Узкая дорога ведет в никуда. С каждым моим шагом земля утоляет свой голод вибрацией, подошва приземляется на комья засохшей почвы, давит низкие стебли травы. Мои движения лишены точно обозначенной цели и направления, ноги более не откликаются, хотя все равно продолжают вести меня, в то время как остальные конечности извиваются перед глазами старыми веревками. Моментами эти хаотичные действия замедляются, обретая видимость контролируемых, тогда я начинаю чувствовать их пристальные взгляды на своей коже, они выжидают, гадая, заметил ли я неестественность поведения своего тела.
Дорога не кончается. Плоть подо мной впитывает давление, на мои касания отвечая тихим скрипом затягиваемого в нутро солнца. Облака рассеиваются, обнажая чистое небо, усеянное лицами.
Глаза горят, они как и мои конечности-черви ищут зацепки, всматриваясь в укутанную тканью оболочку из кожи, доставая взглядом до дна пор. Их лучи иглами колят тело, выцарапывают глаза грязными когтями, смолами проникают в мои легкие, шепчут внутри, тихо поют и скребутся. Я чувствую, как неконтролируемые движения рук и ног прекращаются, отправляя меня бороздить пространство сухой земли.
Лица наблюдают. Мои, некогда обретшие независимость, отростки теперь начинают реагировать на команды. Поднятая с земли рука пытается укрыть глаза от излучения, тыльная сторона ладони касается моего лица, вместе с пылью оставляя пугающе ощущение заражения, я чувствую копошения микробов и организмов, что пытаются пробраться в мои внутренности сквозь каналы в коже. Резкими движениями я пытаюсь изгнать их, растирая одеждой лицо, тем самым вновь позволяя свету проткнуть поверхность зрачка, оставляя черный след на изображении.
Я не доверяю своему телу и оно об этом догадывается, боковым зрением замечаю оскалы и хитрые морды. Вместе с облаками пришли минуты темного покоя. Дорога все еще продолжалась, совсем не меняясь на своем протяжении.
Ил на моих руках. Я лежу в вязкой субстанции. Холод в волосах. Неуютно мне в этом месте. Глаза уже не болят, хоть и зрят сквозь звезды - небо обнажено, ехидные лица скрылись, оставляя только зеркала и битые куски стекла, входящие в кожу, проникающие вглубь к костям. Вместе с отделяющимися звуками травмы уходит и всякое понимание настоящего, еще теплого сегодняшнего. Теперь слышу лишь, как ветер в кронах деревьев кричит, зовет меня наверное. Капли эха глухими ударами отзываются за деревьями, в бледно-зеленой мгле. Движения мои замедлены, но мои ли они? Рты переливаются по телу волнами, вместе с каждым плавным (плавным ли?) действием.
Птиц больше нет в волосах, равно как и холодных рук, что ветками тянулись из воды, смыкая мокрые и скользкие пальцы на моём горле.
Песни не спеты и сон не пришел. Взамен они забрали мои глаза, выцарапав их тёмными ногтями из глазниц. Но лес все еще виденвивидевиденвиввиденвивидевиденвивидевиденвиввиденвивидевиденвивиденвиденвивидевиденвиввиденвивидевиденвивидевиденвиввиденвивидевиденвивиден, и осколки стекла в небе тоже.
Мое тело подчинено теплой мгле, я чувствую нежную грязь на своей коже, мокрые пятна, слипшиеся волосы. Крики тянутся из воды, заползая в глубь раковин, разрывая перепонки вибрацией, изнутри расползаясь шумовым нарывом.
Папоротники не обнимают меня. Горький вкус комьев земли. И пустота внутри. Я чувствую холод, который принесла она, я чувствую бетон в зубах, чувствую, как стены ломают мои руки. Вибрация.
Вибрация сокрушает разум индустриальной дымкой. Заброшенные фабрики все еще гудят и манят своими внутренностями - пульсирующими железными сердцами, газовыми испарениями и криками неспящих. Я чувствую волны, исходящие от них. Помехи радиопередач и стуки молотов.
У меня нет глаз. Ил и грязь обратились в машинное масло и вибрация унесла с собой хвою. Я среди. Они кричат, разрывая небесные лица и кроша плоть звезд под прессом, перерезая вены, что соединяют с желаниями.
Тьма слепоты сдавливает мои вески. Я не знаю. Я не хочу ничего. Пустоту обнять лишь, да укрыться ей, словно одеялом, прижав кончик носа к мягкой черноте. Улететь бы в поток. Или хотя бы внутрь ила прыгнуть.