Во времена оны служили у нас на военной кафедре оба-два орла, друзья-приятели: капитан третьего ранга Деев и капитан второго ранга Дуев. Трудно было представить себе более несхожих внешне персонажей: Деев был жилистый, кряжистый, плечистый и молодцеватый, с рублеными чертами лица. Этакой миноносный командир. Слуга царю, отец солдатам. Говорил - как стрелял из баковой пушки:
"Я вам всем сейчас как вдую!"
Отчего их постоянно с Дуевым и путали.
Дуев же, напротив, был и внешне мягок и интеллигентен: чуть полноватый, высокий, осанистый, в очочках. Обаяшечка.
Пили, по слухам, оба по-черному, обычно вместе.
Начальник военной кафедры, капитан первого ранга Дим Димыч Краско, бывало, горюнился: и откуда у нас порядку взяться? у других подчиненные как подчиненные - а у меня Вхуйнедуев и Нихуянедеев.
Заместитель начальника ОРСО по экипажу на Васильевском, капитан второго ранга Слипец, вид имел самый зверообразный: выпученные воловьи глазки, квадратное ноздреватое и неестественно бледное лицо, огромная нижняя челюсть, вялое брюхо - чистый кровососущий упырь. Характер при этом он имел вполне соответствующий внешности.
Да и вообще он был могучего ума мужчина:
"Двадцать пять и тридцать пять - это почти шестьдесят.
А ну-ка постройтесь вдоль водосточной трубы, я вас разведу на работы."
Курсанты боялись его до судорог, до усеру, до маточного прободения.
Но и он, бывало, плакался: "И откуда у нас порядку быти? у всех подчиненные как подчиненные, а у меня чистая свиноферма: Козлов, Баранов, да Коняев."
Фамилии были такие у ротных офицеров.
Так и жили, пока не пришел Георгий Мкртович Оганесян.
С его приходом началась новая эпоха - хорошая иль плохая, судить не мне.
Я ее самым краем застал.
Капитан второго ранга Георгий Мкртович Оганесян был, несомненно, орел. Не очень крупный, чуть крупнее ястреба-перепелятника, но орел бесспорный. Невысокий, а скорее даже маленького роста, плечистый, узкий в талии, с характерным орлиным носом, изящно скроенный, быстрый и резкий в уверенных своих, отточенных движениях - настоящий флотский офицер. Стрелки его брюк, по расхожему военморовскому выражению, были настолько остры, что на ходу резали женские юбки, а рантом фуражки, казалось, можно было делать кесарево сечение. Мундир будто был рожден армянскою мамой Георгия Мкртовича вместе с ним, так ловко он облегал его небольшое ладное тело. А кортик... кортик болтался в области малого таза так вызывающе, что наводил мысли о не менее крупном мушском достоинстве - столь же несгибаемом и стойком, как честь морского офицера.
Все женщины возрастом от пяти до восьмидесяти лет от него буквально млели и садились на жопу. Просто чтоб сберечь девичью честь.
Честь... это было его излюбленное слово.
"Товарищи курсанты! в увольнении вы можете потерять фуражку, ремень, шинель и даже трусы. Но честь... честь морского офицера - вы потерять не вправе!"
Просто матерый человечище компактного формата, щедрый душой и открытый. За удаль и острое слово прощал многое.
Например, если курсант, в пьяном вдохновении одолевший милицейский наряд, прибывал в расположение самостоятельно, отряхнувши с себя погоню - дело вполне могло обойтись парой-тройкой суток нарядов или выговором без занесения в служебную карточку. Выебут, конечно, нещадно - но в привате, никому не отдадут.
"С Дону выдачи нет!"
Я с ним познакомился задолго до того, как он стал у нас в бурсе начальником ОРСО. До этого позорного пятна в его биографии он служил в училище им. Фрунзе. А надобно сказать, что между училищами ВМФ и ММФ в то время существовала не то чтобы вражда - но некое соперничество в молодечестве: за удаль в этом соперничестве курсантам и с той, и иной стороны прощалось многое. Это, к слову, не мешало нам порою вместе дружно выпивать и волочиться за девчонками - но иной раз и бились до последнего бойца, коль уж выпал случай.
У курсантов ЛВИМУ (ныне Государственная Морская Академия им. С.О. Макарова) существовала уходящая в седую древность традиция глумления над училищем им. Фрунзе. Дело в том, что мимо уч. им. Фрунзе проходил в то время трамвай N 15, который завершал свой маршрут на Косой линии Васильевского острова, прямо у главного корпуса ЛВИМУ. Особым шиком среди курсантов ЛВИМУ считалось при проходе трамвая по наб. Л.Шмидта привязать к нему мирно стоящий у училища им. Фрунзе якорь.
Ну а военморы, само собою, также не стояли смирно в томных ожиданьях, пока любимый якорь у них украдут.
Были стычки и даже битвы с переменным успехом.
При удаче, утром все ЛВИМУ восторгалось лихостью и молодечеством своих курсантов, а поганые военморы шли по следу якоря до самой Косой линии, где и подвергались массовому поруганию. Как они обратно якорь тащили - я хуйегознает. Но случалось такое не так уж и часто - раз пять вроде за всю историю училища удавалось нам это.
А я уже тогда поступил, наконец, в родную бурсу. Со второго, правда, разу - так некоторые и вовсе не смогли.
По этому поводу - загулял, был грех. Поскольку старшины абитуры были из моих прошлогодних знакомых и корешей, маслопупики отвязанные на всю голову - меня и еще пару будущих кадетов переодели в курсантское, хоть формально и не имели мы пока права на ношение форменной одежды. Выпили водочки под обелиском "Румянцова победам" (кстати, он был тогда совсем другой, хоть нынче и концов никаких не найти) - и пошли себе гулять белые ночи. Ох эти ночи, ох девчонки веселые... песни под гитарку:
когда на сердце тяжесть
и в тестикулах зуд
с ступеней эрмитажа
атланты вниз сойдут
и выскользнет край неба
из каменной руки
и там где раньше не были
сомкнутся кулаки
их каменные длани
впервые за века
не держат мира грани
а на семенниках
их каменные пальцы
не держат небосвод
атлант почешет яйца
а небо - упадет
а ведь давно пора бы
ребят с поста сменить
им не пойти по бабам
и пива не попить
и днем их жизнь не балует
и ночью не до сна
их красоту скандалами
уродует жена
когда ж огонь желанья
прожжет дыру в трусах
качнется мирозданье
и рухнут небеса
и все сильней качаются
вселенские весы
спасай наш мир красавица
снимай скорей трусы
а ну давай красавица
снимай скорей трусы
А к утру, когда вовсе в изумление вошли - вернулись к общечеловеческим ценностям и решили таки привязать фрунзенский якорь к трамваю. Ибо традиции надо чтить.
Вот он только трамвай остановился - а я тут же как дерну этот якорь... а они его, суки полосатые, цепью замуровали внутрь стены. Ну, я тогда был молод и здоров, из провинции чай и тяжелая атлетика опять же. Напрягся, пёрнул - и вырвал таки с куском стены напрочь. Тут же его кореша принайтовили к трамваю намертво, и поехал он с грохотом и искрами на Косую линию во славу ЛВИМУ им. Макарова и в посрамление поганых военморов.
Однако и военморы не дремали: выскочили через окна казармы числом около двадцати - дежурный наряд, что ли - да нас и повязали, хоть и поздно: якорь уехал уже. А нас-то и было штук шесть всего.
По условиям негласного соревнования, повязать злодеев примерно соответствовало увозу якоря минус моральное удовлетворение. То есть мы все равно в плюсе были по гамбургскому счету, но душа протестовала, счастья не было как-то. Да и последствия были б совсем плохие в родной бурсе: у начальства свои счеты, а у холопов чубы трещат. Попался - получи.
"Ебут не тех, кто виноват, а тех, кто попадается" - до сих пор вырезано у меня на внутренней стороне лобной кости. И это правильно, товарищи. Высший пилотаж курсантского распиздяйства - это пройти по самой грани, когда все отчетливо знают, что ты виноват, а сделать ничего не могут, доказательств нету.
Самая уважуха и со стороны кадетов, и со стороны офицеров.
Так я к чему это все? Случилось так, что дежурным офицером в этот день в уч. им. Фрунзе как раз и был Георгий Мкртович.
Тут мы с ним и познакомились - я еще тогда не знал, насколько надолго.
Ух как он на нас налетел... кто такие, а ну предъявьте документы, милиция вот уже едет... поняли мы, что жопа близится, и решили идти на прорыв. А Мкртович уже за пушку хватается, в раж вошел.
Ну взял я его тихонько под локотки... он легонький был, хоть и орел... развернул жепою к себе и совсем не то что вы подумали, а перекинул брюхом через стойку дежурного... ножки так и заболтались в воздухе, и рука все никак в кобуру попасть не могла... ну, мимоходом ввалили кому-то в пытливое военморское табло, рванулись наружу - а там как раз опять родной пятнадцатый трамвай. Свезло.
С минуту от наряда отбивались в дверях - отлягались и никого не потеряли. Уехали с песнями про Варяг.
Все же военморы супротив Морфлота - что плотник против столяра.
Щеглы.
А ежели кто не верит - сходите гляньте-ка на нынешние якоря у Фрунзенки. Они уже по самую головку в бетон замурованы.
Боятся, суки.
А прошло время, и я вновь увидел Георгия Мкртовича - уже своим непосредственным начальством.
Хорошо за давностью не узнал меня, он страсть какой самолюбивый был. Не простил бы ни за что.
Вот такой воинский начальник у нас был, не чета нынешним.
"О чем думает курсант? об пизде и об увольнении. Но, товарищи курсанты, это не повод сбивать с ног дежурного офицера, несясь сквозь КПП с дымящимся концом наперевес".
Сейчас таких не делают уже.
Да и трамвайный маршрут N15 отменили.
КПП вообще отдельная история.
Раньше вход в экипаж находился на 21 линии ВО.
Кажется, здание КПП располагалось в зоне какой-то геомагнитной или климатической аномалии.
Над территорией экипажа часто шел дождь, а выйдешь за КПП - сухо.
Вся 21 линия между Большим и Средним проспектами была густо заплевана кровавыми соплями - в доме рядом разместилась круглосуточная стоматологическая клиника, где за плату можно было выдернуть разболевшийся во внеурочное время зуб. Зато напротив находился Василеостровский хлебокомбинат, где через дырочку в оконной сетке смешливые молодухи могли подбросить оголодавшему курсанту сухариков, булочек, ватрушечек, из любви к Отечеству разумеется. Пахло там просто одуряюще. Впрочем, мое пухлое и румяное лицо у девочек сочувствия не вызывало - отчего приходилось стоять внизу, на приеме.
Однажды голодный и пьяный индеец Серега Кузнецов забрался ночью в цех по производству ватрушек, сперев где-то по пути изогнутую алюминиевую ложку и огромный пухлый батон. В цеху по причине пересменки и ночного времени суток никого в этот момент не было. Счастливый Серега сел у огромного, вкусно пахнущего чана мешалки, где творог перемешивался с иными ингредиентами начинки: сахаром там, ванилином, еще какой-то вкусной дрянью... достал ложку и батон и принялся за еду.
Так прямо из чана и кушал, по классике, как выбегалла сраная.
Таким его и застали заступившие на смену тетки. Выперли Серегу за ворота обожравшимся до полной неподвижности, да еще и с собою булок насовали.
На КПП висела мраморная доска, извещающая всех, что вот как раз за этой дверью и располагается наш славный гвардейский экипаж.
Кто уж сказал Валюте с Чиполлоном, что есть такая правильная курсантская традиция - напоить по случаю выпуска вахту КПП, а затем доску этую воровским манером украсть и разбить... ну в общем они ее после выпускного банкета и того, упромыслили на части, причем совершенно бездарно ввиду тяжелой алкогольной интоксикации. Заставь дураков Богу молиться... но правда вахту таки напоили всракотан, хоть тут отметились.
Вообще изначальный смысл разбивания доски предполагал выдачу каждому кадету-выпускнику по кусочку альма-мутер на долгую память, а эти лохи утратили доску не флотским даже, а прямо-таки пошлым армейским способом. Проебали, попросту говоря.
Георгий Мкртович очень огорчился по этому поводу:
- Ну что это за традиция - доски бить. Нет чтоб Медному Всаднику яйца начистить или на Крузенштерна тельник надеть... хотя, конечно, какие в гражданском училище могут быть традиции... доски бить да стулья ломать.
Что в общем доказывает: хоть и хороший человек капитан второго ранга Оганесян, но как был поганым военмором, так им и остался. И традиции у него чисто военморовские.
Но вот насчет того, что нету у ЛВИМУ хороших традиций - тут мы Георгия Мкртовича и поправим: были, были у нас хорошие традиции, с которых мы рассказ о нем, красивом, и начали. А что они ему не понравились - ну да это дело легко объяснимое. Кому яйца чистить, а кому военморов нещадно посрамлять.
Покража экипажной доски, кстати, имела суровые последствия: военная кафедра зажала всей роте выпускные документы, пока не восстановим ее обратно... что тут было делать? У людей уж билеты куплены по городам и весям, по всем вокзалам паровозы тревожно гудят.
Однако тут мы с Кифой и Чипою проявили флотскую смекалку: поехали на Охтинское что ли кладбище да и заказали новую в лавке ритуальных услуг. С траурной миртовой веткой. Так она и висела долгое время, пока училище торжественно не переименовали в Государственную Морскую Академию. А куда уж потом делась - Бог ведает.
Вообще офицеры в ЛВИМУ им. С.О.Макарова были те еще. Цирк уехал, клоуны остались.
Забавнее всего сейчас, по прошествии многих лет, кажется то, что мы их действительно воспринимали всерьез. Большие ж дядьки.
Особенно я, выросший в маленьком военном городке, где офицер по уровню общественной значимости буквально приближался к маленькому Будде. Как я мог воспринимать их несерьезно?
А дяденьки, как понимаю теперь, большей частью просто развлекались.
Капитан третьего ранга Качановский на разводе суточного наряда: "Отчего это у вас неуставные носки? Носки должны быть либо черные (демонстрирует, приподнимая правую штанину), либо коричневые (приподнимая левую). А прическа? вам необходимо немедленно постричься наголо, посыпать голову пеплом... и да, именно!... на все вопросы отвечать - виноват-с! Доложить после развода!"
Да, клоунские репризы староваты с нынешней точки зрения... но на неокрепшую кадетскую психику они таки производили сильное впечатление.
Капитан третьего ранга Леонид Порфирьевич Голубов, по слухам, служил ранее на гарнизонной гауптвахте.
"Отчего на палубе насг'ано? почему в камег'ах баг'дак? двое суток аг'еста, на хлеб и воду!"
Тут поневоле обосрешься - думаешь, хорошо хоть шпицрутенов не выписали.
"Что это у вас? (залезая по локоть в очко унитаза). Говно-с! Дежуг'ный, я вас снимаю с вахты. А это кто у вас в тг'усах? товаг'ищ куг'сант, пг'едъявите документы". Однажды, зайдя к нам в роту, снял с петель дверь одного из кубриков и аккуратно прислонил рядом к стенке. Дежурный по роте, в совершенном обалдении: Товарищ капитан третьего ранга, зачем?!
- А пг'осто так!
И ушел.
Капитан второго ранга Золотарев, позывной Фанера:
"Немедленно прекратите курить. Вы не в шинели, а в помещении".
А капитан третьего ранга Вареха, в кадетских кругах именуемый не иначе как Красный Командир за самоварно-медный цвет лица... уверял, что от аварийной декомпрессии, но кадеты справедливо сомневались - уж больно часто бывал под мухой.
А майор Бочаров, пришедший в училище из морской авиации и крайне не любивший, когда караси-первокурсники с перепугу именовали его капитаном третьего ранга...
"Зовите меня просто - товарищ гидромайор!"
Да всех сейчас и не упомнишь.
Но были и орлы, уважаемые кадетами до полной потери самосознания.
Капитан второго ранга Смирнов гулял как-то себе с совершенно постороннею бабою в Купчино, никого не трогал, и вдруг натолкнулся на двоих подвыпивших кадетов-судоводов, которые решили, что дать пизды зам. начальника ОРСО - хорошая, плодотворная идея. Гы-гы-гы. На следующий день он вызвал двух качественно побитых курсантов к себе в кабинет, посетовал, что за за один проступок два раза не наказывают, велел больше не попадаться в городе на глаза и отпустил.
Капитан третьего ранга Мазур, Владимир Петрович - был вообще удивительнейший человек. Вовка Маузер по масштабу личности не уступал Георгию Мкртовичу Оганесяну, но был курсантам ближе и понятней, ибо жестко держал в командирском кулаке две роты блатного факультета УМТ, где учились дети начальников пароходств и замминистров ММФ. Заступая на вахту и обойдя периметр, запирался у себя в кабинете на первом этаже, откуда через окно отправлялся к любовнице, что жила где-то на Васильевском - но уже часа в четыре ночи проверял посты, возникая как бы из ниоткуда, с самых неожиданных направлений. Орел, спортсмен, боец, интеллектуал, военная косточка, службист от Бога, между прочим и кандидат наук... при этом пьяница и неутомимый ходок по женской части. Таких людей земля рожает раз-два в столетие, не чаще.
Многие курсанты-раздолбаи из его рот на него чуть ли не молились: все проступки разбирались келейно, без выхода на вышестоящие инстанции, хотя и жестко, по-командирски. Но многие, конечно, и не любили его, из песни слова не выкинешь.
Сколько раз его пытались отпиздить безголовые механики - и каждый раз супостаты были биты на отсутствующую голову и позорно бежали. Да вот хоть Леху Сапожникова взять, друга и сокурсника нашего Вадима Тюльпанова. За то и был нещадно ебан в жопу и отчислен напрочь.
Эти истории можно продолжать бесконечно, но сейчас я ненадолго покину эту благотворную тематику и доложу вам легенду о лейтенанте Счастливом.
Вам, нынешним, легендарная фамилия лейтенанта Счастливого и не скажет ничего. Разве что подумаете - вот наградил же Бог фамилией.
Но кроме фамилии, Бог наградил лейтенанта Счастливого и нелегкою судьбою. Его после окончания училища Военных Сообщений распределили в портопункт Вознесенье, буквально в нескольких километрах от геосинклинальной жопы мира.
Но давайте уж по порядку.
Когда уже я проходил офицерскую стажировку, судьба занесла меня в штаб Ленинградской Военно-Морской базы. Ага, как раз под шпицем.
Первое впечатление было - попал в прошлые века. Ковры, подтянутые вестовые, чай в мельхиоровых подстаканниках на надраенном подносе... хрустальные люстры... сияющие медные таблички на дверях: контр-адмирал Ушаков... капитан первого ранга Рожественский... капитан второго ранга Деникин... Каледин... даже сука Римский-Корсаков был! словно и не случилось давеча Октябрьского переворота.
Служба там шла нешуточно - все по Уставу и строго в определенное время.
Я служил в отделе ВОСО, и каждое утро начиналось с переклички подчиненных комендатур военных сообщений: обзор общей ситуации и отчет о прохождении воинских эшелонов (а это достойная отдельной саги история и действительно неповторимое достижение СССР). И каждое утро дежурная смена с нетерпением ждала, когда дойдет очередь до портопункта Вознесение.
"Вознесенье! лейтенанта Счастливого сюда!"
И унылый каждодневный ответ: "В Вознесеньи счастливых нет... здесь все - несчастные".
Гогот десятка глоток, обладатели которых, по сравнению с лейтенантом Счастливым, могли считать себя действительно счастливчиками: необременительная служба в почти столичном городе, неплохие оклады... и хуй с ним, что нету продвижения по службе, вы вон на Счастливого посмотрите, ему-то вовсе служить до следующего звания как медному котелку - и будет вам счастье.
И так каждое утро, и ведь не надоедало им.
К слову, рассказал эту байку старому ВОСОвцу Владимиру Ильичу, что работает у меня экономистом. Ильич встрепенулся: он не знал эту историю, но хорошо знал лейтенанта Счастливого - вместе с ним выпускался.
Говорит, блестящий был офицер, один из первых в выпуске...
И мир тесен, и судьбы удивительны.
А с контр-адмиралом Ушаковым была у меня другая история.
Кем там был в штабу этот самый контр-адмирал Ушаков - Бог весть, вроде как один из заместителей начштаба.
Сухонький такой был старикашечка, бравому курсанту в пупок дышал, этакой пупсик... розовый, маленький и благообразный, со следами интеллигентности даже на помятом жизнью лице... но злущщий сука был что пиздец, от него дневальные на месте срались прямо во флоцкие брюки с передним клапаном.
А надобно сказать, когда служили мы офицерскую стажировку в штабе Ленинградской Военно-Морской базы, были мы там на положении пасынков, этаких факинг бастардов. Понятное дело: вроде своя же сволочь, черная шинелька, а и не выебать по военно-морскому обычаю за непочтительный взгляд и неподобающий моральный облик, и не заставить служить до трупных пятен или прободения матки опционально. Субординации никакой.
Потому офицеры ЛВМБ старались держать с нами дистанцию, а с несущими службу срочниками и погаными военморами младших курсов Дзержинки мы и сами не общались, не по чину им на нас ножку задирать. Следственно, выделили нам отдельную раздевалку, а раздеваться с офицерами запретили отнюдь, специальным приказом, и гардеробщику пистон вставили. Еще всякое чмо нестроевое станет с офицерами раздеваться в одном помещении.
И вот как-то с курсантом Носырем идем мы по длинному, как дородовый срок, коридору ЛВМБ по направлению к месту службы. А нам навстречу старикашечка такой маленький и благостный с погонами контр-адмирала.
Акустика, надо сказать, в этих коридорах - куда там филармонии. И курсант Носырь спрашивает меня: ойбля, Волосятко, смотри, почти целый адмирал на встречных курсах. Честь-то отдавать будем? А я ему: данунахуй, в случае чего скажем, что за мичмана приняли по недостатку освещения. И ваще он нам по морскому обычаю должен дорогу уступать, см. "Маневр расхождения в узостях".
Старикашечка, конешно, все услышал, но ни одним мускулом не дрогнул, дождался, пока мы с ним поравняемся, и ласково так говорит: Товарищи курсанты, а что это вы тут делаете на территории режимного объекта? вот еще мне тут на поднадзорной территории всякого морфлотовского говна не хватало как раз для полного счастья. У меня тут корабли, подлодки, бригада морской пехоты, шпиены, диверсанты, коварные планы эвентуального противника - а тут нако хуй, по коридорам ЛВМБ нагло бродят два распиздяя неизвестного предназначения.
Мы дружно козыряем и браво докладываем: Мы вам тут не хуй собачий, товарищ контр-адмирал, как вам справедливо могло бы показаться на первый взгляд, а вовсе будущие офицеры запаса и проходим здесь военную стажировку, чтоб научиться у вас бить врага грамотно, умело и беспощадно.
Ой, говорит старикашечка ласково, да как же я сразу не признал. Низкий вам поклон, господа будущие офицеры запаса. Вот только есть тут у нас правило - в верхней одежде по территории ЛВМБ отнюдь не таскаться. Будьте так добры скинуть ваши шинельки в раздевалочке, вон как раз в начале коридора.
Мы дружно козыряем и в один голос докладываем: Так и так, уважаемый товарищ контр-адмирал, а только нам специальным приказом по ЛВМБ запрещено в эту раздевалку. Наша раздевалка находится далее по коридору, куда мы и следуем по долгу службы.
Улыбается старикашечка всеми своими вставными зубами и говорит: Товарищи курсанты, есть тут у нас правило - в верхней одежде по территории ЛВМБ отнюдь не таскаться. Будьте так добры скинуть ваши шинельки в раздевалочке, вон как раз в начале коридора.
Мы дружно козыряем и в один голос докладываем: Так и так, уважаемый товарищ контр-адмирал, а только нам специальным приказом по ЛВМБ запрещено в эту раздевалку. Наша раздевалка находится далее по коридору, куда мы и следуем.
Но как-то уже немного напряглись.
Улыбается старикашечка и говорит: Товарищи курсанты, есть тут у нас правило - в верхней одежде по территории ЛВМБ отнюдь не таскаться. Будьте так добры скинуть ваши шинельки в раздевалочке, вон как раз в начале коридора.
Ну, думаем, пиздец, заклинило старикашку. Однако на флоте даже маразмирующий контр-адмирал - предмет общего почитания и благоговения. Делать нечего.
Мы опять дружно козыряем и в один голос докладываем: Так и так, уважаемый товарищ контр-адмирал, а только нам специальным приказом по ЛВМБ запрещено...
И тут милый старикашечка мгновенно наливается дурной военморовской кровью, топает ногами и верещит сиреною громкого боя: Сгною! суки! гниды синежопые! будете у меня рядовыми матросами служить до морковкина заговенья! на ебаных тральщиках! хуй вам с противоположной стороны а не звание! в бурсу напишу! в рот вашу и не так и не маму!
Ну, видать коня по походке, а добра молодца по соплям. Сразу видно - настоящий морской офицер, а то нюни тут разводить...
Подобострастно обомлев, мы с курсантом Носырем переглянулись... и с криком УРРРАА! бросились прочь по коридору. От греха.
Ну, скандал все же вышел изрядный... с одной стороны, нам контр-адмирал Ушаков в хуй не вдулся, у нас свое начальство есть, и весьма ревнивое... а с другой - от результатов стажировки зависело, дадут нам звание или действительно отправят на тральщики или в бригаду морской пехоты.
И в результате начальственного компромисса нас с Носырем списали в комендатуру ВОСО при Ленинградском порту, под начало капитана первого ранга Милосердова. Там мы и познакомились по случаю с мичманом Дубовиком - воспетом, хоть и коряво, в трудах популярного писателя М.Веллера.
На самом деле, к сожалению, популярный писатель М.Веллер мичмана Дубовика не воспевал. Просто потому, что байки его, основанные местами на реальных событиях и персоналиях, к действительности имеют самое отдаленное отношение.
А мичмана Дубовика воспеть стоило бы.
Именно он и являлся в нашей невымышленной реальности одним из главных действующих лиц истории, описанной Веллером в книжке "Легенды Невского проспекта", в рассказе "Снайпер" - о спятившем охраннике Ленинградского морского торгового порта.
Огромный, размером с дореволюционный шифоньер, невозмутимый хохол, статный и подтянутый несмотря на возраст, с руками толщиною со слоновью ляжку, крайне неторопливый, обстоятельный и немногословный. Он служил свою службу в водной комендатуре ВОСО ЛМТП, там я с ним и познакомился благодаря контр-адмиралу Ушакову.
Финал трагедии разыгрывался аккурат в скверике у Главных ворот порта, на углу Межевого канала и ул. Виндавской. Именно там охуевший от такой жизни маленький человечек с пистолетом, после того как завалил пару сограждан на проходной, захватил в заложницы случайно подвернувшуюся молодуху и палил во всех, кто пытался к нему приблизиться.
Тут-то и случился на месте происшествия мичман Дубовик, проходил себе мимо по своим малопонятным мичманским делам, там как раз с угла и был раньше вход в портовую комендатуру ВОСО.
Услышав выстрелы и мгновенно оценив ситуацию на выпуклый морской глаз, мичман побежал. В направлении, противоположном тому, куда стремились все. То есть все побежали оттуда, а он наоборот. Сундук, хуле.
"По ней стреляли из зениток
Подразделенья ПВО
Но на челе ея угрюмом
Не отразилось ничего" (с)
"
Во время этого рывка мичман словил-таки пулю в грудную клетку, но девку спас.
Милиция потом уж приехала.
А вот застрелился ли в действительности главный герой рассказа, после того как мичман отобрал у него заложницу - сейчас, увы, не помню. То есть мичман рассказывал, да я за давностью лет позабыл. Про дальнейшую судьбу заложницы тоже не знаю ничего.
Я ж тогда еще Веллера не читал.
Да и вы его не читайте, все врет.
"Какое время было, блин!
Какие люди были - что ты!
О них не сложено былин,
Зато остались анекдоты" (с)
А вот о мичмане Дубовике, о существовании которого абсолютное большинство читателей М.Веллера и не подозревало никогда, впору бы действительно сложить былину.