В предисловии ко второму изданию "Трагедии Гамлета, принца Датского" в своём переводе А. Чернов в ответ на предполагаемый язвительный вопрос: "А что, Пастернак уже не устраивает?" написал: "Переводы редко живут на сцене долее трех десятилетий: язык, как стрелки часов, незримо смещается во времени. Переводчиком становится тот, кто раньше других заметит, что часы отстали". Это замечание только так и можно понимать, что перевод Пастернака и уж тем более переводы Романова1 и Лозинского, сделанные раньше, устарели. Посмотрим, так ли это в действительности. Но предварительно оговоримся, что нижеследующие размышления представляют собой мнение ч и т а т е л я,2 а не специалиста-филолога и даже не литератора. Кроме того, для анализа использован только маленький отрывок пьесы, правда, самый известный.
Начну с вопроса: "Для кого Шекспир писал свою пьесу?". Разумеется, для публики, в том числе и не высокоинтеллектуальной, не только для литературных гурманов. В таком случае он обязан был поставить перед собой и решать как важную и самостоятельную задачу б ы т ь п о н я т ы м этой публикой, читателями. Непростая задача, если помнить древнюю мудрость (в редакции Тютчева) "Мысль изречённая есть ложь", означающую невозможность абсолютно точной передачи мыслей словами. Ни в одном языке нет достаточного количества слов для этого. Если же поставлена цель не только передать мысли, но ещё и в изящной (например, стихотворной) форме, то задача дополнительно усложняется, поскольку далеко не все слова, подходящие по смыслу, могут быть использованы в таком тексте. Потому даже написанное самим Шекспиром уже представляет собой лишь приблизительность его мыслей. Вот с какой материей имеет дело переводчик.
Он тоже работает для публики и читателей, следовательно, задача б ы т ь п о н я т ы м для него актуальна. Чтобы её решить, он, пользуясь текстом оригинала, должен вначале п р о н и к н у т ь в мысли автора и таким образом восстановить их в собственном сознании с максимальной полнотой,3 вместе с утраченными при авторском изложении моментами и нюансами. Затем он излагает восстановленные мысли с в о и м и словами, т.е на языке перевода. Фактически он пишет собственное сочинение на тему, заданную автором переводимого текста. И при наличии достаточного таланта он может сделать это л у ч ш е!4 Не зря В. Солоухин, много переводивший с разных языков и знавший толк в этом деле, называл перевод литературным донорством.
Здесь нужны пояснения. Я говорю сейчас о переводах художественной литературы для ч и т а т е л я, которому не важно, кому принадлежат полезные, тем более ценные мысли: иностранному автору или переводчику его произведения. Главное, чтобы они были доступны его--читателя--пониманию. Другое дело, исследователь. Ему важен только собственно авторский продукт без каких бы то ни было примесей. Ну, тогда пусть сам и делает перевод или заказывает его специально, поставив переводчику свои условия.
Какие же мысли сообщает Шекспир читателю в выбранном нами для анализа монологе Гамлета? Имея четыре профессиональных перевода пьесы,5 думаю, можно говорить об этих мыслях достаточно определённо.
Самую главную из них он формулирует в виде вопроса: "С т о и т и л и н е с т о и т ж и т ь?" При этом отказ от жизни рассматривается как средство избавления от земных страданий, не являющееся в то же время реальной смертью, но иным, чем она и жизнь, качеством, неким особенным сном или забытьём. Состоянием, находящимся между своей и вражеской территориями,--на нейтральной полосе.6 Однако буквально сразу же, как бы спохватившись, автор задаётся вопросом о содержании сновидений необычного сна. Поскольку знать об этом нам не дано, то, делает он вывод, пугающая неизвестность заставляет людей отказаться от самоубийства, предпочитая продолжать жить, терпя мучения.7 Заканчивается монолог обличением разума8 как виновника человеческой трусости.
Теперь посмотрим, как же приведённые мысли изложены в разных переводах.
Изначальный вопрос "То be, or not to be..." переведён почти одинаково. Вместе с тем в варианте Чернова ("Так быть или не быть?.. Ну и вопрос!..") обращает на себя внимание это "так". Откуда оно взялось? Его присутствие в данной фразе было бы логически оправданным, если бы монологу предшествовал диалог, разговор Гамлета с кем-нибудь, в котором обсуждался бы вопрос о суровости жизни. Или если бы раньше, в одном из предыдущих монологов, он уже размышлял над этим вопросом, и по какой-то причине прервался, не додумав до конца. Ничего такого в пьесе нет. Можно, конечно, представить себе, что Гамлет раздумывал о тяжком бремени бытия непосредственно перед тем, как появился в сцене с Офелией и спрятавшимися Королём и Полонием, и мы услышали лишь заключительную часть его мыслей. Но с не меньшим основанием можно предположить, что все они, от начала до конца, появились в голове принца прямо на глазах у зрителей. И тогда другие три перевода первой фразы монолога более адекватны.
Далее просто приведём переводы нескольких (одних и тех же) мест монолога, чтобы можно было их сравнить.
Романов:
"Что выше: сносить в душе с терпением удары
Пращей и стрел9 судьбы жестокой..."
Лозинский:
"Что благородней духом--покоряться
Пращам и стрелам9 яростной судьбы..."
Пастернак:
"Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы..."
Чернов:
"Способен разум противостоять
Пращам и стрелам9 спятившей фортуны..."
Романов:
"Умереть, уснуть--
Не более10; и знать, что этим сном покончишь
С сердечной мукою и с тысячью терзаний,
Которым плоть обречена,--о, вот исход
Многожеланный!"
Лозинский:
"Умереть, уснуть--
И только10; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти,--как такой развязки
Не жаждать?"
Пастернак:
"Умереть, забыться
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная?"
Чернов:
"... в смерть, как в сон...
Не глубже10, нет. Ведь сон врачует сердце,
Все язвы и изъяны бытия,
Которым плоть наследница. Вот где
Предел благоговейных вожделений".
Романов:
"Когда бы страх чего-то после смерти,
В неведомой стране, откуда ни единый
Не возвращался путник, воли не смущал,
Внушая нам скорей испытанные беды
Сносить, чем к неизвестности бежать?"
Лозинский:
"Когда бы страх чего-то после смерти--
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным скитальцам,--волю не смущал,
Внушая нам терпеть невзгоды наши
И не спешить к другим, от нас сокрытым?"
Пастернак:
"Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли.
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!"
Чернов:
"Но страх--чего?--чего-то после жизни,
В незнаемой стране, из чьих пространств
Не возвращаются, парализует волю,
Нашептывая, что земное зло
Всё ж предпочтительней того, иного..."
Совершенно очевидно, что лёгкий, воздушный текст11 Пастернака выгодно отличается от тяжеловесных и даже порой прямо неуклюжих ("Что выше: сносить в душе с терпением удары...") переводов его коллег.
Особо следует сказать о переводе Чернова, коль скоро именно он вызвал желание написать эту статью. Приведённая в её начале фраза, уподобляющая язык движущимся стрелкам часов и утверждающая необходимость постоянного обновления переводов, нуждается в комментарии. По этой логике когда-нибудь (не дай Бог!) перевода на будущий русский язык потребуют и стихи Пушкина, как например, потребовался перевод "Слова о полку Игореве" с древнерусского на наш сегодняшний. Однако для таких фундаментальных изменений языку нужно длительное время, что хорошо, поскольку способствует отсеву вредных побочных продуктов процесса развития, наносных, случайных и сиюминутных элементов, пены, шелухи и мусора. В течение же коротких периодов, к каковым, безусловно, можно отнести указанные Черновым три десятилетия, эти элементы, появляющиеся вследствие небережного отношения к речи, своего рода словесного хулиганства, могут сохраняться в языке. Но вводить их в переводы по меньшей мере безответственно.12
___________
1 Константин Константинович Романов, внук Николая I. Литературный псевдоним "КР"
2 Умышленно не пишу "просто (всего лишь) читателя", т.к. считаю, что читатель является пусть и не главной, имея в виду самого автора с его стремлением к самовыражению, однако важной фигурой для него, будь он писателем или переводчиком, как потребитель его продукции
3 При этом у него за счёт ассоциаций могут возникнуть дополнительные мысли, не пришедшие в голову автору переводимого текста, мысли, не менее, а то и более важные, чем исходные авторские
4 Я где-то читал, что стихотворение Р. Гамзатова "Журавли", мягко говоря, уступает его русскому переводу (если не ошибаюсь, Я. Козловского), известному широкой публике по знаменитой песне Я. Френкеля
5 К. Романова, М. Лозинского, Б. Пастернака и А. Чернова
6 Более определённо об этом состоянии, точнее, о том, каким бы хотелось, чтобы оно было, написал Лермонтов:
"...Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь..."
7 Обратим внимание на этот момент. Поставив вопрос "Стоит или не стоит жить?", Шекспир не даёт ответа на него. Он отвечает на совсем другой вопрос: "Почему люди живут, несмотря на неприглядность, безрадостность и откровенную тягостность жизни?"
8 Если быть точным, то в одном переводе (Романова) наряду с рассудком, мыслью это обвинение предъявляется ещё и совести. Не знаю, как объяснить такое расхождение с другими переводами
9 Судя по тому, что "пращи и стрелы" присутствуют в трёх переводах, это не выдумка переводчиков, но именно так у Шекспира. И здесь он допустил небрежность. Надо было говорить либо о пращах и луках, либо о камнях, метаемых с помощью пращей, и стрелах. Заметим, что Пастернак не перенёс эту небрежность в свой перевод
10 Вот ещё один показательный пример того, как стремление переводчика к дословному переводу приводит к переносу в него огрехов авторского текста. Что значат эти "не более", "и только", "не глубже", если перед ними стоят "умереть, уснуть" или "в смерть, как в сон"? Как это--"не более, чем умереть" или "не глубже, чем в смерть"? С другой стороны, хотя "не более, чем уснуть" и "не глубже, чем в сон" понятны, однако из дальнейшего текста следует, что речь идёт всё-таки не об обычном сне, но таком, который более (глубже), чем просто сон. А вот Пастернак и в данном случае оказался на высоте, избавив русского читателя от необходимости ломать голову над несуразностью
11 Его даже не хочется называть переводом
12 За примером такой безответственности идти далеко не пришлось. Вот цитата из перевода Чернова (см. 1-й акт, сцена 2):
Гамлет
Довольно. Дочитаешь после. (Полонию) Любезный, не возьмете ли на себя труд устроить этих господ? Господам актерам нужно отдыхать. И скажите, чтобы к ним были внимательны: актеры--дети века и в то же время его летопись. Лучше получить скверную эпитафию по смерти, чем их "фэ" при жизни (выделено мной--А. У.)