-Дай, Джим, на счастье лапу мне, такую лапу не видал я с роду, - приветливо воспроизвела я первую пришедшую на ум фразу и отложила книгу на скамейку, - потерялся, носик?
Молодой симпатичный пес поставил лапы мне на ноги и завилял хвостом. Он потянулся своей кудлатой мордой к моим рукам и обнюхал их, щекоча горячим воздухом между пальцами.
- Прости, друг, нечем мне тебя угостить, - ласково потрепав собаку за ухом, пыталась оправдаться я.
Увязая в ошметках размышлений, я направилась к выходу из парка. Но мой новый приятель воспринял это как приглашение поиграть и начал скакать вокруг меня, всем своим видом выражая готовность идти за мной хоть на край света.
Я ускорила шаг. Пес засеменил следом и передними зубами ущипнул за подол моей юбки, игриво, без тени агрессии, будто привлекая мое внимание.
Беззлостно шикнув на него, я снова погрузилась в лаву мыслей, изрыгающую метафизический пепел. Солнце ни в коем случае не хотело показать свой апельсиновый диск. Лишь пастельные лучи мягко, как мастика, улеглись на плечи высоток. От человечка на лампе светофора, по умолчанию зеленого, осталась лишь серая тень, заточенная в стекле вдали от родной планеты.
Наконец я пристроилась к хвосту муравейника, торопливо переходившего дорогу. Чуть не слетев с тротуара, я услышала визг тормозов. Упругая волна воздуха и летней пыли ударила мне в лицо, а вопль ужаса - в уши. Я инстинктивно обернулась, и пробежавший по всему телу ссыкливый холодок заставил меня содрогнуться: в паре метров от меня лежала та самая собака. Она повизгивала и нелепо шевелила лапами. Просто мертвое тело не выглядело бы так жутко. Понимание того, что зловещая картина беспомощности и мучений оставит после себя лишь неподвижный лохматый кокон, заставило меня поднять беднягу на руки. Я выглядела абсурдно в глазах зевак, смотря на них невидящим взглядом, грязная от скулящего собачьего тела.
- Там, - указал пухлым пальцем мужчина в пиджаке, - через домов 15 какая-то ветеринарная контора.
Я последовала по направлению, указанному мне Пиджаком. Будучи не в силах вытряхнуть тягучий туман из своей головы, я напряженно вытолкнула из себя случившееся, ожидая ответа вахтерши.
Ее приветливая улыбка рассыпалась горькими складочками вокруг рта.
- В угловом в кабинете сидит помощник врача, детка, неси туда. Как же ее угораздило-то, несчастную? - крикнула она мне вслед, но я промолчала. Жжением над животом о себе напомнил стыд. Некрасиво вышло.
Не отрываясь от писанины, молодой человек в белом халате махнул рукой в направлении небольшой кушетки.
Я положила на нее собаку. Она уже почти не скулила, только таращила свои печальные ореховобурые глаза.
-Сейчас соберем анамнез, осмотрим и будем решать, что дальше, - пыльными хлопьями фонемы врезались мне прямо в кору верхнего отдела височной доли каждого из полушарий кипящего мозга. Каплями холодного пота вдоль позвоночника закончил свой путь внезапный выброс адреналина.
Этот голос нельзя было не узнать.
Я никогда не ходила на встречи выпускников и всегда спешила вычеркнуть из своей жизни людей с истекшим сроком годности, друзей поневоле, практически сокамерников. Из-за своей непохожести, кроющейся где-то в истерзанных книгами подкорках, с детства сидела белой вороной на ветке толстого дерева коллективных взаимоотношений. Я бежала от одногодок. Позже начала бежать и от тех, кто был старше. Словом, от угрозы десакрализации своей психической реальности. Страх почувствовать себя изгоем вынудил нарастить хлипкий налет безразличия и фанаберии.
Вот и сейчас я стояла возле кушетки, практически не дыша, надеясь шмыгнуть за дверь незамеченной.
- Не ушла бы со 2го курса, сейчас не пришлось бы доверять своего друга человеку без способности к клиническому мышлению, - направляясь к кушетке, скупо улыбаясь, проговорил Колов.
- Здравствуй Костя, - изо всех сил пытаясь изобразить удивление, выпалила я, - ты так изменился за эти пару лет.
- Серьезно?
- Да, - соврала я.
Мне снова стало совестно, и я поспешила перекрыть неловкий момент историей о случившемся в паре сотен метров.
Он внимательно выслушал и сухо кивнул.
Наблюдая за четкими отточенными движениями его шероховатых рук, я невольно погрузилась в воспоминания.
Душные аудитории, запах чего-то среднего между дерьмом и молоком. Я в числе лучших студентов на потоке. Непрестанно сытое и удовлетворенное эго. Особенно не было сил сдержать левый уголок рта, который полз вверх, с потрохами выдавая чувство презрения к Колову. Тысячами тараканов по моей коже разбегался звук его голоса. Холодный, низкий, серо-пыльный, с нарочито четкой, идеальной дикцией и паузами. Прирожденный политик. Без единой эмоции на лице, но с нескрываемым раздражением в блеклых голубых глазах, он протягивал пачку, когда я попросила стрельнуть сигарету. Его неизменная черная олимпийка с белыми полосами вдоль рукавов и узкие джинсы делали его и без того невзрачный пролетарский экстерьер еще более невзрачным, а ноги еще более кривыми.
Через какое то время лёгкая идиосинкразия сменилась настоящей ненавистью и презрением. Не имея никаких зачатков клинического мышления, он как навозный жук упорно во время своих ответов толкал дерьмо с легким напылением медицинских терминов и идеального синтаксиса.
- Что да? Ты сейчас чем занимаешься-то? - вырвал меня из воронки воспоминаний вкрадчивый голос.
- Да так. Пишу поздравления для открыток в одной конторе, - сдуру призналась я.
- Вот как? - его густая бровь иронично скрылась под надвинутым на лоб медицинским колпаком, - сейчас бы половина потока получила отмщение за вот это, - он театрально закатил глаза и брезгливо поджал губы. Я узнала себя пару лет назад, когда мечты казались достижимыми, а ощущение собственной избранности не утеряно в карманах-обманках офисного футляра.
- Не все так плохо, многие начинают с низов, - я почувствовала, что мои слова звучат как оправдание, и мне стало мерзко.
Он снова сухо кивнул и продолжил суетиться у пса, делать какие-то записи. Я стояла как болт на именинах и размышляла, могу ли я уже уйти или нет, разглядывая свежие ссадины на тыльной стороне его ладони.
- Странная ты баба, Лесь, - в задумчивости протянул он, - тебе что, больше всех надо было? Собака же не твоя.
Я пожала плечами.
- Ты бы слышал, как она плакала.
Он с нежностью опустил ладонь на голову больного животного. Пес благодарно потерся мордой о руки Колова и стал зализывать ранки на его руке.
-Любят тебя животные, - то ли из вежливости, то ли искренне умилилась я, - ты лечишь его, а он лечит тебя.
Он улыбнулся в задумчивости и на манер Тесла оперся щетинистой щекой о пальцы.
- Знаешь, ты ушла, и я перевелся на бюджет, получается на твое место, - смотря сквозь меня, сообщил он.
- Выходит, ты был рад моему уходу? - с напускным равнодушием бросила я.
- Сложно сказать, - он пожал плечами - Мы даже не здоровались.
Я уселась на табуретку, робко сведя колени, и сделала вид, что в окне происходят невероятно захватывающие события.
Потом пришел врач, похожий на немолодого сурового пирата, пробежался глазами по писанине и нахмурился.
- Хозяйка? - Кивнул он в мою сторону.
Я не успела открыть рот, как Колов утвердительно кивнул.
- Не порядок. Без документов, карты прививок. Знакомая твоя? - гудел он в свои прокуренные усы, - такая же разгильдяйка как и ты стало быть. Сколько раз говорил, Костя-жопа-в-коросте, надевай перчатки, - стукнул он кулаком по столу, - еще и не привитый ни от чего.
Я невольно вытянулась по струнке, когда он перевел взгляд на меня. Но полудоктор-полупират смягчился:
- Чудес конечно не обещаю, но помочь постараюсь, а ты, - кивнул он на Колова, - домой, чтобы глаза мои тебя не видели через пять минут.
Мы вышли из клиники. Костя предложил подвезти. Я согласилась.
Я села спереди. Бред какой. Я презирала его за то, что у него у единственного на потоке была тачка. Эта самая тачка, как бельмо на глазу. Рано или поздно захлопнет свой капкан нравственности и проявит позорное клеймо "сосала в тачке", поставленное обществом каждой женской особи по умолчанию еще при рождении.
Возле моего дома мы еще немного посидели и пару раз покурили. Несколько раз он пнул мое уязвленное самолюбие, оперируя какими-то пошлыми сентенциями. Я начала уставать от его начетничества и своей беспомощности. Поэтому я испытала огромное облегчение, когда он, записав мой телефон, уехал.
В эту ночь я спала беспокойно. Мне бы следовало держать свой мозг в событийной голодовке.
Воскресное утро ледяной веревкой сквозняка ловко возвратило меня в явь и сразу же швырнуло на дыбу рефлексии. "Трусость - один из самых страшных человеческих пороков..." - настойчиво травила меня булгаковщина. С другой стороны, это самый действенный из всех механизмов защиты от самого себя. Один лишний мазок смелости на психологическом портрете обрек бы меня на абсолютное одиночество. Желание нарушить человеческую солидарность, высмеять слепое тыканье в поисках соска божественной общины оглушало меня, но непременно комом становилось в горле и трансформировалось в нечто нейтральное и толерантное; спасая мою сверхсознательную задницу от груза беспредельной ненависти.
Люди здоровались со мной. Продавали мне молоко. Выпивали со мной. Вынужденность пить за чуждые воззрения истощает душу, как гектическая лихорадка истощает тело. Никто никогда не подозревал меня в таком лицемерии.
-Эй, Леся, - возбужденно тыкались аквариумные рыбки в стекло, - не умничай, ты ведь просто Леся, которая приносит нам мотыля.
- Тут много ума не нужно, - медленно чеканила Коловским голосом главная рыба.
- Вы, чешуйчатые пучеглазы! Вы даже ни говорить, ни думать не можете и живете в своем ограниченном мирке с картинкой моря на задней стенке! - Задыхаясь от обиды, закричала я, - буду я еще вам что-то объяснять, бестолочи мокрожопые!
Они лишь глупо рассмеялись и продолжили бездумно тыкаться своими красивыми головами в стекло.
Колов со временем не стал раздражать меня меньше. Как и любой человек с жесткой консервативной парадигмой, он имел правильное мировоззрение, взращенное правильными книгами и правильными мыслями. Как железный лом, тот против которого не имеет эффекта ни один прием. Но ему непременно был известен курс валют и к чему идет нынешняя Европа. И я его боюсь. Боюсь снова, направив взгляд куда-то вверх, дергать ногой как юный нигилист, не находя никаких крепких тезисов в свою защиту. Наверное, я опять струшу. Блевану тем самым страхом, который загнал мое тело в офисный бетон, под предлогом того, что детство закончилось.
Идти гулять не хотелось. Я покормила рыб и провела остаток дня читая что-то о из Бердяева.
Понедельник встретил меня не лучше. Утро перед работой как мачеха, появившаяся, когда тебе 16 - вышмыгиваешь на улицу, не желая сталкиваться в дверях, но в принципе уже не смертельно.
Серые хрущевки гоповато преграждали мне путь и недовольно гудели о том, что я паразит на чести и достоинстве нового поколения.
Отмахиваясь от прилипших, как пырей обличений, я шла на работу.
Даже не пытаясь создать видимость работы, я просидела с пустой до омерзения головой до вечера. Не испытывая никакого облегчения, я вышла из конторы и поплелась домой.
Сегодня солнце не напоминало игривый апельсин. Это скорее была надкушенная облаком хурма. Люди жадно подставляли свои умиротворенные лица его сладким лучам, смешно корчась от избытка вязкого света.
На светофоре моя сумка завибрировала, и я пропустила пару "зеленых", пока апатично рылась в ней в поисках телефона.
-Привет, Лесь,- влепил мне в ухо Коловский говор, - тот пес умер.
Эта новость не вызвала у меня никаких эмоций. Сожаление не было бы сегодня истинным состраданием, а лишь какой-то бездумной снисходительностью.
-Ты слышишь меня? Все нормально? - Привел меня в чувства строгий голос Кости.
-Все нормально, мне жаль, - Размазывая по себе подавленность, пыталась собраться я.
-Ты где? Я сейчас подъеду.
-Не надо
-Ты где?! - С жаром повысил он голос.
Я сдалась. Через минут 15 я уже сидела на переднем сиденье в его машине. Он говорил что-то о собаке, вроде как о ее кишечнике. Потом была смешная история про того врача, бесстрашный предок которого наверняка взял на абордаж не одно торговое судно. Я пыталась изобразить что-то на подобие улыбки. А Костин словесный поток цементом вливался прямо через костный лабиринт, заполняя мой мозг.
-Давай выпьем.
-В понедельник? Думаешь, я алкоголик? - Ляпнула я первое, что пришло в голову.
Наверное в этот момент мое лицо выглядело очень глупым. Колов сдавленно гоготнул и моментально парировал:
- С каких пор тебя вообще волнует, что я думаю?
Мне было приятно это слышать.
Мы взяли в магазине пиво. Я не хотела, чтобы он за меня платил, а денег на кафе у меня не было. Когда я зашла в его квартиру, в голове пронеслось: "Чистота - индикатор цивилизованности". Должно быть, здесь за каждым углом затаились нарочито правильные мысли, готовые оседлать тебя изнутри, как своенравную лошадь.
Вскоре от выпитого алкоголя мое напряжение начало спадать. Колов не казался мне таким мерзким как раньше, да и страх оказаться непонятой понемногу отпускал меня. Я больше была сосредоточена на том, чтобы выговориться, хотя я уже начинала путаться в своих мыслях.
- Я улетаю в Астану на месяц в командировку, - сообщил он обрывая этикетку с бутылки, - хочешь магнитик привезу?
- Это повод встретиться еще раз? - Сыронизировала я.
- А как же. - Без доли иронии ответил он и приобнял меня.
Я не стала сопротивляться. Мягкий свет старого торшера и слабо доносившаяся из окна вечерняя суета внушали чувство абсолютного спокойствия и безмятежности.
Он поцеловал меня в губы. Страстно и уверенно. Его грубая исцарапанная ладонь опустилась на мою талию.
Я почувствовала себя субъектом его действий. Прекрасным, нежным, но пассивным, находящимся во власти рук того, кого я так сильно презираю.
-Прекрати, - попыталась отстраниться я, - вдруг у тебя бешенство, тебя тогда собака по свежим царапинам лизала.
Он запрокинул голову и медленно улыбнулся.
- Вирус появляется в слюне за пару дней до смерти, - ненавистным мной уверенным тоном снисходительно проговорил он,- а уж поверь, в это время далеко не до поцелуев.
Он невозмутимо притянул меня к себе и попытался поцеловать снова.
-Нет. - Тихо, но твердо сказала я.
-Ты хоть иногда бываешь женщиной? - сощурив свои белесые глаза, медленно протянул он, - или смысл твоей жизни в том, чтобы делать все наперекор и строить из себя "белое пальто", изливая желчь?
По его лицу было заметно, что он уверен в том, что раскусил меня, и был этим доволен.
Пьяные мысли начали собираться в кучу, составляя из осколков моего эго цветной витраж его психической реальности. В его глазах я не больше чем гусь, нелепо провалившийся в деревенский сортир. Гогочущий свои гусиные ругательства и в безысходности машущий крыльями, забрызгивая содержимым всех, кто пытается ему помочь.
По-детски огрызнувшись, я выскочила за дверь. Вечер был на удивление теплый и приветливый. Сочный запах какой-то зелени и сухой земли дурманили меня. Яркие бесконечные глаза вселенной под видом далеких звезд щурились мне в след, переглядываясь друг с другом.
Он не перезвонил назавтра. И на следующий день тоже. Он уже должен был улететь в командировку в Астану.
Иногда я все же о нем думала. Через пару месяцев я даже собралась сходить на встречу выпускников своей бывшей группы. Связавшись с приятельницей институцких времен, я договорилась пойти с ней.
-Подожди, подожди, - застрекотало из трубки, - хотя ты наверное слышала. Колов умер. Помнишь такого?
Мои губы стали ватными, и эта вата парализовала мой язык и, опускаясь в легкие, заставила меня задыхаться.
- Слышала об этом? От бешенства вроде как. Сгорел за месяц. Как спичка сгорел...
Она продолжала говорить, но я ее не слышала. В мыслях крутилось только то, как вежливо намекнуть, что я передумала идти.