— Гюльчетай?...Гюльчета-а-а-й?...Опять, что ли, восстание готовишь?
— Я теперь при дворе, мне всё по барабану, — ответила я надменно, прихлёбывая чай из блюдечка и откусывая восхитительный пирожок с капустой. — Подкиньте поленьев в печку, что-то холодат.
— Не в печку, а в камин. Деревня...
— У вас, может, и в камин, а у нас — в печь.
— У нас, — поправил Ангел, подкинул пару поленьев.
— Кочергой-то пошуруйте, — сказала я, — Не видите — пламя не заходится.
Пошуровал кочергой.
— Что вы такой хмурый? — поинтересовалась я, — Не надо быть пессимистом. Оптимистичней, оптимистичней!— и народ к вам потянется.Всё учить надо.Чего в носках сидите? Ботинки хоть бы одели. Что вы, в самом деле, меня доводите!Как-будто не родной...— я заплакала, достала платок с пропечатанной розой, — Вы меня совсем не любите, я не могу так жить, лучше удавиться!— я высморкалась.
— Маршировать будешь?
— Не буду.
— А "Демона" читать?
— Окститесь.
— Ну и сиди, как сова! — плюхнулся в кресло-качалку, — Девочки!...Прочитайте-ка мне "Демона", а?
"Прямо распирает от веселья!" — со злостью подумала я, задумчиво посмотрела на подогретый пирожок...налила ещё чаю из самовара.
— Печальный демон, дух изгнанья...— начали девушки хором, выстроенные в ряд, как призраки Марьи Моревны.
— Ах, как хорошо! — воскликнул Ангел, покачивая спущенным затёртым носком, — Двенадцать штук как на подбор, одна тринадцатая как Иуда...
— Не знаете, куда делась моя большая ложка?
— Нечего раскидывать ложки где попало!
— Что вы нервничаете, я не понимаю? Не с той ноги сегодня встали?Где моя ложка, мне сахар нечем накладывать, может её украли?
— Кому нужна твоя ложка!
— Ну, конечно...она никому не нужна, как и я...Но почему-то исчезла!...Давно пора поговорить начистоту. Если вы будете красть мои ложки и подпиливать ножки у моей тубаретки, когда я чай пью...Я не знаю, что я сделаю!
— Вообрази другую.
— Зачем мне новая, неизвестная ложка, покрытая хохломой, если у меня есть своя любимая такая же?
— На что это ты намекаешь?
— Намекать ещё, делать нечего!— возмутилась я, окуная бублик в вазочку с вареньем.
— Сколько можно есть! — вскрикнул Ангел нервно.— Одно и то же, при чём!
— Неправда, — возразила я, — Вчера я рогалики ела.
— Вчера и позавчера!
— Ну и что? По крайней мере, это не лягушачьи лапки и не обезьяньи мозги! Дурак вы, между нами говоря, и не лечитесь. Счастья своего не видите...— я заплакала, платок приложила, чаю ещё налила, пропела под нос: — Сча-астья не ви-ди-ит, в небе летае-е-ет...
— Чего-то я не досмотрел...— задумчиво процедил Ангел, терзая в зубах цигарку с махоркой, забормотал (в последнее время он часто стал вот так вот бормотать: вполголоса, что-то с трудом припоминая будто...) — Дракон одна штука, соль одна пачка...белого шоколада — кусок, медный купорос...немного мака, сахара килограмм...
Я встала из-за стола, вышла на середину комнаты, упёрла руки в бока...
— Опять, что ли, пляски? — ворчливо буркнул Ангел.
...и, отбивая каблучками, развевая своё неистребимое зелёное платье:
Эх, яблочко, да на тарелочке...
Некоторое время я пела, выплясывая рядом с куском параходной палубы, пока не дошла до нужной кондиции, потом кинулась на перила, заломила руки в тоске...
— Я любви искала и не нашла! — воскликнула я, страдая, голосом Ларисы Гузеевой.
— Мохнатый шмель на душистый хмель...— запели девушки.
— Так не доставайся же ты ни кому, — горячечно прошептал Ангел и выстрелил в меня из пистолета.
Некоторое время я цеплялась за перила, потом, пошатываясь, пошла, протягивая руки к Ангелу, не дошла, само собой, шепнула с последним вздохом:благодарю...и упала навзничь.
— А на-пос-ледок я скажу...— запели девушки осуждающе.
А напоследок я скажу:
Прощай! Любить не обязуйся...
С ума схожу? Иль восхожу
К высокой степени безумства?
Как ты любил, ты пригубил
К погибели...
— Не в этом дело! — возразил Ангел.
— Как ты любил...— продолжали девушки сурово.
Ты па-гу-би-иил...
И погубил так неумело...
— Ты знаешь...— сказал Ангел задумчиво, дунув в дуло пистолета, — Я тебя убил и мне сразу полегчало.
— Ну и славно! — обрадовалась я, вытаскивая пулю, — Вы уже не хотите быть пессимистом?
— Не хочу.
— До Нового года осталось шесть часов, — сказала я, посмотрев на часы на стене, — Слава Богу, успели...— я перекрестилась.
В сенях раздался какой-то шум, открылась дверь, вошёл Азазель в полушубке из овчины, нагруженный дровами, а за ним Дракон в спортивной красно-белой шапочке и в валенках, с мешком на одном плече и с ёлкой на другом.
— Я чудесный Дед Мороз, я подарки вам принёс! — воскликнул Дракон очень весело.
— Какие люди! — захлопала я в ладоши.
— Откуда это вы? — поинтересовался Ангел.
— Откуда! Откуда! — передразнил Дракон, — Из лесу, вестимо.Рождество Иисуса Христа — Человека и Сына Божьего. Прежнее уже проходит, а вы всё в носках сидите!
— Я вас не приглашал, — сказал Ангел, — Чего вы припёрлись?
— Тю! — воскликнул Дракон.— Ну вы посмотрите на него!
— В России никто никого не приглашает, все сами приходят, — сказал Азазель, кинув дрова рядом с дверью, вытер лоб рукой, высморкался в большой платок в клеточку, — Мы очень хорошо изучили местные обычаи.
— Я вижу, — ответил Ангел.
— Ну вы присаживайтесь, присаживайтесь! — засуетилась я, доставая чашки из буфета, — Чего в дверях-то стоите!Чаю надо попить — согреться, уши ведь отморозите!
— Чай — это хорошо! — воскликнул Дракон, сваливая на пол мешок и ёлку, — Пряники есть? — уточнил, потирая руки с мороза.
— Есть, есть! — обрадованно воскликнула я.
— А бублики с маком? — спросил Азазель.
— И бублики!— восторженно вскрикнула я.
— И рогалики? — спросил Ангел.
— И рогалики, куда же им деться!
— И сушки есть? — спросили девушки.
— И сушки, и сушки!Присаживайтесь, милые.Эх, стульев-то не хватат...
— Самовар-то не надо у нас тырить! — пожурила я, видя, что Дракон крадётся с самоваром к своему мешку с подарками.
— Шутка! — воскликнул Дракон, водружая самовар на стол. — Тю!— хлопнул себя по лбу, — Любушка-голубушка, у меня же есть для вас подарок!
Пошёл поковырялся в мешке, подошёл ко мне:
— Вот! — торжественно вручил, — "Евгений Онегин", я сам переписывал.
— Там от Евгения Онегина осталось только имя, — хохотнул Ангел, не в силах противостоять общей дружественной атмосфере, но тут же вспомнил кто он такой и нахмурился, — А красные крестики зачем? Что это за намёки на полях вашей рукописи, уважаемый писатель от слова кипяток?
— Первый блин комом, что ж уж сразу и критиковать! —возмутился Дракон обиженно, феррум покраснел, глазки забегали...— Да, я не Белинский... но может быть ещё лучше, кто знает!Эх, рудоносная залежь! — продекламировал, поведя рукой в пространстве.
— Ой, у меня ещё варенье есть! — вспомнила я, покосилась на Ангела, шепнула: — Малиновое.— порылась в буфете, — И мёд.
— Ягода малина! — пропел Дракон, откручивая кранчик у самовара.
— Нас к себе манила...— подхватили девушки, накидываясь на сушки.
— Ах, как хорошо! — воскликнул Азазель, сщищая с бубликов мак себе на блюдечко.
— Будете чай пить? — спросила я у Ангела вежливо.
Молчание.
Я подошла к перилам.
— Я любви искала и не нашла!
— Мохнатый шмель на душистый хмель...
— Это спектакль? — спросил Азазель заинтересованно.
— Это полное и абсолютное сумасшествие, — ответил Ангел, вставая с кресла-качалки. — Погубленный и воскресший народный обычай.
Азазель достал блокнотик, углубился...
— Подождите...я записываю. Цапля куда там?
— В камыши, — сказал Ангел, присаживаясь к столу.— Рогалики есть?
— Конечно! — нежно сказала я, подвозя тележку со свежеиспечёнными рогаликами, — Я всегда знала, что вы их любите и потихоньку от меня едите, зачем же прикидываться-то, — пожурила я, — Цигарку-то изо рта выньте.Надымили, чёрт бы вас побрал! — добавила я кокетливо.
— А цыганская дочь!... — наяривали девушки, быстро напившись чаю. — За любимым... в ночь! Хоть на край земли, хоть за край!
Пауза.
— Так вперёд...за цыганской...звездой кочевой, — всё нарастая, понеслось на всю ивановскую.— не гадая: в ад или в рай! И гла-за гля-адят беспробудной тас-кой в баг-равеющие небеса-а-а-а...
— Да дайте ж, наконец, покоя! — раздался еле различимый шёпот с небес.
— Ничего страшного, — спокойно ответил женский голос в ответ, еле-еле слышимый за руладами, — Они молодые, пусть веселятся.
— Чего вы плачете? — спросила я у Дракона испуганно, — Вам плохо? — расстроилась я.
Дракон, обливаясь слезами, замахал на меня руками, хлюпая носом.
— Наоборот, хорошо! — выдавил сквозь слёзы, подперев голову рукой, — Так хорошо, так хорошо!Сколько силищи-то...нет, я не могу! — зарыдал в платок.
— Может, спляшем? — предложил Азазель, нетерпеливо отбивая такт под столом, — Чёрт, прямо на месте не сидиться! — полистал блокнот, — "Яблочко"...присесть и вытянуть ногу, так...хлопать себя самого по всему телу сверху вниз...Ну чего?
— А чего тут думать-то! — воскликнул Ангел, выскакивая из-за стола на середину комнаты, — Эх, яблочко!...— запел Ангел, хлопая себя ладонями сверху вниз по заштопанной сутане. Ленточки на бескозырке развеваются...
В руках у него вдруг появился пистолет откуда ни возьмись, я пошла к перилам...
Раздался выстрел, Ангел упал.
— Работу малую...в висок! — начали девушки, подперев головы руками.— Уже вершит...
— Но пали р-руки! — страстно воскликнула я, изголяясь на перилах.
— И стайкою наискосок...— нежно вставил Ангел с пола, — уходят запахи и звуки. — поднял дрожащую руку с пистолетом, выстрелил наобум.
— Как ты любил...— осуждающе наросло из глубины.— Ты пригубил...
Азазель подавился чаем, Дракон стукнул его по спине.
— К погибели!
— Не в этом дело...— шепнула я с перил.
— Как ты люби-и-ил, ты па-губи-ил....
Я пошла к Ангелу, протягивая руки и ноги.
— И погубил так неумело...— заплакали девушки.
— Благодарю...— шепнула я с последним вздохом и рухнула поперёк на своего возлюбленного, и кровь потекла на тысячу шестьсот стадий.
— Ни хера себе обычай! — воскликнул Азазель потрясённо, размазывая слёзы по щекам рукавом красной рубашки.
— Нет, я не могу! — рыдал Дракон.— Сколько силищи-то!...
— Пол двенадцатого, — сказала я, взглянув на перевёрнутые кверх ногами часы на стене, — Пора Старый Новый год проводить.— порылась в буфете, стопки достала.
— Зачем так много? — спросил Ангел.
— Неизвестно, сколько народу придёт.— сказала я, — Дракона разбудите, а то он обидется, что без него. А, впрочем...И что это он как сирота — на лавке? И храпеть он начал во сне-то...Что это вы за ним совсем не следите? Может, у него лёгкое застудилось с мороза-то...Слышите аль нет? Хрипит чего-то...
— Ничего страшного, — успокоил Ангел, — Это я его усыпил, пока ты дрова рубила, тёлок кормила, корову доила...чего там ещё-то? Делать тебе нечего...слуги для этого есть.
— Всё бы вам на чужом горбу ездить! — возмутилась я, — Крепостное право ещё до второго пришествия отменили!Молочко-то парное любите, а работать не хотите.
— Что-то вы не очень-то воображаемое молоко пьёте! — заметила я. — Чего-то, видно, в нём не хватат!А потому что, воображая, вы с молоком не разговариваете. Или с коровой. А если поговорить, да любя пару раз стукнуть по живому тёплому коровьему боку, — ведь жирнее процентов на пять.За хвост, только, не любит, когда её дёргают...ну дак...я после того раза, когда она меня саданула, и не дёргаю, понимаю...так, иногда, дёрну, чтоб не забывалась, игриво так, мол — помнишь?то-то...Ой, молоко-то разлилось тогда!Я прям вся испереживалась, столько добра...но что ж делать! Сама виновата...Но уж у неё характер тоже! За хвост не дёрни, по голове не дай...Но умная, умная, всё лаской, лаской, как человек...всё понимает: ты ко мне хорошо — и я в долгу не останусь, процентов надбавлю...Масло...м-м-м!Ложка стоит!Будто Дух Святой снизошёл на корову, до чего же хороша моя Бурейра, девочка моя пятнистая!— воскликнула я, разглядывая фотографию на камине, — Никакого миксера не нужно, оно само взбивается, так потереть немного ложкой для вида...Зачем вы Дракона-то усыпили?
— Умный стал слишком.Утверждает, что он атеист. При чём, утверждая, смотрит прямо в глаза, вот что меня взбесило! Ничего, проспится — может уверует.Эх, климат здесь какой-то...неровный...то полыхает, то пластом лежит, отходит от вчерашнего.
— А вы поменьше думайте! — посоветовала я, — О чём думаете хоть?По делу или так?
— Думаю: почему все до сих пор встают в шесть утра и косят сено до шести вечера, снопы вяжут там...? Зачем? Вот вопрос!— задумчиво процедил Ангел, покачиваясь в кресле, — Вцепились в своих коров, будто их отнимает кто!Огурцы — и то отказываются изобретать!Видите ли, им стыдно есть воображаемые огурцы! Что это за бред? Да что ж это такое...Где же прогресс, желание развиваться, расти?На компьютерах у них вазочки стоят, матрёшки, свечечки, салфеточки ажурные...кошмар!Мониторы в сундуках лежат — неприлично, считают, его на стол поставить...идиотизм!Землю пашут, на тракторах нарезают, снопы вяжут...Ответь, Либби, зачем? — взмолился.
— Может, они у вас голодные? — спросили с небес.
— Народ всегда мечтал о земле, дорвался вот, может пройдёт со временем, не надо переживать...— предположила я, — А где Азазель?
— Я его в деревню услал. Лучше заранее предупредить, что не надо приходить, чем потом их отсюда выносить.
— Да как вам не стыдно! — возмутилась я, — Они к вам со всей душой!
— Их потом отсюда калачом не выманишь! — защищался Ангел, — Я не могу уже видеть не эти бесконечные блины, не огуречный рассол этот поганый, которым все с утра отпиваются прямо из банки! Отходняка-то теперь нет и в помине, все страдания упразднили! Что же они издеваются-то? Что хотят этим показать? В чём тут умысел?
— Нет тут никакого умысла, — сказала я, — Это традиция.
— Это идиотизм для цивилизованного человека!
— Слушайте, если вы такой цивилизованный — катитесь в Иерусалим!Вам там предлагали...мечтаете небось, ирод...
— Там тоже проблемы, — коротко отрезал Ангел.— К нам гости, Либби...
В сенях раздался шум, открылась дверь, вошёл Иисус...
— В невменяемом состоянии, в бреду...— задумчиво сказал Ангел,— Повстречал, по видимому, али как?
— Не понимаю, что происходит...— растерянно пробормотал Иисус в ушанке.— Они дорогу строят...Зачем? — спрашиваю. Ездить, отвечают. Табличка...Иерусалим — Иерусалим.Смотрю — не евреи, а вроде бы и евреи...Вы чьих будете? спрашиваю.Мы, говорят, нашинские.
— Стало быть, и до вас уже добрались, — хохотнул Ангел и глаза его блеснули.— "Нашево" — посёлок у нас такой есть.
— Я их спрашиваю: а телепортация?Телепортация, не телепортация — не знаем, а тебе куда, мужик, на ту сторону? Садись, поехали. Шапку — на, а то отморозишь себе всё, жена огородами уйдёт, кто тогда будет за скотиной присматривать, то-то!Я спрашиваю: как же мы поедем — дорога не достроена, шпал почему-то нет? Отвечает: шпал нет, потому что на дрова разобрали, зима холодная, да и зачем они нужны-то? Матерьялы только переводить...Доедем до конца, а там я тебя высажу, на попутных доберёшься, Михаил Иванович там такой живёт, лесник...(запел):Эх, Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня...Самая нелепая ошибка, Мишка,— то, что ты уходишь от Меня...километра два-три, в ту сторону где ель срубили в прошлом году, пенёк такой — по нему ориетироваться...Смотри — не заблудись, а то там снегу по горло. Придёшь, стало быть, он — если не у Машки ночует, то дома, подвезёт на санях, лошадь у него есть, если не сдохла, а то может и сдохла, кто знает.Смотри — не подведи меня, грех такой ещё на душу брать — потом этот старый леший скажет, чего дураков подсылаешь, смотри не подведи! Веришь ли ты в Иисуса Христа, Сына Божьего?...Если атеист — слово такое неприличное, то я тебя прям щас выкину, так что лучше соври, да и мне греха брать на душу не лежит...Да-а, был такой человек, на Кресте, говорят, висел, но потом его помиловали, потому как оказалось, что свой...потом воскрес, чудо, брат! Понимать надо! Он поможет, если приспичило, авось и пронесёт, щупленький ты какой-то, боюсь не дойдёшь...Чего задумался?Всё будет путём, ничего не бери в голову!Как-нибудь уж, с Божьей помощью, всем, брат, тяжело жить...Вижу — надо тебе туда, а если уж чего решил — то делай и не будь как баба... Запел...Я как-то расчувствовался, поверил...сели на поезд, поехали без остановок, пока рельсы не кончились. Уголь ещё зачем-то надо было всю дорогу в топку подбрасывать...ну, да ладно...Там он меня высадил...посреди целины, в лесу...а сам обратно, некогда, мол, рукой ещё помахал, перекрестился, сплюнул, высморкался в наволочку...Таким я его и запомнил навсегда.Стою, стало быть, по уши в снегу...как дурак, про телепортацию даже забыл.Боже Мой! — говорю, — Боже Мой! Для чего Ты оставил Меня? Потом слышу — звуки...поёт кто-то едва слышно...валенки там, чего-то...Я пошёл на голос, смотрю — человек в снегу лежит...Да, я немного выпимши, говорит, ну и что?Я испугался — замёрзните ведь!...Ни фига! — отвечает.— Нас на шиш с маслом не купишь! Ну, я сжалился, подхватил его и потащил наугад за воротник — здоровый больно, авось и придём куда-нибудь.За деревья зачем-то цеплялся — непонятно...Хотел с ним по воздуху, когда вспомнил, что умею, так он так закричал истошно, я сам испугался, думал: может послышалось.Он вырываться стал, убегать, нечистый! — кричит.Я за ним, замёрзнет ведь.Потом медведя увидел, упал, ружья-то у меня нет, лежу — авось пронесёт, может и не заметит, подумает — темно, ничего не видно... Оказалось, лесник. От женщины возвращался, напился, потому что лошадь сдохла.Если б не я, говорит, так бы и помёрзли в лесу-то!Откуда ты меня видел? Нет, не может этого быть, показалось тебе...А-а-а, этот леший послал, ну его-то я знаю — он же нормального-то не пошлёт, так и подбирай в лесу без конца...Ну, он принёс меня к себе, с Божьей помощью — говорю — Слава Тебе, Господи, за доброту Твою!Тю! — говорит, — Ты дурак али как? К Иисусу Христу нужно обращаться, через него только, а так нечего.Ибо сказано...Библию достал, полистал замусоленную, любимую...Ибо сказано:"Никто не приходит к Отцу как тока через Меня."
— Боже Мой! — воскликнул Ангел, в истерическом смехе сползая с кресла, — Боже Мой...
— Тише вы! — прикрикнула я, — Народ испужается, ну что вы в самом деле!Вас же за версту слышно!
— Я, говорю, Иисус Сын Божий, — продолжал Иисус, — Ну!— воскликнул мужик, — Врёшь! Не вру, говорю, могу вашу лошадь воскресить. Долго искали, где он лошадь зарыл. Пока я копал, он вспомнил, что у него было три лошади. Но в могиле-то одна! — возразил я. В могиле — одна, но он точно помнит, что закапывал три.А если я не могу сказать куда делись ещё две лошади, то как он может поверить, что я Сын Божий, а не сбежал из тюрьмы? Тут меня прям перекосило: это что же такое делается-то, а! Так кто из нас дурак? — спрашивает меня. Да идите вы с вашими лошадьми! — крикнул я и — нехорошо, конечно, над людьми издеваться, которые тебя спасли, но так он меня вывел! — и я вообразил ему три лошади, пусть ездит, жалко, что ли!Сели, поехали...одна налево поехала, другая направо, а третья свалила, пока мы первых двух запрягали...Мужик притормозил и говорит:надо третью изловить, она знает куда ехать. Я говорю: идите и ловите, сколько можно на мне ездить.Её, отвечает, нельзя изловить без слова волшебного.И что это за слово? — спрашиваю. Знать бы! — отвечает.Может, Слово Божье? — предположил я, — Евангелие почитать вслух? Попробовали Евангелие читать...Читали, читали... Стоит неподалёку, Евангелие слушает, а к саням нивкакую, хоть ты тресни!...Может, вернёмся? — предлагаю. Возвращаться — плохая примета, — отвечает...Читали, читали...замёрзли уже, читавши, а этот ещё без шапки...Чего без шапки ходите как дурак? — спрашиваю я, — Отморозите себе всё, жена огородами уйдёт. Я привыкший, — отвечает.Привыкший, не привыкший — не знаю, — возмутился я, — Ну-ка одень мою шапку, а то убью!Не одену и всё тут! — упёрся как дурак.На спор — оденешь? — завёлся я. На спор — не одену? — тоже завёлся. Подрались, случайно подкладку у шапки оторвали...Ладно, говорит, давай я подкладку одену, так уж и быть.Обойдётесь! — отвечаю, — Подкладка мне самому нужна!Подрались, подкладку разорвали...Ладно, говорю, я в шапке буду сидеть вам назло! Он шапку с меня — и наземь: нечего в шапке сидеть! Я шапку подошёл поднять, глядь — а там внутри написано что-то очень мелко...Смотри, говорю, лабуда какая-то...Микроскоп нужен, — качает головой, — Без микроскопа не прочитать.А где мы его возьмём? — спрашиваю. Я его в прошлом году где-то зарыл, но не помню где, — отвечает.Тут я вспомнил, что я Сын Божий, изобрёл микроскоп.Как в него смотреть? — спрашивает.А я знаю! — отвечаю, — Может, ещё и шапку заставите одеть! А кто знает? — спрашивает. Бэкхэм, может быть? — предположил я, — Он всегда хорошо штрафные бьёт, когда не мажет.Телепортируй!Телепортировал.Бэкхэм, как назло, упёрся и долго не хотел смотреть в микроскоп.Я его пожурил: цивилизованный человек, а в микроскоп смотреть не хотите! Не хочу, говорит. Ну и стойте здесь вместе с нами в трусах и бутсах до Второго Пришествия, — отвечаю.А когда оно настанет? — спрашивает.Когда мы отсюда выберемся, — отвечаю.Ладно, говорит, посмотрю, так уж и быть.Посмотрел, мы тоже посмотрели."Сивка-Бурка, вещая каурка, встань передо мной как лист перед травой!"— прочитал Михаил Иваныч. Ересь! — уверенно воскликнул я.Фигня какая-то...— задумчиво процедил сквозь зубы Михаил Иванович. Ересь или фигня — не знаю, — сказал Бэкхэм, — Но вы меня прямо со свадьбы взяли, имейте совесть!Мы извинились, подарили ему микроскоп с надписью "Сим победиши" и серебряные ложки, и отправили обратно.Потом — глядь, а лошадь уже запряженная стоит.Ку...— хотел я спросить, но Михаил заткнул мне рот. Не принято, говорит, спрашивать.На Кудыкину гору! — ответила лошадь, заржала и понеслась...Мужик запел, протяжно так:только на снегу, только на снегу чёрные подко-о-о-вы...Так хорошо, так хорошо!— подумал я, несясь куда-то в неизвестность и по просьбе Михаила размахивая шапкой, под чистым прозрачным, как хрусталь небом, по убелённой украшенной земле, через сказочный лес, одетый инеем, сквозь золото и серебро, сквозь морозец и тишину, в которой...только на снегу, только на снегу чёрные подко-о-о-вы...
Иисус подсел к столу, напевая, налил чаю из никогда не остывающего самовара...
— И ничего уже не будет, потому что есть, — сказал Иисус, отпив чаю, — Эх, только на снегу, только на снегу...— надрывно, из глубины.
"Надо будет вместе спеть", — подумала я, — "Голос у него хороший".
Ангел задумчиво смотрел на огонь в камине, покачиваясь в кресле.Языки пламени, разбушевавшись, любострастно облизывали сухие податливые поленья. До основания, до дна, до сердцевины...
Раздался шум в сенях, открылась дверь...двое внесли Азазеля, обвешанного сосульками, с рыбиной в руках, уложили его на полати.
— Дайте ведро, — сказал Азазель с печи, еле ворочая языком, — Серебряное.Она мне что-то сказать хочет, а воздуху не хватат.
Я подала Азазелю ведро с водой.
— Почему не серебряное? — спросил Азазель.
— По кочану папайи, — ответила я.
— Но в этом ведре она не будет говорить!
— Почему?
— Потому что. Я чувствую...Она знает что-то важное, вон у неё какое лицо-то...
Упс!уснул...Я положила щуку в ведро, пусть пока помолчит.
Остальные набились в дверях: входить али нет? испуганно взирая на Ангела.
— Вы кто? — спросил Ангел.
— Нашинские. Пришли на Слово Божье посмотреть.Правда аль нет?
— Вы меня спрашивате? — уточнил Ангел.
— Ну дак...— смутился говоривший.
— Прекратите пугать народ, — шепнула я в ухо, — Если вы их выгоните, они обидятся и будут под окнами стоять, слухи поползут...Примите, а то помните давеча — не приняли, а их ещё больше к вечеру подвалило, всем интересно почему тех не приняли и нас, что ли, тоже не примут...Только хуже будет, сами знаете...
— Я и сам хотел поговорить, — сказал Ангел, — Что с Азазелем?
— Он в прорубь нырнул, — объяснил один из вошедших.
— Зачем? — спросил Ангел.
— На спор.Мы думали — не нырнёт.Не извольте беспокоиться, мы его водкой растёрли и самогоном отпоили. Самогон нашинский, Дарья гнала, мёртвого поднимет.
— Проходите, располагайтесь, будем вечерять.Вас как зовут?
— Зовут меня Иван, а фамилия моя Солнцев-Непальский.
— Любви вам и веры, милейший, — поблёскивая глазами, ласково сказал Иисус, наряжая ёлку.
— Выключите свет! — сварливо пробормотал Азазель с печи, — Электричества не напасёшься...— снял валенок с ноги, кинул его в лампочку на потолке.Лампочка сорвалась и разбилась.
— Прекратите буянить! — пожурила я.
— На счастье, — сказал Иисус.
Я зажгла свечу, чтоб не совсем в темноте, и поставила свечу на стол.
— Христос и прокуратор живут в одном человеке, вы меня понимаете? — спросил Ангел у Ивана, вежливо, по-хозяйски поинтересовался: — Водочки выпьете?
— Один я не пью, — сказал Иван, — А вот с Иисусом Христом я выпить бы не отказался.
— На брудершафт? — одновременно спросили Иисус и Ангел. Ангел лукаво улыбнулся.
И выпили водочки, и вечеряли, и разговор был такой, которого я не слышала, потому как Бурейра неожиданно разродилась чудесным телёночком, не до водочки мне было.