Лежал он бесконечно долго, так протяженно, что сам и не знал, сколько времени он уже лежит. Сменялись эры, пропадали в веках некогда известные королевства-а камень все лежал и лежал на одном месте, хотя и само место приобретало со временем вовсе неместный облик-то опускалось в пучину морскую, то поднималось горным кряжем, то пряталось в подземной пещере, то засыпалось песчаным ветром пустыни...
А камень все лежал.
Камень продолжал лежать, когда приходили люди, строили свои города вокруг него, почитая камень краеугольным. Молодые города набирали мощь, росли-а потом ветшали, и их засыпал песок, и все некогда знаменитое становилось пылью и прахом, а потом проростала трава, и даже прах смывали дожди-а камень все лежал. Не зря он был лежачим.
Потом-когда-то на всей протяженности времени-в то, что было местом лежбища камня, пришли новые племена... Место тогда представляло собой лес, спутанный и несколько болотистый... Люди в белом и синем бродили тенями среди поющих деревьев-великанов, казавшихся им вечными-но не тому, изначальному, лежачему камню-для него и деревья, и люди были пылинками и травой, ведь камень был накоротке с самой вечностью. А новое племя пело, пело странные длинные руны с протяженными гласными, спокойные-как течение тихой реки, неторопливые, как движение звезд. Да, это странные создания бродили по лесу и пели песни о звездном небе, о прошлом и будущем, не замечая-что они стоят на самом древнем из всех древних-на лежачем камне.
А камень, поросший мхом, наблюдал, и думал о том, сколько раз уже он видел такое зарождение народов, и сколько раз они уходили, и память о них исчезала в пространстве существования... Камень равно наблюдал и за этими неторопливыми людьми, и за божьей коровкой, которая ползла по травинке-и все казались ему юными и краткоживущими созданиями, такими-наверно-смешными в своих попытках быть хозявами места-на котором вечно лежал он, камень...
Но тут к камню подошла девочка. Светлая, в бело-синем, она что-то спросила у камня, что-то зашептала, прислонившись гладкой щекой к древней поверхности, которая вдруг почему-то стала влажной. А девочка все нашептывала, и нашептывала, и камень слушал, слушал совсем незнакомую речь, похожую и непохожую на все речи до, и все те, что будут после, слушал-и вспоминал, слушал-и отогревался-охлаждая разгоряченный лоб расстроенного ребенка... А девочка была слишком печальна для игр, слишком горели ее глаза, слишком пывлали ладони-не было в ней прохладной неторопливости ее племени. она как будто торопилась жить, с тем, чтоб скорее угаснуть... А камень вслушивался в музыку ее речи-уже очень давно никто не говорил с ним, вслушивался в хрипловатый шепот,и почему-то начал шататься-то, что с ним, лежачим, никогда не происходило, пошатываться-чтоб лучше услышать эту сбившеюся речь... и вдруг-немного-совсем чуть-чуть повернулся...
Девочка от удивления вздрогнула и наклонилась. Из-под камня лилась тоненькая струйка воды и журчала что-то про счастье и весну...