Шесть веков назад о том, что Земля вращается
вокруг Солнца можно было говорить только шёпотом.
Два века спустя Уильям из Стартфорда во весь
голос заявил о том, что Землю вращает Любовь.
Цивилизация не стоит на месте, и скоро о любви
можно будет говорить только шёпотом.
`
Сварливости упертой, неподатливой двери противопоставил
размах и вышел. Увы, на то, чтобы придержать калитку сил ( или
чего другого ) уже не хватило.
Дззыынь! Бэмс! Ббу-ум!
А ведь и сам понимаю: не хорошо это. Не-хо-ро-шо.Но,уж как
получилось.Не серчайте,пожалуйста.Пожалуйста,потерпите.Вот скоро
упьюсь и прийду в норму. И стану как все. Даже чуточку лучше.
Потому как залезу в свою прокуренную берлогу, свернусь калачи-
ком на основательно придавленном диванчике и - нет меня. Уж
потерпите.
Постоял в раздумьи,как Витас на распутьи. Hаправо пойдешь-там
горе и ложь, налево пойдешь - совсем пропадешь. Вернуться?
И повод есть: в уродливом встроенно-пристроенном здании
двухэтажного "Универсама" ненароком оставил я мимолетное
видение и не мог с ним расстаться.Никак. Впрочем, оставил иль
нет,ещё вопрос. Ибо свобода выбора - единственное,что у меня
осталось.
Прислушался к себе : пусто,безотзывно - ни ветерка ни холодка.
Ничего, ничегошеньки, даже едва различимого треппетта и
коллеббания.
Зачем-то вспомнил забавный эпизод из истории московского
Американьского посольства.По указке Лаврыча союзничкам в шарашке
сварганили "подарок" - их же герб с простейшим, но гениальным
механизмом, тонко реагирующем на любой звук. Хоть коларатурное
сопрано, хоть пердёж. Без разницы. Лишь бы мембрану колебало.
Эти трепетания, пробразованные в электромагнитные волны,
долгое время безотказно воспринимало невероятно отзывчивое
устройство, расположенное на крыше старинного московского
особнячка сугубо напротив Посольства.
Самое забавное заключалось в том, что янки звуками
весьма специфического английского не только информировали
любознательного кремлевского горца о своих многочисленных,жутко
коварных антисовейтских планах, но и, тем самым, питали
подслушивающее устройство энергетикой, т.е. не давали ему загло-
хнуть. До тех пор пока ... А как обнаружилось-то? Забыл.
Ну и бог с ним! Не приципиально. Надо жить дальше.
Снова внимательно прислушался к себе. Ничегошеньки,
нифигасьинки, но что-то же все-таки удерживает на месте
словно налитые свинцом ноги? Что?! И башня еще не трещит и с
навигацией пока все нормально. В чем же дело, обветренный,
как скалы, капитан? В избытки тверёзости?
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись дня.
На прощанье поднимай бокалы
Золотого терпкого вина.
Тут ведь вся фишка в чём? Не терпелось выпить, вот он и вышел. Так
и я-весь в нетерпении вышел, аж дверь зазвенела.Как сотня бокалов.
Вышел, а вот уходить не спешу. Всё почему?
То видение... Да,та девушка. Кстати,сколько ж ей лет? Почему сразу-
то не озадачился? Даже не подумал! Засмотрелся широко раскрытыми
глазами. Как увидел, так и застыл - на первом, или, если продолжить
тему (speak English?) на нулевом этаже универсальной торговой точки.
Видение, чуть наклонив гибкую, как ивовая веточка, тонкую фигурку,
мельком заглянуло в кофе-бар, обозрело его как бы таинственный
прокуренный полумрак, но ничего красавицу туда не повлекло, не
поманило, она и не вошла, а свернула в хлебный. Чтобы взять батон.
И застыла вся в ожидании. Покупателей никого, нету их, продавщица
молодая,прыщавая,безмерно опухшая, неопрятная, неприятная и вялая,
как заяц после нереста,лентяйка, еле-еле двигаясь,наконец-то подвали-
ла,подошла. И,ощутив легкое-легкое недоумение красавицы, вежливо так
поздоровкалась:
- Девушка! Не тошните МЕНЯ с утра!
И подала. Замедленно,как при ускоренной съёмке.
Помнится, та сценка единения продавца с покупателем почему-то
вызвала едва сдержанное раздражение,а,сейчас-за прожитостью
лет, лишь философскую,глубинную усмешку.
А и правильно. Куда спешить,когда нечего делать? Главное теперь
занятие-дожить бы до смерти. Ибо,что есть жизнь?
Многие считают: Игра. На выбывание. Когда-то и сам так
считал. И доигрался:
Что я с жизнью сотворил,
со своей - такой короткой?!
Без руля
и без ветрил
сплыл отвязанною лодкой.
И бездарно утопил.
Даже не заметив,на что,собственно,ушло время. Безвозвратно.
Нет, и в самом деле, время, время-то!
Вспомнил,как в разговоре по душам творец "Теории относитель-
ности" ловко ушел от ответа на каверзный вопрос: что же
такое-время?
" То, что показывают часы на моей руке."
Значит, живет не тот, у кого времени вагон и маленькая тележка,
а всего лишь тот, у кого хватило ума выкинуть нахер свои часы.
- Извините, который час, не подскажите?
Ого! Время,время-то как...
И все ж таки: а где видение? Может, действительно,привиделось?
Попытался, не для будущего, не для потомков (иде они?) и не
для истории(ну ее!),а сугубо утилитарно описать увиденное. Со-
брал воедино все самые проверенные, самые испытанные, самые
безотказные метафоры, гиперболы и сравнения.И не смог. Образ
не складывался. Ибо,она-не сумма,совсем не итог. Она сама
по себе. Исключительно шедевр.
Но отчего же не выходит? Поднялась на второй? (По Шекспиру -
на первый.) Это вряд ли. Судя по всему, кроме того сушёного
батона,ничего покупать не собиралась,вместительную, обязывающую
к расточительности корзину на входе не взяла, пакета не прихвати-
ла.
Наверняка, не жадная, но экономная. Дорожит свободой?
Не припомните,кто именно отметился чеканной фразой:
"Деньги - это отлитая в металле сво..."
За спиной послышался легкий хлопок.Примерно таким всбульком
лопается надутый бумажный мешочек с изьяном. Дверь, значит,
придержала.О чем это говорит? Да ни о чем. Придержала и все.
Оглянулся, уловил прямой, открытый, внимательный взгляд и внезапно
ощутил вкус жаренного миндаля на самом кончике языка. Одеревеневшего
и ошершавившего. Вот так всегда-это реакция на потрясение. Но всегда
по-разному. Чаще всего это тончайший аромат кого-нибудь из семейства
цитрусовых:лимона-мандарина. Отчего ж сегодня такая реакция, эдакое
послевкусие?
И снова бросило в жар: д-а-а-а!!! На улице при свете дня она еще
прекраснее. И, главное, сама по себе!
Большинство-то красавиц свою исключительность несут трепетно,
как древнюю вазу. И напоказ. Она ничего не несла. Редкостный,
исключительный дар словно бы оставила без догляда.Все особняком.
Отдельно-естественным образом доставшуюся дивную,потрясающую кра-
соту:
Горячие губы слились,
Нежные руки сплелись,
И вот он, природы каприз,-
Прекрасная Вы родились.
И - отдельно:
чем-то немыслимым
опечаленную,
опаленную,
обугленную
душу.
Намного моложе меня, но, чувствуется,намного-намного мудрее.
Зззацепил, вконец разбередил взгляд черных,глубоких,
бездонных и грустных глаз.Две звезды-огромные, притягивающие.
Два омута. Бледное,слегка осунувшееся, невероятно красивое
лицо-лик. Высокий лоб, отмеченный раздумчивой морщинкой.
И, как драгоценное обрамление, каштановые, волнистые волосы.
Стройная. Но под грузом невидимого гнёта заметно поникшие
хрупкие плечи.
Скромная, печальная, лучезарная - ожившая икона.
С трудом восстановив критичность и вариативность мышления,
переведя дыхание, успел разглядеть, как чуть вздрагивают,
лишенные косметики светлые, длинные ресницы, как слегка
вздымается при дыхании высокая, волнующая грудь. Инопла-
нетянка!
А в руке - всё тот же батон в одноразовом пакетике.И ничего
кроме. Действительно, как это не по-нашему, не по-земному.
А вот у меня в затекшей, безвольно обвисшей руке-яркий,
цветастый пакет. Жаль,не авоська! Куда выразительнее была бы
картина:полторашка классического"Жигуля",бутылка водки произ-
водства КБ, крекеры соленые, якобы " Аппетитные", полкило
хлеба, кажется, " Бородинского" в сером пакетике и все. Ничего
более.
Ладно, молодца и сопли красят!
Хорошо,что не авоська.С пакетом можно без разлада с окружающей
действительностью и собою передвигаться по прилегающей местно-
сти.Только недалеко.А то как-то не хорошо (то ли маньяк, то ли
топтун) получается. Не хорошо.
" Так и будешь стоять?" - скрипуче, раздраженно спросил себя.-
" Растерянно глядя вослед? Двигай, двигай давай! Или совсем уж
вкус к жизни потерял?! Осень же как-никак на дворе! РомантИк!"
И опять повезло. Далеко тащится не пришлось-метров пятьдесят,
если по прямой. Красавица доплыла до привокзальной площади и
(вот зачем понадобился несъедобный батон) щедро покрошила пересохшую
вершинку конуса худощавым голубям.Пернатые дружно сгрудились вокруг
её хрустальных башмачков и закивали в знак глубокой признательности.
Подошел,ничего кроме сухости во рту не ощущая,молча протянул трепет-
ную длань. Она спокойно, без удивления глянула прямо в глаза.
- Я тоже хочу.
- Поклевать?-просто спросила, без иронии.Но голос! Звучание,
тембр, интонация...
Сердце зашлось,хрипло так ответил:
- Н-н-е-т. Как и ты:поделится.
- А-а, пожалуйста!-щедро надломила,отдала половину всего,что
осталось.
" Хлеба горбушку и ту пополам!" - Негромко, но с чувством
продекламировал я.
Она никак не отреагировала,не подхватила.Молодая,не помнит,не знает,
не слыхала даже всем когда-то очень хорошо известный песенный призыв
времён БАМа-Бульканья Астрономического Масштаба:
" Тебе половина и мне половина! А-а-а."
А как же третий? А как же наше традиционное, можно сказать,национально
признанное число? Как же самый самый главный в наших краях праздник-
День строитьтеля? Хотя, если разобраться, та песня, разве не о том же?
Делиться надо!
Покрошил, снова глянул, как она это делает. Взглядом подхватил,
осторожно и бережно перебрал ЕЁ пальцы. Воображения дорисовало
все остальное.
И внезапно пасмурный,серый день затеплился светом - сначала слабым,
красноватым, в самой серединке - розовеющим ощутимым теплом
истинного чувства.
Что-то чрезвычайно важное привидилось в этих тонких и
прозрачных пальчиках, добросовестно перетирающих достигшие
крепости кремния крошки.
И вместо привычного, давно наскучившего городского пейзажа
перед удивленными глазами отчетливо проступил пологий,
песчаный, белый, как только что выпавший снег, берег, а на
нем прямой, упрямый след, ведущий к холодной, медлительной
и,прости господи, за банальность,лазурной воде.
Предчувствие? Вот-вот еще немного, еще чуть-чуть, и во всей своей
потрясающей ясности - переясности явится и наступит оно - Озарение.
Но тут же,как внезапный укол,ожоговое - прямо в сердце,еще одно
воспоминание,и смутное,едва докатившееся до переферии сознания
ощущение почти забытой, казалось, навсегда стертой из памяти
жуткой, невыносимой боли - погружение в абсолютный мрак неверия
и отчаяния, обжигающая догадка о том, что конечно же напрасно,ну
совершенно же напрасно оказался я здесь и сейчас рядом с нею.
И вновь привычно зажегся прямо перед лицом малиновым цветом
предостерегающий стоп-сигнал.
Сколько ж раз так было! Жизнь,вся моя жизнь,кажется,
целиком и полностью состоит из напрасных, безнадежно
спутанных в клубок надежд и разочарований. Попытался
подавить в себе ставший уже привычным навязчивый
страх, всерьез испугался,что исчезнет тот слабый, как
призрак ночника, свет надежды, и мрак снова окутает
землю вонючим дымом и пеплом Везувия. Реальностью
небытия.
Но тут же еще одно видение внезапно нахлынуло,заполонило
весь горизонт. Высокий, худощавый с большими, светлыми
под темной,густой шевелюрой глазами,похожий на римлянина
паренёк,разинув в жутком крике рот,стоит у самого края
пропасти и пытается рассмотреть там - на дне что-то
безнадежно утраченное.
И, спотыкаясь и теряя последние дюймы надежной,каменис-
той опоры, почему-то не падает, а зависает,парит над
бездной все с тем же выражением горького сожаления на
перекошенном лице.
Это видение было столь ощутимым и реальным, что
я оглянулся на грустную красавицу. Не заметила ли?
Нет,не заметила. Стоит, опустив голову, смотрит себе под
ноги,вся без остатка поглощена процессом кормления перна-
тых.
Непрерывно гулькающих, оттирающих боками друг друга,
суетливых, ненасытных. Назойливая массовка.
Снова перевел глаза туда,где завис над пропастью
пылкий Ромео,чтобы уяснить,наконец, в чем же потаенный
смысл этого миража...
***
Ему велели прибыть к 9 утра.Он явился без пятнадцати. В самом углу
призаводской площади - напротив проходной уже стоял запыленный
пассажирский грузовик с лавочками на борту . Водитель, присев на
корточки возле правого заднего ската, что-то там внимательно, уг-
лубленно рассматривал.
- Вы, случайно, не из подшевного колхоза? -вежливо, по-городскому
спросил он водилу.
Тот - не старый еще, продолговатый, мутноглазый мужик,лет 30-ти,
тягуче выпрямился,нехотя кивнул как бы в подтверждение, что-то
по-стариковски невнятно буркнул себе под нос и так же замедленно
вернулся в исходное положение.
Не зная,что делать,он еше немного постоял возле полуторки и отошел в
сторону. Нетяжелый рюкзак опустил на асфальт, приставил зачехеленную
гитару . И задумался. Недавно политый из шланга асфальт дымился, сует-
ливые воробьи пикировали на небрежно очищенную урну.
Минут через пять подошёл еще один шеф с огромным рюкзаком на плече.
Среднего роста , квадратный, рыхловатый парень лет двадцати.
Коротко стриженная , непомерно большая светлая башка, лицо округлое,
как арбуз,зрачок правого,незрячего, глаза затянут сероватой пленкой.
- Ну, чего? Тоже помогать послали?
- Послали. Еще как послали!
- Ну дак, че? Подможем! Свежий воздух, молоко и доярок за сиски
подергаем. Они там знаешь какие ?!
...
- Скорее б доехать. Спать хотца. Мы в общаге вчера крепко
погуляли. - бубнил парень, потягиваясь.
...
День рождения мой отмечали. Парней-то много было, а девок всего
две. Две!
И он,припоминая что-то,самодовольно усмехнулся.
- Одна со мной потом осталась.
"Понятно, - подумалось - " не смогла во время эвакуироваться."
Едва появившись, парень уже успел наскучить.
А тот , видимо, по причине бессонной ночи, искал пристанища.
- Так, давай залезем в кузов, места займем у кабины. Мы ж первые
пришли.Там пыли меньше и не в глаза. Чем трястись-то , лучше у
самой кабины.
- Зачем залезать? Вещи положим, и так будет ясно, что занято.
Так и сделали. В самый угол, образуемый бортом и кабиной, он
положил рюкзачёк, который на время уборочной презентовал дядька,
и гитару,которая осталась на память от лучшего друга Вовки Попова.
( В-о-о-в -к -а! Где ты сейчас? Где же ты, Вовка?! Арривидерчи?)
После девяти повалил народ. Собралось человек двадцать одетых
по-простому, по-колхозному и с вещичками заводских. Молодежь с
шумом расселась на кое-как закрепленных между бортами скамейках.
Стали ждать.
Последним притащился слесарь из Ремотно-механического Юрка
Шнырев - юркий, вездесущий востряк. Шустрый и скользкий, как
обмылок.
Юрка покрутился возле машины, высоко вытянув цыплячью шею,
заглянул в кузов. Недовольно поворчал, что ему не заняли места у
кабины или хотя бы в середине, с великим трудом переполз через
борт, пристроил свой худосоный зад на скамеечке у заднего борта
и, сверкая из-под кепочки злобными, колючими глазками, снова
осмотрелся. Первым делом заметил гитару. Сказал:
- Ну че, Бернес, лучше всех устроился, давай теперь запевай.
Какую знаешь. Спой-ка нам Аррривиидерррчи, Рррома! Ты ее, Ромка,
должен знать. Должен.
Опухшей от недосыпа или перепива физиономией, карикатурным
приплюснутым носиком,соловыми глазками, прилипшими к мокрому
лбу серыми колечками волос, всем своим видом Юрка смахивал на
загулявшего купчика.
- Ты, Шнырь, решил, что ты в трактире?
-Ага! Тока цыганов не хватает. Ну давай, Ромка, сбацай.
Че сидишь-то,как на поминках?
- Юрок, ты чуток ошибся адресом. Мы ж не концертная
бригада, а мОлодёжь, посланная на помощь загибающемуся
селу.
- Ну так и чё? Вот и давая музыку. Не кобенься, Ромка!
- На своей гитаре играю когда мне хочется. А счас не
хочется.
- А чё-ё те вообще хочется?
- Двинуть тебе по шее.
- А ты попробуй!.- надежно отделенный плотно засаженными
рядами скамеек,Юрка был как никогда отважен и боек на язычёк.
- Будет еще время.
- Угрожаешь? Все же знают, что ты, Ромка, боксом-то со
страху начал заниматься. Мастер с понтом.
- Нет Юрок. Не мастер спорта,но чтоб тебя успокоить,это и не нужно.
Так накостыляю. Ты же знаешь!
- Ладно, ладно вам, мальчики!-для вида зашумели две довольно воз-
растные уже, лет двадцати пяти, сидевшие напротив него девочки.-
Не успели сесть в машину, еще не приехали, а уже собачитесь. Успеете
еще. Целый месяц еще впереди.
Чувствовалось, что им очень бы не хотелось быстрого примерения.
Но тут нарисовался назначенный старшим не старый еще, но сильно
заторможенный мужичек среднего роста с очень помятым, смуглым,скулас-
тым лицом. И представился. Мастер с литейного участка.То ли Шамиев,
то ли Шаймиев.Привстал одной ногой на ступеньку кабины,пересчитал
всех по головам,остался доволен счетом,сообщил,что все на месте, кро-
ме двоих из КИПА ( участок Контрольно-измерительных приборов и
автоматики),они не придут, позорно дезертировали, и, уже вползая
в кабину,выкрикнул модное :
- Поехали!
Поехали.Дорога была пустынна,пыль стелилась вслед за добросовестно
пересчитывающим колдобины грузовиком, густым, серым столбом
отмечая пройденный доблестными шефами путь.
Проехали по унылой равнине километров пятнадцать и прибыли в
небольшой промышленный поселок.
Здесь у Завода имелась самостоятельная производственная единица.
Типа филиал. Когда-то - лет двести тому назад именно здесь и начиналась
славная трудовая биография Краснознаменного завода. Здесь бы ей и
продолжиться, но время и люди решили по-своему, и основоположник
превратился в придаток. А сейчас по указке метрополии надлежало ему,
оторвавши от работы почти всю свою молодь, бросить ее на чуждые
с/х угодья.
Грузовик остановился на обочине, не доезжая метров двести до Филиала.
Как раз возле небольшой толпы...
Он сейчас уж и не помнит, когда именно появилась Она.До или после той
зловредной тетки? Но очень хорошо помнит, что, едва увидев ее, он
влюбился. Навсегда. На всю оставшуюся жизнь. Красавица! Инопланетянка!
Не старше его,но сразу видно - мудрее.
Зззацепил,вконец разбередил взгляд черных, глубоких, бездонных
и грустных глаз. Две звезды - огромные, притягивающие. Два
омута.
Бледное,слегка осунувшееся,невероятно красивое лицо - лик. высокий
лоб, отмеченный раздумчивой морщинкой.
И, как драгоценное обрамление, каштановые,волнистые волосы. Стройная.
Но под грузом невидимого гнета заметно поникшие хрупкие плечи.
Скромная, грустная, лучезарная.Ожившая икона.
Он сидел и смотрел и смотрел, как подошла она к машине, как
подала кому-то свою матерчатую сумку, как поставила туго обтянутую
синим трико ногу на обод колеса, как неуверенно ( ему захотелось
подхватить,помочь)взялась за борт, как перекинула через него другую
ногу и как расположилась на грубо обструганной деревянной скамейке
в самой середке - узкобёдрой и худенькой ей легко там сыскался
зазор.
Именно в тот момент и вылезла та костлявая тетка-небрежно причесан-
ная,лохматая,в растянутой,выцветшей кофте,в изрядно помятом платье,
с допотопными, раздолбанными туфлями,надетыми прямо на босу ногу.
Она торчала возле машины и о чем-то тягуче ( отчеготвойсоседто
помер? - ктожегоразберет?! пилкаквсе), разговаривала с древней
старухой,через силу притащившейся поглазеть на редкое в этих краях
зрелище.
- Дурачек, глянь-ко,дурачек идет.- Вдруг ни с того ни с чего оборвав
пустой разговор,громко заблажила тетка,показывая пальцем на медленно,
неохотно приближавшегося к машине невысокого паренька. Странная у
него была походка-разболтанная и движения совершенно нескоордини-
рованные,а длинные,высунувшиеся из коротковатого пиджачка очень заго-
релые руки болтались,как у марианетки.
- Нет, ты глянь-ко, его тож, видать послали в колхоз. На те, боже,
чё нам не гоже. Н-у-у, он там имя и н-а-а-а-работат!
Парень приближался, понуро опустив непропорционально маленькую
головенку. Дошёл. Не поднимая глаз, вскорабкался на машину, вяло
опустился на скамейку у заднего борта и принялся пристально раз-
глядывать что-то у себя под ногами. Не поднимая глаз.
- Дурачек.-снова громко,на весь поселок, заорала, усмехаясь, тетка.
Непонятно зачем. Паренек угрюмо смотрел себе под ноги и делал вид,
что это его не касается.
- Ишь голову -то повесил. - не успокаивалась его мучительница, ей
ситуация явно была по душе. Она себе в этот момент очень нравилась.
- Быдто и не про его говорят. Скукожилси.
Тогда, отложив гитару на колени одноглазому соседу, он
слегка перегнувшись через бортик, свесив на сверкающие
гневом глаза тёмную шевелюру,вежливо так сказал:
- Оставьте, пожалуйста, человека в покое.
- А,чё? Чё!Чё ты не в свое-то дело лезишь? Тебя не спрашивают,
ты и не сплясывай. Ишь,будет тут всякий мне еще указки давать!
Чё буркалы- то стальнистые выпучил? Чё-ё?
- Ничего. А вот вы , вы чего, собственно, добиваетесь?
- А не твое дело! Сказано тебе,сиди и не рыпайся, молокос.Не
твово ума дело.
Про молокососа было совсем уж некстати, и он не выдержал:
- Вы бы на себя со стороны посмотрели. Редкая умница, писанная
красавица.Дворянка подзаборная.
- Ты, гад, чё эт меня оскобляшь, ты че эт обзывашься, паразит!
- Да не паразит я! Сколько уж раз можно сегодня говорить: член
молодежной бригады, направленной колхоз из навоза разгребать,а
вот вы-то тут что,собственно,делаете? Идите-ка лучше отсюда.
- Ишь,начальник выискался.Еще и оскорблят.Прав не имеешь. Какая
я тебе дворянка? Я тож на заводе работаю, мне вон начальство
разрешило до деревни доехать. Поеду и тя, молокоса,не спрошусь.
- Ну так и поезжайте, куда хотите, только никого не оскорбляйте.
Короче,поддувало-то закройте.
Тетка заткнула свое поддувало. Сделала вид, что забыла обиду.
Ехать-то надо,экономия вон какая!
Вылез из кабины и снова по головам пересчитал шефов
Шамиев или Шаймиев, ничего не сказав, махнул рукой. Поехали.
Проехали часа три и как раз посреди пути в большом
богатом селе возникла остановка.
-Обед! Столовая. Хорощая.-сказал старшой, выходя из кабины и
сладко принародно потягиваясь.
Есть не хотелось.Он вообще не любил общепит,редко там бывал,
но пошла Она, и он поспешно (аж пыль фонтанчиками брызнула из
под сапог,и с кудахтаньем разбежались во все стороны деловитые
придорожные курицы) выпрыгнул из кузова.
- А за вещичками кто посмотри, пока мы в столовой-то будем? -
озаботился кто-то.
- Так,щофер,у него обед при себе,он в кабине посидит,если щто
присмотрит. - живо откликнулся старшой, уже маячивший у
самого входа в источающее аппетитные ароматы заведение.
Столовая-длинное,темное,низенькое помещеньице,была разделена
раздачей на кухню и залу.На раздаче-образцы блюд,всего того, что
кипит и парится тут же на виду у всех: бордовый борщ,щи с притаи-
вшимися в них кусочками мяса,кое-как размятое, сизое пюре, огром-
ные котлеты. И грибы. Почему-то ядовито-черного цвета.
Он что-то взял, поставил на поднос, изготовился к расчёту.
- Один руб,четыре копейки.- На весь зал провозгласила кассирша.
И ласково улыбаясь,дабавила.- Приятный аппетит.
Он уселся за столик у окна, без интереса жевал и на ту девушку
изо-всех сил старался не смотреть, обозревал, что оставалось за
ее переметром.
Вот зашли двое. Муж и жена. Он впереди-высокий важный, лицо
многозначительно и неподвижно, как у индейца в сериале про Гей-
ка Митича. Индееец сразу от порога прошел и сел за свободный
столик,а его худенькая,тоже очень смуглая жена встала в очередь.
Когда подошло время выбирать,она что-то гортанно спросила, муж
ничего не ответил, а важно подошел и все - очередь, жена,
раздатчица, кассирша терпеливо ждали его. Падишах глянул на
суточные щи, на котлету величиной с подметку,медленно так кив-
нул и снова отошел.
Когда пришло время расплачиваться, он поднялся, опять не
спеша подошел,достал из внутреннего кармана добротного пиджака
кошелек, отсчитал пару бумажек, без суеты и спешки собрал
сдачу и вернулся за столик.
Жена с очевидной натугой оторвала от раздачи, поднесла и
поставила перед мужем перегруженный провизией поднос, быстро
выставила всё, вернула железку на раздачу.
Ее повелитель важно и неторопливо взялся за ложку,размешал
сметану, попробовал и что-то буркнул. Жена подала соль, он
посыпал,снова помешал, попробовал, сделал приличную паузу и на-
чал хлебать.
Только после этого и она присела на стул, тоже взялась за
ложку.
Пора было уходить. Хотелось досмотреть, интересная, доселе
неведомая жизнь открывалась ему, но все остальные шефы уже
отобедали и, выставив вперед туго набитые животы, высыпали
уже на свежий воздух.
После обеда, нигде не останавливаясь, проехали вторую половину
пути.Деревня-главная усадьба колхоза "Маяк", вытянулась вдоль
трассы километра на полтора. Как началась с пригорочка так и
тянулась,тянулась, тянулась цепочкой усадеб вдоль дороги до
самой речки. Которая,минуя пологие,покрытые чистым, как только
что выпавший белый снег, песочком берега, неторопливо несла
куда-то свои лазурные воды.
Грузовик остановился возле потемневшего двухэтажного
кирпичного строения.
"Правление колхоза " Маяк" - значилось над крутым, обшитым
свежим тесом крылечком.
Их не ждали. Только в стороне возле бревенчатого, массивного
сарая лежал мохнатый пес и лениво лизал цепь, которой был
навеки поручен.
Кроме пса никто шефов не встретил, речей теплых
не сказал и букетов из пахучих полевых цветов не преподнес.
Не слышно было и оркестра.
Шамиев-Шаймиев побегал-побегал и минут через пятнадцать кого-
то нашел. Пришел невысокий, толстый, лысый мужик, важный-
преважный. Глазки заплыли жиром, шеи нет, голова совсем не
ворочается. Боров мельком осмотрел сидевших в машине и стоявших
возле нее шефов,зачем-то поморщился и веско так произнес:
- Бригадир скоро придёт,скажет кому, куды селиться. Но всех не
возьмём.Многовато будет.
- А сколько надо? Куда лищних-то девать?Обратно щто ли?В город?
растерялся Шамиев-Шаймиев.
Шефы при этом заметно оживились.
- Нет. Двацать здеся, а остальные в отделение.Так што давай,
быстро определяйтеся, кто куда. Нам бес расницы. Кто здесь,
тот пусть идёт в правление на второй этаж,туда бригадир при-
дет,кто в Отделение, дальше покотит.
- А далеко Отделение ? - поитересовался главный из шефов.
- Далеко. У нас чересполосица с " Эрой коммунизма" ,
через их главную усадьбу на ту сторону пилить нада.
- На ту сторону чего?- неожиданно спросил звонкий девичий-
ее голос. - Луны?
- Остряки.Таких нам не надо.- сказал толстяк, кисло улыбаясь.
Здеся работать надо, шутить потом будитя. А счас некода,
страда. Ну, што, кто остаётси? Давай, делитеся.
- Я-я-я-я.- наперебой зашумел городской народ. Которому из этой
глубинки вовсе не хотелось опускаться на самое дно жизни.
- Отходи, кто пошустрея на эту сторону,остатние давай в кузовок.
Езжайте. И так машина,считай, у нас седни вес день в простое .
Началась беготня. Он суетиться не стал, а вот её окликнули:
- Юлька, Юлия,а ты чего стоишь? Давай к нам!
И она, не теряя достоинства,успела-таки в самый последний
момент присоединиться к девятнадцати. Возглавляемые Шамиевым-
Шаймиевым счастливчики, избежавшие ссылки в отделение, после
торопливого пересчёта (почему-то всё время выходило 19 или 21)
шумной гурьбой потопали в правление.
При этом Юрка Шнырев пару раз нехорошо оглянулся и уминая
пожелтевшую, невысокую траву давно нечищенными сапогами ,
злорадствуя, смачно сплюнул себе под ноги.
Юлия не оглянулась ни разу.
Оставшиеся семь человек нехотя забрались в заметно опустевший
кузовок и поехали. Сначала по травянистой, дерновой дороге
через поля, колосившиеся наливным зерном, потом свернули в
густой лес и по испещренной корневищами лесной дороге через
свежесть и мрак былинной дубравы доехали опять до золотистых
полей. За которыми открылось село. Совхоз " Эра коммунизма"
было написано на огромном фанерном плакате у въезда в этот
плохо населенный пункт. Через разделенное черезполосицей
совхозное село колхозная машина проскочила на скорости.
Вскрикивали заполошно бабы,
нарочито визжали детишки,
возмущенно кудахтали куры,
смачно и душевно матерился
торчавший у"Сельпо" старик
в желтой выцветшей рубахе
навыпуск. Воинственно взды-
мавший в голубое,насыщенное
жаром небо оснащённую посо-
хом морщинистую руку.
Еще поля и вот с виду нежилая деревенька. Никаких указателей.
Никаких телеграфных и электрических столбов,не единой телеви-
зионной антенны - патриархальная глубинка.
Их встретил местный бригадир. По всему было видно: истомился
от безделья,дожидаючись. Грузовик, разгрузив остаток шефской
помощи,развернулся возле небольшого унылого домика с надписью
" Амбулатория" и тут же поспешно укатил обратно.
Бригадир, радостно осматривая прибывших, чуть ли не
ощупывая каждого, каждому, в том числе и девушкам, подал руку.
- Калинин Михаил, но не Иванович, а Ионович.
От него сильно несло первачем - и вчерашним и совсе свежим.
Кого-кого,а пьяниц он со времен недалекого еще, безрадостного
коммунального своего детства на дух не переносил. Поэтому,
взяв гитару и рюкзачек,которые только что сложил на первобыт-
ную траву-лебеду,ничего не сказав, он неторопливо двинулся
вслед за машиной - в сторону неблизкой Главной усадьбы.
- Стой,паренёк,стой!Ты куды это подался?Ни слова ни полслова,
а пошел!- не сразу опомнился Калинин Михаил Ионович.
- Пойду сначала там урожай соберу.
Те две девицы лет по 25,что сегодня утром у заводской прохо-
дной разнимали их с Юркой в машине,догнали его метров через
пятнадцать.С ними зачем-то притащился и тот парень,из Филиала,
за которого он заступался утром в поселке.
-Ты куда,Ромка? Это ж далеко-километров двадцать!- наперебой
убеждали его девицы.-Оставайся, оставайся. Мы обязательно
подружимся, ты нам понравился. Вон у тебя и гитара имеется, а
у нас есть чем настроение поднять,. Что еще надо?! Споёмся!
Они смотрели зазывно и много-много обещающе. - Оставайся. У
нас с собой кое-что припасено. Сейчас устроимся, ополоснемся
с дороги, перекусим,чуток выпьем, познакомимся.И-и подружимся.
Обязательно! Как тебе такая программа?!
- Программа хорошая, но я вот уже почти семнадцать лет как
не пью.Завязал. - сказал и бесповоротно удалился.
Через шелестящие, колеблемые легким осенним ветерком
поля, через деревню, мимо дремавшего, несмотря на яростный
собачий брех, патриарха с дубиной, через лес и долины,
он всего за каких нибудь четыре часа дошел-таки до Главной
усадьбы.
Деревня Быково дремала.Готовилась погрузиться в заслужен-
ный сон, упасть, так сказать, в объятия Морфея.
Он сунулся во один двор, в другой, никто пообщаться
не вышел, перепоручив все переговоры озлобленным и вконец
осерчавшим псам. Он нашел на окране деревни колхозный сено-
вал,вырыл лаз,пролез вглубь ароматного сена,весь исколол-
ся, поспешно выбрался наверх и, благо ночь была теплая,
достойно переночевал.
Свежим, туманным утром, когда его часы показывали 8, он
подошел к правлению колхоза. 20 счастливчиков во главе с
Шамиевым-Шаймиевым уже были здесь.Юля,которую ему нестерпимо,
до дрожи в поджилках хотелось увидеть, уже переодетая в ра-
бочее, прекрасная и задумчивая, увы, никак не отреагировала
на его неожиданное появление.
Лишь скользнула равнодушным взглядом и все.
- Ты как это здесь оказался? - спросил Шамиев-Шаймиев.
- А там только шестерых надо,семерых им никак не прокор-
мить.
- Ну, раз так, оставайся, подожди, сейщас встреща с
председателем колхоза и парторгом, потом распределение.
И за работу, товарищи!
Колхозная элита,вспахивая сапогами слежавшуюся за ночь
пыль,появилась всего через каких-нибудь полчаса. Всех
пригласили в обвешанный про с/х-тематику выцветшими
плакатиками:"Повысим - уберем - сохраним."мрачный Красный
уголок. Здесь ощутимо пахло мышами и самосадом. Минут
этак десять поначалу председатель колхоза - вылитая копия
борова,который вчера днем встречал приезжих, путаясь
в словах и намеках, толдычил про какую-то дисТциплину,про
отвесТвенность и прилЯжание. А также про совсем не пить,
не фулюганить,и, особо, про местных девок не портить.
В конце концов, не выдержав откровенного равнодушия на-
смешливых слушателей, не сдержался и сделал приезжим пар-
ням едкое замечание:
-Вот што, мОлодёжь,вы б хоть фуражки б сняли. Все ж таки
в помещении находитеся.
Рядом с председателем за столом сидел парторг в шляпе,
и на это высказывани Головы, как и на все предыдущие, он
важно эдак покивал, шляпой - мол, и, вправду, нехорошо.
Становилось все интереснее, веселее.Хорошо,что не остался
в Отделении от всего от этого в отдалении.Он сидел в зад-
нем ряду и смотрел на Юлию. Худенькая,хрупкая спина,зага-
дочный наклон головы,уже ставшие милыми и родными завитки
каштановых волос на тонком затылке.
Она устроилась на втором ряду сбоку и все время сидела
опустив голову. Внимательно слушала или с тоже с великим
трудом сдерживала смех?
Потом их распределили. То есть дали примерное направление,
сказали куда идти,чего сегодня делать и отпустили с миром.
А со следующего утра началась собственно страда. Уборка кар-
тофеля. В тот памятный ему год урожай в колхозе был. Еще
какой был Урожай!После копалки всё поле густо покрывалось
крупными темными клубнями. Работали без желания, лишь бы
день протянуть. Местным это было без разницы - ни спасиба,
ни пожалуйста. А обедать приходилось тащиться в деревню
аж за два км. от поля.
С Юлией , о которой думал постоянно, он почти не общался.
Потому что через день после приезда она сделала свой выбор,
и выбор был не в его пользу.
Он заскучал,забросил гитару,совсем не зная куда себя деть,
заглянул разок в деревенскую библиотеку, забитую молодыми
деревенскими парнями, равнодушным к чтению,без интереса по-
наблюдал как молоденькая,миловидная,хроменькая библиотекар-
ша тихо плавится в окружающей ее атмосфере неприкрытого
мужского внимания, послушал выступление заскочившего на
огонёк районного поэта:
Стал культурней,расцвёл наш колхоз
Средь холмов, у лазурной реки,
Где когда-то родился и рос,
Где пробился в Передовики...
затосковал, от скуки вечера целиком посвятил футболу
на сильно пересеченной местности.Для чего уговорил местных
парней,те соорудили из березок ворота, немного почистили,
подравняли площадку трактором,стали посре работы под крики
и вопли местной пацанвы лихо гонять расползавшийся по всем
швам мячик.
Играли проезжие против местных. Это было побоище. Приезжие
для скорости поодевали кеды, а местные, все как на подбор
чудо-богатыри,были обуты по-простому и без затей- в сапоги.
Сражались деревенские неумело, но неистово и чужих ног
не жалели.
"Кто с мячом к нам придет, от мяча и погибнет!" -отчетливо
читалось на их азартом и брагой разогретых лицах.
Днем уборка,вечером футбол,а по воскресениям вместо него
танцы.Деревенская жиэнь постепенно катилась к закату. Раз-
меренно и уныло. Немного досаждал Юрок, который, опасаясь
нокаута, старался укусить издалека или исподтишка. Мелко
пакостил. Но вскоре и это неудобство испарилось.
-Ты чё,Роман,этому шипзику жопу-то не надерёшь?-на клубном
крыльце перед танцами как-то спросили его местные парни,
имея ввиду Юрку,только что тихой мышью прошмыгнувшего во
внутрь культурного очага.Откуда доносились звуки гармонии
и песнопений:
Мне не надо сокола, шта вокруг да около.
Мне такого бы орла, штабы с ночи до утра...
- Отпиздел бы его, штаб не зудел, как мошка.
- Боюсь. Уж больно грозен. - отшутился он
- И мы тожа боимси .-заусмехались парни,-Но за им должок.
Он у нашего-деревенского, у Васи Субботина, девчёнку,
гад, испортил.Она ж на проводах ждать Васю перед всей
деревней обещалась, а он взял и испортил.
- То есть как это - испортил?
- Как?! Как?! Как малолеток портют? Порвал ее гад.На се-
новале.
- А сколько ей?
- Так четырнадцати нет.
- И - ждать обещала?
- Так,когда Васек-то вернется,ей как раз было бы.Самое то.
Всс-ласть. Не-а, надо будет его проучить
И проучили.Легко,благо в каждой деревне помимо своего дурачка
есть и своя гулена. В Быково гуленой числилась совсем
молоденькая четырнадцатилетняя Алена.
Она по указке парней после танцев заманила Юрку к себе в
баньку.Тот,как телок на верёвочке,притащился и был несказанно
удивлен,когда в духмянном предбаннике увидал не разоблаченную,
готовую бескорыстно отдаться ему Алену,а насупленных и мрачных
местных бугаёв.
На табуретке посреди темного помещеньица,как раз возле вожде-
ленного топчана стояла початая бутылка и полный стакан.
- Пей давай за сломанную целку.-сказал один из парней,протяги-
вая Юрке стакан с золотистым, пахучим и маслянистым напитком.
- Что это?- попытался прояснить ситуацию вмиг вспотевший Юрок.
Ему не ответили,а молча стояли в опасной такой близи и всем
своим видом показывали, что этот вопрос абсолютно неуместен.
Пришлось пить. Оказалось, подсолнечное масло.
- Выпил?
- В-ы-ы-п-и-и-л.
- Пей ещё.Теперя за Васькино здоровье.-и подали второй стакан.
Так Юрка выпил всю бутылку.
- Ну дак чё? Теперя иди.
Юрку отпустили,но перед этим зачем-то широко и нароскоряку
крепко привязали обе руки к черенку лопаты. Очень скоро
коварный соблазнитель догадался зачем.
Наутро Юрка,никому не сказав ни слова, укатил домой. Сел
на рейсовый автобус,который один раз в день останавливался
на деревенской площади-как раз напротив гипсового памятника
подросткового роста Ильичу и укатил безвозвратно.Его отсут-
ствия, практически,никто и не заметил.Лишь острая на язычёк
Юлия, не пряча едкую усмешку,со смыслом пошутила:
- Серун сбежал быстрее лани. Легко обделался. За малолетку
могли ведь и посадить.
Все молчаливо с нею согласились, и только Кешка Мерзликин,
слесаришка из ремцеха, верный юркин собутыльник попытался
че-то в его защиту вставить:
- Так у них же все по согласию ж было.
- П-о-с-о-г-л-а-с-и-ю.-передразнила его Юля,глаза её полыхнули
ненавистью,- Много таких по согласию?! Ты,дурика-то не включай,
ханжа шайтанская!
Кешка на эти ее слова дернулся было, но глянул на как всегда
монументально высившегося рядом с Юлией молчуна Игоря и попер-
хнулся.
Так что деревенская жизнь вроде бы окончательно наладилась.
Одно раздражало.Кормежка была оскорбительная.Какая-то дальная
родственница председателя колхоза,неопрятная,нечёсанная стару-
ха кормила,словно одолжение делала. Городских за что-то нес-
крываемо не любила и кухарила отвратительно.
Решили готовить сами. За полтора часа до обеда каждый день
стали отпускать с поля очередную пару дежурных поваров в дере-
ню. Там брат председателя-младший боров,трудившийся, как ока-
залось,колхозным кладовщиком, скрипя сердцем, выдавал кое-
какие продукты на пропитание,и шефы сами,уж как могли,кашева-
рили.
Всё равно получалось лучше, чем у грымзы.
Через пару дней выпало дежурить и ему. С Юлей.
Она чистила картошку, скоблила рыбу, а он кипятил воду.
Сложенная прямо на улице под навесом печка страдала булимией,
была невероятно прожорлива и все время требовала добавки.
Возле навеса валялось несколько сучковатых березовых стволов.
Он взял тупой топор и принялся рубить.
- Ты бы поосторожней с топором - едва покачивая бедрами, сказала
Юлия, просквозившая мимо него с тазиком, доверху наполенным
картофельными и рыбными очистками.-Рубец-то смотри так и ходит.
Вот-вот слетит.
- Рубец?
- Ну железо.Хорошо,если в дровосека,а то ведь может и в повариху
ненароком прилететь.Ты,вот что,Ром, минут на десять сунь его в
ведро с водой, топорище набухнет и, глядишь, к вечеру, ты эту
тростинку как-нибудь одолеешь. Давай, дружок, замочи-ка топор.
Он так и сделал. Паузу чем-то надо было заполнить, он зашел под
навес,где громко гудела прожорливая печка,и где Юлия ловко скре-
бла острым ножичком обеденный стол.
- А ты не очень-то разговорчивый.- сказала она, когда добралась
до того края стола,где на клеенке высилась высокая горка начищен-
ной,аккуратно порезаной картошки и отсвечивали латунью выпотро-
шенные караси - остаток скудного золотого запаса из хиреющего
колхозного пруда.
- Сначала-то я плохо о тебе подумала- что ты балабол, пустомеля
да живчик.
- Почему?
- Да,т-а-а-к.Гитара.Из той деревни сбежал.Из-за Лешки-дурачка
с Коновалихой сцепился.
- За что она его так ?
- А ни за что. От скуки.
- От скуки?
- От нее много что делается. Развлечений-то мало. А он для нее
вместо шута.
- Развлечение?
- Вроде того. Без дураков скушно жить на свете, а он негодник
вздумал на целый месяц в деревню сбежать.
- Она нисколько не умнее его.
- Ничуть.Но он безобидный,а она знает как укусить. Слюна у нее
ядовитая. Твое счастье, что живешь ты в городе, а не на
поселке. Она б тебе показала дворянку подзаборную .
- Да не боюсь я ее.
- Ты просто не знаешь,что такое Коновалиха. Теперь тебе в наши
края дорога лет на двадцать заказана. Не вздумай появляться,
а то укусит.
- Обязательно появлюсь на следущий же день после приезда.
- Зачем это?
- Тебя увидеть.
- О,как! А зачем?
Он промолчал.А она встала, важно так подбоченилась, откинула
красивую свою голову, золотистого оттенка густые волосы так
и хлынули ( у него в который уж раз перехватило дыхание) и
звонко-звонко спросила:
- Послушай, Ромео,а ты не влюбился ли в меня ненароком?
Чего молчишь? Отчего прямо-то не сказать?
- Ты красивая. Очень.
- Ну и ?
- Умная, славная... Интересная очень.
- Ну и?
- Да! Влюбился! Без памяти!
- А что у вас в городе-то красавиц совсем нет?
- Такой как ты нет.
- Это понятно. А, может , ты решил, раз я поселковая,-
девка простая,то со мной проще всего будет.Сама под тебя
лягу?
- Ты!!! Ты!!! Ты просто... - он просто не находил слов.
- Ладно,не обижайся, Рамео. Значит, полюбил?
- Очень.
- Какой же ты,Рома,еще ребенок! Разве ж так прямо говорят.
Так ты никого и никогда не завоюешь.
- Когда любят не завоёвывают.
- Много ты в этой жизни понимаешь.А скажи,у тебя кто-нибудь
до меня был?
- Кто?
- Кто-кто! Ну типа:"Вась,а Вась!Ну,чё те? Д-а-а-к, сл-а-а-зь."
Нет, серьёзно было у тебя с кем- нибудь и как- нибудь?
- Как-нибудь не хочу .
- А ты хоть раз целовался.
- Да.
- Врешь! Оно и понятно:какой же может быть поцелуй без любви?!
Юлия смеялась над ним и не скрывала этого.
Он отвернулся.
- Ты что, снова обиделся? Ну скажи, обиделся? Не надо, не стоит.
Ну, не дуйся.Вы посмотрите на него,отвернулся,надулся, взъерошился.
Верно Коновалиха сказала-сосунок.Не обижайся. Послушай! Ты думаешь,
почему у нее,- Юлия показала на торчащий из усадьбы неподалеку
куст малины,- ягода такая красная?
- Чтобы издалека видно было.
- Н-е-е-т, чтобы ты про крапиву и шипы не забывал.
- При чем тут крапива?
- А при том. Похоже, кое в чем всё-таки права Коновалиха.
Ну вот совсем надулся. Не обижайся, Роман, но в людях ты совсем
не разбираешься и жизни абсолютно не знаешь. Хочешь совет?
- Какой совет?- хрипло спросил он.
- Если тебе какая-нибудь очень понравится, делай все, чтобы она
об этой твоей беде не догадалась. Ты слова мне еще не сказал, а я
уже знала, что влип по самые уши.
- И что в этом плохого ?
- Ничего. Ты так ничего и не понял. Настырный ты. Тяжело тебе
в жизни придется.
- Поживем - увидем.
- А вот сейчас и посмотрим. "Посмотрим -посмотрим",- сказала
молодуха, выходя замуж за старика. Дай руку . Да не эту, увалень,
левую. Расслабь ее, сделай вот так. Опять не так. Видишь, как
у меня-словно кобра приготовилась к прыжку. Опять не так. Ох,
горе луковое.Кстати, пока не забыла: после того, как судьбу свою
горькую узнаешь,почисти-ка пару луковиц. Ты ж у нас романтик,
для тебя привычное дело-слезу пускать.Да,постой,ты,не дергайся!
- И Юлия неожиданно сильно,так,что заныло запястье, потянула
его за руку.- Стой, сейчас народный авгур тебе будущее предска-
зывать будет. Не хуже Нострадамуса. Слушай и внимай!
Она взяла его за кисть левой руки руку, потрясла ее и согнула
ладонью вовнутрь.Слегка опустила голову,внимательно-внимательно
глянула на ребро ладони со стороны мизинца.
- Ну вот, что я говорила?! Проживешь ты до 58-ми, женишься
раз,нет,два раза,но любви не будет.А будет обман,пустые хлопоты
и ... вобщем, ничего хорошего. Да-а, грустный получается роман!
Юлия с искренним сожалением осмотрела на него.- Эх!
Что-то надо делать!Спасать, ведь, надо парня! Ведь неплохой,
вобщем-то, парень!
Закипела, забурлила в огромном темном чугунке вода.
- Ну что,шеф-повар, уху будем варить или рыбу отдельно, картошку
отдельно? Хорошо бы этих карасей зажарить в сметане, да где же в
этом колхозе сметану-то возьмешь, а тем более свежее сливочное
масло? А нигде.И придется нам с тобой,мой любимый Роман, кормить
шефов дежурной ухой.Ну и подшефные у нас!Того не понимают, каков
овес,таков и навоз! Мы бы им в три раза больше сделали,тем более,
что сентябрь весь стоит-ни дождя,ни тучки. Но ведь куркули. Коче-
пыжка на кочерыжке. Колхознички! Мать иху так!
Быстро и ловко Юлия засыпала картошку, покрамсала и сложила
в чугунок рыбу, лучок, попробовала воду на соль, добавила перца,
лаврушку, перетёрла и расставила на столе металические тарелки,
принесла, разложила ложки, порезала крошившийся, не поймешь
какого цвета хлеб.
Возле склада оживился,зазвенел цепью цербер.Уха ароматила,
наверное,на всю деревню. Всё было готово к обеду.
А он стоял, стоял,стоял - смотрел на повариху, любовался ею
и не мог оторвать взгляда.
- Скажи.-Наконец открыл он рот-ошершавевший, одеревеневший.-
- А у тебя с этим Игорем серьёзно?
- Хочешь на его место?
- Своим дорожу. Серьёзно? Или нет?
- Угу. О-о-чень! Как раз на пару дней до отъезда и хватит.
- Почему так?
- А чтобы местные не приставали. Если б не он, деревенские
мужики и парни прохода бы мне просто не дали.
- Я мог бы защить тебя не хуже него.
- Ты-ы?! Тоже мне,Ромео нашелся! Да они тебя из-за меня
давно бы уже по кусочкам разобрали.
- За что?
- За то, что не похож на них. Чужак. Я ж говорю: жизни
ты,Ромка, совсем не знаешь. Поживи-ка с мое в нашем поселке,
не так запоешь.Ч-у-ж-а-к. А я среди таких, как они,всю жизнь
живу и знаю получше тебя, что к чему. Ты не думай,Ром, я не
темная и читаю побольше твоего. Дед из Москвы книги привозит.
Он инженер. Был. Знатный,все знал и умел,не то что эти - ныне-
шние выскочки.Знаний на грош,а уж понта сколь хошь!"Тема моей
диссертации",- передразнила кого-то Юлия,-" влияние крутизны
берегов на популяцию комаров." Ненавижу.Давно бы к деду уеха-
ла да мама...
- А отец?
- Что?! А ну-ка повтори, что ты сказал?!
- Отец.
- Ах,атес!Запомни:я такого слова не знаю!Инкубаторская.
- Я своего отца тоже не знаю и знать не хочу. И очень хорошо
понимаю тебя. Я б ему при встрече... Я бы его...
Юлия внимательно-внимательно глянула ему в глаза.
- Сиротинушка. Но настырный-то какой !
Он снова обиделся. Отвернулся в сторону.
- Ну,ладно,ладно,не сердись,Рома, лучше скажи:ты действительно
меня любишь? Или это так-полюции?
- Очень!
- Ну что ж. - Она опустила голову, прикусив верхную губу,
о чем то задумалась.
- Ладно!- сказала , подошла вплотную,( он задохнулся от этой
близости,от её свежего,обволакивающего запаха), крепко обняла
и глянула в упор своими черными,бездонными колодцами. И поце-
ловала. Крепко-крепко.
У него сердце так и оборвалось.Словно умер и возродился
зановово. Уже совсем другим человеком.Взрослым,любимым,желан-
ным.А как она смотрела!Нежность и еще что-то трудно уловимое
читалось в ее глазах.
- Ладно.-сказала едва слышно Юлия (слова давались ей с трудом),
- приходи сегодня в 12 ночи на зернохранилище. Там и посмотрим,
как ты меня на самом деле любишь.
- А как же сторож?
- Сторож с этой стороны склада,а ты зайди с другой,где лабоЛа-
тория,как называет это заведение начальница зернохранилища.
Там несложный затвор на двери,откроешь и жди меня на втором
этаже. Нам хорошо... будет. Придёшь?
- Приду. Только ты ничего такого не думай, я, ведь, тебя по-
настоящему...
- Ладно,остынь, там будем думать. О!- она, разжав объятия,
слегка оттолкнула его,- вот и работнички наши устало топают.
Как раз ко времени поспели,-Так в 12, смотри, не опаздывай,
я ждать долго не буду.
Вечер растянулся на столетие. Он сидел у речки и, глядя на
неторопливо уходящее солнце, строил грандиозные
планы на будущее. Мечтал.
Уже в 11-ть он был возле зернохранилища.Отыскав в расположен-
ной поблизости захламленной автомастерской под навесом подходя-
щую железяку,немного поковырялся в замке,открыл его и предатель-
ски поскрипывающей лестнице поднялся на второй этаж.
Луна сквозь широкое окошко освещала небольшую,узенькую комна-
тенку. Стол,два стелажа с пробирками, узенькая, продавленная
кушетка у противоположной от окна стены и два стула. Тишина
и запах зерна царили здесь безраздельно.
Он пододвинул один из стульев к окну и сел ждать. Где-то вдали
устало протарахтел заплутавший в ночи мотоцикл, и вновь тишина
вернулась в лабоЛаторию. Время двигалось скачками. То очень быстро,
то очень медленно. А около двеннадцати совсем остановилось.
Он весь превратился в слух:каждый шорох,едва слышимое попискивание
мышей внизу,там,где хранилось зерно для посева, все вызывало в нем
глубинное сотрясение.
Прошел час. Не пришла.
"И не придет!" - понял он.
Ноги сами привели к дому, где она жила.
По ту сторону невысокого забора ему почудился чей-
то неясный силуэт.Неужели она? Стоит напротив сво-
его окна? Она!
- Ты почему не пришла?
- Куда это я должна была прийти?-ответил ему грубый,
прокуренный голос. И тут же вспыхнула, сверкая ис-
крами самокрутка,мутно осветившая широкое, уродли-
вое лицо,кустистые брови,глаза-буравчики хозяина
дома.
Хозяин работал в колхозе трактористом. Он заезжал, дребезжа
тележкой на поле,попыхивая самокруткой, ждал,когда ее загрузят
мешками с картошкой,отволакивал картоху на склад и снова курил,
дожидаясь пока шефы разгрузят ее. Короче, не перетруждался за
день. Может, поэтому и не спалось ему по ночам?
Не спал эту ночь и он.Очистилось небо от туч,луна высоко висела над
поникшей головой, он ковылял по утыканному скирдами полю, перебирал
пальцами сухую траву и ни о чём не думал. Просто бродил и бродил,
уныло спотыкаясь о кочки.Сколько их было! Сколько их будет?! Нельзя,
нельзя мечтать,глядя на закат.Нельзя!
Назавтра к восьми,не зная зачем, он потащился к Правлению.В голове
было пусто-пусто.Ни одной мысли. Ничего.
Как всегда по утрам возле правления собрались пасмурные
колхознички - ждали разнарядки. Мужики сидели на бревнах,
молчали. Среди них был и хозяин ее дома. Он, как и все,
развалившись,дымил.
- А нашу сёдня ночью опять ебали. - неожиданно громко
произнес тракторист.
Мужики никак не отреагировали,и только тот, что
сидел справа, тот самый водитель, что около месяца назад
привез шефов в деревню, поплевав на самокрутку, притушив
её,лениво поинтересовался:
- Да?! Который здоровый, с лошадинной мордой? Игорь?
Или еще кто повадился?
- Желающих хватат.Но я не видал.Он огородом по-пластунски
и к ей в окно.
Помолчали.
- Похоже, все ж таки он .-продолжил тракторист.Стонал и
мычал чуть не всю ночь, как всегда. Не спуташь.
- Да? А она?
- А её на этот раз чё-то совсем не слышно было.
- Так, может,в поле уработалась да и заснула пока этот
здоровяк её... пахал?
- Может.Все могет быть.Может,не хотела чтоб кой-кто её
всхлипы услыхал.
Он не помнит, как дошел до реки,как прошел по белому,
словно только что выпавший снег, песку, как, оставляя
на нем прямой, упрямый след,подошел к воде. Зачем-то
снял сапоги, носки. К ногам подползла, облизнула жутко
холодная волна.Он замер, но:
-Трус.- сказал себе и шагнул в раскаленное, обжигающее
жидкое стекло. Еще, еще. По щиколотку, по пояс. Вода
пропитала брюки, рубаху, намочила растёгнутую и сразу
ощутимо потяжевшую фуфайку. Каждый шаг давался с ве-
ликим трудом. Холод сковал ноги, и он встал.
- Трус!-снова сказал себе.-И сделал широкий - широкий
шаг,преодолевая сопротивление воды и страх, обжигающий
верх живота еще сильнее, чем ледяная вода.
Песок под ногами кончился и он ощутил липкую,невыноси-
мо холодную жуть. Его засасывало. Он почувствовал, как
вода заливает уши.
- Трус.-сказал он себе и ещё немного продвинулся вперед.
Перед глазами встало сплошное, зелёное марево.
- Вот и всё.-подумалось.-Всё!
Но тут в зеленой мути прямо перед глазами сгустилось,
образовалось темное-серое облачко, что-то зыбкое и
диковинное промелькнуло перед его лицом. Он вгляделся
и увидел её прищуренные темные,глубокие глаза,её неког-
да прекрасное лицо,искаженное злой усмешкой.
- Эх,ты,сопляк!- прошептали её губы.- Глупый, глупый
романтик! А ведь сейчас ты,обманутый,обозленный,мокрый
и скукоженный,смешон Рома! Просто с-м-е-ш-о-н...