Аннотация: Живущий в столице молодой человек приезжает в провинцию проведать 90-летнего деда и становится свидетелем запутанной семейной драмы.
СТАРОСТЬ
Рассказ
- Да он же спит, наверное, чего его будить? Пусть выспится, - вяло сопротивлялся я.
- Ничего, он и так спит всё время, ещё успеет, - возразила тётя Тоня, провожая меня в дальнюю комнату. - Дед! Просыпайся! Внук приехал.
В небольшой тёмной комнате на двухспальной кровати лежал, укутавшись в одеяло, древний старик. Кожа его при тусклом свете из окна, за котором был пасмурный октябрь, показалась мне какой-то отталкивающие серо-зеленой.
- Дед, вставай! Андрюша приехал, говорю! - настойчиво проговорила тётя и потрясла старика за плечо.
Дед проснулся резко, как будто его включили в розетку. Выставив вперед руки, он с пугающим хрипом сел в кровати и стал тревожно озираться пустыми белёсыми глазами, с трудом поворачивая голову. На кончиках пальцев его я заметил длинные давно нестриженные ногти, отдаленно напоминавшие когти. В совокупности всё это смотрелось жутко.
- Кто ты? Что-то не узнаю... - сипло сказал он, уставившись на меня. Я осторожно сел на край кровати и взял его за руку. Тёплая.
- Это я, Андрей. Твой внук, - проговорил я громко и отчетливо. Тётя Тоня говорила, дед стал совсем глухой - Помнишь меня?
Секунду дед смотрел не понимая, а потом вдруг его глаза наполнились слезами.
- О-о-ой... - простонал он и потянулся ко мне. - Андрей... Андрей...
Мы обнялись. Последний раз я видел его года четыре назад. Сперва учёба, потом работа вдалеке от малой родины, а также личная жизнь, путешествия и конские цены на билеты. Ничего нового.
Тётя Тоня стояла в дверях.
- Ну, пообщайтесь, пообщайтесь, - сказала и ушла на кухню готовить обед.
Я смотрел на деда. Он глядел куда-то в пустоту перед собой. Впалые щеки на изможденном лице избороздило несколько шрамов - следы от операции пятилетней давности.
- Ну как ты тут?
- Ой-ёй-ёй... - вздохнул дед.
- Говорю, КАК ТЫ ТУТ?
- Да как я? Мне в этом году девяносто пять годков стукнуло... Вот так вот... - сказал он, кивая с таким видом, будто добавить было больше нечего.
- Ты молодец. Держишься, - сказал я и положил ему руку на плечо. Всё-таки нелегкое это дело, общаться со стариками.
- Я сначала в Петровке жил. Ну ты бывал там у меня. За мной Маруся там ухаживала. А потом уехала. На Хор уехала. А больше ухаживать некому. Меня Антонина к себе взяла. В город, - сказал дед, делаю большие паузы между предложениями.
- Я знаю. Потому и приехал. Как тебе в городе?
- Ничего житье. Тепло. Печку не надо топить. Снег не надо чистить. Кормят три раза в день. Суп на обед, котлеты. Утром каша, - потом немного помолчал и добавил - Не любят меня здесь. Не нужен я.
Я промолчал. По правде это и была основная причина моего приезда. Устал слушать про дрязги родителей с тётушкой по поводу деда и решил сам во всем разобраться.
- Нужен, нужен.
- Пётр, мужик ейный, злющий. Не любит меня. Поговори с Пашкой, может, возьмёт меня?
- Поговорю-поговорю. Ты есть будешь?
- Не-е-ет... Не голодный я.
- Ладно. Если что, приходи к нам, - сказал я и ушёл на кухню. Там тётя Тоня выставляла тарелки на стол.
Через полчаса мы сидели и обедали. У тёти был выходной, остальные члены семьи должны были вернуться к вечеру. Семичасовой ночной перелет из Москвы в Станичный давал о себе знать - я то и дело зевал и клевал носом, но держался. Не спать сюда приехал.
- Ой, Андрюша, - вздохнула тётушка. - Не хотела тебя грузить, но раз уж приехал...
- Выкладывайте.
- Совсем нам тут житья нет. Дед у нас такие концерты тут даёт, ты бы знал...
- Под себя ходит?
- Ох, дак если бы только это... И мимо унитаза бывает. По ночам спать не даёт - ходит по квартире, палкой стучит, будит нас постоянно. Скучно ему здесь, внимания требует. Там у себя он хоть по двору гулял и печку топил, хоть какое-то развлечение. А тут что ему, комната, коридор да кухня. Сон-еда-туалет. Разве это жизнь?
- Старость не радость.
- Но это ещё что... Иногда как выдумает чего, так мы все в осадок выпадаем...
- Кто, дед?
- Ну да. Он у нас тот ещё выдумщик. Ты же его не знаешь совсем.
Я не стал спорить. Перед глазами побежал калейдоскоп картинок из детства. Дед кормит меня клубникой с грядки и берет с собой на рыбалку. Мы с дедом катаемся на велосипеде по Петровке. Отец с дедом топят баню и готовят в летней кухне окрошку на квасе. Дед дарит мне самодельную деревянную игрушку. Счастливое детство...
- Что он делает?
- Ой да уже столько всего было, что и вспоминить тошно. Вот хотя бы недавно взять случай... Приезжаем мы к нему в Петровку проведать - как раз после отъезда Маруси. Он говорит: деньги на гроб пропали. Сорок тысяч у него в пиджаке в шкафу вместе с паспортом лежало. Смотрим по всем шкафам - нету денег. Это вы, говорит, взяли! - Да как же мы взяли, когда мы только-только приехали! Я говорю: папа, да не нужны нам твои сорок тысяч! - Нет, говорит, вы взяли! Ну мы с мужем поговорили наедине, дай, думаем, вернем ему эти деньги. Из своего кармана сорок тысяч отсчитали, положили в стол, как будто так и было. Говорим, вот, дед, посмотри! Вот твои сорок тысяч. Ты их сам переложил и забыл. Он смотрит так удивленно, пересчитал и говорит: тут ещё трех тысяч не хватает! Говорим: откуда ж ещё три?! Ты говорил, всего сорок было! - Так я вас проверял! Такой артист он у нас... Но ты даже не представляешь, как обидно!
- А на самом деле куда деньги делись?
- Не знаю. Всё обыскали, нигде нет. Лично я думаю, это соседка, Маруся украла. Ну а чё ей, мужика себе какого-то на Хору нашла, алкаша, деньги на житьё нужны, вот и взяла.
- Что ж вы в полицию не сообщили?
- А как тут докажешь? Я только и знаю, что со слов соцработника. Они там заходила как-то деда проведать да пенсию ему отдать. Видит, дверь в дом открыта, а оттуда Маруся эта выходит и озирается всё. А дед в то время в летней кухне сидел. Спрашивается, что Марусе делать в доме, если деда там нет?
- Мда, похоже, и правда она, - покивал я.
Тётя Тоня тоже замолчала. Всё что-то мялась, нервно облизывая губы. То поставит чашку на стол, то возьмет, а чай не пьет. Видно, хотела что-то сказать, но не решалась. Наконец, решилась.
- Андрюш, ты парень умный. Сам видишь, как мы тут живем. Трёшка маленькая, у нас тут с Петей и Катюшкой и так жизнь не сахар. Ну куда нам ещё дед?
- Понимаю.
- Может, ты поговоришь с отцом? Ну пуская они с твоей мамой его к себе берут, хоть на полгодика. А потом полгодика мы. Пожалуйста...
В глазах тёти было столько мольбы, что мне стало тошно.
- Поговорю, - кивнул я, хотя уже заранее знал всё, что мне скажут родители.
- Нет, нет и ещё раз нет, - отрезал в трубке мамин голос. Я стоял у подъезда с телефоном, под окнами девятиэтажки, где жила тётя. В дворовой коробке мальчишки с криками гоняли мяч. Вдалеке какой-то мужик выгуливал пса на поводке. - Ну куда нам его нахрен сюда?! Как ты себе это представляешь? Двенадцать часов в поезде.
Я молчал. Да, тащить деда в соседнюю область в Евангельск - так себе идея, поезд он не переживёт. Бабушка моя по линии мамы не пережила.
- Ну ты войди в их положение. Они тут от него на стенку лезут.
- И что теперь? Хочешь, чтоб мы тут с отцом лезли?
Я снова промолчал.
- Ты же знаешь, какой у тебя отец и какой у него порог брезгливости. Да он ворону дохлую на улице увидит, его уже наизнанку выворачивает. Хочешь, чтоб он совсем тут окочурился? А у меня сердце, мне нервничать нельзя.
- Короче, ясно всё, - перебил я. Голос матери начал меня раздражать. - Дай я с отцом поговорю.
- Не будешь ты с ним говорить, некогда ему.
- Но делать-то надо что-то!
- То есть, по-твоему, мы ничего не делаем? Да мы каждый месяц вот уже лет семь в деревню деньги отправляем, чтоб за дедом присматривали. Кто лекарства ему покупает? Кто пять лет назад месяц его по клиникам и операциям таскал, пока тётка твоя в стороне отсиживалась? Отец твой всё это делал. А она хоть пальцем для него шевельнула?
- Они приезжают регулярно.
- Раз в три месяца? Сын, до Петровки от города час на электричке. Раз в три месяца - это что, помощь?! Мне Маруся всё про тётку твою докладывала. Всё на других сбагрить норовит. Больная на голову! Ишь чё вздумала! На полгода ей деда возьми...
- Так, всё, хватит. Надоело. Что делать будем?
- Да есть один вариант...
Тётя Тоня смотрела на меня с мольбой и надеждой.
- Ну, что папа сказал?
- Тёть Тонь, я поговорил. С папой не смог пообщаться, мама ваше предложение выслушала, она не думает, что это хорошая...
Глаза тёти помутнели.
- Не возьмет? А я так и знала. Это всё мать твоя, она нас ненавидит.
- Да ну, глупости.
- Да правда-правда, я-то знаю! И Пашу науськивает. Опекает его, как маленького. А на других ей плевать... Ну вот скажи, Андрюш, прятаться от родного отца за жену - разве это по-мужски?
- Тёть Тонь, ну хватит вам наговаривать. Папа дом построил, сына воспитал, дерево посадил, на этом его мужской долг исполнен. Вы с ним созванивались?
- Да миллион раз! И каждый раз одно и то же! "На, Зина, телефон, поговори! Мне некогда, завтра отчёт на работе сдавать!" А мать твоя как трубку возьмет, так и давай орать: что вы к нам со своими проблемами, у нас своих хватает... Конечно, они там в ус не дуют. А я каждый месяц с Петей в деревню мотаюсь, в свой выходной, между прочим. Ой, Андрюша, ты бы видел, какой дед был, когда мы приехали в последний раз. Он же не моется, не переодевается, в одежде спит... Как от бомжа, от него несло! Это он сейчас помыт, одет, а тогда...
- Послушайте, - прервал я поток её причитаний. - Выход есть.
- Какой ещё выход?
- Отец когда в прошлый раз приезжал, взял контакты у Ореховой, она на соседней улице живет.
- Знаю. Валентина Кузьминична.
- Мама говорила, что она готова за дедом присматривать до последнего, если ей потом дом и участок отдадим.
Тоня смотрела на меня измученными глазами.
- Так вот, я ей позвонил, договорился. Мама поторопилась, напутала всё, а с вами так и не смогла поговорить.
- Конечно, не смогла. Твоя мать вообще не умеет с людьми общаться.
- Вы можете, пожалуйста, отложить свои обиды в сторону на время и послушать?!
- Да, извини...
- Так вот. Не нужен Ореховой никакой дом, она и так за дедом присмотрит. Мы так же будем деньги присылать, а она будет каждый день к нему ходить, еду готовить, порядок наводить.
- Ох, Андрюш, не знаешь ты, что такое деда нашего помыть да переодеть! Сбежит твоя Орехова на второй день.
- Не сбежит. Я ей обрисовал всю картину, она всё понимает, она на всё готова. И дома не надо ей никакого.
- Да разве ж бывает так? Чтобы бескорыстно...
- Бывает, тёть Тонь.
По тусклым глазам тёти я видел, что она всё еще не верит мне. Поэтому я предложил ей лично пообщаться с Ореховой, набрал номер и протянул трубку. Осторожно-осторожно, как по минному полю, тётя Тоня вела беседу с деревенской женщиной по ту сторону сигнала, пока не получила ответы на все свои вопросы. После созвона её было не узнать.
- Ох, Андрюш, ты наш спаситель! Я в храме свечку за тебя поставлю, молиться за тебя буду. Это тебя Бог нам послал. Я прям воспряла, жить по-новой начала...
Казалось, она готова была упасть мне на грудь и разрыдаться. Всё-таки насколько другой становится жизнь, когда ты просто умеешь слушать и договариваться.
После обеда я улёгся на кровать рядом с дедом и провалился в серый сон. В себя пришёл только к вечеру. Муж тёти Тони Пётр и их младшая дочь Катя к этому времени уже вернулись с работы. Дед кряхтел и ворочался рядом со мной в кровати. Я встал, тихо оделся и вышел на кухню. Семья собралась за столом.
- Когда у тебя обратный самолет? - спросил Пётр.
- Завтра.
- Завтра?! Так ты всего на день прилетел?!
- На выходные.
- Но зачем?!
- Деда повидать. Старый уже. Считайте, что я так выполняю семейный долг.
- Из Москвы в Станичный на один день, ради деда! - потрясенно приговаривала тётя Тоня, накладывая нам в тарелки тефтели с пюре. - Семь тысяч километров! Это ты просто какой-то подвиг совершил. Нет, тебя точно нам Бог послал... - и тётушка вкратце пересказала семье выход, который я предложил.
- Дед уже привык к деревне, ему там хорошо будет, - ласково ворковала она. - Просторно. И воздух чистый, природа. А Валентина Кузьминична за ним присмотрит, она женщина адекватная. Не то что некоторые...
- Молодец, Андрон, технично деда сплавил! - подмигнул мне Пётр, невысокий инженер шестидесяти лет с серебристо-чёрной шевелюрой. - Давай чтоли выпьем за такое дело!
Я ничего не сказал. Пётр тем временем извлёк из буфета бутылку грузинского вина и бокалы.
- Бокалы убери, лучше чашки возьми, - сказала тётя. - А то щас дед проснется, начнет скандалить, что пьем тут без него. Ему же врачи запретили...
Пётр разлил вино по чайным чашкам, мы чокнулись за здоровье деда и выпили. Настроение у всех заметно улучшилось.
- Ну, как Москва? Стоит? - весело спросил Пётр. - Ты же к нам в прошлый раз когда приезжал, лет пять назад? У тебя ещё невеста была такая хорошая...
Действительно, в последний раз в Станичный я наведывался очень давно. Да и деда проведывал постольку-поскольку. Главной целью визита была она, моя первая любовь. На четыре долгих года жизнь разбросала нас нелёгкая по разным концам страны, я в Москве, она - в Станичном. Четыре года ежедневных звонков, любовных писем и встречи раз в полгода. Сладостный ад.
- Да, мы расстались. Переехала в Севастополь, вышла замуж за моряка, работала журналисткой. Родила недавно.
- Жалко. В смысле, жаль, что расстались. Мне она нравилась. А что у вас случилось?
- Это другая история... - проговорил я, утопая в воспоминаниях.
За этим самым столом сидели мы с ней пять лет назад. Я был совсем другой, и жизнь была совсем другая. И дед был другой, и родня другая, и на вещи я смотрел по-другому. Вспоминая всё это, я почти физически ощутил преходящесть радости и печали, непреодолимую толщу времени, что отделяла меня от того, другого... Столько воды утекло. После нашего горького расставания у меня было пять или шесть неудачных романов, я сменил с десяток мест работы, перекопал себя на корню, жил в других странах и под другими именами, издавал книги, снимал фильмы, даже был разок на волосок от смерти. И ничто уже не вернёт мне те моменты с ней, те ощущения. Пускай даже случится чудо, и она войдет прямо сейчас в эту маленькую кухню, возьмет меня за руку, как тогда, это всё равно будет другой опыт. Это только в компьютерных играх можно сохраниться и войти в одну реку дважды.
- Кать, ну а как у тебя? - спросил я свою двоюродную сестру. Она скромно сидела с краю и ковыряла вилкой толчёнку.
- Да как, хорошо всё, - сказала она.
Сестра у меня красивая, даже очень. Большие выразительные глаза, светлые волосы, стройная фигура. Выглядит лет на двадцать пять. Только по паспорту ей уже тридцать семь. Вот уже лет пятнацать живёт с родителями в отдельной комнате и работает в местной аптеке. Утром на работу, вечером домой, по выходным - домашние хлопоты вместе с тётушкой. Вот и всё.
- Был недавно во Владивостоке, встречался с твоей сестрой. Красивая у них с мужем квартира. Море с балкона видно, - сказал я, жуя кусок тефтели. - Племянника видел.
- И каково тебе быть дядей Андреем? - улыбнулась он чуть холодно.
- Непривычно. Ну а как у тебя на личном?
Тётя Тоня с Петром переглянулись. Похоже, для них эта тема была под запретом.
- Ничего, - сказала Катя.
- Ничего в смысле "пойдёт" или "никого"?
- Никого, - с нажимом ответила она.
- Что неужели нет поклонников?
- Да были, были... - прорвало тётушку. - Да всё у Катюшки не то да не так. Идеального ждёт!
- Ну мама я же просила... - тихо но твердо проговорила сестра.
- Лучше одной, чем с кем попало... - пожал плечами Пётр.
- Ну а что, я не права? Чего его ждать, идеального-то? Нету их таких. Вон, Петя последний был, и того я отхватила.
- Ох, заливаешь, мать... - сказал Пётр с улыбкой, подливая жене вино. Слова жены были ему приятны.
- Интересно, а как дед с бабой Женей познакомился? - сказал я, чтобы сменить тему. - Я как-то пытался у него спросить, но из него клещами не вытянешь ничего.
- Да как-как? Она мне рассказывала, когда жива была, - сказала тётя. - Притащился к ней в женское общежитие с чемоданом грязного тряпья, бухнул его на пол: на, говорит, стирай! Ну она взяла и начала стирать. Так и начали вместе жить. Потом переехали в Петровку с Урала, а там уже мы с твоим отцом появились. Ну и Лида с нами была, вторая твоя тётя, дочь бабы Жени от первого брака.
- Мда. Романтика.
- Ох, а как он гулял потом, пока мы маленькие были! Ни одной юбки в деревне не пропускал...
- Да ладно! Дед гулял?! - это было для меня что-то новенькое.
- А то как же. Он у нас тот ещё угодник.
- А что ж бабушка с ним не разошлась?
- Да у неё все спрашивали. Она говорила: Да щас! Чтоб на меня все потом пальцем показывали и за глаза говорили: мать-одиночка?! Нате-ка, выкусите! Мужик, он и есть мужик. Хоть гулящий, зато роботящий. И не алкаш. Так и жили.
Мы помянули бабу Женю, опорожнив еще по чашке с вином. Четырнадцать лет как её не стало. Я помнил её лицо, помнил день, как приехал к ней с отцом в самый первый раз, когда мне было лет десять. Вбежал в дом поперёк батьки и выпалил: "Баба Женя, это я, Андрей!" А она меня не узнала, подумала, какой-то соседский мальчишка забежал, клубнику с малиной клянчить. Обидчивая была, мнительная, переживала по любому поводу. В итоге это довело её до инфаркта.
- Вот так вот помнишь деда по картинкам из детства и не знаешь, какой он был, - сказал я.
- Андрюх, так может оно и к лучшему? - спросил Пётр. - Пускай лучше светлая память останется? Чего былое ворошить?
- Это мы тебе ещё и половины не рассказали... - сказала тётя.
- Горякая правда лучше сладкой лжи. Что он крови попил из вас да гулял, я уже понял. Что ещё?
- Андрюш, да зачем тебе это... - нахмурилась тётушка.
- Что ещё? - повторил я.
- Да всякое было. Кто старое помянет, тому глаз вон...
- Да, было. Она одна живет, ей уже шестьдесят три. Муж уже десять лет как помер. Приезжала к отцу как-то навестить, а он ей: ты себе уже никого не найдешь, старая, со мной живи! Она тогда так обиделась, что с тех пор и слышать про него ничего не хочет... Давно уже это было.
В коридоре раздался громкий стук палки по паркету.
- О, вот и орёл наш...
В комнату медленно-медленно, трясясь всем телом, вошел дед, опираясь на деревянный костыль. Пока Пётр виртуозно прятал бутылку, тётушка усадила деда за стол и пододвинула ему тарелку. Ел он неаккуратно, как-то умудрившись за пару минут испачкать супом и лицо, и рубаху. Не глядя на него, через стол я протянул деду салфетку.
- Что, Андрей, заберет меня Паша? - спросил он. Я посмотрел на тётю. Похоже её он совершенно не стеснялся.
- Сейчас ему скажем?
Она кивнула.
- Дед, папа не сможет тебя забрать. У него там тесно, и ехать далеко. В Петровку поедешь.
- Куда?
- В ДЕРЕВНЮ обратно поедешь, говорю. Мы уже всё решили.
- Как в деревню? Маруся же уехала!
- Мы тебе другую сиделку нашли. Орехова Валентина Кузьминична.
- Кого?
- ОРЕХОВА. На соседней улице живёт!
- Валентина? Знаю. На Калинина живёт... Так у ней мужик есть!
- Тебе-то что? Мы же не жену тебе искали, - усмехнулась тётя Тоня.
- Она согласна за тобой ухаживать, каждый день, - горомко и медленно проговорил я, чтоб дед всё услышал и понял. - Поедешь в деревню?
- Валентину знаю, хорошая. Но у ней мужик есть, - повторил дед, кивая. - А у Маруси не было сперва. Недавно появился. Уехала к нему. На Хор уехала.
- Влюбился, старый, - сказал тётя. - Вишь, Андрюш. Седина в бороду, бес в ребро.
- Уехала. На Хор уехала, - продолжал кивать дед.
Ночевал я в комнате с дедом. Пока помогал ему улечься поудобней и укрыться, всё думал. Есть ли идеальное время, когда лучше всего умирать? Когда наступает тот момент, когда можно откровенно себе сказать: ну всё, старая развалина, хватит небо коптить, зажился, пора уже и честь знать! В шестьдесят скажешь: да я ещё хоть куда! В семьдесят: нет, рано-рано, ещё не всё сделал, не всё сказал. В восемьдесят: ну ещё чуть-чуть, и вот уже тогда. В девяносто ты уже ни за что не отвечаешь.
В алеутских семьях есть обычай - старики выбирают удобный момент, берут котомку и уходят в ледяную пустошь, где исчезают в вечных снегах, не оставляя никаких следов. Идеальная смерть. Если бы я мог выбрать, как хочу уйти из жизни, я выбрал бы именно этот вариант.
Скоро мне предстоял обратный путь в столицу, и у меня появилась последняя возможность поговорить с дедом наедине. В который раз уже я попытался добиться от него каких-то историй про свой род, но всё было без толку. Все его мысли были о Марусе.
- Она девчонкой была, сирота без родителей. Жила по соседству. Её обманул мужик один, на сорок лет старше её. И взял к себе. Так они и жили вдвоём, пока он не умер. Потом за мной стала ухаживать. Приходила каждый день. Есть-пить давала. За пенсией на почту ходила. Печку помогала топить. Долго приходила. Семь лет. А потом мужик у ней появился, молодой. Уголовник бывший, откинулся. Уголь на Хору разгружает. И она уехала к нему. На Хор уехала.
Я лежал рядом, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Четырнадцать лет одиночества. В постылом доме, без жены, без друзей. Сын приезжает раз в год, дочь - раз в три месяца. И только она, Маруся, молоденькая сирота с печальной судьбой, семь лет приходит каждый день и заботится. Ну и что, что разница между ними в полвека? Всё равно он живой человек, и сердце есть, и голова. Тут хочешь-не хочешь, а влюбишься.
- А ты не думал, что она у тебя деньги украла?
- Маруся?
- Да. Понадобились на жизнь, она и взяла перед отъездом.
- Деньги?
- Да, деньги. Сам сказал, с уголовником связалась. Может, это он её надоумил? А ты потом на тётю Тоню напраслину возвёл...
- Да не-е-ет... То я ей деньги дал.
- Да ладно! Ты?
Вот этого я, если честно, не ожидал.
- Я... Она пришла в последний раз, сказал, что уедет. Попрощаться хотела. Я пиджак достал. Там ордена, и паспорт, и пенсия. И всё, что скопилось, отдал.
- А зачем же ты тёте предъявлял потом?
- А она деньги взяла, спасибо сказала. И уехала. К мужику своему молодому. Уголовник бывший, уголь там разгружает. На Хор уехала...
Рано утром я попрощался с дедом, обнял его, понимая, что делаю это в последний раз. Не было в этот момент во мне ни жалости, ни сожаления. Негатива тоже не было. Все мы люди. Главное, что я чувствовал, была благодарность за то, что этот человек продолжил род. Родил моего отца, а тот родил меня. Всё остальное в момент прощания казалось мне неважным.
Потом я по очереди поговорил с мамой и тётей и настрого запретил им между собой общаться, раз уж у них патологически не выходит. Ореховой обещал звонить и справляться, как там дела у деда. Отца попросил быть мужчиной и не сваливать отвественность на других. Петру и Кате пожелал всего хорошего. И улетел с чувством выполненного долга, зная, что теперь вернусь сюда уже очень нескоро.
Установленный мной порядок продержался две недели. Позвонила мама, раздражённо нажаловалась, что тётушка опять выносит мозг, та не осталась в долгу. Отец снова развёл руками, а дед снова что-то отколол. Всё-таки люди после двадцати уже не меняются. Пришлось опять со всеми созваниваться, выслушивать, успокаивать, договариваться. Видно, роль у меня такая.