Это одно (последнее) из последнего малочисленного периода моей поэзии, где я почти отказался от рифмы, слышу глубже атмосферное звучание всей ткани произведения, и вношу сюрреализм, но не для развлекательной фантастики, а как средство своеобразного отражения своего мироощущения.