Змей Горыныч решился за Бабой Ягой
Поухаживать в ясный весенний денек,
Перстень с яхонтом ей притащил дорогой,
Не огонь изрыгаючи, лишь огонек.
-Ну подумаешь, пусть костяная нога
И лохматые космы, как снежный буран,
Дар любви не годится легко отвергать,
И без этого в сердце достаточно ран.
Ох, Ягинюшка, помню тебя молодой,
Мы в опасные игры играли тогда,
Смыло временем юность, как будто водой,
Но пока еще жару способны поддать!
Зелья прежние целы? Верни колдовством
Хоть на час соблазнительный облик весны,
И наполнится силой мое естество,
Возрождая любовь под покровом лесным!
Поползла по щеке еле-еле слеза,
Застревая в морщинах, как в истине ложь,
Усмехаешься горестно? Хочешь сказать,
Что не веришь, не помнишь, не просишь, не ждешь?
Скоро ступу усталую гнилью проест,
Над былым ведовством посмеется любой.
Помолчи... Не спеши, не хватайся за пест,
Не гони... Нам осталось немного с тобой.
Змей Горыныч весною над лесом летел,
Вдруг увидел избушку на курьих ногах,
Вспомнив важность полезных и радостных дел,
Он спустился, отбросив сомненье и страх.
Постучал. Дверь открылась. Стояла она.
Та, которую люди прозвали Ягой,
Изо рта на крыльцо покатилась слюна,
Но растёрла её костяною ногой.
-Дорогая, - сказал ей опешивший Змей, -
Я хочу унести тебя ввысь, во дворец,
Там в высоких горах нарожаем детей,
И над миром взойдет наш хрустальный венец.
Засмеялась Яга и взмахнула клюкой, -
-Это што ж ты, змеюка, себе возомнил,
Как ты мог помечтать о девице млaдой,
Ну-к, лети-ка отседа со всех своих крыл.
Он молчал, лишь душа догорала в аду,
Заревел Змей белугой и снопом огня
Он спалил и Ягу и избушку в пизду,
А потом, разозлившись, тебя и меня.
Вот такая история. Змей и Яга.
Это вам не Юнона и жалкий Авось.
У кисельной реки в молоке берега.
Не гони... Подожди... Ты хлебни... И, не бойсь...