Аннотация: Статья посвящена роману Владимира Сорокина "Очередь".
Бесы русской литературы.
Статья вторая.
"... хорошая метода учения
развивает талант, а дурная
даёт ему ложное направление".
В.Г.Белинский. 1839.
Владимир Сорокин. Роман "Очередь".
Роман "Очередь" мы будем оценивать одновременно с двух сторон: как литературное произведение и как опыт изучения психологии толпы. И с той, и с другой точек зрения очередь заслуживает нашего внимания. Психология толпы изучается давно, но в русской литературе опыт этой психологии, заключенный в романе, в котором нет действия как действия, но есть действие через речь, предпринят впервые. В общем и целом попытка удалась, и возможно, это произведение останется в истории русской словесности (но с многоточиями вместо мата и с вырезанной эротической речью; впрочем, не буду предвосхищать будущих цензоров). Более того, пройдет лет триста и это произведение из чисто литературного может перейти в историко-филологическое под таким, например, названием: "Памятники общественной мысли".
Любопытно, что самого писателя (по его собственному признанию) интересовала очередь как речевой феномен; но ему удалось достичь большего - через речь он передал характеры персонажей и их действия. Вообще, сильная сторона Сорокина как литератора - емкость речи, то есть умение передать через речь не только смысл, но и действие персонажей (об этом мы говорили и в нашей предыдущей статье). Под другим пером описание очереди вышло бы невыразительно-бесцветным.
Теперь о самой очереди: она никуда не делась и пережила советскую эпоху (впрочем, как и прописка, а ныне регистрация), но сегодня народ стоит в очередях не за колбасой (пальто), а... для того, чтобы заплатить деньги (как это происходит, например, в налоговой инспекции)! Очереди в ПИБах Санкт-Петербурга в канун Нового года занимали за несколько часов до приема, а в Агенстве Приватизации Жилфонда люди даже ночевали! Именно там я и услышал перл, который отражает отличие современной очереди от очередей времен предыдущих: "Мы получили гибрид социализма и капитализма, - услышал я от одной "очередной" женщины. - Стоим в очереди, чтобы заплатить деньги!"
Да... Теория суха, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет.
Так что у романа Сорокина может быть продолжение - бесконечное и однообразное, ибо речь в очередях за последние 20 лет существенно не изменилась.
Логично предположить: если есть очередники, то, стало быть, есть и внеочередники: у Сорокина это то профсоюзники, то еще какие-то общественники, то "самовнеочередники" - грузины (время написания романа, если верить Сорокину, 1982-83 годы)... После приезда профсоюзников герой Сорокина начинают ругаться матом.
Главным героем романа является коллективный разум в лице главной очереди, которая распадается на ряд неглавных: так, чтобы попить водки, кваса и проч., люди отходят (ненадолго) из очереди, чтобы постоять в другой очереди и т.д.
Что делать, если хочется пить, причем всем и сразу?
Коллективный разум Очереди принимает гениальное решение (ибо всё гениальное результативно и просто):
" -... А вот квасу напился.
- Где это?
- А тут недалеко. Прямо за углом и пару домов пройти.
- Серьёзно?
- Ага. И народу мало.
- Пойду схожу.
- Товарищи, а мы тоже хотим.
- Мы сходим, а потом вы.
- Да! А квас весь кончится... Слушайте, а может всем как-нибудь, а?
- Как это?
- Отойти большой группой.
- А задние завопят.
- А потом ещё и не пустят назад...
- Ну да, не пустят. Пустят. Просто неудобно вообще-то...
- Товарищи, а давайте очередь подвинем туда?
- Как?
- А так! Это же совсем близко! Выгнем очередь и пусть все квас пьют. И удобно, и порядок соблюдается.
- А точно! Головастый ты парень! Двигаемся туда, товарищи!"
Сорокинская очередь попила квасу, выспалась, пронумеровалась, стала передвигаться лавочками, дворами...
Очередь волнуется:
"...- тут многие ушли, фамилии свои отдали другим.
- Ясно...
- Тут уже и спекулянты появились.
- А где их нет...
- Говорят, в первой сотне фамилия стоит пятнадцать рублей",
В подряд идущих фразах вы без особого труда различите произносящих их людей: женщину с ребенком, кандидата наук, забулдыгу - Сорокин точно схватывает темп, тембр и дыхание ( и все это через речь) тех или иных персонажей.
Вот как говорят у Сорокина болельщики:
"- А Блохин всё на полузащиту оглядывался. И вечно недоволен был. Всё ему не так...
- Играть надо уметь, конечно...
- Главное, поразительно - из двухсот пятидесяти миллионов не могут отобрать двенадцать, которые могли б катать мячик!"
А вот что говорят меломаны:
"- Нет, Скрябин с Рахманиновым вместе кончали. Только Рахманинов получил большую золотую медаль, а Скрябин малую.
- Ну, это незаслуженно...
- Басовские кассеты лучше. Плёнка тоньше".
А вот что рассказывает обывательницам вернувшийся из США советский гражданин:
"- Ну и как там?
- Да по-разному... Преступность высокая. После восьми не выйдешь. Барахла полно. Но работать надо как лошадь.
- Конечно. Даром ничего не бывает.
- А у нас гуляй хоть всю ночь...
- Ну, не скажите. Вон у нас во дворе за три года два убийства было. С ограблением.
- Это случайности...
- Да, да. Ничего себе случайности.
- А главное, американец вечно чего-то боится - что его выгонят с работы, что кто-то изнасилует его жену, что его машину угонят... Страх какой-то...
- Зато у них таких очередей нет...
- Да. Очередей нет. Это верно...
- У них вкалывать надо, а у нас пришел на работу пьяным и хоть бы что".
В этом диалоге интересно еще и то, что об Америке действительно в те годы так думало в нашем Отечестве большинство.
Как это ни странно, до тех пор, пока у нас есть очереди (а когда они прекратятся, никто не знает), в России роман Сорокина не будет читаться как роман, а скорее, как документальная словесная фотография.
Роман заканчивается интимной сценой между одним из очередников и завсектором универмага "Москва", главной начальницей очереди.
Телесно насладившаяся продавщица говорит очереднику: "...послезавтра я тебя проведу на склад, выберешь какие угодно". Настоящий хеппи-энд в духе Сорокина.
Хочется воскликнуть: автора!
Ну что же, нашли мы и автора в этой очереди, вот он - читаем:
"...-Вы извините меня за глупое откровение, но вы очень, просто очень похожи на мою первую девушку... Серьезно... Это было давно, но факт остается фактом.
- Действительно похожа?
- Очень. Когда вы сели, я даже испугался.
- Ну, а чего страшного.
- Да не страшно, а просто - элемент неожиданности".
Прервемся: вот оно - элемент неожиданности, некое магическое начало, преобразующее безликих очередников в любимые и любящие существа! Догадались, кто носитель этого начала? Ну конечно же, В.Г., лукавый маг!
Не зря же мы сравнили Сорокина с Чикатило (см. нашу первую статью)! Тот тоже любил плоть и похоть плоти ставил превыше всего.
Продолжим чтение:
"- А где она сейчас?
- Понятия не имею.
- А вы журналист?
- Нет, хуже. Писатель.
... - А как звали вашу девушку?
- Лена.
- Меня тоже Леной зовут. Надо же.
- Я ж говорю, что это не случайно. Наверное, она умерла, чтоб в вас воплотиться.
- Ну, это вы слишком.
- Слушайте, Лена, а не убежать ли нам с вами отсюда куда-нибудь в более приятное место?
- Куда?
- Я знаю один уютный ресторанчик. А до него сходим в Пушкинский. Там сейчас Мунк. Фантастический худоджник.
- А очередь?
- Серо-синие за мной. Доостану свободно в любом количестве.
- А зачем же вы стояли?
- Писатель должен всегда всё знать.
- Чего?
- Ну, толпу.
- Аааа... И вы ради этого стояли?
- А ради чего же?
- Интересно.
- Ваш друг уже выбивает чай.
- Да он не друг, мы в очереди познакомились.
- Совсем хорошо. Жду вас в двенадцать у входа в Пушкинский.
- Ну, вообще-то я не знаю...
- Леночка, не надо начинать наше знакомство с недомолвок.
- Нет, ну так сразу...
- А я вообще всё люблю делать сразу. Ваш знакомый идёт. Жду вас, до свидания..."
Пришла ли Лена на свидание?... Об этом Сорокин умолчал.
Скажем и о слабых сторонах произведения.
Слабость (а точнее порок) "Очереди" в отсутствии какой-либо внутренней мысли, отражающей истину - того, что в старину русские критику называли идеей произведения.
Проще говоря: ну вот ты написал "Очередь"? А дальше то что? Что ты этим хотел сказать?
Автор начинает глубокомысленно мычать... Ага! Значит, ничего. Ну хорошо, большинство высокоталантливых произведений пишутся всегда без заранее поставленной цели (хотя смысл в таких произведениях, иногда неведомый для автора, всегда присутствует), - может "Очередь" из таких?
Увы, увы! Любое художественное произведение без идеи есть кукла без души, человек без сердца, часы без механизма.
Повторимся: мы не являемся сторонниками искусства для искусства и считаем непременным условием всякого художественно произведения его осмысленность, как отражение истины.
Но что есть истина? Вопрос не нов, как и ответ на него: "Я есмь путь и истина и жизнь", - говорит Христос.
Иными словами, если то или иное произведение не несет в мир света евангельской истины, то оно либо мертво и безжизненно, либо пропитано сатанинским духом мира сего - но всегда неистинно. Любопытно, что сам Сорокин относится к словам, которыми мы пользуемся в повседневной жизни, как к изначально мертвому материалу.
Вообще, это относится и к творчеству Сорокина - оно не истинно, и если роман "Очредь" только механистичен, то следующая за ним "Норма" (см. о ней статью первую) уже несет в себе элементы богоборчества.
Дальнейший переход от механистичности к богоборчеству в писательстве Сорокина мы покажем в наших следующих статьях.