Ночью всего тяжелей реке,
     что отражается в челноке,
     то есть в глазах его рыбака,
     звёзды проглатывающая река,
     едет. - Так явь поглощает сон,
     перелицовывая фасон 
     истин несложных, и дальше течь,
     рек, подражающая речь
     просит у губ. Ротовая щель -
     та же излучина, ей постель.
     Дальше, за мысами острова
     куда нельзя, - разверни права:
     "Куба, Америка"..., - говорить
     проще, чем думать, или налить
     проще, чем быть. - Да, закрою дверь
     влажно. Река навсегда теперь,
     рядом, - кузнечик или сверчок,
     или часы. Кто их знает - щёлк
     не разобрать, как подходит сон
     мягкий выкатывая вагон
     длинный, длинней чем родная печь
     то есть пора наконец прилечь,
     если взберусь. Долечу.
     ...Лечу. 
     Окна распахиваются.
                      Молчу. 
     ...Ночь прорастает, слова пусты
     - листья. Значительнее: "листы"
     пишут, отравленные, - "ЖИТЬ!"
     крупно. 
          ...Сходить бы, чего попить.
     
     Свет зажигаю в кухнный ад
     В чашку лимон разрезаю - град
     тонких стеклянных сосочков рвет 
     ножик, как рыбе, хрустя, живот.
     ...Капля. Слизнуть - означает взвизг
     словно стекляшку железка - склиз-зь!
     Кисло - так судорога течёт, 
     вдруг опрокидывая рассчёт
     плыть напрямки, выходить
     - окрест 
     кликая девку из тех невест, 
     что улыбаются исподтишка.
     (Надо же, здесь, как и там, тоска.) 
     Ладно, так ладно: горячий чай
     если из вод выходя, стучал
     зубом и не попадал на зуб
     нужен, - хотя не куриный суп.
     Водка-то кончена. Ну, дела!
     Ну и змея: только вот была,
     - нету. Бутылку со зла в окно,
     проскрежетавши стеклом (Г...но!)
     Вот наказанье. Ворчу, как ДЕД.
     ("т" бы в конец, так уж время
     "Нет" село, куря, подвигая "Да",
     закоротив провода - сюда -
     "т" не подходит, а только "дэ",
     и хорошо, что ни "му" и "мэ-э-э".)
     "Ба"-"бы". А как же же без них? - Монах?
      Нет, пусть уж "р" перед "х": "монарх":
      "Ры-кать" и "херъ" - обе буквы, мне
      словно родные. Они вполне
      к месту любому: взамен бесед
      "ры" вместе "херЪ" обладай и сед,
      гол, а тебя предпочтёт их пол,
      пододвигая своих виол
      тёплые тальи. Любых музЫк
      переключая в интим: мужик...
      
      Ночь продолжается, речь течёт,
      водная дева коня ведёт
      брякая стёртой уздой о кость
      зуба его. - Издали пришлось
      бОсо: занОзилась и мокрА,
      острой осокой накось икра
      перечеркнУта и чуть кровит
      синим. Болеть не болит, саднит
      только, но - старый, покорства, тать 
      держит у дна, говоря: "Не спать
      это летать. А не веришь - нож
      станет глубиннейшей из нош
      телу". И мёртвая идёт, 
      песню завоет, цветок сорвёт:
      плоский песчаный и дальний путь.
      Конь возле ушка вздохнёт - и пусть...
      
      Следом по дну и теченью вод,
      рыбок спускается крестный ход
      Следа не видя, утиный вор
      - сом,  да, под шубу прибрав топор,
      Сам, костяною бронёю в рост,
      старый осётр, и мощный хвост
      тины взбивая, гоняет пыль,
      с кАмней, да промельками утиль,
      ржавь, обитаемая рачком, звонким
      ключом заперевшим дом
      страху: 
      - А ну как сметут и смерть
      стукнет о панцырь, вдвигая в твердь?

      Долго рачку под камнём лежать,
      долго траве водяной дрожать,
      и водомеркам ходить на плёс
      дольше, чем это писать, - подрос
      вымахнул, перешагнувши ель
      мальчик рассвета, да снял с петель,
      - скрипнув немазаною, - ночь.
      И вереницы воды, точь-в-точь
      русло следя, - а могли летать,
      им не в испуг, и ножом не взять  
      воду, но - так решено давно:
      рекам - века, а столу - вино,
      Пачке - медовых сортов табак,
      трубки - шкафу, револьвер-пустяк
      возле подушки (глаза открыть,
      определять, да потом палить... 
      - долго, к тому же верчусь во сне.
      То бишь, игрушка и дань войне,
      той, что двуногим от малых лет
      вслед), пока рыбы спешат: рассвет.

      Конь и девица уходят в тень.
      День, с довоенным баяном, день
      вышел, то кашляя, то поя
      кур и собак, разложив для дня
      любящих день по задачке: "Вот,
      справишься - сыт". 
               Один я, как крот
      шторы задёрнув, вернулся в сон.
      им дотемна, до себя пасён.


         -  жжж -

   Вечер, как девочка на сносях.
   Косы и груди набухли. Вся
   предощущение и "потОм",
   уравновешенное животом
   - домом, она так и скажет
   - он,
   мог и понять, будь ещё влюблён.
   ...Вечер бывает влюблённый. - В такт
   строя взлаивания собак,
   гомоны порта, за звоном шин,
   позднему гостю на след "Пиши"
   сыплющих шорохом крышам вровь
   душно. И девочка хмурит бровь:
   - Тукает ножкою, шевелясь...
   Мальчик, наверное, станет князь,
   в красных сапожках, перед села...
   Ах, она следом..." И спать легла
   Вечер. (Пора уж и ей уснуть:
   грудь тяжела. И, с чего-то, грусть...)
  
   Если рассматривать точку - взяв
   центром, к примеру, вон тот косяк,
   красный точильщик ночных пространств,
   это рождения. - Вечных царств
   не было, нет и не может быть,
   если они переставят быт
   точки - (про это давно писал,
   - дочек - точнее.
                 Ну, баста: в зал!
   Тёмное.
       ...Тёмная ночь.
                ...Светлей.
   Свет натекает с востока ей
   в дырочку, где прокусил пакет,
   или, как хвост карася - газет
   двух, вместе сложенные, смочив
   вышел на волю, прихлопнув: жив.
   - От океана, от синих вод,
   там где я не был, и ты, живот
   жемчуга полный набив, киты,
   свет - разливают его в бутыль.
   Крабы в рубашку бутыль завьют,
   в фартучке зеленорукий спрут
   бирочку вешает, проколов
   пробку серебряной скрепкой. Слов
   не дожидайся: на сто рук дел,
   а их всего только семь. - Удел
   каждого, кто желал успеть
   там, да заботы прервала смерть
   дня, где картинно или "с носка"
   пнул, подустав, своего щенка,
   вместе отбрасывая и жизнь:
   что уж...
         А после, - вертись-кружись
   этак ли так, - не вернуть: пусты
   звезды, прожегшие до кости
   кисти, без толку, не смог помочь
   сыну.
   ...Да, лучше, пожалуй, дочь.
  
   Хлоп, и готова бутыль. В ней свет.
   Хлоп, и другая, покоя нет.
   Третья... - шевелится спрут, спешит
   ночь, убывая вверху, где спит
   мир, ожидания разложа
   около ложа, и блик ножа,
   рядом игрушек и дев,
                      - сопя.
   Только младенцы, родясь, на спят,
   только веслом подымая вой,
   кот, когда носом к нему другой
   спину, дугой изогнув, стоит
   шкуру подняв до небес. Навит
   знак на кошачьем хвосте: "Могу,
   буду, и - гибель тебе, врагу!
   Съем!"
   Рыжий, воя, ползет с пути:
   жить, это чаще вторым идти,
   ...пятным, - понеже, цвета котов
   есть доказательство:
   мир суров.
   (Стоит ли помнить, терпеть и ждать,
   помощи Неба? Умеешь спать:
   спи. Эта хворь в полста лет длиной
   только слова и сигнал: живой.
   Только хвостом по столу - и в суп.
   Трое портов износил и труп
   только прижались - и ты отец.
   только вчера от груди - п..ц:
   спрутом на дно, карасём, сёмгОй
   вверх по течению в сеть... Другой
   путь неизвестен. Да есть ли?
   - Речь
   эта окончена. Дело с плеч.
  
  
   - ЖЖЖ -
  
  
  
   Донышком кверху, плывёт бутыль
   света со дна подымаясь, пыль
   света рассыплет. Видны на миг
   рыбии лица, но перьев блик
   мельком блеснёт и уйдёт во тьму
   некто огромный, его суму
   тащат акулки, касатки - дрянь
   служки. И, зеркальцами, тарань
   с верной селёдкой в большой поход
   вышла: пузырчатый след снуёт
   водорослЯми в чужой редут,
   Там "на уру", но - штыки их ждут.
   ...Рыбии царства - волной-волна,
   войны под бонами. Кровь темна,
   на глубине, в черноте, а вверх
   позеленеет.
   - Но мимо всех
   битв, окружений, больших побед
   сьеденных полностью, частью (...Э-эх!)
   перестроений, парадов щук
   свет подымается, на прищур
   крепче сжимая глаза: звёзда
   ну как иголкой его туда!
  


         - ЖЖЖ -
  
  
  
  Мокрым зеркало колыхается,
  разворачивается, слипается,
  подымая тебя на пальце
  обращая в скитальца
  волна. Горы водные продолжаются,
  и во все концы удаляется,
  разбегаясь косыми китайцами,
  Океанно-и-ваннона.
  Она бурная и притворная
  зеленей всего её чёрные
  её белые, ночью синие
  - не видать в темноте - глаза.
  Она сильная - до могилы и
  пересоленая до бессилия,
  если пить захотелось - милями
  иззмеившаяся гюрза.
  Острова заблудились мелочью,
  рыжеватым хвостишком беличьим
  разогнУтыми кольцами свадебными
  то ли брошенными, то ли дареными.
  Или крали голые вызнали
  где густейшего солнца призмами
  были-стел-камни, где и выстелены
  им под ножки вода-бирюза...
  
  Опираясь на пальцы, мается
  океанский орёл - слоняется,
  прислонится к волне, - скучая
  шевеля на ветру крылом.
  Ему скучны докуки чаек,
  ему рыбу, а лучше бы чаю:
  жарковато. И где-то с краю
  закипает ведёрком гром.
  В небе промельки вспыхнут, гаснут,
  гром домашний и неопасный,
  таитянку, козу, кораблик
  съест и сразу на юг бегом.
  Грома только на день спустили
  на верёвке в пять тысяч милей
  он гордится, и молний синих
  не жалея, катит клубком.
  Антарктидин мальчишка громкий
  зародился в смерча воронке
  прогрызавшей стальной коронкой
  зубьев айсбергов ледяных
  столовЫе поля. Но выше,
  на огромной белёной крыше
  Антарктиды, он пискнул мышкой
  и, удрал в океаны, псих.


Продолж.



      Уморин Алексей