Помню, как я в тот момент разозлился, резко вырвал этот пакетик и, добравшись до раковины на кухне, высыпал всё в слив, а саму упаковку вышвырнул в окно. Помню эти материнские слёзы и то, как она в эмоциях пыталась донести две противоречащие друг другу вещи: злость на себя за то, что поддалась веществу, из-за которого я ещё долго буду ассоциировать свою семью с неблагополучной, а также злость на меня, так как я не пашу как лошадь (так она любила выражаться) ночами, чтобы прокормить нас двоих и расплатиться с многочисленными кредиторами, и, соответственно, я ничего в жизни не понимаю. Сколько-то дней я с ней не разговаривал, потому что никогда не мирюсь первым, особенно перед женщинами, а затем всё улеглось. По крайней мере, свою мать с порошком я больше не заставал, а отголоски о его действии появлялись периодически только из газет и телевизора.
Многочисленные истории о том, как дети убивают родителей, чтобы отобрать пенсию и купить порошок; как одурманенные порошком водители насмерть сбивают зазевавшихся на зебре пешеходов; как веселящиеся под действием порошка подростки пляшут на открытых балконах и разбиваются об асфальт в груду мяса; как бестолковые родители впадают в такой умат, что забывают кормить младенцев, и те умирают с голода прямо в люльке. Мне не требовалось никаких экспериментов на себе, чтобы убедиться в смертоносной природе белого порошка, поэтому я до студенческой жизни с ним не пересекался.