Весна восемьдесят пятого, апрель, Киев. Я - счастливая мама, не слишком еще привыкшая к этому гордому званию. Моей дочечке - месяц от роду. Муж на работе, он у меня музыкант, и в этот день должен прийти довольно поздно - ранняя репетиция, плавно переходящая в поздний концерт. А у меня море хлопот - накормить малышку, постирать подгузники и пеленки, погладить, погулять. Но мне эти хлопоты только в радость. С утра напеваю песенку: "Аннушка, Аннушка, если бы ты знала, Аннушка, Аннушка, как ты мне нужна". Мою песню прерывает звонок в дверь. На пороге - соседка, ее сынишке всего две недели от роду. На Лариске лица нет:
- Ты слушаешь радио?
- Неа, я его терпеть не могу.
- Киевское море, прорвало плотину, волна идет на нас.
Меня ее слова совершенно не испугали:
- Ну и что? А нам-то?
Я жила в Киеве не так давно, и о Киевском море имела крайне отдаленное представление. Пока жила во Владивостоке, я о нем и не слышала никогда. Приехав в Киев, было не до него: пока свадьба, пока обмен документов, прописка, поиск работы. Плавненько подкралась беременность, и почему-то интересовать меня стали только дети, коляски, пеленки-распашонки. Какое еще Киевское море?
Для таких же грамотных, как я, сообщаю: Киевское море - ни что иное, как искусственное водохранилище. К своему стыду, до сих пор не имею представления, как далеко от Киева оно находится. Но, судя по всему, не настолько далеко, чтобы киевляне могли спать спокойно. Никогда на нем не была и быть не хочу, неприятные воспоминания отбивают всякое желание знакомиться со столь неординарной достопримечательностью.
- Ты что, дура? - истерически заверещала Лариска. - Мы же на левом берегу, да на песках, нас первой же волной смоет!
В такую перспективу верилось с трудом - как так, чтобы Киев вот так запросто смыло волной к чертовой бабушке? И это на нашей-то советской родине? Глупость какая, такого ведь даже в кино не бывает! Однако Лариска выглядела более чем напугано, а ведь она - коренная киевлянка. На всякий случай надо бы испугаться...
- И что делать? - растерянно спросила я.
- Что-что, манатки собирать! Живо! Скоро эвакуировать будут! Да много с собой не бери, только то, что поместится в коляску.
В коляску поместилось немного: детские вещи (пеленок-подгузников нужно было очень много, а о памперсах в то время в Союзе слыхом не слыхивали), новые джинсы мужа и мое новое платье. Деньги и документы легли в сумочку...
Полдня мы с Лариской дефилировали вокруг дома, с нетерпением выглядывая на дороге автобусы: ну не может ведь наше родное правительство забыть о грудных детях! Автобусы все не появлялись. Муж тоже. Телефона у нас дома еще не было, о мобильных и вовсе речи быть не могло.
Только к вечеру ситуация прояснилась. Оказывается, на одном из предприятий были учения по гражданской обороне. Не имея собственной радиосети, они арендовали киевскую частоту на время обеденного перерыва. И то, что должно было стать учебной тревогой для отдельно взятого предприятия, стало паникой для всего Киева. Люди срывались с работы: кто домой, кто в садики и школы за детьми. В транспорт было не протолкнуться, в магазинах выстроились дикие очереди за хлебом. А я только вечером сообразила, что не взяла "в эвакуацию" ни кусочка хлеба, ни банки консервов.
Вечером несколько раз объявляли и по телевизору, и по радио, что это была учебная тревога, что на самом деле Киевское море стоит себе спокойнехонько на положенном месте и никуда не собирается вытекать. А я еще много ночей не могла заснуть, прислушиваясь настороженно, не раздастся ли со стороны улицы шум приближающейся волны... Считала, что пережила кошмар. И не догадывалась, что то была лишь прелюдия к кошмару.
Апрель восемьдесят шестого, Киев. Двадцать шестого числа рано утром мой муж уезжал на гастроли, а потому, дабы мне было легче управляться с годовалой дочерью, накануне отъезда перевез нас к свекрови. Утром я поцеловала его и снова легла спать - никогда не встречала и не провожала, никогда не собирала на гастроли, он у меня парень самостоятельный.
Уже потом, когда мы снова встретились, он рассказал, как долго ждал автобуса на остановке. Было самое начало седьмого, люди начали собираться - хоть и суббота, а народу вечно не сидится дома, да и дачный сезон начался. А автобусов все нет. Чтобы не опоздать на поезд, мужу пришлось ехать на такси. Вот от таксиста и услышал новость о том, что на Чернобыльской атомной был взрыв. Принял за очередную сплетню: что за чушь, разве такое могло случиться? Хотя ведь месяц назад были с концертами в Припяти, проезжали мимо станции. Кто-то из ребят черно пошутил: "Представляете, если эта махина рванет?"
Для меня же этот день ассоциируется с похоронами. В доме свекрови, в соседнем подъезде, хоронили двенадцатилетнюю девочку, умершую от лейкоза. Потом мне это показалось знаком: двадцать шестое апреля восемьдесят шестого года, о Чернобыльской трагедии еще никто не знал, но именно в этот день хоронили девочку, умершую от лейкоза. Видимо, он бывает не только от радиации. Свекровь выходила посмотреть, именно от нее я и узнала эти подробности. Огромный город, высотные дома, где люди не знают ближайших соседей. Вот и о несчастной девочке дом узнал только в день ее похорон. И уже там, среди людей, пришедших на похороны, свекровь услышала что-то о Чернобыле. Никто не верил: глупости, мы ведь уже пережили "Киевское море"!
Слухи росли, родное до оскомины правительство молчало. Только двадцать девятого апреля программа "Время" выпустила информацию о том, что на Чернобыльской АЭС произошла незапланированная остановка реактора, но "ситуация под контролем, опасности для людей нет". После этого сообщения все киевские каналы рапортовали о том, что "все хорошо, прекрасная маркиза", что слухам верить не нужно, что надо жить, наслаждаться весной и прекрасной погодой, что скоро праздник, Первомай, и вообще, мы в Советском Союзе очень хорошо живем.
На душе было тревожно, но мы верили. Потому что деваться-то все равно было некуда. Мне даже посоветоваться было не с кем: все родные остались во Владивостоке, немногие киевские знакомые были "в зоне недосягаемости" - телефона не было не только у меня и у свекрови, но и у почти всех моих знакомых, а с годовалым ребенком не слишком-то наездишься по гостям. Связаться с мужем не было ни малейшей возможности. Свекровь - полнейшая тюха, с ней советоваться, собственно говоря, не о чем, получается что-то типа "тихо сам с собою". Свекор - из той же серии.
Потом было первое мая. Была чудная погода, и мы с ребенком целый день гуляли в парке. Судя по всему, не одни мы были такие легковерные - в парке было полно народу, и все с детьми. Первая зелень ярко сверкала на солнце, птички щебетали, все вокруг было такое светлое и радостное, такое мирное, и никак не верилось, что над нами незримо повисла смерть...
А людские слухи не смолкали. По телевизору нам упорно говорили о том, как все замечательно на чернобыльской станции, а люди начали массово разъезжаться. Заговорили о том, что вот-вот будет объявлена эвакуация, что дошкольников вывезут из Киева вместе с родителями. И я вспомнила, что у меня недействителен паспорт. Сработал закон подлости: восемнадцатого апреля мне исполнилось двадцать пять лет, и следовало вклеить в паспорт новую фотографию. Но я никуда не собиралась уезжать в ближайшее время, а потому даже и не вспомнила об этом. Потом же боялась остаться без паспорта: как без него отправляться в эвакуацию?
Помню девятое мая. Ветераны блестели медалями и орденами, но лица у всех были тусклые. И еще одна яркая деталь: никто не дарил им цветов. Народ вообще игнорировал цветы. Буйно цвела сирень, но ее никто не рвал. Тюльпаны стоили три копейки штука - народ равнодушно проходил мимо. Помню, как сидела в гостях у подруги, к ней пришел ухажер с шикарным букетом сирени, а подруга тут же выбросила его на мусорку у парадного, побоялась даже сунуть в домашнее мусорное ведро. Цветы воспринимались рассадником радиации.
В Киеве была жара, духота. Люди в транспорте задыхались, но никто не открывал окна: свежий воздух - смерть. Форточки в квартирах тоже были плотно закрыты: радиация. Дети "гуляли" только дома. Помню, ходил по Киеву анекдот, вроде как из жизни. Старушка торговала яблоками из собственного сада, расположила сумку с фруктами прямо на земле. Народ упорно проходил мимо. Один паренек решил "приколоться":
- Бабушка, а яблочки с радиацией?
Старушка, с роду не знавшая, что это за зверь такой, но частенько в последнее время слышавшая "модное" слово, ответила радостно:
- А как же, милый, конечно, с радиацией!
Народ дружненько накинулся на "Каберне". Говорили, красное вино помогает выводить радиацию. После "Каберне", ясное дело, с удовольствием лечились водочкой. Все саркастично улыбались: "Мы нынче не пьем, мы лечимся"...
...А эвакуировать нас, оказывается, никто не собирался. Народ кинулся в рассыпную, кто куда. Люди бросали работу, кто мог - брал отпуска, кто не мог - увольнялся. Главное - бежать, бежать из Киева без оглядки. А мне куда бежать? И с кем посоветоваться? Решила было в Ленинград, к очень-очень дальним родственникам, с которыми никогда в жизни не виделась. Правда, они уже были совсем немощные старички, и им явно было не до нас с дочерью, но ведь надо бежать, надо эвакуироваться самостоятельно.
Решение-то я приняла, но это было только полдела. Нужно было еще взять билеты. А к кассам оказалось невозможно подобраться: ни к авиа, ни к железнодорожным. Началась битва за билеты. Я стояла в очереди трое суток! На ночь, правда, все расходились, оставив только нескольких "дежурных" из числа добровольцев, дабы за ночь не образовалась новая очередь и наши старания не пошли прахом. Впрочем, трое суток я стояла в очереди, но билеты так и не купила. С трудом мне удалось созвониться со своими родителями, которые настояли на том, чтобы мы ехали к ним, то есть во Владивосток.
Быть может, кто-то еще помнит, что в те времена Владивосток был закрытым городом. Купить билеты можно было, лишь имея на руках пропуск. Родители расстарались, выслали мне его в кратчайшие сроки. Но вот тут-то и всплыл мой недействительный паспорт... Обычно вклейка фотографии в паспорт занимала две недели. Оформление пропуска в закрытую зону - минимум три недели. Сейчас уж и сама удивляюсь, как мне удалось все это оформить за десять дней.
Во Владивостоке друзья взяли мой костюм, в котором я приехала, "на экспертизу" (в доках, где ремонтируют атомные подлодки, были счетчики Гейгера). Цифру загрязнения мне назвать не смоги - шкалы не хватило, стрелка резко ушла за черту.
В Киев мы вернулись в конце августа. Город был полупустой, на каждом углу продавали фрукты, очень много фруктов. Появились даже бананы, которых я в Киеве до того ни разу не видела. Даже миндаль появился в продаже, почему-то зеленый - никто не знал, что с ним делать. И еще одно очень яркое воспоминание: тротуары, особенно в центре города, поливали почти круглосуточно. Самое интересное, что в конце года всем квартиросъемщикам пришел перерасчет за использование воды на четыре рубля.
Дабы сбежать от всепроникающей радиации, моему мужу, сугубо гражданскому человеку, пришлось продаться в рабство родной Советской армии. Из джазового музыканта он стал военным, зато смогли покинуть неласковый Киев на целых четыре года. Нас приютила Центральная Группа Войск, попросту ЦГВ. Еще понятнее - Чехословакия. И там мы с дочкой частенько демонстрировали "фокус" - прикладывали к верхней части груди, чуть ниже щитовидной железы, ножницы. Я - большие, дочка - маленькие. И ножницы держались, как на магните. Только не думайте, что мы прикладывали их к липкой от грязи и пота коже - только к сухой и, естественно, чистой. Сначала я сама была в шоке, потом привыкла. После возвращения в Киев в девяностом году ножницы еще держались, попробовала проделать это через пару лет - ножницы упали.
Прошло почти девятнадцать лет. Многое забылось. Про радиацию в Киеве практически не вспоминают. Специалисты говорят, что фон нормальный, "природный". Но нет-нет, да раздадутся новые слухи: "Слышала? В Чернобыле саркофаг рухнул"...