низы дорвались до победы.
В лесу бы птицею  укрыться...
Пора в жар-птицу превратиться.
Она  б поднялась на крыло...
Но дарит жизнь не свет, а зло.

Податься что ли на Восток
Или южней ещё чуток?
На Енисей или к Амуру?
Куда судьба не бросит, сдуру.
Где только люди не живут?
Везде есть хлеб. Везде жуют.


Дождавшись сумеречной поры
Звенят клинками комары.
Стожок стоит среди поляны
Зарылся в запахе духмяном
И окунулся в травный звон,
Чтоб снять усталость, валит сон.
Легко паучьи сети рвутся,
Как тени, что в траве крадутся...


Мила родимая сторонка
С войны примчалась похоронка.
За страсть к грехам, за тягу к злату
Она даётся нам в оплату.
Судьба - железная нам клеть.
В борьбе судьбу не одолеть.
Ковбой храпит под дубом вечным
Полна поляна соком млечным.
Как вымя белая Луна
Глядит на землю из окна.
Старушки в праздничной одежде
Воркуют меж собой как прежде.
Деревня - вечный наш приют.
В кустах соловушки поют.
Соседский бык тяжёлым рогом
Плечо пастушечье потрогал...


Ковбой вскочил ощеря лик,
Пред ним не мал и не велик
Мужик, за ним стоят араты
Широколицие, в халатах...
Видать не красные бойцы,
Чья сила в магии мацы.
Он взгляд последний в небо бросил
Две пары рук с запястьев сбросил
Не выдай, матушка, тайга!
Но пеший воин не сайгак.
Его тот час почти  поймали
И знатно рёбра наломали.
Ковбойская рулетка. Глава 19
Трошин Борис Александрович
Сказал хозяин Асе, как-то
Я нанял малого,  по фракту.
Он молод, крепок и здоров
Пусть доглядит у нас коров.
Не дай-то Бог я занедужу.
А он тебе и мне послужит.
Вишь, поднимается с росой
И управляется с косой.
Откуда?  Кто он? Мне до фени...
Хоть сам Колчак. Иль Лёвин Ленин!
Есть у крестьянина забота:
Коси, суши, до обмолота.
Скирдуй или вали в копны...
Зри по ночам цветные сны.
В них запах трав заворожённый.
И веник, жаром обожжённый.
И свежина в упревших щах
И сыр, как сын, уже в прыщах.


Не оторвать руки ковбоя
От косовища, трав прибоя.
Плечо, вошедшее в размах 
Зерно ржаное в закромах.
Есть сытый завтрак, сытый ужин.
Он был мужик. Он был здесь нужен.
Судьба крутой дала виток,
Здесь , Ася - женщина, цветок.
Старик-молчальник. Слово скажет
И на весь день,  на печь заляжет.
Бывало, слышали, стонал
Кого-то звал и поминал.
Звал сыновей, порой подолгу...
Кричал, что хочет видеть Волгу,
Откуда родом был видать.
Но вот он свет стал покидать.

Его жильцы похоронили
И сами в осень поженились.
Никто их в церкви не венчал.
Никто на гуслях не бренчал.
Зажили дружно. Сад побелен.
Колчак давно уже расстрелян.
Коль сны не врали - мир кругом.
Был полной чашей старый дом.

Но иногда, как солнце ляжет
Заслышав в небе крик лебяжий
Шла Ася к быстрому ручью.
Где доверяясь лишь чутью,
Гуляли разные зверюшки
И зачерпнув воды с пол кружки
Она несла её в ночи
На свет единственной свечи.

Глядела в воду и гадала:
Она себя другим отдала,
А ведь любила одного,
Семёна, парня своего.
Увидеться? Да что расскажешь?
Как обживалась в стане вражьем?
Служила тряпкою ногам?
Молилась, идолам-богам.

Прошли года. Краса увяла.
Одной любви для жизни мало.
Под сердцем боль. А в сердце страх
На вопли дикие в кострах;
Когда смола варилась варом
Сжигая тело комиссара.
Когда горячая зола
Калила к пыткам шомпола.
Когда с ума сходили люди,
Стреляя в головы и в груди.
Себя ничтожа поголовно
По чьей-то воле уголовной.
Забыв, что есть на свете дух
И тополиный нежный пух,

И солнце в небе, зелень в поле,
Что нет иной и лучшей доли.


А под овечьим жар - руном
Ковбой, захмеленный вином.
Лежит, отринув все мученья.
Присяги, клятвы, отреченья.
Он знал, у Аси нет детей
От, может быть, его плетей.
Ковбойская рулетка. Глава 20
Трошин Борис Александрович
Месть, утолив жестокой казнью,
Стоит Семён, как Стенька Разин.
Повесив голову на грудь,
Он хочет чуточку вздремнуть.
Но сон пропал. Тоска гнетёт.
Его душа в потьмах бредёт.

Приказ был выполнен достойно.
Но что не ночь, идёт покойник
Не расчленённый, а живой
И тут хоть лай, хоть волком вой.
Приходит, смотрит исподлобья,
Канючит: сделай мне надгробье.
Сыреет рыхлая земля,
Как в подземелиях Кремля,
Где хоронили неугодных,
Но родовитых и дородных.
Сгнивали заживо князья.
Нам, христианам, так нельзя.

Поставь надгробье надо мной.
Я сырость чувствую спиной.
В моей груди горят железа.
А голова? Зачем отрезал?
Я на судьбину не ропщу.
Хожу, и голову ищу.
Поставь надгробье! Худо мне.
Тогда забудусь в вечном сне.

Ну, нет! Решил себе Семён
Был царь и раньше не умён.
А нынче вместо головы
Надел он буй с Невы - реки.
Пусть ищет тыщу лет и две...
Его  "котёл" давно в Москве.
Туда доставлен с "поля брани"
Лежит не где-нибудь, в спецхране.
Лежит, как мёртвые лежат.
В тиски хрустальные зажат.

      Царь:  Нет тех камней, чья тяжесть в силах
                 Нас удержать в сырых могилах.
                 Нет преступлений,  тяжелей,
                 Чем прятать трупы в мавзолей.
                 Прольётся кровь людей безвинных.
                 Их кости станут белой глиной
                 И ты, насильник и сатрап
                 Царю другому будешь раб.
                 В природе всё по циклам сменно.
                 Всё Богом создано. Всё тленно.
                 За циклом цикл уходят вдаль.
                 Прогресса крутится спираль.
                 И в этой вечной круговерти
                 Найдётся истина и в смерти.
                 И ты, растлитель русских душ
                 Поверь, кровавый примешь душ.

Семён прикрыл глаза рукою
Ах, как хотелось быть в покое!
Но вот душа, в плену терзаний.
А сила мыслей в сумме знаний.
Пускай грозит войною Марс.
Он карлик. Выше Бога Маркс.
Путь Карла Маркса адски труден.
Но разве он Голгофа людям?
Ковбойская рулетка. Глава 21
Трошин Борис Александрович
Кузьму с семьёй везли по тракту.
Без сумм подъёмных, без контракта.
Пол каравая в рушнике:
Везли их резво, налегке.
Куда? Про то никто не ведал.
По указанию комбеда.
Жена испуганно молилась.
За горизонтом смерть таилась.
Детишки жались, мал - мала.
От прежней жизни ни кола.
За что? То власть Советов знает
Она и милуя, пинает.
Не расстреляли, Господь спас...
На шахты вывезут, в Кузбасс.


Их повезли к холмам Урала,
Всю ночь роженица орала.
Под утро, детский крик; уа!
Под вечер смерть вошла в права.
Какой-то маленький отряд
Ворвался в их тележный ряд
И вспыхнул бой. Завыли пули...
Они на Север отвернули.
Детей и жён теряя, гнали
Так оказались на Урале.
Арал, Урал, а там Ока...
О, как Россия велика!
По рельсам бегают составы,
Кругом солдатские заставы,
То окружают, то в догонь...
Но спас Кузьму казацкий конь.


А под Тамбовым,  рать на рать
Москва,  людишек шла карать.
За своемыслие, за лень,
За то,  что был мужик как пень.
Что ничего не понимает,
Что целину не поднимает.
За то, что веруя в богов
В марксистах, видит дураков.
От монархистов до эссеров
Москва собрала офицеров
И тех, кто был охоч до бомб...
В петличку, вплюнула, всем ромб.
Ковбойская рулетка. Глава 22
Трошин Борис Александрович
Решая хитрую шараду
Стоял Семён к церквушке задом.
Смотрел в бинокль на холмы,
Где лились краски Хохломы.
Там на холмах и за холмами,
Стояли ратники домами:
Отцы, мужья, седые деды,
Подростки, дети непоседы.
Невесты, парни от сохи,
Сегодня, завтра, женихи.
Стояли древние старухи,
Держа в руках хлебов краюхи:

-Я не возьму хлеб-соль у них.
Народ? Подумаешь, актив.
Сказал Семён: народу пули...
За ним полки стеной сомкнулись.
Но не хлеб- соль ему несли,
А руки чёрные вросли
В обломки кос, в ухват, топор...
Ужо,  начнётся разговор!
Старухи хлебом оделяли
Отвагу в витязей вселяли. 

Загрохотали пушки враз.
Шрапнель завыла в дугах трасс.
Сметая ратников домами,
И на холмах и за холмами.
Разрывы - всполохи зари.
Прицельно били пушкари.
В ответ им, также запищали
В разброд, старинные пищали.
Стояли насмерть, до конца
Под ливнем жаркого свинца:
Отцы, мужья, седые деды,
Подростки, дети - непоседы.
Невесты, парни от сохи,
Сегодня, завтра женихи.
Стояли древние старухи.
Глаза Иисуса были сухи.


От  революции нет тайн.
Европа там или Китай,
Россия, Индия, и  Штаты,
Герои, гении, цитаты...
Всё нивелирует среда
Не без успеха и вреда.
Закрылись русские ворота
До нового переворота.
Ковбойская рулетка. Глава 23
Трошин Борис Александрович
Под старым кедром в свете дня
Стояла Асина родня.
С грудным ребёнком молодица.
Стояла рядом с ней сестрица,
Мальчонка, десяти годов
Доставшийся, не без трудов
Её приёмной дочке Насте.
Ворота сброшенные настежь,
Травой поросший скотный двор,
Прореженный добротно бор.
Петух, орущий во всё горло
На чушку, что помои жорла.
Прогнивший с крыши сеновал,
Что время лучшее знавал.

Колхоз с годами креп и креп.
Мужик терпел, глупел и слеп.
Его работа всем знакома
От пастуха и до райкома
Все были заняты одним:
Как скоро немцам в зад дадим?
Бежала жизнь всё веселей
Среди лесов, полей, аллей.
Смекалку, совесть, ум, талант
Делил на всех  святой Госплан.


Старик, задымленный мохрой,
Не кто иной, как наш ковбой.
Он, отойдя от ратных дел
Теперь на лавочке сидел.
Он с пылу, с жару революций
Добыл свинца лишь пару унций.
В могилу, встав одной ногой
Он, наконец, обрёл покой.
Но говорят, покой лишь снится...
Слетела с дерева жар-птица
И землю заново деля
Испепелила вмиг поля.
За океан уплыл помещик.
В иных руках налогов клещи.
Рисуем мы на землю шарж
Под похоронный званный марш.
Мы землю пашем, боронуем,
К единоличнику ревнуем.
Ровняем, гладим ей бока,
На ней валяем, дурака.


Стрижём под "ноль" как новобранца,
Совокупляем с голодранцем
И ждём, что даст она приплод,
Такой, что мир раскроет рот.
И мир раскрыл. О миг творений!
Нас в люди вывел бог наш, Ленин!
Как прежде было: муж таран
Всё бьётся об стену - баран.
Теперь идея нами правит.
С кем не сведёт нас, с кем не стравит?
Мы - победители земли!
Я поп от партии, внемли!
Ты видишь краешек плеча
За мощным торсом Ильича?
Единым строем лица в лица
Его соратники-партийцы.
Их ясен взгляд. Им ясен путь.
Куда идут? Куда-нибудь.


Не страшен им , не зной, ни дождь...
Иосиф Сталин - новый вождь.
Иосиф Сталин - друг людей.
Не стоим мы его идей.
Не стоим мы его одежд.
Он кладезь мыслей и надежд.
Он знает мудрость всех веков.
Он знал тяжёлый гнёт оков.
Он глашатай народных масс.
Товарищ Сталин любит нас!

Сидел старик антигерой
На лавке этакой порой.
О чём мечтал? На что глядел?
Лежит заброшенным надел.
Чем ближе смерть, тем мысль звончей.
Иссох на выгоне ручей,
Который Асеньку поил
И грех её в себе таил.

В тяжёлой сумке страхагента
Пришла газета из райцентра.
В газетном перечне имён
Мелькнуло старое: Семён...
Лицо пьяняще как гроза
Смотрело пристально в глаза.
И ощущая в сердце боль
Забыла Ася свою роль,
Схватив газету за края
Завыла: Сеня, это я!
Расстрелян. Враг. Чу, рокот лир...
На его маршальский мундир.

Вся наша жизнь какой-то свист
Перемещений вверх и вниз.
Ты веришь? Веруя,  ты врёшь.
Что в правде истина? То ложь.
Как прав и мудр был тот шаман,
Сказавший: правда есть обман.
Не стала Ася пить и есть
Её убила злая весть.
Легла. Молчала. Месяц, два...
И поползла о ней молва:
Что мол, у Аси, этой крали
Враги народа обитали.

 Ковбойская рулетка. Глава 24
Трошин Борис Александрович
Накормлен, выстиран, плечист
Сидит в правлении чекист.
Рукою водит по бумаге,
А активисты, бедолаги
Со всем согласны загодя,
За его пальцами следя.
Он глянул в тусклые глаза
Кто против? Против нет. Все за.

Когда же ночь на поле пала
Изба-читальня запылала.
Дверь приперта бревном, одно
Открыто было в ночь окно.
Все активисты друг за дружкой
В окно и, профилем на мушку...
Последним, выскользнул как глист
Плечистый, пьяненький чекист.

Открой врата! Пришла беда
Мужчин и женщин без суда
Схватили, вывезли в район
В тайгу, бессилен почтальон
Найти тот адрес, нет следов
От старых дедовских родов.
А кто остался? Наша Ася,
Девчонка чья-то, кличут Настя,
Да кот сибирский, хвост трубой,
Да в мглу, подавшийся ковбой.
Изгнав медведя из берлоги,
Сидел он мрачный, одинокий,
Всего хватило на веку.
Чекисты были на чеку.

Всю ночь в бреду металась Ася,
Подушку алой кровью крася.
Чахотка мучила давно,
Что жизнь, что смерть - ей всё равно.
Был бред запутанным, неясным,
На всё готовым и согласным,
За слогом слог, за словом слово
И обвинение готово.

Сложна в России обстановка.
Но непреклонна установка.
Крестьянин - русский вор и тать.
Пора крестьян как класс сметать!
А потому всего ловчей
Вбить классу гвоздь про меж очей
Ковбойская рулетка. Глава 25
Трошин Борис Александрович
Глава 25.

Оставив за дверьми постолы
Вошли во двор Христа апостолы.
Страдая смертию Христа.
У виноградного куста
На белу скатерть самобранну
Были поставлены стаканы
И осеняя рот крестом
Касаясь губ одним перстом
Молчали. Что сорить словами?
Вошёл Христос. Сказал: мир с вами...
И укорял их, говоря:
Я жив, не вам благодаря.
Жизнь мою смертушкой не меряйте!
Я вижу, вы в меня не верите.
Взгляните, руки, ноги - Я.
Дух - пища бренная моя.
Законы чтите Моисеевы.
Пожнут народы, что посеяно.
Я жив, но Я не тело - ДУХ...

-Опять больная бредит вслух! -
Что истуканами стоите?
Больную чаем напоите,
Чтоб не сказала? каждый звук
Нам в помощь. Сыщется супруг.


Устала Ася. Бог прибрал.
Чекист отчитываясь врал,
Что следствие он вёл законно,
А что не в возрасте преклонном
Скончалась, кто тому виной...
Спасибо партии родной.
Она крестьян к рукам прибрала
И отучила от орала,
Но привела Россию в рай.
Сиди и руки потирай.
Одно единственное важно
Для наших самых лучших граждан:
Святых в России нет давно.
Их всех засунули в говно.
Говном тем землю удобрили,
Чтоб мы на ней баклуши били.
Все наши дети - семь колен
Строгали Правду из полен.
Чтобы над нами реял стяг
Воодружённый на костях.



Нам Бог измены не простил.
Нас давит пресс, идей настил.
Гремят продуманные спитчи.
Ушли леса. Куда? На спички.
Уходит из озёр вода -
Вот в чём, величие труда.
Своими судьбами счастливы
Читаем книжки - детективы,
Где русский витязь и герой
В земле копается сырой.
Он превращать умеет в кровь
И нашу Верность и Любовь.
Он видит  бабу на трубе,
Что вертит землю на метле
И хочет ею в небо плюнуть,
Чтоб звёздный рой босой и юный
Прильнул к груди её сосца.
Отчизны первого лица.


Кому мы тосты возглашали
Хотя едва уже дышали.
Но тут час пробил. Встали в ряд.
Знамёна белые горят.

Горят разбуженные лица
Мы вновь идём с землёй родниться!
Мы были мёртвыми, теперь
Ещё разок нам жизнь поверь...
Господь для всех людей един.
Чужого хлеба не едим.
Чужих идей нам не поднять.
Ковбоев можем мы понять.
Доступно всё своим рукам.
Чужого лишь, не надо нам.


К тебе земля прильну щекой.
Я тоже грешник и изгой.
Я каюсь, каюсь. Кайтесь все!
Её таинственной красе,
Её доступной всем груди.
К стопам губами припади,

И помни, помни, помни, помни-
Земля не ад каменоломни.
Кто предал раз, предаст и два:
Богов языческих с торга,
ОТЦА. ИИСУСОВ тяжкий крест,
И уж конечно, Манифест.
Когда народ готов зазря 
Продать и Веру и Царя,
Он просто болен стяжкой вен...
Останови   ВСЕВЫШНИЙ  тлен  !!!
Дубравка. Часть первая
Трошин Борис Александрович
 ДУБРАВКА


 Романтическая поэма на историческую тему. 

 Часть первая

 В глуши лесной, в тиши полян,
 Среди холмов и рек Валдая,
 Заветы предков соблюдая,
 Жил испокон народ славян.

 Для деревянной остроги
 Всегда достаточно работы.
 Полны пчелиным мёдом соты,
 Усердны на поле быки.

 Сметлива быстрая стрела,
 Что дичь пернатую дарила.
 Из-за холмов вставал Ярило,
 Согнав дремотный сон с чела.

 Деревня - дюжина дворов.
 На каждой приступке - старуха.
 В избе протоплено и сухо,
 В хлеву - мычание коров.

 За разнополой детворой,
 Что выпасала скот рогатый,
 Следил дружинник - соглядатай,
 Прошедших подвигов, герой.

 Своей стопою искривлённой
 Он истоптал далёкий край.
 Теперь поручено: играй
 С растущей порослью шалёной.

 Детей ничем не удержать.
 Далёкий лес и речка манят.
 Но лишь Перун из облак грянет -
 Бегут к нему и ну, визжать.

 Деревня или поселенье,
 Простое русское село
 В любви и здравии жило
 Почти от мира сотворенья.

 Прекрасно ладили соседи.
 Друзьям дарили дочерей
 И в ночь открытую дверей
 Купале ставили букетик.

 Таков обычай был в общине.
 Делились всем, чем Бог послал.
 Тем, кто любовью воспылал,
 Стелили мох в сухой лощине.


 Дубравка, девушка-подросток
 В кругу отчаянных подруг
 Из камыша вязала струг,
 Уже готов был жёсткий остов.

 Доверясь детскому чутью,
 Они тростинки клали ловко.
 Сплеталась в толстый жгут верёвка,
 Крепя в шпангоутах ладью.

 Какие могут быть игрушки?
 Уже нарощены борта.
 Уже изделием горда
 Дубравка и её подружки.

 Гирляндой солнечных цветов
 Преображают чудо - лодку.
 Пригожий раб, не в меру робкий,
 Катать по речке их готов.

 Дубравка им не помыкает
 Раб молод, строен и плечист.
 Пред ней, трепещет будто лист.
 Любую прихоть исполняет. 

 А поодаль друзья - ребятки
 Ещё не воины - юнцы,
 Рубили малые венцы,
 Садили идола на пятки.

 Уж больно славный вышел Бог.
 Губастый, толстый, бесноватый
 Из брёвен сделан старой хаты,
 Служившей людям долгий срок.

 Добрыня - парень хоть куда!
 Он ростом с батьку скоро станет.
 Томленьем чувств он очень занят.
 Влюблён в Дубравку. Вот беда!

 Любимец старого Всеславля.
 Не раз в боях Всеславль сечён
 Учил владеть рукой с мечом,
 Ссекая травы в полнотравье.

 И младший сын пошёл в отца.
 Задорен, гладок, осторожен.
 Хотя не рвал он меч из ножен..,
 По хватке видно молодца.

 Янёк - раб, травы не косил,
 Оберегал покой Дубравки;
 Постель стелил в углу на лавке.
 Она клалась в неё без сил.

 Он о Латгалии ей пел -
 Земле, в которой народился,
 Где в пене вод прибой кипел
 И день -деньской о берег бился.




 Законы прадедов строги.
 Нельзя их походя нарушить
 И силу чресл своих обрушить
 На эти юные соски.

 Не в тягость девушкам интим,
 Нагие в игрищах небрежны.
 Пушок на выпуклостях нежных
 Почти рукой не ощутим.

 Всеславлю это по нутру.
 Славянам чужды злые нравы.
 Все успокоятся к утру...
 И в этом наши предки правы. 

 Тот, кто сравнит себя с богами,
 Потом низвергнет и богов.
 А опыт множества веков
 Растопчет потными ногами. 

 Упрятав мужество в штаны
 Он уподобится Ярилу.
 Но лишь штаны его мерило,
 А бог блистает с вышины.

 Мысль рождена, чтобы витать
 Средь облаков и туч небесных.
 Когда ты гол, ты тем и честный.
 Штаны нас быстро учат лгать. 

 Всеславль девчонок не бранил.
 Он стар. Он видел побеждёных:
 Детей, что меч его пленил
 Отцов, к землице пригвождённых.

 Смотрел, как строят девы струг,
 Что скоро выплывет на стрежень.
 Суровый взгляд бойца был нежен.
 Он детям дед, товарищ, друг.

 Старик сказал себе: гляди...
 Уж зазвенели бабьи струны.
 За лето вызрели их луны,
 Но доля бабья впереди.

 Уже друг к другу пары льнут,
 Уже качают силы вены,
 Что к совлеченью манят члены.
 Внезапно вспыхнет страсти трут.

 Мечом железным в камень-Гром
 Как билом звонко он ударит,
 Чтоб каждый чувствовал нутром:
 Всеславля служба не состарит.

 Ишь, шалапуты! Делу время!
 Старик взглянул на небосвод:
 Там в облаках купал живот
 Ярило, выпятив беремя.

 Уже бесполая звезда
 В лучах светила пламенела.
 В знак завершённого труда
 Пчела в колоде опьянела.

 Тянулись редкой чередой
 Мужчины - рубщики из леса
 И обмерялся мерой веса
 Их труд - общинною едой.

 Все окружали стол - чурбан
 И ели; вождь и раб негожий.
 Походов славных ветеран,
 Приставший случаем прохожий.

 Всем места просто не хватало.
 Кормили Янека в углу.
 С утра он брался за метлу:
 Какая брань - такая Слава.

 
 А было... Плыл горячий конь
 Копыта втаптывали стяги.
 Спасала храбрых в битвах бронь,
 Бежали: Русь, Литва, Варяги.

 Победа - только след борьбы.
 Одна на всех. За всех не скажешь.
 Но если сразу в землю ляжешь,
 То избежишь иной судьбы.


 Вот он в плену. Он храбрый витязь,
 Но здесь он просто жалкий раб.
 Он мог любить лишь старых баб,
 Такими сами подавитесь.


 Стан обернув льнянком посуше,
 Лицо и руки сполоснув,
 На Янка искоса взглянув,
 Дубравка тоже села кушать.

 Ребята важничают, пусть.
 Уж, не в вожди ли метят скопом?
 Когда бы рыжик вырос в груздь,
 Чертополоху быть укропом.

 Вот завтра спустим в воду струг.
 Он поплывёт, рекой влекомый.
 Поток под вёслами упруг.
 В нём все протоки мне знакомы.

 Сказал отец, на миску дуя:
 Ох, добре, добре щец упрел.
 И ложкой липовой огрел
 Подростка сына, обалдуя.

 Кто за столом на шалость скор
 Людей бесстыдством обижает.
 Отца и мать не уважает
 Марш, и скорёхонько, во двор!

 А Янку совесть бережёт.
 В послеобеденную дрёму
 Он брал трёхлетнего Ярёму
 И шёл гулять с ним на лужок.

 



 Там речка малая текла.
 Вдоль берегов костры горели,
 Коровы тучные жирели -
 Там мать сметанники пекла.

 В одеждах белых - хоровод
 Невест и звёзд - одно обличье.
 Когда погаснет небосвод -
 Враз отменялись все приличья.

 Он деву в плавни увлекал,
 На камыши они ложились
 И звёзды бешено кружились,
 Пока челнок рисунок ткал.
 
 Но, чу! Всеславль зовёт назад;
 Нет, не сбежать ему из плена.
 Бывает раб уделу рад.
 К чему рабу родные стены?

 Рука Всеславля тяжела.
 Его деревня уважает.
 С десяток баб, что год рожают
 От стража русского села. 
 
 Отец Добрыни - храбрый воин,
 Недаром прозванный, Всесил.
 Он старца Нестора просил
 Взглянуть на сына: ладно ль скроен?

 Пора бы парня испытать.
 Отдать в учение бобылке.
 Уже провисли в мудях килки,
 Вся на виду мужская стать.

 Пора вручить ему копьё.
 Проверить ловкость и бесстрашье,
 Чтоб не смогла ватага вражья
 Кружить здесь словно вороньё.

 В Добрыню верю, - молвил Нестор
 Задатки в нём богатыря,
 А чтоб не бил баклуши зря,
 Найдём ему в дружине место.

 И вот в штаны уже одет.
 Бобылкой ушлой дважды мечен.
 Легла накидкою на плечи
 Медвежья лапа - амулет.

 Сынок, ты вырос незаметно.
 В тебе все стати от отца.
 Посохнут девичьи сердца,
 Коль им не дашь любви ответной.

 Скажи... я мать. Пора любви
 Зовёт самцов к боям оленьим.
 Ты имя девы назови...
 Кладёт тоска под веки тени. 
Дубравка. Часть вторая
Трошин Борис Александрович
 Д У Б Р А В К А




 РОМАНТИЧЕСКАЯ ПОЭМА НА ИСТОРИЧЕСКУЮ ТЕМУ. 


 Часть вторая


 Дубравка. Спутница затей.
 И весела, и своенравна,
 Я от неё хочу детей
 Сосватаешь - и, будет славно.

 Сказал тут Нестор, добрый старец:,
 - Дубравку видел, хороша.
 Ты окуни в неё ерша,
 Чтоб жар любви оплавил смалец.

 А нет - другую мы найдём.
 Без мужа женщины бледнеют.
 Едва заходят сваты в дом -
 Они от груза чувств немеют.

 Возьмите правнучку Коляты.
 Скромна, покорна и робка.
 От её мягкого лобка
 Исходит свежий запах мяты.

 Нет, лишь Дубравку хочет сын.
 Других и видеть не желает.
 Уже горит его овин.
 В нём семя пламенем пылает.

 Беда, что любим своих чад
 Нас чады гладят против шерсти.
 Монисты золотом бренчат.
 Где много золота - нет чести.

 Ах, мама, мама, я ль не дочь!
 Добрыня - друг, но и довольно!
 Сваты придут и выйдут прочь -
 Мне говорить об этом больно.

 Молчи! Ты избрана Добрыней.
 Тебе сулят его в мужья.
 Какого рожна и рожья
 Ты от него бежишь отныне?

 Бить нужно матери челом.
 Почтенья требуют законы.
 Не то, окрутят всем селом
 И как гулящую - в попоны.

 И розги валеную шерсть
 Собьют в раздёрганные клочья.
 Что соберу тогда я в персть?
 Лишь пыль дорожную с обочин.

 Обычай строг, а нравы просты.
 Муж молодой в покой войдёт.
 Любовь со временем придёт.
 Познав тебя, он станет взрослым.

 Но ты привадила раба.
 Раб - человек другого сорта
 Я с ним и властна и груба...
 А ты? Заигрываешь с чёртом.

 Когда не слушается Лада,
 Мой долг тебя уговорить.
 Мужчине семенем сорить
 По молодым телам - отрада.






 

 Обед готовить, штопать, шить...
 Ох, тяжела у бабы доля!
 Ещё вчера в поступках - воля;
 Сегодня - шагу не ступить.

 Да, Янек нравился. Пусть раб,
 Но как красив и как отважен!
 Всесил противен. Нестор важен.
 Добрыня - гоголь среди баб.

 Дубравка всем дала отпор.
 Чтобы о ней ни говорили,
 Поставить нечего в укор.
 Все мы лишь данники Яриле.

 Юна. Порою расцвела.
 По ней не бегали ручищи.
 А на общественных игрищах
 Была отважна и смела.

 Дала себя уговорить,
 Но тут же в поле убежала.
 Хотела вены отворить
 Но не смогла достать кинжала.

 За полем Янек лес рубил.
 К груди его как сноп прижалась.
 И тихо требует лишь малость:
 Чтоб раб Дубравку полюбил.

 Ах, Янка, Янка, помоги!
 Меня насильно гонят замуж.
 По мне - скорее брошусь в яму,
 Чтоб по воде пошли круги.

 Давай, Иванка, убежим.
 Отец Добрыни муж всевластный,
 С любой женою спит, несчастной,
 И мне судьба лежать под ним.

 Я твои руки наложу
 На сердце, что стучит как било.
 Бежим за русскую межу,
 Где всё, конечно, мне не мило.

 Я нынче чувствую угар,
 Его перстами не измерить.
 Любовь - она ведь Божий дар
 И в этот дар хочу я верить.

 Ей отвечал Янёк - прибалт:
 У вас, славян, эмоций много.
 Иных вы судите, ох, строго!
 Иной безвинен, а пропал.

 Один понравился, другой...
 У вас любви начала шатки.
 Вас дьявол валит на лопатки,
 Мужей сменяя чередой.

 А старики? Вещая ложно,
 Невесток тащат на полать.
 Им всё бессовестное можно.
 Чего же более желать?




 Бежим, родной! Ладья готова.
 Она нас выдержит двоих.
 Не беспокойся за моих!
 Бежим. Я жду мужского слова.

 Я проведу тебя лесами
 Ты вновь увидишь отчий дом.
 Бежим, пока спит камень - Гром,
 В твою страну за чудесами.
 
 Устал от бдения Всеслав, 
 Спиной к осине привалился. 
 Вздремнул чуток и провалился
 В былое. В тихий шорох трав.

 И снится жуткий сон Всеславу.
 Враги, бесчётные числом, 
 Подняли чары за столом
 И славят огненную Славу.

 Они, победу торжествуя,
 Весь день насиловали дев.
 Среди других и мать нагую
 Он видел, разумом истлев.

 Обезображенный варяг,
 От сладких мук истошно воя,
 Ожесточившись, с перепоя,
 Её насиловал как хряк.

 С усохших уст слетали вопли.
 В реке топили жён, их плод.
 Они захлёбываясь, топли, 
 Когда вода врывалась в рот.

 Варяг всё крутит жернова.
 Ужель Перун меня не слышит?
 Под его игом мать не дышит.
 Так помоги, огонь-трава!

 О, помоги, отец Перун!
 Всеслав пружинит мускул груды
 И слышит: рвутся петель путы,
 Звеня, как жилы тонких струн.

 Он поднимает чей-то меч
 И сносит головы варягам.
 Ворам, разбойникам, бродягам
 И продолжает пьяных сечь...






 

 
 Река вошла в огромный лес.
 Вершины леса в поднебесье.
 Там облака, как морды песьи,
 Ворча, глядят на мир окрест.

 Беглец, орудуя шестом
 Ладью в стремнину направляет.
 Ладья плывёт, кормой виляет,
 Как сучка верная хвостом.

 Дубравка длинной острогой
 В воде прозрачной стерлядь глушит
 То по корме стучит ногой
 То, искупавшись, платье сушит.

 Вот ужо вырежет судно.
 Готова липовая ложка.
 Уха, конечно не вино...
 Но сытность есть, хотя немножко.

 Промчался день. Другой проходит.
 След беглецов в воде незрим.
 За то, что солнышко восходит,
 Тебя, Перун, благодарим.

 Ночей бессонных длинный ряд.
 Шесты ломаются всё чаще...
 Сошли на берег, в самой чаще
 Ветвей намяли, крепко спят.

 И снится Янке сон чудесный.
 Блестит знакомая река.
 В её запрудах спят века
 И пахнет тиной воздух пресный.

 На небе полная Луна.
 Вниз от неё бежит дорожка.
 В платке зелёного горошка
 Выходит девушка из сна.

 Её округлые бока
 К себе приковывают взоры.
 Среди парней вскипают споры;
 Все перед ней ровны пока.

 Янёк подал свою ладонь,
 Она в ладонь вложила пальчик.
 Был Ян неопытен как мальчик,
 Но в нём уже горел огонь.

 Он целовал её уста,
 Он брал бока её в объятья
 И соскользнуло с бёдер платье,
 Как лист малиновый с куста.

 К его плечам прильнула шало,
 Прижав к ограде молодца.
 То, что досталось от отца,
 В своих ладонях подержала.

 Чувств неизведанных накал
 Их на подстилку хвои бросил.
 Катился волн девятый вал.
 Качались в такт верхушки сосен.



 



 С десяток воинов, как тати
 Неслышно на берег взошли
 И пару юную нашли,
 Что изнывала в сладкой рати.

 Стрела, любовный сбросив жар,
 Подняла меч над гордой выей.
 Но бёдра девичьи литые
 Предупредили тот удар.

 Застыли воины. Вот, пава!
 Ей мало будет две длины...
 Возьмёмся вместе, пацаны,
 Пускай бежит дурная слава.

 Добрыня, ноги не сломай!
 Рубища рабского подстилка!
 Ты нынче станешь общей, милка,
 Проворней только начинай!

 Отпрянул Янек в копий круг.
 Жизнь завершалась слишком быстро.
 С десяток очень крепких рук
 Его готовили убийство.

 Вонзались в тело острия...
 Мечу нужна мужская жертва..
 И разверзает щель земля.
 Ей пищей служат соки мёртвых.

 Неточен первый робкий взмах.
 Но тут какое-то отродье...
 Над камнем, через пень - колодье
 Несётся, сея ужас, страх.

 Медведь - шатун опередил
 Задумку сабельки разящей
 И, спрыгнув, многих зацепил
 Здесь, не во славу зло творящих.

 Худой, голодный и бездушный,
 Неуязвимый для меча...
 Он был лишь идолу послушный
 И силе звёздного луча.

 Добрыня спрятался за ствол
 Сосны огромной в три обхвата.
 Боец беспомощен и зол,
 Он далеко ушёл от хаты.

 Медведь, как будто протрезвев,
 Схватил дружинника потолще,
 Взревел, показывая зев...
 Его никто не видел больше.


 
 А Ян с седою головой
 Побрёл чащобою без смысла.
 Лежал Добрыня чуть живой
 Хоругвь души его обвисла.

 И вышла девушка к мужам
 Сказала: я такая сроду...
 Не дамся бронзовым ножам
 И не вернусь в проклятье рода.

 Прощай, Добрыня, ухожу.
 Пусть пропаду в дремучей чаще!
 Я голос матери щемящий
 С собою в сердце уношу.

 Сказал Добрыне в уши Бог:
 Их путь нелёгок и недолог.
 Благоразумен будь. Я строг!
 Задёрнут мной от взглядов полог.

 Что будет, то произойдёт...
 А ты служи своей Родиме...
 Кто до конца с ней путь пройдёт - 
 В веках своё оставит имя.


 ОооООооО 
Реквием. Или Семейная Сага
Трошин Борис Александрович
       Без цента за душой, без пенса в банке.
       В застёгнутой до ворота кожанке,
       Стоял он одиноко на перроне...
       Всегда готов к труду и обороне.
       Прощаясь с ним, ладонь в окне вспорхнула,
       В миг расставания милая всплакнула.
       В разлуке всё нам видится иначе:
       В ней море чувств, в ней призрачность удачи.
       Толчок, другой - тусовка паровоза.
       В руках любви роняет слёзы роза, 
       И лепестки как алые погоны
       Кружатся и ложатся под вагоны.

       Он был готов стать храбрым и везучим
       Блистать талантом ярким и могучим.
       Но в жизнь вошёл, имея дарование
       Вселять в дурнушек пыл очарования.
       На лацкане знакомый с детства профиль:
       Улыбкою чарует Мефистофель.
       Он пропуск, из сегодня, в завтра Мира...
       Где есть они; дуэт: Аркадий, Ира.
       Продать бы душу... Выбраться из мрака.
       Ах, как должно быть сытно, в узах брака!
       Говаривал полковник, старый дока:
       Ты, брат, еврей. С евреями морока.
       Рождён в стране, где в святости порядок.
       Ты пионер, приписанный к отряду.
       Ты комсомолец - коммунизма кроха!
       Но ты еврей, что неизменно плохо.
       Пусть ты талант, пусть даже гениален,
       Но ты еврей, ты к русским не лоялен.
       Еврей всегда тусуется в болоте;
       Кто не за нас, тот неизбежно против.-

       На Слоку побежала элетричка.
       Ландо ли, дилижанс, а может бричка...
       Не русская фамилия, однако...
       А потому воздержимся от брака.
       Слова как камень, брошенный с откоса.
       Вот завертелись круглые колёса.
       Дочь офицера разве ему пара?
       Что ждёт еврея? Счастье или кара...?
       И нет ответа. Шёл он быстрым шагом
       В свою семью, к таким же бедолагам.
       Где мать, отец, братишка, тётя Хая...
       Вошёл в подъезд он, горестно вздыхая.
       Там два бича, мясные две колоды,
       Из тех, о ком писал Державин оды,
       Хотели "взять" приличную хатёнку,
       Да "засветились" этому жидёнку.
       Когда-то активисты - октябрята,
       И неплохие, вообщем-то, ребята,
       Но минул срок и выпали картишки...
       Вручил райком путёвку им в воришки.
       Ох, тяжела ты русская десница!
       Реальность это, или просто снится?
       Не глядя, что он мил и очень сдержан 
       Аркадий русской удалью повержен.

       Возник в глазах и лопнул яркий шарик.
       -За что?
       - За то, что умничал, очкарик.-
       -Я, сроду не носил очков...
       - Всего то?
       - Теперь носи, раз сорвана работа. -

       Выходит на площадку тётя Хая:
       И справедливым гневом полыхая,
       Амбалу поварёшкой засветила...
       Тем русским за еврея отомстила.
  
Реквием. Роман-поэма о делах давно минувших. Семей
Трошин Борис Александрович
Р Е К В И Е М. 

Роман - поэма о делах давно минувших.

       Или

СЕМЕЙНАЯ САГА.



Антон Липатьев - Осипа сыночек.
К глазам прижала девушка платочек.
Не хочется с любимым расставаться,
Но мать сурова. Некуда деваться.
Бегут вагоны, стыков перестуки.
Какие предстоят в разлуке муки?
Любовь одна. Всё прочее лишь бредни...
К ней в очередь не встанешь: кто последний?
И не прорвёшься в голову без драки.
Любовь одна. Всё прочее, лишь враки.
В любви бы жить и вечном замирении
По своему, не щучьему велению.

А за окном июньские картины
Степной простор Червоной Украины.
Великий Днепр, порожистый до Сечи
И чернозём из плоти человечьей.
Там две сестрёнки: Паша и Татьяна
Горилка из гранённого стакана.
Овечья брынза, жёлтая как пенка.
Слизнула смерть отца Педодыменко.
Там три сестры обнявшись с перепоя
Романа вспоминали дико воя.
И пели песни, улицу стращая,
Проклятия надеждой освещая.
Произошла негаданная встреча.
При тусклом свете старых сальных свечек.
Лишь дети матерей не понимали,
Их пьянство равнодушно принимали.

 А во дворе, в углу, где рос терновник,
 Задумавшись, сидел в тени полковник.
 И подперев рукой вставную челюсть,
 Обдумывал социализма ересь.
 Корабль державы - рубка, мостик, кубрик.
 Союз Социалистических Республик
 Хватает места всем. Широко море!
 Так отчего ж гнездится в трюмах горе?
 И почему на Родине Советов
 Жизнь не даёт простых даже ответов.
 Лишь смерть Владыкой в воздухе витая
 По душам шастает  следов не оставляет.


 Реквием 2
Трошин Борис Александрович
В купе вагона вызревала ссора
Бежали за окном пролески споро.
Сестра и брат осваивали полки
Мелькали за окном берёзки, ёлки.
Взопрел закат, впитавший солнца краску.
Глаза смотрели выстрелами в сказку.
Полковник чай прихлёбывал вприкуску
С тем пряником, что к сахару в нагрузку.
Супружница на десять лет моложе,
А потому с детьми держалась строже.
Две ниточки бровей ломались в дуги...
Карина и Мария как подруги.

Мария говорила раздражённо:
Подумаешь, нашла себе пижона!
В нём блеска нет. Где удаль кавалера?
Найдём тебе по вкусу офицера.
Супруг недаром назван Александром,
Почти поэт, владеет нужным жанром,
Который будет, есть и был нетленным.
Талантлив тот, кто хочет быть военным.
Но дочь любовь отстаивала рьяно.
Пускай еврей, зато не ходит пьяным,
А твой напьётся - сразу невменяем.
Что есть, того уже не поменяем.
Была Карина девочкой хвалёной
Приёмной дочерью, в любви усыновлённой.
Полковник разговаривал с ней мило...
Она его почти как дочь любила.
Отца не знала. Кто он был? Откуда?
Хохол, кацап, кавказец ли, Иуда...
Что, вообщем, всё равно, к чему истоки?
 Любовь - гроза, в ней всё решают токи.

Мать вышла замуж. Долго не рядила.
 Троих детей полковнику родила.
 А у того от прежнего романа
 Уже росли два юных хулигана.
 Полковник не тужил. Он был повеса.
 Темляк кавалериста у эфеса.
 Он был горяч, не ведал поражений
 И не терпел от женщин возражений.
 Два сына жили где-то на Алтае
 А где Алтай? Да, кажется в Китае.
 А где Китай? Как будто на Востоке...
 А где Восток? В туманной поволоке.

Реквием 3
Трошин Борис Александрович
Мариночка, Мария, тётя Муся;
Приедем в Гомель - Гомель в Белоруси.
А дальше Киев, Станция Вапнярка...
Там Украина, полная как чарка.
Там речка Днестр, обрывистые кручи,
И грозовые ходят в небе тучи,
Там, гад плывёт извилистой дорожкой,
Цветёт орех под маленьким окошком.
Там хатка белая, соломенная крыша,
Там хлеб в печи, духмяным телом дышит.
Вишнёвые сады и абрикосы
Девичьи нескончаемые косы.
На ветках шелковицы паутина,
Хлебов взошедших острая щетина.
И солнца диск над гладью Приднепровья
Там вся земля заполнена любовью.

Мария. Маша. Манечка. Марина.
К себе тебя тянула Украина.
Здесь твои корни, все истоки рода
Здесь всё твоё: и люди, и природа.
От прадеда Мазепы до Романа -
Махновца, правдоруба, партизана.
Твой дед казацкой славой был овеян,
Нет Украины нынче, всё Рассея.
Колючий путь навязанных раздоров.
В лесах, степях, у каменных заборов.
Одни добро трудами наживали
Вторые кровь из первых выжимали.

Роман, отец твой, был мужик ядрёный,
Войною мировою разорённый.
Пахал, полол и множил свои гряды,
Но шли уже в деревни продотряды.
Опустошали хлев, амбары, душу
И стукнув кистинём в жидовьи уши,
Сказал Роман: я, Божий раб! Иуда
Рождён нечистым, именно для блуда.
Шлёт нехристей Москва. Не откреститься.
Пришла пора нам всем определиться! -
И положив окружье хлеба в троши,
Пошёл копать махновские апроши.

Ушёл. Пропал. И вымерло подворье.
Что ни село? То голод, слёзы, горе.
 То москали, то немец, то Петлюра...
 Дубилась под плетьми любая шкура.
Реквием 4
Трошин Борис Александрович
Сгорела хата, три сестры без мати;
Сырая печь, убогие палати,
Брат Пантелей, с младенческим умишком,
 Да, несколько прекрасных сказок в книжке.
 Вот три сестры сошлись на перепутье.
 Скакали всадники, сбивались в толпы люди.
 Галдели, объяснялись, причитали.
 И всякий день кого-то убивали.
 Когда же ночь ложилась над степями
 Гремели мертвецы вокруг костями.
 И пучилась земля от вздохов тяжких,
 И чьи-то руки гладили им ляжки.
 А было это всё невыносимо.
 Глаза сестёр глядят куда-то мимо.
 Ведь были сёстры многих женщин краше
 Что Паша, что Татьяна, а уж Маша...
       И доставалась полная им мера.
       Как ни привал три новых кавалера.
       И будучи, разыграны в картишки, 
 Опять в себя впускали чьи-то фишки.

 Толпу людей прижало к Перекопу.
 От их лица стремилась Русь в Европу.
 Кричали, посинев: сойди к нам ангел!
 И выезжал к ним вестник Бога, Врангель.
 Белее лебединых крыльев, китель.
 Толпа молилась. Знамо, небожитель.
 Он проплывал как облако в зените,
 И слышалось: пардон и извините.
 Толпа спружинила и вытолкнула Машу.
 Она едва не выронила чашу
 Хранившую макухи четвертинку.
 Красавица, сошедшая с картинки.
 Породистым, скосив на деву глазом.
       Ведомый, уже чувственным оргазмом,
       Державший, прежде стать свою на танке
       Склонился перед нею божий ангел.
       И взяв её ладонь в свою ручищу
       Он Машу от земного зла очистил.
       Толпа вздохнула, это ли не чудо!
       Мираж исчез. А появился Хлудов.

 Был генерал во френче итальянском.
 Полувоенном и полугражданском.
Он не носил как прочие, погоны.
Велел толпе построиться в колонны.
И две сетры, притёртые боками
Пошли за мужиками, стариками.
Мужчин, что были в силе, помоложе
Вели к казармам: Помоги им Боже!


 Реквием 5
Трошин Борис Александрович
Рождённая, в краю степей ковыльных,
Мария море видела впервые.
Оно пугало силою шальною
Но восхищало, синею волною.
Тащил прибой могучие потоки
Их брызги омывали её щёки.
Ей расплетали косы, дуя, ветры
И облака садились на Ай - Петри.
Картина, словно вышивка на пяльцах,
Вдоль берега торчат гранита пальцы.
Горы "Медведь" проплешенный затылок,
Медузы плоть густая как обмылок.
Сбегающая к морю россыпь Ялты
И говор моря грохотом кувалды
Бьёт методично, камни разрушая,
Вдоль моря нитка берега кривая.

Она водой два мира разделила
Одним покой и вечность посулила,
Других из гнёзд согнала как пичужек
День ото дня, всё горестней, всё хуже.
К ней подошёл корнет из ординарцев
Двадцатилетний граф Владимир Карцев
Служил он генералу и короне
Был шефом гардероба при бароне.
Ему как многим нравилась Марина
Причёска его пахла бриалином.
Спина его изящна словно арфа
И бриз морской играл концами шарфа.
Не то, чтобы красавец, и не "рожа"
Услужлив, и в поступках осторожен.
Он пригласил Марину к генералу,
Вот старший офицер впустил их в залу.
Роскошен кабинет, почти из сказки.
Она вошла в него чуть-чуть с опаской.
Здесь жала пчёл безумие творили
И яд свой в позолоте растворили.

Когда бы рай был достижим на деле,
А не в мечтах, не в сказках, ни в постели,
В него она душою бы стремилась
И, несомненно, в ангелов влюбилась.
Из-за стола поднялся небожитель.
Крылом свисал с плеча парадный китель.
Склонил он голову, пророкотав органом:
Увидеть вас; и лечь на поле бранном.
Алмаз в толпе. Иголка в стоге сена
Как ты прекрасна, необыкновенна!
Как хороша! И плечи и головка...
Стройна, как трёхлинейная винтовка.
Эпитетов, не высказаны горы.
Оправданны слова, хотя и скоры.
Вы скрасите мои часы досуга
Теперь я ваш, а вы моя подруга. -

 И попросил Владимира: будь милым,
 Всё исполняй, чего б не попросила.
 Стемнеет лишь, веди в мои покои,
 Не перепутай двери с перепоя.
 Там, этот штаб-с, защитник трона, Хлудов.
       Не терпит баб-с и ненавидит блуда.
       Он нас обоих вышвырнет за двери.
       В роду мужицком, Хлудовы, все звери.
Реквием 6
Трошин Борис Александрович
Её душа, естественно дрожала
Когда она в машине выезжала.
Вокруг неё гуляли дамы света,
Не жизнь иная, новая планета.
Здесь всё не так, не батюшки подворье,
Где каждый день в хлеву встречала зори.
И думала скотину убирая:
Иную жизнь лишь даст земля сырая.
А здесь, до полудня, глубокий сон в постели.
И сладкий кофе с мятой карамели,
И побрякушки - бусы в чёрном ларце,
А за спиной всегда Володя Карцев.
Опричник генерала. Её сверстник.
Когда она снимала с пальцев перстни.
Он прятал их в ларец, на гладь подушки
И уносил. Но ушки на макушке.

Как пёс цепной. Одна забота - Маша.
Владимира боялась даже стража.
Все видели его крутые меры.
В приёмной фрунт держали офицеры.
Глубокой ночью появлялся Врангель.
Без кителя, без крыльев, не архангел.
Дрожали руки, бил озноб, жёг кашель...
Он прислонялся туловищем к Маше.
Она его по-прежнему хотела.
Но оказалось льдинкой его тело.
О том, о сём, с ней коротко калякал.
Тревожно спал, бывало даже - плакал.
Жалела генерала, но немножко.
Вела к заливу узкая дорожка.
И там одна, как это полагалось,
В проёме моря розовом купалась.

Судьба сестёр Марию волновала.
Она всем поручения давала
Их разыскать: живут, поди, под боком...
Хотя бы весточку прислали ненароком.
Но говорил со знанием Володя:
Не может женщина без мужа по природе.
И твои сёстры, где б не находились,
Давно - поди к кому-нибудь прибились.
Реквием 7
Трошин Борис Александрович
В солдатском пищеблоке меж углами,
Татьяна с Пашей ведали полами.
Им помогал услужливый фельдфебель:
То воду принесёт, то сдвинет мебель.
Он над прислугой был назначен старшим.
Чем вшей кормить в окопах ли, на марше;
Тыловиков, блатных и подхалимов...
Ведь запах кухни потеплей Гольфстрима. 

В котлах не стерлядь, а хамса да просо.
И всё же не объедки да отбросы.
Набить желудок - вот где зёрна смысла!
Распяты бабы дужкой коромысла.
Ступая вслед по каменной дорожке
Они носили к морю миски, ложки.
И вновь тащили в гору - пуд, без лишка,
Их красоту не портила подстрижка.
На пищеблок не попадёшь с косою,
Обрили лоб как клеверок косою,
Поднялся волос с пылью в поднебесье.
А голый череп старит летна десять.

Фельдфебель объяснился прежде с Пашей:
Давай, сказал, сойдёмся в эпатаже.
И обручимся в церкви и прилюдно,
Любовь мы принимаем обоюдно.
Но Паша тряпку выжала до суха
И наотмашь; попала точно в ухо.
Взревел фельдфебель, обретая зло.
Не поняла? Тебе же повезло!
Посыпались и молнии, и громы.
Точь, в точь в Макеевке, еврейские погромы.
Бежали от греха, а впали в скотство.
У "белых" говорили, благородство.
Где спрячешься? Не в этом ли болоте?
Тут даже зверь не сдюжит своей плоти.
Любая зелень, чуть поднявшись, чахнет
Живой душой не зги оно не пахнет.
Сиваш гнилой. Как тухлое яичко.
Поджечь бы этот газ! Была бы спичка.
Но нет её. А ежели догонят?
Но душит вонь и к смерти женщин клонит.

Мужик из дезертиров подвернулся
Не долго думая, разделся и разулся.
И вброд пошёл, наверно удирает,
Две девушки за ним: одна, вторая.

На удивление вода стояла низко.
Не глубоко. От водорослей склизко.
Когда же ненароком оступались,
То с головою в тину окунались.

Реквием 9
Трошин Борис Александрович
Земля зачервонела крупным маком.
Бутонов, раскатавшийся ковёр. 
Росою, словно красками он плакал,
А соль стекала в зеркала озёр.
В шатре казацком прохлаждался Нестор.
Коврами застлан глинобитный пол.
Очередной подписывал секвестр,
На чурке приспособленной под стол.
Отбросив ворох ленты пулемётной.
Что разметалась крыльями орла.
Он брал бутыль из сумки перемётной,
Пил, пробку выбив, прямо из горла.
Кто вовремя от Нестора не скрылся
Он отдавал заплечных дел Творцам.
И даже тех, кто истово молился
На утро отправляли к праотцам.
       
На этом деле люди богатели.
Да, только что в чужом богатстве том?
Как кочаны их головы летели
Мир, проклиная, вызверенным ртом.
Уж такова судьба иных героев.
Таков мужик, таков его удел.
Как только метр земли его покроет,
Он тут же в рай на крыльях полетел.

Вели девчонок. Баб по эскадронам.
Одна, другая... Надобно на всех.
И Нестор объявляет вне закона
Всех тех, кто заявляет: это грех!
Татьяну с Пашей притащил салага.
Красавицы. Всем прочим не чета.
И батька сочетался тут же браком
С обеими под танец живота.
Но скоро с испытанием не сдюжил.
Сослал в один полтавский куренец.
Пока от брачных танцев он недужил 
В том куренце, сестёр нашёл, отец.
Отец нашёлся собственной персоной.
Давно его отпела вся родня.
Глазища протирал свои, спросонок
Прикуривая трубку от огня.



       - Однако - промычал, вот наважденье.
       Не сон спьяна, и не похмельный бред.
       У этой пятнышко, родимое с рожденья,
       И шрамик, этот, помню с малых лет.

       Но как же? Почему же? Кто позволил?
       Покинуть хату, бабушку и мать.
       Не бабье дело брать в поводья волю!
       И лошадей по кочкам правды гнать.

       Ан делать нечего. Довольствие назначил.
       Определил на кухонный развал.
       И кулаком казацким озадачил,
       Того, кто, ****ью, Пашеньку назвал.



       Нестор Махно. Руководил революционными 
       отрядами Украины.


       Рооман Педодыменко - повстанец. 
Реквием 10
Трошин Борис Александрович
Махновцы подходили к Перекопу.
Послала их московская рука.
Не то, чтобы хотелось им в Европу,
Сыграть с той в подкидного дурака.
Офицерьё, одетое с иголки.
Питалось не с седельного мешка.
А у махны, в желудках выли волки
Да, распухала пьяная башка.

Командовал на Южном фронте Бусел.
По кличке ещё с юности Мерзляк.
Такую кличку взял он в Белоруси,
Где в мерзостях талантом не иссяк.
В исходных рубежах артбатареи
Из гаубиц и штурмовых мортир.
С десяток офицериков на реях,
Командовал опричиной Якир.
Таков обычай каторжан Сибири.
Кто против нас, скорей играй на лад.
И наклоняйся. Ягодицы шире!
Испробуй женской доли через зад.

Жестоким Бусел стал не в одночасье.
Где дружба и привязанность сябра?
Не знал он с детства, что такое счастье.
А возмужав чурался и добра. 
Был славен путь из страха и коварства
Где должности давались не за честь.
В крови, Советское рождалось государство,
И пролито им крови той, не счесть.
И думал думу Михаил "Васильев":
Как из берлоги выдавить врага?
Огромны орды, но орда бессильна,
Бетонные у Крыма берега.
На пушки и у Врангеля есть пушки.
И танки есть, а к ним боезапас.
И связь; и телефоны, к ним катушки
У них есть всё. А всё ли есть у нас?

И отвечал: страна беднее бедных.
Искривленность мозгов; но есть запал.
Мужик российский - человечек вредный
Он всех всегда обманом покупал.


Реквием 11
Трошин Борис Александрович
Добрынин Пётр Григорьевич, друг Зяма,
Что в Питере чехвостил юнкеров.
 Умел ходить и думать только прямо,
 Любил расстреливать убивцев и воров.

 Наум Каминский - Тульский оружейник.
 В ЧК с его обоснования служил.

 Камо Семён, армянский коробейник,
 С Ульяновым, бишь Лениным дружил.

 А сябр по Минску, Мося Калманович
 Начальник гарнизона. "Белорус",
 Прошёл с огнём от Цны до Осипович
 Тела и пепел пробуя на вкус.

       Лисинова, армянская еврейка,
       По прозвищу "железная" рука.
       В своей засаленной бараньей кацавейке
       Работала ночами в ВРКа.

 Людвинская, в среде знакомых, Сара
 Спасла в бою простреленный кумач.
 Лицом темна, как будто от загара.
 Соловушка в быту. С врагами грач.

 Вот Лядов / Мандельштам / псевдоисторик.
 Он "отзовист", в нём меньшевистский крен.
 Сформировавшийся по плешку, алкаголик,
 Но тонко чувствующий выгодный момент.

       Вот Гусев - Драбкин /Яша от Давида/.
       Интеллигентный недоросль Джуга...
       Страдал порой отсутствием либидо,
       Но был всегда готовым бить врага.

       Абраша Комлев, лидер Татарстана .
       Рубил косых, а их добро в разор.
       Работал его разум беспрестанно
       Подписывая смертный приговор.

       Их сотни, проходивших плотно рядом.
       Иных уж нет, иным хватило мест.
       Любая жизнь отмечена обрядом,
       Обряд тот, смерть, а в ней особый блеск.
       Кто хочет в революции остаться
       Тот должен смерть душою полюбить.
       Лишь кровью может русский бунт питаться.
       Кто любит смерть, не смеет долго жить.

       Вошёл Липатьев Осип, помначштаба,
       В руках его классический пенал:
       А в нём письмо: Ах! Этот Троцкий - жаба!
       Грозит меня отправить в трибунал.

       Где силы взять? Махно, плохой союзник?
       Его орда, не любит власть мою.
       Не пеленать же умника в подгузник,
       Пусть отличится в праведном бою.
       Придвинул стул, перо протиснул в древко:
       Брать остров в лоб! Братишка, подсоби!
       Липатьев ввёл мальчонку, мордой - девка...
       Помыт, поглажен, вычищен: е - и.


       Добрынин П.Г. Член партии с 1916 г.
       Погиб в Москве.
       Каминский Г.Н. Член партии с 1913 г.
       Расстрелян в 1938 г.
       Калманович М. И. Член партии с 1917 г.
       Расстрелян в 1937 г.
       Лисинова /Лисинян/ Л.А. С 1916 г.
       Погибла в 1917 г.
       Людвинская Т.Ф. С 1903 г.
       Лядов /Мандельштам/ М.Н. С 1983 г.
       Гусев С.И. /Драбкин Я.Д./ С 1896 г.
       Умер в 1933 г.
       Комлев А. П. С 1903 г.
       Расстрелян белыми в 1918 г. 

Реквием 12
Трошин Борис Александрович
Мужская плоть не женская окрошка,
Разбавленная сброженным кваском.
Горячий борщ, в него не лезет ложка.
Тут каждым новым давишься куском.
Ты насыщаешь тело, душу, разум.
Становишься всевластным как факир.
Потом смываешь старую заразу,
И отворяешь собственный свой мир.
И сердце резво бьёт по наковальне.
Где мышцы - корабельный такелаж.
Любовницу меняешь словно спальню
На эту голубую свою блажь.
Сороколетний, крепкий и здоровый
Он жизнь любил, когда в ней видел смысл.
Ревел мальчонка, яловой коровой
Дрожанье ног в распятье коромысл.

Вот эта плоть - божественное чудо!
Вот эта кровь - цветочная роса!
И детская нетронутая муда,
Где бегают два резвых колеса.
Горячее игрушечное тело
Не в шутку распирала плоть, треща.
Его душа запретного хотела..,
Украинского, жирного борща.

Вошёл Липатьев. Как всегда не кстати:
- Махновцы, говорит ведут манёвр.
Бесчисленны украинские рати.
Театр войны, где ты антрепренёр.
Мальчонку уже в усмерть заелозил.
Штыком осталось сердце проколоть.
Пусть вечный сон его укроет в бозе.
Любовь проходит, и не вечна плоть.
Пиши приказ: махновские тачанки
Ко рвам. Те рвы сыграют роли урн.
В которых, запечатаем останки
Белогвардейцев, завершая штурм.
Пускай они молотят в дребезг кости.
Махны союз - есть временная суть.
Иванушку - козлёнка в море сбросьте.
Тащи стакан. Хочу принять на грудь. 
Реквием 13
Трошин Борис Александрович
Роман смотрел как жернов Перекопа
В пыль растирает силу куреней.
Там в горном камне выбиты окопы
В них пулемёты, жалят всё больней.
Кадет - мальчишка, юнкерок тщедушный,
Припав как к титьке, как к щёчкам "пса войны".
Оформленные жизни наши рушит
Сам, писая, от ужаса в штаны.
И не достать их и не обезвредить.
Всё мужество героев псу под хвост.
Но что-то Паша в ухо ему бредит,
И говорит, что в брод, как через мост.
Там нет застав, гнилое там болото,
Но Бог за нас и сгинула вода.
Как по мосту проникнет в Крым пехота
Дождётся Врангель Божьего суда.

Ещё он медлил и тогда Татьяна
Раскрыв глазища - пропасть катакомб,
Вдруг свистнула и гикнула так рьяно,
Что вздрогнул курень как от взрыва бомб.
Вперёд орлы! Кровь наша - не водица.
 Слепа коса у смерти, мы - жнивьё!
А если нужно кровушки напиться
Я проведу вас в логово её.
Вмиг стремена запели бубенцами
Из тысяч истомлённых жаждой уст
Сорвался крик: Желаем стать жрецами!
И саблей бить, и слышать костный хруст.
И куренёк в три тыщи с лишним сабель,
Предписанные бросил рубежи.
И плюнул Фрунзе. Вздрогнул телом Врангель.
И бросились к шаландам торгаши.

И охнул Крым. Гудели пароходы.
Имущество последнее грузя.
Сквозь щелочные засраные воды
Вперёд звала сивашная стезя.

А что Роман? Его оклеветали.
Приговорил к расстрелу трибунал.
Обеих дочек Фрунзе передали
А он их Красной Гвардии отдал.


       Роман Педодыменко. 
       Зажиточный крестьянин
       из города Макеевка. Расстрелян как махновец,
       за неисполнение приказа.
       Взял Перекоп чере
Реквием 14
Трошин Борис Александрович
Мария, Маша, Манечка, Марина.
В тугой пакет закатана перина.
С пол сотни стариков вокруг и старцев,
На трап взошёл последним, Вова Карцев.
Готовится к отбытию и Врангель.
А что она? В каком Мария ранге?
Вокруг графья, бароны, виконтессы
От страха исполняют полонезы
И бегают толпой за генералом.
Ругая его трусом и нахалом. 
Враги кольцо сильнее всё сжимают,
Эвакуацию здесь ожидают.

Главком служивых вплоть до генералов
В окопы шлёт, стеною против "галлов".
Но цепи красных волнами прибоя
Тех генералов топят в пене боя.
Марию так на пирсе и забыли.
Уже победу красные трубили.
Любовь осталась частным эпизодом.
За власть Советов взвод идёт за взводом.
И в том строю в поношенной кожанке
С плеча какой-то бабы каторжанки.
Идёт Марина биться за Советы,
За Ленинские, стало быть, декреты.

Судьбы разливы не предугадаешь.
Идёшь по суше - в море попадаешь.
Плывёшь по морю - падаешь с обрыва.
Промажет пуля - сдохнешь от нарыва.
Во всём судьба. А в ней предназначенье.
Он за рубеж, она же в ополченье.
Там командир с фамилией: Котовский.
Породы польской, член увы, жидовский.
Котовский тоже разности ей дарит.
По - украински с хлопцами гутарит.
С Германией схватился не на шутку,
А с собственным не справился желудком.
Слабит его, а Машеньке противно.
Он требует, чтоб двигалась активно.
Но всякий час гуляет на задворки...
И водку пьёт и требует касторки.
 
 Тут скоро с немцем вышло перемирье.
 Япония в прирост пошла Сибирью.
 Дивизия отправлена как в сказку,
 Но сказка эта кончилась под Спасском.

 Была и Волочаевка; был Унгерн,
 И партизанский тёмный тёплый бункер.
 И множество ребят, красивых даже;
 Увы, без звёзд. Нет звёзд, нет экипажей.
 А как хотелось к прошлому вернуться!
 И Карцеву Володе улыбнуться.
 И слышать храп больного адмирала...
 Но Родина осталась за Уралом.
 
       -
       Котовский Г. Повстанец, руководитель революционного отряда,
       



Реквием 15
Трошин Борис Александрович
 Рукой Москвы, не просто волей божьей,
 Липатьев отбыл в Среднее Поволжье.
 Распутица Самарская, околица...
 Подъезд, охрана, встреча с Розенгольцем.
 Был Алик Розенгольц в чести у Ленина. 
 Собою кругл, как мыльный шарик, вспененный,
 Что вылетает с воздухом из трубки.
 Особенно дружил он с Надей Крупской.
 У Наденьки базедовы страдания.
 Ей Алик Розенгольц давал задания:
 Дурман-траву прикладывать к глазницам
 И не дай бог, у лекарей лечиться.
 Все лекари - шуты, он знал наверно.
 Бо, фельдшер сам; В учении вся скверна.
 Чему учиться? Всё давно известно!
       Коль жив, здоров, всё в жизни интересно.

 Его речам внимали жёны "света".
 Испрашивали дельного совета.
 Сушил, толок, готовил сам вакцину
 Лечил, ругая матом медицину.
 И Ленин говорил, смеясь и плача
 В делах, без Розенгольца, нет удачи.
 Как медик - пуст. Как пастырь - без опорок.
 Как пёс - породист, этим мне и дорог.
       -
       Восстали чехи. На фронтах все силы.
       Крестьяне - хамы, поднимают вилы.
       Мятеж за мятежом. Где взять людишек?
       Каплан стреляет... Ишь, Марина Мнишек!
       Тут подвернулся Склянский, парень - дока.
       Льва Троцкого - не дремлющее око.
       И предложил: доверьте Розенгольцу
       Забьёт всех чехов в каменные кольца.
       Ильич доверил. Вот он, этот "опус."
       Румян, кудряв и толст как школьный глобус.
       И что нашла в нём Крупская? Лишь массу.
       Еврейским Богом избранную расу.

       Вошедшего присесть не пригласили.
       Спросил Ульянов: В чём итог насилия?
       Сумеешь контру, отличить с полвзгляда?
       А мужика приветствовать снарядом?
       Ты убивал? Ведь это, брат мой важно.
       Убить, я знаю, в первый раз лишь страшно.
       Потом как по накатанной. Щекотно,
       Когда лишаешь жизни принародно.
       Вот посмотри, статистика губернии:
       Неполный миллион одной лишь черни.
       Да чехи, да восточные нацмены,
       В границах моей личной Ойкумены.
       На первый раз убьёшь их тысяч десять.
       В любом селе двоих, троих повесить.
       Расстрел расстрелом, виселица - любо!
       Не раскисать, гляди, от русских юбок!
       В сто тысяч, моя первая наводка.
       Как смотрится, под Ленина, бородка?
       Советовала Надя, мол, не гоже,
       Идти наркому в массы с бритой рожей. 
       На том и столковались: внешность ляжет.
       На имидж богоборца и обяжет.
       Возвысит над толпой и в тоже время
       Поможет скрыть духовной ноши бремя. 

       И потекли кровавые денёчки.
       Слетали листья, раскрывались почки.
       Работали. Смерть подметала чисто.
       Довольна даже Крупская чекистом.

       
       -

       А. Розенгольц - сподвижник Ленина.
       Расстрелян в 1938 г.
       Д.Склянский - помощник Л. Троцкого. 
Реквием 16
Трошин Борис Александрович
Под берегом, река текла, Самара,
Снег полз в неё как хлебная опара,
Метались ветры в лоне Приуралья,
Смотрелся месяц воронёной сталью.
Полозья санок снежный наст шерстили
Троих девиц в них кое-как вместили,
Подобраны, на дальнем полустанке,
Где беляков видны ещё останки.
Две лошади, запряженные цугом,
Тащились в снежном ворохе упругом,
Как бесконечны русские пространства!
Но где здесь Русь? Улусовое ханство.
Башкиры, татарва, мордва, айсаки,
Булгары, кряшен и нагай - баскаки,
Балкары, кыпчаки, кижи и шорцы,
Холха, ойраты, меркиты, ижорцы.
Уйгуры и найманы, гольды, киды,
От Северных морей до Атлантиды,
Которая, живёт в воображенье,
Россия - не её ли отраженье?

 Здесь сто народов - все монголоиды,
 Воскресшие сочувствием Исиды.
 Осириса божественные дети,
 Дарованный нам вздох тысячелетий.
 С реки Амура, до реки Оки,
       Всех чукчей мы зовём - СИБИРЯКИ.
       Но после исторической утруски
       Какой же сибиряк уже не русский?!
       Так мудрствовал ямщик на козлах сидя.
       Повеселел, строения, увидя.
       Взмахнул хлыстом, встряхнуть пытаясь, чалых,
       И скоро мостовая застучала.

       Вкруг пригород раскинулся покато.
       Не худо жили здесь и не богато.
       Тут скотные дворы не пустовали.
       Хозяева видать не бедовали.
       Излучиной крутой, почти овалом
       Здесь Волга-мать Самарку обнимала
       И крепко прижимая дочь рукою...
       Бежали вдаль единою рекою.

       Приехали! Судьбы крутая карма.
       Встречает вновь солдатская казарма.
       И красный командир с цыгаркой в щери,
       Проводит их в распахнутые двери.
       Липатьев там: Кто вы? И откуда?
       "Бывалая", острит: мол, от верблюда.
       Другая говорит: была история...
       Марина ему чётко: из Приморья.
       Всё по порядку гладко досказала.
       Фамилию Лазо ему назвала.
       Про все бои, в которых быть случалось.
       Как хорошо и плохо всё кончалось. 
       Поверил? Нет? Он вежливо простился.
       На предложение подружек не прельстился.
       Сказал, в глаза глядя одной Марине:
       В Японии б вам жить при Мандарине.
       А здесь, у нас вонючие портянки
       Две ложки каши постной, на водянке;
       И служба без наград и повышений;
       Здесь души - просто-напросто, мишени.

       Марина тут же написала рапорт:
       Хочу служить, за так, а не за хабар.
       Буржуев бить, как мусор, с обезличкой
       И подписалась: Маша-большевичка.


       Лазо С. Г. - эсер-интернационалист.
       Погиб на ст. Муравьёво-Амурская в 1920 г.
       Мандарин - помещик.
       Исида - жена Осириса. 

 Реквием 17
Трошин Борис Александрович
Всё было у Терешина в порядке.
День начинал с активной физзарядки.
Потом в снегу барахтался тюленем.
На кухне, расправлялся с пельменем.
Через ступеньку, с этажа шестого,
 Летел во двор, Грудь мучала изжога.
 Простуда лихорадкой ночью била.
 Да на ступне натоптыш, будто шило.
 Служил он борзописцем в литотделе.
 Его продвинуть в партию хотели,
 Готовя себя к новой важной роли,
 Он проявлял характер в комсомоле.
 И потому, вертелся словно белка.
 Искал, копал, выкапывал, но мелко.
 Липатьев всё подталкивал в лопатки:
 Буржуи наши - те же куропатки.
       Бери на мушку, глазом распластайся.
       С оружием, как с бабою срастайся.
       Режь по пупок. Пупок всему начало,
       Бей в совесть, чтобы совесть замолчала.
       И приравняв перо своё к нагану
       Терешин Саша бил по хулигану,
       По мракобесу, царскому спецу,
       Купчишке, офицеру и купцу.
       По плотоядной согбенной торговке,
       По женщинам, гуляющим у бровки,
       По беспризорным и мастеровым,
       По фабрикам, чадящим в небо дым.

       Его уже заметили, хвалили.
       Коллеги узнавали, хамы льстили.
       На пленуме, хотя ещё и вскользь,
       Его отметил даже Розенгольц.
       Как вытекающий из преданности фактор
       Его в приемники себе провёл редактор.
       А сам попал под чистку - выпал срез;
       Но будучи "очищенным" исчез.
       Стал Саша, Александром, сын Ивана,
       Того, кто, в царском чине капитана,
       Всю первую прошёл, вкушая зло.
       Был ранен дважды, вылечен; везло. 
Реквием 18
Трошин Борис Александрович
Театр войны, почти "Иллюзион".
Копейка - вход, трагедий миллион.
Реклама, титры, главные герои:
Их в каждом треугольнике по трое.
И если вдруг, один из них убит
Двоим другим дарует жизнь гамбит.

Война Ивана в Сызрани застала.
Он до войны был мастером металла.
Лил в Пурихе Валдайские звоны,
Почти до объявления войны.
Служил в тяжёлом артдивизионе
Давал присягу верности короне.
Но добрый гений, пламенная Веста
Освободила место для оркестра.
И загудели ветрами альты.
Траншеи рыли люди как кроты.
Был ранен, выжил, ранен вновь Иван.
Погоны степенили - капитан.
Тянулись в струнку нижние чины
Жить можно, если б не было войны.

 В землянке разливали новый штоф.
 Там, в Сызрани ждала его Любовь.
 К его любимой ластился полковник
 Не выдаст Бог - не сбудется любовник. 
 Последнее, что слышал: грохот, треск...
 Провал, беспамятсво... Георгиевский крест.
 Очнулся, жив. Но двинуться: ни, ни!
 В госпиталях промчались вихрем дни.
       Прямое попадание в блиндаж.
       И на лице кровавый макияж.
       А в черепе осколок в сотню грамм
       Навек оставил выщербленный шрам. 
       Узнал он позже, выпала пора.
       Того полковника убила немчура.
       А девушка его, почти святая:
       Мария Алексеевна Толстая.

       "Война и Мир", почти библейский труд.
       Анафемой Его за Это жгут.
       Племянницу, Марию из-за вздора,
       Супруга Льва рассчитывает скоро.
       В разгар анархии, разбуженности масс
       Под яблочный, домой вернулся, Спас.
       Он думал, он мечтал, но не гадал...
       Вот Бог ему сокровище и дал.
       Мария в Сызрани, у простенькой родни.
       Здесь до венца она считала дни.
       Родился сын, назвали: Александр,
       Чтоб унаследовал от прадеда талант.


       Иван Терешин - участник первой мировой.

       Мария Алексеевна - Бесприданница. 
Реквием 19
Трошин Борис Александрович
Плыл колокольный звон вдоль берегов,
На протяжении почти пяти веков.
От боя колотушкой в зев дупла;
 До била в бронзу звонкого котла.
 Рязань, Касимов, Павлово - Ока.
 Всего одна короткая строка.
 Но здесь, к тому, и в этом был резон,
 Серебряный родился перезвон.
 А дальше Пижма и приток Ярань.
 Зерно чеканилось, а позже Филигрань.
 На Волге: Балахна и Пурех - край
 Товар переправляли на Валдай.
 А с ярмарок Валдая по стране.
 В Европу, на Восток: внутри и вне.
 Поддужных колокольчиков заряд
 Духовный и святой творил обряд.
 На звонницах клялись колокола:
 Оборонить страну свою от зла.
 Их слышит Бог, внимает им Иисус...
 Но зря, Россия, в общем-то - улус.

       Татарин в храм, мулла зовёт в мечеть.
       "Демидовых" бездельников - не счесть!
       России они верные сыны,
       Но также слуги ада - Сатаны.
       Монгольские черты Его лица.
       Глаза с хитринкой как у мудреца.
       Бородка клином, под ногтями грязь.
       Казанская, живая ИПОСТАСЬ.
       Как все монголы ростом не велик.
       Зато широк крестец и властен лик.
       Фигура не ошкурена под сруб,
       С рождения куда-то делся пуп.
       Поэтому он в церкви не крещён.
       Был матерью - еврейкой воплощён,
       В обличие кудрявого юнца,
       Глазами лишь, похожий на отца.

       Иван Терешин бросил свой завод.
       Не нужен ему Мартов, Аксельрод...
       Какой-то Ленин... Или - Розенцна...
       У Сатаны на выбор имена.
       Серебряный надолго сгинул звон.
       Тянулся из могил тяжёлый стон.
       Из праха поднимался словно груздь.
       Коммуны призрак, проклиная Русь.
 
Реквием 20
Трошин Борис Александрович
Где сказано: будь проклят Ханаан?
 Языческий славянский истукан.
Он раб рабов, без всяческих затей
Для Иафета, Сима и детей.
И будет Русь служить безмерье лет;
Без пользы для других, себе во вред.
Так Бог решил у Ноевых дверей:
Им проклят Хам, в избранниках - еврей.
С тех пор прошли немалые года.
Но было так и будет так всегда.
Когда же заступился "блудный сын".
Распял Иисуса нижний римский чин.

России не сойти уже с креста.
Где тыща лет, всего лишь десять ста.
Хам, столько раз менял своих богов
На бесконечном протяжении веков.
Хам - славянин. Языческий уклон,
На Византийский выменял он трон.
Потом продал с Иудою Христа
Поцеловав Ульянова в уста.
Ещё не раз придётся предавать
Небесного отца, земную мать.
Пусть скрутит жизнь меня в бараний рог!
Того желает вездесущый БОГ.

Иначе думал ленинский талант.
Ильич могуч, хотя муди без гланд.
Коль нет пупа, не нужно и яйцо.
Пусть с Крупской забавляется кацо.
Россия - то в запое, то в похмель.
Вся в суматохах, в дрязгах - канитель. 
Водоворот событий, бредней - слов
Таких как: Будь готов! Всегда готов!

       Блудный сын - Иесус Христос.

       Хам - сын Ноя, предок Ханаана, Иохана,Ивана. 
Реквием 21
Трошин Борис Александрович
Иван Терешин с Марьей Алексеевной
Тише воды, ниже травы, живут, келейно.
Колокола, не пушки лить; Советы
Развенчивали Божии Сонеты.
Кем сказано, что не убий? Неясно.
Идея убивает беспристрастно.
Что человек? Всего лишь раб идеи,
А без идеи люди все злодеи. 
Пусть бытие и несколько первично.
Сознание раба самокритично.
Наслушавшись речей, расправим плечи:
Война и мир - итог противоречий.
Нам нужно жить тихонько, не спесиво.
Есть имена в аршин, а есть - курсивом.
Случится ураган - дубы ломает;
Орешина лишь голову склоняет.

Но сын, другое дело, комсомолец.
Его не удержать плетнём околиц.
Он строит мир под лозунгом Советов
И держит речи к людям с парапетов.
Сам Розенгольц, усатый и носатый
Ораторствуя, испускает маты.
За что и был назначен палачом
Над чехами, в Самару, Ильичом.
Уплачены немалые оклады.
Написаны серьёзные доклады.
Читали их в Москве; и сам Ильич
 За рюмкою сказал прекрасный спич:
Не мудрствуя лукаво, без эмоций
Я поднимаю тост за Розенгольца.
Кто как не он порядок наведёт!
К ногам жида Россия упадёт.

 
 Терешин рос. Намыливалась холка.
 Проскальзывал и гнулся как иголка.
 Начальству очень нравилось "шитьё".
 Не подводило юношу чутьё.
 Ну, наконец, и с чехами сквитались.
 Немногие из них в живых остались.
 Им что-то царский обещал режим.
 Но есть народ, что правдой одержим.
 И в этой правде места чехам нет.
 Померк в глазах у многих белый свет.
 Заткнул наган за пояс Александр;
 Мотивчик есть, положен будет в жанр.



       Александр Терешин - комсомолец двадцатых.
Реквием 22
Трошин Борис Александрович
А жанр таков: жил мудрый князь Валак
Народ его работал ради благ.
Был сыт, одет, и праздники имел,
Вот, только защищаться не умел.
Пришёл Израиль из каких-то мест,
Поел как вол все травы, что окрест.
Народ Моавитянский потеснил:
Кого пригрел, кого запряг, кого казнил.
И возроптали лучшие умы:
Нас доведёт Израиль до сумы.
Спаси нас волхованьем Валаам!
Но Валаам послушен лишь Богам.
Которые, у Сущего в сынах,
Которые, являются нам в снах.
Которые, диктуют нам сие,
Определяя наше бытие.
И Бог ему видение явил:
Волхв Валаам народ благословил,
Не Моавитов, не Ханаанеян,
А пришлых едаков Израильтян.
С тех пор ушли, в порожнее, года.
Уж трижды испарилась в них вода
Из чаш земных наполнила их вновь;
Ох, человек! Богам не прекословь!
Израиль, в Поднебесной, перст Богов.
Ослабший, повергает он врагов.
Набравшись сил, он набирает вес,
Богоподобно двигает прогресс.
А мы Богами нет, не дорожим.
Мы любим политический режим.
И говорим, что бдим свою страну.
На самом деле славим Сатану.
И как назвать, сложившийся в нас жанр?
Наследуем мы в генах "твёрдый" шанкр.
И в каждое столетие болезнь
Во всех протоках вызывает резь.
А что до Александра, он боец.
Две шпалы на петлицах - военспец.
Давно расстрелян фельдшер Розенгольц,
В него Липатьев разряжает  "кольт". 
Реквием 23
Трошин Борис Александрович
И следом сам садится на скамью.
Судьба разбрасывает по свету семью.
Сын, Осип, в Магаданских лагерях
Как при покойных праведных царях.
Наш Александр - Советский командир.
На нём как влитый новенький мундир.
Он горд, он счастлив; крылья за спиной...
Марию выбирает он женой.
Учёба в академии. Генштаб.
Иной уже размах, не тот масштаб.
Указка, карты, слушателей ряд
И новый для Мариночки наряд.

Мария, Маша, Манечка, Марина
Ты носишь кофточку из яркого сатина.
Где экипаж, где княжеский услад?
Всё кануло, но есть армейский склад.
На складе том, с помещичьих усадьб
Лежит ещё не тронутая кладь.
Подписан пропуск, тиснута печать.
С какого тюка первого начать?
Вот мех соболий, зимнее манто.
Садится в старый Виллис, как в ландо.
Манто прикроет первородный грех.
Ах, как прекрасен невесомый мех.
Сегодня у Пуркаевых обед.
На грудь значок, там Сталина портрет.
Приедет позже новый командарм,
Сразит его, уверена, мой шарм.

Ах, Саша! Ты, пожалуйста, пойми.
Не век нам пританцовывать в Перми.
У командарма - сокола полёт.
Вослед за ним и мы пойдём на взлёт. 
Гремел оркестр; почти дворянский бал.
А если бал, то кто не танцевал?
Пока у Александра перекур
Сам маршал пригласил её на тур.
Был командарм высок и сухощав.
И некрасив, и лоб его в прыщах.
К лицу ли генералу красота?
Всё затмевает алая звезда.
Её лучи пугают и манят.
Они и возвышают и казнят.
Все звёзды наверху, но светят вниз.
В них разберётся только экзерсис. 
Реквием 24
Трошин Борис Александрович
Катились годы красным колесом.
Народ следил за Сталинским усом.
Забыл его подкрасить, чепела...?
Коли забыл, плохи наши дела.
И в этот раз сидел великий Вождь,
Нахохлившись, как если б с неба дождь.
Скрёб из коробки щёпоть табаку...
Генералитет - тетёрки на току.
Переминаясь, ножками сучат
Втихую друг на дружечку стучат,
И прячутся глазами за глаза,
Не разразилась б новая гроза.

Ох, крепок зарубежный табачок!
А у кого тут бойкий язычок?
Пуркаев, брат чеченский, подойди,
Скажи, что ждёт Россию впереди?
Тот выходил, подтянуто ретив,
Ошеломлял, его речетатив,
Он говорил: хоть Гитлер и силён,
Однако Божьим даром обделён.
И слаб его ещё людской ресурс,
И коротко подстрижен квёлый ус.
И опыта едва на польский грош,
И слишком явна фюрерская ложь.

На что Верховный, взглядом всех сажал
И медленно со смаком возражал.
Он говорил: у Алика есть шарм
А ты Пуркаша, сраный командарм.
Ты, фюрера, сомнением не тронь.
В его глазах всегда горит огонь.
В нём вижу я священный трепет риз.
Национальный, но социализм.
Лишь с ним России будет по пути.
Меня от англо-саксов воротит.
Один нахал свалился, Чемберлен.
И Черчиль-дрянь, и Рузвельт - прах и тлен.

Составит Сталин с Аликом тандем.
На землю снизойдёт тогда Эдем.
Реальный, а не выдуманный рай,
Москва - столица - Караван - Сарай.
Пусть ему Запад. Сталину - Восток.
Пусть ему два, а нам один глоток.
Пускай пивко не шибкий алкоголь,
Сыграем мы с ним собственную роль.

       Караван - Сарай. - столица империи Батыя.
       Пуркаев - Сталинский маршал. Отравлен.
       Алик Шикльгрубер - Адольф Гитлер.
       Чепела - приставала, задира. / В. Даль./
Реквием 25
Трошин Борис Александрович
И гром гремел, и молнии сверкали,
И сыпал дождь, кусками рваной стали.
И полыхало зарево зарниц,
И огрызались анусы бойниц.

И новые рабочие бараки
В щепу сминали танковые траки.
А сколько счастья жило в их углах!
Господь спаси! Помилуй нас, Аллах! 

Пришёл шайтан, а ждали мы мессию...
Спаси Христос беспутную Россию!
Останови растерянности жуть!
Вдохни безумства храбрости нам в грудь.

Мы - всё народ. Неверный, и нестойкий.
Сомнением исполненный, но бойкий.
Ты нас благословеньем окропи
И русский дух в народе укрепи!

Спаси Христос! Мы верим и не верим,
Но жертвою твоею подвиг мерим.
Пусть тернии покроют язвы ран.
Евангелие знаем и Коран.

Встаёт с коленей многорукий Шива
Какой народ не делает ошибок? 
Какой народ тебе не блудный сын?
Ты на один всех меряешь аршин.

Нас приведёт к победе не Пречистый,
А тот, кого избрали коммунисты.
Он выше Господа и праведней небес!
Он всех умней, всех грамотней, Он Бес.

Без недостатков Он, и без пробоин.
Он быть вождём народов всех достоин.
Великий Сталин! Мудрости очаг.
Он - рукоять разящего меча.

Спаси Господь Россию от развала.
От ярого фашистского металла.
Непробиваемой снарядами брони.
Оборони, Отец, оборони! 
Реквием 26
Трошин Борис Александрович
Повыметала власть из лагерей,
Всех тех, кто, ожидая обмолота,
Вертелся под цепами как еврей;
А поднимался русским идиотом.
Где испокон, от временных годков,
Тайга пугала дух первопроходцев -
Теперь бараки дюжиной рядков,
В них вперемешку русский с инородцем
Духовная им выделена щель.
И в той щели живые ходят тени.
Поверившие, в искреннюю цель,
Которую, пророчествовал Ленин.
Им выпала завидная судьба:
Они мечтали сделать небо краше.
Их тезис: перманентная борьба!
В реальном быте: общая параша.
Страну перевернуло на косяк.
Поднялись на дыбы народы мира.
А с кораблей сходила матросня,
Их в бой вели рабочие кумиры..
Разверзла пасть свирепая война.
Загнала нации, народности в окопы.
Пьянела озверевшая страна
Под игом навалившейся Европы.

Две женщины, в пилотках до бровей,
За санитарным двигались обозом.
Дул непрестанно ветер "суховей",
Спекались губы маковым наркозом.
Тяжёлораненых болтало как снопы,
Болото чавкало и бередило раны.
Не отпевали умерших попы,
Война свои навязывала планы.
Татьяна с Пашей выжили в тайге.
На фронт хотят. Заявы написали.
Примкнули штык, приклад ружья к ноге.
Облёк доверием; Простил грехи им, Сталин.

Обоз тянулся к матушке Москве.
Затягивал всё туже узел Гитлер.
Колёса вязли в илистой траве -
В обманчивой, болотной квашной гидре.
Где фронт, где тыл? Есть Запад и Восток.
Восток - где солнце круглое восходит.
Идёт стальной на Русь чужой поток,
С Востока сила русская исходит.
Не женская, сухая пятерня,
Сжимает повод старенькой уздечки.
Ворчит Татьяна: новая херня,
Война, не сказки бабкины на печке,
Где Муромцев, Добрынь не перечесть...
Убитые, не ждите, не восстанут.
Нет Славы - падшим, К чему мёртвым Честь?
Ведь в жизни нашей все бесследно канут.
Но Паша возражает: чёт не чёт.
Война - Любовь с Надеждой разлучает.
Жизнь беспощадно задницы сечёт.
А счастье не по праву привечает.
Народными невзгодами живём.
Живые ощущают мёртвых раны.
Мы Зверя в его логове добьём,
Хоть и придём туда в платьишке драном.
Богаты тем, что живы. Жаль Маши нет.
Сестрёнка! В буче дней войны пропала?
Как мухи, люди гибнут на войне
А ей, войне, всё нашей жертвы мало. 
Реквием. 27
Трошин Борис Александрович
       
Терешин в штабе армии служил,
У генерал-полковника Крылова.
Тот с власть имущими, как водится дружил,
И приходилось слушать его Слово.
Он нагоняев, вздрючек не давал,
А провинившихся гнал в армии "штрафные"
Где их фашист полками добивал,
И ждал когда прибудут остальные.
У снайперов особый к жертвам счёт:
За сто очков шёл генерал залётный.
За пятьдесят, какой-нибудь расчёт,
Там орудийный или пулемётный.

За рядового-пять, за ротного в пять раз
Со званиями ставки возрастали.
Но если красный выпадал лампас
Счастливчику Железный крест давали.
А если попадался интендант.
Считающийся крысою в сусеках.
То били в пах, смотрели, как он выл
Ведь интендант - подобие человека.
Терешин быстро в дело своё вник.
Он мелочью верха не беспокоит.
Сказал о нём Крылов: мал золотник,
Но по сноровке своей звёздочки достоин.

У гитлеровцев травма позвонков.
В амёбе мозга разорвалась хорда.
Как выросла война из ползунков!
Из детства выглянула гитлеровская морда.
И стала жечь пшеничные стога.
И сокрушать державные опоры.
Но рыцарей железные рога
Усеяли российские просторы.
Стальные рельсы мчали на Восток,
Ещё не все закрылись в теле раны.
Но войск уже стремительный поток
Приблизился впритык к хребтам Хингана.

В сырое утро батальонный строй,
Ползком, тишком, по нивам, буеракам,
Пошёл вперёд: один, за ним второй,
Запрещены, разведка боем и атака.

 
Москва пока не предъявляла нот.
Посол японский спал ещё в кроватке.
Но обойдён без выстрелов оплот;
Мешали русским грубые их скатки
Они снимали их и шли вперёд.
Япошек выбивая из ущелей.
За око - два. За рану брали лоб, 
Так получите то, что вы хотели!
Квантунская, разгромлена орда.
Манчжурскую пустыню гладят танки.
И золотая падает звезда
На грудь Терешина, скрыв орденские планки.

Реквием. 28
Трошин Борис Александрович
Пропечена вся хлебная коврига.
Пружинит сдобой, в тонкой корке хруст.
Богатый город радужная Рига,
Но непривычно холоден и пуст.
Двина течёт меж глыбами гранита -
Опор, не существующих мостов.
Вдоль берега вся улица разбита
Пушкарской башни высится остов.
"Палладиума" вскрытые останки.
"Сплендис Палас" - в реальности как ад. 
К нему во двор загнали немцы танки
Стреляя в наступающих солдат.
Но русские шли волнами с вокзала.
Вокзал в руинах, и многие дома.
В парк Верманский бомб серия попала;
Сгорел до тла театр "Синема".

Судьбою и велением генштаба
Семья Терешиных на берегах Двины.
Сквозь тернии, подъёмы и ухабы
Сквозь пламенную ненависть войны.
Полковника ссылали на Камчатку,
Но заступился генерал Крылов.
Гуляет Маша рижскою брусчаткой 
От восхищенья не находит слов.
Сынки и две дочурки - щебетуньи.
Хорошая и дружная семья.
На Машиных ногах сапожки куньи,
И млеет кожа от немецкого белья.

Красивая, спокойная, святая
Прошедшая, огонь и трубный зов.
От талии к ногам, как запятая,
Двух стройных ножек, божий часослов.
Война Россию рвала и душила.
Колола, резала, мутузила под дых.
Но выжила Мария и прижила
От Александра деточек, троих.
Для счастья полного ль детей не маловато?
Супруг и нынче ас ночных атак.
Алмазы в кольцах в несколько каратов...
Да жизнь в России ценится в пятак.

 Холодное морское побережье.
 Пушистые прибрежные пески.
 Реальным стало, в прошлом,  зарубежье,
Разорванное нынче на куски.
Ушла любовь за море безвозвратно.
Где всё не так. Где всё наоборот.
Но и в Союзе стала жить приватно,
От притекающих от Запада щедрот. 



 Реквием 29
Трошин Борис Александрович
Без цента за душой, без пенса в банке,
В застёгнутой до ворота кожанке,
Стоял он одиноко на перроне
Всегда готов к труду и обороне.
Антон Липатьев - Осипа сыночек.
К глазам прижала девочка платочек.
Не хочется с любимым расставаться,
Но мать сурова. Некуда деваться.
Бегут вагоны, стыков перестуки.
Какие предстоят в разлуке муки?
Любовь одна. Всё прочее лишь бредни...
К ней в очередь не встанешь: кто последний?
И не прорвёшься в голову без драки.
Любовь одна. Всё прочее, лишь враки.
В любви бы жить и вечном замирении
По своему, не щучьему велению.

А за окном июньские картины
Степной простор Червоной Украины.
Великий Днепр, порожистый до Сечи
И чернозём из плоти человечьей.
Там две сестрёнки: Паша и Татьяна
Горилка из гранённого стакана.
Овечья брынза, жёлтая как пенка.
Слизнула смерть отца Педодыменко.
Там три сестры обнявшись с перепоя
Романа вспоминали дико воя.
И пели песни, улицу стращая,
Проклятиями памятть освещая.
Произошла негаданная встреча.
При тусклом свете старых сальных свечек.
Лишь дети матерей не понимали,
Их пьянство равнодушно принимали.

 А во дворе, в углу, где рос терновник,
 Задумавшись, сидел в тени полковник.
 И подперев рукой вставную челюсть,
 Обдумывал социализма ересь.
 Корабль державы - рубка, мостик, кубрик.
 Союз Социалистических Республик
 Хватает места всем. Широко море!
 Так отчего ж гнездится в трюмах горе?
 И почему на Родине Советов
 Жизнь не даёт простых даже ответов.
 Лишь смерть Владыкой в воздухе витая
 Касаясь душ, следов не оставляет.


 Реквием 30
Трошин Борис Александрович
 
 За озером большим, с названьем Югла,
 Где берега очерчены округло,
 Теснятся люди без воды и пищи:
 И это есть: Яунциемское кладбище.
 Там спит Мария рядом с Александром.
 Тут много их, славянских  "оккупантов" 
 Оград не ставят там, не строят склепы;
 Когда мы - русские, то этим и нелепы.
 Липатьев старший, да супруга Вера,
 Всех похоронит смертная химера.
 Лежат стрелки латышские рядами
 Лесные братья рядом с господами.
 Полковники советские, их жёны.
 В Салюте карабины разряжёны.
 Айзсарги, что на каторгах вшивели,
 Их жёны, что лет в двадцать овдовели.
 Лежат бойцы невидимого фронта,
 Работавшие в Дели, и в Торонто.
 Без устали ворующие тайны
 В постелях и борделях или чайных.
 Лежат стахановцы всех марок и различий.
 Во рвении не знавшие приличий.
 Дающие, по десять норм, за смену,
 Дашь меньше и осудят за измену. 
 Учителя, что жили "Кратким курсом".
 И видели в том "высшее" искусство.
 Учёные, что в тайны проникали
 В пробирках ли, в уране ли, в спирали?
 Чиновники, столпы своей системы,
       Не знавшие осмысленной дилеммы.
       И палачи, вбивающие крючья,
       В свою судьбу и в дело своё сучье.
       Лежат они все рядышком, как плахи.
       Хорошие, плохие; лохи, махи ...
       Заслуженные, перед кем, не знаю,
       Я всех их добрым словом вспоминаю.

       Антон Липатьев внук  революционера,
       Который смерть любил остервенело,
       Счёл деда шизофреником и психом,
       А тётю Хаю, Сталинской шутихой.
       Ох, тётя Хая! Жизнь её как короб.
       Был не один низвержен ею ворог.
       А выглядит, невзрачной и простою;
       Скукожилась под Сталинской пятою.
       Её как всех, без слёз похоронили
       Колокола по тёте не звонили.
       Прошли года. Всё минуло. Всё в сроки.
       Истории, забытые уроки.
       Антон Липатьев выехал в Израиль.
       В систему придорожную окраин. 
       Живёт  среди арабов не робея,
       Ждёт террористов, братьев по идее.

       Всё кануло. Другие теперь мерки.
       Последние ушли пенсионерки,
       Из жизни, но народ сей,  вымереть не может.       
       Однако время есть, успехи под итожить. 


Лохи - простофили.
Махи - проститутки.
"Краткий курс" - Краткая история ВКПб
Айзсарги - латышская национальная гвардия.
Латышские стрелки - наёмники революции.