Урманбаев Ержан Бахытович : другие произведения.

Главы из шестой полной редакции романа Мим 11

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Анализ продолжается ...

   Глава XXIV
   ИЗВЛЕЧЕНИЕ МАСТЕРА
  
   Всё в комнате оказалось, как и было до бала. Воланд в сорочке сидел на кровати, но Гелла не растирала ему ногу, а ставила на стол, рядом с глобусом, поднос с закуской и графином. Коровьёв, сняв надоевший фрак, сидел на стуле, плотоядно потирая руки. Кот помещался на соседнем стуле. Галстук его, превратившийся в серую тряпку, съехал за ухо, но Бегемот с ним расставаться не желал.
   Абадонны не было, но был Азазелло. Сидящие встречали Маргариту приветливо, заулыбались ей, а Воланд указал ей место рядом с собою на кровати...
   - Вас замучили затейники?
   - Нет, нет, бал был превосходный, - ответила живо Маргарита.
   - Ноблесс оближ, - сказал кот и налил Маргарите прозрачной жидкости в лафитный стакан.
   - Это водка? - спросила Маргарита.
   Кот даже подпрыгнул на стуле от обиды.
   - Помилуйте, королева, - прохрипел он, - разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!
   Маргарита захохотала и оттолкнула стакан от себя.
   - Пейте смело! - сказал Воланд.
   Маргарита взяла стакан.
   - Нет, погодите, - заметил Воланд и сквозь свой стакан поглядел на Маргариту...
  
   (довольно скабрезный жест развлекающегося, праздного человека, который в романе автор вычеркнет)
  
   - Потрясающе! Очарованы, влюблены, раздавлены! - орал Коровьёв.
   - Гелла, садись! - приказал Воланд. - Эта ночь предпраздничная у нас
  
   (очевидный намёк на то, что 1 мая ещё впереди, утром, но в романе М.А.Булгаков сочтёт такой явный переход к реальности слишком нарочитым, и тогда "предпраздничная ночь" обратится в романе "праздничную ночь полнолуния"),
  
   - пояснил он Маргарите, - и мы держим себя попросту.
   - Вотр сантэ! - вскричал Коровьёв, обращаясь к Маргарите.
   Маргарита глотнула, думая, что тут же ей и будет конец от спирта. Но ничего этого не произошло. Живительное тепло потекло по её животу, что-то стукнуло в затылок, она почувствовала волчий голод. Тут же перед ней оказалось золотое блюдце, и после первой же ложки икры тепло разлилось и по ногам, и по рукам.
   Бегемот отрезал кусок ананаса, посолил его, поперчил, съел и после этого так залихватски тяпнул вторую стопку спирта, что все ахнули.
   Маргарита ела жадно, и всё казалось необыкновенно вкусным, да и в самом деле было необыкновенно вкусно.
   После второй стопки огни в канделябрах загорелись как будто поярче, в камине прибавилось пламени. Никакого опьянения Маргарита не чувствовала. Только сила и бодрость вливались в неё, и постепенно затихал голод. Ей не хотелось спать, а мысли были не связанные между собою, но приятные. Кроме всего прочего, смешил кот.
   Кусая белыми зубами мясо, Маргарита упивалась текущим из него соком и в то же время смотрела, как Бегемот намазывал горчицей устрицу и посыпал её сахаром.
   - Ты ещё винограду положи, - говорила ему Гелла, - и сверху сам сядь.
   - Попрошу меня не учить, - огрызался Бегемот, - сиживал за столом, сиживал!
   -Ах, как приятно ужинать вот этак, при огоньке камелька, запросто, - дребезжал Коровьёв, - в интимном кругу...
   - Нет, Фагот, - возражал кот, - в бальном буфете имеется своя прелесть и размах!
   - Никакой прелести в этом нет, - сказал Воланд, - и менее всего её в этих тиграх, рёв которых едва не довёл меня до мигрени.
   - Слушаю, мессир, - сказал дерзкий кот, - если вы находите, что нет размаха, и я немедленно буду держаться того же мнения.
   - Ты у меня смотри, - ответил на это Воланд.
   - Я пошутил, - смиренно сказал кот, - что касается тигров, я велю их зажарить.
   - Тигров нельзя есть! - заметила Гелла.
   - Нельзя-с? Тогда прошу послушать, - оживился кот, и переселившись к камину с рюмочкой ликёра, жмурясь от удовольствия, рассказал, как однажды оказался в пустыне, где один-одинёшенек скитался девятнадцать дней и питался мясом убитого им тигра. Все с интересом слушаои занимательное описание пустыни, а когда Бегемот кончил повесть, все хором вскричали : "Враньё!"
   - Интересно то, что враньё это от первого до последнего слова, - сказал Воланд.
   - История рассудит нас, - ответил кот, но не очень уверенно
  
   (комментарии автор в романе вычеркнет, как лишнее разъяснение очевидной истины, по сей день нет настоящего суда над делами коммунистических вождей Советского Союза).
  
   - А скажите, - обратилась Маргарита к Азазелло, - вы его застрелили? Этого барона?
   - Натурально, - ответил Азазелло.
   - Я так взволновалась... Так неожиданно...
   - Как же не взволноваться, - взвыл Коровьёв, - у меня у самого поджилки затряслись. Бух! Раз! Барон набок!
   - Со мною едва истерика не сделалась, - подтвердил и кот, облизывая ложку с икрой.
   - Вот что непонятно, - заговорила Маргарита оживлённо, и золотые искры от золота и хрусталя прыгали у неё в глазах, - неужели снаружи не слышно было ни грохота музыки, ни голосов?
   - Мёртвая тишина, - ответил Коровьёв.
   - Ах, как это интересно всё, - продолжала Маргарита. - Дело в том, что этот человек на лестнице... и другой у подъезда... Я думаю, что он...
   - Агент! Агент! - вскричал Коровьёв. - Дорогая Маргарита Николаевна, вы подтверждаете мои подозрения! Агент. Я сам принял было его за рассеянного приват-доцента или влюблённого, томящегося на лестнице, но нет, но нет. Что-то сосало моё сердце! Ах! Он - агент. И тот у подъезда тоже! И ещё хуже, в подворотне - тоже!
   - Интересно, а если вас придут арестовывать? - спросила Маргарита, обращая к Воланду глаза.
   - Непременно придут, непременно! - вскричал Коровьёв. - Чует сердце. Что придут! В своё время, конечно, но придут!
   - Ну что же в этом интересного, - отозвался Воланд и сам налил Маргарите играющее иглами вино в чашу
  
   (эту фразу автор из романа вычеркнет, потому что ему незачем дополнительно подчёркивать, что арестами заведует Воланд, это очевидно; а также ни к чему нарочито демонстрировать то, что он тоже принимает активное участие в совращении Маргариты, наливая ей в дополнение к водке ещё и шампанское, это выглядит слишком броско и нарочито для советского читателя и имеет мало шансов оставаться незаметным достаточно долго).
  
   - Вы, наверное, хорошо стреляете? - кокетливо спросила у Азазелло Маргарита
  
   (в романе комментария здесь не будет, да разве может юная девушка, а не прожженная временем опытная чекистка, кокетничать, говоря об убийстве).
  
   - Подходяще, - ответил Азазелло.
   - А на сколько шагов? - спросила Маргарита.
   - Во что, смотря по тому, - резонно ответил Азазелло, - одно дело попасть молотком в стекло критику Латунскому и совсем другое - ему же в сердце.
   - В сердце! - сказала Маргарита.
   - В сердце я попадаю на сколько угодно шагов и по выбору в любое предсердие его или в желудочек, - ответил Азазелло, исподлобья глядя на Маргариту.
   - Да ведь... они же закрыты!
   - Дорогая, - дребезжал Коровьёв, - в том-то и штука, что закрыты! В этом вся соль! А в открытый предмет...
   Он вынул из стола семёрку пик. Маргарита ногтем наметила угловое верхнее очко. Азазелло отвернулся. Гелла спрятала карту под подушку, крикнула: "Готово!"
   Азазелло, не оборачиваясь, вынул из кармана фрачных брюк чёрный револьвер, положил его на плечо дулом к кровати и выстрелил. Из-под прострелянной подушки вытащили семёрку. Намеченное очко было прострелено.
   - Не желала бы я встретиться с вами, когда у вас в руках револьвер!
   - Королева драгоценная, - завыл Коровьёв, - я никому не рекомендую встретиться с ним, даже если у него и нету револьвера в руках! Даю слово чести бывшего регента и запевалы! От всей [души] не поздравляю того, кто встретится!
   - Берусь перекрыть рекорд с семёркой, - заявил кот.
   Азазелло прорычал что-то. Кот потребовал два револьвера. Азазелло вынул и второй револьвер. Наметили два очка на семёрке. Кот отвернулся, выставил два дула. Выстрелил из обоих револьверов. Послышался вопль Геллы, а с камина упала убитая наповал сова, и каминные часы остановились. Гелла, у которой одна рука была окровавлена, тут же вцепилась в шерсть коту, а он ей в ответ в волосы, и они покатились клубком по полу.
   - Оттащите от меня эту чертовку! - завыл кот.
   Дерущихся разняли, Коровьёв подул на прострелянный палец Геллы, и тот зажил.
   - Я не могу стрелять, когда под руку говорят! - кричал кот и старался приладить на место выдранный у него из спины порядочный клок шерсти.
   - Держу пари, - тихо сказал Воланд Маргарите, - что проделал он эту штуку нарочно. Он очень порядочно стреляет.
   Геллу с котом помирили, и в знак этого примирения они поцеловались. Достали карту, проверили. Ни одного очка не было затронуто.
   - Этого не может быть! - утверждал кот.
   Ужин, такой же весёлый, пошёл дальше. Свечи оплывали в канделябрах, по комнате волнами ходило тепло от камина. Маргарита наелась, и чувство блаженства охватило её. Она смотрела, как сине-серые кольца от сигары Азазелло уплывали в камин и как кот ловил их на конец шпаги. Ей никуда не хотелось уходить, но было, по её расчётам, поздно, судя по всему, часов около шести утра. Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала:
   - Пожалуй, мне пора ...
   - Куда же вы спешите? - спросил Воланд, и Маргарита потупилась, не будучи в силах вынести блеска глаза.
   Остальные промолчали и сделали вид, что увлечены дымными кольцами.
   - Да. Пора, - смущаясь, повторила Маргарита и обернулась, как будто ища накидку или плащ. Её нагота вдруг стала стеснять её.
   Воланд молча снял с кровати свой вытертый засаленный халат, а Коровьёв закутал Маргариту
  
   (в романе автор сменит слишком тёплое "закутал" на более холодное "набросил на плечи").
  
   - Благодарю вас, мессир, - чуть слышно сказала Маргарита, и чёрная тоска вдруг охватила её. Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды, по-видимому, ей никто не собирался предлагать, никто её и не удерживал. А между тем, ей ясно представилось, что идти ей некуда. Попросить, как советовал Азазелло? "Ни за что", - сказала она себе и вслух добавила:
   - Всего хорошего, - а сама подумала: "Только бы выбраться, а там уж я дойду до реки и утоплюсь".
   Мысль о том, что она придёт домой и навсегда останется наедине со своим сном, показалась ей нелепой, больной, нестерпимой
  
   (этот абзац, откровенно определяющий её существование в обычной жизни, автор в романе уберёт, как излишне обличительный).
  
   - Сядьте! - повелительно сказал Воланд
  
   (автор для усиления в романе вставит в комментариях к возгласу Воланда слово "вдруг").
  
   Маргарита села.
   - Что-нибудь хотите сказать на прощание? - спросил Воланд.
   - Нет, ничего, мессир, - голос Маргариты прозвучал гордо, - впрочем, если я нужна ещё, то я готова исполнить всё, что надобно.
   Чувство полной опустошённости и скуки охватило её. "Фу, как мерзко всё"
  
   (это очевидно обличительное предложение автор из романа уберёт, чтобы лишить читателей прямой оценки проведённого вечера от имени Маргариты).
  
   - Вы совершенно правы! - гулко и грозно сказал Воланд. - Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего и ни у кого. Сами предложат! Сами!
  
   (эта сцена в романе будет дописана для того, чтобы яснее выразить мысль, присущую тиранам, когда они сами решают без просьб и мольбы, кого им награждать, а кого наказывать)
  
   Потом он смягчил голос и продолжал:
   - Мне хотелось испытать вас. Итак, Марго, чего вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Что вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Что вы хотите за то, что были нагой? Чего стоит ваше истерзанное поцелуями колено? Во что цените созерцание моих клиентов и друзей? Говорите! Теперь уж без стеснений: предложил я!
   Сердце замерло у Маргариты, она тяжело вздохнула.
   - Вот шар, - Воланд указал на глобус, - в пределах его. А? Ну, смелее! Будите свою фантазию. Одно присутствие при сцене с этим отпетым негодяем, бароном, стоит того, чтобы человека наградили как следует. Да-с?
  
   (даже последнее обращение автор выправит точнее, написав понукание "Ну-с?" вместо интеллигентного услужливого предложения "Да-с?")
  
   Дух перехватило у Маргариты, и она уже хотела выговорить заветные, давно хранимые в душе слова, как вдруг остановилась, даже раскрыла рот, изменилась в лице.
   Откуда-то перед мысленными глазами её выплыло пьяное лицо Фриды и её взор умученного вконец человека
  
   (это чересчур эмоциональное предложение автор в романе перепишет заново, чтобы не вызывать сомнительную и обличительную для задуманного образа жалость читателя).
  
   Маргарита замялась и сказала, спотыкаясь:
   - Так я, стало быть, могу попросить об одной вещи?..
   - Потребовать, потребовать, многоуважаемая Маргарита Николаевна, - ответил Воланд, понимающе улыбаясь, - потребовать одной вещи!
   Да, никак слово "вещь" не переходило во множительное число! А лицо Фриды назойливо колыхалось перед глазами в сигарном дыму
  
   (в романе автор изменит акцентирование внимания читателей на исполнение лишь одного прошения по воле Воланда, как бы перенося единственность просьбы на тактичность самой Маргариты, известной своей королевской гордостью).
  
   Маргарита заговорила:
   - Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она удушила своего ребёнка, - и вздохнула.
   Кот послал Коровьёву неодобрительный взгляд, но, очевидно, помня накрученное ухо, не промолвил ни слова.
   - Гм, - сказал Воланд и усмехнулся, - ввиду того, что возможность получения вами взятки от этой Фриды совершенно, конечно, исключена, остаётся обзавестись тряпками и заткнуть все щели в моей спальне!
   - Вы о чём говорите, мессир? - изумилась Маргарита.
   - Совершенно с вами согласен, мессир, - не выдержал кот, - именно тряпками! - Он с раздражением запустил лапу в торт и стал выковыривать из него апельсинные корки.
   - О милосердии говорю, - объяснил Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза, - иногда совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узкие щели. Вот я и говорю о тряпках!
   - И я об этом же говорю! - сурово сказал кот и отклонился на всякий случай от Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом креме лапами свои острые уши.
   - Пошёл вон! - сказал ему Воланд.
   - Я ещё кофе не пил, - ответил кот, - как же я уйду? Неужели, мессир, в предпраздничную ночь гостей за столом у нас разделят на два сорта? Одни - первой, а другие, как выражался этот печальный негодяй-буфетчик. Второй свежести?
   - Молчи! - сказал Воланд и обратился к Маргарите с вежливой улыбкой: - Позвольте спросить, вы, надо полагать, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек?
   - Нет! - с силой Ответила Маргарита. - И так как я всё-таки не настолько глупа, чтобы, разговаривая с вами, прибегать ко лжи, скажу вам со всею откровенностью: я прошу у вас об этом потому, что, если Фриду не простят, я не буду иметь покоя всю жизнь. Я понимаю, что всех спасти нельзя, но я подала ей твёрдую надежду. Так уж вышло. И я стану обманщицей.
   - Ага, - сказал Воланд, - понимаю.
   А кот, закрывшись лапой, что-то стал шептать Коровьёву.
   - Так вы сделаете? - спросила неуверенно Маргарита.
   - Ни в коем случае, - ответил Воланд.
   Маргарита побледнела и отшатнулась
  
   (этот диалог в романе зазвучит по-другому - с гораздо меньшим эмоциональным обоснованием для уменьшения обличительности, чтобы труднее было догадаться о истинном содержании эпизода).
  
   - Я ни за что не сделаю, - продолжал Воланд, - а вы, если вам угодно, можете сделать сами. Пожалуйста.
   - Но по-моему исполнится?
   Азазелло вытаращил иронически кривой глаз на Маргариту, покрутил рыжей головой и тихо фыркнул.
   - Да делайте же! Вот мучение, - воскликнул Воланд и повернул глобус, бок которого стал наливаться огнём
  
   (попутно Воланд участвует в развязывании нового конфликта на земном шаре, столь явный намёк автор в романе смягчит).
  
   - Фрида! - крикнул пронзительно кот
  
   (в романе кричит Маргарита, понятно, что коту кричать нет смысла, ведь ему от прощения Фриды не холодно, не жарко, а перед Воландом демонстрировать милосердие глупо).
  
   Дверь распахнулась, и растрёпанная, нагая, без всяких признаков хмеля женщина с иступлёнными глазами вбежала в комнату и простёрла руки к Маргарите. Та сказала:
   - Прощают тебя. Платок больше подавать не будут.
   Фрида испустила вопль, упала на пол и простёрлась крестом перед Маргаритой. Воланд досадливо махнул рукой, и Фрида исчезла.
   - Прощайте, благодарю вас, - твёрдо сказала Маргарита и поднялась, запахнув халат
  
   (в романе жест с запахиванием халата автор вычеркнет, как обличительный).
  
   - По улице в таком виде идти нельзя. Сейчас дадим вам машину, - сказал Воланд сухо и добавил: - Поступок ваш обличает в вас патологически непрактичного человека. Пользоваться этим мы считаем неудобным, поэтому Фрида не в счёт. Говорите, что вы хотите?
   - Драгоценное сокровище, Маргарита Николаевна! - задребезжал Коровьёв. - На сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то фортуна может ускользнуть!
   - Верните мне моего любовника, - сказала Маргарита и вдруг заплакала.
   - Маргарита Николаевна! - запищал Коровьёв в отчаянии.
   - Нет, не могу! - возмущённо отозвался кот и выпил объёмистую рюмку коньяку
  
   (подчёркнутого отрицательного отношения кота Бегемота и Коровьёва к выбору желания Маргариты в романе автор вычеркнет).
  
   Занавеска на окне отодвинулась, и далеко на высоте открылась полная луна
  
   (это свидетельство автора о ночи полнолуния явно указывает на определённую дату, но мне пока не удалось точно расшифровать этот день, можно предположить, что он имеет отношение к 18 июня 1936-го года, когда умер А.М.Горький, но полнолуние в этот день было в обозримом пространстве лишь в 1932-ом году; быть может, М.А.Булгаков считал гибельным для А.М.Горького сам его возврат в СССР, который состоялся окончательно в 1932-ом году?).
  
   От подоконника на пол упал зеленоватый платок ночного света. Сидящие, на лицах которых играл живой свет свечей. Повернули головы к лунному косому столбу. В нём появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером.
   Он был в своём больничном одеянии, в халате, туфлях и чёрной шапочке. Небритое лицо его дёргало гримасой, он пугливо косился на огни свечей.
   Маргарита узнала его, всплеснула руками, подбежала и обняла. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и слёзы бежали по её лицу.
   Она произносила только одно слово:
   - Ты... ты...
   Мастер отстранил её наконец и сказал глухо:
   - Не плачь, Марго. Я тяжко болен.
   Он ухватился за подоконник рукою, оскалился, всматриваясь в сидящих, и сказал:
   - Мне страшно, Марго. У меня галлюцинация.
   Маргарита подтащила его к стулу, усадила и, гладя плечи, шею, лицо, зашептала:
   - Ничего, ничего не бойся. Я с тобою. Не бойся ничего.
   Коровьёв ловко и незаметно подпихнул к Маргарите второй стул, и она опустилась на него, обняла пришедшего за шею, голову положила на плечо и так затихла, а мастер опустил голову и стал смотреть в землю больными, угрюмыми глазами
  
   (в романе в этом эпизоде Маргарита по воле автора чудесным образом прикроет свою наготу чёрным шелковым плащом, таким образом М.А.Булгаков незаметно вносит в текст реалистичные детали в якобы мистический сюжет).
  
   Наступило молчание, и первый прервал его Воланд.
   - Да, хорошо отделали человека, - проговорил он сквозь зубы и приказал Коровьёву: - Дай-ка, рыцарь, ему выпить.
   Через секунду Маргарита дрожащим голосом просила мастера:
   - Выпей, выпей... Нет, нет. Не бойся. Тебе помогут, за это я ручаюсь... Сразу, сразу пей!
   Больной взял стакан и выпил содержимое. Рука его дрогнула, и пустой стакан разбился у его ног.
   - К счастью! К счастью, милейшая Маргарита Николаевна! К счастью, - зашептал трескучий Коровьёв.
   Маргарита с ложечки кормила мастера икрой
  
   (этой сентиментальной и жалостливой фразы в романе не будет).
  
   Лицо его менялось по мере того, как он ел, порозовели скулы, и взор стал не так дик и беспокоен.
   - Но это ты, Марго? - спросил он.
   - Я! Я! - ответила Маргарита.
   - Ещё, - строго сказал Воланд.
   Коровьёв подал Воланду стакан, и Воланд бросил в него щепотку какого-то чёрного порошка
  
   (этого абстрактного мистического порошка в романе нет, очевидно, что автору незачем добавлять в роман какую-то дополнительную загадку).
  
   Больной выпил поданную ему жидкость и глянул живее и осмысленнее.
   - Ну вот, это другое дело, - сказал Воланд, прищурившись, - теперь поговорим. Кто вы такой? - обратился он к пришедшему.
   - Я теперь никто, - ответил оживающий больной, и улыбка искривила его рот.
   - Откуда вы сейчас?
   - Из дома скорби. Я - душевнобольной, - ответил пришелец. Маргарита заплакала и проговорила сквозь слёзы:
   - Он - мастер, мастер, верьте мне! Вылечите его!
   - Вы знаете, с кем вы сейчас говорите? - спросил Воланд. - У кого находитесь?
   - Знаю, - ответил мастер, - соседом моим в сумасшедшем доме был Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
   - Как же, как же. Я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших Прудах, - ответил Воланд, - и вы верите, что это действительно я?
   - Верю, - сказал пришелец, - но, конечно, спокойнее мне было бы считать вас плодом галлюцинаций. Извините меня...
   - Если спокойнее, то и считайте галлюцинацией, - вежливо ответил Воланд.
   - Нет, нет, - испуганно обратилась к мастеру Маргарита, - перед тобою мессир!
   - Это неважно, обаятельнейшая Маргарита Николаевна! - встрял в разговор Коровьёв, а кот увязался вслед за ним и заметил горделиво:
   - А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль... - Кот хотел ещё что-то сказать, но его попросили замолчать, и он, ответив: - Хорошо, хорошо. Готов молчать. Я буду молчаливая галлюцинация! - замолчал.
   - Верно ли, что вы написали роман? - спросил Воланд.
   - Да.
   - О чём?
   - Роман о Понтии Пилате.
   Воланд откинулся назад и захохотал громовым образом, но так добродушно и просто, что никого не испугал и не удивил. Коровьёв стал вторить Воланду, хихикая, а кот неизвестно зачем зааплодировал. Отхохотавшись, Воланд заговорил, и глаз его сиял весельем.
   - О Понтии Пилате? Вы?.. В наши дни? Это потрясающе! И вы не могли найти более подходящей темы? Позвольте-ка посмотреть...
   - К сожалению, не могу этого сделать, - ответил мастер, - я сжёг его в печке...
   - Этого нельзя сделать, простите не верю, - снисходительно ответил Воланд, - рукописи не горят. - И, обратившись к коту, велел ему: - Бегемот, дай-ка роман сюда!
   Тут кот вскочил со стула, и все увидели, что сидел он на толстой пачке рукописей
  
   (уточнение о количестве автор позже выправит, вероятно, он посчитал, что это излишне дезинформирует и без того запутавшихся читателей, потому что по роману известно о наличии пяти копий),
  
   в нескольких экземплярах. Верхний экземпляр кот подал Воланду с поклоном.
   Маргарита задрожала, вскрикнула, потом заговорила, волнуясь до слёз:
   - Вот он, вот он! О, верь мне, что это не галлюцинация! - и, повернувшись к Воланду: - Всесильный, всесильный повелитель!
  
   (слова лести в устах Маргариты автор в романе напишет менее подобострастно и раболепно)
  
   Воланд проглядел роман с такой быстротой, что казалось, будто вращает страницы струя воздуха из вентилятора. Перелистав манускрипт, Воланд положил его на голые колени и молча, без улыбки, уставился на мастера
  
   (в романе Воланд листать рукопись не станет потому, что содержание её ему хорошо известно, и лицедействовать уже ни к чему).
  
   Но тот впал в тоску и беспокойство, встал со стула, заломил руки и пошёл в лунном луче к луне, вздрагивая, бормоча что-то.
   Коровьёв выскочил из-под света свечей и тёмною тенью закрыл больного и зашептал:
   - Вы расстроились? Ничего, ничего... До свадьбы заживёт!.. Ещё стаканчик... И я с вами за компанию...
  
   (этот эпизод в романе автор поправит, смягчив акценты, чтобы не заострять наличие физического давления на мастера)
  
   И стаканчик подмигнул - блеснул в лунном свете, и помог стаканчик. Мастера усадили на место, и лицо его теперь стало спокойно.
   - Ну, теперь всё ясно, - сказал Воланд и постучал длинным пальцем, с чёрным камнем на нём, по рукописи.
   - Совершенно ясно, - подтвердил кот, забыв своё обещание стать молчаливой галлюцинацией, - теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь, Азазелло? - спросил он у молчащего Азазелло.
   - Я говорю, - прогнусавил тот, - что тебя хорошо бы утопить.
   - Будь милосерден, Азазелло, - смиренно
  
   (в романе автор откажется от столь явного смирения кота Бегемота перед Азазелло, подменив выражение "смиренно сказал" на нейтральное "ответил")
  
   сказал кот, - и не наводи моего господина на эту мысль. Поверь мне, что я являлся бы тебе каждую ночь в таком же лунном покрывале, как и бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, Азазелло? Не пришлось бы тебе ещё хуже, чем этой глупой Фриде? А?
  
   (последнее уничижительное сравнение участи Фриды с будущим свиты Воланда в романе автор упразднит)
  
   - Молчание, молчание, - сказал Воланд
  
   (конечно, требование о сохранении тайны о судьбах реальных людей в соответствии с правилом советского времени "болтун - это находка для шпиона!", - автор тоже вычеркнет)
  
   и, когда оно наступило, сказал так:
   - Ну, Маргарита Николаевна, теперь говорите всё, что вам нужно.
   Маргарита поднялась и заговорила твёрдо, и глаза её пылали. Она сгибала пальцы рук, как бы отсчитывая на них всё, чтобы ничего не упустить
  
   (в романе М.А.Булгаков откажется от столь откровенного отсчёта пожеланий к Воланду за внесение цензурных изменений в текст, чтобы не заострять внимание читателя на том, что мастер выправил рукопись так, как того требовал Воланд).
  
   - Опять вернуть его в переулок на Арбате, в подвал, и чтобы загорелась лампа, как было.
   Тут мастер засмеялся и сказал:
   - Не слушайте её, мессир. Там уже давно живёт другой человек. И вообще нельзя сделать, чтобы всё "как было"!
   - Как-нибудь, как-нибудь
  
   (в романе автор исправит сомнительное и безличное "как-нибудь" на известное выражение Сталина "мы попробуем"),
  
   - тихо сказал Воланд и потом крикнул: - Азазелло!
  
   (в романе Воланд здесь кричать не будет, он будет говорить обыкновенно без эмоций)
  
   И Азазелло очутился у плеча Воланда.
   - Будь так добр, Азазелло, - попросил его Воланд
  
   (и этой просьбы в романе нет, очевидно, что Азазелло без него знает, что от него требуется хозяину).
  
   Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный, близкий к умоисступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом и в кепке. От страху человек трясся и приседал.
   - Могарыч? - спросил Азазелло.
   - А... Алоизий Могарыч, - дрожа, ответил гражданин.
   - Это вы написали, что в романе о Понтии Пилате контрреволюция, и после того, как мастер исчез, заняли его подвал? - спросил Азазелло скороговоркой.
   Гражданин посинел и залился слезами раскаяния.
   Маргарита вдруг, как кошка, кинулась к гражданину и, завывая и шипя:
   - А! Я - ведьма! - вцепилась Алоизию Могарычу в лицо ногтями.
   Произошло смятение.
   - Что ты делаешь! - кричал мастер страдальчески. - Ты покрываешь себя позором!
   - Протестую, это не позор! - орал кот.
   Маргариту оттащил Коровьёв.
   - Я ванну пристроил, - стуча зубами, нёс исцарапанный Могарыч какую-то околесину, - и побелил... один купорос...
   - Владивосток, - сухо сказал Азазелло, подавая Могарычу бумажку с адресом, - Банная, 13, квартира 7. Там ванну пристроишь. Вот билет, плацкарта. Поезд идёт через 2 минуты.
   - Пальто? А пальто?! - вскричал Могарыч.
   - Пальто и брюки в чемодане, - объяснил расторопный Азазелло, - остальное малой скоростью уже пошло. Вон!
  
   (реалистичные подробности того, как сотрудники Азазелло забрали Алоизия Могарыча прямо из постели и отправили по этапу, в романе отсутствуют, возможно потому, что автор счёл их очевидными)
  
   Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спальни. Слышно было, как грохнула дверь, выводящая на лестницу
  
   (тут в романе Могарыч улетит как бы в окно).
  
   Мастер вытаращил глаза, прошептал:
   - Однако! Это, пожалуй, почище будет того, что рассказывал Иван... А, простите, это ты... это вы... - сбился он, не зная, как обратиться к коту, на "ты" или на "вы", - вы - тот самый кот, что садились в трамвай?
   - Я, - подтвердил кот и добавил: - Приятно слышать, что вы обращаетесь ко мне на "вы". Котам всегда почему-то говорят "ты".
   - Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот, - нерешительно ответил мастер.
   - Что же ещё, Маргарита Николаевна? - осведомился Воланд у Маргариты.
   - Вернуть его роман и... - Маргарита подбежала к Воланду, припала к его коленям и зашептала: - ...верните ему рассудок...
   - Ну, это само собой, - шепотом ответил Воланд, а вслух сказал: - И всё?
   - Всё, - подтвердила Маргарита, розовея от радости.
  
   (этот невнятный диалог Маргариты с Воландом автор в романе вычеркнет, как несущественный и надуманный)
  
   - Позвольте мне сказать, - вступил в беседу мастер, - я должен предупредить, что в лечебнице меня хватятся. Это раз. Кроме того, у меня нет документа. Кроме того, хозяин-застройщик поразится тем, что исчез Могарыч...
  
   (в романе тут не будет упоминаться Могарыч, как жилец, он уже станет по воле автора застройщиком сам)
  
   И... И главное то, что Маргарита безумна не меньше, чем я. Марго! Ты хочешь уйти со мною в подвал?
   - И уйду, если ты только меня не прогонишь, - сказала Маргарита.
   - Безумие! Безумие, - продолжал мастер, - отговорите её
  
   (понятно, что эти рассуждения выглядят слишком сентиментально, наверное, поэтому автор их в романе вычеркнул).
  
   - Нет, не будем отговаривать, - покосившись на мастера, ответил Воланд, - это не входило в условие. А вот насчёт чисто технической стороны дела... документ этот и прочее. Азазелло!
   Азазелло тотчас вытащил из кармана фрака книжечку
  
   (в романе эту процедуру исполнит Коровьёв; возможно, автор сначала хотел и тут соблюсти точность во времени, так как Л.П.Берия или Азазелло в конце 1930-ых годов был уже наркомом НКВД, а Ф.Э.Дзержинский или Коровьёв давно умер, но позже М.А.Булгаков решил оставить некоторую мистичность в сюжете, чтобы сильнее запутать и переплести между собою следы реальных событий),
  
   вручил её мастеру со словами:
   - Документ!
   Тот растерянно взял книжечку, а Азазелло стал вынимать из кармана бумаги и даже большие прошнурованные книги.
   - Ваша история болезни...
   Маргарита подвела мастера к свечам со словами "ты только смотри, смотри..."
  
   (опять сентиментальная несущественная мистифицирующая деталь, естественно, исчезнувшая в романе)
  
   - ...прописка в клинике...
   - Раз и в камин! - затрещал Коровьёв. - И готово! Ведь раз нет документа - и человека нет? Не правда ли?
   Бумаги охватило пламя.
   - А это домовая книга, - пояснил Коровьёв, - видите, прописан Могарыч Алоизий... Теперь: эйн, цвей, дрей...
  
   (постоянная присказка, присущая Коровьёву и мелким мошенникам на улице)
  
   Коровьёв дунул на страницу, и прописка Могарыча исчезла.
   - Нету Могарыча, - сладко сказал Коровьёв, - что Могарыч? Какой такой Могарыч? Не было никакого Могарыча. Он снился.
   Тут прошнурованная книга исчезла.
   - Она уже в столе застройщика, - объяснил Коровьёв. - И всё в порядочке.
   - Да, - говорил мастер, ошеломлённо вертя головой, - конечно, это глупо, что я заговорил о технике дела...
  
   (незачем в романе мастеру расписываться в собственной глупости даже из вежливости, поэтому этой фразы в романе не будет)
  
   - Больше я не смею беспокоить вас ничем, - начала Маргарита, - позвольте вас покинуть... Который час?
   - Полночь, пять минут первого, - ответил Коровьёв.
   - Как? - вскричала Маргарита. - Но ведь бал шёл три часа...
  
   (в романе Маргарита просто печально констатирует факт остановленного времени, обращаясь от автора к читателям, а не к Воланду, удивляться и кричать ей незачем и нечему, потому что 30-летняя Маргарита Николаевна попала к Воланду без бала)
  
   - Ничего неизвестно, Маргарита Николаевна!.. Кто, чего, сколько шёл! Ах, до чего всё это условно, ах, как условно! - эти слова, конечно, принадлежали Коровьёву
  
   (в романе ответит сам Воланд вполне определённо и с чувством удовлетворённого тщеславия, обозначив безусловность происходящего, исключив мистику).
  
   Появился портфель, в него погрузили роман, кроме того, Коровьёв вручил Маргарите книжечку сберкассы, сказав:
   - Девять тысяч ваши
  
   (в романе десять тысяч),
  
   Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо! Мы не заримся на чужое.
   - У меня пусть лапы отсохнут, если к чужому прикоснусь, - подтвердил и кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него роман.
   - Всё это хорошо, - заметил Воланд, - но, Маргарита Николаевна, куда прикажете девать вашу свиту? Я лично в ней не нуждаюсь.
   И тут дверь открылась, и вошли в спальню взволнованная и голая Наташа
  
   (подчёркнутая обнажённость Наташи, в романе автор напишет "нагая", говорит о том, какие функции исполняла Наташа на так называемом балу),
  
   а за нею грустный, не проспавшийся после бала Николай Иванович.
   Увидев мастера, Наташа обрадовалась, закивала ему головой, а Маргариту крепко расцеловала
   - Вот, Наташенька, - сказала Маргарита, - я буду жить с мастером теперь, а вы поезжайте домой. Вы хотели выйти замуж за инженера или техника. Желаю вам счастья. Вот вам тысяча рублей
  
   (неоткуда взяться у Маргариты Николаевны тысяче рублей, поэтому автор эту демонстрации щедрости в романе исключит).
  
   - Не пойду я ни за какого инженера, Маргарита Николаевна, - ответила Наташа, не принимая денег, - я после такого бала за инженера не пойду. У вас буду работать. Вы уж не гоните.
   - Хорошо. Сейчас вместе и поедем
  
   (в романе Наташа просит оставить её ведьмой, то есть на службе у Воланда, в НКВД, а не сопровождать Маргариту в небытие),
  
   - сказала Маргарита Николаевна и попросила Воланда, указывая на Николая Ивановича, - а этого гражданина я прошу отпустить с миром. Он случайно попал в это дело.
   - То есть с удовольствием отпущу, - сказал Воланд, - с особенным. Настолько он здесь лишний.
   - Я очень прошу выдать мне удостоверение, - заговорил, дико оглядываясь, Николай Иванович, - о том, где я провёл упомянутую ночь.
   - На какой предмет? - сурово спросил кот.
   - На предмет представления милиции и супруге, - объяснил Николай Иванович.
   - Удостоверений мы не даём, - кот насупился, - но для вас сделаем исключение.
   И тут появилась пишущая машинка, Гелла села за неё, а кот продиктовал:
   - Сим удостоверяется, что предъявитель сего Николай Иванович Филармонов
  
   (в романе у Николая Ивановича фамилия отсутствует)
  
   провёл упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечён в качестве перевозочного средства, в скобках - боров, ведьмы Наташи. Подпись - Бегемот.
   - А число? - пискнул Николай Иванович.
   - Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, - отозвался кот, подписал бумагу, вынул откуда-то печать, подышал на неё, оттиснул на бумаге слово "уплочено" и вручил её Николаю Ивановичу. И тот немедля исчез, и опять стукнула входная дверь.
   В ту же минуту ещё одна голова просунулась в дверь.
   - Это ещё кто? - спросил, заслоняясь от свечей, Воланд.
   Варенуха всунулся в комнату, стал на колени, вздохнул и тихо сказал:
   - Поплавского
  
   (в романе фамилия финдиректора Театра Варьете будет Римский, а Поплавским автор назовёт дядю М.А.Берлиоза, здесь М.А.Булгаков, сохраняя и меняя в черновике обозначения, дополнительно мистифицирует своё произведение, чтобы было больше путаницы в сознании читателей и цензоров)
  
   до смерти я напугал с Геллой... Вампиром быть не могу, отпустите...
   - Какой такой вампир? Я его даже не знаю...
  
   (в романе автор уберёт эти два предложения, которые косвенно утверждают, что Воланд знает всех вампиров, то есть Варенуху обрабатывали и вербовали без его ведома)
  
   Какой Поплавский? Что это ещё за чепуха?
   - Не извольте беспокоиться, мессир, - сказал Азазелло и обратился к Варенухе:
   - Хамить не надо по телефону, ябедничать не надо, слушаться надо, лгать не надо.
   Варенуха просветлел лицом и вдруг исчез, и опять-таки стукнула парадная дверь.
   Тогда, управившись, наконец, со всеми делами, подняли мастера со стула, где он сидел безучастно, накинули на него плащ. Наташа, тоже уже одетая в плащ, взяла чемодан, стали прощаться, выходить, и вышли в соседнюю тёмную комнату. Но тут раздался голос Воланда:
   - Вернитесь ко мне, мастер и Маргарита, а остальные подождите там.
   И вот перед Воландом, по-прежнему сидящим на кровати, оказались оба, которых он позвал.
   Маргарита стояла, уставив на Воланда блестящие, играющие от радости глаза, а мастер - утомлённый и потрясённый всем виденным и пережитым, с глазами потухшими, но не безумными. И теперь, в шапочке, закутанный в плащ, он казался ещё худее, чем был, и нос его заострённый ещё более как-то заострился на покрытом чёрной щетиной лице.
   - Маргарита! - сказал Воланд.
   Маргарита шевельнулась.
   - Маргарита! - повторил Воланд. - Вы довольны тем, что получили?
   - Довольна, и ничего больше не хочу! - ответила Маргарита твёрдо.
   Воланд приказал ей:
   - Выйдите на минуту и оставьте меня с ним наедине.
   Когда Маргарита, тихо ступая туфлями из лепестков
  
   (в романе автор уберёт детали одежды, имеющих отношение к 19-летней Маргарите и непосредственно к балу сатаны),
  
   ушла, Воланд спросил:
   - Ну, а вы?
   Мастер ответил глухо:
   - А мне ничего и не надо больше, кроме неё.
   - Позвольте, - возразил Воланд, - так нельзя. А мечтания, вдохновение? Великие планы? Новые работы?
   Мастер ответил так:
   - Никаких мечтаний у меня нет, как нет и планов. Я ничего не ищу больше от этой жизни, и ничто меня в ней не интересует. Я её презираю. Она права, - он кивнул на Маргариту, - мне нужно уйти в подвал. Мне скучно на улице, они меня сломали, я хочу в подвал.
   - А чем же вы будете жить? Ведь вы будете нищенствовать?
   - Охотно, - ответил мастер.
   - Хорошо. Теперь я вас попрошу выйти, а она пусть войдёт ко мне.
   И Маргарита была теперь наедине с Воландом
  
   (откровенная интимность бесед Воланда с каждым из главных персонажей романа, граничащая с донесением секретного сотрудника о продолжении исполнения служебной обязанности в подвале, а также явные намёки на сексуальные услуги, в романе автор изложит иначе, исключив индивидуальные аудиенции).
  
   - Иногда лучший способ погубить человека - это предоставить ему самому выбрать судьбу, - начал Воланд, - вам предоставлялись широкие возможности, Маргарита Николаевна!
  
   (разве это фраза не обличает Маргариту в роли секретного сотрудника НКВД?)
  
   Итак, человека за то, что он сочинил историю Понтия Пилата, вы отправляете в подвал в намерении его там убаюкать?
  
   (то есть Воланд считает, что она хочет продолжить наблюдение за мастером, усыпив его бдительность, а после вовсе его ликвидировать)
  
   Маргарита испугалась
  
  (она подумала, что Воланд предлагает ей убить мастера)
  
   и заговорила горячо:
   - Я всё сделала так, как хочет он... Я шепнула ему всё самое соблазнительное... и он отказался...
   - Слепая женщина! - Сурово сказал Воланд. - Я прекрасно знаю то, о чём вы шептали ему. Но это не самое соблазнительное
  
   (самым соблазнительным для женщины является любовь, а для всемогущего тирана власть).
  
   Ну, во всяком случае, что сделано, то сделано. Претензий вы ко мне не имеете?
   - О, что вы! Что вы?
  
   (знак вопроса тут может означать только то, что Маргарита рассчитывает ещё на что-то; возможно, автор так хотел выделить психологию продажной женщины, но в романе вопроса уже не будет, потому что Маргарита всё-таки в первую очередь символ всей поруганной России)
  
   - Так возьмите же это на память, - и Воланд подал Маргарите два тёмных платиновых кольца - мужское и женское
  
   (в романе Воланд подарит небольшую подкову, усыпанную алмазами).
  
   - Прощайте, - тихо шепнула Маргарита.
   - До свидания, - ответил Воланд, и Маргарита вышла
  
   (в романе эпизод последнего диалога Воланда ещё при жизни главных героев романа автор выстроит по-другому).
  
   В передней провожали все, кроме Воланда. На площадку вышли Маргарита, мастер, Наташа с чемоданом и Азазелло
  
   (Наташа в романе не сопровождает Маргариту, когда она с мастером уходят от Воланда).
  
   Маргарита сделала знак Азазелло глазами "там, мол, агент"... Азазелло мрачно усмехнулся и кивнул "ладно, мол"
  
   (в романе прямого указания на подчинение Азазелло странных "агентов" уже не будет).
  
   Шёлковые плащи зашумели, компания тронулась вниз. Тут Азазелло дунул в воздух, и, когда проходили мимо окна на следующей площадке лестницы, Маргарита увидела, что человека в сапогах там нету.
   Тут что-то стукнуло по полу, никто не обратил на это внимания, спустились к выходной двери, возле которой опять-таки никого не оказалось. У крыльца стояла тёмная закрытая машина с потушенными фарами. Стали садиться в неё, и тут Наташа горестно вскрикнула:
   - Ай! Коробочку потеряла...
  
   (в романе Маргарита сама роняет случайно драгоценность, завёрнутую в салфетку, а тут Воланд подарил ей только кольца без коробочки)
  
   - Подождите минутку, - сказал Азазелло и вышел обратно в парадное.
   Дело же было так: за некоторое время до выхода Маргариты из квартиры, находящейся под квартирой Воланда, вышла на лестницу сухонькая женщина с бидоном и сумкой в руках. Это была та самая Аннушка, что пролила в среду постное
  
   (в романе подсолнечное, вероятно, автор отказался упоминать христианский обычай даже рядом с именем этой женщины, чтобы не оскорблять веру людей)
  
   масло. Чем вообще занималась эта женщина, мы не знаем, да и никто, наверное, не знает. Известно о ней было, что видеть её можно было всегда почему-то с бидоном, то на рынке, то в нефтелавке, то под воротами дома, то на лестнице, то в кухне квартиры Љ 48.
   Кроме того, было известно, что, где бы ни появлялась Аннушка, тотчас начинался скандал, а кроме этого ещё, что вставала она удивительно рано, когда многие только ложились, часа в два утра.
   А на сей раз что-то подняло её совсем уже ни свет ни заря - в начале первого.
   Высунув нос из-за двери, Аннушка затем высунулась и вся целиком, дверь за собою захлопнула и уж собиралась тронуться куда-то, как наверху грохнула дверь, кто-то покатился вниз по лестнице и налетел на Аннушку так, что она ударилась головой об стенку.
   - Куда ж тебя чёрт несёт в одних подштанниках? - завизжала Аннушка. Человек в одном белье, с чемоданом в руках и в кепке, с закрытыми глазами ответил ей сонным диким голосом:
   - Во Владивосток! - шарахнулся дальше и вдруг вылетел в открытое окно во двор.
   Аннушка ахнула, подбежала к окну, легла животом на подоконник и стала глядеть вниз, ожидая увидеть на асфальте двора чемодан и насмерть разбившегося человека.
   Но ровно ничего на асфальте, освещённом дворовым фонарём и высоко плавающей луной, не было. Оставалось предположить только одно, что неодетая и спящая личность улетела, как птица, не оставив по себе никакого следа.
   Аннушка покрестилась, поахала. К чести её надо сказать, что любознательностью она отличалась очень большой. Свою экскурсию она решила отложить и подождать, не будет ли ещё каких чудес.
   Первым долгом она поднялась к двери проклятой квартиры Љ 50, припала ухом к ней и долго слушала. Несколько минут ничего не было слышно, а затем в квартире за дверями что-то стукнуло. Аннушка кинулась вниз и притаилась возле своей двери.
   Сверху сбежал человек в пенсне, как показалось Аннушке, с несколько поросячьим лицом и, подобно предыдущей личности, упорхнул в окно.
   Это становилось так занятно, что Аннушка, конечно, забыла про свою основную цель и осталась на лестнице, сама с собою разговаривая, руками размахивая и крестясь.
   Третий без портфеля, в толстовке, вылетел через несколько минут. А ещё через некоторое время сверху вышла целая компания. Аннушка ткнула ключ в скважину, нырнула в свою квартиру, но дверь не закрыла плотно, а оставила щель, в которой и замерцал её исступлённый глаз.
   Какой-то больной не больной, а страшный, бледный, обросший, в чёрной рясе
  
   (в романе на нём так и останется больничный халат),
  
   что ли? Плохо видно. А его ведёт дамочка, извините, голая, только плащ накинут, и вторая такая же, только с чемоданом, и ещё иностранец без шляпы с белой грудью. Все эти в окно не кидались, а прошли вниз, как люди ходят.
   Прошумели их плащи.
   "Ай, да квартирка! Ай, да квартирка!" - думала Аннушка, и тут что-то упало, звякнуло. Аннушка выскользнула, как змея, из-за двери, бидон поставила к стенке, пала животом на площадку и стала шарить по полу.
   Через несколько мгновений в руках у неё была тяжёлая металлическая коробочка. Аннушка кинулась поближе к окну, к луне.
   - Золото! Ах, батюшки, золото!
   Коробочка исчезла за пазухой, Аннушка бросилась к бидону, тут же соображая, как лучше сделать, вернуться ли в квартиру, никуда не ходить и... знать ничего не знаю... или идти по своему делу и то же самое - знать ничего не знаю...
   Но ни так, ни этак ей сделать не удалось. Лишь только она ухватилась за ручку бидона, перед нею вырос тот самый, с белой грудью, шут его знает как, бесшумно, поднявшийся снизу
  
   (в романе он возникнет настолько внезапно, что она даже сообразить ничего не успеет).
  
   Аннушка искусно сделала каменное лицо, подняла бидон, захлопнула дверь и собиралась тронуться вниз.
   - Давай коробочку, - вяло сказал белогрудый, и Аннушке померещился в лестничной полутьме клык.
   - Какую такую коробочку? Никакой коробочки я не знаю, - искусно ответила Аннушка.
   Белогрудый твёрдыми, как поручни автобуса, и столь же холодными пальцами сжал Аннушкино горло, прекратив совершенно доступ воздуха в её грудь. Бидон упал на пол.
   Подержав несколько секунд Аннушку в таком положении, разбойник снял пальцы с её шеи.
   Хлебнув воздуху, Аннушку улыбнулись.
   - Ах, коробочку? - заговорила она. - Сию минуту. Ваша коробочка? Смотрю, лежит! Я думала, она не ваша.
  Получив коробочку, иностранец расшаркался, крепко пожал Аннушкину руку и горячо поблагодарила её в таких выражениях:
   - Я вам очень благодарен, мадам. Мне эта коробочка дорога как память, - он говорил с сильнейшим акцентом, - и позвольте мне вручить вам двести рублей, - и он вручил Аннушке пачку бумажек.
   Отчаянно улыбаясь, Аннушка вскрикнула:
   - Ах, покорнейше благодарю! Мерси!
   И тут белогрудый в один мах проскользнул через целый марш вниз, но, прежде чем смыться окончательно, крикнул снизу, но без акцента:
   - Ты, старая ведьма, если когда-нибудь ещё поднимешь чужую вещь, в милицию её сдавай, а за пазуху не прячь!
   Чувствуя в голове звон и суматоху от всех происшествий на лестнице, Аннушка продолжала выкрикивать: "Ах, мерси! Мерси!" - а Азазелло уж давно не было.
   Не было и машины во дворе. Она, светя фарами, летела по Садовому кольцу.
   А через час в подвальной квартире в переулке на Арбате, в первой комнате, где всё было по-прежнему, как будто никогда Могарыч и не бывал тут, спал тяжёлым сном называющий себя мастером человек.
   В комнатёнке, которую ухитрился выгородить помимо ванной комнаты Могарыч, сидела бессонная Наташа и глядела, не отрываясь, на золотые футляр и коробочку, на золотой перстенёк, который подарил ей повар, восхищённый её красотой, на груду золотых монет, которыми наградили её дамы, бегавшие умываться в ванную во время бала. Искры прыгали в глазах у Наташи, в воображении плавали ослепляющие манерами и костюмами фрачники, стенами стояли молочные розы, музыка ревела в ушах
  
   (в романе Наташа исчезнет раньше, потому что её пристрастие к драгоценностям в СССР не имеет смысла, а музыка и постоянный праздник попутчики совсем другой профессии).
  
   Так и сидела Наташа, так и заснула, и рыжеватые её волосы упали на золотые монеты, а пальцы даже во сне сжимали коробочку и футляр.
   Во сне она летела верхом на борове над московскими огнями.
   В большой же комнате в это время Маргарита сидела над рукописью романа.
   Когда послышалось ровное дыхание заснувшего мастера и Наташа затихла в своей каморке, Маргарита Николаевна открыла чемодан и взялась за экземпляр.
   Она перелистала рукопись и нашла то место, которое её мучило полтора года, на котором прервалась её жизнь.
   Маргарита пошевелила вспухшими обветренными губами и прошептала:
   - Гроза гнула и ломала гранатовые деревья, трепала розовые кусты...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"