- Согласны ли вы, Тамара Семеновна, взять в мужья Андрианова Кирилла Александровича, делить с ним радости и печали, жить в здравии и болезни, в богатстве и бедности, хранить ему верность до последнего вздоха?
- Да! - с нескрываемой радостью ответила Тамара.
- Согласны ли вы, Кирилл Александрович, взять в жены Зельдову Тамару Семеновну, делить с нею радости и печали, жить в здравии и болезни, в богатстве и бедности, хранить ей верность до последнего вздоха? - с дежурной улыбкой на лице повторила заученный до смерти вопрос официальная представительница государства Российского, вся из себя подчеркнуто нарядная, с налакированной до блеска высокой прической.
- Да, - не раздумывая, ответил Кирилл. Под ложечкой что-то противненько засосало...
Глава 1
Они познакомились семь месяцев назад. Как приличные люди - встретились не где попало, на юбилее первого заместителя главы городской администрации по экономическому развитию города. Собралось приличное общество, все - сплошь представители деловых кругов или же городские начальники довольно высокого ранга. Даже губернатор области посетил сие мероприятие, а потому на вопрос: "Где вы познакомились?" ни Кириллу, ни Тамаре отвечать было не стыдно. Особенно этот вопрос радовал Тамару. Гордо вскинув очаровательную рыжую головку, она с неприкрытой гордостью за себя, любимую, отвечала: "На балу в мэрии!"
О, Тамара была в тот вечер исключительно хороша! В темно-зеленом платье с открытой спиной и высоким разрезом, при каждом шаге так кокетливо открывавшим очаровательную стройную ножку, с красновато-рыжими волосами, сверкавшими золотом в ярком электрическом свете она выглядела совершенно потрясающе! Правда, рядом с нею вышагивала еще одна красотка, не менее рыжеволосая, стройненькая, как осенняя золотистая березка - при взгляде на них просто глаза разбегались: ну до чего хороши, чертовки!
Если честно и откровенно, то вторая, та, что помоложе, была все-таки чуточку симпатичнее. И ощутимо стройнее своей спутницы. Но, несмотря на очевидную красоту, ее очаровательное личико ничем не привлекало: слишком правильные черты, взгляду зацепиться не на чем. Да, безусловно хороша, красива, как картинка, как обложка глянцевого журнала. А вот изюминки в ней не было. А потому та, что постарше, очевидно сестра, потому что, хоть девушки и не были слишком похожими друг на друга, однако родственность черт явно читалась на их непохожих лицах, явно выделялась в их тандеме.
Та, что постарше, обладательница восхитительно-гладкой, такой захватывающе-притягательной спины, хоть и не была так стройна, как младшая сестра, но с первого взгляда приковывала к себе мужское внимание. Не степенью оголенности, граничащей с чрезмерностью, не шикарными рыжими волосами, свободно ниспадающими и прикрывающими верхнюю часть спины от плотоядных мужских взглядов, но оставлявшими открытой куда более волнительную ее часть. Нет, притягивал к себе внимание некий изъян на ее лице.
Вообще-то вряд ли можно было с полным на то основанием назвать ее маленькую особенность изъяном. Просто губы ее были не совсем обычной формы, вот и вся изюминка. Просто уголки ее губ вели себя как-то странно, не особенно естественно, разлажено, как будто обиделись друг на друга за некую мифическую провинность и упорно досаждали друг дружке. Верхняя губя ее имела оригинальную форму, напоминающую чуть расползшуюся в стороны, чуть изломанную букву "М". В самом ее изгибе уже чувствовалось нечто хищное. Верхняя часть губы, слишком высоко вздернутая над нижней, оголяла ряд ровных, несколько мелковатых зубов. Уголки же ее очень резко устремлялись книзу, где столь же резко устремлялись вверх уголки нижней, полноватой и тоже чуточку изогнутой, сглажено повторяющей форму верхней сородички губы. В результате уголки губ все-таки смотрели больше вверх, нежели вниз, но тем не менее выглядела ее улыбка несколько неестественно, и при этом у губ появлялось какое-то странное выражение. Трудно было выразить словами, но создавалось впечатление некоторой хищности, небезопасности дамы, что так не соответствовало всему ее ангельскому облику. И благодаря маленькому дефекту ли, а может, напротив - украшению, абсолютно терялось несовершенство ее фигуры. А оно было. Пусть не такое и заметное, но оно было. При довольно скромной груди и тоненькой талии ее бедра казались чуть более крутыми, полными, чем следовало бы. Пусть чуть-чуть, пусть самую малость, но в результате эта малость существенно утяжеляла такую, в общем-то, стройную фигуру.
Похоже, Кирилл влюбился. Он никак не мог оторвать взгляда от губ новой знакомой, никак не мог решить для себя, нравится ли ему ее улыбка, или же она его отталкивает, пугает своею хищностью. И уже одно это создавало интригу, флер загадочности вокруг очаровательницы.
Тамара, довольно самоуверенная и привыкшая к мужскому вниманию, упивалась его влюбленным взглядом. Ах, ну и пусть не так уж и хорош - бывали у нее ухажеры и покрасивее, и повыше, зато этот взгляд... О, такой взгляд дорогого стоил! И Тамара благосклонно позволила обладателю не особенно яркой внешности быть ее кавалером в этот вечер.
Ну, а после... После были частые встречи, были прогулки при луне, но куда чаще их встречи проходили где-нибудь в уютном ресторанчике или в кругу друзей. Чуть позже стали встречаться уже вдвоем, одни, без свидетелей... И, как логическое завершение этих встреч - свадьба.
Нельзя сказать, что Кирилл так уж стремился поскорее окольцевать Тамару. Скорее даже наоборот. Его, в принципе, и так все устраивало: он всегда, в любую минуту имел возможность быть рядом с восхитительно-необычной Тамарой, для этого достаточно было лишь позвонить и договориться о встрече. Но однажды совершенно банально в их с Тамарой отношения влез ее любящий папочка, Семен Львович Зельдов.
Кирилл по обыкновению заехал за Тамарой вечером, как и было договорено заранее. Их нынешние планы ничем не отличались от обычных: легкий ужин в ресторанчике, потом, как обычно, интимное продолжение банкета уже у него дома. Похвастать шикарным загородным особняком Кирилл пока не мог, но им с Тамарой было вполне уютно и комфортно, и даже в некотором роде просторно в его двухкомнатной квартирке. Гостей туда приглашать они, естественно, не собирались, для гостей оба семейства имели более приличные дома.
Именно так они и планировали провести очередной вечер. А пока Тамара переодевалась в своей комнате (Кирилл подивился - что это с ней сегодня, ведь всегда была одета и причесана к его приходу, никогда не заставляла себя ждать!), гостя любезно пригласили на чашечку кофе.
Семен Львович, многоуважаемый генеральный директор знаменитой своими скандалами фирмочки с более чем скромным названием "Вторчермет-эко", высокий крупный мужчина с абсолютно седыми волосами, пышно обрамляющими блестящую лысину в стиле "опавшие листья", восседал за полированным овальным столом в гостиной. Изида Натановна, маленькая юркая женщина неопределенного возраста, подала мужчинам кофе на серебряном подносике и молча удалилась в свою комнату.
По-хозяйски придвинув к себе маленькую чашечку вместе с блюдцем, засунув в рот печенюшку целиком, Семен Львович радушно поинтересовался, едва выговаривая слова набитым ртом:
- Все гуляете, молодежь? Правильно, когда еще гулять, как не в молодости. А куда собрались, если не секрет?
Не почувствовав подвоха, Кирилл по-простецки поделился планами на вечер. Не всеми, естественно, только первой частью, официальной:
- Да сходим, поужинаем. В центре новый ресторан открылся, "Сольтерен" называется. Не слышали? Говорят, приличное место, и кухня довольно оригинальная. Сходим, проверим, посмотрим, что это за "Сольтерен" такой. Все лучше, чем слухами питаться.
- "Сольтерен", говоришь? Слышал, слышал, - покряхтел Семен Львович, тщательно изображая из себя старика, которым на самом деле пока еще не был. - А вот бывать не приходилось пока. Ну, сходите на разведку, потом впечатлениями поделитесь. А вообще какие планы?
- Вообще? - Кирилл неопределенно пожал плечом. Называется, каков вопрос, таков ответ. - Какие планы? Жить, работать, зарабатывать. Какие еще планы? Или вы имеете в виду бизнес? Вас интересует строительство?
Семен Львович крякнул со смешком, как будто негромко чихнул или подавился крошкой от печенья:
- В бизнесе, мил человек, меня прежде всего интересуют деньги и все, что с ними связано. Даже если это и строительство. Да только я не о бизнесе хотел с тобой поговорить. Бизнес - что бизнес? Бизнесом нужно заниматься на работе. А в кругу семьи не мешало бы от него абстрагироваться, а то как бы ненароком без семьи не остаться. Вот тебя, Кирилл Саныч, не беспокоит такое положение вещей? Тебе годков-то сколько?
Все еще не чувствуя подвоха, Кирилл честно ответил:
- Двадцать восемь.
- Вот, двадцать восемь, - удовлетворенно повторил Семен Львович. - Двадцать восемь! У меня в этом возрасте не только жена была, но и две девки на шее сидели. А потому мне было о ком заботиться, было к кому с работы спешить. А тебе? Так и будешь все новые рестораны проверять? И всех забот?! Хорошо устроился, парень! А жизнь, она серьезных любит, ответственных. Вот я, например, Изиду свою Натановну когда встретил, сразу понял - она. И рассупонивать долго не стал, через два месяца женился. Да и кто бы мне позволил рассупонивать?! Мне не то что ее папаша, уважаемый Натан Аркадьевич, земля ему пухом, башку бы снес. Мне б от родного отца досталось похлеще! Где это видано - порядочную девочку из приличной семьи выгуливать полгода без всяких обязательств! А сейчас что делается? Что творится, я тебя спрашиваю? А? Вот ты мне скажи - что же это такое творится?! О времена, о нравы! Тамарочка, невинное дитя, истинная красавица, редкая умница! Двадцать пять лет, и все одна и одна. Ну, может, и не совсем одна, так ведь замуж девочке давно пора. Изида моя Натановна в ее возрасте уже двоих детей нянчила, ходила по земле с гордо поднятой головой. А бедной Тамарочке только и остается, как прятать глаза от родственников. Ай-ай, бедная, бедная девочка!
Кирилл молча прихлебывал кофе. Вступать в беседу на столь скользкую тему не хотелось катастрофически. Да чашечка была столь мала, что опустела в два счета, а сидеть молча с незанятым ртом вроде как не совсем прилично, и ему таки пришлось вступить в диалог:
- Ну что вы, Семен Львович! Это же было раньше! Теперь времена изменились. Теперь принято семьи заводить не раньше, чем человек на ноги станет, карьеру построит. Лет этак за тридцать с гаком. Теперь женщины и сами не рвутся раньше времени замуж, у них теперь других интересов полно...
- Э, нет, - не согласился хозяин. - Ты, Кирилл Саныч, хрен с пальцем не путай! Это те не рвутся, что из бедных неустроенных семей, вот они, неприкаянные, несчастные, сами и пытаются себе хоть какую-то базу создать для последующей жизни. А благополучные девочки из приличных семей об этом думать не должны, у них другая задача, другая цель. Матушка-природа их женщинами, думаешь, зря создала? Им самой природой предназначено быть женами и матерями. Детей рожать - вот их главное предназначение. А детей рожать нужно в молодости, пока организм свеженький и крепенький, здоровый, одним словом. И тут тебе, Кирилл Саныч, переубедить меня никак не удастся. Даже и не пытайся. И с моей, отцовской позиции, Тамарочка моя уже начинает выходить из детородного возраста. А мы с матерью не можем позволить ей рисковать нашими будущими внуками, рожать, как ты говоришь, в тридцать с гаком. Здоровый внук может родиться только от молодой здоровой матери. Вот и получается, что ты, Кирилл Саныч, полгода мозги девочке пудришь, а замуж все не зовешь. Она-то, глупая, и так любить тебя готова, без заветного штампа в паспорте. А вот я, как отец, такого кощунства над родной дочерью не потерплю.
Кирилл покраснел. Если изначально этот разговор ему не особо нравился, то теперь он и вовсе вышел за рамки приятной беседы двух малознакомых людей. И, чего уж там, крайне мало приятного, когда почти посторонний человек давит на тебя авторитетом, принуждая принять решение, к которому ты еще явно не готов.
Семен Львович тем временем продолжал свою изобличительную речь:
- Как мужик я тебя прекрасно понимаю. А вот как отец - извини. А потому вот тебе мое напутственное слово - если Тамарочка тебя на самом деле интересует, пора уже принимать какое-то решение. Если же она для тебя так, финти-фиянти - это уже совсем другой коленкор. Для финти-фиянти ты себе, Кирилл Саныч, попроще кого-нибудь найди, из тех, что карьерой только и озабочены. Вот им твои финти в самую пору будут, у них самих одни фиянти на уме. А моя Тамарочка - девочка строгих правил, чай, не уличная, не заброшенная какая. Подходит - бери, в твои руки отдам с радостью. На нет же и суда нет, силой женить тебя никто не собирается. А вот голову морочить девочке не позволю - не для того мы ее с матерью ростили-лелеяли.
И, не успел Кирилл и головы поднять, не то что ответить на более чем откровенные речи Семена Львовича, тот крикнул:
- Тамарочка, ну что ты так долго копаешься? Гость вон уже заждался.
Словно по заранее оговоренному сигналу, двери Тамариной комнаты раскрылись, и она появилась на пороге, сияя каре-зелеными глазами и счастливой улыбкой:
- Все, я готова!
А Кирилл даже не смог ей улыбнуться - на душе кошки скребли.
Вот в этот-то вечер он и принял решение. Не столько под давлением будущего тестя, сколько самостоятельно, как ему казалось. За ужином в ресторане все больше отмалчивался, обдумывая ситуацию. Позже, уже дома, наедине, вроде как и не до размышлений уже было. И как-то так само собою получилось, что, откинувшись на подушку после горячечной любовной пляски, у Кирилла вырвалось:
- Ну что, Тамара, жениться будем, или как?
Та взвизгнула радостно, прижалась к его груди:
- Правда? Ты правда этого хочешь?!
Кирилл улыбнулся:
- Правда.
А действительно, почему бы и нет? Тамара и в самом деле божественно хороша, особенно вот эта ее завораживающая странная улыбка, больше похожая на оскал хищника. В постели тоже не разочаровывает. Ну а если еще и учесть, что не за папины деньги его привечает, как те многие, что были до нее, ведь и сама из небедной семейки, ведь ее папенька, достопочтенный Семен Львович, даже, пожалуй, еще и покруче его отца будет. И уж это обстоятельство вряд ли можно считать преградой на пути к загсу. Ведь папа не уставал ему напоминать о том, чтобы он не попался в сети ловкой охотницы за состоянием.
Глава 2
Кирилл родился в семье Александра Никаноровича и Ирины Станиславовны Андриановых в то время, когда они были обыкновенными советскими людьми, с обыкновенной советской зарплатой, соответствующей штатному расписанию каждого из них.
Ирина Станиславовна только-только окончила Политехнический институт, вернее, заканчивала его уже с Кириллом на руках, невероятным усилием воли заставив себя защищать диплом вместе со своей группой, несмотря на все прелести грудного вскармливания малыша. Не досидев дома до окончания положенного законом отпуска по уходу за ребенком, вышла на работу, отдав маленького Кирюшу в ясли. Не от жестокосердия - сугубо ради построения карьеры. Вышла сначала на неполный рабочий день, через полгода, когда сынок уже освоился в яслях, перешла на нормальный режим работы. Конечно, она не могла бы со стопроцентной уверенностью сказать, что вышла на работу только ради карьеры. Это, хоть и была правда, но неполная. Потому что зарплата ее была ох какой нелишней для молодой семьи!
Александр Никанорович был в те далекие времена простым работягой. Трудился на заводе крановщиком, ловил любую возможность заработать лишнюю копейку, потому что приходилось им с женой и ребенком снимать квартиру, а кто сказал, что это дешевое удовольствие? Днем работал, а по вечерам дома обкладывался учебниками - заочно учился в институте. Казалось бы, зачем крановщику, простому мужику, приехавшему несколько лет назад в город из деревни за легкой жизнью, высшее образование? И ладно бы техническое, как у супруги - это бы еще понятно. Так ведь не техническое, а торговое! Ну кто, скажите, в середине семидесятых мог предвидеть перестройку и все прелести жизни, связанные с нею?!
А вот у Александра Никаноровича такое предвидение было. Может, не предвидение - называйте, как хотите, а просто чувствовал мужик, что власть советская потихоньку загибается, что не может так продолжаться очень долго. А стало быть, назревают в жизни большие перемены. А в эпоху перемен кому хорошо живется? Только тому, кто вовремя сообразил, кто подсуетился, оказался в нужном месте в нужное время. Вот и надо заранее к этому теплому местечку подобраться, потому как искомое место определить гораздо легче, чем время "Ч".
Вот и корпел мужик над учебниками да над конспектами. Приятели по работе, такие же простые работяги, посмеивались над его чудачеством: эх, мол, Санька-то Андрианов совсем сбрендил, на торговлю намылился, да не с нашими рожами туда соваться! Не уставали в пивнушку его зазывать после работы, а то и на рабочем месте бутылочкой соблазняли.
Впрочем, нельзя сказать, что Саня был такой уж упорный да сознательный, что даже пивка себе никогда не позволял. Позволял, еще как позволял! Иной раз так расслаблялся, что о-го-го! Но - редко, крайне редко. Так редко, что даже любимая супруга не смела его упрекнуть, молча снимала с пьяного мужа ботинки и укладывала в постельку.
Невостребованный до поры до времени диплом о высшем торговом образовании лег в коробочку с документами. И пусть себе лежит, есть не просит. И вот тут-то, без предварительного предупреждения, без анонсирования, пришла Пятилетка Великих Похорон. Сначала один Генсек, обладатель пышных бровей и невнятной речи покинул такой уютный бренный мир, потом его сменщик, строгий дяденька с замашками Пиночета отправился вслед за ним. Последним из великой троицы был сухонький старичок, большой любитель передавать горячие пламенные приветы братским народам.
Советский народ насторожился: ай-ай, чего-то будет! Одни на кухнях обсуждали, чем все это закончится, другие давно знали, что ничем иным, кроме закономерного логического завершения, идиотизм под красивым названием "Социализм с человеческим лицом" закончиться не может. И, приняв стойку "На старт!", молча готовились к переменам.
Вот тогда Сане Андрианову и пригодился институт. Не диплом, нет - диплом ему вообще впоследствии не пригодился. А вот знания... Учился ведь не ради заветных корочек, сугубо для себя. А потому хорошо усвоил основные правила игры, основную формулу бытия: деньги - товар - деньги.
Да, любое дело начинается с того, что нужно вложить в него деньги. И к этому Саня тоже предусмотрительно подготовился. Правда, дражайшая половина, Ирина свет Станиславовна, в то время просто Ирочка, не очень-то обрадовалась перспективе вложить все с таким трудом сэкономленные средства в странное дело под названием "Кооперативное движение". Да муж в семье был отнюдь не условной единицей, и со слезами на глазах Ирине пришлось расстаться со сберкнижкой.
Первым делом Саша организовал на родном предприятии свой первый кооператив. Взяв в аренду у завода небольшой участок цеха да десяток станков, заказал в соседнем инструментальном цехе несколько специальных штампов, и начал изготавливать фурнитуру для пошивочных мастерских. В то время как раз в моду вошли всевозможные кнопки, клепки, металлические пуговицы "под джинсу", различные скобки и затейливые застежки для лямок да поясов. Мелочи, копеечное вроде дело, но фурнитура разлеталась, что называется, как песня, и первая прибыль не заставила себя долго ждать.
После того, первого кооператива, много еще было всякого, разного. Чем только Андрианов ни занимался! И челночный бизнес организовал, держал несколько контейнеров на рынке, и палатки со всяческими "Марсами"-"Сникерсами", с алкогольными да табачными изделиями, да все это было для него сущей ерундой, хлопотным, но не особо прибыльным делом. А хотелось чего-то пусть и хлопотного, но более существенного, хотелось крупного дела, хотелось настоящего бизнеса. А все крупные жирные куски распределили между собой те, что мордами вышли, кто никогда не стоял у станка, не марал белых своих ручек машинным маслом да технической грязью. Не подпускали бывшего крановщика к той заветной кормушке, где водились самые жирные щи, да со сметанкой.
И хорошо, что не подпустили. Потому что те, что стояли у той кормушки, вскорости перестреляли друг друга, а сама кормушка в конечном итоге досталась людям с явными криминальными наклонностями. На Андрианова же никто не охотился - для "охотников" он был в то время мелкой сошкой.
Однако потихоньку да помаленьку, а таки удалось Александру Никаноровичу подобраться к более крупному бизнесу. Сначала, договариваясь о доставке уже закупленного товара, познакомился с нужными людьми, потом и вовсе втерся в доверие, вошел в долю. Базарно-лоточный бизнес удачно перепродал, вложив деньги в перевозки. Стал зарабатывать посредническими услугами между государственной железной дорогой и частным потребителем, то есть желающим осуществить перевозку груза по железной дороге. Там деньги были уже куда более существенные, тем более что клиентами Андрианова, в основном, становились иностранцы, не имеющие прямого доступа к железнодорожному начальству.
Постепенно отвоевал себе этот кусок рынка. Потом добавил к нему морские перевозки. А уже после, заключая сделки на перевозку тех или иных товаров, каким-то образом подключился к строительному бизнесу. Вернее, непосредственно строительством Андрианов не был занят, а вот стройматериалами занялся вплотную. Но и перевозки бросать не собирался - кто ж откажется от хорошего куска мяса? И, уже поднявшись в полный рост на перевозках да на стройматериалах, облюбовал одну идейку: построить деревообрабатывающий заводик. Свой, собственный. Не купленный, а любовно выстроенный, можно сказать, собственными руками от и до, от фундамента до самой крыши. Оборудовать его по последнему слову науки и техники, а тогда уже гнать качественную доску хоть внутреннему потребителю, хоть на экспорт. Потому как российский лес на мировом рынке ценится довольно высоко. Да и дома, внутри страны, этот товар всегда востребован, а особенно теперь, когда вокруг одна сплошная стройка, потому что народ, пусть пока и не весь, научился жить по новому порядку, когда частная собственность стала уважаться, охраняться законом по-настоящему, не как раньше, когда такое понятие, вроде, и существовало, но считалось чуть ли не постыдным, мещанским, потому что "все вокруг народное, и все вокруг мое". А "только мое" считалось признаком жлобства и жадности.
Вот так, потихоньку, маленькими шажочками, а стал-таки Александр Никанорович к предпенсионному возрасту миллионером. Не особо крутым, не мульти, а просто миллионером. Состояние его к описываемому моменту составляло где-то шесть-семь миллионов, и все сплошь в "убитых енотах". А точнее и сам Андрианов сказать не мог. Потому что денег у него... не было. Вот так бывает - вроде и миллионер, но без денег. И никогда-то у него их не было, ни когда только вступил на эту дорожку, ни когда шагал по ней уверенной поступью. Ни теперь, когда все чаще стал задумываться пусть не о заслуженном отдыхе, но хотя бы о небольшом отпуске где-нибудь на Канарах, на Мальдивах. Да что там Канары с Мальдивами! Он бы с несказанным удовольствием повалялся под солнышком хотя бы на Черноморском побережье! Да пусть не на море, пусть на малую свою родину, в деревеньку с романтичным названием Беленькая съездить, сенца накосить, огород вскопать, на утренней зорьке с удочкой посидеть, насладиться тишиной, нарушаемой лишь лягушачьим кваканьем да стрекотом кузнечиков, и свежим воздухом. Да где там! Работа, работа, работа! Жизнь прожил, а что видел? Телефон, факс, ксерокс, да бесконечные полированные столы с маленькими флажками стран участников переговоров.
Денег, и тех не видел. Не мог подержать в руках, полюбоваться, даже посчитать толком - и то не мог. Потому что были они у него чисто номинально. Вроде все до единого предприятия исправно приносили прибыль, не было среди них ни единого убыточного. Но вся прибыль, буквально до копеечки, уходила на развитие бизнеса. Сначала прибыль от первого кооператива вкладывал в челночный бизнес. Потом прибыль от челночного - в алкогольно-табачный. Потом - в перевозки, потом в стройматериалы. Если раньше хоть как-то еще мог позволить супруге потрынькать, посорить деньгами, то теперь, затеяв стройку деревообрабатывающего заводика, снова пришлось потуже подвязать пояса, как в былые времена. Потому что заводик этот, любимое детище Андрианова, уже который год пожирал все, что было возможно. Потому что прибыли это предприятие пока еще не принесло ни копейки, пока только тянуло на себя все свободные средства. Но уже скоро, уже очень скоро должен был заводик выйти на полную мощность! И вот тогда...
А что тогда? Это дражайшей Ирине Станиславовне, главной помощнице и соратнице по бизнесу и по жизни в целом, Александр Никанорович мог обещать угомониться и почивать на лаврах, проедая прибыль от раскрученных проектов. Сам прекрасно знал - такая спокойная жизнь, хоть и беспредельно сытая, не для него. От такого покоя он вмиг окочурится. Нет, чтобы жить, нужно работать, непременно нужно заниматься тем, что любишь и умеешь делать. А что еще он по большому счету умеет, как ни работать? Тогда почему бы к деревообрабатывающему заводику не присоединить кирпичный? Или, скажем, цементный? Вполне логичное и последовательное продолжение. А уж Ирину Станиславовну он как-нибудь убедит.
Вот так и оказалось, что хоть и вырос Кирилл в семье весьма небедной, но разбалованным сверх всякой меры не стал. Знал цену деньгам, не позволял себе шиковать более положенного. Получилось, что начало его жизни ничем не отличалось от жизней миллионов его сверстников. И лишь к переходному возрасту положение семьи стало меняться в лучшую сторону. Но настолько плавно, незаметно, что ни Кирилл, ни его родители даже, кажется, не отдавали себе отчета, что уже оторвались от подавляющего большинства простых россиян. А потому никто и никогда из семейства Андриановых не ощущал себя ни высшей расой, ни кастой избранных, ни кем-то там особенным.
Просто, когда появилось чуть-чуть больше денег, в девятый класс Кирилл пошел не в свою родную школу, а в недавно открывшийся в городе лицей. Многого там насмотрелся. Придурков вокруг хватало. Была в лицее одна супер-крутая группировка, в которую мечтал войти, пожалуй, каждый нормальный ученик. Потому что только на членов той команды девчонки смотрели с восхищением. При этом мало кто не понимал, что в той компании нормальным людям, в принципе, делать нечего. Кто знает, может, и стал бы Кирилл одним из них, потому что, чего скрывать, сам-то он туда рвался, как и все остальные ребята, да в компанию придурков его не приняли. Потому что каждый из той компании приезжал в лицей на Мерседесе с личным водителем, а Кириллу приходилось пользоваться обыкновенной школьной развозкой. Правда, автобус был тоже довольно навороченный, не побитый годами и родными российскими дорогами Икарус, но все-таки это был всего лишь автобус, это было общее достояние. А ничем своим, личным, Кирилл похвастать не мог.
Одевался вполне неплохо - ребята из его бывшего класса обзавидовались бы. Но и не настолько шикарно, как те, которые входили в компанию придурков. Вернее, сами-то пацаны считали себя элитой, но на самом деле иначе, как малолетними придурками их могли воспринимать разве что собственные родители.
Так и получилось, что у Кирилла буквально ни разу в жизни не возникло ситуации, когда бы он смог почувствовать себя лучше других, сверхчеловеком, этаким хозяином жизни. Ни в чем не нуждался, имел все необходимое, даже немножечко сверх того. Но настолько немножечко, что основанием для особой гордости, даже гордыни, этот излишек не мог быть при всем желании. Получил нормальное высшее техническое образование, нормальный диплом нормального синего цвета. Никаких Оксфордов, никаких Сорбонн не заканчивал - так что опять же повода для особой гордости не было.
Во время учебы в институте в свободное время поработал немножко с отцом, набрался какого-никакого опыта ведения бизнеса, поварился в соусе торговли стройматериалами, а после защиты диплома начал собственное дело. Не полез в ту область, где ничего не соображал, не пытался убежать от того, чем занимался все эти годы, что само пришло в его жизнь. Так что от стройматериалов ему теперь уже, видимо, никуда не деться. Да только нынче он ими не торговал, он сам их теперь закупал у отца. А уже потом под разумным руководством Кирилла эти стройматериалы превращались в коттеджи повышенной комфортности. То есть занялся Кирилл строительством. И неважно, что непосредственно в строительстве разбирался не особенно хорошо. В строительстве пусть разбираются прорабы. Его же, Кирилла, задачей было организовать, наладить строительство. Найти заказчика, заключить договор, максимально выгодно закупить необходимые материалы, отследить, чтобы минимальными затратами были соблюдены все нормы строительства. А вот ходить в спецовке по стройплощадке в защитной каске и кричать крановщику "Вира" да "Майна" у него необходимости не было. Этим пусть занимаются профессиональные строители.
Дело пошло. Теперь уже не только супер-пупер крутые бизнесмены могли себе позволить жить в ближайшем пригороде в шикарных особняках. Нынче даже скромный бизнесмен, тот, что из прослойки между низами и верхами, любовно собственными руками копеечка к копеечке сложивший за годы независимости некоторое благосостояние, начинал задумываться об индивидуальном коттедже. И поэтому фирма Кирилла вполне процветала. Не настолько, чтобы нос владельца сам собою задрался к небу, а просто приносила доходы, достаточные для достойной жизни, но не более того. То есть Кирилл самостоятельно, без отцовской помощи, сумел купить себе двухкомнатную, но довольно просторную квартиру в центре города - не личный особняк, не двухуровневые апартаменты в элитной высотке. Ездил на новеньком джипе Тойота, а не на БМВ или Мерседесе. Да, конечно, ему очень хотелось шикануть перед знакомыми чем-нибудь эдаким, поразить всех материальным своим благополучием. Да пока еще его не было, того благосостояния, что позволяет особо шиковать. Да и не слишком-то Кирилл к этому стремился. Не к повышению собственного благосостояния, конечно, а к шику. С детства не был к нему приучен. Сыт, довольно неплохо одет, живет в приличной квартире, ездит на не горбатом Запорожце - что еще нужно человеку?
Глава 3
Не такова была семейка Зельдовых. У этих все происходило не так, совсем не так.
Рассказ о семье Зельдовых, пожалуй, следует начать с того, что в отличие от Андрианова-старшего, Семен Львович Зельдов, глава семейства, был человеком городским до мозга костей, из семьи скромных интеллигентов. Деревню "нюхал" разве что в студенчестве, ежегодно всеми силами борясь с очередным небывалым урожаем картофеля. Образование имел высшее - окончил факультет геофизики единственного в родном городе университета.
Работать попал по распределению в научно-исследовательский институт Геологии Земли, однако определили его почему-то в отдел, занимающийся проблемами экологии, что совсем не соответствовало его специализации по диплому. В то далекое время мало кто вообще знал это слово, а уж что оно под собой подразумевало - и вовсе для многих оставалось загадкой.
Кому неизвестно, как тяжело в материальном плане жилось рядовому сотруднику НИИ? Сначала младший научный сотрудник, потом, после защиты кандидатской диссертации - старший научный сотрудник. Разница в зарплате мизерная, сама же зарплата просто крошечная. Обидевшись на жизнь, Семен Львович отказался браться за докторскую диссертацию, на всю жизнь так и оставшись кандидатом неизвестно каких наук - этакой помеси физики с экологией. Правда, к сорока пяти годам высидел-таки себе должность начальника отдела, а на большее даже и не рассчитывал.
Так что семью кормил Семен Львович не особо жирно. Женился довольно рано по любви на маленькой худенькой рыжеволосой красавице со странным именем Изида. Оно-то, может, и странное, да вне всякого сомнения красивое, по крайней мере, уж никак не избитое, и Семену Львовичу нравилось представлять супругу знакомым и сослуживцам: "Знакомьтесь, это моя Изида!" Зельдову было всего-то двадцать шесть, когда Изида подарила ему вторую дочь, Сонечку. Старшей, Тамарочке, к тому времени чуть перевалило за два годика.
Семью свою Семен Львович любил безмерно. А потому столь же безмерно страдал от того, что при всем своем желании не может нарядить своих девочек, как куколок, что Изиду свою, неземную красавицу, не может осыпать, как грезилось в первые брачные месяцы, бриллиантами да сапфирами, не может укутать шелковистыми мехами. Вместо этого приходилось Изиде довольствоваться скромным обручальным колечком и пальтишком на ватине, а девочкам носить простые ситцевые платьишки производства фабрики "Заря".
В середине восьмидесятых родной брат Зельдова, Илья Львович, столь же неустроенный в этой жизни интеллигент, воспользовавшись оказией, уехал в такую привлекательную, манящую сказочными для советского человека перспективами Америку за сладкой жизнью. Отдал все, что удалось отложить на сберкнижку, за фиктивный брак - для достижения мечты ничего не было жалко, и уехал. Как думал, за сладкой жизнью.
Реальность оказалась жестокой. Америка хороша издалека, из голодной советской действительности. На самом же деле страна довольно бездушная и даже в некотором отношении жестокая. Никому-то там ровным счетом не был нужен скромный человечек Илья Львович Зельдов, никто-то ему не обрадовался, не распахнул гостеприимно объятья. Фиктивная супруга подалась к своим родственникам, а новоявленный иммигрант Зельдов оказался практически на улице.
Жить на вэлфер, то есть социальное пособие, оказалось унизительно. Хотя можно было особо и не голодать - на "поесть-попить" хватало. Но разве за этим ехал Илья Львович?! За четыре месяца более-менее сносно для минимального общения выучил английский, стал искать работу. Как вымпелом, размахивал своим дипломом о высшем гуманитарном образовании, да никого его филькина грамота не заинтересовала - не нужен был Соединенным Штатам специалист в области правоведения народного хозяйства. Почему-то никого не интересовали тонкости советского законодательства.
Разобраться же в хитросплетениях американского законотворчества, да еще и самостоятельно, было полной утопией. Надо было начинать все сначала, с полного нуля: поступать в американский университет и несколько лет серьезно корпеть над учебниками. Да и не с его знаниями английского. В общем, как ни прискорбно, а пришлось Илье Львовичу, как и многим, начинать американскую свою карьеру с выгула чужих собак.
Потом много чего было. И официантом в ресторане работал, и рыбой торговал на рынке, и пиццу развозил клиентам. Вот только хорошей работы никак не находилось. Однако времени понапрасну Зельдов не терял. Часами просиживал в библиотеке, пытаясь самостоятельно разобраться хотя бы в основных различиях советского и американского законодательства. Получалось не слишком хорошо, было очень сложно разбираться в специальной терминологии с его-то минимальным уровнем английского. Тем более что и раньше, в Союзе, звезд с неба, как говорится, не хватал, работая юрисконсультом на маленьком заводе, специализируясь сугубо на производственных конфликтах. Конфликтов в советское время на производстве много не случалось - поди-ка, поспорь с государством в лице директора завода! В основном приходилось рассматривать дела о необоснованном, по мнению жалобщика, лишении премии. И случаи-то практически все походили друг на друга, как два листика с одного дерева. Вот и не наработал Илья Львович особой практики. А так хотелось стать уважаемым человеком!..
Однако кое-что полезное Зельдов таки почерпнул в толстых малопонятных учебниках. Пусть не много, но некоторые сведения в голове засели. А тут и Союз, некогда великий и могучий, развалился на куски. От социалистического строя ничего не осталось, а народное хозяйство расползалось по карманам тех, кто порасторопнее. Эх, как хотелось Илье Львовичу поучаствовать в этом празднике жизни! Да кормушка та была далековато, из-за океана и не дотянуться. Да и без Ильи Львовича желающих приобщиться хватало.
Стал Зельдов-американец позванивать старшему брату в Россию: как, мол, живешь, Сеня? может, подсобишь чем? А Семен Львович наоборот ожидал помощи из Америки: как же, там ведь все такие богатые, такие умные, ты уж, Илюша, не прибеднялся бы, помог бы материально, племянницам на хлебушек подбросил. Так и продолжали братья бедствовать по разные стороны океана.
Ровно до тех пор, пока в НИИ Геологии Земли не возник маленький конфликт вокруг свалки металлолома. Институту выделили участок земли под возведение подсобного хозяйства, попросту свинарника для прокорма голодных сотрудников. А весь участок оказался завален металлическими отходами того самого заводика, на котором раньше в поте лица трудился Зельдов-младший. Завод заниматься утилизацией не желал, потому что только-только начал было подниматься из небытия, в которое рухнула практически вся промышленность после развала страны. Руководство завода поменялось, и новое начальство категорически отказывалось принимать на себя ответственность за грехи старого. А в центре всего скандала, как начальник отдела экологии, оказался Семен Львович Зельдов.
Вот тогда-то в его голове и мелькнула гениальная мысль: а о чем, собственно, спор? Заводу лень вывезти отходы, жалко выбрасывать деньги на мусор. А зачем выбрасывать? Пусть лом, но ведь металлический. Быть может, и сгодится кому такое добро? Вон ведь как усердно раньше пионеры металлолом собирали, значит, кому-то это было нужно? А раз было нужно тогда, то почему оно сейчас гниет, вернее, ржавеет под открытым небом? А ведь кому-то нужно, как воздух! Надо только найти заинтересованное лицо, и проблема решится сама собою. Глядишь, и денежки на перевозку отобьются. Однако где его найти, это заинтересованное лицо?
При очередном сеансе связи с братцем поделился мыслями. Тот подкинул идейку: за кордон, только за кордон! Потому что на всей территории России этот лом будет считаться мусором. Потому что только человек, выросший в стране с нормальной экономикой, понимает, что даже мусор может быть товаром.
Не сказать, что выйти на нужного человека оказалось легко, но таки нашлось заинтересованное лицо - спасибо брату Илюше, сам бы Семен Львович вряд ли справился с этой проблемой. И "мусор" с территории будущей свинофермы уехал в Польшу, уже несколько лет живущую по законам свободной экономики. Дальнейшая же его судьба мало волновала Зельдова. Свой кусок прибыли он получил, чему был несказанно счастлив. Потому что Изида Натановна, горячо любимая супруга, была немыслимо хороша в новой норковой шубке.
С тех пор Семен Львович не ждал милостей от природы. В смысле, не сидел сложа руки в ожидании, когда же в поле его зрения попадет очередная свалка, требующая перемещения. Искал сам, что еще можно расчистить, тем самым принеся пользу родине, ну и себя не обидеть, естественно. А разнообразных свалок в его списке было немерено, они у него все были на перечет, ведь именно их учетом и занимался столько лет. А он-то, глупый, и не подозревал, и не догадывался, что в буквальном смысле слова сидит на деньгах!
Всего за каких-то несколько месяцев благосостояние семьи Зельдовых резко улучшилось. Сеансы связи с заокеанским братом происходили теперь практически ежедневно. И уже очень скоро фирма "Вторчермет-эко", возглавляемая Семеном Львовичем, лишь на бумаге занималась вывозом за границу всевозможных отходов. А на самом деле под видом отходов страну покидал первосортный металл. Первая же подобная сделка принесла братьям огромную прибыль. Глазки заблестели, захотелось еще. Ведь так приятно делать деньги из ничего! Вернее, не совсем из ничего, из мусора. Еще вернее - из того, что вчера еще самому Зельдову казалось мусором, что уж говорить о менее посвященном народе?!
Деятельность фирмы "Вторчермет-эко" неоднократно сопровождалась скандалами. То и дело выплывали на поверхность сомнительные сделки, кто-то с кем-то делился подозрениями, что вместо заявленного металлолома из страны уходит отличнейшего качества прокат и пруток. Но все это так и оставалось слухами, не находило подтверждения. Потому что Илья Львович, целыми днями просиживавший в далекой Америке за компьютером в изучении нового российского законодательства, давал брату более чем ценные советы. А потому подкопаться ни под одну бумажку ни одному таможеннику, ни одному налоговому инспектору пока не удалось.
И за каких-то неполных три года семья Зельдовых из еле сводящей концы с концами превратилась в успешную и даже очень обеспеченную. Еще вчера не имея возможности накормить детей досыта мясом и рыбой, теперь Семен Львович закармливал их деликатесами. В совсем еще недавнем прошлом с трудом выискивая возможность купить проездные на всю семью, теперь любящий муж и отец ездил на Ауди последней модели, а Тамара с Сонечкой осваивали науку вождения на простеньких Жигулях, дабы вскорости пересесть на более престижные авто. Одним словом, если раньше Семен Львович баловал супругу и дочерей одной голой своею любовью, потому как приложить к ней, кроме жидкой похлебки, ему было абсолютно нечего, то теперь баловал не только по возможности, а даже и сверх того, словно бы искупая вину за прошлые свои более чем скромные возможности.
Из тесной двухкомнатной хрущевки Зельдовы перебрались в загородный особняк дивной архитектуры с башенками по периметру дома. И были в том особняке специальные покои, словно бы небольшие отдельные квартирки, предназначенные для каждой дочери. В принципе, Зельдов имел возможность подарить каждой из подросших дочерей отдельную квартиру, но не делал этого намерено, из соображений морали. Мол, из отцовского дома отпущу только к законному мужу, и никак иначе. Хоть и канули в лету прошлые строгости, хоть и не считалось нынче зазорным замуж выходить опытной во всех отношениях барышней, а хотя бы внешнюю благопристойность соблюдать необходимо, дабы не стыдно было приличным людям в глаза посмотреть.
И за обновками Изида Натановна с девочками нынче ездили не на базар, забитый турецко-китайской продукцией, а в дорогие магазины, а то и вовсе заграницу. Если раньше обходились дешевой косметикой, то теперь при виде рижской да польской помады брезгливо кривились. И самостоятельно укладывать и красить волосы, как в недавнем прошлом, теперь уже считали дурным тоном. Нынче к их услугам имелись дорогие салоны, престижные магазины, личные массажисты с косметологами. Девочки старательно забывали свое прошлое, отрекались от него, словно боясь, как бы не вернулись обратно все их ситцевые платья и польская краска для волос.
Сестры были дружны и близки не только по крови, но и по духу. Конечно, двухлетняя разница в возрасте в школьные годы казалась существенной, а потому каждая из них пусть не по многу, но все же имела друзей и подруг со стороны, то есть из класса или из соседнего подъезда. Особенно такие сторонние подруги оказались востребованы в пору взросления, когда в крови незнамо откуда вдруг резко возрастает количество гормонов и девичья душа начинает метаться от каких-то смутных еще не чувств, а мимолетных ощущений, ожиданий, грез. И вот в этом возрасте два года разницы - уже более чем существенная стена, это уже пропасть между сестрами, родными людьми. Нет, тут душевными беседами с сестрой не обойдешься, тут сверстницу подавай, близкую подругу, которой можно доверить сердечные свои тайны, которая поймет их, как собственные, потому что и сама мечется точно также от чего-то пока еще неизведанного, но уже такого желанного.
Такой подругой для Тамары стала Света Кукуровская, одноклассница, к тому же проживающая в соседнем доме. Света жила с мамой в однокомнатной квартире, папы своего не знала, не ведала, и лишь по собственному отчеству могла догадываться, что звали его Альбертом. Мама же ее, Наталья Леонидовна, на эту тему говорить не желала категорически, даже злилась, если Света в очередной раз пыталась у нее что-то выяснить об отце. А маму свою девочка очень любила, и потому старалась избегать этого вопроса, чтобы лишний раз не огорчать мамочку.
Наталья Леонидовна, дабы накормить да более-менее прилично одеть ребенка, работала на двух работах, и поэтому до позднего вечера Света распоряжалась квартирой по собственному разумению. Вот потому-то подружки практически все время отсиживались у Кукуровских, так как у Зельдовых дома было слишком много посторонних ушей.
Светка была добродушной хохотушкой, с лёту подхватывающей любую шутку, любую проделку. С одной стороны, была она совершенно легкомысленной, беззаботной девчонкой, с другой - верным и надежным товарищем и другом, который не только не предаст, но и всегда в трудную минуту поддержит не только дежурными словами, но и делом. А потому Тамарочка с ней сдружилась не на шутку, искренне считая подругу самым близким человеком на свете. Так бывает в юности, когда ни папа с мамой, ни сестра, ни кто-нибудь еще из родственников не кажутся достаточно понятливыми и разумными, чтобы разобраться в таких сложных хитросплетениях юношеских проблем.
И лишь когда Семен Львович неожиданно, пожалуй, даже для самого себя начал зарабатывать более чем прилично, между подругами пробежала маленькая трещинка. Нет, Светка не стала хуже, чем была раньше, не начала завидовать Тамаре черной завистью, тем самым отталкивая от себя подругу. Она-то как раз осталась такой же добродушной и приветливой, как и раньше. А вот Тамара почему-то стала чувствовать себя рядом с нею довольно неуютно. Потому что сама-то она красовалась в шикарном кожаном пальто и сногсшибательных сапогах на высоченной шпильке, а рядом с нею вышагивала простушка в китайском пуховике, линялых джинсах и дешевых ботинках на толстой подошве.
Зато младшая сестра как раз к этому времени повзрослела, сама стала девушкой, и несчастных два года разницы сгладились, стали почти незаметны. Пусть иногда Сонечка понимала ее не с полуслова, не с полувзгляда, как Светка Кукуровская, пусть даже иногда вообще не понимала, зато рядом с Соней Тамаре не стыдно было появиться в людном месте. Только одно ее несколько настораживало: с Соней было сложно соперничать, Сонечка превратилась в писаную красавицу, и, хоть и была Тамара абсолютно уверена в собственной неотразимости, а иногда все же ловила себя на мысли, что невольно ревнует и злится, когда в ее присутствии некий молодой человек глаз не сводит с младшей сестры. Да, порой это существенно портило ее жизнь. Ведь Тамара привыкла быть лидером, привыкла быть красавицей. Потому что легко было быть красавицей на Светкином фоне. Потому что назвать Кукуровскую красавицей мог только абсолютно безвкусный человек. Про себя Тамара называла ее "бледной спирохетой" - вот и всё описание.
После школы пути подруг разошлись кардинально. Тамара поступила в педагогический институт на отделение иностранных языков. На этом особенно настаивал Семен Львович, абсолютно уверенный в том, что когда-нибудь брат непременно заберет их к себе в Америку. Света же поступила в политехнический, на факультет холодной обработки металлов. Нельзя сказать, что ей сильно нравилась избранная профессия, просто на этом факультете был самый маленький конкурс, практически недобор. А с ее весьма скромным аттестатом никакой другой конкурс она бы не потянула при всем своем желании: даже если бы блестяще сдала экзамены, то конкурс документов проиграла бы с треском.
Первое время после школы девушки еще довольно плотно общались, по-прежнему без малейшей фальши именуя друг друга лучшими подругами. А вот к середине второго курса в их отношениях и наметилась та самая трещинка. Потому что блистать-то на фоне Светки, оно, конечно, было легко и очень даже приятно, но ведь с другой стороны, с такой подругой не во все двери постучишься, не во все интересные места зайдешь без стыда за Светкино нищенское одеяние. Ведь к тому возрасту Тамара уже могла себе позволить сходить не только в кино, но и в довольно дорогой ночной клуб. Зато перед сестрами Зельдовыми двери, навечно закрытые для разных кукуровских, распахивались весьма радушно. И можно сказать, что судьба сделала свой выбор.
Глава 4
За два месяца, предшествующих свадьбе, Кирилл ни разу не пожалел о своем решении. Напротив, он лишь с каждым днем все больше убеждался в его правильности. Ну в самом деле, чего тянуть? Прав Семен Львович, тысячу раз прав. Это неустроенным людям, из малообеспеченных семей, приходится потом и кровью зарабатывать себе место под солнцем. Долго и нудно искать себя в этой жизни, а найдя, добиваться зарплаты, достойной собственных знаний и опыта, такой зарплаты, чтобы не довелось детей голодом морить, в обноски одевать. А ему-то чего тянуть, чего еще от жизни ожидать?!
Квартиру, пусть не очень большую, но вполне достаточную для двоих, он к этому времени имел. Когда появятся дети, эту квартирку, естественно, придется менять на что-то более приличное, на трех-четырехкомнатную. В данный момент ему это было не по зубам, вернее, он и теперь имел необходимую сумму, но опять же сугубо виртуально, как и отец. Потому что, как и он, тоже каждую свободную копейку вкладывал в дело. Себе оставлял по минимуму, только самое необходимое: чтобы было где жить, чтобы было что есть, чтобы не ходить в дешевых тряпках, да еще и пешком. Все остальное пока что казалось не слишком важным: не пришло еще его время кататься на Мерседесах да Ламборджини. А для того, чтобы его время пришло, нужно жить по средствам, а не пускать пыль в глаза.
Так что Кирилл отдавал себе отчет, что с женитьбой его налаженная размеренная жизнь, многие его планы понесут существенные изменения. Впрочем, обычно до рождения детей проходит некоторое время, минимум девять месяцев - это только в кино героиня появляется с коляской сразу же после кадра, где на пышной свадьбе гости дружно скандирую "Горько!" Так что времени у него достаточно для того, чтобы заработать на улучшение жилищных условий. Конечно, он планировал и эти средства тоже пустить в дело, но что поделаешь - жизнь вносит свои коррективы. А может, они с Тамарой и не будут спешить с ребенком, может, примут благоразумное решение пожить пару-тройку лет для себя? Тогда вообще никаких проблем: и бизнес не пострадает, получив очередную порцию финансового вливания, и жене с детьми не доведется ютиться в двухкомнатной квартире.
Конечно, хорошо бы самому перебраться за город, в один из тех коттеджей, постройкой которых и занимается его фирма. Но, во-первых, самому себе такой коттеджик пока еще был не по зубам, вернее, после постройки собственного дома у него не осталось бы средств для бизнеса, а во вторых, менять шило на мыло, то есть городскую квартиру на маленький скромненький загородный домик не хотелось. Если уж и перебираться за город, то в дом, в который не стыдно было бы пригласить тестя с тещей, то есть не хуже, чем у Зельдовых. А такой домик Кирилл еще нескоро сможет себе позволить. Разве что с помощью отца. Но как-то стыдно молодому здоровому мужику рассчитывать на помощь отца. Да у того и денег-то свободных никогда не бывает. А оттягивать их из бизнеса отца - еще более некорректно, чем из собственного.
Нет, решено. С детьми молодые супруги спешить не будут. А для двоих им вполне хватит имеющейся у него на данный момент квартиры. Пару лет они очень даже запросто в ней проживут. Кирилл принял решение и вздохнул спокойно. Да, теперь можно спокойно готовиться к свадьбе.
Сомнений в правильности решения о женитьбе Кирилл не испытывал. Конечно, сам бы он вряд ли в ближайшее время надумал связать себя семейными узами с кем бы то ни было. И, пожалуй, вообще нескоро задумался бы об этом шаге. Так что с уверенностью можно сказать, что подтолкнул его к мысли о женитьбе Зельдов. Подтолкнул - не то слово! Это уже называется не подтолкнул, это уже собственноручно поставил на дорожку с надписью "семейная жизнь" и сказал: "Иди!"
Это в первые минуты Кирилл почувствовал от такого поворота событий дикий дискомфорт. Вот и в ресторане все отмалчивался, не в силах оторваться от неприятных мыслей. А чуть позже, когда остались они с Тамарой наедине, все как-то резко переменилось. И место неприятных мыслей было уже прочненько занято очень даже приятными ощущениями. С Тамарой он чувствовал себя уверенно и даже комфортно. Тогда почему бы, собственно, и нет? Очень даже эффектная дамочка, не столько, пожалуй, красивая, сколько именно эффектная. А благодаря маленькой странности губ еще и загадочная, таинственная, даже в некотором роде опасная, что в свою очередь добавляло не только шарма ей, но и адреналина в кровь Кирилла. Такую жену ему не стыдно будет представлять партнерам по бизнесу: "Имею честь представить, господа: моя жена, Тамара Семеновна Андрианова!"
Нет, нельзя сказать, что до Тамары у Кирилла не было достаточно красивых женщин. Были, были. Всякие были: и поскромнее, и покрасивее, и поэффектнее. Бывали даже и поопаснее Тамары. Однако ему никогда не пришло бы в голову связать свою жизнь с кем-либо из них семейными узами. И не потому, что почти каждая из них сама неоднократно намекала, что хорошо бы было узаконить отношения. Не из чувства противоречия, не от привычки всегда все делать наоборот. А потому, что не было у Кирилла уверенности в том, что их привлекает именно его скромная персона, а не финансовые возможности, тщательно скрытые за неброским, в общем-то, автомобилем. Каждый раз где-то в глубине души противненько ворочался червячок сомнения: "А любит ли, я ли ей нужен, или те блага, до которых она планирует добраться под моей фамилией?" Пусть не такими уж большими благами он владел, пусть отец его, уважаемый Александр Никанорович, жил довольно скромно, однако фирма "Астор", принадлежащая Андрианову-старшему, была в городе знакома всем и каждому, потому что значилось это коротенькое слово на вывесках аптек и магазинов оптики, на крыше самого крупного в городе супермаркета, и на фотолабораториях, и на парочке крутых бутиков. Ведь помимо перевозок и деревообрабатывающего заводика Александр Никанорович не брезговал и такими, казалось бы, мелочами, необходимыми каждому человеку.
Александр Никанорович неоднократно предупреждал его:
- Смотри, сынок, не проколись. Тебе нелегко будет устроиться в жизни. Не в материальном плане, нет, гораздо хуже. Поверь мне, без больших денег прожить можно. А вот без любви, без той единственной и неповторимой, предназначенной одному тебе небесами - нельзя. Может быть и можно, а вот прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно - нельзя. А найти ту единственную, которая твоя, тебе будет в миллион раз труднее, чем мне. Потому что я был гол как сокол, я даже дома не имел, когда с твоей матерью познакомился. Я жил в общежитии, и даже не догадывался о том, что когда-нибудь буду работать не на государство, а на самого себя. Я не обещал ей ничего, ровным счетом ничего, даже звезду с неба - потому что никогда не был романтиком. Но она все равно была рядом. Ее устраивал деревенский нищий паренек, ей не блага мои были нужны, а я сам. А на тебя смотрю - и сердце болит. Как ты сможешь найти ту, правильную? Которую бы и шалаш устроил, только бы рядом был ты. Таких, как наша мама, нынче днем с огнем не найдешь, таких нынче ни одно предприятие не производит. Потому что сейчас каждая спит и во сне себя видит женой миллионера. Заметь - мало кто из них рвется самостоятельно стать на ноги, еще меньше тех, кого деньги вообще не слишком интересуют. Зато все, как одна, мечтают выйти замуж за богатого, при этом еще желательно иностранца. Если раньше хотели за красивого, то теперь - пусть урод, пусть немощный старикашка, зато богатый. И как выбрать, если они все такие хорошие, такими глазками на тебя глядят, с такой любовью, да искренне-искренне! А что у нее на уме - поди, догадайся.
Кирилл молча слушал, мотал на ус и мысленно соглашался с каждым словом отца. Он вообще привык ему доверять, да и кому еще верить, как не родному отцу?
Андрианов-старший крякнул недовольно, как будто все женское народонаселение страны могло увидеть и услышать его недовольство их недостойным поведением и тут же устыдиться, прихлебнул пива прямо из бутылки, продолжил монолог:
- Вот и думаю я, Кирюша, что тебе жену нужно выбирать из нашего круга. Не ради денег, не ради выгоды для бизнеса. Я никогда не понимал и никогда не приму всех этих мезальянсов, когда женятся сугубо из соображений выгоды с той или иной стороны, ради слияния двух крупных состояний в одно огромное. А вот для того, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что замуж идет за тебя, а не за деньги - надо брать жену из обеспеченной семьи, желательно даже хоть чуточку, но более обеспеченной, чем наша. Не ради денег, сугубо ради уверенности, ради душевного покоя. Деньги - что деньги? Так, инструмент для выживания в жестоком мире, не более того. И нельзя ради денег закладывать свою душу. Потому что душу - ее ведь никакими деньгами не вернешь, обратно не выкупишь. Вот забери у меня твою маму, подсунь на ее место какую-нибудь молоденькую красотку - я бы повесился, точно тебе говорю. И никаких денег мне не надо без нее. Вроде и старая, и ворчливая стала, как старуха девяностолетняя, а никого мне другого, сынок, не надо. Иной раз с удовольствием бы отдохнул от нее, вот, кажется, надоела, как, как...
Александр Никанорович замялся, подыскивая подходящее сравнение, и продолжил, так и не подобрав нужного слова:
- Вот, понимаешь, иной раз ведь все нервы вымотает! Ведь без нее не могу спокойно с мужиками посидеть, в баньке попариться. Везде рядом, везде! Вот только что в саму-то баню с мужиками не лезет, конечно, но меня чуть не в предбаннике стережет!
Вздохнул тяжко, недовольно, еще раз крякнул и вдруг улыбнулся:
- И правильно делает. Как бы я на нее ни злился, а без нее неизвестно, во что бы я превратился. Я ж, как в бизнесмены записался, крепко выпивать начал, помнишь? Сам знаешь, как оно бывает: у русского человека любой договор, хоть устный, хоть письменный, хоть на сотню, хоть на миллион - всё за бутылкой решается. Без бутылки ни одну телегу с места не сдвинешь, ни одно колесо не закрутишь. А я ведь смолоду не умею сам останавливаться, не знаю меры. А мать - мой мерный стаканчик. Знаешь, Кирюша, я так рад, что нашел ее когда-то! Хоть и надоела хуже горькой редьки, а без нее - только в петлю. Вот посмотришь на всех этих бабочек молоденьких, и так иной раз хочется бросить все к чертовой матери, так хочется поменять свою пятидесятилетнюю на двух по двадцать пять! Эх, кажется, вот жару бы дал! Так нет же, она ж, как та рыба-прилипала, всюду рядом. А потом думаю: а на кой они мне, те молодухи? Что у них есть такого, чего я в свое время у мамки нашей не видел? А вот случись чего - от молодок тех и духу не останется, не то что денег, а мамка... А мамка наша - она всегда рядом будет. Пусть и старая, пусть ворчливая... Зато моя. Своя. Родная...
С тех пор эта мысль крепко засела в голове Кирилла. Да, прав отец, как всегда прав! Нету его, иного способа быть уверенным в том, что тебя любят не за деньги. Как бы ни клялась, как бы ни рыдала, как бы ни обещала верность до гроба, а в чужую душу не заглянешь, мыслей чужих не прочитаешь. А значит, всегда остается шанс, что тебя обманывают, что интересуются не тобой, а благополучием, стоящим за тобой. Если только сама невеста не может похвастать еще более крутым благополучием. Вот тогда уж точно можно быть уверенным в том, что ее интересуешь именно ты сам. Вот тогда и сможешь, как отец, с дрожью в голосе сказать: "Своя, родная".
И именно из этих соображений исходил Кирилл, когда сделал предложение Тамаре. Во-первых - хороша, вне всякого сомнения хороша! Во-вторых - весьма недурна в интимном плане, что тоже очень даже важно. Ну а в-третьих - она действительно любит его самого, а уж никак не руководствуется материальными соображениями, теряя на его скромную персону семь месяцев кряду. Так чего еще ожидать от жизни, от судьбы? Стоит ли мучиться в сомненьях, если сомнений-то как раз и нет, все сомнения при ближайшем рассмотрении вдребезги разбиваются о железную логику?
Глава 5
В день свадьбы настроение у Кирилла было праздничное. Он уже основательно подзабыл, что решение о женитьбе принял под очень существенным давлением Зельдова. Теперь это было уже вроде как его собственное решение, его инициатива. И никакие червячки сомнения уже не грызли ни сердце, ни душу.
Все было просто замечательно. Кажется, само небо одобряло предстоящее событие. Самое начало весны, обычно в это время еще стоят морозы и снега по колено. В этот же год весна выдалась ранняя, теплая. Еще в середине февраля установилась плюсовая температура, а потому к пятому марта от снега не осталось даже напоминаний в виде грязных ручейков. Травы, правда, еще не было, но отсутствие грязи почти полностью компенсировало этот недостаток. И, хотя деревья и стояли все еще по-зимнему голыми, почему-то казалось, что воздух уже резко пахнет молоденькими, едва проклюнувшимися сквозь липкие почки листиками.
Небо обещало молодоженам безоблачную жизнь. Действительно, словно по заказу, ни одного облачка на небе, ни единой тучки! Даже птички радовались предстоящему событию, уж так весело щебетали, предсказывая молодым многая лета и немереное счастье. И к особняку Зельдовых Кирилл со свидетелем Антоном, старым проверенным другом, а ныне его собственным заместителем, подъехал в более чем благодушном настроении.
Их уже ждали. Были там не только семейство Зельдовых в полном составе, разве что без Тамары, виновницы торжества, но и Андриановы. Было еще много разного нарядного люду, всевозможных родственников и друзей. Во дворе стояло несколько машин, все как одна украшенные шарами и цветными лентами, привязанными к антеннам. И, конечно, главная машина, своеобразная карета для новобрачных, белый лимузин, скромно украшенный лишь кольцами на крыше да белой же атласной лентой на антенне.
С шутками и добрыми подковырками жениха провели к "закутку" невесты. Закутками Зельдовы называли части особняка, выделенные для дочерей. На втором этаже просторного дома слева и справа от "Малой" по названию, но весьма немалой по размеру гостиной в зеркальном отображении находились, можно сказать, "квартиры" девочек. Каждая в собственном распоряжении имела одну большую комнату, предназначенную для приема гостей и имевшую своеобразный угловой "аппендикс" для кабинета, отделенный вертикальными жалюзи из плотной ткани от гостевой зоны комнаты. Смежно с этой комнатой находилась спальня хозяйки с гардеробной, рядом же была и личная ванная комната.
И вот как раз к этому-то закутку и подвели жениха. Двери были закрыты, а перед ними, широко расставив руки в стороны, словно закрывая собою вход, изображая строгого стражника на посту, стояла девушка, видимо, свидетельница, и требовала выкуп за невесту. Все происходило весело и шумно, и деньги для выкупа были заранее заготовлены свидетелем, так что никакой заминки не должно было бы произойти.
Но она все же произошла. Увидев свидетельницу, Кирилл почему-то споткнулся и остановился как вкопанный. Правда, этого никто даже не заметил, потому что действо не останавливалось ни на мгновение, и свидетель со свидетельницей тщательно разыгрывали сценку выкупа, торгуясь, словно на базаре. Кириллу по сценарию как раз ничего и не нужно было делать, только ждать, когда свидетели договорятся между собою, именно поэтому никто и не заметил заминки, никто не обратил внимания, как побледнел вдруг жених, как застыл в напряженной позе.
А Кирилл ничего не видел, ничего не слышал вокруг. Лишь уперся остекленелым взглядом в свидетельницу, но кажется, даже ее не видел. В это время он был где-то очень далеко отсюда. Впрочем, "далеко" не столько в пространственном отношении, сколько во временном. И только детский гомон, перемежаемый плеском воды и звонким стуком волейбольного меча о сильные руки игроков, стоял в его голове, заглушая шутливую перепалку между свидетелями. К счастью, как раз к концу "торговли" Кирилл, кажется, пришел в себя, но от благостного состояния души не осталось и следа.
Дальше все происходило, как во сне: поездка вереницы украшенных автомобилей во главе с лимузином во Дворец Бракосочетаний, марш Мендельсона и торжественный голос официальной представительницы государства российского, заученно вопрошающей брачующихся:
- Согласны ли вы, Тамара Семеновна, взять в мужья Андрианова Кирилла Александровича, делить с ним радости и печали, жить в здравии и болезни, в богатстве и бедности, хранить ему верность до последнего вздоха?
- Да! - в гулкой тишине огромного зала с нескрываемой радостью ответила Тамара.
- Согласны ли вы, Кирилл Александрович, взять в жены Зельдову Тамару Семеновну, делить с нею радости и печали, жить в здравии и болезни, в богатстве и бедности, хранить ей верность до последнего вздоха?
- Да, - не раздумывая, ответил Кирилл.
Под ложечкой что-то противненько засосало. А в голове назойливо бились о стенки черепной коробки звуки пляжа...
Свадьба - событие, бесспорно, торжественное. Но утомительное. Утомительное для всех без исключения участников, не говоря уже о самих новобрачных. Попробуй-ка целый день быть в центре внимания, попробуй безостановочно улыбаться всем и каждому вплоть до мышечных спазмов, когда губы становятся словно деревянными и категорически отказываются повиноваться. А если к этому еще прибавить незнамо откуда вдруг возникшее ощущение неуверенности в правильности происходящего, в правильности решения, в правильности выбора. И этот назойливый звук пляжа, категорически не желающий покидать голову...
Тяжело было сидеть во главе огромного стола, когда по одну руку от тебя сидит новоиспеченная законная жена, еще вчера, да что там вчера - еще сегодня утром такая желанная и даже, кажется, любимая. А по другую руку - та, кого увидел впервые в жизни, но ждал, искал, кажется, всю жизнь. Нет, не ждал, не ждал! Если бы ждал - ни за что не принял бы столь поспешного решения о женитьбе! Не ждал, в том-то и дело, что уже не ждал, ведь знал наверняка, что ждать нечего, что она, та, чьего имени не успел узнать, в прошлом, в страшном, безвозвратном прошлом!
И имя. Ее имя, которое узнал только после обряда выкупа невесты. Свежее, как порыв июльского бриза, легкое, как летящее перышко, воздушное, как поток утреннего света, светлое, как... Света, Света, Света...
И снова и снова сознание Кирилла словно бы отстранялось от действительности. Шум застолья, аппетитные запахи праздничных блюд каким-то невообразимым образом смешивались, а после и вовсе растворялись, исчезали, побежденные другими звуками и запахами. И все звонче в его голове звучали удары волейбольного мяча, все громче где-то совсем рядом плескалась вода. Так отвратительно пахло помидорами и сливочным маслом. И - звонкие детские голоса, нестройным хором скандирующие детскую считалочку: "Бабка сеяла горох, прыг-скок, прыг-скок. Обвалился потолок, прыг-скок, прыг скок". И радостный девчоночий визг...
Да, трудно было сидеть во главе стола. Погружаться в звуки и запахи прошлого, при этом пытаясь сохранить на лице выражение радости или хотя бы участия в общем празднике. Не забывать ухаживать за новоявленной женой, сидящей слева, и за практически незнакомой девушкой по другую руку от него. И еще нужно было услышать сквозь назойливый шум пляжа настойчивые крики "Горько!", а услышав, встать и с радостным видом целовать опресневшие вдруг такие волнительные в недавнем прошлом губы невесты. Невесты? Нет, жены...
Да, это было трудно. Но не так трудно, как целый день кататься в машине бок о бок с той, кого не должно быть, кого не могло быть рядом. Но она была. И она была так близко, ближе невесты, сидящей в шикарном платье на отдельном сиденье. Вместо нее бок о бок с Кириллом сидела девушка со светлым именем Света. Так близко, что Кирилл чувствовал тепло ее тела через свой костюм и ее платье. А напротив, боясь смять пышный кринолин безумно дорогого наряда, одна на просторном сиденье сидела Тамара, улыбалась и радостно о чем-то щебетала. И так трудно было не сорваться, не схватить белую руку, лежащую на коленях Светы, и не начать целовать каждый коротенький ноготок. Не выпустить эмоции из себя, загнать их глубоко внутрь, так глубоко, чтобы постороннему человеку и следа от них не удалось обнаружить. А посторонними в эту минуту для Кирилла были все, кроме одной. Кроме обладательницы коротких белых кудряшек. Кроме Светы...
Брачная ночь. Как-то нивелировалось это понятие в последние полвека, перестало считаться столь уж значимым событием, каким должно бы быть по сути. Брачная ночь. Именно этой ночью девушка должна бы превратиться в женщину, в жену, переродиться физически и духовно.
Теперь это пустая формальность. Все: и гости, и родственники, и родители молодоженов прекрасно знают, что невеста давным-давно переродилась в физическом плане, а моральное, духовное перерождение ныне вообще мало кого волнует. И точно так же ни для кого не секрет, что с девственностью невеста рассталась давным-давно, и уж вовсе не жениху, не мужу ее подарила. Так же, как и жених, наверняка имевший немалый опыт на любовном фронте, даже не вздумал бы предъявлять претензии по поводу давным-давно утраченной невестою целомудренности. Ну и что? Нынче это стало нормой для всех, даже родители новобрачной не находили в этом факте ничего позорного.
А потому брачная ночь прошла именно так, как и должна была пройти, без сюрпризов и неожиданностей. Ни жених, ни невеста ничего особенного от нее и не ожидали. Мало ли у них уже было таких ночей? Не изменилось-то ровным счетом ничего, кроме разве того, что теперь уже не было необходимости подскакивать с теплой постельки среди ночи и разъезжаться по домам. Потому что дом у них теперь был один на двоих.
Исполнив супружеский долг, Кирилл повернулся к Тамаре спиной и притворился спящим. И та даже не обиделась. Еще бы, после такого сумасшедшего дня, после всех этих затяжных мероприятий ей и самой, кажется, было не до любовных игрищ новобрачных. По крайней мере, Кирилл довольно скоро уловил спокойное размеренное дыхание новоиспеченной супруги.
Самому же спать не хотелось, хотя усталость давала о себе знать. В душе не было ни радости по поводу нового своего мироощущения женатым человеком, ни огорчения по тому же поводу. Одно сплошное равнодушие. Пожалуй, раньше он испытывал по отношению к любой партнерше гораздо больше чувств, будь то Тамара или любая другая подруга из его прошлого. Пусть те чувства были родом не из души, пусть сугубо телесные радости, но они были. Теперь же - ровным счетом ничего. Ни удовольствия, ни разочарования. Просто факт - лежит рядом не разовая партнерша, не временная подружка, а законная супруга. Ну и что? Ничего, ровным счетом ничего. Пусть себе лежит.
А заснуть таки что-то мешало. Если не было раздражителя, то почему никак не удавалось заснуть? Ведь действительно устал не на шутку, не столько даже физически, сколько морально. Попробуй не устать от такого количества людей, от сотен любопытных глаз. А со сколькими людьми пришлось познакомиться?! Это же уму непостижимо! Все эти близкие и дальние родственники Зельдовых, все их друзья и приятели! И каждому надо было пожать руку, если дама - еще и наклониться и прикоснуться губами к протянутой для знакомства руке. И хоть бы одно имя запомнить из всей вереницы новых знакомых! Ведь ровным счетом ни одного имени не запомнил, ни одного лица! Ведь всё сплелось воедино, в странную массу лиц и тел, при всем желании не расчленить это месиво на отдельные человеческие единицы. И лишь одно лицо вырисовывалось в сознании предельно четко, лишь одно имя запомнил сходу, раз и навсегда. Мягкое, ласковое и бесконечно светлое. Имя Света...
"Бабка сеяла горох, прыг-скок, прыг-скок.
Обвалился потолок, прыг-скок, прыг-скок"
Кто она? Откуда взялась? Почему непрошенной гостьей вторглась в его жизнь?! И почему именно сейчас, теперь, когда он не может каждую минуточку быть рядом с нею, защищать ее, оберегать от беды? Почему она так похожа на ту, которой нет? Которой не может быть, которая осталась в прошлом. Девочка-одуванчик, девочка без имени. Просто Одуванчик...
Глава 6
А потом было свадебное путешествие. Не медовый месяц, как положено, всего-то пять дней. Зато настоящее путешествие. На Туманный Альбион. На Великие Острова. В сердце Великобритании - в Лондон.
Для Кирилла это не было первой поездкой в его жизни. Приходилось бывать в Южной Корее, в Китае, в Польше, в Чехии, в Германии. Даже до Швеции однажды добрался по служебным делам. А вот с Великобританией как-то до сих пор не складывалось. Зато Тамара успела побывать, кажется, всюду, тем более в стране, изучением языка которой занималась вплотную. А потому была у супруга за гида.
Пять дней пролетели незаметно, скучать было некогда. Все нужно было успеть посмотреть: и Виндзорский замок, охраняемый отборными гренадерами Национальной Гвардии в смешных высоченных медвежьих шапках; знаменитый Биг Бен; не менее знаменитую благодаря бессмертным творениям Конана Дойла Бейкер-стрит с памятником незабвенному Шерлоку Холмсу и музеем мадам Тюссо; посетить Шекспировский театр "Глобус". Успеть погулять (непременно ночью!) по прославленной стараниями Лаймы Пикадили и Лейчестер Стрит, отметившись хотя бы в двух из четырех знаменитейших ночных клубов; насладиться красотами Лондона с высоты Александра Пэлас, и не забыть надивиться удивительной гармонией архитектурных шедевров Парламента и Собора Святого Павла. И уж, конечно, обязательно побродить среди зеркальных столпов современной архитектуры в стиле модерн на Кэнари Уорф, финансового и банковского центра не только Лондона, а, пожалуй, и всей Великобритании. Правда, все эти многочисленные достопримечательности в сознании Кирилла, переполненном избытком впечатлений, помимо воли сливались воедино, и уже вечером, в шикарном номере отеля Мариотт он не мог вспомнить названий хотя бы половины посещенных за день мест. К тому же Кирилл почти не понимал быстрой английской речи, по сравнению с американской более напыщенной и выспренной, но Тамара переводила ему самые важные моменты. Нужно было за пять дней успеть попробовать и английскую кухню, и в первую очередь... нет, не "Овсянка, сэр!", а знаменитые английские стейки, не забыть про традиционные пудинги. Ну и уж конечно, посидеть в пабах, попробовать их английского эля. "Эль, эль" - пиво, как пиво. Все-то у них в той Англии, не как у нормальных людей: и пиво элем обзывают, и вместо такси ездят на кэбах, и вообще ездят неправильно. А в остальном - очень даже достойная страна.
Перед самым отъездом домой Кирилл издалека затеял разговор на интересующую его больше всего остального тему:
- А мы подарки будем покупать?
Тамара посмотрела на него удивленно:
- Какие еще подарки?! Сувениров я и так уже накупила, а подарки-то зачем?!
- Ну как зачем? - искренне удивился Кирилл. - Мы же с тобой не одни на этом свете, не сироты. У нас, слава Богу, есть родители, друзья. Я, например, привык из поездок привозить им разные мелочи. Не шубы с бриллиантами, естественно, но тем не менее... Ну там, галстук какой-нибудь, маме шарфик шелковый - она их очень любит. А Антон коллекционирует трубки - как же я могу про него забыть, он ведь мой самый лучший друг. Вот и ты бы прикупила какую-нибудь мелочевку, чтобы людям приятно было. Родителям, Софье, подруге своей - как ее, Света, кажется?
- Светке?! - в Тамариных глазах сквозило искреннее недоумение. - С какой стати?!
- Ну как, это же твоя подруга. И, насколько я понял, самая близкая. Иначе зачем бы ты звала в свидетельницы постороннего человека?
- Фи, - надменно фыркнула Тамара. - Еще подарки ей возить! Перебьется! Пусть спасибо скажет, что я ее с такими людьми познакомила. Это она меня до конца жизни подарками задаривать должна. А у стариков и без того все есть, они сами чуть не каждый месяц в Париж за шмотками мотаются. А Сонька тем более перебьется - у нее уже шкафы от тряпок трещат.
Кирилл ненадолго притих. Разговор явно шел не в интересующую его больше жизни сторону. И его во что бы то ни стало следовало вернуть в прежнее русло.
- Ну, не знаю... Мне кажется, даже если у них все есть, не мешало бы преподнести им какой-нибудь скромный подарок. Если не от неблагодарной дочери, то хотя бы от благодарного зятя. Я ведь, как никак, нынче их родственник. И это моя первая поездка в этой ипостаси. Так что если не хочешь, я сам что-нибудь для них выберу. А заодно и для твоей Светки. Я не знаю, что там у вас с ней за отношения, мне в этом сложно разобраться. Но человек, между прочим, засвидетельствовал наш с тобой брак, значит, не последний для нас человек. Если не хочешь ты, то я преподнесу ей что-нибудь только от себя.
И, сообразив, что разговор у них выходит несколько суховатый, малоприятный, решил несколько смягчить ультимативный тон:
- Но, так и быть, я любезно позволю тебе присоединиться к моему подарку. Тебя устраивает такой расклад?
- Ну, если тебе уж так хочется. Вообще-то я не понимаю, зачем их баловать.
- Кого "их"?
- Ну, кого-кого? Светку, Антона твоего. Стариков тоже... С какой стати мы им что-то должны?!
Кирилл изумился:
- Да почему же должны?! Никто никому ничего не должен! Но разве тебе не приятно делать подарки?! Я, например, так просто обожаю. И мне гораздо приятнее подарки преподносить, нежели получать. Вот ты мне скажи: неужели тебе не приятно, когда близкий человек радуется подарку? В жизни не поверю!
Тамара вновь пожала плечиком:
- Хм, не знаю, не пробовала...
- Что не пробовала? Подарки дарить?! Да брось, в жизни не поверю. Наверное, ты просто никогда не обращала внимания на то, как радуются одаренные.
- Да нет, - поправила его Тамара. - Действительно не пробовала. А с какой стати я кому-то чего-то должна?! Пусть они мне дарят подарки, а не я. У нас так заведено: мама с папой дарят нам с Сонькой подарки. Когда мы с ней были маленькие, у родителей не очень хорошо это получалось, зато теперь они не ждут повода, они дарят просто так.
Странно было Кириллу слышать такие слова. В их-то семье было заведено иначе, и он с самого раннего детства был вовлечен в игру с подарками. Даже если не имел еще денег, то непременно кооперировался с мамой или с папой, в зависимости от того, кому предполагалось дарить подарок. Например, к восьмому марта они с папой непременно готовились загодя. Отец покупал что-то интересненькое, сам подарок, а Кирилл придумывал к нему яркую оригинальную упаковку, сделанную своими руками. То коробочку сооружал из старых открыток, то красивый кулек из ватмана разрисовывал крупными разноцветными горохами акварельной краской. Когда уже учился в школе, на уроках труда старался выпилить то дощечку разделочную, а потом собственноручно выжигал на ней какой-нибудь рисунок и покрывал лаком, а то и сережки из дерева вытачивал оригинальной формы. И буквально обожал, когда мама их надевала. Как же так, без подарков? Разве так бывает?! Впрочем, сейчас разговор направился именно в интересующее его русло. Пусть самую капелюшечку, но повернул к нужной теме.
И Кирилл как можно более ровным голосом спросил:
- А почему? Я имею в виду, почему у них это не получалось, когда вы были маленькие? Я вообще ничего о твоей семье не знаю, расскажи. Вот, например, где вы раньше жили? Насколько я понимаю, вы в этом доме живете года полтора, от силы два, да? А раньше? Ну, когда еще не имели возможности жить в таком доме. Мы ведь все родом из социализма, мы все когда-то варились в том соусе. Где-то же вы жили? Где ты училась, в какой школе? Как вы вообще жили раньше?
Тамара нахмурилась. Уж очень она не любила распространяться на тему "Раньше". Она даже наедине с самой собой не любила вспоминать то время. Даже с сестрой никогда не говорила об этом. Вообще эта тема считалась запретной в доме, уж больно малопривлекательно выглядела их жизнь раньше. А потому, не сговариваясь, про "раньше" все четверо никогда не заговаривали, словно на свет появились лишь несколько лет назад, когда в карман Зельдова не тонким ручейком - полноводною рекою потекли денежки.
- Ай, кому это интересно? Хочешь покупать подарки - покупай, я же тебе не запрещаю. Иди. А я пока чемоданами займусь, у нас не так много времени осталось.
Только в самолете Кириллу таки удалось вытянуть из супруги кое-какие сведения. Очень мало, ведь Тамара почему-то так скупо делилась воспоминаниями о прошлом. Но самое главное Кирилл узнал: фамилия Светы - Кукуровская, она училась с Тамарой в одном классе и жила где-то рядом с нею. И еще удалось ему узнать, что до шикарного особняка жили Зельдовы в непрестижном районе Черная речка.
Черная речка, Черная речка... Что-то начинало вытанцовываться. Андриановы раньше жили на Пролетарской, а это не сказать, чтобы рядом, но и не на другом конце города. От Черной речки до Безымянного озера - минут двадцать пять автобусом, почти так же, как и от Пролетарской... В таком случае, Света наверняка там бывала. Но все равно это была не она. Это не могла быть она... Может, у нее была сестра? Может, близнец, а может и просто очень похожая на нее? Ах, как хотелось поверить в чудо! И если бы он увидел Свету тогда, после... О, тогда он точно поверил бы, ведь тогда он еще верил в чудеса. Но теперь...
Теперь Кирилл стал прагматиком. А потому о чудесах не то что думать - слушать было противно. Потому что все эти так называемые чудеса - не более чем сказки Венского леса. Сказочки для особо легковерных. Потому что чудес не бывает. А поэтому - Света просто очень похожа на ту, которая... которой... В общем, это определенно не она.
Но что это меняет? Разве от того, что Света не может быть той, она меньше нуждается в его помощи, в его защите?! Разве он может себе позволить еще раз отвлечься, разве может снова не оказаться рядом в нужный момент?! И кем он тогда будет? Сможет ли жить с такой ношей, с таким грузом в душе? Сможет ли пережить шок еще раз? Не сойти с ума от днем и ночью грызущей мысли: "Если бы только я оказался рядом, если бы только я был рядом, если бы я не отвернулся, если бы был рядом..."
Тамара ревностно оберегала свое прошлое. По крайней мере, встретиться еще раз в "официальной дружеской обстановке" Кириллу и Светлане она не позволила. Подарила предназначавшийся ей шелковый шарф, в выборе которых поднаторел Кирилл, частенько даря матери подобный предмет туалета, тет-а-тет, встретившись с подругой детства на нейтральной территории.
Впрочем, ей не удалось этим особенно огорчить супруга. Сразу по возвращении в родной город Кирилл без труда определил телефон и адрес Светланы Альбертовны Кукуровской, так как не слишком-то много Светлан Кукуровских проживало в районе Черной речки, особенно года рождения где-то в районе 1980. Там же, в справочной службе, даже дату подсказали точную: 18 апреля, стало быть, Овен. И сердце Кирилла сладко заныло. Уже несколько раз ему доводилось слышать, что наиболее близки по духу люди, рожденные под одним знаком Зодиака, а ведь он и сам Овен, только рожденный 27 марта, но все-таки Овен...
Установить место ее работы оказалось несколько сложнее. Движимый все тем же навязчивым опасением не оказаться рядом в нужную минуту, Кирилл несколько дней следил за Светой с самого утра. Не весь день, а только утром и вечером, словно бы провожая ее на работу и встречая обратно, вот только подойти никак не осмеливался. Недели три терзался вопросом, насколько корректно будет женатому мужчине навязывать свое общество подруге жены. Или бывшей подруге? Или нынешней, но тайной? Потому что по странному поведению и Тамариному отношению к Свете никак невозможно было определить степень их близости.
Этим вопросом Кирилл терзался днем и ночью, на работе и дома. Никак не мог разобраться в собственных чувствах. Что же его, в конце концов, гложет? Что так беспокоит, что не дает покоя?! Женился вроде бы по любви, по крайней мере, был уверен в этом вплоть до того самого мгновения, как впервые увидел Светлану. А потом? Что потом? Разлюбил жену? Полюбил Светлану?
Нет, не полюбил. Кажется, не полюбил. Нет, определенно не полюбил, совершенно точно! Но почему-то уже перестал быть уверен в свой любви к Тамаре. Почему, если не полюбил в первую же минуту Светлану? Куда же в таком случае делась любовь к жене?! Ведь по закону сохранения энергии ничто не приходит ниоткуда и не девается никуда. Стало быть, если любовь к жене пропала, значит, что-то другое должно было ее заменить, выместить, изгнать из его сердца. Где она, та любовь, из-за которой он, собственно, и отважился на такой ответственный шаг, как женитьба?
И вдруг поразился. А была ли она, любовь?! Разве он любил когда-нибудь Тамару? Или кого-то другого, вернее, другую?! Любил?!! Да нет же, не любил. Никогда никого не любил. Всю жизнь боялся любви, закрывался в себе, как раковинка, ревностно оберегающая драгоценную жемчужину. Вернее, не всю жизнь, а лишь последние годы, но так уж совпало, что именно те годы, когда нормальные люди влюбляются, у Кирилла выпали на период, когда у Андриановых завелся какой-никакой капиталец. И именно тогда отец все чаще стал напутствовать сына словами, что жену ему следует выбирать из еще более финансово благополучной семьи, нежели их собственная. Потому что любая другая жена может оказаться не любящей женщиной, не той единственной и неповторимой, о которой, пожалуй, мечтает любой нормальный мужчина, а охотницей за богатым мужем.
Да, именно так. И, пожалуй, не столько самой любви боялся Кирилл, сколько тех пресловутых охотниц, о которых неустанно напоминал ему отец. Хотелось найти такую, как мама, Ирина Станиславовна, которая всегда рядом, и в горе и в радости, и в нищете и в богатстве. Не потому, что ей что-то нужно от отца, а просто потому что любит, потому что ей нужен он сам, именно он, а не блага, за ним стоящие! А найти такую, по словам отца, можно было только в стане еще более состоятельных людей, только тогда он окажется в положении, максимально напоминающем положение отца к моменту женитьбы, когда тот был, по его словам, гол как сокол. Ведь тогда-то, в их если не нищие, то весьма постные годы, отец и имел возможность убедиться, что не ошибся в выборе, что мать, то есть Ирина - именно та единственная, посланная ему небесами.
И подсознательно Кирилл даже радовался, что практически постоянно испытывает некоторый недостаток наличности. Как ни хотелось порой шикануть перед Тамарой, а средства не позволяли. Вот и получалось, что он рядом с нею выглядел человеком с куда более скромным достатком, нежели она сама. И на сердце заранее разливалась медовая радость, буквально авансом, ведь еще не была ничем оправдана: он нашел, нашел такую, о которой говорил отец! И вот эту радость и принял за любовь?!
А чем же это было на самом деле? Ведь ему действительно было хорошо с Тамарой, порой даже очень хорошо. На душе спокойно, как-то даже уютно. И так приятно было показаться с нею на людях: смотрите все, это моя женщина! Вот эта красавица с хищным оскалом - моя, именно я целую эти восхитительно-странные губы, я ласкаю это тело, мое имя срывается с ее уст в самую сладострастную минуту!
О, да! Страстно шептать Тамара умела! От ее жаркого шепота тело Кирилла наливалось небывалой мужской силой, а разум осознанием того, что он и в самом деле самый-самый, просто таки гениально-умелый мужчина на всем белом свете! И уже от одного этого сама Тамара казалась не обычной женщиной, которых у него и до нее было очень даже немало, а царицей Тамарой, самой волнительной и восхитительной соблазнительницей во вселенной.
Вот эти две ее отдельные и независимые друг от друга черты в сочетании и дали Кириллу ложное чувство если и не любви, то небывалой доселе привязанности. Именно это и посчитал вполне достаточным основанием для женитьбы. И был абсолютно уверен в своей правоте.
Так что же изменилось за то недолгое время, что прошло после свадьбы? Без конца анализируя свои чувства и ощущения, Кирилл пришел к выводу, что Светлану он определенно не любит, больше того, он ее любить даже не может. Потому что Света - это совсем другое, совсем-совсем, это к любви не может относиться никоим образом. А стало быть, и винить ее в том, что он другими глазами стал смотреть на жену, было бы нечестно. Тогда что не давало ему покоя? Если только тот случай на озере, то почему гораздо больше самокопаний приходилось на долю отношений с Тамарой, нежели непосредственно связанных со Светой или происшествием на пляже?
И неожиданно для себя самого Кирилл понял: все его чувства к Тамаре не имеют ни малейшего отношения к Свете. Как и сама Света - к нему. И даже толчком к размышлениям и переменам в его настроении она не может быть причастна. Потому что перемены произошли не столько в душе Кирилла, сколько в поведении Тамары.
Потому что после свадьбы он вдруг обнаружил рядом с собою чужую незнакомую женщину. Потому что та, что носила нынче на безымянном пальце правой руки его подарок, очаровательное колечко из белого золота с платиновыми вставками и двухкаратным бриллиантом чистой воды, оказалась лишь внешне похожа на его Тамару, на ту, с которой так уютно было ужинать в ресторане, с которой так сладко было чувствовать себя сексуальным гигантом.
Потому что нынче рядом с ним была лишь бледная копия той шикарной женщины, которой была на самом деле или же лишь представлялась ему Тамара. Внешне, кажется, никаких изменений не произошло, все та же шикарная рыжеволосая красавица. Да вот только как-то все было неправильно, не так, как бы хотелось, как представлялось Кириллу в мечтах о счастливой семейной жизни. Один сплошной миссерабль, как говорят те же англичане. Всё не так, всё не так.
Умом он понимал, что супруге вовсе не обязательно подскакивать с постели ни свет, ни заря, если ей не нужно спешить на работу. Тамаре никуда спешить как раз не было необходимости, ведь окончив институт, работать она уже не пошла, потому что считала зазорным для дочери богатого папеньки заниматься чем бы то ни было, кроме собственной внешности и удовольствий.
Хорошо, пусть так, Кирилл не возражал. Однако некоторую обиду испытывал. Потому что прекрасно помнил, как мама каждое утро провожала отца на работу. Правда, она всю жизнь работала не меньше отца, и даже когда у нее появилась возможность не работать, она все равно не позволяла себе сидеть дома. С завода она, конечно, ушла, но стала работать вместе с отцом, стала помогать ему в бизнесе. Бывало, что подолгу, по нескольку месяцев, занималась на каких-нибудь курсах: то английского языка, то ведения бизнеса, то маркетинга, то изучала основы менеджмента. Потому что Александр Никанорович учился еще в советские времена, пусть почти на закате социализма, но все же еще при нем, а потому такие науки, как маркетинг и ведение бизнеса в институте не преподавались, тогда, кажется, даже этих слов еще никто не знал. Самому Андрианову некогда было подолгу сиживать за учебниками, нужно было бороться с рутиной, зарабатывать деньги. А вот Ирина Станиславовна с удовольствием училась, не считая для себя зазорным в зрелом возрасте вновь засесть за учебники. А между курсами с нескрываемым удовольствием работала плечо к плечу с мужем, помогая и с бумагами, и с переговорами, потому как отец по-английски знал лишь thank you, please, good morning да excuse me. Ах, да, еще одно словечко, его любимое: sorry! И лишь в редкие дни, когда болел маленький Кирюша, или же матери самой нездоровилось и она оставалась дома, Ирина Станиславовна непременно вставала, чтобы проводить отца на работу. Именно чтобы проводить: нежно поцеловать у дверей, перекрестить на дорожку, передав таким образом словно бы под опеку Всевышнего, под его надежнейшую охрану. Не ради пресловутого завтрака вставала: никогда бы Александр Никанорович не позволил ей подскакивать только ради того, чтобы соорудить ему парочку пресловутых бутербродов - что он, сам безрукий, что ли, не справится? Нет, отец и сейчас, став скромным миллионером, не считал зазорным выскочить с утреца в магазин по соседству, купить яиц, колбасы, молока, яблочного сока и собственными руками приготовить себе и дражайшей Ирине Станиславовне любимую яичницу на колбасе.
Тамара же не видела ни малейшей необходимости в том, чтобы поцеловать мужа перед уходом. Ну что ж, раз она сама не видела, Кирилл на этом не настаивал. Однако в глубине души обижался. Не для того ведь женился, чтобы жена в постели валялась, как разовая партнерша. А где же душевное тепло, где уют, комфорт?
Вместо уюта и комфорта в доме понемногу назревал беспорядок. Одному Кириллу жилось легче. Проще ведь за одним человеком убрать, чем за двумя. Домработницы он не имел, не столько экономил, сколько не считал необходимым ею обзаводиться. Не такое уж у них с Тамарой большое хозяйство, чтобы самостоятельно не могли с ним управиться. Вон, мама ведь успевает и на работе крутиться, и дома хозяйство вести. Готовить, правда, последнее время стала редко, все чаще обходится полуфабрикатами - благо, в соседнем супермаркете чего только нет, прекрасный кулинарный отдел, так что вроде и необходимости стоять у домашнего мартена не было ни малейшей. Однако и по сей день периодически баловала мужа чем-нибудь эдаким: грибным жульеном, например, или сладко-кислыми крылышками в соево-медовом соусе, или фаршированными баклажанами с орешками.
Тамара же категорически отказывалась не то что приготовить обед, а хотя бы вымыть за собой тарелку. Как же, у нее же пострадает сногсшибательный маникюр! Непонятно, что у нее могло пострадать от складывания в шкаф одежды, однако и это нехитрое занятие она категорически отказывалась делать. Приходилось Кириллу, вымотавшемуся за день и перешагнувшему порог дома в лучшем случае в одиннадцатом часу вечера, вместо отдыха подбирать по всей квартире, так сказать, следы Тамариной жизнедеятельности. Когда жил один, уборкой приходилось заниматься раз в неделю: пропылесосить, помыть полы, вымыть подоконники да радиаторы, поменять постельное белье. Среди недели разве что пыль смахивал тряпкой через день, да это так прочно вошло в привычку, что просто и не замечал этого. А вот убирать что-то куда-то, раскладывать вещи по местам, разгребая залежи одежды - это было для него чем-то новым. Ведь живя один, складывал да развешивал одежду в шкаф сразу, никогда не позволяя себе бросать ее на диване или на стуле, потому в доме никогда и не было настоящего беспорядка. Безалаберность же Тамары начала раздражать Кирилла буквально на третий день после возвращения из свадебного путешествия.
На его замечания супруга реагировала совершенно равнодушно:
- Милый, разве ты для того женился, чтобы превратить меня в профессиональную уборщицу?!
Крыть Кириллу было нечем. Нет конечно, и не думал об этом. И будучи неженатым очень даже умел ухаживать за самим собою: и убрать, и постирать, и ужин нехитрый приготовить - запросто, всегда пожалуйста. Но ведь и не для того женился, чтобы самому стать профессиональным уборщиком, у него ведь и без домашних хлопот работы хватало!
В следующий раз Тамара уже не была так равнодушна, позволила себе проявить недовольство нравоучениями мужа:
- Кирилл, я не понимаю, в чем проблема?! Ты мне скажи - у тебя финансовые трудности, да? Поэтому ты не можешь нанять домработницу и срываешься на мне?! Ну, знаешь ли, милый, если уж ты не способен обеспечить супругу всем необходимым, если не можешь даже нанять прислугу, зачем вообще нужно было жениться?
И, увидев возмущенный взгляд мужа, тут же добавила:
- Ну хорошо, хорошо! Я попрошу денег у папы. Он даст, он не умеет мне отказывать. Завтра же найму домработницу, чтобы ты больше не поднимал этого вопроса. Я устала от твоих бесконечных придирок, дорогой!
Домработница? В его доме? В его пока еще таком маленьком доме?! Что за блажь, что за барство?!
- Скажи-ка мне, милая, с каких это пор ты превратилась в английскую королеву? Может быть, у тебя генеалогическое дерево не умещается на простом листке бумаги? Все предки до восемнадцатого колена были королями?! Что ты корчишь из себя боярыню?! Молодая здоровая баба, а не можешь даже трусы за собой постирать, даже в стиральную машину их бросить не можешь - по квартире швыряешь, где сняла! Это даже не барство, дорогая моя, это натуральное свинство! И вместо того, чтобы домработницу заводить, научись-ка сама за собой ухаживать. Иначе я вряд ли смогу доверить тебе воспитание детей!
- Детей?! - Тамара усмехнулась. - Ну что ты, Кирюнчик, детей должны воспитывать няньки да гувернантки, это их парафия! Еще не хватало мне грязными пеленками, всякими ссанками-сранками ручки пачкать!
Кирилл потерял дар речи:
- Вот как? Ссанками-сранками? А что в таком случае будешь делать ты? Для чего ты живешь на свете?
Тамара кошкой подползла к краю дивана, поближе к возмущенному супругу, и осторожно, чтобы не сломать наращенные ногти, расстегнула ремень на его брюках, с наглым прищуром заглядывая в глаза Кирилла:
- Я? А вот для чего! Для твоего удовольствия. И для своего удовольствия. Вот поживем с тобой немножечко, потом я ребеночка тебе рожу, и снова буду заниматься всевозможными удовольствиями. А разве не для этого мы поженились, счастье мое? Скажи мне, неужели тебе не нравится это? И вот это?..
Спорить больше было не о чем. Кирилл в блаженстве прикрыл глаза, тут же позабыв о ссоре. Да, да, абсолютно права, чертовка! Разве не ради удовольствия владеть ею женился? Разве не ради вот этого экстаза, когда...
Кирилл был уже почти на седьмом небе, уже почти достиг полного удовольствия, когда ни о каких ссорах и размолвках и речи быть не могло, когда та, что рядом - самая родная и желанная женщина на свете, когда ради нее хочется горы свернуть, а домработница кажется такой мелочью, не стоящей выеденного яйца, Тамара вдруг резко отстранилась и спросила игривым тоном:
- Так что, радость моя, ты наймешь домработницу? Или будешь достигать оргазма самостоятельно?!
Еще секунду назад он готов был ради нее на все, на любые подвиги. Но то, как она повела себя в это мгновение, в самый ответственный момент любовных отношений, перечеркивало все его чувства. Во-первых, если бы она ощущала в тот момент то же, что и он, то есть на самом деле наслаждалась бы близостью с ним, она не могла бы думать о домработнице. Но она думала о ней, а значит... Не удовольствия добивалась, а корыстной своей цели. И не ему собиралась доставить удовольствие, а лишь насладиться его слабостью в тот самый ответственный момент, ведь как тщательно она его отслеживала, как тонко почувствовала, что настал тот миг, когда она может ставить ему ультиматумы. Это что же, таким образом она и в будущем намеревается удовлетворять свои прихоти?!
- И что будет, если я тебе откажу? - довольно холодно, словно вдруг протрезвев, спросил Кирилл.
- Да ничего, собственно, - Тамара отстранилась еще больше. - Просто хотела доставить тебе немыслимое удовольствие, но раз ты не хочешь...
Кирилл уже все понял. Однако позволил себе спросить:
- Если хотела доставить удовольствие - что же мешает тебе довести начатое до конца?
- Ну, ты же не хочешь выполнить мою мааааленькую просьбочку, - обиженным тоном ответила Тамара. - Тогда почему я должна заботиться о твоем удовольствии? В конце концов, у тебя есть руки, вот и воспользуйся ими.
И, не стесняясь наготы, даже определенно упиваясь ею, гордо прошагала в ванную. На диване остались лежать скомканными ее юбочка с прозрачной блузкой и тоненькие трусики на резиночках.
Глава 7
Это была их первая размолвка. Не более-менее серьезная, а вообще первая. Потому что до этого если что и было, то сугубо на уровне ощущений, но в слова недовольство друг другом вылилось впервые. И если бы ссора касалась сугубо бытовых проблем, она бы ни в коем случае не напугала так Кирилла. Однако это касалось не быта, совсем не быта. Это касалось сути его супруги.
А суть выходила малопривлекательной. И теперь Кирилл уже не был так уверен в собственной своей сексуальной неотразимости. Если бы Тамаре действительно было с ним очень уж хорошо в интимном плане, она бы ни за что не позволила себе подобного выпада. Возможно, она бы прибегла к старому, как мир, способу погасить начинающуюся ссору, и он даже был бы благодарен ей за это, ведь совсем не хотел с нею ссориться. Но в том-то и беда, в том-то и ужас произошедшего, что затеяла близость не ради спокойствия в семье, не ради мира, не ради обоюдного удовольствия, а ради войны, ради шантажа.
И все чаще Кирилл стал искать ответа на следующий вопрос. Хорошо, он-то принял ее за свою судьбу лишь потому, что Тамара явно не относилась к разряду охотниц на чужие состояния. А вот чем руководствовалась сама Тамара?! Она из очень обеспеченной семьи, может, и не более обеспеченной, чем семейство Андриановых, но денежки у них водились именно в свободном плавании, они на них жили, и жили довольно неплохо, откровенно говоря. Позволяли себе все, чего душа пожелает, ни в чем не отказывали. Ну что ж, если могут себе это позволить - почему бы и нет? Пусть живут, как хотят, это их право. Вот только непонятно, откуда у Тамары эти барские замашки? Ведь достаток-то появился совсем недавно, гораздо позднее, чем у Андриановых. Тогда откуда баловство? Ведь все предыдущие годы жили, по-видимому, очень скромно. Вряд ли у них с незапамятных времен было нормой содержать домработницу, наверняка самостоятельно справлялись с домашними хлопотами. Тогда почему теперь все иначе, почему Тамара считает для себя зазорным не то что тарелку за собою помыть, но даже сунуть, простите, собственное грязное белье в стиральную машину?!
И потом, из каких же все-таки соображений она вышла за него замуж? Конечно, пока они встречались, Кирилл позволял себе немножечко пошиковать. Не сильно, а именно немножечко, ведь для настоящего шика нужно много свободных денег, а у него с наличностью вечные проблемы. Может, она решила, что он уже очень хорошо поднялся, богат, как Крез? Но даже если это и так, то оставлять грязное белье валяться посреди комнаты - это все равно как-то недостойно нормального человека...
Так это что же, Тамара таки вышла замуж за деньги?! Она руководствовалась именно финансовыми соображениями?! О, как жестоко она ошиблась! Нет, не потому, что Кирилл беден, как церковная мышь. А потому, что как бы высоко он ни забрался на гору финансового благополучия, а никогда не позволит убирать его использованное белье постороннему человеку! Он даже супруге этого не позволит, потому что стирать трусы и носки, как и гладить брюки, мужчина должен сам! Только сам! Иначе это уже не мужчина, а размазня какая-то.