Нет, нет, она не забыла его, как говорил он ночью в клинике бедному Ивану. Кто скажет, что нет на свете настоящей любви? Пусть отрежут лгуну его гнусный язык! Нет, она его не забыла.
Лишь только исчез грязный снег с тротуаров и мостовых, лишь только потянуло в форточки гниловатым волнующим ветром весны, Маргарита затосковала пуще, чем зимой. Ей стал сниться юг, и был он очень странен, и не бывает такого юга ни на Кавказе, ни в Крыму
(в романе нет этого противоречивого описания юга, указывающего читателям на север).
Чудо заключалось в том, что этот юг находился в полутора часах езды от Москвы и попасть туда было чрезвычайно легко, и лишь ленивые и лишённые фантазии люди не догадывались отправиться туда.
Полтора часа езды, а во сне и ещё меньше, это ли не счастье, ах, это ли не восторг?
(в романе подобного чёткого указания на знание Маргаритой возможного места пребывания мастера в клинике Стравинского не будет)
Второе, что поражало на этом юге, это что солнце не ходило по небу, а вечно стояло над головой в полдне, заливая светом море. И солнце это не изливало жара, нет, оно давало ровное тепло, всегда одинаковое тепло, и так же, как солнце, была тепла морская вода
(вероятно, описание света в камере для заключённых и параши).
Да, как бы ни были прекрасны земные моря, а сонные ещё прекраснее. Вода в них синего цвета, а дно золотого песку, песчинка к песчинке.
Сонное море не глубоко, в нём можно по дну идти, и плыть в нём легко. По морю во сне можно плыть в лодке без весёл и паруса и с быстротою автомобиля. На этом море не бывает волнений, и над ним не бегут облака.
Итак, всякую ночь Маргарита Николаевна, задыхаясь в волнении, неслась в этой лодке, чертящею кормой стеклянную воду, ловко лавируя между бесчисленных островов. Она хохотала во сне от счастья и, если островок был маленький, просто поднимала лодку в воздух и перелетала через камни, лежащие между деревьями. Если же остров был велик, стоило пожелать, и море подходило к ней само. Не бурными валами, не с белой пеной, а тихой, не обрывающейся, не растекающейся всё тою же массой своею жидкого синего стекла
(возможно, вся эта выдуманная сцена показалась автору слишком сложной и вычурной, никак не согласующейся с темой ссылки на север, где мог бы оказаться мастер после ареста).
Вдоволь накатавшись, наплававшись, Маргарита гнала лодку к земле. Никто из москвичей, очевидно, не знал о существовании этого близкого юга, и белые домики были свободны. Можно было нанять любую комнату, раскрыть в ней окно, сесть на подоконнике и срывать вишни с ветвей, лезущих в комнату.
И наконец, последняя и величайшая прелесть юга была в том, что туда, к белым домикам и островам, приезжал он.
Он приезжал в трамвае, ведь полтора часа езды!
(то есть в 45-60 километрах от центра Москвы, возможно уточняющее географическое положение места пребывания клиники Стравинского)
И она его поджидала. Вот он выехал, он едет. В мгновение истекали эти полтора часа, и он уже идёт от станции вниз, а станция тут же, и вот он подходит. Тогда Маргарита Николаевна начинала смеяться, и он смеялся ей в ответ, и глаза его были сини, а одежда бела.
А Маргарита кричала ему беззвучно:
- Ну вот, все эти ужасы кончились! Кончились! Ведь я говорила тебе, что выманю тебя на юг!
Оба они, перегоняя друг друга, в двух лёгких лодочках скользили по воде и смеялись. Маргарита оттого, что вышло по её, что кончились ужасы. Да, смеялась Маргарита во сне, и за это, проснувшись, платила частым тихим и тайным плачем
(в романе М.А.Булгаков откажется от этой сентиментальной и фантасмагоричной сцены то ли спасения в эмиграции, то ли отплытия в лодке Харона в страну мёртвых).
Положение её было ужасно. Она не знала теперь, кого она любит: живого или мёртвого, и чаще и упорнее ей приходила в серых сумерках наяву мысль, что связана она с мёртвым. Это с мёртвым она летает в сонной лодке, с ним она плывёт!
Вывод нетрудно было сделать. Нужно было или забыть его, или самой умереть. Влачить такую жизнь нельзя! Забыть его, забыть! Но он не забывается!
Нередко, оставшись одна зимою, а Маргарита пользовалась каждым случаем, чтобы остаться одной, она, сидя у огня возле печки, в память того огня, что горел, когда писался понтий Пилат, отдавала себя на растерзание себе самой. Ах, как легко это было сделать! Стоило только сравнить ей себя с Левием Матвеем, хорошо ей известным и памятным, и мучения Маргариты становились жгучими. Запустив пальцы в волосы или сжав голову, она покачивалась у огня и бормотала:
- Да, да, да, такая же самая ошибка... Зачем, зачем я тогда ушла ночью от него? Зачем? Безумство! Я вернулась на другой день, но было поздно. Я вернулась, как несчастный Левий, слишком поздно.
В таких бесполезных размышлениях о Левии Матвее, в таких мучениях прожила Маргарита Николаевна полтора года.
В тот самый день, когда происходила нелепая кутерьма с заведующим учреждением, пустым костюмом и многое другое, вроде пения "Славного моря", Маргарита проснулась около одиннадцати часов утра в своей спальне, выходящей фонарём в башню причудливой архитектуры особняка, в одном из переулков Арбата.
Проснувшись, Маргарита не заплакала, что бывало очень часто. Она проснулась с предчувствием, что сегодня произойдёт что-то, наконец что-то произойдёт.
Лишь только Маргарита ощутила это предчувствие, она стала подогревать и растить его в своей душе, опасаясь, чтобы оно её не покинуло.
- Я верую! - шептала Маргарита торжественно. - Я верую! Что-то произойдёт! Не может не произойти, потому что за что же, в самом деле, мне послана пожизненная мука? Да, я лгала и обманывала, жила тайной жизнью, скрытой от людей, но нельзя же наказывать так жестоко. Произойдёт что-то непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно. Кроме того, сон был вещий, за это я ручаюсь!
Так шептала Маргарита Николаевна, глядя на пунцовые шторы, наливающиеся солнцем, одеваясь, беспокойно расчёсывая перед большим зеркалом короткие завитые волосы.
Сон, который приснился Маргарите, был необычен. Отсутствовали в нём летающая лодка и мелководное море с золотым дном. Приснилась странное тёмного дуба помещение, какая-то комната, почему-то очень душная. Вдруг дверь раскрылась, и она увидела мастера. Он не был в белой одежде. Он был оборван, обросший бородою, босой. Но глаза были очень живые, решительные, к чему-то призывающие
(в романе автор поправит фразу, и глаза станут "больными и встревоженными").
И он, поманив пальцем Маргариту, тотчас скрылся. Маргарита побежала за ним и выбежала на крыльцо, увидела оголённую рощу и над нею беспокойную стаю грачей. Поняла, что это ранняя весна где-то далеко в деревне, в глуши. Вон мостик через узенькую речушку. Тут дунуло волнующим ветром, мастера она потеряла и проснулась.
- Сон этот может значить только одно из двух, - рассуждала Маргарита Николаевна, - если он мёртв и поманил меня, то это значит, что он приходил за мною и я скоро умру. Это хорошо. Мучениям пришёл бы тогда конец. Или он жив и напоминает мне о себе. Значит, мы ещё увидимся. Увидимся скоро, непременно увидимся.
Итак, сегодня я не имею права мечтать о том, чтобы забыть его, а наоборот, весь сегодняшний день посвятить воспоминанию о нём, потому что сегодняшний день - день годовщины. Встретились мы как раз в этот день
(в романе автор откажется от указания на совпадение даты их встречи, возможно, потому что в деталях возникли противоречия, например, сирень цветёт к концу мая и в июне, Маргарита идёт с мимозами, которые тоже цветут позже, чем 1 мая) .
И вскоре Маргарита была одета. Находясь всё в том же возбуждении из-за сна, Маргарита думала о том, что всё, в сущности складывается очень удачно и надо ловить такие удачные моменты и уметь пользоваться ими. Муж уехал в командировку на целых три дня. Целых три дня она предоставлена самой себе, целых три дня никто не помешает ей думать, мечтать. Все пять комнат в её распоряжении. Маргарита пила чай в столовой, глядя, как солнце играет на хрустальном графине в буфете.
Напившись чаю, она ушла в тёмную без окон комнату, где хранились чемоданы и разное старьё в двух шкафах. Присев на корточки, она открыла нижний ящик первого из шкафов и из-под груды шёлковых обрезков достала то самое ценное, что имела в жизни. Старый альбом коричневой кожи, в котором была фотография мастера, книжка сберегательной кассы со вкладом в девять тысяч рублей, засохшие распластанные розы между листками папиросной бумаги и часть тетради в целый лист с обгоревшими нижними краями.
Немногое было у Маргариты Николаевны, но что-то всё-таки было. Перейдя в спальню к себе, Маргарита установила фотографию вертикально на трюмо, подняла штору и просидела около часа, держа на коленях испорченную огнём тетрадь, перебирая листы, перечитывая то, в чём после сожжения не было ни начала, ни конца.
"...Гроза гнула и ломала гранатовые деревья в саду, трепала розовые кусты, и в колоннаду влетали тучи водяной пыли. Фонтана не было слышно, все звуки сожрала гроза, обрушившаяся на Ершалаим..."
(позже автор сменит условный текст пароля, которым Азазелло остановит Маргариту)
Дальше не было ничего. Огонь добрался до верху почти последней страницы и сожрал слова. Дальше ничего нет, кроме неровной угольной бахромы, а оборот предыдущей страницы жёлт.
Утирая слёзы, Маргарита Николаевна оставила тетрадь, локти положила на трюмо и, отражаясь в трёхстворчатом зеркале, сидела, не спуская глаз с фотографии. Потом слёзы высохли. Маргарита сложила своё имущество аккуратно, и через несколько минут оно скрылось под шёлковыми тряпками, и со звоном закрылся замок.
Маргарита надевала в передней пальто, чтобы идти гулять.
Тут её задержала домработница Наташа. Осведомившись о том, что сделать на второе, и получив ответ, что это безразлично, Наташа, чтобы развлечь себя, вступила с хозяйкой в разговор и рассказала ей Бог знает что, вроде того, что вчера в театре фокусник такие фокусы показывал, что все ахнули. Духи раздавал всем по два флакона и чулки, а потом ночью вся публика вышла и, хвать, все голые оказались!
Маргарита Николаевна села на стул под зеркалом в передней и захохотала.
- Наташа! Ну как вам не стыдно, - говорила Маргарита Николаевна, - чёрт знает что врут в очередях, а вы верите!
Наташа залилась румянцем и заговорила с большим жаром, что ничего не врут, а сегодня в гастрономе на Арбате Даша своими глазами видела гражданку босую. Глаза вылупленные! Всё на ней надето, а чулок и туфель нету!
- Так и ходит?
- Так и ходит! - вскрикивала Наташа, красная оттого, что ей не верят. - Да вчера, Маргарита Николаевна, милиция человек сто ночью забрала. Гражданки в одних панталонах бегают по Садовой, страшно волнуются...
- Ах, какая врунья Дарья! - заметила Маргарита Николаевна. - Я давно уж за ней замечала!
Смешной разговор закончился приятным сюрпризом для Наташи. Маргарита Николаевна пошла в спальню и вышла оттуда, держа в руках пару чулок и флакон одеколону. Сказав Наташе, что она тоже хочет показать фокус, Маргарита Николаевна подарила и чулки и склянку миловидной домработнице
(в романе Наташа станет по воле автора "красавицей"),
но просила её не бегать в одних панталонах по Садовой.
И хозяйка и прислуга расстались в самом приятном расположении духа.
Выйдя на Арбат, Маргарита Николаевна села в троллейбус и поехала в центр города.
Откинувшись на спинку мягкого и удобного сиденья, Маргарита, по-прежнему не выходя из своего приподнятого настроения, которое ещё разрасталось от шума и движения на залитых солнцем улицах, то думала о своём, то прислушивалась к тому, о чём шепчутся двое граждан, сидящие впереди.
А те, изредка оборачиваюсь с опаской, не слышит ли кто, перешептывались о какой-то ерунде. Здоровенный, мясистый, с бойкими свиными глазками, сидящий у окна, говорил маленькому соседу в кепке на давно не стриженной и неопрятной голове о том, что пришлось закрыть гроб чёрным покрывалом...
- Не может быть! - шептал маленький. - Ведь это что-то неслыханное... А что же Поплавский предпринял?..
(вероятно, Поплавский здесь фамилия заместителя М.А.Берлиоза, которого в романе автор обозначит Желдыбиным; само это говорит о том, что эти фамилии М.А.Булгаков выдумал, никакого дополнительного смысла в них не вкладывая, так как они одинаково подходят различным персонажам)
Среди ровного гудения троллейбуса слышались слова: "Ночью... Поплавский... гроб... венки... уголовный розыск... скандал... ну, прямо мистика!"
Когда уже проезжали мимо Манежа, Маргарита составила из этих кусочков нечто сравнительно связное. Граждане шептались о том, что у покойника (а какого - нельзя было понять) ночью из гроба украли голову!
(в романе голову украдут не украдкой ночью, а утром при всём пришедшем на церемонию прощания с телом М.А.Берлиоза народе)
И что из-за этого вот какой-то Поплавский и волнуется теперь... Эти, что шепчутся, тоже имеют какое-то отношение к обокраденному покойнику, "цветы... поспеть... в три?", но косвенное, и не то сочувствуют неизвестному Поплавскому, которому свалилась на голову докука с этой головой, не то злорадствуют... и вообще треплются. "Ну и личики, хороши! Ах, хороши личики!" - думала озлобившаяся на мир несчастная Маргарита, всматриваясь в два потных носа, как бы клюющие друг друга. Личики, правда, были посредственные
(позже автор доведёт игру слов с лицами участников похоронной церемонии до совершенства, когда назовёт их "удивительными").
В Охотном ряду Маргарита поднялась, чтобы выйти, но судьба на некоторое время связала её с парочкой граждан. Они тоже снялись в Охотном и направились туда же, куда и Маргарита, к цветочной лавке. Покупка Маргариты была скромная и дешёвая. В память мастера и встречи с ним она купила два букетика фиалок, завёрнутых в зелёные листья. "Один - мне, другой - ему..." - думала Маргарита. Но ей мешали сосредоточиться две спины, которые всё время толкались перед нею: одна широкая, другая щуплая, с выпирающими из-под ткани толстовки лопатками. Шептуны приценивались к горшкам с бледно-фиолетовыми гиацинтами
("гиацинт" - так называется цветок в честь юноши Гиацинта, которому по древнегреческой мифологии бог ветра Зефир или Борей из ревности к Аполлону диском размозжил голову, а Аполлон из его крови сотворил цветок; так автор вероятно хотел и тут использовать многозначительность этого понятия).
Наконец, Маргарита покинула лавку, но, обернувшись, видела, как двое суетились у приступочки автобуса, хватаясь одной рукой за поручень, а другой прижимая к животу по два горшка с тощими гиацинтами
(два посторонних гражданина купили на панихиду четыре полноценных горшка с цветами в память о погибшем председателе Массолита; в романе М.А.Булгаков откажется от таких мелких подробностей относительно случайных попутчиков).
Прошло полчаса
(в романе автор напишет несколько минут, чтобы не заострять внимание читателей на не случайности встречи с Азазелло, на то, что она подготовлена Маргаритой заранее).
Маргарита сидела под стеною Кремля в Александровском саду, одна на длинной скамье. Маргарита щурилась на яркое солнце, вспоминала то свой сон, то как наяву сидела два года тому назад на этой же скамье с ним
(в романе М.А.Булгаков напишет "ровно год, день в день и час в час", то есть он переносит время косвенно из 1937-го года в 1936-ой, когда А.М.Горький был жив; факт того, что в черновике указан срок в два года говорит о желании автора как-то соотнести реальное время действия романа с жизнью пролетарского писателя).
Букетики лежали у неё на коленях, чёрная сумочка рядом на скамье. Томясь под весенним светом, Маргарита, обращаясь мысленно к нему, упрашивала его покинуть её, отпустить, дать ей свободу жить, любить, дышать воздухом. Внутренно она за него отвечала сама себе: "Пожалуйста... разве я держу тебя?" - а ему отвечала за себя: "Что же, пожалуйста... нет, ты держишь... ты из памяти уйди, тогда я стану свободна..."
Проходивший мимо мужчина покосился на хорошо одетую Маргариту, привлечённый её красотою, удивлённый её одиночеством. Он кашлянул, потоптался и сел на другом конце скамьи.
Помолчав некоторое время, он заговорил:
- Определённо хорошая погода сегодня...
Маргарита так мрачно поглядела на него, что он умолк, поднялся и ушёл.
"Вот и пример, - мысленно говорила Маргарита тому, кто владел ею, - почему, собственно говоря, я прогнала его? Ничего в нём нет дурного, разве только что это "определённо" глупо... Почему я сижу, как сова, под стеной одна? Почему я выключилась из жизни?"
Она совсем запечалилась, понурилась. Но тут вдруг та самая утренняя волна ожидания и возбуждения толкнула её...
"Да, случится!" - Маргарита шевельнулась, букетик упал на песок, и тотчас же волна донесла до неё сквозь шум города удар барабана и звуки фальшивящих труб.
Первым показался шагом едущий мимо решётки сада конный милиционер, за ним шлёмы двух пеших
(в романе трое пеших, вероятно, в те годы дежурили на подобных мероприятиях по три человека).
Засим грузовик, набитый стоящими музыкантами, частью одетыми в гимнастёрки, частью в штатское. Далее - крайне медленно двигающаяся похоронная открытая машина. На ней гроб в венках, а по углам площадки - четыре стоящих человека: три мужчины, одна женщина. Даже на расстоянии Маргарита разглядела, что лица у двух, обращённые к решётке, были растерянные. В особенности это было заметно в отношении гражданки, стоявшей в левом заднем углу автодрог. Толстые серые щёки гражданки в модной кокетливой шляпке в виде петушьего гребешка распирало как будто изнутри какою-то пикантной тайной, в заплывших глазках бродили двусмысленные огоньки, а губы складывались против воли, по-видимому, в столь же двусмысленную улыбочку. Казалось, что вот ещё немного - и она подмигнёт на покойника и скажет: "Видали вы что-нибудь подобное? Прямо мистика!"
В задней части дрог на подставке стояли в горшках цветы, и Маргарита тотчас разглядела четыре бледно-фиолетовых гиацинта. "Те самые..." - подумала она. Немедленно за сим она увидела и двух покупателей гиацинтов, трепавшихся насчёт Поплавского в троллейбусе
(в романе автор откажется от дополнительных подробностей, связанных со случайными попутчиками Маргариты, чтобы не выделять среди прочих никого из участников похоронной процессии, все они стоят в одном ряду отверженных советской властью интеллигентов).
Они оба шли в первом ряду непосредственно за машиной. Потекли за ними и другие граждане, тоже в чинных рядах, все без кепок и шляп
(этой подробности в романе уже не будет, возможно, желание дополнительно подсказать читателям, что в день похорон в Москве холодно, показалось автору некорректным, так как траурное шествие традиционно сопровождает покойника простоволосым).
И все они старались иметь вид печальный, приличествующий случаю, вид многозначительный и солидный, и у всех на лицах и даже в походке чувствовалось недоумение, смущение и неуверенность.
Маргарита провожала глазами шествие, прислушиваясь к тому, как уныло турецкий барабан на грузовике выделывал одно и то же: "Бум-с... бум-с... бум-с". Трубы, отъехав, смягчились, и опять стали слышны деловитые гудки машин, в вальсе обегавших здание Манежа.
"Какие странные похороны... - думала Маргарита. - Интересно бы узнать, кого это хоронят?"
(в романе сюда автор припишет "с такими удивительными лицами", подчеркнув просветлённые лики 300 участников похоронной процессии)
- Берлиоза Михаила Александровича, - послышался рядом носовой мужской голос, председателя Миолита.
Удивлённая Маргарита повернулась и увидела на своей скамейке нового гражданина. Трудно было сказать, откуда он взялся, ибо только что ещё никого не было. Очевидно, бесшумно подсел в то время, когда Маргарита загляделась на процессию и, очевидно, в рассеянности вслух задала свой вопрос.
Процессия тем временем приостановилась, вероятно, задержанная впереди семафором.
- Да, - продолжал неизвестный гражданин, - удивительное у них теперь настроение. Везут покойника, а думают только о том, куда девалась голова? Видите, какие у них растерянные лица?
- Какая голова? - спросила Маргарита, покосившись на соседа и удивляясь тому, как он одет.
Гражданин был маленького роста, пламенно-рыжий, с клыком, в котелке, в крахмальном белье, в полосатом добротной материи костюме и в лакированных туфлях. Галстук его пламенел не хуже, чем волосы под сдвинутым на затылок котелком
(в романе автор всюду изменит написание слова "галстук" на "галстух").
- Да, изволите видеть, - охотно пояснил гнусавящий рыжий сосед, - голову у покойника сегодня утром стащили из гроба в Грибоедовском зале.
- Как же это может быть? - невольно спросила Маргарита, вспомнив в то же время шептание в троллейбусе.
- Чёрт его знает! - развязно ответил рыжий. - Бегемота бы надо об этом спросить. Всё было в полном порядке. Утром сегодня подвалили ещё венков. Ну, стали их перекладывать, устраивать как покрасивее, глядят - шея есть, в чёрном платке, а голова исчезла! То есть вы не можете себе представить, что получилось
(эти действия в романе теряют смысл, потому что голову кот Бегемот забирает публично, ни от кого ничего не скрывая).
Буквально все остолбенели. И, главное, ничего понять нельзя! Кому нужна голова? Да и кто и как её мог вытащить из гроба, пришита она была хорошо. И такое гадкое, скандальное положение... Кругом одни литераторы...
- Почему литераторы? - спросила Маргарита, и глаза её загорелись. - Позвольте. Позвольте... Это который под трамвай попал?
- Он, он, - ласково улыбнувшись, подтвердил неизвестный.
- Так это, стало быть, литераторы за гробом идут? - спросила Маргарита, привстав и оскалившись.
- Как же, как же.
Маргарита, не заметив, что упал на землю и второй букетик, стояла и не спускала глаз с процессии, которая в это время колыхнулась и тронулась.
- Скажите, - наконец выговорила она сквозь зубы, - вы их, по-видимому, знаете, нет ли среди них Латунского, критика?
- Будьте любезны, - охотно отозвался сосед и привстал, - вон он с краю... в четвёртом ряду, с этим длинным, как жердь, рядом... Вон он!..
- Блондин? - глухо спросила Маргарита.
- Пепельного цвета... Видите, глаза вознёс к небу...
- На патера похож?
- Вот, вот...
- Ага, ага, - ответила Маргарита и перевела дыхание, - а Аримана не видите?..
- Ариман с другой стороны... вон мелькает лысина... кругленькая лысина...
- Плохо видно, - шепнула Маргарита, поднимаясь на цыпочки, и ещё спросила: - Ещё двое меня интересуют... Где Мстислав Лавровский?
- Лавровского вы сейчас увидите, он в машине едет сзади... Вот пройдут пешие...
- Скажите, хотя, впрочем, это вы, наверное, не знаете... Кто подписывается "З.М."?
- Чего ж тут не знать! Зиновий мышьяк. Он, и никто иной.
- Так, - сказала Маргарита, - так...
За пешими потянулся ряд машин. Среди них было несколько пустых таксомоторов с поваленными набок флажками на счётчиках, один открытый "линкольн", в котором сидел в одиночестве плотный, плечистый мужчина в гимнастерке.
- Это Поплавский, который теперь будет секретарём вместо покойника, - объяснял рыжий, указывая рукою на "линкольн", - он старается сделать непромокаемое лицо, но сами понимаете... его положение с этой головой... А! - вскричал рыжий. - Вон, вон, видите... в "М-один"... вон Лавровский!
Маргарита напряглась, в медленно движущемся стекле мелькнули смутное лицо и белый китель. Но машина прошла, а затем наступил и конец процессии, и не было уже слышно буханья турецкого барабана.
Маргарита подняла фиалки и села на скамейку.
- А вы, как я вижу, не любите этих четырёх до ужаса, - сообщил, улыбаясь, разговорчивый сосед.
Маргарита на это ничего не ответила, лишь скользнула взглядом по своему вульгарно и цветисто одетому соседу. Но глаза её как будто бы выцвели на время, и в лице она изменилась.
- Да-с, - продолжал занимать беседой Маргариту Николаевну гражданин в котелке, - возни с покойником не оберёшься. Сейчас, значит, повезли его в крематорий. Там Поплавскому речь говорить. А какую он речь скажет, предоставляю вам судить, после этой историйки с головой, когда у него в голове всё вверх тормашками. А потом с урной на кладбище... Там опять речь... И вообще я многого не понимаю... Зачем, к примеру, гиацинты? В чём дело? Почему? Почему понаставили в машину эти вазоны? С таким же успехом клубнику можно было положить или ещё что-нибудь... Наивно всё это как-то, Маргарита Николаевна!
Маргарита вздрогнула, повернулась.
- Вы меня знаете? - надменно спросила она.
Вместо ответа рыжий снял с головы котелок и взял его наотлёт.
"Совершенно разбойничья рожа", - подумала Маргарита, вглядываясь в неизвестного и убеждаясь, что он в довершение всего и веснушками утыкан, и глаз у него правый не то с бельмом, не то вообще какой-то испорченный глаз.
- А я вас не знаю, - сказала сухо Маргарита.
Кривой усмехнулся и ответил:
- Натурально вы меня не знаете. Ну-с, я послан к вам по дельцу, Маргарита Николаевна!
Услышав это, Маргарита побледнела и отшатнулась.
- С этого прямо и нужно было начать, - заговорила она, - а не молоть чёрт знает что про отрезанную голову. Вы меня хотите арестовать?
- Да нет! Нет! - вскричал рыжий. - Пожалуйста, не беспокойтесь! Что это такое? Раз заговорил, значит, уж и арестовывать! Важнейшее дело. И поверьте, уважаемая Маргарита Николаевна, если вы меня не будете слушать, впоследствии очень раскаетесь!
- Вы уверены в этом?
- Совершенно ув5ерен. Итак, дельце вот в чём. Я прислан к вам, чтобы пригласить вас сегодня вечером в гости.
- В гости? К кому? Зачем?
- К одному знатному иностранцу, - сказал рыжий, прищурив здоровый глаз.
Маргарита разгневалась.
- Покорнейше вас благодарю, - сказала она, - за кого это вы меня принимаете?
- Сказано было, что вы умная женщина, вот за умную и принимаю... позвольте, куда же вы?
- Новая порода: уличный сводник, - поднимаясь, сказала Маргарита.
- Вот спасибо за такие поручения! - воскликнул рыжий, явно разозлясь, и добавил в спину уходящей Маргарите: - Дура!
- Мерзавец! - отозвалась та, не оборачиваясь, и тогда услышала за собою голос рыжего:
- Гроза гнула и ломала гранатовые деревья в саду, трепала розовые кусты, и в колоннаду влетали тучи водяной пыли!.. Так пропадите вы пропадом с вашей обгоревшей тетрадкой и сушёной розой! Сидите здесь одна на скамейке и умоляйте его отпустить вас на свободу, дать жить, дышать!..
(фактически это условный пароль для посвящённых, который постоянно повторяет Маргарита)
Совершенно побелев лицом, Маргарита вернулась к скамейке. Рыжий глядел на неё со злобой в глазу.
- Я ничего не понимаю, - тихо заговорила Маргарита Николаевна, - про листки ещё можно узнать... проникнуть, подсмотреть... Наташа подкуплена?.. Но как вы могли узнать мои мысли? - Она страдальчески добавила: - Откройте мне, наконец, кто вы такой? Из какого вы учреждения?
- Вот скука-то! - воскликнул рыжий, в котором ещё не утихло раздражение. - Сказано ведь уже, что ни из какого я не из учреждения! Сядьте, пожалуйста!
Маргарита беспрекословно повиновалась. Выждав минуту, пока нянька провезла мимо скамейки колясочку с младенцем в голубом одеяле, она спросила тихо:
- Но кто вы такой?
- Ну, хорошо-с, - отозвался рыжий, - зовут меня Азазелло. Но ведь это вам ничего не говорит? Теперь слушайте: приглашаю я вас...
- А вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли о нём? - уже робко перебила Маргарита.
- Не скажу, - отозвался Азазелло, - это длинная история.
- Вы знаете, знаете о нём? - молящее шепнула Маргарита.
- Ну, скажем, знаю...
- Поймите, поймите, - зашептала Маргарита, и лицо её пошло пятнами, и сердце забилось, - скажите только одно: он жив? Не мучьте!
- Ну, жив, жив, - неохотно отозвался Азазелло.
- Боже! - тихо воскликнула Маргарита.
- Пожалуйста, без волнения, - приказал взявший верх Азазелло, - я приглашаю...
- Простите, простите, - бормотала Маргарита, - я, конечно, рассердилась на вас... но, согласитесь... когда на улице приглашают женщину... неизвестный человек... У меня нет предрассудков, уверяю вас, - Маргарита сделала гримасу, невесело усмехнулась, - но я никогда не вижу никаких иностранцев, терпеть их не могу, и, кроме того, мой муж... то есть, скажу вам откровенно, я не люблю его, но портить ему жизнь считаю недостойным делом. Он ничего не сделал мне, кроме добра...
Азазелло с видимой скукой выслушал эту бессвязную речь и сказал сурово:
- Попрошу вас минутку помолчать!
Маргарита покорно замолчала.
- Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасному. Это раз! Второе - к мужу вашему это не имеет никакого отношения, и ни малейшего вреда это ему не причинит. А самое главное, ни одна душа не будет знать об этом посещении. Вот за это уж я вам ручаюсь.
- А зачем же я ему понадобилась? - вкрадчиво спросила Маргарита.
- Вы об этом узнаете сегодня ночью.
- Понимаю... Я должна ему отдаться, - сказала Маргарита задумчиво.
На это Азазелло как-то надменно хмыкнул и сказал так:
- будьте уверены в том, что любая женщина в мире, понимаете, мечтала бы об этом! Но я разочарую вас - этого не будет. Вы не нужны ему для этого!
- Что за иностранец такой?! - в смятении воскликнула Маргарита и, волнуясь, совершенно машинально вынула футлярчик и красным карандашиком подкрасила губы, а подкрасив, спросила:
- Ну, а какой мне интерес идти к нему?
Азазелло наклонился к ней и шепнул многозначительно:
- Воспользуетесь случаем... Ведь вы хотите узнать что-нибудь о вашем мастере?
- Хочу! Хочу! - зашептала Маргарита и вцепилась в рукав полосатого костюма. - Он за границей? Да?
- А, чёрт возьми! - ответил Азазелло. - Не за границей он! Ну, а повидать его? - искушающее шепнул он.
- Всё, всё отдам за это! - страстно зашептала Маргарита. - Скажите как? Как? Теперь я верю вам... Вы всё знаете почему-то...
- Попросите сегодня ночью, - сквозь зубы сказал Азазелло, - у меня есть предчувствие, что это дело выйдет...
- Еду! - с силой воскликнула Маргарита. - Куда угодно!
Прохожий удивлённо оглянулся на Маргариту.
Азазелло отдуваясь, откинулся на спинку скамейки, закрыв спиной вырезанное слово "Нюра".
- Трудный народ эти женщины, - заговорил он, засовывая руки в карманы, - а у нас манера кого попало посылать к ним. Пусть Бегемот бы ездил по этим делам, он обаятельный...
Маргарита сказала, криво и горько улыбаясь:
- Перестаньте вы меня мистифицировать и мучить вашими загадками... Я ведь человек несчастный, и вы этим пользуетесь. Лезу я в какую-то странную историю... Но ведь вы же знаете из-за чего?
- Без драм, без драм, - сухо отозвался Азазелло, - в моё положение тоже нужно входить. Надавать администратору по морде в уборной или выставить дядю с лестницы - это просто и прямая моя специальность, но разговаривать с влюблёнными женщинами - слуга покорный! Ну-с, ещё раз попрошу внимания, а также прошу не высказывать никакого удивления, так как сейчас будет самое главное.
Приведённая в состояние полной покорности, Маргарита жадно смотрела в глаза таинственному собеседнику.
- Первым долгом о губной помаде, - озабоченно заговорил он и указал на губы Маргариты, - эту дрянь, - он указал на сумку, - выбросить ко всем чертям
(эти подробности потери Маргаритой интереса к собственному внешнему виду, позже автор из романа исключит, как чрезмерные, потому что они слишком явно обращают внимание читателей, что Воланд и его свита отнюдь не только духовными материями озабочены).
Маргарита торопливо открыла сумку.
- Потом, потом, - морщась, сказал Азазелло.
Маргарита закрыла сумку.
- Потрудитесь получить, - предложил Азазелло и вытащил из карманчика золотой продолговатый футлярчик, причём Маргарита увидела, что из карманчика пиджака у Азазелло торчит обглоданная кость
(эту деталь автор в романе перенесёт ближе к началу эпизода, в сцену неожиданного появления Азазелло рядом с Маргаритой).