Урманбаев Ержан Бахытович : другие произведения.

14. Вести из Ялты. Глава 10

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Версия сибирского аборигена

   "В это время, как случилось несчастье с Никанором Ивановичем, недалеко от дома Љ 302-бис
  
  (под зданием театра Варьете и сквером за ним подразумевается здание современного Театра сатиры, располагающееся буквально в двух шагах от известного дома с "нехорошей квартирой", по адресу улица Большая Садовая, дом Љ 10, где ранее проживал сам М.А.Булгаков),
  
  на той же Садовой, в кабинете финансового директора Варьете Римского находилось двое: сам Римский и администратор Варьете Варенуха.
  Большой кабинет во втором этаже театра двумя окнами выходил на Садовую, а одним, как раз за спиною финдиректора, сидевшего за письменным столом, в летний сад Варьете, где помещались прохладительные буфеты, тир и открытая эстрада. Убранство кабинета, помимо письменного стола, заключалось в пачке старых афиш, висевших на стене, маленьком столике с графином воды, в четырёх креслах и в подставке в углу, на которой стоял запылённый давний макет какого-то обозрения. Ну, само собой разумеется, что, кроме того, была в кабинете небольших размеров потасканная, облупленная несгораемая касса, по левую руку Римского, рядом с письменным столом.
  Сидящий за столом Римский с самого утра находился в дурном расположении духа, а Варенуха, в противоположность ему, был очень оживлен и как-то особенно беспокойно деятелен
  
  (вся его деятельность направлена на срыв вечерних сеансов).
  
  Между тем выхода его энергии не было.
  Варенуха прятался сейчас в кабинете у финдиректора от контрамарочников
  
  (с утра, предчувствуя или зная наверняка, что за сеансы чёрной магии собрался провести в их театре Воланд, не имея возможности, не подставляясь, объявить людям о готовящейся процедуре экспроприации ценностей у нетрудового элемента, он, как ребёнок, просто прячется от них по кабинетам театра),
  
  которые отравляли ему жизнь, в особенности в дни перемены программы. А сегодня как раз и был такой день.
  Лишь только начинал звенеть телефон, Варенуха брал трубку и лгал в неё:
  - Кого? Варенуху? Его нету. Вышел из театра.
  - Позвони ты, пожалуйста, Лиходееву ещё раз, - раздражённо сказал Римский.
  - Да нету его дома. Я уж Карпова посылал. Никого нету в квартире.
  - Чёрт знает что такое, - шипел Римский, щёлкая на счётной машинке".
  
  Необходимое дополнение.
  
  Хорошо понимая здоровый интерес публики к сверхъестественным явлениям, разработал копирайтер (идеолог рекламной кампании) Воланд тему своих сеансов. Переложив обязанности по реальному воплощению программы в жизнь на своих подчиненных. Можно себе представить, какой интерес такого рода афиши могут вызвать у населения сегодня, наблюдая популярность в народе различных сект и астрологических прогнозов.
  Зная ведомство, которое представляет в театре Лиходеев, руководители театра
  Варьете могут догадываться, кто стоит в роли организатора сеансов чёрной магии.
  
  Продолжим.
  
  "Дверь открылась, и капельдинер втащил толстую пачку только что напечатанных дополнительных афиш. На зеленых листах крупными красными буквами было напечатано:
  сегодня и ежедневно в театре варьете
  сверх программы:
  
  ПРОФЕССОР ВОЛАНД
  сеансы чёрной магии с полным её разоблачением".
  
  Необходимое дополнение.
  
  Анализируя плакат, а его визуальный вид сознательно вставлен М.А.Булгаковым, можно увидеть, что выделение крупным шрифтом научного звания и ничего для публики не говорящей фамилии исполнителя, в совокупности с цветовым решением, выполняет функцию не привлечения, а отталкивания зрительского интереса.
  Опытный продюсер и менеджер Иван Савельевич Варенуха, с двадцатилетним стажем работы в театрах, своими профессиональными методами защищает зрителей от произвола властей во время проведения акции. Тем самым, он старается свести на нет обыкновенный интерес публики к непознанным явлениям природы.
  
  Продолжим.
  
  "Варенуха, отойдя от афиши, наброшенной им на макет, полюбовался на нее и приказал капельдинеру немедленно пустить все экземпляры в расклейку.
  - Хорошо, броско, - заметил Варенуха по уходе капельдинера
  
  (практически любой человек, если только задумается, знает, что на зеленом фоне красный цвет виден очень плохо, старается своими методами сделать афиши, как можно менее броскими Иван Савельевич).
  
  - А мне до крайности не нравится эта затея
  
  (слегка побаивается Римский),
  
  - злобно поглядывая на афишу сквозь роговые очки, ворчал Римский, - вообще я удивляюсь, как ему разрешили это поставить!
  - Нет, Григорий Данилович, не скажи, это очень тонкий шаг. Тут вся соль в разоблачении
  
  (сосредоточив внимание людей на сухом научном объяснении аномальных событий можно сделать сеансы значительно менее привлекательными).
  
  - Не знаю, не знаю, никакой тут соли нет, и всегда он придумает что-нибудь такое! Хоть бы показал этого мага. Ты-то его видел? Откуда он его выкопал, чёрт его знает!
  Выяснилось, что Варенуха, так же как и Римский, не видел мага. Вчера Стёпа
  
  ("как сумасшедший", по выражению Римского)
  
  прибежал к финдиректору с написанным уже черновиком договора, тут же велел его переписать
  
  (даже в договоре не хочет оставлять своих следов ни Воланд, ни сам Лиходеев, тем самым, автор подчёркивает осознание ими криминального характера проводимых действий)
  
  и выдать деньги. И маг этот смылся, и никто его не видел, кроме самого Стёпы
  
  (времени на принятие каких-нибудь мер, чтобы обезопасить себя и зрителей, им не дано).
  
  Римский вынул часы, увидел, что они показывают пять минут третьего, и совершенно остервенился. В самом деле! Лиходеев звонил примерно в одиннадцать часов, сказал, что придёт через полчаса, и не только не пришёл, но и из квартиры исчез!
  -У меня же дело стоит! - уже рычал Римский, тыча пальцем в груду неподписанных бумаг.
  - Уж не попал ли он, как Берлиоз, под трамвай? - говорил Варенуха, держа у уха трубку, в которой слышались густые, продолжительные и совершенно безнадёжные сигналы.
  - А хорошо бы было... - чуть слышно сквозь зубы
  
  (так можно говорить только про крайне неприятного, вызывающего отвращение человека)
  
  сказал Римский".
  
  Необходимое дополнение.
  
  Сложно запутал автор интригу взаимоотношений администрации театра Варьете и свиты Воланда. Но, мне кажется, удалось разобрать ее до тонкостей.
  Услышав, как им показалось, остроумную шутку рядового чекиста о Ялте, рассказанную им в отчете по телефону, кот Бегемот и Азазелло подхватывают ее, для устрашающего
  
  (непонятно, значит, по законам психологии, страшно)
  
  внушения дуракам - интеллигентным театральным работникам. Оба мечтают личным участием и усердием выслужиться перед Воландом при проведении специального мероприятия. Тем более, они посчитали правдоподобным, в струе вымысла Воланда о сеансах черной магии, перебрасывать человека за тысячи километров с помощью гипноза.
  Рассчитывали они, что с перепуга, как случилось бы, собственно, с ними, Римский и Варенуха начнут тупо выполнять все их команды, приходящие по телефону с угрозами.
  Но они просчитались.
  Вычислили их маневры Григорий Данилович и Иван Савельевич и не испугались.
  Более того, они вступают в неравную борьбу.
  Стоит здесь указать, что автором идеи о гипнозе Воланда стал Степан Богданович Лиходеев. Именно он, в похмельном, пьяном бреду, сочиняет, как ему кажется, удачную выдумку о великих возможностях своего шефа:
  "Умоляю верить брошен Ялту гипнозом Воланда молнируйте угрозыску подтверждение личности Лиходеев".
  Автор высмеивает саму систему происхождения мудрых правительственных решений по поимке опасных вражеских элементов. Систему, в основе идей которой лежит просто утреннее алкогольное чувство вины за вчерашний беспутный, угарный вечер.
  В Эпилоге "представители следствия и опытные психиатры установили, что члены преступной шайки или, может быть, один из них (преимущественно подозрение в этом падало на Коровьева) являлись невиданной силы гипнотизерами, могущими показывать себя не в том месте, где они на самом деле находились, а на позициях мнимых, смещенных. Помимо этого, они свободно внушали столкнувшимся с ними, что некие вещи или люди находятся там, где на самом деле их не было, и наоборот, удаляли из поля зрения те вещи или людей, которые действительно в этом поле зрения имелись".
  
  Продолжим.
  
  "В этот самый момент вошла в кабинет женщина в форменной куртке, в фуражке, в чёрной юбке и в тапочках
  
  (перечисляя комплект обмундирования штатного почтальона или курьера важной по тем временам оперативной службы, М.А.Булгаков вставляет в него лёгкую обувь, мне кажется, что никогда среди казённого барахла не было тапочек, это не практично на российских дорогах и в подворотнях городов, да и накладно иметь три вида одежды: на зиму - валенки; весна, осень - сапоги, лето - тапочки; мне представляется, что тогда была единая форма обувки на все случаи жизни - кирзовые солдатские сапоги, благо во все времена, и по сегодняшний день, особого дефицита в них не было).
  
  Из маленькой сумки на поясе женщина вынула беленький квадратик и тетрадь и спросила:
  - Где тут Варьете?
  
  (можно ли, пройдя на второй этаж, через капельдинеров и охрану, искать не лично финдиректора и администратора, а театр; обычный, штатный, посторонний из почтового отделения курьер оставил бы телеграмму у вахтёра).
  
  Сверхмолния вам
  
  (нет и не было никогда подобной корреспонденции в СССР; для важности придумывает несуществующее название сотрудник НКВД).
  
  Распишитесь.
  Варенуха черкнул какую-то закорючку в тетради у женщины и, лишь только дверь за той захлопнулось, вскрыл квадратик.
  Прочитав телеграмму, он поморгал глазами и передал квадратик Римскому.
  В телеграмме было напечатано следующее: "Ялты Москву Варьете Сегодня половину двенадцатого угрозыск явился шатен ночной сорочке брюках без сапог психический назвался Лиходеевым директором Варьете Молнируйте ялтинский розыск где директор Лиходеев".
  - Здравствуйте, я ваша тётя! - воскликнул Римский и добавил: - Ещё сюрприз!
  - Лжедмитрий, - сказал Варенуха и заговорил в трубку телефона: - Телеграф? Счёт Варьете. Примите сверхмолнию...
  
  (повторяя название срочной корреспонденции за почтовым служащим, как им по началу показалось, впрочем, так кажется, с лёгкого пера М.А.Булгакова, подавляющему большинству читателей романа).
  
  Вы слушаете?.. "Ялта угрозыск.... Директор Лиходеев Москве Финдиректор Римский"...
  Независимо от сообщения об ялтинском самозванце, Варенуха опять принялся по телефону разыскивать Стёпу где попало и, натурально, нигде не нашёл
  
  (нет никакого желания руководить самим этим гнусным вечерним мероприятием у руководителей театра Варьете, не хотят они принимать участие в делах Степана Лиходеева и представленного им ведомства).
  
  Как раз тогда, когда Варенуха, держа в руках трубку, раздумывал о том, куда бы ему ещё позвонить, вошла та самая женщина, что принесла и первую молнию, и вручила Варенухе новый конвертик. Торопливо вскрыв его, Варенуха прочитал напечатанное и свистнул.
  - Что ещё? - нервно дёрнувшись, спросил Римский.
  Варенуха молча подал ему телеграмму, и финдиректор увидел в ней слова: "Умоляю верить брошен Ялту гипнозом Воланда молнируйте угрозыску подтверждение личности Лиходеев"
  
  (тупой, похмельной головой сочинил, для собственного оправдания, "откорячки", говоря современным языком, идиотскую историю сверхъестественных возможностей Воланда Степан Богданович, не образованные сотрудники следственной группы, не придумав ничего умнее, возьмут за основу эту версию невероятных событий в Москве, разве что исчезнет из преступной шайки главный элемент - Воланд; таким образом, автор заставит, с лёгкой руки Степана Лиходеева, поверить весь СССР и читателей романа в бесовские полёты чарами сатаны из Москву в Ялту, нашей языческой стране окажется так проще воспринимать действительность).
  
  Римский и Варенуха, касаясь друг друга головами, перечитывали телеграмму, а, перечитав, молча уставились друг на друга.
  - Граждане!
  
  (в советское время такоё обращение было свойственно в правоохранительных органах к подследственным, подсудимым и осужденным)
  
  - вдруг рассердилась женщина. - Расписывайтесь, а потом уж будете молчать сколько угодно! Я ведь молнии разношу.
  Варенуха, не спуская глаз с телеграммы, криво расчеркнулся в тетради, и женщина исчезла.
  - Ты же с ним в начале двенадцатого разговаривал по телефону? - в полном недоумении заговорил администратор.
  - Да смешно говорить! - пронзительно закричал Римский. - Разговаривал или не разговаривал, а не может он быть сейчас в Ялте! Это смешно!
  - Он пьян... - сказал Варенуха.
  - Кто пьян? - спросил Римский, и опять уставились друг на друга
  
  (получается, что пьяный Лиходеев шлёт свои телеграммы из Ялты, чего, естественно, быть не может).
  
  Что телеграфировал из Ялты какой-то самозванец или сумасшедший, в этом сомнений не было. Но вот что было странно: откуда же ялтинский мистификатор знает Воланда, только вчера приехавшего в Москву? Откуда он знает о связи между Лиходеевым и Воландом?"
  
  Необходимое дополнение.
  
  Разве эти утверждения не являются достаточной подсказкой, чтобы читатели усомнились в реальности описываемых событий? Разве не ясно должно быть нам, что Степан Богданович сидит где-то в соседнем кабинете и строчит там свои бестолковые телеграммы?
  Но нет. В языческой России нам, в том числе и вашему покорному слуге, было легче в течение 67 лет верить в какие-то мистические возможности Воланда, заложенные в книгу М.А.Булгаковым.
  
  Продолжим.
  
  "- "Гипнозом..." - повторял Варенуха слово из телеграммы. - Откуда ж ему известно о Воланде? - Он поморгал глазами и вдруг вскричал решительно: - Да нет, чепуха, чепуха, чепуха!
  - Где он остановился, этот Воланд, чёрт его возьми? - спросил Римский.
  Варенуха немедля соединился с интуристским бюро и, к полному удивлению Римского, сообщил, что Воланд остановился в квартире Лиходеева. Набрав после этого номер лиходеевской квартиры, Варенуха долго слушал, как густо гудит в трубке. Среди этих гудков откуда-то издалека послышался тяжкий, мрачный голос, пропевший: "...скалы, мой приют..." - и Варенуха решил, что в телефонную сеть откуда-то прорвался голос из радиотеатра
  
  (обычно в советские времена подключение кого-то третьего к телефонной линии сопровождалось посторонними шумами, часто это был сигнал с радио; печальными словами романса Шуберта на слова Рельштаба автор намекает читателям, кто мог бы подключиться к аппарату в кабинете финдиректора, но с этого момента, по замыслу автора, все разговоры в кабинете Римского прослушиваются чекистами).
  
  - Не отвечает квартира, - сказал Варенуха, кладя трубку на рычаг, - попробовать разве позвонить ещё...
  Он не договорил. В дверях появилось всё та же женщина, и оба, и Римский и Варенуха, поднялись ей навстречу, а она вынула из сумки уже не белый, а какой-то тёмный листок.
  - Это уже становится интересно, - процедил сквозь зубы Варенуха
  
  (подставная функция женщины становится ясной, когда именно она в третий раз подряд вносит им телеграмму, даже физически не может один и тот же курьер или почтальон разносить срочную корреспонденцию, по крайней мере, должны быть значительные паузы),
  
  провожая взглядом поспешно уходящую женщину. Первый листком овладел Римский.
  На тёмном фоне фотографической бумаги отчётливо выделялись чёрные писанные строки:
  "Доказательство мой почерк моя подпись Молнируйте подтверждение установите секретное наблюдение Воландом Лиходеев"
  
  (с пьяных глаз самоубийственные вещи пишет директор театра Варьете: одно пожелание понаблюдать за всесильным "хозяином" грозило расстрелом; криминальный характер преступных улик приобретают телеграммы Стёпы).
  
  За двадцать лет своей деятельности в театрах Варенуха видал всякие виды, но тут он почувствовал, что ум его застилается как бы
  
  (современным словосочетанием запускает М.А.Булгаков читателей во внутренний мир советской страны)
  
  пеленою, и он ничего не сумел произнести, кроме житейской и притом совершенно нелепой фразы:
  - Этого не может быть!
  Римский же поступил не так. Он поднялся, открыл дверь, рявкнул в неё курьерше, сидящей на табуретке:
  - Никого, кроме почтальонов
  
  (как всегда мельком подсказывает М.А.Булгаков, что должен быть не один, а несколько разносчиков телеграмм),
  
  не впускать! - и запер дверь на ключ.
  Затем он достал из письменного стола кипу бумаг и начал тщательно сличать жирные, с наклоном влево, буквы в фотограмме с буквами в Стёпиных резолюциях и в его же подписях, снабжённых винтовой закорючкой. Варенуха, навалившись на стол, жарко дышал в щёку Римского.
  - Это его почерк, - наконец твёрдо сказал финдиректор, а Варенуха отозвался, как эхо:
  - Его.
  Вглядевшись в лицо Римского, администратор подивился перемене, происшедшей в этом лице. И без того худой финдиректор, как будто еще более похудел и даже постарел, а глаза в роговой оправе утратили свою обычную колючесть, и появилась в них не только тревога, но даже и печаль
  
  (обострились черты лица, вместо свойственной его взгляду ироничности, глаза приобрели хищнический вид).
  
  Варенуха проделал всё, что полагается человеку в минуты великого изумления. Он и по кабинету пробежался, и дважды вздымал руки, как распятый
  
  (разводит руки в недоумении от легкомысленного и глупого поведения собственного директора театра Варьете),
  
  и выпил целый стакан желтоватой воды из графина, и восклицал:
  - Не понимаю! Не понимаю! Не по-ни-маю!
  Римский же смотрел в окно и напряжённо о чём-то думал. Положение финдиректора было очень затруднительно. Требовалось тут же, не сходя с места, изобрести обыкновенные объяснения явлений необыкновенных
  
  (разрабатывает он встречный тактический план противостояния самоуправству и тупости Лиходеева).
  
  Прищурившись, финдиректор представил себе Стёпу в ночной сорочке и без сапог влезающим сегодня около половины двенадцатого в какой-то невиданный сверхбыстроходный самолёт, а затем его же, Стёпу, и тоже в половине двенадцатого, стоящим в носках на аэродроме в Ялте.... Чёрт знает что такое!
  Может быть, не Стёпа сегодня говорил с ним по телефону из собственной своей квартиры? Нет, это говорил Стёпа! Ему ли не знать Стёпиного голоса! Да если бы сегодня и не Стёпа говорил, то ведь не далее чем вчера, под вечер, Стёпа из своего кабинета явился в этот самый кабинет с этим дурацким договором и раздражал финдиректора своим легкомыслием. Как это он мог уехать или улететь, ничего не сказав в театре? Да если бы и улетел вчера вечером, к полудню сегодняшнего дня не долетел бы. Или долетел бы?
  - Сколько километров до Ялты? - спросил Римский.
  Варенуха прекратил свою беготню и заорал:
  - Думал! Уже думал! До Севастополя по железной дороге около полутора тысяч километров. Ну, по воздуху, конечно, меньше.
  Гм.... Да.... Ни о каких поездах не может быть и разговора. Но что же тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Стёпу без сапог? Зачем? Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и в сапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чём. Ведь писано же, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал он по телефону в Москве... позвольте-ка... тут перед глазами Римского возник циферблат его часов.... Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в двадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит? Если предположить, что мгновенно после разговора Стёпа кинулся на аэродром и достиг его через пять, скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолёт, снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, в час он покрывает более двенадцати тысяч километров!! Этого не может быть, а значит, его нет в Ялте
  
  (вот вам ещё целый список аргументаций от автора о другом, не мистическом характере происходящих событий).
  
  Что же остаётся? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобы швырнуть человека за тысячу километров, на свете нет! Стало быть, ему мерещится, что он в Ялте? Ему-то, может быть, и мерещится, ялтинскому угрозыску тоже мерещится?! Ну, нет, извините, этого не бывает!.. Но ведь телеграфируют они оттуда?
  Лицо финдиректора было буквально страшно. Ручку двери снаружи в это время крутили и дёргали, и слышно было, как курьерша за дверями отчаянно кричала:
  - Нельзя! Не пущу! Хоть зарежьте! Заседание!
  Римский, сколько мог, овладел собою, взял телефонную трубку и сказал в неё:
  - Дайте сверхсрочный разговор с Ялтой.
  "Умно!" - мысленно воскликнул Варенуха.
  Но разговор с Ялтой не состоялся. Римский положил трубку и сказал:
  - Как назло линия испортилась.
  Видно было, что порча линии его почему-то особенно сильно расстроила и даже заставила задуматься
  
  (такое совпадение поломки телефонной связи, кого угодно убедит в том, что связь оборвана преднамеренно).
  
  Подумав немного, он опять взялся за трубку одною рукой, а другой стал записывать то, что говорил в трубку:
  - Примите сверхмолнию. Варьете. Да. Ялта. Угрозыск. Да. "Сегодня около половины двенадцатого Лиходеев говорил мною телефону Москве, точка. После этого на службу не явился и разыскать его телефонам не можем, точка. Почерк подтверждаю. Финдиректор Римский"
  
  (предупредят своих друзей в Ялте столичные чекисты, чтобы ради корпоративной солидарности те выручили).
  
  "- Очень умно!" - подумал Варенуха, но не успел подумать как следует, как в голове у него пронеслись слова: "Глупо! Не может он быть в Ялте!"
  Римский же тем временем сделал следующее: аккуратно сложил всё полученные телеграммы и копию со своей в пачку, пачку вложил в конверт, заклеил его, надписал на нём несколько слов и вручил его Варенухе, говоря:
  - Сейчас же, Иван Савельевич, лично отвези. Пусть там разбираются
  
  (криминальный с точки зрения уже советской власти носит информация в этих телеграммах, с пьяных глаз написал крамолу на себя Степан Богданович).
  
  "А вот это действительно умно!" - подумал Варенуха и спрятал конверт в свой портфель. Затем он ещё раз на всякий случай навертел на телефоне номер Стёпиной квартиры, прислушался и радостно и таинственно замигал и загримасничал. Римский вытянул шею.
  - Артиста Воланда можно попросить? - сладко спросил Варенуха.
  - Они заняты, - ответила трубка дребезжащим голосом, - а кто спрашивает?
  - Администратор Варенуха.
  - Иван Савельевич?
  
  (замечательно осведомлён обо всех руководителях театра "дребезжащий" голос в трубке, знает по имени и отчеству совершенно незнакомых людей)
  
  - радостно вскричала трубка. - Страшно рад слышать ваш голос!
  
  (он его слышит в первый раз)
  
  Как ваше здоровье?
  - Мерси, - изумлённо ответил Варенуха, - а с кем я говорю?
  - Помощник, помощник его и переводчик Коровьёв, - трещала трубка, - весь к вашим услугам, милейший Иван Савельевич! Распоряжайтесь мною как вам будет угодно. Итак?
  - Простите, что, Степана Богдановича Лиходеева сейчас нету дома?
  - Увы, нету! Нету! - кричала трубка. - Уехал.
  - А куда?
  - За город кататься на машине
  
  (кому, как не Коровьёву и его прямым подчинённым коту Бегемоту и Азазелло не знать, куда отправили они директора театра Варьете, незачем ему лгать, - лгут помощники, прикрывая, ради не существовавшей среди советских офицеров, чести мундира очевидную глупость своего коллеги).
  
  - К... как? Ка... кататься?.. А когда же он вернётся?
  - А сказал, подышу свежим воздухом и вернусь!
  
  (безо всяких особых жестокостей за беспробудное пьянство, выгнали проветриться и протрезвиться за город Степана, так страшно напугавшие его товарищи).
  
  - Так... - растерянно сказал Варенуха, - мерси. Будьте добры передать мосье Воланду, что выступление его сегодня в третьем отделении.
  - Слушаю. Как же. Непременно. Срочно. Всеобязательно. Передам, - отрывисто стукала трубка
  - Всего доброго, - удивляясь
  
  (неожиданной исполнительности знакомых Степана Лиходеева, чаще они предпочитали командовать сами),
  
  сказал Варенуха.
  - Прошу принять, - говорила трубка, - мои наилучшие, наигорячейшие приветы и пожелания! Успехов! Удач! Полного счастья! Всего!
  
  (так приветливо и весело могут разговаривать только люди, готовящие для тебя нечто уж совсем мерзопакостное).
  
  - Ну, конечно! Я же говорил! - возбуждённо кричал администратор. - Никакая не Ялта, а он уехал за город!
  
  (для администрации театра всё проясняется).
  
  - Ну, если это так, - бледнея от злобы
  
  (аж побелел от ненависти, бледнеют от страха),
  
  заговорил финдиректор, - то уж это действительно свинство, которому нет названия!
  Тут администратор подпрыгнул и закричал так, что Римский вздрогнул:
  - Вспомнил! Вспомнил! В Пушкине открылась чебуречная "Ялта"!
  
  (скорее всего, именно в этот пункт общественного питания отвезли Лиходеева соратники, по доброте душевной, любила посещать новые кабаки советская солдатня)
  
  Всё понятно! Поехал туда, напился и теперь оттуда телеграфирует!
  - Ну, уж это чересчур, - дёргаясь щекой ответил Римский, и в глазах его горела настоящая тяжёлая злоба
  
  (слышится в тексте романа собственная ненависть М.А.Булгакова к персонажу, даже слов не может он подобрать, так отвратителен ему Лиходеев),
  
  - ну что ж, дорого ему эта прогулка обойдётся!.. - Он вдруг споткнулся и нерешительно добавил: - Но как же угрозыск...
  - Это вздор! Его собственные шуточки, - перебил экспансивный администратор
  
  (вот прямой ответ откуда являлась почтальонша в тапочках на второй этаж здания в поисках театра Варьете, быть может, это и есть дама, к которой должен был непременно явиться Стёпа на другой день)
  
  и спросил: - А пакет-то везти?
  - Обязательно, - ответил Римский.
  И опять открылась дверь, и вошла та самая.... "Она!" - почему-то с тоской подумал Римский
  
  (огорчён принадлежностью женщины к ненавистному ведомству).
  
  И оба встали навстречу почтальонше.
  На этот раз в телеграмму были слова:
  "Спасибо подтверждение срочно пятьсот угрозыск мне завтра вылетаю Москву Лиходеев".
  - Он с ума сошёл... - слабо сказал Варенуха
  
  (не лишен человеческой жалости администратор, обличает в растрате государственных средств последняя телеграмма, страшное преступление тех лет; даже за картофелину или пучок пшеницы, украденных с колхозного поля голодными несовершеннолетними подростками, могли дать решением "тройки" семь лет лагерей принудительного трудового воспитания где-нибудь на Беломоро-Балтийском канале или строительстве ДнепроГЭСа, очень часто эти сроки заканчивались гибелью подростков).
  
  Римский же позвенел ключом, вынул из ящика несгораемой кассы деньги, отсчитал пятьсот рублей, позвонил, вручил курьеру деньги и послал его на телеграф.
  - Помилуй, Григорий Данилович, - не веря своим глазам
  
  (огромные, по тем временам, деньги выписывает на двухдневную командировку финдиректор),
  
  проговорил Варенуха, - по-моему, ты зря деньги посылаешь.
  - Они придут обратно, - отозвался Римский тихо, - а вот он сильно ответит за этот пикничок
  
  (в 1930-ых годах судили даже не за установленный факт растраты, а только за желание тратить в личных целях государственные средства).
  
  - И добавил, указывая на портфель Варенухи: - Поезжай, Иван Савельевич, не медли
  
  (к сожалению, они уже опоздали, точнее всё было под контролем уже после первой телеграммы, которую пьяный Лиходеев успел отправить и сочинить самостоятельно).
  
  И Варенуха с портфелем выбежал из кабинета.
  Он спустился в нижний этаж, увидел длиннейшую очередь
  
  (туго с развлечениями в Совдепии)
  
  возле кассы, узнал от кассирши, что та через час ждёт аншлага, потому что публика прямо валом пошла, лишь только увидела дополнительную афишу
  
  (и сегодня буквально море обывателей идёт, как зачарованные, на всякую языческую чушь про чёрную магию),
  
  велел кассирше загнуть и не продавать тридцать лучших мест в ложах и в партере, выскочив из кассы, тут же на ходу отбился от назойливых контрамарочников
  
  (собственным прямым распоряжением, противоречащим здравому смыслу и коммерческой выгоде, администратор спасает от расправы во время сеанса в театре тридцать человек)
  
  и нырнул в свой кабинетик, чтобы захватить кепку
  
  (печальна её судьба).
  
  В эту минуту затрещал телефон.
  - Да! - крикнул Варенуха.
  - Иван Савельевич? - осведомилась трубка препротивным гнусавым голосом
  
  (даже минутки довольно, чтобы выловить администратора по телефону, определённо где-то в самом здании сидит весёлая компания с котом Бегемотом, Азазелло и Лиходеевым и следит за всеми перемещениями внутри театра Варьете).
  
  - Его нету в театре! - крикнул было Варенуха, но трубка тотчас его перебила:
  - Не валяйте дурака, Иван Савельевич, а слушайте
  
  (не сомневается незнакомец в своём собеседнике, знает точно, что некому кроме администратора взять телефонную трубку).
  
  Телеграммы эти никуда не носите и никому не показывайте.
  - Кто это говорит? - взревел Варенуха. - Прекратите, гражданин, эти штуки! Вас сейчас же обнаружат! Ваш номер?
  - Варенуха, - отозвался всё тот же гадкий голос, - ты русский язык понимаешь? Не носи никуда телеграммы
  
  (грозят трибуналом сфабрикованные "сверхмолнии" участникам этого забавного розыгрыша).
  
  - А, так вы не унимаетесь? - закричал администратор в ярости.- Ну, смотрите же! Поплатитесь вы за это! - Он ещё прокричал какую-то угрозу, но замолчал, потому что почувствовал, что в трубке его никто уже не слушает.
  Тут в кабинетике как-то быстро стало темнеть
  
  (обычно администраторы в театрах Москвы обитали в маленьких внутренних комнатах, без наружных окон, затемнение у них в помещении могло произойти только по причине того, что кто-то вырубил электрический свет).
  
  Варенуха выбежал, захлопнул за собою дверь и через боковой ход
  
  (старается уйти от погони через чёрный ход)
  
  устремился в летний сад.
  Администратор был возбуждён и полон энергии. После наглого звонка он не сомневался в том, что хулиганская шайка проделывает скверные шуточки и что эти шуточки связаны с исчезновением Лиходеева. Желание изобличить злодеев душило администратора и, как это ни странно, в нём зародилось предвкушение чего-то приятного. Так бывает, когда человек стремится стать центром внимания, принести куда-нибудь сенсационное сообщение
  
  (представляет он себя главным свидетелем на процессе по делу организованной группы злодеев-убийц-контрреволюционеров, разворовывающих театральные средства и ведущими наблюдение за самим Воландом, под руководством Степана Богдановича Лиходеева).
  
  В саду ветер дунул в лицо администратору и засыпал глаза песком, как бы преграждая путь, как бы
  
  (нет, совсем ни "как бы" ветерок мешает и тормозит Варенуху, а советская "нечисть" бросается за ним вдогонку)
  
  предостерегая. Хлопнула во втором этаже рама так, что чуть не вылетели стёкла, в вершинах клёнов и лип тревожно прошумело
  
  (с окна второго этажа заприметив Ивана Савельевича, бежит за ним, догоняя в саду, погоня).
  
  Потемнело и посвежело. Администратор протёр глаза и увидел, что над Москвой низко ползёт желтобрюхая грозовая туча
  
  (ходит над Москвою и над страною страшная стихия, что накрыла тьмою великий город Ершалаим в главе 25).
  
  Вдали густо заворчало.
  Как ни торопился Варенуха, неодолимое желание потянуло его забежать на секунду в летнюю уборную
  
  (ищет он кратковременного укрытия, чтобы обмануть догоняющих его чекистов),
  
  чтобы на ходу проверить, одел ли монтёр в сетку лампу.
  Пробежав мимо тира, Варенуха попал в густую заросль сирени
  
  (не растет зарослями сирень, она располагается отдельными кустами, и не укрыться среди кустов, только начинающих зеленеть, негде спрятаться во дворе театра),
  
  в которой стояло голубоватое здание уборной. Монтёр оказался аккуратным человеком, лампа
  
  (автор, таким путём, демонстрирует манипуляции со светом и связью, что выделывает группа чекистов)
  
  под крышей в мужском отделении была уже обтянута металлической сеткой, но огорчило администратора то, что даже в предгрозовом потемнении можно было разобрать, что стены уже исписаны углём и карандашом
  
  (я, в своей жизни во времена СССР, ни разу не встретил ни одного не расписанного всякой мерзостью сортира).
  
  - Ну что же это за!.. - начал было администратор и вдруг услышал за собою голос, мурлыкнувший:
  - Это вы, Иван Савельевич?
  Варенуха вздрогнул, обернулся и увидел перед собою какого-то небольшого толстяка, как показалось с кошачьей физиономией.
  - Ну, я, - неприязненно ответил Варенуха
  
  (вот теперь он попался).
  
  - Очень, очень приятно, - пискливым голосом отозвался котообразный толстяк и вдруг, развернувшись, ударил Варенуху по уху так, что кепка слетела с головы администратора и бесследно исчезла в отверстии сиденья.
  От удара толстяка вся уборная осветилась на мгновенье трепетным светом, и в небе отозвался громовой удар
  
  (каждый раз, когда во время действия в романе творится насилие над честными и порядочными людьми сама природа протестует от негодования).
  
  Потом ещё раз сверкнуло, и перед администратором возник второй - маленький, но с атлетическими плечами, рыжий, как огонь, один глаз с бельмом, рот с клыком. Этот второй, будучи, очевидно, левшой
  
  (благодаря этой характеристике Азазелло, я могу с определённой долей уверенности заявить, что Лаврентий Павлович Берия был в жизни левшой),
  
  съездил администратора по другому уху. В ответ опять-таки грохнуло в небе, и на деревянную крышу уборной обрушился ливень.
  - Что вы, товари... - прошептал ополоумевший администратор, сообразил тут же, что слово "товарищи" никак не подходит к бандитам, напавшим на человека в общественной уборной, прохрипел: - Гражда... - смекнул, что и этого названия они не заслуживают
  
  (в просторечии при советской власти, люди, обращаясь друг к другу, назывались - "товарищи", в органах власти, милиции, прокуратуре, НКВД назывались - "граждане", ни того, ни другого обращения бандиты, избивавшие Ивана Савельевича, не заслуживали),
  
  и получил третий страшный удар неизвестно от кого из двух, так что кровь из носу хлынула на толстовку.
  - Что у тебя в портфеле, паразит? - пронзительно прокричал похожий на кота. - Телеграммы? А тебя предупредили по телефону, чтобы ты их никуда не носил? Предупреждали, я тебя спрашиваю?
  
  (играли с огнём, посылая эти записки чекисты, грозила самыми суровыми мерами наказания их шутка о наблюдении за Воландом, впрочем, это их обычное состояние, каждый из сотрудников НКВД знал, что для расправы над ними повод всегда найдётся).
  
  - Предупрежди... дали... дили... - задыхаясь, ответил администратор.
  - А ты все-таки побежал? Дай сюда портфель, гад! - тем самым гнусным голосом, что был слышен в телефоне, крикнул второй и выдрал портфель из трясущихся рук Варенухи.
  И оба подхватили администратора под руки, выволокли его из сада и понеслись с ним по Садовой
  
  (выбор "нехорошей квартиры" в качестве собственной резиденции связан ещё и с удобным для данного специального мероприятия расположением).
  
  Гроза бушевала с полной силой, вода с грохотом и воем низвергалась в канализационные отверстия, всюду пузырилось, вздувались волны, с крыш хлестало мимо труб, из подворотней бежали пенные потоки. Всё живое смылось с Садовой
  
  (только советская нечисть шастает по улицам города, не осталось в нём истинных защитников народа),
  
  и спасти Ивана Савельевича было некому. Прыгая в мутных реках и освещаясь молниями, бандиты в одну секунду доволокли полуживого администратора до дома Љ 302-бис, влетели с ним в подворотню, где к стенке жались две босоногие женщины, свои туфли и чулки державшие в руках".
  
  Необходимое дополнение.
  
  Видимо, сеанс в театре Варьете уже в разгаре.
  Можно согласится с тем, что женщины сняли в дождь промокшие туфли. Но чулки в те годы крепились застёжками к поясу, так что снять их представляло определённые затруднения. В руках у дам часть их нижнего туалета.
  После сеанса женщин привели в подъезд для развлечения новых постояльцев квартиры Љ 50. А после удовлетворения своих посягательств они их просто выгнали наружу, на все четыре стороны.
  
  Продолжим.
  
  "Затем кинулись в шестой подъезд, и близкий к безумию Варенуха был вознесён в пятый этаж и брошен на пол в хорошо знакомый ему полутёмной передней квартиры Стёпы Лиходеева
  
  (в самой резиденции Воланда, пользуясь его временным отсутствием, делают внушение Ивану Савельевичу).
  
  Тут оба разбойника сгинули, а вместо них появилась в передней совершенно нагая девица - рыжая, с горящими фосфорическими глазами.
  Варенуха понял, что это-то и есть самое страшное из всего, что приключилось с ним, и, застонав, отпрянул к стене. А девица подошла вплотную к администратору и положила ладони рук ему на плечи
  
  (самое страшное - это принимая участие в устраиваемых чекистами пьяных оргиях устоять перед соблазном стать одним из них).
  
  Волосы Варенухи поднялись дыбом, потому что даже сквозь холодную, пропитанную водой ткань толстовки он почувствовал, что ладони эти ещё холоднее, что они холодны ледяным холодом.
  - Дай-ка я тебя поцелую, - нежно сказала девица, и у самых его глаз оказались сияющие глаза. Тогда Варенуха лишился чувств и поцелуя не ощутил".
  
  Необходимое дополнение.
  
  В главе 24 разъясняется прегрешение Ивана Савельевича:
  
  "Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал:
  - Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едва насмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите.
  - Это что ещё за бред? - спросил, морща лицо, Воланд. - Какой такой Римский? Что это ещё за чепуха?
  - Не извольте беспокоиться, мессир, - отозвался Азазелло и обратился к Варенухе: - Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону. Понятно? Не будете этим больше заниматься?"
  
  Он наказан за свою нелояльность, несодействие власти, нежелание ей помогать, за то, что он не может работать кровопийцей, чего требуют от него компания кота Бегемота, Азазелло и Геллы. За наивную попытку подставить своего руководителя Степана Богдановича Лиходеева под гнев более высокого начальства, используя их подлые и бесчестные методы. За отказ от сотрудничества с НКВД в качестве сотрудника.
  В Эпилоге автором указано, как усилия Варенухи будут вознаграждены спасёнными им зрителями: " ...С Варенухой, приобретшим всеобщую популярность и любовь за свою невероятную, даже среди театральных администраторов, отзывчивость и вежливость. Контрамарочники, например, его иначе не называли, как отец-благодетель".
  
  Продолжим.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"