"В это время, как случилось несчастье с Никанором Ивановичем, недалеко от дома Љ 302-бис
(под зданием театра Варьете и сквером за ним подразумевается здание современного Театра сатиры, располагающееся буквально в двух шагах от известного дома с "нехорошей квартирой", по адресу улица Большая Садовая, дом Љ 10, где ранее проживал сам М.А.Булгаков),
на той же Садовой, в кабинете финансового директора Варьете Римского находилось двое: сам Римский и администратор Варьете Варенуха.
Большой кабинет во втором этаже театра двумя окнами выходил на Садовую, а одним, как раз за спиною финдиректора, сидевшего за письменным столом, в летний сад Варьете, где помещались прохладительные буфеты, тир и открытая эстрада. Убранство кабинета, помимо письменного стола, заключалось в пачке старых афиш, висевших на стене, маленьком столике с графином воды, в четырёх креслах и в подставке в углу, на которой стоял запылённый давний макет какого-то обозрения. Ну, само собой разумеется, что, кроме того, была в кабинете небольших размеров потасканная, облупленная несгораемая касса, по левую руку Римского, рядом с письменным столом.
Сидящий за столом Римский с самого утра находился в дурном расположении духа, а Варенуха, в противоположность ему, был очень оживлен и как-то особенно беспокойно деятелен
(вся его деятельность направлена на срыв вечерних сеансов).
Между тем выхода его энергии не было.
Варенуха прятался сейчас в кабинете у финдиректора от контрамарочников
(с утра, предчувствуя или зная наверняка, что за сеансы чёрной магии собрался провести в их театре Воланд, не имея возможности, не подставляясь, объявить людям о готовящейся процедуре экспроприации ценностей у нетрудового элемента, он, как ребёнок, просто прячется от них по кабинетам театра),
которые отравляли ему жизнь, в особенности в дни перемены программы. А сегодня как раз и был такой день.
Лишь только начинал звенеть телефон, Варенуха брал трубку и лгал в неё:
- Кого? Варенуху? Его нету. Вышел из театра.
- Позвони ты, пожалуйста, Лиходееву ещё раз, - раздражённо сказал Римский.
- Да нету его дома. Я уж Карпова посылал. Никого нету в квартире.
- Чёрт знает что такое, - шипел Римский, щёлкая на счётной машинке".
Необходимое дополнение.
Хорошо понимая здоровый интерес публики к сверхъестественным явлениям, разработал копирайтер (идеолог рекламной кампании) Воланд тему своих сеансов. Переложив обязанности по реальному воплощению программы в жизнь на своих подчиненных. Можно себе представить, какой интерес такого рода афиши могут вызвать у населения сегодня, наблюдая популярность в народе различных сект и астрологических прогнозов.
Зная ведомство, которое представляет в театре Лиходеев, руководители театра
Варьете могут догадываться, кто стоит в роли организатора сеансов чёрной магии.
Продолжим.
"Дверь открылась, и капельдинер втащил толстую пачку только что напечатанных дополнительных афиш. На зеленых листах крупными красными буквами было напечатано:
сегодня и ежедневно в театре варьете
сверх программы:
ПРОФЕССОР ВОЛАНД
сеансы чёрной магии с полным её разоблачением".
Необходимое дополнение.
Анализируя плакат, а его визуальный вид сознательно вставлен М.А.Булгаковым, можно увидеть, что выделение крупным шрифтом научного звания и ничего для публики не говорящей фамилии исполнителя, в совокупности с цветовым решением, выполняет функцию не привлечения, а отталкивания зрительского интереса.
Опытный продюсер и менеджер Иван Савельевич Варенуха, с двадцатилетним стажем работы в театрах, своими профессиональными методами защищает зрителей от произвола властей во время проведения акции. Тем самым, он старается свести на нет обыкновенный интерес публики к непознанным явлениям природы.
Продолжим.
"Варенуха, отойдя от афиши, наброшенной им на макет, полюбовался на нее и приказал капельдинеру немедленно пустить все экземпляры в расклейку.
- Хорошо, броско, - заметил Варенуха по уходе капельдинера
(практически любой человек, если только задумается, знает, что на зеленом фоне красный цвет виден очень плохо, старается своими методами сделать афиши, как можно менее броскими Иван Савельевич).
- А мне до крайности не нравится эта затея
(слегка побаивается Римский),
- злобно поглядывая на афишу сквозь роговые очки, ворчал Римский, - вообще я удивляюсь, как ему разрешили это поставить!
- Нет, Григорий Данилович, не скажи, это очень тонкий шаг. Тут вся соль в разоблачении
(сосредоточив внимание людей на сухом научном объяснении аномальных событий можно сделать сеансы значительно менее привлекательными).
- Не знаю, не знаю, никакой тут соли нет, и всегда он придумает что-нибудь такое! Хоть бы показал этого мага. Ты-то его видел? Откуда он его выкопал, чёрт его знает!
Выяснилось, что Варенуха, так же как и Римский, не видел мага. Вчера Стёпа
("как сумасшедший", по выражению Римского)
прибежал к финдиректору с написанным уже черновиком договора, тут же велел его переписать
(даже в договоре не хочет оставлять своих следов ни Воланд, ни сам Лиходеев, тем самым, автор подчёркивает осознание ими криминального характера проводимых действий)
и выдать деньги. И маг этот смылся, и никто его не видел, кроме самого Стёпы
(времени на принятие каких-нибудь мер, чтобы обезопасить себя и зрителей, им не дано).
Римский вынул часы, увидел, что они показывают пять минут третьего, и совершенно остервенился. В самом деле! Лиходеев звонил примерно в одиннадцать часов, сказал, что придёт через полчаса, и не только не пришёл, но и из квартиры исчез!
-У меня же дело стоит! - уже рычал Римский, тыча пальцем в груду неподписанных бумаг.
- Уж не попал ли он, как Берлиоз, под трамвай? - говорил Варенуха, держа у уха трубку, в которой слышались густые, продолжительные и совершенно безнадёжные сигналы.
- А хорошо бы было... - чуть слышно сквозь зубы
(так можно говорить только про крайне неприятного, вызывающего отвращение человека)
сказал Римский".
Необходимое дополнение.
Сложно запутал автор интригу взаимоотношений администрации театра Варьете и свиты Воланда. Но, мне кажется, удалось разобрать ее до тонкостей.
Услышав, как им показалось, остроумную шутку рядового чекиста о Ялте, рассказанную им в отчете по телефону, кот Бегемот и Азазелло подхватывают ее, для устрашающего
(непонятно, значит, по законам психологии, страшно)
внушения дуракам - интеллигентным театральным работникам. Оба мечтают личным участием и усердием выслужиться перед Воландом при проведении специального мероприятия. Тем более, они посчитали правдоподобным, в струе вымысла Воланда о сеансах черной магии, перебрасывать человека за тысячи километров с помощью гипноза.
Рассчитывали они, что с перепуга, как случилось бы, собственно, с ними, Римский и Варенуха начнут тупо выполнять все их команды, приходящие по телефону с угрозами.
Но они просчитались.
Вычислили их маневры Григорий Данилович и Иван Савельевич и не испугались.
Более того, они вступают в неравную борьбу.
Стоит здесь указать, что автором идеи о гипнозе Воланда стал Степан Богданович Лиходеев. Именно он, в похмельном, пьяном бреду, сочиняет, как ему кажется, удачную выдумку о великих возможностях своего шефа:
Автор высмеивает саму систему происхождения мудрых правительственных решений по поимке опасных вражеских элементов. Систему, в основе идей которой лежит просто утреннее алкогольное чувство вины за вчерашний беспутный, угарный вечер.
В Эпилоге "представители следствия и опытные психиатры установили, что члены преступной шайки или, может быть, один из них (преимущественно подозрение в этом падало на Коровьева) являлись невиданной силы гипнотизерами, могущими показывать себя не в том месте, где они на самом деле находились, а на позициях мнимых, смещенных. Помимо этого, они свободно внушали столкнувшимся с ними, что некие вещи или люди находятся там, где на самом деле их не было, и наоборот, удаляли из поля зрения те вещи или людей, которые действительно в этом поле зрения имелись".
Продолжим.
"В этот самый момент вошла в кабинет женщина в форменной куртке, в фуражке, в чёрной юбке и в тапочках
(перечисляя комплект обмундирования штатного почтальона или курьера важной по тем временам оперативной службы, М.А.Булгаков вставляет в него лёгкую обувь, мне кажется, что никогда среди казённого барахла не было тапочек, это не практично на российских дорогах и в подворотнях городов, да и накладно иметь три вида одежды: на зиму - валенки; весна, осень - сапоги, лето - тапочки; мне представляется, что тогда была единая форма обувки на все случаи жизни - кирзовые солдатские сапоги, благо во все времена, и по сегодняшний день, особого дефицита в них не было).
Из маленькой сумки на поясе женщина вынула беленький квадратик и тетрадь и спросила:
- Где тут Варьете?
(можно ли, пройдя на второй этаж, через капельдинеров и охрану, искать не лично финдиректора и администратора, а театр; обычный, штатный, посторонний из почтового отделения курьер оставил бы телеграмму у вахтёра).
Сверхмолния вам
(нет и не было никогда подобной корреспонденции в СССР; для важности придумывает несуществующее название сотрудник НКВД).
Распишитесь.
Варенуха черкнул какую-то закорючку в тетради у женщины и, лишь только дверь за той захлопнулось, вскрыл квадратик.
Прочитав телеграмму, он поморгал глазами и передал квадратик Римскому.
В телеграмме было напечатано следующее: "Ялты Москву Варьете Сегодня половину двенадцатого угрозыск явился шатен ночной сорочке брюках без сапог психический назвался Лиходеевым директором Варьете Молнируйте ялтинский розыск где директор Лиходеев".
- Здравствуйте, я ваша тётя! - воскликнул Римский и добавил: - Ещё сюрприз!
- Лжедмитрий, - сказал Варенуха и заговорил в трубку телефона: - Телеграф? Счёт Варьете. Примите сверхмолнию...
(повторяя название срочной корреспонденции за почтовым служащим, как им по началу показалось, впрочем, так кажется, с лёгкого пера М.А.Булгакова, подавляющему большинству читателей романа).
Вы слушаете?.. "Ялта угрозыск.... Директор Лиходеев Москве Финдиректор Римский"...
Независимо от сообщения об ялтинском самозванце, Варенуха опять принялся по телефону разыскивать Стёпу где попало и, натурально, нигде не нашёл
(нет никакого желания руководить самим этим гнусным вечерним мероприятием у руководителей театра Варьете, не хотят они принимать участие в делах Степана Лиходеева и представленного им ведомства).
Как раз тогда, когда Варенуха, держа в руках трубку, раздумывал о том, куда бы ему ещё позвонить, вошла та самая женщина, что принесла и первую молнию, и вручила Варенухе новый конвертик. Торопливо вскрыв его, Варенуха прочитал напечатанное и свистнул.
- Что ещё? - нервно дёрнувшись, спросил Римский.
Варенуха молча подал ему телеграмму, и финдиректор увидел в ней слова: "Умоляю верить брошен Ялту гипнозом Воланда молнируйте угрозыску подтверждение личности Лиходеев"
(тупой, похмельной головой сочинил, для собственного оправдания, "откорячки", говоря современным языком, идиотскую историю сверхъестественных возможностей Воланда Степан Богданович, не образованные сотрудники следственной группы, не придумав ничего умнее, возьмут за основу эту версию невероятных событий в Москве, разве что исчезнет из преступной шайки главный элемент - Воланд; таким образом, автор заставит, с лёгкой руки Степана Лиходеева, поверить весь СССР и читателей романа в бесовские полёты чарами сатаны из Москву в Ялту, нашей языческой стране окажется так проще воспринимать действительность).
Римский и Варенуха, касаясь друг друга головами, перечитывали телеграмму, а, перечитав, молча уставились друг на друга.
- Граждане!
(в советское время такоё обращение было свойственно в правоохранительных органах к подследственным, подсудимым и осужденным)
- вдруг рассердилась женщина. - Расписывайтесь, а потом уж будете молчать сколько угодно! Я ведь молнии разношу.
Варенуха, не спуская глаз с телеграммы, криво расчеркнулся в тетради, и женщина исчезла.
- Ты же с ним в начале двенадцатого разговаривал по телефону? - в полном недоумении заговорил администратор.
- Да смешно говорить! - пронзительно закричал Римский. - Разговаривал или не разговаривал, а не может он быть сейчас в Ялте! Это смешно!
- Он пьян... - сказал Варенуха.
- Кто пьян? - спросил Римский, и опять уставились друг на друга
(получается, что пьяный Лиходеев шлёт свои телеграммы из Ялты, чего, естественно, быть не может).
Что телеграфировал из Ялты какой-то самозванец или сумасшедший, в этом сомнений не было. Но вот что было странно: откуда же ялтинский мистификатор знает Воланда, только вчера приехавшего в Москву? Откуда он знает о связи между Лиходеевым и Воландом?"
Необходимое дополнение.
Разве эти утверждения не являются достаточной подсказкой, чтобы читатели усомнились в реальности описываемых событий? Разве не ясно должно быть нам, что Степан Богданович сидит где-то в соседнем кабинете и строчит там свои бестолковые телеграммы?
Но нет. В языческой России нам, в том числе и вашему покорному слуге, было легче в течение 67 лет верить в какие-то мистические возможности Воланда, заложенные в книгу М.А.Булгаковым.
Продолжим.
"- "Гипнозом..." - повторял Варенуха слово из телеграммы. - Откуда ж ему известно о Воланде? - Он поморгал глазами и вдруг вскричал решительно: - Да нет, чепуха, чепуха, чепуха!
- Где он остановился, этот Воланд, чёрт его возьми? - спросил Римский.
Варенуха немедля соединился с интуристским бюро и, к полному удивлению Римского, сообщил, что Воланд остановился в квартире Лиходеева. Набрав после этого номер лиходеевской квартиры, Варенуха долго слушал, как густо гудит в трубке. Среди этих гудков откуда-то издалека послышался тяжкий, мрачный голос, пропевший: "...скалы, мой приют..." - и Варенуха решил, что в телефонную сеть откуда-то прорвался голос из радиотеатра
(обычно в советские времена подключение кого-то третьего к телефонной линии сопровождалось посторонними шумами, часто это был сигнал с радио; печальными словами романса Шуберта на слова Рельштаба автор намекает читателям, кто мог бы подключиться к аппарату в кабинете финдиректора, но с этого момента, по замыслу автора, все разговоры в кабинете Римского прослушиваются чекистами).
- Не отвечает квартира, - сказал Варенуха, кладя трубку на рычаг, - попробовать разве позвонить ещё...
Он не договорил. В дверях появилось всё та же женщина, и оба, и Римский и Варенуха, поднялись ей навстречу, а она вынула из сумки уже не белый, а какой-то тёмный листок.
- Это уже становится интересно, - процедил сквозь зубы Варенуха
(подставная функция женщины становится ясной, когда именно она в третий раз подряд вносит им телеграмму, даже физически не может один и тот же курьер или почтальон разносить срочную корреспонденцию, по крайней мере, должны быть значительные паузы),
провожая взглядом поспешно уходящую женщину. Первый листком овладел Римский.
На тёмном фоне фотографической бумаги отчётливо выделялись чёрные писанные строки:
(с пьяных глаз самоубийственные вещи пишет директор театра Варьете: одно пожелание понаблюдать за всесильным "хозяином" грозило расстрелом; криминальный характер преступных улик приобретают телеграммы Стёпы).
За двадцать лет своей деятельности в театрах Варенуха видал всякие виды, но тут он почувствовал, что ум его застилается как бы
(современным словосочетанием запускает М.А.Булгаков читателей во внутренний мир советской страны)
пеленою, и он ничего не сумел произнести, кроме житейской и притом совершенно нелепой фразы:
- Этого не может быть!
Римский же поступил не так. Он поднялся, открыл дверь, рявкнул в неё курьерше, сидящей на табуретке:
- Никого, кроме почтальонов
(как всегда мельком подсказывает М.А.Булгаков, что должен быть не один, а несколько разносчиков телеграмм),
не впускать! - и запер дверь на ключ.
Затем он достал из письменного стола кипу бумаг и начал тщательно сличать жирные, с наклоном влево, буквы в фотограмме с буквами в Стёпиных резолюциях и в его же подписях, снабжённых винтовой закорючкой. Варенуха, навалившись на стол, жарко дышал в щёку Римского.
- Это его почерк, - наконец твёрдо сказал финдиректор, а Варенуха отозвался, как эхо:
- Его.
Вглядевшись в лицо Римского, администратор подивился перемене, происшедшей в этом лице. И без того худой финдиректор, как будто еще более похудел и даже постарел, а глаза в роговой оправе утратили свою обычную колючесть, и появилась в них не только тревога, но даже и печаль
(обострились черты лица, вместо свойственной его взгляду ироничности, глаза приобрели хищнический вид).
Варенуха проделал всё, что полагается человеку в минуты великого изумления. Он и по кабинету пробежался, и дважды вздымал руки, как распятый
(разводит руки в недоумении от легкомысленного и глупого поведения собственного директора театра Варьете),
и выпил целый стакан желтоватой воды из графина, и восклицал:
- Не понимаю! Не понимаю! Не по-ни-маю!
Римский же смотрел в окно и напряжённо о чём-то думал. Положение финдиректора было очень затруднительно. Требовалось тут же, не сходя с места, изобрести обыкновенные объяснения явлений необыкновенных
(разрабатывает он встречный тактический план противостояния самоуправству и тупости Лиходеева).
Прищурившись, финдиректор представил себе Стёпу в ночной сорочке и без сапог влезающим сегодня около половины двенадцатого в какой-то невиданный сверхбыстроходный самолёт, а затем его же, Стёпу, и тоже в половине двенадцатого, стоящим в носках на аэродроме в Ялте.... Чёрт знает что такое!
Может быть, не Стёпа сегодня говорил с ним по телефону из собственной своей квартиры? Нет, это говорил Стёпа! Ему ли не знать Стёпиного голоса! Да если бы сегодня и не Стёпа говорил, то ведь не далее чем вчера, под вечер, Стёпа из своего кабинета явился в этот самый кабинет с этим дурацким договором и раздражал финдиректора своим легкомыслием. Как это он мог уехать или улететь, ничего не сказав в театре? Да если бы и улетел вчера вечером, к полудню сегодняшнего дня не долетел бы. Или долетел бы?
- Сколько километров до Ялты? - спросил Римский.
Варенуха прекратил свою беготню и заорал:
- Думал! Уже думал! До Севастополя по железной дороге около полутора тысяч километров. Ну, по воздуху, конечно, меньше.
Гм.... Да.... Ни о каких поездах не может быть и разговора. Но что же тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Стёпу без сапог? Зачем? Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и в сапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чём. Ведь писано же, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал он по телефону в Москве... позвольте-ка... тут перед глазами Римского возник циферблат его часов.... Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в двадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит? Если предположить, что мгновенно после разговора Стёпа кинулся на аэродром и достиг его через пять, скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолёт, снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, в час он покрывает более двенадцати тысяч километров!! Этого не может быть, а значит, его нет в Ялте
(вот вам ещё целый список аргументаций от автора о другом, не мистическом характере происходящих событий).
Что же остаётся? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобы швырнуть человека за тысячу километров, на свете нет! Стало быть, ему мерещится, что он в Ялте? Ему-то, может быть, и мерещится, ялтинскому угрозыску тоже мерещится?! Ну, нет, извините, этого не бывает!.. Но ведь телеграфируют они оттуда?
Лицо финдиректора было буквально страшно. Ручку двери снаружи в это время крутили и дёргали, и слышно было, как курьерша за дверями отчаянно кричала:
- Нельзя! Не пущу! Хоть зарежьте! Заседание!
Римский, сколько мог, овладел собою, взял телефонную трубку и сказал в неё:
- Дайте сверхсрочный разговор с Ялтой.
"Умно!" - мысленно воскликнул Варенуха.
Но разговор с Ялтой не состоялся. Римский положил трубку и сказал:
- Как назло линия испортилась.
Видно было, что порча линии его почему-то особенно сильно расстроила и даже заставила задуматься
(такое совпадение поломки телефонной связи, кого угодно убедит в том, что связь оборвана преднамеренно).
Подумав немного, он опять взялся за трубку одною рукой, а другой стал записывать то, что говорил в трубку:
- Примите сверхмолнию. Варьете. Да. Ялта. Угрозыск. Да. "Сегодня около половины двенадцатого Лиходеев говорил мною телефону Москве, точка. После этого на службу не явился и разыскать его телефонам не можем, точка. Почерк подтверждаю. Финдиректор Римский"
(предупредят своих друзей в Ялте столичные чекисты, чтобы ради корпоративной солидарности те выручили).
"- Очень умно!" - подумал Варенуха, но не успел подумать как следует, как в голове у него пронеслись слова: "Глупо! Не может он быть в Ялте!"
Римский же тем временем сделал следующее: аккуратно сложил всё полученные телеграммы и копию со своей в пачку, пачку вложил в конверт, заклеил его, надписал на нём несколько слов и вручил его Варенухе, говоря:
- Сейчас же, Иван Савельевич, лично отвези. Пусть там разбираются
(криминальный с точки зрения уже советской власти носит информация в этих телеграммах, с пьяных глаз написал крамолу на себя Степан Богданович).
"А вот это действительно умно!" - подумал Варенуха и спрятал конверт в свой портфель. Затем он ещё раз на всякий случай навертел на телефоне номер Стёпиной квартиры, прислушался и радостно и таинственно замигал и загримасничал. Римский вытянул шею.
- Артиста Воланда можно попросить? - сладко спросил Варенуха.
- Они заняты, - ответила трубка дребезжащим голосом, - а кто спрашивает?
- Администратор Варенуха.
- Иван Савельевич?
(замечательно осведомлён обо всех руководителях театра "дребезжащий" голос в трубке, знает по имени и отчеству совершенно незнакомых людей)
- радостно вскричала трубка. - Страшно рад слышать ваш голос!
(он его слышит в первый раз)
Как ваше здоровье?
- Мерси, - изумлённо ответил Варенуха, - а с кем я говорю?
- Помощник, помощник его и переводчик Коровьёв, - трещала трубка, - весь к вашим услугам, милейший Иван Савельевич! Распоряжайтесь мною как вам будет угодно. Итак?
- Простите, что, Степана Богдановича Лиходеева сейчас нету дома?