--Подсудимый, встаньте. Вам предоставляется последнее слово,--равнодушно сказала судья.
Всё время судебного заседания она не проявляла интереса к происходящему, ограничиваясь установленными процедурными фразами. По-видимому, ознакомившись с делом, которое сейчас рассматривалось, судья пришла к выводу о его простоте и очевидных решениях, а потому позволила себе слушать выступавших вполуха. Действительно, представитель обвинения сообщил зафиксированные в деле факты, свидетели повторили свои показания, тоже имевшиеся в деле, и предоставленный государством адвокат подсудимого ничего неожиданного не заявил, не без основания полагая, что явный характер совершённого его подзащитным преступления не даёт никаких возможностей для успешной защиты.
Пожилой человек, находившийся в застеклённой камере, не сразу среагировал на слова судьи. Поза, которую он принял, заняв своё место, очень напоминала позу едущего на работу и дремлющего пассажира ранней электрички. Возможно, даже его глаза были закрыты, но длинный козырёк бейсболки скрывал их. И как слух упомянутого пассажира, настроенный на объявление нужной остановки, слух подсудимого выделял только голос судьи, имея в виду, что та может к нему обратиться. Однако, чтобы сбросить расслабленное состояние, в которое он себя погрузил, потребовалось некоторое время. В этом и была причина задержки.
Поднявшись со скамьи, человек оглядел зал и остановил свой взгляд на ложе присяжных. Продолжая молчать, он вглядывался в лица сидящих в ней людей, словно пытаясь понять, что скрывается за их выражениями. Пауза затянулась настолько, что судья решила вмешаться:
--Подсудимый, суд ждёт. С Вами всё в порядке?
Не ответив на её вопрос, человек за стеклом, не отрывая взгляда от присяжных, наконец, заговорил. И обратился он именно к ним:
--Граждане присяжные! Моё последнее слово адресовано только Вам, потому что из всех участников судебного процесса лишь Вы можете не оглядываться на закон. Вы даже не обязаны его знать. Единственным Вашим советчиком должен быть внутренний голос, которым говорят разум и совесть. Моё--не побоюсь этого слова--пренебрежительное отношение к закону имеет веские основания. То, что он сам по себе формален, ещё полбеды, главная же беда, что применяющие его люди и в конкретных обстоятельствах не пытаются хоть как-то его "очеловечить". Без преувеличения можно сказать: в большинстве случаев судей вполне может заменить компьютер.
Услышав такое заявление, судья, включившая и другую половину своего слуха уже после первых фраз подсудимого, перебила его:
--Подсудимый, предупреждаю Вас о недопустимости оскорбления суда.
Выступающий не ответил на её замечание и после паузы продолжил свою речь, всё так же обращаясь к присяжным:
--Чтобы Вашим разуму и совести было из чего исходить, я нарисую свою картину случившегося происшествия. Она похожа на картину, представленную обвинением, но только внешне. Та рисовалась без души, безучастно. Моя картина будет лишена этого недостатка, причём, как Вы сейчас убедитесь, вовсе не за счёт моей субъективности и стремления представить себя "белым и пушистым".
Итак, всё началось пару месяцев назад с приходом летней жары, когда на улице становилось комфортно только поздно ночью. И у нашего дома, буквально под моим балконом молодёжь из категории так называемой "золотой" повадилась за полночь устраивать весёлые посиделки. Я отношу этих молодчиков и их подруг к "золотой молодёжи", потому что все они приезжали на иномарках. Объясню, почему им приглянулось место у нашего дома. Дело в невысоком парапете, который идёт вдоль всего дома, отделяя тротуар от проезжей части улицы. На нём удобно сидеть, попивая пиво, слушая музыку из автомагнитолы и треплясь с друзьями. И что за дело, если громкая речь с матом и ржание мешает спать жильцам дома? Пусть закроют окна и двери балконов.
Мы, жильцы, пытались вразумить любителей этих сборищ. В ответ услышали грубость. Заявляли в полицию, но там отказались нам помочь, объяснив, что нарушители--не постоянные лица. Предупредив и даже наказав одних, не избавишься от других. Уж больно привлекательное у нас место: центр города, Волга рядом, удобно парковаться прямо у парапета. Полицейский, принимавший нашу делегацию, ещё и пошло пошутил, мол, не выставлять же у дома постоянный пост, как у могилы Неизвестного солдата.
Вот тогда я и решил сделать то, за что меня сегодня судят. Как говорится, если гора не идёт к Магомету, то, значит, ему нужно идти к ней. З л о д о л ж н о б ы т ь у с т р а н е н о. Я вспомнил про ружьё, которое принадлежало моему прадеду, любившему охоту. Он жил и умер ещё до революции. Но ни его сын--мой дед, ни мой отец, ни я охотниками не стали, однако тульскую двустволку 16-го калибра, передававшуюся по наследству, не продали, сделав её семейной реликвией в память о прадеде. Она того стоила, поскольку была штучным ружьём с богатым украшением. Может, именно поэтому, завещав её, прадед наказал, чтобы ружьё всегда содержалось в порядке, даже если и не будет использоваться. Его наказ все мы, наследники, строго исполняли. Не знаю, имел ли прадед разрешение на оружие, и было ли таковое обязательным в его время, но ни дед, ни отец, ни я получением этого документа себя не утрудили, о чём честно заявляю. И хранилось оно, конечно, не по правилам--просто висело на стене в моей комнате. Патронов к нему у нас никогда не было. Для осуществления своего плана мне пришлось раздобывать их. Не в охотничьем магазине, где у меня потребовали бы предъявить разрешение на оружие. Я купил их на чёрном рынке. Не будь его, мне, скорее всего, пришлось бы отказаться от намерения наказать наглых молодчиков. Так что с полным правом считаю государство моим подельником. Не я виноват, что оно мирится с существованием этой уродливой и, безусловно, опасной формы торговли.
А теперь я должен сообщить Вам об удивительном моменте, который сопроводил мою покупку патронов. Я собирался не просто пугнуть из ружья наглецов, а стрелять, что называется, на поражение с целью ранить или даже убить кого-нибудь из них. Уверен, они того заслуживают. И потому мне нужны были патроны с крупной дробью, однако, когда продавец, с которым меня свели, спросил, какая дробь мне нужна, я вдруг и против своей воли заказал бекасиную. Как будто некая сила заставила меня сказать не то, что хотел я сам. Объяснить случившееся не могу. Ну и, конечно, задуманная суровая кара обернулась жалким фарсом. Только одному из этих гадов мой выстрел причинил мало-мальски заметные повреждения. Теперь о нижней части его лица можно говорить, что на нём черти горох молотили.
В зале стояла поистине мёртвая тишина. То, что говорил находившийся в стеклянной клетке человек, которому грозило серьёзное наказание, не было похоже на привычное нытьё подсудимых, униженно просящих о прощении и сваливающих вину за свои преступления на попутавшего их беса.
Подсудимый между тем продолжал:
--Как видите, квалификация моего поступка обвинением дана правильная. Действительно, он был обдуманным и расчётливо спланированным. Ни о каком состоянии аффекта и речи быть не может. Я совершенно ясно сознавал, что собираюсь сделать, а в момент совершения деяния--что делаю. И сейчас я ни в чём не раскаиваюсь. Но вот действия потерпевших обвинение квалифицировало абсолютно неверно. Их главная вина не в нарушении общественного порядка, не в том, что они мешали ночному отдыху других людей, а в пренебрежительном к этим людям отношении. Напомню, с такого пренебрежения, с убеждённости в своём превосходстве начинали фашисты. И если государство не желает признавать близкое родство хулиганства и фашизма и должным образом бороться с распоясавшимися уродами, то гражданам, действительно дорожащим своим достоинством, ничего не остаётся, как самим его защищать. Именно это я и сделал: не захотел просто утереться от плевка в лицо, а дал отпор оскорбителям.
Но, получив личное удовлетворение, я хочу ещё послужить обществу. Однако без Вашей помощи мне тут не обойтись. И вот что я предлагаю. Если Вы оправдаете меня, этот факт, безусловно, не останется незамеченным. Конечно, он получит не такой резонанс, как оправдание Веры Засулич, вместе с тем достаточный, чтобы привлечь внимание властей. И, может, тогда они обратят внимание на противоречие законов элементарным нормам морали.
Оправдательный вердикт, о котором я прошу, нужен только для этого. На мою судьбу он никак не повлияет, и своё наказание я получу обязательно. Нет сомнения, что Ваше решение будет опротестовано, как было опротестовано оправдание присяжными Засулич. Только в отличие от неё, я не собираюсь скрыться, наоборот, здесь и сейчас прошу не освобождать меня из СИЗО на время подготовки, подачи и рассмотрения протеста. А уж новый суд с другим составом присяжных вынесет мне обвинительный приговор.
На этом подсудимый завершил свою речь.
Присяжные его оправдали.
Дальше произошло именно то, что он и предсказывал: протест прокуратуры, новый суд--где подсудимый отказался от последнего слова--обвинительный приговор и колония. Там уже через несколько дней осуждённый покончил с собой, улучив подходящую минуту. Вот тогда стало ясно, что самоубийство тоже входило в его план, но было секретным пунктом, о котором автор умолчал в последнем слове.
С общественным резонансом своего дела он тоже не ошибся. Однако в поддержку ужесточения законодательства в отношении лиц, проявляющих неуважение к обществу и допускающих вызывающее поведение, высказывались только простые люди, когда им предоставлялась такая возможность. Немалая же доля просвещённой части граждан: специалисты-правоведы, завсегдатаи теледискуссий на любые темы, ортодоксальные либералы/демократы и прочая публика, в былые (в том числе дореволюционные) времена называвшаяся "гнилой интеллигенцией",--тут же подняла вой о наступлении диктатуры. Власть приняла её сторону.