Хотела написать рецензию. Замахнулась. Попыталась. Оказалось, не так-то просто. Не получилось. Обидно. Решила пойти по другому пути. Заменить рецензию на интервью, поспрашивать автора книги "Разноцветье детства", попытать его с пристрастием. Что из этого получилось? Читайте!
- Для начала, Геннадий: предлагаю общение на "ты". Не стоит притворяться, что мы не знакомы, согласны?
- Вполне, Натка.
- Так вот. Геннадий, а было ли лично ваше детство столь уж "разноцветным"?
- Мое детство - серенькое, Натка... Весьма, весьма серенькое. Вспоминать не хочется. Извини. Похвастался бы, да нечем.
- Если, Геннадий, судить по книге "Разноцветье детства", прочитав которую, впечатление остается другое.
- Объяснимо, Натка. Я же писал о других, не имея в виду себя и свои детские переживания. Если и есть какой-то авторский отпечаток, то он только в том, что я все детские годы завидовал сверстникам, даже тем, которые ходили в лаптях и питались по весне мороженой картошкой с колхозных полей. Ты молода, Натка, и не знаешь этого.
- Не знаю, Геннадий. А... как эту картошку ели?
- Попытаюсь объяснить. Как только начинал с полей сходить снег, так колхозники (в основном, дети) шли по полю и собирали в лукошки перезимовавшие водянистые клубни (за это, слава Богу, колхозное начальство не наказывало), приносили домой и...
- Но эту же гадость в рот не возьмешь.
- Ели, Натка, за милую душу ели... Голод - не тётка.
- Не представляю, Геннадий.
- Все зависело от хозяйки: если она чистоплотная и постарается, хорошенько отмоет картофелины, аккуратно снимет кожуру, внутри которой густая кашица, перемешает, чуть-чуть подсолит и на раскаленную сковороду. В печке - подрумянятся "оладьи". Дети сминали так, что за ушами трещало. Повторяю: голод - не тётка.
- Кошмар какой-то!
- Для нынешних - да. Для деревенских детей послевоенного поколения - считалось лакомством. Все-таки не лебеда.
- Предлагаю, Геннадий, вернуться к рассказам из книги.
- Не возражаю.
- Читая, чувствовала в ваших рассказах светлый оптимизм. Тексты пронизаны надеждой и верой. Взять хотя бы малышку из рассказа "Всем по счастью". Четыре ей годика всего-то, но она все чувствует, даже то, что маме плохо из-за того, что папа все время в "командировках" и в семье бывает редко. Это случайность или?..
- Негатива, извини, хватает и без моего участия.. Поэтому (хотя бы в Рождество Христово) эта семья должна была почувствовать радость, пусть и на несколько часов.
- Добрый рассказ. До слез... Испытала удовольствие даже Муська, получившая на праздник сочное крылышко рождественского гуся.
- Если счастье, то оно должно быть для всех.
- Твои рождественские истории - замечательны, хотя...
- Догадываюсь, что тебя смущает.
- Понимаешь, в них ты не обходишь стороной и чрезвычайно нехорошие стороны.
- Кривить душой, Натка, не хочется. Совесть мне не позволяет лгать и видеть детство лишь в радужных тонах. Но тем не менее в каждой истории чувствуется превосходство добра над злом. Так есть, так должно быть. Допустим, рассказ "С Божьей помощью". Трагедия для малыша. Ведь он обижен судьбой дважды. Мало того, что растет в неполной семье, но к тому же в неблагополучной: мать спивается и ребенок отпущен на произвол судьбы.
- Но малыш со стержнем. Учится, несмотря ни на что, хорошо. Удивительно!
- Ничего, Натка, удивительного... Не мои придумки. Реально знал одну семью, в которой мать и отец не работали, а побирались в электричках, а по вечерам вдрызг напивались и устраивали на глазах у полуголодных детей разборки. Их лишили родительских прав, а мальчика и девочку поместили в один из детских домов Екатеринбурга. Журналистские тропы вскоре меня туда привели. И узнал...
- Что именно?
- Ты, Натка, не поверишь, но они, оказалось, учатся только на пять и самые послушные, самые добрые дети.
- Хватает за душу и рассказ "Сердца трех"! И все другие, кстати. Мне импонирует, Геннадий, что ты окружаешь обездоленных маленьких героев добрыми людьми. Хотя, когда я услышала из уст детдомовца, что их "воспитка истязает", не выдержала и буквально расплакалась. Бедные дети с исковерканной судьбой. Они нуждаются в доброте, а иногда встречают чудовищную жестокость.
- Такова, Натка жизнь...
- Понимаю, но смириться не могу. Ничто в этом мире не стоит слезы ребенка. Спасибо, Геннадий, за то, что написал такую книгу, насквозь, несмотря ни на что, прошитую добром и оптимизмом. Хочу верить, что у книги будет много читателей, что у нее прекрасное будущее.
- Твои бы слова, Натка, да Богу в уши... Пока же...
- Прочь пессимизм, Геннадий! Тебе это не идет, не к лицу.
- Я оптимист, правда, очень уж хорошо информированный и поэтому...
- Намеки не принимаю... Удачи и хорошего настроения.
- Спасибо, или как говаривали в старину, премного благодарен, сударыня.
Не знаю, удалось ли мне хорошо представить творчество этого уральского автора, но мне очень хотелось этого. Остальное - пусть читатель судит сам. Рассчитываю, однако, на снисходительность.