Я приехала в Ужгород ко дню рождения моей мамы, в середине января 2009 года. Планировала пробыть шесть дней, в течение которых провести встречу с моими читателями в библиотеке города и выступить по телевидению.
Выполнив намеченное, я собиралась домой, в Италию, как вдруг, накануне отъезда, одна моя старая знакомая попросила меня выступить перед её сослуживцами, работавшими в Центре по реабилитации детей инвалидов.
Это было неожиданно, да и времени оставалось "в обрез". Но как я могла отказать?
Подчеркну, что после каждой встречи с читателями, всем желающим, я раздаю в подарок свои книги.
И вот, за день до отъезда, прихватив с собой несколько дюжин экземпляров 1-ого тома "Исповеди", мы с мужем приехали в "Центр" И встреча, которая там состоялась, оказалась не только самой знаменательной, но и самой памятной.
Почему? Потому что когда я сказала, что в беде и несчастьях детей всегда виноваты их родители...
Помню, какой волной отчуждения, укора, неприязни и даже почти ненависти на меня пахнуло. Сам воздух в зале как бы отяжелел, спресовался и потемнел отторжением. Настолько явно, что я замолчала. А через несколько секунд, поднялся Олег, руководитель Центра и, глядя мне в глаза, сказал:
-------------Дело в том, что большинство людей, сидящих в зале, -- родители этих детей инвалидов....
Почему-то тогда, в те решающие, страшные мгновения, вспомнилась мне моя лестница в казахстанском стройотряде.... И ещё... мелькнула мысль, что тут уж, наверняка, никто не захочет взять мою "Исповедь"...
И я громко, спокойным голосом, произнесла:
------------Этого я не знала. Нет... Но... Именно поэтому, я ещё и ещё раз повторю то же самое. Ибо это - истина. А не узнав истину, никогда не станешь счастливым, никогда не перестанешь наступать на одни и те же грабли.
Конечно, последовал взрыв. Протестующие выкрики с места, недовольно-возмущённый ропот, вопросы...
------------Повторяю!, -- уже громко, подавляя голосом поднявшийся шум, настояла я - До седьмого поколения! До седьмого! И не обровать вам эту цепь, если не найдёте, не отыщете в ней гнилое звено! Для этого я здесь! Чтобы дать вам силы и счастья!
------------А что такое, счастье, по-вашему?, -- выкрикнула с места одна молодая, приятная женщина. Глаза её источали ненависть, приправленную хорошей дозой презрения и вызова.
------------А это и по-вашему будет, как только отвечу: такой результат вашей жизни, всей вашей жизни, мыслей и верований, который вы захотели бы пожелать своим самым любимым, дорогим людям. Так поднимите руку те, которые такое счастье имеют!
И вот только тогда стало тихо. В полном смысле этого слова - тихо. И я спокойно добавила:
------------Именно. А если я сейчас завиляю словами, да начну лгать... И ещё, подумайте. Завтра мне уезжать. А даже чемоданы не собраны. И ни одной копейки я от этой встречи не заработаю. Зачем же я здесь?
Встреча продолжилась. Задавались вопросы. Но ищущие ответа вопросы. Разгорались споры. Но ищущие понимания споры. И когда все поднялись, за моей книгой выстроилась очередь...
Помню, как я удивилась... И как легко, как чисто стало у меня на душе: СМОГЛА!
И когда эти люди даже попросили у меня ещё одной встречи....
Да. Ясно и сильно стало у меня на душе...
Мы сидели у Олега в кабинете, пили кофе, разговоривали, делились впечатлениями. Я призналась, как трудно мне было беседовать с этими людьми. Как уверенно вползала в душу их занудная, хроническая боль, и как наполняла моё сердце их безусловная, неумирающая любовь. И как это отчаяние, давно приглушённое и прибитое смирением, пылью висело в воздухе и забивалось в лёгкие...
Ведь одно и то же можно сказать по разному. По-разному! Но как трудно это по-разному прочувствовать и найти. И выразить так, чтобы никого не оттолкнуть и не ударить...
И только тогда Олег тоже приоткрылся: его единственный сын -- инвалид... Инвалидная коляска... недоразвитость умственная...
Никогда не забуду, как сверкнули, в этот момент, солоноватой влагой его красивые, синие глаза. И как дрогнули болью его чистые, любящие руки...
И меня, как ударило!
Он любил, любил своего сына. Не жалел жалостью безысходности. Не выполнял с честью долг отца... А именно любил!!!
Вспомни теперь ту пожилую, простую женщину и её изувеченного войной мужа, в Ленинграде...
-------------- У вас есть фотография сына?
Он развернул ко мне фотографию, вставленную в рамку, которая стояла у него на столе. И я увидела глаза подростка... по-детски счастливые... с папой рядом...
А потом я посмотрела в глаза папы. И они снова источали тот самый свет...
Крепко пожимая мою руку, перед прощанием, Олег предложил нам в следующий наш приезд в Ужгород, посетить мужской монастырь Святой Троицы, высоко в горах. Так как дорога туда занимала около 6 часов - с ночёвкой. И мы с радостью согласились.
Путешествие состоялось в августе 2009 года. В субботу, после обеда, Олег заехал за нами на микроавтобусе. По дороге, подобрал врача, -- друга семьи Володю, его 8-ми летнюю дочурку, своего сына Олежека и родного брата настоятеля монастыря, в который мы отправлялись.
За руль сел Олег. А я, втихаря, стала приглядываться к его сыну. Высокий, симпатичный, светловолосый мальчишка. Смурной, молчаливый. Я знала, что ему не очень нравилось ездить в этот монастырь. И дорога дальняя, и утренняя, 3,5- часовая восресная служба, на которой он обязательно присутствовал, очень утомительна. Но...
Володя, - красивый, 35-летний высокий брюнет, - оказался общительным, весёлым собеседником. Его дочь - спокойной, некапризной девчушкой. Брат настоятеля монастыря -- приятным, добродушным мужчиной. Словом, компания подобралась отличная.
В общем разговоре, выяснилось, что монастырь находился на вершине какой-то горы, на приличном расстоянии от цивилизации. Дороги к нему не было. Поэтому, добирались к нему или пешком, или на грузовике. Для Олежека, в летний сезон, монастырь пригонял старый советский ЗИЛ. А зимой за ним спускались 5-7 монахов, и тащили его вверх на санях.
Выяснилось и другое: в обители не было света. Так решили монахи. Отказались они и от мяса. А монастырь существовал уже около шести лет. Самой же главной новостью для меня стала эта: в церковь, женщинам-паломникам, одетым в брюки и с непокрытой головой, вход был категорически запрещён.
А меня никто не предупредил. Откуда я могла это знать? Я не один раз заходила в православные церкви, но никогда не встречала подобных препятствий!
Но всё благополучно разрешилось: брат настоятеля предусмотрительно взял для меня эти вещи у своей жены.
По дороге мы несколько раз останавливались. Закупали продукты для монахов. Их там было около 35. Но для всех желающих не хватало мест. Поэтому монастырь строился, расширялся. И даже, под его патронажем, открылся ещё один, женский, в километре от мужского, но на другой вершине высокой горы.
Запомнился один эпизод: зазвонил мобильник, и Олег передал трубку сыну. И когда тот стал от всей души, во весь голос, смеяться....
------------Только его бабушка, когда она звонит ему из Киева, может вызвать у него такой смех.... такой живой, настоящий, детский смех , --- ответил мне на мой немой вопрос Олег. Глаза его странно светились... Каким-то редким, сильным светом...
Дороги у нас даже там, где считается, что они есть - ещё те.... Поэтому, добравшись до назначенного пункта, где нас ожидал грузовик, все мои внутренности гудели, как провода, а на мягком месте не осталось ни одного "живого" места...
Похолодало. Мы приоделись. За руль сел молодой монах. Меня и Олежека устроили в кабине. Мужчины и девчушка разместились в кузове. Но только потом я поняла, почему эта девочка наотрез отказалась сесть в кабину...
Да. Когда грузовик поехал... Словом, единственные, которые смогли бы спастись, в случае, если бы грузовик перевернулся, были те, которые находились в кузове...
Самое интресное, что во время этого подъёма, когда машина ползла с наклоном под 60 градусов, я не испытала страха. Совсем. Там, в Калабрии, на том серпантине, да. А тут...
Да и тот страх был другим, необычным. Не за свою, так сказать, шкуру. Скорее, -- каким-то отголоском инстинкта самосохранения первобытного человека, который есть в каждом. Но дремлет...
Не знаю, почему не было страха. Или я полностью доверяла ЗИЛ-у, или незнакомому монаху, который не один раз проделал этот путь. А может и потому, что просто знала, что пока не закончу писать это письмо, ничего ни со мной, ни с моими любимыми людьми не случится...
Но впечатления остались. Куча ярких, цветных фотографий. Окружающий нас лес, холодные, угрожающие скалы, долины, покрытые высокой, сочной травой, тишина и ночь, властно завоёвывающие дикую природу, надрывный, душераздирающий вой грузовика...
И... и как вжимался в мой левый бок Олежек, даже помогая мне удерживать его тело, ухватившись обеими руками за переднюю ручку.
Да, именно там произошло наше с ним сближение. Переход душами на тёплое "ты"...
И ещё одно. То, что я тоже никогда не забуду: я попыталась поговорить с этим монахом....
Меня можно понять. Я же никогда не говорила с монахами. Представляешь, сколько у меня накопилось к ним вопросов?!
А в ответ... В ответ я не получила даже "плевка". Лишь пару знаков руками и полуразборчивых мычаний.
Да, кстати, в первые минуты такого "разговора", решив, что он просто не слышит меня из-за грохота ЗИЛ-а, и желая обратить на себя его внимание, я рефлекторно дотронулась до его правой руки, лежавшей на "баранке".
Он отдёрнул руку. И переложил её на левую сторону руля...
Мы продолжали ползти вверх. Если бы машины потели от усердия, с нашей пот полил бы, как из ведра.
Но вот, на одном из пологих участков, наш грузовик остановился. Справа по борту, в просеке между деревьями, стоял здоровый джип, мерседес, багажник которого был открыт. На импровизированном столе, красовались горячительные напитки и закуска. Ужинали несколько мужчин, одетые в защитные костюмы и сапоги. Едва грузовик остановился, один из них подошёл к водителю, открыл дверцу и сказал:
-------------Так! Всем выходить! Руки -- за спину! Щас расстреливать будем!
Я даже поверила ему, настолько хорошо он произнёс эту фразу... от души.
Монах выпрыгнул из кабины, и они обнялись. Потом к мужчине подошёл брат настоятеля и они тоже крепко обнялись. И пошли к джипу. А мы остались в грузовике. Ждать. Долго, минут пятнадцать. И видели, как весело болтали мужчины, и как брат настоятеля что-то пил и ел....
Наконец, водитель и брат вернулись, и мы поехали дальше.
Когда добрались, уже совсем стемнело. На возвышенности, на фоне более светлого неба, вырисовывались очертания церкви. Ступенчатые террасы, укреплявшие возвышенность, служили и малыми огородами. Прямо передо мной и сбоку, справа, виднелись ещё строения, в одном из которых, в окнах, горел свет - свечки. Но..
Появились шахтёры. Да, именно это слово пришло мне в голову, когда я увидела монахов, на голову которых были надеты обручи с фонариками...
Как же меня резануло! Всё, что угодно я ожидала, но только не этого: отказались от света, но не отказались от электрических фонариков, да ещё и с удобствами...
Значит... И тут - половинчатость. И тут полуистины... И тут проституция...
И тут - тёпленькие...
Стал накрапывать дождь. Подошёл муж и дал мне зонтик. Предупредил, что их уже зовут в трапезную, и что ночевать мы будем порознь.
И тут же, ещё не зная всего, вспомнилось мне определение Бога по апокрифическому Иисусу: 1+1= 1
Любовь...
Да, сюда ей вход был зпрещён...
Муж сунул мне в руки зажигалку, совмещённую с фонариком, и не замедлил "обрадовать", что на территории монастыря запрещено курить (ещё бы...) После чего, поцеловал в щёчку и скрылся в темноте.
А ко мне уже подошли две монашки. В полном мраке я не разглядела их лиц. Но услышала голоса. Оказалось, что живут они рядом с мужчинами, всего метрах в ста от них: так повелел батюшка. В монастыре было много работы, и они должны были помогать мужчинам по хозяйству. Там же, в избушке, находились и свободные кельи для женщин-поломниц. Одна из них уже была приготовлена для меня.
Пошли. На голове одной из монахинь тоже заработал "шахтёрские шлем". Но если бы у меня не было моей особой зажигалки, я бы здорово зарисковала сломать себе ноги.
Пришли. Из-за полной темноты, мало чего я смогла разглядеть. Но поняла, что двухэтажный деревянный дом был хорошо срублен, и что его строительство не было закончено.
Только в хижине, в неверном свете свечей и шахтёрских фонариков, я смогла рассмотреть лица монахинь. Обе были пожилого возраста и имели открытые, спокойные глаза.
Монашки засуетились, накрывая на ужин. Вскоре подошли ещё три женщины, одна из которых была тоже монахиней, а остальные - среднего возраста поломницы, которые проводили свои отпуска в этом монастыре...
Познакомились. Узнала, что две монахини пришли сюда из Киевско-печерской лавры, а одна, самая пожилая, -- из какого-то монастыря на восточной Украине. Но когда я начала острожно задавать вопросы, мне сделали знак рукой. Сообразила: молитва перед ужином. Поднялась из-за стола, и стала почтительно ожидать конца этого ритуала. Но и невольно проникаться уважением к этим женщинам, ибо никто не затормошил меня укорами: "А почему ты не крестишься, да почему ты не молишься?"
Я уважала их веру. Они уважали мою.
Сели за стол. Вновь завязалась беседа. Я рассказала о себе, поинтересовалась монастырём. Удивилась его теплицам и оценила красивые розы, которые росли под окнами этой избушки. Это на такой-то высоте!
И... и пожаловалась на того монаха...
Тогда-то я и узнала правду -- соблазн. Даже они, пожилые, почти семидесятилетние женщины, не могли ходить по территории монастыря в ... фартуке. Матушка Феодора расплакалась, когда впервые это услышала от монахов: "А, сиси свои повыставляла! В грех ввести хочешь!"
---------------Тяжело было, первое-то время, -- Феодора вздохнула, -- Вот, что кошкам давали есть, то и нам...
---------------Как это?!, -- у меня глаза повылезали из орбит!
---------------А так! И спали мы, где придётся. Как бездомные псы были. И не разговаривал с нами никто... Здороваюсь с монахом, а он, как зыркнет на меня...
---------------А батюшка? Почему он не вмешался?
---------------А что, батюшка? Соблазн...
"Добродетель состоит не в том, чтобы удержаться от порока, а в том, чтобы не стремиться к нему." (Б. Шоу)
Тогда-то и пошли исповеди... Мне... от этих монашек...
В неверном свете свечей, с холодным дождём за окном, в полной, девственной тишине леса, лилось в меня чужое горе, чужие трагедии, чужие, непросохшие слёзы.
И даже потом, на следующий день, во время обеденной трапезы, до самого моего отъезда, продолжалась литься в меня чужая боль...
Не знаю, могу ли я привести здесь эти рассказы. С одной стороны, я -- не священник и на мне нет обета таинства исповеди. Да и для этих женщин, вряд ли существует какое-либо другое мнение о них, кроме как Бога.
С другой стороны, они открывали своё сердце мне. И плакали передо мной...
А потому, я решила рассказать услышанное в общем, не называя имён.
Все они были несчастны. Кого бросил муж, кого не только бросил, но даже не взял официально в жёны. По их рассказам, большинство женщин приходит в монастыри, ища помощи своим детям, попавшим в беду. Только мизерное количество монашек и монахов приходят к Богу по порыву души, ещё не избитой и не исковерканной жизнью.
Но есть и такие, которых приходит в монастыри "дышащее на ладан" здоровье. Они оставляют мужей и жён, детей и внуков и постригаются в монахи. И бывает, что они спасают, таким образом, свои жизни..
И что-то зашевелилось у меня в голове, в душе, когда я это услышала. Что-то сильное и главное...
Но что именно, я узнала позже...
Спалось плохо. Не потому, что кровать была жёсткой, а воздух спёртым, несмотря на открытое окошко. Я думала. Пыталась вытащить на поверхность сознания то, что зародилось в нём накануне вечером...
Но, не дозрело.
Рано утром я вышла из избушки. Моросил дождь. Небо опустилось на землю, туман укрыл окружающие горы. Казалось, весь мир сузился до площадки, на которой находилась хижина. Я стояла без зонта, полной грудью вдыхала небо и слушала тишину...
Меня позвала матушка Феодора (уточню, что называла я её просто Феодорой, а она меня - Таисией), и предложила позавтракать. Сами-то они могли поесть только после утренней службы. Но зачем страдать мне? И угостила меня прекрасным борщём и чашечкой растворимого кофе. Даже разрешила тихонько покурить. И пока я ела, рассказывала и рассказывала мне о людском горе...
За пол-часа до службы, возле церкви уже собрался народ -- люди из нижнего села, которые добрались сюда пешком. Но тут же стоял и тот самый мерседес-джип, на котором вчерашний расстреливатель приехал на службу вместе со своей семьёй.
Новоприбывшие подходили к изображению мадонны на наружной стене церкви, крестились и молились, кланяясь ей в пояс, целовали ей ноги...
"Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им...."
Наконец мы встретились с мужем. Он был не брит. А на мой вопрос, ответил:
-------------С такой санитарией... лучше уж не надо.
Да. Чистотой тут даже не пахло...
Отошли в лес, чтобы спокойно покурить и поделиться впечатлениями.
Ему повезло меньше. Вместо дружеской беседы, был только борщ. Да и завтраком его никто не накормил. И кофе не угостил. Зато, в отличие от меня, муж прекрасно выспался.
Впрочем... Что-то случилось с его желудком: четыре раза за ночь, в потёмках, бегал в туалет. И мысленно благодарил свою тёщу. Это её спички, так кстати, оказали у него в кармане...
Вскоре, я узнала и подробности о том мерседесе. Хозяин его, как оказалось, был самым главным боссом зоны: лес - единственный доход местных жителей.
А я никогда не забуду, какими лысыми, обглоданными, обворованными душами, смотрели на меня склоны моих Карпат в этой зоне...
Но того, кто их уничтожал, монахи и настоятель монастыря очень жаловали: он был их главный "спонсор"...
Узнала я и о проишествии, имевшем место в этой обители зимой, семь месяцев тому назад, прямым свидетелем которого стал наш Володя.
Олег, его сын Олежек и Володя, сидели в трапезной, обедали. Вдруг, в комнату ворвался монах. В руке он держал нож. Богохульствуя и крича, с пеной у рта, он стал кидался на всех присутствующих.
Его вывели силой.
Одержимый бесами. А одержимым он стал в тот день, как постригся в монахи...
Только тогда разъяснился и смысл короткого, вполголоса разговора, состоявшегося между "моими" монашками, накануне, за ужином: тот монах продолжал быть одержимым...
Подробно об одержимости дьяволами и бесами мы поговорим, конечно. Но позже. Сейчас же напишу только это:
У сегодняшней науки есть такой термин: синхронность событий. Который, если оформить его в простые слова, прозвучит так: всё приходит по приглашению. И остаётся только там, где ему хорошо - в унисон.
Но сразу напишу и о реакции Феодоры, на мой "в лоб" заданный вопрос о том монахе: она растерялась. И отшатнулась. И отошла от меня в сторону....
Только потом, где-то через полчаса, она приблизилась ко мне. Чтобы назидательным, не допускающим возражения голосом, ответить на мой вопрос. Но я её ответ напишу кратко, ибо не запомнила дословно все её ссылки на Бога, Христа и библию.
------------В каждом из нас есть бесы.
------------Конечно, -- ответила я, -- Но почему-то в одном человеке они побеждают и становятся легионом, а в ком-то, как, например, во мне, сидят тихо и не рыпаются.
Но увидя, что в её глазах зажёгся нехороший огонёк, я прервала уже слетающее с её уст слово "гордыня", и спустила всё "на тормозах":
------------Но тут, в этой святой обители, он от них освобится. Батюшка обязательно поможет.
И Феодора снова меня полюбила...
Что ж. Начиналась служба. Я напялила на себя юбку, - широкую и неуместно цветную, прямо поверх джинс, прикрыла голову синим "газовым" платком, и в таком виде зашла в церковь.
Маленькая прихожая, с лесницей ведущей на второй этаж, скромных размеров главный зал, с куклой мадронны посередине, алтарь, заалтарное пространство, закрытое шторой. Слева и справа, перед "пюпитрами", стояли нарядившиеся в красивые, чёрные одеяния монахи, с плиссерованными, отличного качества накидками до пят.
И почему-то я сразу вспомнила о грубом рубище, -- единственном одеянии их Христа...
А это уже наблюдение сделал мой муж: многие монахи были подпоясаны коричневыми ремнями, образца советских офицеров. И только один из них, -- чёрным.
Да, добротными, кожаными ремнями.
От мяса животных они отказались, а от кожи этих убиенных - нет...
Служба была долгой и утомительной. Впрочем, я не скучала. Внимательно приглядывалась к лицам прихожан, вслушивалась в их биополя и энергетику, подолгу следила за малейшими движениями монахов, как физическими, так и духовными, наслаждалась их прекрасным хором, когда они пели молитвы. И всматиривалась в лица людей, входящих и выходящих из исповедальницы.
И постоянно чувствовала взгляды "мирян", украдкой ощупывавших меня, -- их удивлённые, непонимающие, а потому, и чуть испуганные глаза...
Да, я стояла впереди, у всех на виду, в группе женщин, слева от входа. И никто не мог не заметить, что я не молилась, и не крестилась...
Кстати, вперёд-то меня послала Феодора. Может, заметила мой искренний интерес, а может и потому, что понадеялась, что у всех на виду, я постесняюсь не креститься...
Мужу было легче. Во-первых он был мужчина - выше женщины. Значит, и прощалось ему больше. А во-вторых, он стоял в самом углу, в тени, справа от входа.
Но когда все точки над "и" были проставлены, стало скучно. Мы переглянулись с мужем и вышли во двор. Решили прогуляться. Покурить, осмотреть территорию монастыря, его огороды и теплицы. Обнаружили даже небольшой водоём, где монахи разводили рыбу.
После обмена впечатления, выяснилось, и то, что мы оба внутренне отвергли монахов - грязно как-то было среди них. Нечисто. Ненависть и обида висела в воздухе...
Но чтобы проверить сделанные нами выводы, мне надо было во что бы то ни стало поговорить с батюшкой. А шансов на это было мало. Слишком много людей желало его общения. А точнее, благословления. А обед подавался вовремя. После чего - отъезд.
Несколько раз мы возвращались в церковь. В один из таких посещений, я заметила, как истово молился, бил поклоны и крестился тот самый босс....
Обнаружила я и одну очень странную, маленького роста монашку. Слишком уж самозабвенно она молилась. Падала на колени, билась головой о пол, снова поднималась, молилась, падала...
Заметив, мой к ней интерес, Феодора прошептала:
--------------Ты на неё не смотри. Не надо. Не в себе она.
Позже она рассказала, что когда батюшка был в Грузии, эта женщина была с ним. И когда её поставили к стенке, и выстрелили поверх головы, разум её не выдержал...
Не спас её разум её Бог. А помирать, видимо, очень не хотелось. Но...
Муж рассказал, какой скандал она закатила в то утро. Кричала на монахов и кидала в них камнями...
-------------А!!! Нажрали себе задницы! Дьяволы!!,
И как, буквально силой, потащил её наверх, в церковь, один из монахов...
Так может и не совсем она без ума? Может, просто юродивой стала?...
Но...
Монахи, значит, нажрали себе энти места. А она? Ботинки, надетые на её ноги, потянули бы здесь, в Италии, на 200-250 евров. Кожаные, крепкие, типа десантных, аккуратно зашнурованные на всю их высоту...
Служба шла к концу. Мы снова вернулись в церковь. Вышел из заалтарной комнаты батюшка и стал благословлять народ. Крестил каждого, и каждый целовал ему руку. Когда же подошёл достаточно близко и ко мне, и я вгляделась в его глаза....
Сколько же там было усталости!!!
И сколько там было вымоченной в бесспросветном смирении боли...
Густющим туманом они заволокли его душу. И ни одного лучика энергии, ни одной калорийки тепла, ни одной нотки участия к этим людям, оттуда больше не пробивалось...
Была только усталость. Изнеможенность. Которые давно превратились в неописуемое словами равнодушие.
И когда он подошёл ко мне, когда его рука автоматически-заученно стала меня крестить, я рефлекторно остановила его руку и...
Дальнейшее произошло одновременно и почти мгновенно.
Я остановила его руку. Чтобы сильным, открытым рукопожатием, порывом сердца, влить в него кучу моей энергии и тепла. Он отдёрнул её. Как от огня, чисто рефлекторно. Но я догнала. Поймала. И, опустив сверху на его полукулак мою ладонь, крепко, от всей души, сжала.
Мгновение замешательства. Наши глаза встретились. И...
И, как по волшебству, как при ударе молнии, испарился из его глаз непробиваемый туман, грохнулась в небытиё поволока смертельной усталости, и мы... и мы одновременно друг другу улыбнулись.
Какая же открытая, полная солнца и чистоты, была эта улыбка. И сколько плачущей радости в ней было, -- в душе, которая не осилила, не выдержала убогость и горе этого мира...
Никогда не забуду этих мгновений. Никогда. Как колдовской, цветной, яркий фильм, который я могу прокрутить в моей памяти в любой момент. Именно колдовской! Потому то он не только оживляет видеосюжет, не только озвучивает его, но и даёт прочувствовать его биоэнергетическое поле, все его малейшие изменения и колебания.
И не только наши. Всех свидетелей этой сцены, -- и монахов, и прихожан.
И это поле был испуг. Непонимание. Неимоверное, зашкаливающее любопытство: " Кто она?" И даже -- шок и подобострастие... ко мне!
Ничего больше мне было не надо. Вся беседа с батюшкой, о которой я так мечтала, уже произошла. За считанные секунды и без единого слова....
Но...
Я спустилась по лестнице. Меня ждал муж. После нескольких обменных слов, из церкви вышли Феодора и какой-то монах. Они остановились неподалеку от нас, но в нескольких шагах друг от друга. Феодора знала, что я хотела поговорить с батюшкой. Именно она мне объяснила, насколько мало у меня было на это шансов. Но когда я сообщила мужу, что встреча с батюшкой мне больше не нужна, и я сразу отправлюсь в избушку на обед...
------------Таисия!, -- прервала меня Феодора, -- Ты уж подожди батюшку, подожди. Он скоро выйдет. Обязательно с ним поговори.
------------Так вы же сами сказали..., -- начала было я, но меня перебил монах.
------------Матушка права. Подожди, Таисия, подожди. Не долго уж ждать-то. Скоро выйдет.
До меня ещё ничего не дошло:
------------Сколько людей его здесь ждут. Им он больше нужен, чем мне. Что же я буду....
-------------Подожди, милая, подожди., -- миролюбиво перебила меня Феодора.
И столько, на этот раз, в её голосе было странных, вибрирующих недоговорённостью ноток...
Мы с мужем переглянулись. И оглянулись вокруг. Некоторое колличество монахов и прихожан, групками или по одиночке, стояли рядом с боковой дверью церкви и внизу, под церковной возвышенностью, и тоже чего-то ждали. Батюшку.
Ладно. Я тоже осталась ждать.
Наконец, он вышел, из боковой двери. Его сразу окружили люди. Кому-то он говорил пару слов, кого-то выслушивал и благословлял. Но всё это делалось быстро, на ходу, заученно-равнодушно. И через пару минут, в сопровождении своего брата, он направился ко мне.
Когда он подошёл, мой муж и брат удалились. Мы остались одни. На вершине холма, рядом с церковью, в окружении монахов и монахинь, прихожан и наших друзей, ожидавших поодаль. И первое что я сказала, это был вопрос:
-------------Вы любите людей?
Он не поднял глаза. И не сразу ответил. А когда ответил, я поняла, что не ответа не будет. Потому что в глазах его уже опять стояла плотная стена усталости.
И даже когда я настояла, упомянув пидофилей и киллеров, мужей, которые избивают своих жён ...
Ответа не было. Да, было много слов. Но ответа - нет.
Впрочем, не совсем. Про жён, он всё-таки ответил:
-------------Бог дал человеку разум. И не приказывал женщине терпеть плохого мужа...
Но что-то он от меня ждал. Ждал! Стоял и ждал! И тогда я сказала:
-------------Вы помогаете людям, которые приходят сюда. Помогаете и тем, которые остались здесь навсегда. Вы несёте крест, ради считанного количества заблудших и несчастных. И устали. А я? Которая должна нести его для всех? ... И не здесь, в тишине и молитвах. А в миру.
-------------Каждому Бог даёт свой крест.
-------------Значит, раз даёт, Бог знает, что человек его донесёт с честью?
-------------Бог знает, а человек - нет.
Я опешила.
И возликовлала! И повторила несколько раз вслух его слова. А потом ответила:
-------------Да. Да... Но любить покаявшихся, -- легко. И любить любящих -- легко. А как любить всех? Вы ведь тоже устали любить всех. Устали. И ушли от них сюда.
Нет. Больше ответов не было. Слова, слова.... а ответов - нет.
И только на моё последнее:
-------------Никто из этих монахов - не любит. Никто. И вы это знаете. Зачем же вы здесь?
Он снова взглянул в мои глаза. Что-то там сдвинулось. Ну, будто та бронированная дверь усталости, решила приоткрыть малюсенькую щёлочку в его сердце...
-------------Любить - это тоже крест., -- почти шёпотом проговорил он, -- Не каждому он по силам....Поэтому я здесь...
И я дёрнулась пожать ему руку.
Вновь замешательство. И уже виноватые улыбки с двух сторон, проговорили нам обоюдное "прощай"
Мы расстались. Но только когда я повернулась к Феодоре, заметила, как много людей присутствовало при нашем разговоре. И как много удивления и вопроса "кто же она?" витало в этом лесном, омытом дождём и слезами воздухе...
А за обедом, пошли исповеди и тех двух женщин, которые прибыли сюда, чтобы провести отпуск, и которые до сего момента, не обратились ко мне ни единым словом, и ни единой калорией тепла.
Женщины говорили, я слушала, время бежало. И когда пришёл за мной брат настоятеля монастыря, мы удивились...
Только потом я узнала, что мужу пойти за мной не разрешили: нельзя...
Сели в грузовик. Поехали. Но с того самого момента, как брат батюшки пошёл за мной, и до того, когда наш грузовик скрылся из виду, батюшка стоял на церковной возвышенности. Один, не двигаясь, под мелким холодным дождём, без зонта, провожая нас взглядом.
------------Больно было на него смотреть..., -- сказал муж, -- Таким одиночеством веяло от его фигуры... А ещё и дождь...
Но исповеди не кончились....
Да, теперь уже монах не молчал. И то, что он мне рассказал, окончательно подтверлило всё, что я почувствовала и поняла в этом монастыре.
Этот монах был женат. Имел троих детей. В один прекрасный день, убоявшись своих грехов, бросил всё и всех, и ушёл в монастырь. Спасать свою душу.
-------------А как же ваши дети? Вы же в первую очередь - отец. И никто не заставлял их рожать. Не говоря уже про жену. Как там в библии?, "да прилепиться муж к жене своей", так?
Он весело рассмеялся (!):
-------------А на что мне жена и дети? Если в ад душа пойдёт, они что-ли душу мою спасать будут?
И я не выдерджала:
------------Потому и попадёте, раз так о жене и детях говорите... и заботитесь...
Он перестал смеяться:
------------Странно вы говорите.... батюшка с вами полчаса разговаривал... С женщиной... Ни с кем так долго не говорил, раньше... И что же, лучше в ад пойти, чем детей и жену оставлять?
------------Лучше любить их. Тогда и в ад никогда не попадёте. И каятся не о чем будет.
------------Бога любить надо! И молиться. А когда Бог простит, .... что мне дети?
------------И много здесь вас таких, которые жён и детей пооставляли?
------------Есть... Да и монашки такие есть. А есть и такие, кто после армии, -- и сразу в монахи...
------------А сколько в женском монастыре монашек?
------------Семь.. А хотят многие. Да мест не хватает. А Вы про детей... Душу спасать надо! К Богу идти! Бог всегда поможет.
Что ж. Всё правильно: "У кого чаще всех Господь на языке у того чёрт на сердце" Фонвизин.
И...
"Тот кто живёт для потустороннего мира опасен в этом" Ингерсолл
Грузовик спускал нас в "мир". Чуть не зарываясь носом в землю и не царапая свои бока каменными валунами, густо покрывшими "дорогу". И вдруг....
Грузовик остановился. Взревел. И пополз задом вверх. По высокой, мокрой траве, по целине. А впереди его зияла пропасть.
Надо было залезть на самую верхушку горы, чтобы разгрузить провизию и унитазы для женского монастыря....
-------------Здесь нет даже колеи. Вы когда-нибудь сюда ездили?
-------------Сюда - нет. Но вы не беспокойтесь, машина хорошая. Тормоза исправные. Бог даст -- выдержит.
Олежек вжался в меня. Я упёрлась обеими ногами о переднюю стенку кабины, а правой рукой о панель. И ещё раз подумала о том, что, в случае ЧП, мне отсюда не выбраться.
Нет, конечно, я могла отворить дверцу и выпрыгнуть. Но... Олежек? Сил у меня выбросить его вместе со мной, не хватило бы...
Потом Володя признался, что во время этого подъёма, крепко держал тельце своей дочурки, готовый в любой момент выбросить её за борт.