Я ведь тут, братцы, совсем освоился: корни пустил, жену завел из сапиенсов, отъелся. Не поверите - кошку домой принес, откормил, а есть не стал, так бесполезно и бегает. Тут многие так делают, это вроде как показатель социального статуса и высокой пищевой культуры. Собак держат, кроликов, хомяков, а многие и такую гадость, что есть противно.
Щемиловка - так при проклятом царизме наш район назывался. Хороший район, старый, с революционными традициями. Обуховская оборона.
И вот как-то раз празднуем мы с женой и тещею Старый Новый год. Выпили коньячку, салатику оливье съели полтазика - дело к отбою. Надел я свой шикарный белоснежный халат в голубую клетку и вышел на лестницу покурить: людей посмотреть, себя показать.
А этажом ниже идет гулянка не чета нашей - танцуют на лестничной площадке, тут же водку пьют и даже пытаются вступить в половые отношения.
А я себе курю и читаю умную книжку про разных пидарасов и д'Артаньянов.
Тут из гуляющей квартиры выходят трое хомо туземного облика и, поворотясь на лестницу, мочатся от всей пролетарской души.
И ведь читал, читал я у Чехова: воспитанный человек не тот, кто не станет мочиться в подъезде, а тот, кто не заметит этой оплошности за другим и не станет делать нетактичных замечаний. Но меня, видать, черт дернул, да и не воспитанный я ни разу, чего уж тут скрывать.
Что же вы, ребята, говорю я им вежливо. Не надо тут мочиться. Тут культурный город Ленинград. А они мне - пошел нахуй. Ну нахуй так нахуй, я спорить не стал. Курю себе дальше и книжечку читаю.
Пописали ребята, выпили водки и разошлись. Двое обратно в квартиру пошли, а один вниз по лестнице. Идет себе вниз и стекла на лестничных площадках бьет - такой у наших щемиловских хомо праздничный обычай.
Догнал я его где-то на пятом этаже и говорю вежливо - не надо стекла бить, потому что зима и холодно. А он, простая душа, хвать меня недрогнувшей рукою за горло и давай бутылкой по голове лупить, и ведь чуть не попал сдуру.
Но я на него не рассердился, только отобрал бутылку и говорю: ступай себе с Богом, а не то всю морду разобью.
И вы думаете, он послушался доброго совета? Ага. Достал откуда-то вторую бутылку, об стенку ее разбил и давай меня острым горлышком в брюхо тыкать. А у меня там коньяк и салат оливье, не ровен час пропорол бы брюхо-то. Тут и я тоже, каюсь, разбил бутылку. Об лоб ему, полный высоких мыслей. Бросил его потом на лестницу, сверху сам сел и поехал: русские горки. Доехали так до второго этажа, я слез и говорю: ступай, парень, домой, не огорчай меня больше. Ну он тоже встал, отряхнулся и ушел. На прощанье спрашиваю: как зовут-то тебя, а то неудобно. Саша, говорит.
И я домой пошел, пешком на одиннадцатый этаж. Ноги изрезаны, халат белоснежный в кровище и говнище, книжка порвана.
Пришел домой - жена и теща в крик: нажрался-де и пошел буянить, человека разумного вон избил, лимита безродная.