Он неожиданно отпил большой глоток и теперь, чтобы попросту не поперхнуться и не привлечь общего внимания, был вынужден пропускать его маленькими рывками, пока внезапно раздувшиеся щеки не приняли прежних своих размеров. "Шампанское как шампанское, но кислятина страшная". Он осторожно поставил бокал на край столa и медленно, стараясь не потерять осанки, проследовал в противоположный конец зала. Бывают же на свете идиоты - подумал он, проходя мимо групки дико ржавших стариков, чьи индюшачьи подбородки грузно сотрясялись, точно вторя общему веселью. Он терпеть не мог все эти приемы, стариков, размалеванных бесцветных дам, снующих официантов, холодное мясо, нарезанное тонкими ломтями, и вот теперь непонятно откуда взявшееся шампанское. Но именно от всего этого зависела теперь вся его дальнейшая судьба и было бы удивительно глупо после стольких мучений просто так взять и уйти. И он боролся. Главным виновником неотступавших неудач он считал свое имя - Патрик Луи Соулби. Такое наименование дал ему отец - республеканец и любитель рыбной ловли, в пошлом довольно успешный фотограф. Как-то ему предложили организовать выставку, на что тот сразу же согласился, пообещав организаторам нечто особенное. Название придумал сразу - "В поисках океанического". Отец часто повторял, что для создания чего-то стоящего необходимо то непонятное и будоражущее ощущение чего-то безграничного, бескрайнего, океанического. Отсюда взялось и название. С неделю подбирал фотографии, что-то снимал заново. Патрик давно не видел его таким. Сюжетами стали высотные здания, мосты, строительные площадки. Отец любил мощь родной цивилизации, железобетон, фабричные пейзажи, поэтому и хотел проводить выставку под "Болеро" Равеля, ведь по заадумке композитора - за что отец, собственно его и уважал, под музыку должны были танцевать рабочие на фоне дымящехся заводских труб. Все шло замечательно, и за день до намеченной даты, отец неожиданно заперся в своей комнате, изрезал и сжег все фотографии. Кричал, что все это происки коммунистов, ругал правительство, обвинял в бездеятельности и пособничестве мировому сионизму. Тогда его насилу успокоили. А еще через несколько недель, когда уже поздней осенью его нашли на крыше сарая совершенно голым, Патрику пришлось поместить старика в психиатрическую клинику. Редкие визиты были однообразны: испеченный матерью пирог, сухая небритая щека, восклицание вроде "как здесь может быть нормально!?", тяжелый и, наверное, теплый вельветовый халат, из-под которого выбивалась полосатая пижама. Время они проводили на одной из скамеек прибольничного парка, иногда спорили. Патрик считал, что таким образом отец почувствует себя хоть отчасти в своей тарелке. Старик быстро заводился и долго не унимался. Громко говорил, жестикулировал, пытался забраться на скамью. На них оглядывались. Раньше Патрик пытался его успокоить, но теперь, после того как врач сказала, что все это не имеет смысла, решил со всем соглашаться. Тогда отец становился спокойней, но вместе с тем настороженней. Говорил шепотом, часто и мелко оглядываясь. Патрику было нелегко на это смотреть, но не более того. Особенно переживала мать, но приходить боялась. Отец за это время так о ней и не вспомнил, по крайней мере ничего про нее не говорил. Отрывистые беседы с врачем ставили многое на свои места. Потом Патрику сообщили, что какой-то сумасшедший во время прогулки пырнул отца отверткой. На том и кончилось.
- Мистер Соулби, - мягко раздалось из-за спины - вы принесли свои работы? Патрик, обернулся. Перед ним стоял невысокого роста и аккуратно лысеющий Рихард фон Бриген - владелец ряда крупнейших выставочных залов. Магнат современного искусства. Приятели Патрика предупреждали, чтобы тот был начеку, а то его запросто обведут вокруг пальца. Рихард фон Бриген сколотил свое состояние на дьявольском чутье, скупая за бесценок картины никому не известных авторов и продавая их лет через десять-двадцать за большие деньги. Он всегда знал, какая картина выстрелит и был готов ждать. Я терпеливый человек, - любил повторять он. Ничего особенного. Он был законодателем, знакомство с ним для художника было не просто удачей, а обязательным условием выживания в мире искусства и Патрик был не исключением.
- Они в машине, - отвечал он, - я могу за ними сходить.
- О, у вас есть машина. - улыбнулся фон Бриге, - Похвально! Ну да не обращайте на меня внимания - я тут лишку выпил. Давайте сделаем так, приходите-ка завтра прямо ко мне домой и там мы все с вами обговорим. В пять часов вас устроит?
- Вечера?
- Вечера, вечера. Днем я занят, а вечером нет. Так что приходите вечером. Вы знаете, где я живу?
- Не имею ни малейшего...
- Вот возьмите. - Фон Бриген протянул ему карточку. - Здесь на обратной стороне все написано. У меня, знаете ли, два вида карточек - обычные и те, на которых еще что-то приписано.
- Спасибо.
- Да не за что. Не забудте - завтра в пять. В пять вечера.
- Я обязательно буду.
- Не сомневаюсь.
С этими словами Фон Бриген мягко отшатнулся в сторону и плавно влился в кучку рядомстоявших стариканов. Те на мгновение притихли, но вскоре вновь загоготали.
Наспех сунув карточку в карман брюк, Патрик поспешил скрыться.
Вечер был теплым и тихим. Начинал накрапывать легкий летний дождь, тюкая навязчивую пыль на панелях. Есть не хотелось. В голову закрадывались две мысли и обе тревожных. В одно мгновение произошло то, о чем он так долго думал, к чему готовился, вертелся перед зеркалом, жестикулировал. Все это не понадобилось. Вторая заключалась втом, что может случиться так, что этот фон Бриген на завтра и не вспомнит, что назначал эту встречу. На мгновение ему захотелось вернуться, удостовериться, что понял правильно. Патрик сделал резкое движение назад, и, обернувшись, увидел летевшие на него два пучка света. Визг тормозов. Удар. Крики женщины. Со стороны кто-то видел, как мужчину сильно подбросило и ударило об лобовое стекло.
***
- Стоп, стоп, стоп! - раздалось из глубины зала - Бетси, сколько раз тебе повторять! Вчувствуйся! Понимаешь, это любимая мамина ваза. Она ей очень дорожила и ты боишься признаться, что разбила эту чертову вазу. Понимаешь? У тебя должно быть ощущение чего-то безграничного, бескрайнего, океанического. Это тебе не провинциальный театр, так что давай еще разок.
- Нет покоя с этим ребенком! Надоело! Забирай ее теперь сам! У меня и своих дел невпроворот! Слышишь?! - кричала в трубку растрепанная женщина. - Сколько ты будешь спихивать на меня своих детей?! Ты знаешь, что она сделала с маминой вазой? Разбила к чертовой матери! Что мне теперь с этим делать?! Может ты приедешь и сам ей обо всем расскажешь? Сволочь!
Растрепанная женщина бросила трубку, чуть не сломав резко звякнувший реквизитный телефонный аппарат.
- Молодец! Вот это характер! Что надо. Мне нравится. Мы их всех умоем этой постановкой. Запомни мои слова. Вот это и есть подлинное чувство жанра, формы, да и чего угодно еще! Молодец, девочка!
Дома было угрюмо и сыро, и до тех пор, пока Бетси не нащупала на стене выключатель, ей казалось, что в глубине комнаты ее поджидает какой-то мужчина. Растекшийся свет никого не обнаружил. Бетси вздохнула. Осень тяжело действовала на ее двадцатилетний организм. Пугающая ее саму тяга к приключениям набирала в это время года особую непреодолимость. Мать должна была приехать только в среду, и в эти оставшиеся три дня ей так хотелось быть желанной, робкой, упоительной. Она ждала. Ждала внезапного, сокрушительного чувства. У всех ее подруг уже были ребята, и это обстоятельство еще больше загоняло ее в угол. Не то, чтобы она была некрасива, но что-то в ней отталкивало. В театральный кружок она ходила не потому, что любила искусство, да и вообще, многие вещи казались ей совершенно ненужными, пустыми, времяубивающими. Она ждала. Внезапно распахнувшееся окно здорово напугало Бетси. В комнате, от набежавшего осеннего ветра, сразу же сделалось холодно. На столе затрепетали листы с напечатанным на машинке текстом роли Дженифер Уикли - брошенной и несчастной женщины, образ которой Бетси разучивала вот уже неделю. Она поспешила к окну, чтобы закрыть его. "Только не хватало еще заболеть" - сказала она себе и направилась на кухню. Там было теплее. Кофе почти закончился, но на кружку хватило. "Это скверно - с утра надо идти в магазин за новой пачкой, да к тому же, опять эта дурацкая продавщица будет на меня пялиться, как-будто я с другой планеты свалилась", - подумала Бетси, забираясь с ногами в огромное кресло. Отпив большой глоток, она сладко поежилась и закрыла глаза. Не смотря на поздний час, спать не хотелось. Внутри было тепло и спокойно. "Надо же, как мало надо" - подумала Бетси и улыбнулась.
В городе, где жила Бетси осень была особенной. Можно сказать, что ее там совсем и не было. Она была не видна среди высотных домов, станций, не отражалась в ветринах многчисленных магазинов, и лишь небольшой, грязновато пожелтевший парк, напоминал о чем-то промежуточном, отделявшим лето и зиму. Да еще на обложках журналов мод, красочный глянец которых Бетси так нравилось листать, появлялись разноцветные шарфики и свитера ручной работы, рекомендуемые кем-то совершенно иллюзорным именно в это время года. Но вместе с тем было скучно и по-осеннему тоскливо. Казалось, сам организм был в замешательстве, не представляя, что надо в таких случаях делать. Иногда Бетси подолгу засиживалась с друзьями в каком-нибудь кафе. Они смеялись, пили кофе, иногда что-то покрепче. Тогда бетси глубоко втягивала голову высокий ворот свитера и выдыхала в него. От этого становилось еще жарче и пары алкоголя вновь обдавали ей ноздри, дурманя еще больше. Время пролетало незаметно и тем печальнее становилось растование. Глупенькая, она так близко принимала все к сердцу. Да и втот вечер все было как обычно, только намного холоднее, когда Бетси вместе с двумя подругами и Мэтью выходили из кафе "Незабудка Джолли".
-Ха! Ты думаешь мне слабо? - не унимался Мэтью. Это мы еще посмотрим!
- Да ладно тебе. Верим мы, не верим!
- А еще у него была шляпа и усы.
- Ага. И он шпион из Союза, да? - смеялист девченки.
- Да ну вас! Скажи им, Бюетси, что оже видела! Ну скажи!
- Да, я действительно видела.
- Слышали! - обрадовался Метью. Теперь-то вы мне верите?!
- Да ладно тебе.
Они свернули за угол. Метью в шутку погнался за Бетси, та смеясь убегала. Внезапный визг шин остановил их. Они увидели, как мужчину сильно подбросило и ударило об лобовое стекло. Бетси вскрикнула и закрыла глаза руками. Автомобиль на мгновение остановился, точно приходя в себя, и вновь, взревев, резко тронулся. Мужчина остался неподвижно лежать на мокрой от дождя дороге.
***
- А ты знаешь, все это не так-то уж страшно. Я, можно сказать, и волноваться уже перестал. Может, оно и к лучшему.
- Тебя кто-нибудь видел?
- Этого я не знаю. Было темно.
- И что, насмерть.
- Не знаю.
Экран погас. Стало тихо и темно.
- Эй! Зачем ты выключила?
- Тебе не надоело все время таращиться в этот ящик?!
- Какая тебе разница? Я же не указываю, что тебе делать!
- Еще не хватало!
- Дура!
Женщина заплакала и отвернулась. Мужчина нахмурился.
- Где то ощущение чего-то безграничного, бескрайнего, океанического, которое было у нас до свадьбы? - всхлипывая, проговорила она.
- Прости меня. Прости. - проговорил он, обнимая ее за плечи. Я не хотел. Просто день был очень напряженный. Эта постановка доведет меня до ручки. Я принял новую актрису - вместо той Мэлани, помнишь? Может она хоть делу поможет.
- Молоденькая?
- Ну, хватит же! Ты же знаешь, что кроме тебя у меня нет женщин!
- Правда? - улыбнулась она.
- Правда. - сказал он и обнял ее еще крепче.
- Скоро рождество. Мы поедем к Грантам в этом году?
- Обязательно. Ты же знаешь, как они нам рады. Негоже подводить стариков, тем более в такое время.
- Надеюсь, они выбросили тот старый диван. На нем так неудобно спать. У меня после него на утро вся спина болит. Кстати, заходил Уэсли.
- И что ему надо?
- Да как обычно, компанию. Я сказала, что ты будешь поздно.
- И он расстроился?
- Я просто не знаю, что с этим делать. Поговори ты с ним.
- И что я ему скажу?
- Скажи, что завязал. Что теперь все по-другому.
- Завязал. - заулыбался он.
- Ну, придумай же что-нибудь! Ты же знаешь, что мне не нравится, когда он к нам приходит.
- Придумаю. - сказал он и обнял ее еще крепче. Мне так нравится, когда ты сердишься.
- Да ну тебя!
Уто было особенно свежим. То ли от за ночь выпавшего снега, толи от того, что наконец удалось выспаться. Без четверти десять. За окном слышны резкие скребки. "Старина Уэсли, и чего тебе не спится". - подумал он, мягко ворочась в постели.
- Стенли, ты уже встал? - тихо донеслось из-за приоткрытой двери.
- Похоже на то.
- Звонили Гранты - они ждут нас к шести вечера.
- И чего это старикам не спится? Слышишь - и Уэсли уже на ногах.
- Ладно тебе ворчать. Хотя бы в рождество.
- Все, все. Ты права. молчу.
Как и обычно в такое утро вот уже много лет подряд Стенли Диккенс чувствовал себя особо. Можно сказать, что в нем осталось что-то светлое, детское. Ему нравилось, когда в канун рождества выпадал снег, это добавляло происходящему некую сказочность. Еще маленьким он заметил, что если высунуть я зык и поймать на него снежинку, она, на миг обжигая, начнет медленно таять по краям и появится такое ощущение, будто вот-вот и она просачится сквозь язык. В детстве он был готов повторять это до бесконечности. Мать ругала его за это, так как Стенли часто болел или, как она обыкновенно повторяла, "не вылезал из соплей". Наверное, так происходит со всеми, кто ловит снег, - думал Стенли.
Случилось так, что в одно рождественское утро, они с отцом поехали в город на стареньком синем форде. Обычно они ездили вместе с матерью, но в этот раз ей нездоровилось и они поехали вдвоем, получив от нее список необходимых покупок. В машине было холодно и влажно. Хорошо, что мама не поехала, - сказал отец, - видишь, как. Да, - отозвался закутанный Стенли. По радио передавали какой-то детский хор. Стенли нравились рождественские песни и он тихо подпевал. Отец оборачивался и улыбался. Под колесами мягко поскрипывал свежевыпавший снег. На севере страны, где они жили, снег выпадал рано и подолгу не таял, и еще в марте вылепленные во дворе фигуры были как новые.
Они выехали на главную. Проплывавшие за окном дома были украшены праздничными герляндами разноцветных огоньков, становясь похожими на белоснежные пароходы, мирно покачивающиеся у причалов низких изгородей. Ощущение чего-то безграничного, бескрайнего, океанического захватило маленького Стенли. На мгновение у него даже перехватило дыхание.
В четыре часа дня уже начинало темнеть и все это великолепие потихоньку обретало ту необыкновенную, чарующую красоту. Казалось, пароходы приходили в движение, подмигивая разноцветными огнями, точно там наверху проходили танцы и с палубы доносилась веселая музыка. Двери кают были украшены праздничными венками с вплетенными в них игрушками и сладостями. Появляющимся картинам не было конца, и маленький Стенли не мог оторваться от вновь запотевавшего окна, успевая который раз протерать его, боясь потерять хоть на мгновение это чудо.
Автомобиль свернул за угол, а вместе с этим замелькали все новые корабли, которые Стенли уже с трудом стал различать. Неожиданно Стенли резко рвануло вперед и он больно ударился о спинку переднего сидения. Откуда-то спереди послышался глухой и тяжелый звук. Машина остановилась. Еле слышно раздался чей-то крик. Стенли не мог понять, что произошло. Подняв голову, в мягком свете все тех же корабельных огней, он увидел бледное лицо обернувшегося к нему отца. И вновь его дернуло, но в этот раз уже назад. Машина быстро набирала скаорость. Окно окончательно запотело и пароходы слились в одну световую полосу. Неожиданно стало холодно и вместе с тем душно. Кажется, снова пошел снег.
***
- Какие картины ты ему покажешь?
- Я сам еще не знаю. Да и что, если мне с ним вообще не удастся поговорить?!
- Да все будет хорошо! Вот увидишь.
Две теплые ладони скользнули по его щекам.
- Подожди. Может, вот эти две?
- А мне вон та больше всего нравится. В ней есть ощущение чего-то безграничного, бескрайнего, океанического.
- Ты говоришь прям как мой отец.
- Ха!
- Тогда я возьму эти три.
Легкое покалывание в правой стороне груди. От волнения, новерное. Да, точно, от волнения. Поспать не удалось - всу ночь лезли мысли о предстоящей встрече. Чем же это все обернется? Что из того, что намечено притвориться в жизнь, а что рухнет, похоронив под собой столькие часы непонятного состояния, когда на прямоугольном окне холста появляются понятные только создавшему их сочетания цветовых оплеух, линий, точек.
Долго завязываются шнурки. Немного кружится голова. Да и душно вообще. Наверное, будет дождь.
- Мне поехать с тобой?
- Да нет. Оставайся. Все будет хорошо.
Она верит в успех. Верит потому, что верит в меня. Но я хочу, чтобы она немного сомневалась. Так и есть. Волновалась бы, когда представляла б меня в кругу этих прифрачных стариков. Она как и я терпеть не может всю эту смеющуюся рухлядь. Странное ощущение.
Дверь за мной долго не закрывается. Смотрит вслед. Может, мне не ехать? Не могу - Патрик будет ждать. Я ведь обещал ему. А что будет, если он действительно протащит мои картины до выставки? Нет, об этом сейчас рано. Остальное вы знаете.