Фарингское проклятье 'Если вам дороги свобода и жизнь - держитесь подальше от фарингских болот!'

     Глава 8. ЖАБА БОЛОТ

     "Чтоб тебе помереть, не опохмелившись"

     Тоже из Фарингии.

     Сумерки медленно сгущались над протянувшимися до самого горизонта унылыми болотами Фарингии. Габор стоял, опершись на грубо сколоченные перила, и в сотый раз рассматривал этот до смерти надоевший пейзаж. Над головой его возвышалась собранная из грубо отесанных бревен вышка, издали напоминавшая приплюснутую карикатуру на земные буровые. Под ногами, на земле, вяло переругивалась дежурная смена; слева возвышались домики начальства и охраны, чуть поодаль, за ними уже с трудом различимые на фоне черных пятен открытой воды, громоздились мрачные бараки спеков. Направо, ярко выделяясь на общем темном фоне из-за масляного фонаря, прилаженного над входом, размещалась кочегарка, как всегда дымившая вонючим торфяным дымом. Торф служивший дешевым, хотя и на редкость никудышным топливом, валялся тут же огромной кучей, наполовину уже срытой со стороны кочегарки.

     За спиной Габора мерно гудела буровая колонна, скрипел привод, даром что только что смазанный. Одним словом, все было как всегда, и Габор, по привычке плюнув вниз, слез с нижней рабочей площадки и пошел к себе, в кочегарку. До нее было метров сто по деревянным мосткам и Габор ежедневно отмеривал их туда и обратно с масленкой в руках, смазывая опорные подшипники приводного вала. Для этого нужно было влезть последовательно на каждую из десяти трехногих опор, а для. этого сойти с мостков, карабкаться по хлипким деревянным перекладинам, сидеть, скорчившись, на трехметровой высоте на содрогающейся втулке... К счастью сегодня эта работа была уже выполнена. Габор отшагал по мосткам, лишь по привычке косясь на нависающую сбоку эстакаду и, не заметив по пути ничего требующего вмешательства, вошел в узкую дверь служебного входа.

     Внутри кочегарки раздавался ритмичный шум работающего механизма - отрывистое пыханье пара, ход толкаемых поршней, постукивания и скрипы передаточного механизма. Еще сильнее чем снаружи пахло торфяным дымом и разогретой смазкой. В отсветах раскрытых топок размеренно сновали полуголые фигуры кочегаров. Габор, оставив масленку, поднялся по короткой лесенке к площадке у котлов, глянул на единственные приборы: термометры и указатели давления пара - примитивные, но хорошо еще, хоть такие. Приглядывающий здесь в отсутствие Габора спек посторонился, оглядываясь на начальство. Выжидательно.

     - Норма, - бросил ему Габор, хотя тот и так должен был знать и не задерживаясь здесь более, направился по отходящему от площадки переходу в дальний закуток - где у него была оборудована каптерка. Неказистая, но зато уютная. Габор выгородил себе кусок пространства как раз позади котла и внешней стенкой кочегарки. Место было небезопасное: котлы, случалось, разрывало. Но тут Габор чувствовал себя спокойнее всего - начальство сюда почти что и не заглядывало, держась подальше, а за состояние котла Габор был спокоен: все-таки присматривал сам.

     Габор распахнул дверь в свое уютное убежище и обмер: в каптерке его ждали. На узком табурете за столом сидел начальник спецов, Талгой, а напротив него, на лежанке-рундуке, самолично изобретенной и сколоченной Габором, развалился сам шандар Хамарес - единоличный повелитель всех спеков и фримов разведбуровой номер шесть. Габор неловко поклонился и выдавил положенное:

     - Да продлятся годы твои безмерно, высокородный..

     Спину привычно засаднило, как саднило ее каждый раз при встрече с благородными. Хотя уже три месяца минуло с тех пор, как Габору объяснили разницу фарингских сословий - просто объяснили, доходчиво, слава богу, что только розгами. И на душе сделалось паскудно - нашли все-таки...

     Талгой с Хамаресом пили последние двое суток не просыхая. Габор старался поменьше попадаться им на глаза - черт его знает, какую провинность придумают или спиртное искать заставят. Даже ночевать вчера пришлось в каптерке - дом начальства ходил ходуном, благородный Хамарес изволил потешить Талгоя и охрану песнями своей молодости.

     Собутыльники повели в сторону Габора давно уже остекленевшими от пьянства глазами, причем Хамарес гнусно ухмыльнулся и почему-то похлопал рядом с собой по рундуку. Талгой потянулся к жбану с пивом - Габор узнал свой запас, с утра поставленный под стол, - щедро налил себе и Хамаресу. И только потом прогудел своим тяжелым голосом, никогда не менявшимся - что у трезвого, что у пьяного:

     - А, Габор... Поди-ка добудь хлебова. Только - настоящего! Видишь, сам шандар к тебе в гости пожаловал!

     - Да продлятся годы высокородного безмерно! - спешно повторил Габор и слабо попытался оправдаться, заранее чувствуя резь в лопатках: - Нету же у меня ничего! Неделю, как кончилось.

     - А ты ж у нас колдун! - нагло ухмыльнулся пьяной рожей Хамарес и гулко икнул: - Поищи, я т-тя знаю... Жить захочешь - найдешь!

     От последней фразы он вдруг загоготал, она показалась ему отчего-то необычно смешной, так что высокородный едва не свалился от смеха на пол. Талгой бросил на собутыльника косой взгляд и велел Габору с мрачной непрекословностью:

     - Неси! Достань где-нибудь, - и добавил: - Разговор есть.

     Габор обмер еще раз. Разговор! Эх, что ж я маленьким не сдох... В тот раз, когда ему дали попробовать розог, все тоже началось с разговора. Поговорили, после чего шандар Алентис хмыкнул в кулак, посоображал, да и велел страже... С того дня Габор старался держаться подальше от начальства, да спина от этого целее не станет.

     Молча поклонившись, Габор задом выпятился из каптерки. "Настоящим" в бригаде звалась сивуха, которую гнали из болотных ягод, заквашивая мелкими желтыми мушками, летавшими всего полчаса в день, перед самыми сумерками. Однако все ягоды в полудне пути давно были собраны; сквашены и выпиты, и кое-кто из спеков уже ставил опыты с болотным мхом, а Талгой, не первый год кочующий по болотам, подобрал себе любимчика и со второго дня на третий посылал его подальше, туда, где ягоды еще росли в изобилии. На ту беду Орос два дня как не вернулся, так что понятно было теперь, отчего начальство заявилось к нему, Габору. Видно, немалый запас Талгоя иссяк.

     Теперь Габору предстояло решить, что лучше: поднести-таки буграм сивухи из личного запаса, созданного на случай простуды, или же сгинуть с глаз долой до утра - авось упьются и забудут?

     Запаса было жалко, а надежды на слабую память Талгоя не было и вовсе никакой. Выйдя на улицу и постояв под начавшимся дождиком на развилке двух дорожек, Габор вздохнул и побрел направо, к баракам спеков. Не может быть, решил он, что у них на опохмелку ничего не оставлено.

     Меж тем на болоте основательно стемнело. По обе стороны тропы тянулась пустынная равнина, кое-где выпирающая кочками да торчащими изредка карликовыми деревьями. Повсюду чернели лужи - дождь постепенно набирал силу. Габор осторожно ступал по скользким доскам настила, покрывающего тропу почти всюду - иначе передвигаться по болоту было просто невозможно. Оступаться или падать с тропы не стоило - вонючая болотная вода впитывалась в одежду и полностью не высыхала уже никогда, оставляя гнусное ощущение тонкой маслянистой пленки, выстилающей одежду изнутри. Окунувшись раз с головой, Габор вынужден был выбросить один из двух своих комплектов - брезентовою куртку и штаны, рубаху, кальсоны и даже плотную, отлично защищавшую от дождя шапку. Запасной комплект пришлось долго выклянчивать у Талгоя, истратив на это почти весь запас положенного в пайке пива, да еще пообещав отработать десяток ночных смен. Но это все же было лучше, чем ходить, как спеки, в рядне и холстине, не вылезая из грязи.

     Невзирая на огромные массы народа, сдернутые с мест и отправленные на нефтедобычу, рудники, заводы и мануфактуры, фарингская промышленность все еще оставалась диким недоразумением на патриархальной, типично средневековой Панге. Ей едва-едва удавалось обеспечить саму себя самым необходимым - к счастью, в число необходимого входила и спецодежда, и даже пайка пива для технических специалистов, к числу которых и относился Габор. Индустриализация продолжалась, никак не отражаясь на жизни простого крестьянства, за исключением тех, кто за малейшую провинность попадал в спеки. Даже с разведывательной буровой, передним краем трудового фронта, связь осуществлялась по-старинке, нарочными, хотя Габор сам видел неплохо работающие радиотелеграфные аппараты. За всем происходящим чувствовалась воля безумного землянина, захватившего власть и теперь ставящего страну на дыбы ради воплощения бредовой идеи ускоренного прогресса. Габору эта идея была тем более ненавистна, что именно из-за нее он и попал на Пангу - среди нескольких сотен других землян, неведомо как вырванных с родной планеты, дабы пополнить число технических специалистов Великой Фарингии. Некоторые из которых, впрочем, годились только на то, чтобы посылать их за самогоном. За этими невеселыми мыслями Габор и не заметил, как ноги принесли его к дверям третьего, крайнего барака. В нем жил габоров кореш, Автанда.

     Познакомились они так. Габор пошел присмотреть пару бревен на ремонт опорной рамы - прежний машинист оставил паровик в жалком состоянии, Габору пришлось изрядно потом повозиться, исправляя заношенные узлы и детали - было это где-то день на второй-третий после приезда Габора на буровую. Строевой лес был сложен на участке с краю, вполне ровным штабелем. За углом штабеля Габор и обнаружил здоровенного детину, из местных, спека, тычущего кулаком в лицо другого такоже спека, только хилого и тщедушного. У бедняги все лицо было в грязи и крови. Все же Габору показалось, что он его уже видел - у себя в кочегарке.

     - За что бьешь? - хмуро спросил он, останавливаясь, у здорового, по пангийским меркам, конечно, хотя обычно фримы в разборки спеков не лезли: лупят, так лупят - не убили бы только. Потому детина видно, и ответил вполне независимо:

     - За дело! - не прерывая своего занятия. Щуплый мужичонка сипел, хлюпал и молчал. По всему видно было, что ему не впервой такая расправа. Габор вскипел в душе за невиновного. Тем более что здорового жлоба он прежде среди своих, кочегарских, не встречал.

     - Ты - чей? - спросил он, ухватив мучителя за плече. Так, что тот мигом отпустил мужичонку.

     - Буровой! - выдохнул громила, яростно, досадуя на возникшую помеху.

     - А ты? - обратился Габор к измазанному кровью.

     - Из кочегарки я... - прохлюпал тот. Габор вспомнил - действительно его видел, шустрый мужичонка, смышленый. Не говоря больше ни слова, он коротко размахнулся - и врезал детине кулаком в зубы. Обидчик кувыркнулся в грязь.

     - Моих людей трогать не дам! - прорычал он зажимающему разбитый рот здоровяку, когда тот, шатаясь, подымался. - Запомни сам и другим передай! Понял?

     Когда детина уплелся, все еще держась за зубы и злобно оглядываясь, Габор спросил у мужичонки:

     - Как звать-то?

     - Автанда, - ответил мужичок.

     Габор впоследствии добрые словом помянул этот случай. И не раз. Автанда оказался у спеков каким-то авторитетом. И, видать, не малым. Когда нужно было организовать нештатные и сверхурочные работы по ремонту паровика, бес-машины, как называл ее Автанда, то Автанда здорово выручил в свою очередь Габора, собрав на это дело мужиков из отдыхавших смен, и несколько раз еще помогал в разных других мелких вещах, неизменно подчеркивая, что остается Габоровым должником, за сделанное простому спеку добро, якобы. Габор скептически хмыкал, но возразить было нечего. Да и к тому же, такое отношение со стороны рабочего льстило. Так что, в конце концов, между ними установилось что-то вроде приятельских отношений, которые оба тщательно поддерживали, дорожа ими при здешнем непростом житье.

     Габор толкнул дверь и вошел, привычно нагибая голову - все здешние притолоки приходились среднему землянину едва на уровне плеч. Внутри барака стоял полумрак. Примитивные масляные лампы почти не давали света, да и горело их всего две, одна у входа, другая - около печки, над нехитрой истопной утварью. Трехэтажные нары, непременная принадлежность бараков, громоздились до самого потолка. Где-то в их глубине тихо переговаривались спеки из отдыхающей смены. Воздух в бараке был под стать освещению - тяжелый, спертый; пышущая жаром печь справа от дверей озаряла стены багровым, завершая сходство с подземным миром. Габор перевел дух - так и не смог привыкнуть к здешним ароматам - и решительно шагнул к угловому месту, как раз напротив печки, где и располагался Автанда.

     Увидев Габора, мужичок отложил в сторону старое тряпье, которое за миг до этого сосредоточенно разглядывал, и соскочил с нар, отбивая поклоны:

     - Привет тебе, фрим Габор, да не осквернит грязь твоих ног!

     Габор поморщился. Местная манера приветствовать раздражала. Да еще в исполнении Автанды, кланявшегося с таким подобострастием, что только надутый болван Хамарес принимал его за чистую монету. Непрост был спек Автанда, совсем непрост, Ну ничего, лишь бы сивуха нашлась.

     - Привет, Автанда, - кивнул Габор и присел на нары. Спек опустился рядом, заглядывая в лицо с нескрываемым любопытством. И впрямь нечасто фримы, даже Габор, заглядывали в бараки. - Сивуха есть?

     Автанда аж отпрянул - и было отчего. Габора все здесь считали малость тронутым, за то что ничего кроме пива не пил.

     - Есть, - кивнул Автанда, справившись с изумлением. - Случилось что-то?

     - Не у меня, - махнул рукой Габор. - Начальство в гости пожаловало. Талгой с Хамаресом.

     - А, так тогда тебе много надо... - Автанда соскочил с нар и потупившись, замялся. - Поискать надо. Подождешь?

     - Ну, подожду, - милостиво согласился Габор. Сидеть в тепле напротив печки было даже приятно. В другое время он бы с удовольствием остался подольше, потолковать с Автандой о том о сем. Хитрый спек много чего знал и иногда кое-что рассказывал.

     Но сейчас было не до разговоров. Автанда ушел вглубь барака и долго там копался, даже переругнулся с кем-то раза два. Габор смотрел на пламя, гудевшее в печи, с удовольствием расслабляясь после рабочего дня. Наконец Автанда появился обратно, неся основательный глиняный жбан.

     - Держи, - с гордостью сказал он и вдруг как-то сник. - Эх, не пил бы ты с ними... - проговорил он чуть слышно.

     - А куда деваться? - буркнул Габор раздраженно. Ему и самому было не по себе от перспективы всю ночь пьянствовать с двумя буграми, кличущими его не иначе как "колдуном". Но отказаться?.. Запорют, совершенно по закону запорют. За неуважение к начальству.

     Автанда посмотрел на Габора как-то странно. Помялся, словно хотел что-то сказать было, но ничего не сказал, а только вздохнул. Габор потоптался тоже, не хотелось под дождь, потом тоже вздохнул, и вышел, толкнув дверь плечом, сказав - Бывай, Автанда...

     Тяжелый жбан, воняющий самогонкой, нести было неудобно - еле помещался под мышкой. Сверху лило. Тьма наступила полная - даже фонарь на кочегарке виднелся еле-еле. Доски, составляющие настил стали скользкими совершенно и предательски подворачивались под ногами. Настроение у Габора совсем испортилось. А впереди еще предстояла пьянка с начальством... Захотелось плюнуть на все и сбежать - пусть даже в совершенно непроходимые, как он слышал, окружающие болота, чем возвращаться в такую уютную, привычную, но - вот беда! - переставшую быть надежным убежищем каптерку. На душе у Габора стало еще более скверно. Вспомнилось - а ведь привык же было! так нет, опять! - Земля, родной колхоз, уютная комнатка в клубе, где он так любил вечерами почитывать фантастику, каптерка в трансформаторной, изысканный - в пику мужикам, жрущим то водку то самогон - напиток "Рябина на коньке" с другом Мишкой... И ночевки в стогу, под звездным небом - не чета здешнему, где все звезды можно пересчитать едва не по пальцам... Вот там была жизнь, а здесь...

     - Фантастика, мать ее так! - в сердцах крикнул Габор на все Фарингские болота, пузатый жбан, зараза, выскользнул из-под руки, Габор наклонился, чтоб подхватить, и тут что-то твердое с силой ударило его по спине.

     Раздался характерный треск ломающегося дерева. Охнув, Габор отпрыгнул в сторону - к счастью, удержавшись на ногах - и развернулся, еще не понимая, что происходит, но уже готовый к драке.

     Нападавших было трое: один держал в руках обломок жерди, пытаясь достать Габора колющим ударом, двое других заходили с разных сторон, хлюпая грязью - пришлось сойти с тропы, где втроем явно было не развернуться. Габор мигом оценил обстановку: самый опасный - тот, что с жердью - поплотнее оперся ногами и сделал обманный рывок в сторону. Нападавший попробовал, было изменить размах, не удержался и, пытаясь сохранить равновесие, выпустил жердь из рук. В два прыжка Габор оказался рядом,

     - Мочи его, - заверещал спек своим напарникам, прикрывая голову левой рукой. Габор заметил, что правая рука спека скользнула за пазуху, и не стал дожидаться новых сюрпризов. Удар левой - блок - удар правой, гулкий звук - и спек без звука полетел в холодною грязь.

     - Так ведь Талгой не велел... - пробормотал один из оставшихся, опасливо глядя на Габора и не делая попыток приблизиться.

     - Дурак, говорили же - без имен! - прошипел второй, бросаясь на Габора с другой стороны. В руке он держал "пику" - подлое оружие спеков, заточку из металлического штыря от разборной вышки. Габор не стал кидаться на нож, отскочил, ударился ногой об отброшенную первым спеком жердь, присел и встретил второй удар своим - коротким колющим ударом палкой в лицо. Спек заорал не своим голосом, выпустил пику и схватился за левую щеку обеими руками.

     - Ну? - прорычал Габор, поворачиваясь к третьему. Но того уже и след простыл; сбитый Габором с ног первый нападавший также улепетывал, пошатываясь из стороны в сторону. - Совсем охренели... - пробормотал Габор, хватая третьего за шиворот и хорошенько встряхивая. - Вы чего это? Причем здесь Талгой?

     - Да не при чем, - захныкал спек. - Мы сами... Надоел ты нам, колдун проклятый! - внезапно вскричал он и, резко дернувшись всем телом, вырвался от опешившего Габора.

     - Колдун?!- пробормотал он, растерянно глядя, как последний из обидчиков удирает назад, к баракам. - Что-то здесь нечисто...

     Спина болела, но терпимо, как при сильном ушибе. Дешево отделался, подумал Габор. Ну, Талгой, хрен тебе теперь выпивка будет! Спеков на меня натравливать...

     Все еще разгоряченный после драки, Габор подобрал мирно лежавший в грязи жбан, подхватил его левой рукой и, по-прежнему держа обломок жерди в правой, решительно зашагал к кочегарке. Только что одержанная победа придала ему бодрости - хмарь с души куда-то улетучилась, сменившись холодной яростью. Хватит, достали!

     В каптерку он ввалился, как шел - со жбанов в левой руке и с дубиной в правой:

     - Что это значит, Талгой?! - заорал Габор, потрясая дубиной, Жбан он на этот раз крепко прижимал к груди левой рукой. - Почему хотели убить?!...

     Его появление обоих потрясло. И Талгой и Хамарес вскочили, уставясь на Габора, как на привидение. Но шок длился недолго.

     - Догадался, колдун проклятый! - вскричал Хамарес бешено сверкнув глазами и вдруг без перехода рванул из ножен меч, взмахнул им и кинулся на Габора. Габор только и успел, что растерянно поднять острый обломок жерди перед собой...

     Дальше все происходило очень быстро, Меч со свистом вонзился в низкий потолок, рассекая дюймовые доски... и застрял. Шандар Хамарес, держа руки вскинутыми, а грудь храбро выкаченной - ни дать ни взять, витязь в момент грозного удара - инерцией своего броска продолжал двигаться вперед и не останавливаясь налетел на поднятию жердь. Раздался влажный шелестящий звук, закончившийся хрустом - шандар Хамарес на добрую ладонь оделся на жердь подреберьем. Потрясенный Габор разжал руку...

     - Колдун!- выдохнул Хамарес с непередаваемой смесью дрожи и уверенности. На губах его запузырилась кровь и он упал, деревянно ударившись об пол. Не надо было и двух взглядов, что бы понять - мертв.

     - Замочил бугра! - гулко взревел Талгой.

     Габор перевел взгляд на него и тут же вспомнил, что остался безоружен: Талгой стремительно рвал рукой кобуру единственного имевшегося на буровой револьвера и глаза у него были... Габор не раздумывая перехватил правой рукой единственное, что у него осталось - жбан и - вот уж не думал не гадал! - метнул его в Талгоя. Начбур с грохотом полетел в угол, за табурет. А Габор, - в какой-то прозрачной, хрустальной ясности, как в куске льда - ни слов, ни мыслей - подался вперед, ухватил рукоять продолжавшего свисать с потолка меча Хамареса, легко качнув, высвободил его - в перекрытии завяз, не иначе, мелькнула мысль не к месту и не к стати. И в тот момент, когда тоже все понимающий Талгой - или один, или другой умрет! - начал подыматься из угла, выпрастывая запутавшуюся руку с оружием, надвинувшийся на него Габор ударил. Почти классический "полет ласточки". Меч, будто не встретив преграды глухо стукнув, вошел в стену. Револьвер упал на пол. Габор застыл столбом. На том месте, где миг назад была голова Талгоя - вспучивался, пузырясь, красный, неправдоподобно праздничный, и в то же время какой-то будничный пузырь...

     Габор замер, слыша только удары своего бешено колотящегося сердца. Кровь из артерий Талгоя фонтанчиками выплескивалась на перевернутый стол, голова, откатившаяся в сторону, бессмысленно глядела в потолок мертвыми глазами. Так прошел, наверное, час,

     Стук меча, упавшего над пол, привел Габора в чувство. Он снова и снова осмотрел комнату - нет, не показалось, два трупа, лужа крови у ног. Дрожащими руками вытащил из под Талгоя револьвер, зачем-то сунул себе за пояс. Еще раз осмотрелся - увидел в углу почему-то до сих пор целехонький жбан с сивухой, сменною куртку на стене, вспомнил, что в рундуке припасены галеты и вяленое мясо - к пиву. Бежать, бежать, стучала в голове одна мысль.

     Габор открыл рундук, вытащил мешок с провизией и оторопел. На дне, аккуратно присыпанное мелкими щепками и клочками ткани, лежало новехонькое фарингское духовое ружье - точно такое же, как то, с которым упражнялись в учебке, в первый месяц пребывания на Панге. Еще утром ружья не было; подложили? Но зачем?

     Плохо сознавая, что делает, Габор сунул в мешок с продуктами жбан, запихнул туда куртку, еще один мешочек поменьше со дна рундука, повесил винтовку на спину и бросился вон из каптерки - оставаться наедине с убитыми больше не было сил.

     Ливень, в который превратился дождь, обрушился Габору за шиворот. Холод и тьма отрезвили; Габор растер лицо мокрыми руками и перевел дух.

     Убийство шандара при отягчающих обстоятельствах. Смерть под пыткой, вспомнилась как нельзя отчетливо подходящая строка из фарингской правды.

     До барака охраны - двести метров. Ливень шумит вовсю - криков никто не слышал. Спеки не вмешаются - дураков нет. Так что до утра время есть.

     Время для чего?

     Уходить надо, понял Габор и сразу успокоился. Уходить. Сначала болотами, потом - лесом; километрах в ста начнутся предгорья. Винтовка за плечами, жратвы полно... дойду.

     Хотя стоп. Болото.

     Болото... Дорог на болоте не было. И вообще никаких путей. Трясины считались непроходимыми. Габор в отчаянии затосковал. Но тут же вспомнил, что спеки - тот же Орос талгоев - шастали по болотам на несколько дней пути в округе. Не может быть ведь, чтоб совсем без дорог. Геологоразведчики опять же. Подыскивают ведь они места где ставить вышки, дороги прокладывать к боровым... Автанда! - мелькнуло в голове. Наверняка что-нибудь знает. Не простой ведь спек - недаром все кочегарные смены к нему прислушиваются...

     Габор еще раз утер лицо влажной ладонью, стирая струи дождя и решительно двинулся к баракам.

     Дверь он толкнул не таясь - спеки лезть не будут. Автанда по прежнему сидел на своем месте возле печки, и даже все с тем же тряпьем. Это ж сколько прошло времени?

     - Автанда... - позвал Габор. Тот поднял голову.

     - Что, уже выпили?! - поразился он было, но, разглядев Габора получше, вдруг замолчал.

     - Автанда,- повторил Габор и сгорбился, чувствуя, как наваливается на плечи тяжесть мешка, ружья и жбана с выпивкой.- Уходить мне надо, Автанда. Срочно... я... Хамареса с Талгоем - порешил.

     Он замолчал. Только дышал еще тяжело, после пережитого.

     У Автанды выпучились глаза. А лицо вытянулось.

     - Что, совсем? - по дурацки переспросил он.

     Габор только вздохнул погромче.

     - Совсем, Автанда. Вот этими вот руками,- он протянул показать руки - и вспомнил про жбан. - Да, вот возьми обратно - не пригодилось... Хотя нет, чего это я, наоборот! Спасибо, очень кстати пришлось! Вот, благодарю за помощь! - ему стало вдруг смешно - невероятно смешно от того, что приключилось с этим самым жбаном. И он, не удержавшись, захохотал. И, смеясь, торопливо и сбивчиво, рассказал вкратце Автанде,как было дело, как выручила его удивительно живучая посудина - и в первый раз, когда огрели дубиной и во второй - с Талгоем.

     Автанда слушал не перебивая, изредка только тихо ахал да моргал сочувственно. Иногда, правда, поглядывал на Габора как-то опасливо. Потом сбегал куда-то, принес кружку сивухи, сунул Габору в руки.

     - Выпей, выпей... Полегчает.

     Габор покривился, но под нажимом Автанды проглотил вонючее пойло. Во рту ожгло, дыхание перехватило на миг, но в голове прояснилось.

     - Спасибо,- поблагодарил он, шумно дыша.

     Автанда молча серьезно его разглядывал. Лоб пробороздили морщины.

     - Да, - покивал он медленно. - Верно, уходить тебе надо, парень. Здесь не отсидеться. Совсем тебе здесь не место.

     - Погоди-ка, - смекнул Габор, разомлевший от тепла и от выпивки. - Они ж в самом деле меня убить хотели! Спеков подослали... Хамарес 'догадался' крикнул... За что? И винтовка в рундуке.

     - Кто их разберет, - пожал плечами Автанда. - О себе лучше подумай. Куда пойдешь-то?

     - Нельзя мне в Фарингии оставаться, - согласился Габор. - Думаю, на север хорошо было бы податься. Да только - как через болота пройти?

     - Есть путь, - Автанда понизил голос. - Правда, не всякий тем путем пройдет...

     - Мне терять нечего, - усмехнулся Габор.

     - Говорят, путем тем ходят контрабандисты, - продолжал Автанда. - Которые очень не любят, когда их видят чужие.

     - Я тоже не люблю, - ответил Габор. - Разойдемся.

     - Говорят также, что контрабандисты носят на север очень редкий в тех местах товар.

     Габор поднял голова и приоткрыл рот: его озарило.

     - Винтовки?! - прошептал он.

     - Говорят, - как бы не слыша, продолжал Автанда, - что контрабандисты из громовых палок убивают человека на расстоянии трех полетов стрелы.

     - Тогда на глаза им лучше не попадаться, - заметил Габор.

     - Говорят также, - закончил Автанда, - что болота эти считаются непроходимыми, потому что контрабандистам это выгодно,

     - Мне терять нечего, - повторил Габор.

     - Кроме того, ты можешь пойти на восток, - заметил Автанда.

     Габор накачал головой:

     - Граница на замке, - выговорил он с детства знакомлю фразу. - Военные городки, разъезды, пограничное полосы. Нет, я пойду на север.

     - Как хочешь, - пожал плечами Автанда. Он поднялся, подошел к печи и выгреб на дощатый пол кучку золы. Размазав ее тонким слоем, Автанда вытащил из-за пазухи ложку и присел на корточки перед созданной им грифельной доской.

     - Мы здесь, - отметил он точку у самой печки. - Север там. Болота тянутся отсюда еще на два дня пути, за ними начинается Старый Лес. В лесу есть тропы; не заблудишься. Чтобы пройти болота, тебе надо запомнить шесть ориентиров...

     Габор придвинулся. С большим вниманием. Дорогу надо, было запомнить хорошо, от этого зависела жизнь. Поэтому он только в мыслях позволил себе удивиться, как непохоже на себя заговорил приятель-спек. С кем же свела его судьба? Но отвлекаться себе не позволил - совсем не было времени.

     Автанда между тем подошел к концу.

     - За Поворотными горами начнутся обжитые земли. На второй день выйдешь на большак. Это из Эльсана в Лорингию главная дорога. А там уже!... Куда хочешь, в любую сторону - везде путь свободный!

     - Серое озеро, - повторил Габор, чтобы лучше запомнить, - Мертвый курган, Поворотные горы... Так, вроде. Дойду, пожалуй...

     Только теперь Габору пришло в голову, что идти ему, в общем, некуда. Чужая земля - именно чужая, Фарингия поначалу встречала его как родного, по крайней мере - своего. Чужие люди - ладно еще язык понятный - тут почему-то во всех странах говорят похоже, только имена разные да названия местности.

     И что самое неприятное - никого знакомого. Никого, кто объяснил бы, что к чему и куда лучше пристроиться. Да, было отчего приуныть перед дальней дорожкой.

     - Ну, а коли дойдешь, - проговорил Автанда, смахивая золу в угол, гак что карта мгновенно исчезла, так может, и весточку от меня передашь?

     И просительно заглянул Габору в глаза - будто можно отказаться! Габор повеселел:

     - Конечно передам, о чем речь! А много у тебя там знакомых?

     - Один, - вздохнул Автанда. - Как выйдешь на тракт, спроси у людей, где найти корчму "Три глухаря", хозяина зовут Ждарь. Полноват, тебе по грудь, думаю, половины левого уха нет. Скажешь ему, что принес привет от Жабы Болот.

     Габор, разинув рот, уставился на Автанду.

     - Жаба Болот - это я,- сказал Автанда особым голосом, и Габор невольно кивнул. - А вот и привет.

     Автанда протянул Габору ложку, которой только что рисовал по золе. Ложка как ложка - деревянная с расписной рукоятью, какие частенько мастерили спеки для себя и, если повезет, на продажу, Габор взял ложку, повертел - обычная ложка - сунул за пазуху.

     - Ну, выпьем на дорожку? - обычным, слегка заискивающим тоном предложил Автанда и выставил на пол две кружки.

     Габор кивнул. И потянул ближе жбан.

     - Не-не! - остановил его Автанда. - Побереги лучше - с собой возьмешь. У меня початое есть.

     Он быстренько вытащил оттуда, откуда и кружки, широкогорлый четвертной кувшин, разлил. Выпили и молча посидели.

     - Ну, я пошел, - сказал наконец Габор, когда молчать стало совсем невтерпеж.

     Автанда кивнул и встал, провожая Габора до двери.

     - Да ты не печалься так, - сказал он и подмигнул. - Чай, на волю идешь!

     Так Габор снова, оказался в черноте ночи, под проливным дождем, один-одинешенек на весь свет. Но ему было куда податься.

     Первые километры пути на север Габор знал неплохо - от вышки начиналась широкая тропа, проложенная спеками еще летом, заметная даже ночью. Тропа вела на обширные пустоши, те самые, оставшееся без ягод, и там терялась, разветвляясь на добрый десяток тропок. По одной из них - Габор помнил общее направление - можно было добраться до Серого озера. А вот там лучше было остановиться - не плыть же через"озеро в темноте?!

     Габор поудобнее пристроил мешок и винтовку за спиной и неспешно зашагал на север.

     Огни масляных фонарей на буровой пропали, едва Габор отошел метров сто. Наступила тьма, но не кромешная - тропа освещалась тем слабым, неизвестно откуда берущимся светом, что и в самую темную ночь позволяет ориентироваться, не ступать мимо дороги. Против ожидания, идти оказалось довольно легко. Габор повеселел. Несомненно сказался и выпитый с Автандой "посолен" - он даже затянул веселую фарингскую песенку: "Отрежем, отрежем преступнику ноги, отрежем, отрежем мерзавцу язык!'

     Веселая песня, в исполнении Габора оказавшаяся бодрым походным маршем, мерно чавкающий под ногами мох, ветер с дождем в разгоряченное лицо - неожиданно для себя Габор ощутил легкость и что-то похожее на счастье. Чужие земли, черневшие впереди, уже не пугали - главное, что Фарингия, с ее варварской индустрией и палочной дисциплиной, оставалась далеко за спиной. Оставалась вместе с тремя месяцами беспросветной жизни, вспомнив которые, Габор только удивился - и как все это можно было вытерпеть?!

     Одна Фарингская правда чего стоила... Габор вспомнил, как он, вместе с дюжиной разновозрастных фарингцев - землян в его наборе не оказалось, - впервые попал в Зад Правды.

     Ввалившиеся в зал местные, восторженно пришептывая, расползлись вдоль стены, и принялись вполголоса обсуждать увиденное:

     - Ух ты! Растяжной станок! Ни разу не видел...

     - А вон, вон в углу - это капельница, да?

     - А по мне, так и дыбы хватит...

     Габор, с оторопью рассматривавший представшую перед ним коллекцию пыточного оборудования, не сразу обратил внимание на вошедшего в зал через другую дверь грозного человека в богатых одеялах. Местное притихли и вдруг разом поклонились в пояс, хором гаркнув;

     - Да продлятся годы твои безмерно!

     Габор, замешкавшись, поспешно согнулся пополам, но произнести ничего не успел. Опасливо подняв глаза, он увидел, что шандар - а так приветствовать, безусловно, могли только шандара - направляется прямо к нему.

     Спина покрылась холодна потом.

     - Сам Алентис! -прошептал кто-то, не сдержавшись.

     - Совершенно верно, фрим, - прогремел на весь зал шандар и, остановившись в двух шагах от Габора, принялся медленно разглядывать вытянувшеюся перед ним шеренгу учеников. - Я сам преподам вам серию уроков по фарингской правде. И вот вам первый урок!

     Неуловимым движением Алентис выхватил из-под полы своего камзола длинный гибкий хлыст и приставил его к самому лицу Габора.

     - Преступно пренебрег приветствием старшего по званию по должной форме! - прогремел Алентис. - Какое наказание следует за сей проступок согласно Фарингской правде?

     - Десять девятихвостых плетей, ваше высокородие! - тут же выкрикнул из ряда Мухарь, крестьянин с Запада, всеми силами старавшийся выбиться в люди.

     Шандар Алентис улыбнулся. И отечески покивал Мухарю вытянувшемуся на цыпочки от усердия.

     - Совершенно правильно, фрим!- командно похвалил он, но продолжил: - А что сказано в Правде о умягчении или же утяжелении наказания? Ежели речь идет не о смерде или спеке, а о фриме?

     Взгляд шандара был уперт прямо в Мухаря и Мухарь от ответственности совершенно надулся, рапортуя:

     - Касательно фримов, вашскородь, фрим есть человек полезный государственности и заприходованный, следовает всякого фрима прежде кары утвержденной и окончательной подвергнуть мягкому вразумлению, в зависимости от степени отступления оным фримом от Правды!

     - Сколько в данном случае? - требовательно спросил Алентис.

     Мухарь запнулся, бросил было взгляд на Габора, но тут же лихо отрапортовал:

     - Восемь розог, вашскородь, ввиду перворазного проступка и в совокупности с подлой необразованностью в законах! - перехватив воздуха, он затараторил далее: - В случае же, ежели оный фрим, после первого мягкого вразумление продолжает коренеть в невежестве беззакония, надлежит число розог утроить...

     - Довольно! - остановил его шандар Алентис грозно и, кивнув на Габора, велел: - Приступать!

     Мухарь бойко подскочил к Габору - и несколько замешкался: Габор был выше его на полторы головы, да и не в пример сильнее. Сграбастать нарушителя за шиворот и лихо швырнуть на сечной топчан, как оно полагалось по той же 'Правде', Мухарь явно не мог. Только сейчас до тупого крестьянина стало доходить, что не всегда полезно лезть из кожи вон перед начальством.

     - Это, Габор, - едва слышно прошептал Мухарь, - ложись, обоих засекут...

     Судя по тому, что Габор уже успел повидать в свободной Фарингии, Мухарь как в воду глядел. Габор сделал было шаг к топчану, рассудив, что в противном случае розог могут и добавить - но шандар Алентис оказался проворней:

     - Не торопишься, фрим? - Или пожалел дружка?! Ничего, и на этот счет в Фарингской Правде есть запись, - Алентис махнул своим хлыстом;, и появившееся как из-под земли мускулистые парни, одетые в кожаные передники палачей, мигом схватили Мухаря под руки.

     - Ежели фрим не торопится пресечь злодеяние, коему, он стал свидетелем, или привести в исполнение уложение оной правды, кое ему по должности или по чину разрешено исполнить самостоятельно, то тем самым становится он соучастником злодейства и должен быть наказан равно как и первый злодей,- единым махом выпалил шандар, грозно глядя на побледневших фримов.

     Габор почувствовал, что и его подхватили под руки, ловко заломили руки за спину и каким-то хитрым движением подтолкнули вперед, после чего он моментально оказался лежащим ничком на топчане, на ногах сидел один из палачей, другой же, деловито придавив Габору руки и плечи специальной доской, так что пошевелится стало совсем невозможно, задрал Габоров кафтан до самой шеи и заплескал розгами в бадье.

     Неужели и в самом деле высекут, не поверил Габор, но тут же розга свистнула в воздухе, и поддалось совсем по-другому: ох, скорей бы это кончилось...

     - Вам, будущим спецам Великой Фарингии, - разглагольствовал между тем Алентис, - надлежит твердо запомнить: сила наша - в решительности и беспощадности. А решительности нам может придать только страх. Страх перед неотвратимым наказанием за малейшее отступление от Правды!

     Алентис отошел на несколько шагов в сторону, так что фримам предоставилась возможность еще раз полюбоваться, на многочисленные орудия пыток.

     - Многочисленны провинности и прегрешения наши! - вновь загремел шандар, так что Габор на секунду отвлекся от острой боли в рассеченной спине. - И на каждое из них заведено отдельное наказание, каковое вам следует помнить, днем или ночью, трезвыми и пьяными! Отныне и до конца учебы половину времени вы будете проводить здесь, со мной, изучая Правду А потом, - шандар выдержал паузу, - потом я устрою экзамен. И каждой, кто ошибется с ответом, будет подвергнет экзекуции, которою он так плохо выучил!

     Розга свистнула в последний раз, Габор хлюпнул носом и ощутил противный страх в подреберье. Шандар Алентис не шутил; а ведь розги были самым мягким наказанием во всей фарингской Правде...

     Экзамен все новоявленные фримы сдали на "отлично".

     За убийство старшего по должности фрима в порядке самообороны полагалось клеймение каленым железом и отсекновение пальцев - на выбор палача, в зависимости от профессии провинившегося. За поднятие оружия на шандара - пытка капельницей и лишение сна на две недели, с последующим клеймением и ссылкой на рудники. И наконец, за убийство шандара - без разницы, в порядке самообороны или со злым умыслом - смерть под пыткой, но не ранее месяца с момента ее начала, с разъездами по крупным городам Фарингии для просвещения нашего свободного народа...

     Габор машинально прибавил хода. Алкоголь потихоньку выветривался из головы, и по спине начало тянуть холодком. Из живота потихоньку выбрался старый знакомый - страх. Ну, как уже нашли трупы? И снарядили погоню?

     Габор постарался не сбавлять хода. Собак на буровой не было. Но на центральном участке в двух перегонах у шарденов имелся нюхач. Габор видел его сам - по дороге еще на буровую. И уже после кое-что слышал: с торфоразработок рванули несколько спеков - к себе, домой, обратно на запад. Были это мужики тертые и по лесу и без дороги ходить умеющие, устроили все тонко: только через несколько дней открылось, что они бежали. Собаки след взять не смогли. А нюхач - взял... И отряд охраны навел. Через две недели погони, но навел. Правда, Габор не слышал никогда, чтобы бежали вот как он - на болота, да еще осенью. Те-то мужики подорвали летом. К тому же в учебке про нюхачей говорили. Что, мол, след они хоть прошлогодний возьмет - но до текучей воды только, почему и полагалось - вспомнились Габору занятия по тактике - иметь в летучем отряде следопыта, человека, не только знающего местность, но и умеющего угадывать, куда направится преследуемый. Для этого следопыту как собаке достаточно было любой вещи, оставшийся от беглеца. Да, от следопыта не уйдешь.

     Габор было приуныл, но вдруг вспомнил, как нумеровались фарингские летучие отряды. Первый, третий, четвертый, пятый, седьмой и девятый - мысленно отбарабанил он, как будто снова стоял перед шарденом Иванесом, на экзамене по военной подготовке. И притом не в каждом отряде был штатный следопыт. Полагался - спору нет, а вот где взять-то?

     Так что, рассудил Габор, если за мной летучий отряд не пустят, то все, ушел. Озеро бы только переплыть...

     Габор, замедлив шаг, стал приглядываться. По времени судя, где-то пора уже было появиться валуну, выпирающему из мха с выбитым на нем косым крестом. Автанда сказал, что как раз с противоположной от креста стороны и начиналась тропка на Серое озеро.

     И тут Габор уперся, в валун прямо носом: серый в сплошной тьме камень едва различался в двух шагах. Пошарив по нему руками, Габор нащупал и выбитый знак. Примерившись, опять же почти на ощупь перебрался на другую сторону и принялся искать тропу. Занятие это оказалось, то еще. Тропка была малохоженая. Никому почти неизвестная. И определить ее ночью да под дождем оказалось не просто. Габор аж вспотел, пока ползал, бормоча под нос ругательства, по мокрому мху. Все-таки нашел. Хитрая тропка начиналась не сразу. А как бы чуть поодаль, на остатках отколовшегося от валуна куска и оттого на простой взгляд была незаметна. Пожалуй даже днем. Если бы не подсказка Автанды, Габор прошел бы мимо, даже не взглянув. Выпрямившись, Габор стряхнул с себя лишнюю воду, поправил лямки на плечах, и зашагал дальше.

     Дождь приутих, ветер усилился, пробегая резкими порывами по заросшим рыжей травой кочкам. Небо на западе посветлело, мрачнее облака, нависшие над болотами, постепенно отползали на восток. Все шло к тому, что утром - впервые за последний месяц - выглянет солнце. Хитрая тропка, совершенно неразличимая в темноте - Габор то и дело оступался и проваливался по пояс в болотную жижу - завела Габора в совершенно незнакомые и, наверное, непродимые места. Если бы не подробный рассказ Автанды, предупреждавшего, что будет тяжело Габор давно бы запаниковал и, задергавшись сбился бы с пути. Но и зная, что дальше будет легче, тащиться по болоту становилось все трудней.

     Наконец впереди промелькнула светлая полоска открытой воды. Габор, которому уже осточертело тащиться по болоту, рванулся напрямик, продрался через заросли тростника, вставшего на пути и с ходу влетел в холодную воду.

     Озеро лежало перед ним, не столько серое, сколько черное, раскинувшееся широко вправо и влево. Противоположного берега видно не было.

     Габор чертыхнулся, переминаясь с ноги на ногу. Этот берег озера, как и полагалось, оказался полностью заболоченным. Сейчас, по словам Автанды, следовало разыскать плот, спрятанный в густых зарослях камыша, в сторону запада.

     По счастью, дождь уже совершенно прекратился. Через разорванные ветром тучи проглядывало уже начавшее светлеть небо. В неясном свете занимающегося утра Габор побрел краем озера, вглядываясь в темные массивы камыша. Глаза слипались; от выпитого накакуне на душе сделалось муторно.

     Когда Габор нашел плот, уже почти рассвело. Опустившись на черные бревна, грубо схваченные вместе десятком металлических скоб - как на Земле, подумалось устало - Габор скинул наконец надоевший мешок, уложил рядом с собой винтовку и вытянул ноги. Сразу же потянуло в сон. Габор тряхнул головой: спать на этой стороне было бы смертельно опасно. Пошарив вокруг, Габор обнаружил шест, поднатужился, сковырнул плот с кочки и тихонько поплыл к противоположному берегу, теперь уже отчетливо видимому у горизонта.

     Сон не отступал; пару раз клюнув носом и чуть не напоровшись на шест, Габор понял, что нужно подкрепиться. Автандов жбан с сивухой оказался весьма кстати; Габор еще раз помянул спека добрым словом, раскрывая мешок и устраиваясь на плоту поудобнее, чтобы не пролить лишнего.

     Жбан был закрыт плотно пригнанной пробкой, для верности по краю залитой смолой. Габор вытащил нож, подковырнул пробку и осторожно положил ее рядом. В ноздри ударил странный запах, ничего не имеющий общего с до сблева знакомой сивухой. Габор потянул воздух...

     - Рябина на коньяке?! - воскликнул он, едва не выпустив жбан из рук. - Японский бог! Да что же это?...

     На глаза, непонятно почему, навернулись слезы. Габор поднес жбан к губам, сделал богатырский глоток - все верно, рябина на коньяке, старого разлива, исчезнувшего в середине восьмидесятых в СССР и неведомо откуда появившаяся вновь здесь, посреди Серого озера, на чужой земле по имени Панга. Откуда, черт возьми?

     Подняв глаза навстречу выползающему из-за горизонта солнцу, Габор тщательно закупорил жбан и приналег на шест.