Аннотация: Недотрэш. Почетное тринадцатое место на трэш-конкурсе. Не 12-е и не 14-е, а именно тринадцатое, что замечательно.
ДЕД ПО ИМЕНИ СМЕРТЬ
Клаус трясущимися руками сунул в рот сигарету.
Стараясь не смотреть вперед, на елку и на то, что лежало под ней.
Стараясь вообще никуда не смотреть.
- Когда это закончится, шеф? - тихо спросил Манкин.
Щелкнула зажигалка.
- Когда Новый Год пройдет, - Клаус затянулся. - Когда пройдет этот гребаный Новый Год, а дед уберется к себе в преисподнюю. Только тогда, сержант. А до тех пор нам остается лишь бегать по его следам и собирать трупы.
Манкин поежился.
Елка стояла на небольшой площадке перед школой, обтрепанная жердина метров пять в высоту, почти лысая. Детские головы висели на ветках, раскачиваясь и роняя на землю кровавые капли. Головы подростков - на нижних ветках, головы первоклассников - на верхних. Обезглавленные тела лежали вокруг елки, образуя правильный круг, словно в хороводе.
- Сколько в школе учеников... было? - спросил Клаус.
- Тридцать пять. Все здесь лежат.
- Как всегда. Ни одного на развод не оставляет. Уже пятая школа за неделю. Так мы все скоро вымрем.
- Страшный дедушка, - Манкин закрыл школьный журнал, поставил маркером жирный крест на обложке и подошел к костру. Потом долго смотрел, как пламя пожирает страницы.
Из-за тяжелых туч выглянула щербатая луна, осветив изуродованные стены школы и притулившиеся около нее сараи.
- Шеф, а правда, что год назад дед только в три школы наведался?
- Правда. А два года назад - вообще в одну. Счастливое было время. Говорят, у него аппетиты растут.
- Он же детей не жрет, - удивился Манкин.
- Он их мучает. Страданиями питается. Такой вот уникум.
Клаус выбросил окурок.
- Ладно. Чего титьки мять. Я пойду доложусь мэру. А ты вызывай машину с мясокомбината. Пусть тела заберут. Головы оставь висеть. Украшение все-таки. Какой-никакой, а праздник.
Клаус пошел к ожидающей его машине. По пути обернулся:
- Да, чуть не забыл. Школу снести. Чтоб утром камня на камне не осталось.
- Знаю, шеф. Как всегда вобщем.
- Ага, как всегда.
Клаус с трудом забрался в автомобиль, кинул шапку на заднее сидение, посидел немного, отогревая пальцы дыханием. Потом меделнно тронулся к городской ратуше.
Снег валил уже хлопьями, скрывая дома в крутящемся месиве. По пути попался раздолбанный фургон с надписью "Мясокомбинат". Притормозил дребезжа, из кабины высунулся Панченко, как всегда пьяный и веселый:
- Клаус! Опять нам дед сырье подбросил?
Клаус медленно проехал мимо фургона, не останавливаясь и не отвечая, только неопределенно махнул рукой в сторону школы.
- Че с ними делать-то? - крикнул вдогонку Панченко. - Консервы снова крутить? Весь склад мороженной человечиной завален.
"Мне бы твои проблемы" - подумал Клаус. Не любил он этого раздолбая.
Город был большой. Рассказывали, что когда-то в нем жили несколько миллионов человек. Сейчас оставалось чуть больше десяти тысяч, основная часть из которых ютилась в коммуналках центральных кварталов. На улицы уже несколько месяцев почти никто без особой надобности не вылезал. Многие дома были завалены снегом по самые крыши. К подъездам тех, где еще жили, вели узкие протоптанные тропинки. Кое-где слабо светились завешанные изнутри одеялами окна.
Деда он увидел как только вывернул на проспект Победы.
Тусклые фонари освещали сгорбленную двухметровую фигуру в красном полушубке и с огромным мешком цвета хаки за спиной.
Клаус остановил машину в десяти метрах от деда и вышел, предварительно выудив из-под сиденья "калашников". Дед ехидно глядел на него, почесывая густую белую бороду, и что-то жевал.
Клаус не целясь выпустил в деда очередь. Сухой треск отразился от ближайших домов и затух в белом снегопаде. Дед повел плечами, стряхивая засевшие в полушубке пули. Клаус подошел ближе и снова нажал на крюк, отстраненно наблюдая как пули отскакивают от румяной ехидной физиономии.
- И не надоело тебе, милок? - поинтересовался дедушка скрипучим голосом. - Сколько раз ужо...
- Не надоело, старый. Работа у меня такая.
Клаус вернулся к машине, открыл багажник и достал тяжелую трубу базуки. Взвалил на плечо, опустившись на колено. Отработанным за несколько лет движением проверил механизм спуска. Нажал на гашетку. Огненный шар вспух рядом с дедом, на мгновение закрыв его пламенем. На дорогу рухнул телеграфный столб, в соседнем доме повылетали стекла. Когда пожар утих и снова стал виден валивший с темного неба снег, дед встал и отряхнулся.
- Прям традиция у тя какая-то, милай. Пулять в бедного старика из пушек, прости господи.
- Ага, традиция. Ты мне лучше скажи, когда нас в покое оставишь?
Дед потешно скривился, поправил сползший набок картонный нос и почесал бороду.
- Как когда? Ужель не помнишь? Ишо несколько деньков - и свалю на покой. До следующего года.
- Пять школ, старик. Пять. Ты скоро весь город без детей оставишь.
- Значицца, судьба у вас такая, милай. Ниче не попишешь. Ты лучше нарожай за год поболе. Да и горожанам своим скажи. Демографию, милай, надо поправлять. А то вымрете тута, че я без вас делать буду?
- Сдохнешь.
Клаус кинул базуку обратно в багажник, сплюнул и сел в машину.
- Ты уж потерпи, милок, - дедушка по-доброму прищурился. - Ишо немного осталось.
Клаус тронул с места, потом нащупал за пазухой "макаров" и, проезжая мимо деда, влепил тому очередную пулю в голову. Дедушка поймал ее зубами, не напрягаясь.
- Не серчай, милай.
- Козел, - Клаус прибавил газу и укатил дальше к ратуше, оставив деда в снежной пыли.
*******
- Уже пятая, - сказал Клаус.
Мэр сидел за столом, потягивая коньяк из бутылки.
- Сколько осталось?
- Вроде бы двенадцать. Сколько детей не знаю - тебе виднее. Сегодня он прибил тридцать пять. Разложил как всегда в виде хоровода вокруг елки, а головы развесил вместо елочных игрушек.
- А кишки - снова вместо серпантина?
- Нет. В этот раз не стал.
- Хороший знак. Выдыхается.
Мэр встал и прошелся медленно из угла в угол, заложив руки за спину.
- Хороший, не хороший, а детей в городе скоро не останется, - сказал Клаус. - Он у нас еще целую неделю юродствовать будет. А через год, думаю, совсем добьет.
- Ну это еще бабушка на двое сказала, - усмехнулся мэр. - Мы народ живучий.
- Бабушка может и сказала, а вот дедушка - не говорит. Только делает.
Мэр остановился и пристально посмотрел на него подслеповатыми глазками, почти скрытыми в жировых складках.
- Ну и что ты предлагаешь?
- Сам знаешь. Уничтожить.
- Как? Ты же говоришь, его даже гранаты не берут. До тебя старый шериф огнеметом пробовал - тоже бесполезно.
- У него есть логово. Там он уязвим. По слухам.
- По слухам...
- Скажи, где его логово. Остальное я беру на себя.
- Не могу, Клаус, - мэр помотал щеками. - Неполиткорректно это. Дедушка, конечно, злой. Приструнить бы его не мешало. Но о его логове ты не знаешь того, что знаю я.
- И что же ты знаешь?
- Лучше тебе этого не знать. Имя деда - Смерть. Воевать с ним бесполезно. Тем более в его логове.
Клаус вздохнул.
- Значит опять детские трупы собирать, да консервы из них делать?
Мэр развел руками.
- А когда все вымрем, ты кем командовать будешь?
- Ну это удар ниже пояса, дорогой шериф. Не волнуйся, я найду кем командовать.
- Не сомневаюсь. Наверняка в другой город подашься.
Мэр напрягся.
- А что ты знаешь о других городах?
Клаус пожал плечами.
- Ничего. Как и все. Знаю, что они где-то есть. Мы ведь тоже есть.
- Да, мы есть... Вообще, тебе следует улицы патрулировать. Свободен.
Уже у двери Клаус обернулся.
- А если я скажу, что знаю, где его логово?
- Не знаешь, - рассмеялся мэр. - Не можешь знать. Карта есть только у меня. А я с ней никогда не расстаюсь.
Когда стреляешь с трех метров в голову из "макарова", головы обычно не остается. Так было и в этот раз.
Череп мэра разлетелся вдребезги, забрызгав мозгами стол с бумагами, скатерть и занавески. Кусок лобной кости шмякнулся в тарелку с недоеденным лимоном. Жирное тело грузно рухнуло на ковер.
Клаус спрятал пистолет и подошел к трупу.
- Не расстаешся, говоришь.
Карту он обнаружил в нагрудном кармане роскошного, с переливом, пиджака. Внимательно рассмотрел ее с разных сторон, проверил наличие тайных пометок (не нашел их), и сунул рядом с пистолетом, прихватив со стола недопитую бутылку и ключи от мэрского автомобиля.
*******
У мэра была старая "Волга 2410", раздолбанная, с лысыми шинами и фигуркой оленя на капоте, снятой когда-то с обкомовской "чайки".
Ехал Клаус долго. Скрытый снежным покровом тракт был прямым и гладким, словно только что построенным. Наверное, им уже очень давно никто не пользовался. Фары выхватывали из темноты столпившиеся вокруг черные деревья и покосившиеся столбы с проржавевшими насквозь дорожными знаками.
Когда дорога взобралась на холм, за которым, судя по карте, скрывалось дедово логово, Клаус остановил машину, вылез и посмотрел вниз.
Это был город. Может не такой большой, но все же город. Особняки и покосившиеся избы окраин, многоэтажки центра. Улицы были погружены в темноту, только кое-где светились окна, да ближе к реке встречались горящие фонари, в свете которых мелькали редкие тени.
Он подъехал к первым домам, достал многозарядку жуткого калибра (мэр любил оружие, превращающее с сотни метров людей в клочья), разбил тяжелым прикладом боковое стекло и выставил ствол наружу.
По улицам бродили деды. Их было много. Пока Клаус добрался до центральных улиц, он прибил целый десяток - разных дедов, маленьких и больших, в красных и синих полушубках, с длинными и короткими бородами, с мешками и без. Иногда он останавливался рядом с домами, в которых светились окна, входил внутрь и разносил всех из своей пушки, оставляя на стенах квартир кровавые пятна. К центру он приближался кругами, стараясь посетить все улицы этого города. Кто-то стрелял в ответ, но пули отскакивали от его кожаной куртки, ибо пришельцу здесь ничего не грозило.
Когда в городе не осталось ни одного живого деда, он выехал на главную площадь.
Последний дед стоял в центре, у какого-то полуразрушенного памятника. Ехидную физиономию с красным потрескавшимся носом Клаус узнал сразу, пусть все они в этом городе были почти на одно лицо.
- А вот и ты, милай, - сказал дед. - Как там тебя, Клаус, да?
- Да.
Дедовы красные рукавицы вытянулись, превращаясь в металлические зазубренные когти. Клаус заметил блестевшую на них, еще не засохшую кровь.
- Теперь ты гость, а не я. - Дед все также ехидно улыбался. - Убить тебя невозможно. Но я все-таки попытаюсь. Авось получицца.