Начать, наверно, надо с деда, Алексея Иванова, поскольку его родословная прослеживается дальше всего в прошлое. Его Мать, Ксения, была незаконной дочерью графа Сабурова от дворовой девушки. Род Сабуровых происходит от татарского мурзы Чета, который в 1330 году "съехал", как тогда выражались, с Орды и крестился под именем Захария. Фамилия Сабуровых происходит от его пра-правнука, Федора Ивановича Зернова по прозвищу Сабур - от татарского "сабыр" - терпеливай. Отцом Ксении был, скорее всего, тамбовский помещик, Яков Иванович Сабуров (1798-1858) - судя по хронологии и географии семейного предания. Мать Ксении вскоре после ее рождения выдали замуж за крепостного мужика в другую деревню, а саму Ксению жена графа оставила у себя, и она воспитывалась вместе с законными дочерьми Сабурова, получив традиционное по тогдашним временам воспитание дворянских девушек: знала французския язык, играла на фортепьянах, ездила "на воды" в Баден-Баден и т. д. Однако, отец так и не выписал ей вольную, и после смерти графа его душеприказчики, действовавшие от имени его несовершеннолетних дочерей, продали Ксению другому помещику. Крепостное право вскоре отменили, но Ксении это уже не помогло: новые хозяева выдали ее замуж за крепостного, и большую часть жизни она провела в курной избе. Звучит, прямо-таки как рассказ из обличительной литературы 19-го века, не правда ли? Во всяком случае, не надо мне рассказывать о счастливой жизни русского народа при царском режиме. Именно русского, поскольку все остальные мои предки русскими не были, но их судьбы сложились куда менее трагично, по крайней мере в 19-м веке. Ксения дожила до революции: она умерла в 1919 году в Петрограде, у меня есть ее фотография, и я назвал одну из своих дочерей в ее честь.
Сын Ксении, Алексей, стал железнодорожником-путейцем и участвовал в строительстве Китайско-Восточной Железной Дороги (КВЖД), которое в конечном счете привело к развитию событий ставших поводом для Русско-японской войны. Во время этой войны, в Харбине, он и познакомился с моей бабкой, Анной.
Анна
В 1617 году Россия потеряла по Столбовскому миру Карельский перешеек в пользу Швеции. Шведы обещали по условиям договора свободу вероисповедания для местного православного населения, но на практике они навязали каждой деревне лютеранского пастора, которого надо было содержать в дополнение к православному попу. В 1656 стольник Петр Потемкин снова вторгся на Карельский перешеек, но в 1658 русские вынуждены были отступить, и, на этот раз, большая часть местного населения эвакуировалась вместе с ними. Правительство поселило карельских беженцев в Тверском и Новгородском воеводствах, разоренных и опустевших во время Смуты. Переселенцы получили статус удельных крестьян, т. е. на практике не были закрепощены. Моя бабка, Анна, родилась в одной из таких карельских деревень Тверской губернии - Гнездово. Ее отец, Андрей Красильников, получил свою фамилию, потому что имел красильную мастерскую. Крестьяне этого района специализировались на выращивании льна, а прадед красил в своей мастерской готовые ткани. Когда Анне исполнилось 17 лет, родители хотели выдать ее замуж, но девушка оказалось своенравной и убежала из дома в ближайший город - Вышний Волочок, где нанялась няньчить детей у попа. Детей у попа было много, работа оказалась тяжелой, и в 1904 году, с началом Русско-японской войны, Анна завербовалась санитаркой на фронт. Так она оказалась в Харбине, где и встретила деда. В скобках можно заметить, что этот путь бегства на Дальний Восток пройдут потом и ее дочь, Раиса, и правнучка, названная в ее честь, моя старшая дочь Аня (правда для нее Дальним Востоком стали уже Тайланд и Австралия).
Моя мать, Раиса, родилась в 1907 году в Нерчинске, куда Алексей и Анна перебрались после поражения России. В 1914 году, с началом Мировой войны Алексея перевели в Петроград на стороительство стратегической железной дороги Петроград-Мурманск (которая так и не была достроена до революции). На первое время Раю отправили в Гнездово к деду и бабке, где она выучила карельский язык и пошла в церковно-приходскую школу. Летом 1917 года она приехала в Петроград, что бы поступить в гимназию, но для этого тогда требовалось минимельное знание французского языка, и родители срочно выписали из Тамбовской губернии ее бабку Ксению, помнившую французский из своего "дворянского" прошлого. Мать пошла в гимназию 1-го сентября 1917 года, и вскоре гимназию переименовали в "трудовую школу", но при этом ни состав учителей, ни школьные программы не изменились, за исключением отмены преподавания древнегреческого и латинского языков, что было чуть ли не первым декретом советской власти. Замуж она вышла очень рано, едва кончив школу, за брата своего однокласника, Михаила Козлова, и вскоре на свет появилась моя сестра Клава, которая старше меня на четверть века. Этот брак долго не продержался, и в 1934 году мать, бросив мужа и дочь, завербовалась в Комсомольск-на-Амуре. Она работала на Дальнем Востоке на строительстве нефтепрoвода, воспетого Василием Ажаевым в романе "Далеко от Москвы", где она выведена под своей настоящей фамилией, как Женя Козлова. С отцом она познакомилась в Грозном, куда ее пeребросили в 1943 году на восстановление нефтепровода, разрушенного немецкими бомбардировками 1942 года. Анна умерла тогда же в блокадном Ленинграде от голода.
Израиль
В 1812 году, накануне наполеоновского вторжения, Россия аннексировала Бессарабию по Бухарестскому миру с Турцией. Тогда-то мои предки и получили фамилию Учитель, скорее всего по роду занятий отца моего пра-прадеда. Слово "учитель" достаточно распространено в качестве фамилии в еврейской среде, поскольку всеобщее образование для мальчиков у евреев, в отличие от христианской Европы, никогда не исчезало с древних времен, а сеть школ для девочек (Бейт-Яаков) возникла уже в 17-м веке. У выходцев из Германии (ашкеназим) она звучала как Лерер, у выходцев из Испании (сфарадим) - как Меламед, а у так называемых ромаиотов (потомков евреев Византии) - как Даскал - от греческого "дидаскалос". Представитили всех этих общин жили в 19-м веке на Балканах, но к какой из них принадлежали мои предки, сказать трудно, так как русский вариант этой фамилии ни о чем не говорит. В 1837 году моего пра-прадеда должны были забрать в кантонисты - так называли еврейских детей, которых с восьмилетнего возраста определяли по системе рекрутского набора в военные "кантонистские школы", откуда они по достижении 18 лет переходли на 25-летнюю воинскую службу. Родители прятали его от властей почти 20 лет, до 1856 года, когда южная Бессарабия снова перешла к Турции по Парижскому миру, заключенному после поражения России в Крымской войне. Забегая вперед, можно заметить, что это событие помогло не только ему, но и всем его отдаленным потомкам: в 1938 году антисемитское правительство Октавиана Гога провело закон, лишавший румынского гражданства всех евреев, чьи предки не были гражданами Румынии до провозглашения ее независимости в 1877 году. Другими словами, гражданских прав лишались евреи Добруджи, Трансильвании, Буковины и Бессарабии, и мой дед, Израиль, специально ездил в Бухарест, чтобы доказать, что его предки жили в южной Бессарабии, которая снова перешла к России в 1878 году по Берлинскому трактату, завершившему Балканскую войну. Во время Второй Мировой войны это был уже вопрос жизни и смерти, так как всех евреев, не имевших румынского гражданства, депортировали в "трудовые лагеря" в Транснистрии - территории между Днестром и Южным Бугом, которую немцы отдали Румынии.
Израиль жил в молдавской деревне Олонешты на правом берегу Днестра, где он держал лавку. После румынской оккупации Бессарабии в 1918 году деревня стала пограничной. Его жену звали Эстер Корн. Их сын Эфраим (в России - Ефим) родился в 1909 году еще в Российской империи, но учился он уже в румынской гимназии в городе Аккермане, как его упорно называют местные жители, несмотря на то, что тогда город назывался по-румынски Четатя-Альбэ, а потом по-русски - Белгород-Днестровский, а теперь еще как-то по-другому, по-украински. К слову сказать, одна из его сестер училась в русской гимназии, а другая - в ивритской, сети Тарбут ("культура"). Культурный плюрализм межвоенной Восточной Европы поражает: ведь действие происходило в эпоху национализма, но никто тогда не навязывал силой своего языка, не то что теперь, в эпоху, якобы, глобализации. В июне 1941 года отец был мобилизован в Красную Армию, служил в артиллерии (я, кстати, тоже, но уже в Армии Обороны Израиля), был ранен, и после ранения попал в стройбат, где и познакомился с матерью на строительстве нефтепровода в Грозном. Его мать, Эстер, пыталась с внучкой (дочерью одной из сестер отца) эвакуироваться вместе с отступающими советскими войсками, но была по дороге настигнута немцами и расстреляна на месте. Так получилось, что оба моих деда умерли в своей постели в 30-е годы, а обе бабки пали жертвой зверств Второй Мировой войны.