Аннотация: Мой диагноз известен мне уже давно. Анорексия. Это звучит как приговор, а не план к действиям.
С каждым днем мне все больше казалось, что я растворяюсь в зеркале. Я все чаще перестал узнавать человека, что стоял напротив меня - таким хрупким и ломким казалось его тело.
Я уже не знал, что будет дальше. Я просто не хотел знать, что будет дальше.
Каждый день цифры все падают и падают, а я остаюсь смотреть на них. Я просто бесшумно стоял и смотрел, будто все это меня не касается.
Наверное, это действительно ужасно, потому что я уже не могу смотреть на разнообразную еду, которую мне изо дня в день все предлагают, я уже не могу.
Мое тело покидают силы, и каждый день я с трудом заставляю себя встать с кровати. В глазах начинает почти мгновенно плыть, и пару секунд я стою, держась за стены, чтобы не упасть на пол.
На моем теле слишком легко стали появляться разные царапины и синяки. Мне ничего не стоит, чтобы их получить.
Раньше такого не было.
Я буквально рассыпаюсь на части. Я уже не могу смотреть на клоки волос в раковине. Мне не хватает сил заставить себя проглотить витамины, которые могли бы помочь мне.
Эти две лишних калории кажутся мне чем-то ужасным. Будто все станет намного хуже, если я помогу себе этими таблетками.
На самом деле, я просто потерял направление, по которому должен идти вперед.
- Джерард, поешь, а?
Я смотрю на моего милого Фрэнка, который сидит напротив меня и умоляюще смотрит. В его глазах стоят самые настоящие слезы.
Он не может смотреть, как я медленно умираю.
Я киваю и честно пытаюсь заставить себя положить в рот ложку жидкого куриного бульона. Слезы начинают течь по моим щекам, когда я через силу заставляю себя открыть рот. Я уже почти подношу ложку, но потом она с глухим всплеском падает снова в тарелку.
Я сползаю на пол, дергая себя за волосы. Я плачу от того, что делаю больно всем вокруг. Я так сильно хочу попросить за все прощения, но слова застревают в горле.
Мой диагноз известен мне уже давно. Анорексия.
Это звучит как приговор, а не план к действиям.
Анорексия начинается в головах.
- Почему бы тебе, Фрэнки, не положить меня в лечебницу, чтобы я?..
Я хочу добавить, "чтобы я там умер спокойно", но молчу, крепко сжав губы.
- Чтобы ты и там ничего не ел? Джи-Джи, это... все будет хорошо. Обязательно все, черт возьми, будет хорошо!
Я киваю, зажмурив глаза. Я пытаюсь снова сесть за стол и съесть хоть ложку бульона. Но через девять минут (я засекал) отодвигаю тарелку и грустно улыбаюсь.
Фрэнк кивает и выдавливает из себя улыбку, но глаза его продолжают грустить. Он забирает тарелку с бульоном и ставит в раковину, покачивая головой.
Горячая кружка уже не в силах согреть мои озябшие руки.
Самое большое испытание - становиться каждый день на весы, в надежде, что цифра стала больше, но она все уменьшается.
Фрэнк забил тревогу, когда весы показали меньше сорока пяти килограмм.
Я улыбался и говорил, что это еще слишком много. Непозволительно много.
Что же теперь, когда эта цифра уже меньше отметки в тридцать пять килограмм?
Отходить от обморока стало вполне привычным делом. Я поднимаюсь, улыбаюсь Фрэнку, осматриваю руки и ноги на предмет новых синяков и ссадин. Обнимаю Фрэнки. Крепко-крепко обнимаю, всем видом показывая, что я все еще борюсь, что я не хочу умирать. Только не так.
Я честно пытаюсь есть, но не съедаю и больше двух-трех ложек какой-нибудь каши, если вообще уговариваю себя что-то съесть.
Через пять минут все оказывается в унитазе, а я на полу, яростно рыдающий и кусающий губы в кровь.
Иногда я смотрю на свои старые фотографии. И от этого становится настолько тоскливо и плохо на душе, что обламываю хрупкие ногти об твердый пол.
Я люблю долго-долго лежать в горячей ванной. Это создает мне иллюзию того тепла, что обычно разливается по телу вместе с пищей.
Одним утром я проснулся и не узнал себя в зеркале - настолько я был костлявый, бледный, желтый. С этого момента все зеркала завещаны черной плотной тканью.
В доме теперь нет ножей, ножниц и лезвий. В один день я устал бороться и решил закончить все быстро, без лишних мук. И веревок в доме нет тоже. Нет и таблеток, кроме неизменных витаминов.
Ночью я очень часто не могу спать, много курю, много смеюсь. Смеюсь я просто так, без причины. Смех мой похож на последний крик умирающего.
Фрэнки всегда улыбается, кивает и помогает мне. Фрэнки исправно каждый день пробует кормить меня с ложечки.
Фрэнки терпеть не может врача, который как-то раз сказал, что мне уже ни чем не помочь. Врача, который сказал, чтобы он перестал пытаться что-то исправить. Именно поэтому мой Фрэнк продолжает пихать в меня еду, а потом только улыбается, когда я буквально выползаю из туалета и судорожно рыдаю.
Его грустные надломленные улыбки дают мне веру, что все обязательно будет хорошо.
Фрэнки доказывает мне, что я не один.
Я очень люблю Фрэнки и не хочу ему делать больно. Я просил его уйти, но он только мотал головой и говорил, что никогда не оставит меня одного. Я плакал вместе с ним.
Я твердил, что я не хочу умирать. Я повторял это как мантру. Каждый день, каждый час, каждую минуту.
Он говорил, что никто и не собирается умирать. Он говорил, что смерть - слишком просто. Он говорил, что я - невероятно сильный.
Я уже больше не вставал на весы. Я больше не поднимался с кровати. Я больше не читал книг. Я больше не грел руки о кружку горячего чая.
Я больше не верил.
Фрэнк сидел рядом и крепко держал меня за руку. Это прикосновение - мое все. Он все уговаривал, чтобы я его не покидал, а я кивал и говорил, что клянусь. Я изо всех сил в ответ сжимал его широкую ладонь.
Я...
Я в один день просто не проснулся.
Фрэнк сидел рядом и грустно смотрел на мое замерзшее тело.