"Нетрудно догадаться, что толстяк с багровой физиономией, которого поместили в клинике в комнате Љ 119, был Никанор Иванович Босой
(в главе 13 его поселил автор в клинике Стравинского).
Попал он, однако, к профессору Стравинскому не сразу, а предварительно побывав в другом месте.
От другого этого места у Никанора Ивановича осталось в воспоминании мало чего. Помнился только письменный стол, шкаф и диван
(безусловно, что всё происходящее во сне в действительности случилось в этом "другом" месте, а не во сне и не в клинике Стравинского, впрочем, клиника Стравинского и "другое" место это одно и тоже).
Там с Никанором Ивановичем, у которого перед глазами как-то мутилось от приливов крови и душевного возбуждения
(скачет давление у тучного человека от перевозбуждения),
вступили в разговор, но разговор вышел какой-то странный, путанный, а вернее сказать, совсем не вышел.
Первый же вопрос, который был задан Никанору Ивановичу, был таков:
- Вы Никанор Иванович Босой, председатель домкома номер триста два-бис по Садовой?
На это Никанор Иванович, рассмеявшись страшным смехом
(смеётся над собой он, иронизируя над собственной не внимательностью),
ответил буквально так:
- Я Никанор, конечно, Никанор! Но какой же я к шуту председатель!
- То есть как? - спросили у Никанора Ивановича, прищуриваясь.
- А так, - ответил он, - что ежели я председатель, то я сразу должен был установить, что он нечистая сила!
(обязан современный советский руководитель знать в лицо и узнавать по повадкам сотрудников НКВД).
А то, что же это? пенсне треснуло... весь в рванине.... Какой же он может быть переводчик у иностранца!
- Про кого говорите? - спросили у Никанора Ивановича.
- Коровьёв! - вскричал Никанор Иванович. - В пятидесятой квартире у нас засел! Пишите: Коровьёв. Его немедленно надо изловить! Пишите: шестое парадное, там он.
- Откуда валюту взял? - задушевно спросили у Никанора Ивановича.
- Бог истинный, бог всемогущий, - заговорил Никанор Иванович, - всё видит, а мне туда и дорога. В руках никогда не держал и не подозревал, какая такая валюта! Господь меня наказует за скверну мою, - с чувством продолжал Никанор Иванович, то застёгивая рубашку, то расстёгивая, крестясь, - брал! Брал, но брал нашими, советскими! Прописывал за деньги, не спорю, бывало. Хорош и наш секретарь Пролежнев, тоже хорош! Прямо скажем, все воры в домоуправлении
(для безопасной, уголовной статьи нужны соучастники).
Но валюты я не брал!
На просьбу не валять дурака, а рассказать, как попали доллары в вентиляцию, Никанор Иванович стал на колени и качнулся, раскрывая рот, как бы желая проглотить паркетную шашку.
- Желаете, - промычал он, - землю буду есть, что не брал? А Коровьёв - он чёрт!
Всякому терпению положён предел, и за столом уже повысили голос, намекнули Никанору Ивановичу, что ему пора заговорить на человеческом языке.
Тут комнату с этим самым диваном огласил дикий рёв Никанора Ивановича, вскочившего с колен:
- Вон он! Вон он за шкафом! Вот ухмыляется! И пенсне его.... Держите его! Окропить помещение!
(твердо указывает на того, кто подбросил ему валюту Никанор Иванович, с перечислением характерных отличительных признаков, обещает он Коровьеву, что ходить тому в организаторах валютных махинаций, не прост председатель домкома, совсем не прост).
Кровь отлила от лица Никанора Ивановича
(когда человек чрезмерно возбуждается говорят, что кровь прилила к голове, когда он успокаивается значит, наоборот, кровь отлила от лица),
он, дрожа, крестил воздух, метался к двери и обратно, запел какую-то молитву и, наконец, понёс полную околесину
(внезапное появление на его допросе Коровьёва внушает ему уверенность, он, вознося молитвы богу, благодарит провидение за милость божью).
Стало совершенно ясно, что Никанор Иванович ни к каким разговорам не пригоден. Его вывели, поместили в отдельной комнате, где он несколько поутих и только молился и всхлипывал.
На Садовую, конечно, съездили и в квартире Љ 50 побывали. Но никакого Коровьёва там не нашли, и никакого Коровьёва никто в доме не знал и не видел. Квартира, занимаемая покойным Берлиозом и уехавшим в Ялту Лиходеевым, была пуста, и в кабинете мирно висели никем не повреждённые сургучные печати
(ещё в главе 9 снял печать с двери Никанор Иванович, для конспирации, для отвода глаз собственных сотрудников вновь запечатали вход сотрудники НКВД)
на шкафах
(разве могут уличать своё высшее руководство, хотя бы в самом незначительном происшествии, подчинённые, в самом воинском уставе, которым они руководствовались в жизни, это не положено).
С тем и уехали с Садовой, причём с уехавшими отбыл растерянный и подавленный секретарь домоуправления Пролежнев.
Вечером Никанор Иванович был доставлен в клинику Стравинского. Там он повёл себя настолько беспокойно, что ему пришлось сделать впрыскивание по рецепту Стравинского
(впрыскивание применяется исключительно для какого-нибудь местного лечения, под кожу, никак врач с высшим медицинским образованием, которым являлся М.А.Булгаков, не мог применить этот термин случайно вместо внутримышечного или внутривенного укола, который, безусловно, необходим для того, чтобы так быстро привести нервную систему председателя жилтоварищества в порядок),
и лишь после полуночи Никанор Иванович уснул в 119-ой комнате, изредка издавая тяжёлое страдальческое мычание.
Но чем далее, тем легче становился его сон. Он перестал ворочаться и стонать, задышал легко и ровно и его оставили одного"
(ушел от обвинения по валютной статье большой хитрец Никанор Иванович Босой).
Необходимое дополнение.
Проведение различных действий правоохранительных органов на театральных подмостках, по замыслу М.А.Булгакова, должно демонстрировать постановочную суть всего юридического механизма советской власти. Всю зависимость следственного процесса от предварительного желания и таланта режиссера-постановщика, а также от текста сценариста. Заказной, ангажированный характер носит правоохранительная система при советской власти.
Театр Варьете, театр во сне Никанора Ивановича - это аллегория на работу органов НКВД, как на спектакль ради одного зрителя - Сталина. Тем более, что театр во сне Никанора Ивановича, это его воспоминания о посещении сеанса Воланда по контрамарке, вольно вынесенные фантазией автора в сон.
Продолжим.
"Тогда Никанора Ивановича посетило сновидение, в основе которого, несомненно, было его сегодняшнее переживания. Началось с того, что Никанору Ивановичу привиделось, будто какие-то люди с золотыми трубами в руках
(вооружённое сопровождение, конвой с винтовками описывает автор)
подводят его, и очень торжественно, к большим лакированным дверям
(нет даже тени сомнения у меня в том, что это двери здания на Лубянской площади, известного во всей стране учреждения, откуда, как шутили тогда люди, впрочем, также улыбались и мы, в 1970-ых годах, видно Сибирь и Колыму).
У этих дверей спутники сыграли будто бы туш Никанору Ивановичу, а затем гулкий бас с небес весело сказал:
- Добро пожаловать, Никанор Иванович! Сдавайте валюту!
(короткие резкие команды, не терпящие возражений, при личном досмотре входящего арестанта, вот реальная картина музыкального сопровождения и гостеприимной встречи).
Удивившись крайне, Никанор Иванович увидел над собою чёрный громкоговоритель.
Затем он почему-то очутился в театральном зале, где под золочённым потолком сияли хрустальные люстры, а на стенах кенкеты. Всё было как следует, как в небольшом по размерам, но очень богатом театре. Имелась сцена, задёрнутая бархатным занавесом, по тёмно-вишнёвому фону усеянным, как звёздочками, изображениями золотых увеличенных десяток, суфлёрская будка и даже публика".
Необходимое дополнение.
Полно сатиры и сарказма в описании театра во сне у Никанора Ивановича. Узнаваемо, как и в клинике Стравинского, но при этом всё шикарно, чисто, надраено. Но есть множество деталей, тех тонких штрихов, с помощью которых автор рассказывает свою правду.
Продолжим.
"Удивило Никанора Ивановича то, что вся эта публика была одного пола - мужского, и вся почему-то с бородами
(где и чем в тюрьме бриться; по всему тексту романа М.А.Булгаков, наличием и отсутствием бороды, бритым и небритым лицом, будет, в дальнейшем, подсказывать читателям свободных и подневольных людей).
Кроме того, поражало, что в театральном зале не было стульев, и вся эта публика сидела на полу, великолепно натёртом и скользком
(характерная поза содержания заключённых в толпе и на улице, сидя на корточках, для усложнения возможности нападать на охрану, для облегчения контроля за ними).
Конфузясь в новом и большом обществе, Никанор Иванович, помявшись некоторое время, последовал общему примеру и уселся на паркете по-турецки, примостившись между каким-то рыжим здоровяком-бородачом и другим, бледным и сильно заросшим гражданином. Никто из сидящих не обратил внимания на новоприбывшего зрителя.
Тут послышался мягкий звон колокольчика, свет в зале потух, занавес разошёлся, и обнаружилась освещённая сцена с креслом, столиком, на котором был золотой колокольчик, и с глухим чёрным бархатным задником
(не рядовой ли стол в следственном кабинете описывает автор).
Из кулис тут вышел артист в смокинге, гладко выбритый и причёсанный на пробор, молодой и с очень приятными чертами лица. Публика в зале оживилась, и все повернулись к сцене. Артист подошёл к будке и потёр руки.
- Сидите? - спросил он мягким баритоном и улыбнулся залу
(в главе 13 точно также спросит у поэта Бездомного мастер, и также ответит Иван Николаевич).
- Сидим, сидим, - хором ответили ему из зала тенора и басы
(хоровое пение, распространённое среди персонажей романа явление, таким образом, М.А.Булгаков характеризует уголовные процессы того времени, когда само корыстолюбивое население страны объявлялось главной помехой в деле строительства "царства истины" или светлого будущего, коммунизма).
- Гм... - заговорил задумчиво артист, - и как вам не надоест, я не понимаю? Все люди как люди, ходят сейчас по улицам, наслаждаются весенним солнцем и теплом, а вы здесь на полу торчите в душном зале!
(не сознательностью народных масс всегда объясняли своё самоуправство большевики, бесчисленно обещая свободу и прощение, они склоняли людей к самооговорам).
Неужто программа такая интересная? Впрочем, что кому нравится, - философски закончил артист.
Затем он переменил и тембр голоса, и интонации и весело и звучно объявил:
- Итак, следующим номером нашей программы - Никанор Иванович Босой, председатель домового комитета и заведующего диетической столовкой. Попросим Никанора Ивановича!
Необходимое дополнение.
Широко распространилось мнение среди читателей романа о человеческом облике Никанора Ивановича Босого, как о неком подобии председателя домкома Швондера из повести "Собачье сердце". Это ошибка.
Председатель жилтоварищества человек достойный. Как уже нам известно, он попал в тюрьму или клинику Стравинского из-за подставной валюты, подброшенной ему в вентиляцию самими сотрудниками НКВД.
Но мне представляется необходимым более предметно разложить черты характера данного, совсем незаурядного персонажа романа.
Итак:
1. Никанор Иванович тучный, лёгко возбудимый, эмоциональный человек;
2. Никанор Иванович скрупулёзен и педантичен до мелочности, даже процедуру измерения квартирной площади он не доверяет никому, нося с собой складной метр;
3. Никанор Иванович честный, порядочный и дальновидный человек, прячась от толпы страждущих освободившейся после гибели Берлиоза жилплощади, он не отнимает надежду ни у кого, соглашаясь лишь временно на неделю поселить Воланда, ради решения осенью проблемы парового отопления;
4. Никанор Иванович не лишён образования, свой досуг он приучен проводить с супругой в театре;
5. Никанор Иванович не строит систему подношения, при его должности нет ничего проще; кроме суммы в четыреста рублей, всученных, навязанных ему Коровьёвым, никаких других сбережений у него нет; самого опыта ныкать, прятать деньги у него нет, поэтому наивно и глупо пихает он четыреста рублей в вентиляцию;
6. Никанор Иванович живёт в небольшой квартире, судя по маленькой столовой, где он обедает;
7. Никанор Иванович сам, будучи заведующим диетической столовой, в советское время это кладезь дефицитных продуктов питания, - пределом изысканных яств считает обычную мозговую кость;
8. Никанор Иванович хитёр и по-русски лукав, путём бессмысленных, на первый взгляд, причитаний о чертях и Коровьёве, он даёт понять тому, что лучше "от греха подальше" его отпустить, иначе он создаст массу неприятностей председателю ВЧК.
Продолжим.
"Дружный аплодисмент был ответом артисту. Удивлённый Никанор Иванович вытаращил глаза, а конферансье, закрывшись рукою от света рампы, нашёл его взором среди сидящих и ласково поманил его пальцем на сцену. И Никанор Иванович, не помня как, оказался на сцене. В глаза ему снизу и спереди ударил свет цветных ламп, отчего сразу провалился в темноту зал с публикой
(так, под резким светом направленной в лицо лампы, пристрастно, допрашивали в НКВД всех людей, подозреваемых и свидетелей).
- Ну-с, Никанор Иванович, покажите нам пример, - задушевно заговорил молодой артист, - и сдавайте валюту.
Наступила тишина. Никанор Иванович перевёл дух и тихо заговорил:
- Богом клянусь, что...
(положительные персонажи, как их обозначает автор, говоря правду, обращаются к Господу).
Но не успел он произнести эти слова, как весь зал разразился криками негодования
(закон природы и толпы: хором наброситься на одного, осудить, подавить и сделать единственной жертвой).
Никанор Иванович растерялся и умолк.
- Насколько я понял вас, - заговорил ведущий программу, - вы хотели поклясться богом
(укоряет председателя жилтоварищества его обращением к всевышнему следователь, объясняя ему, что не спасёт его здесь милость божья, другие тут начальники),
что у вас нет валюты? - И он участливо поглядел на Никанора Ивановича.
- Так точно нету, - ответил Никанор Иванович.
- Так, - отозвался артист, - а простите за нескромность: откуда же взялись четыреста долларов, обнаруженные в уборной той квартиры, единственным обитателем коей являетесь вы с вашей супругой.
- Волшебные! - явно иронически сказал кто-то в тёмном зале
(быть может, голос самого М.А.Булгакова в очередной раз зазвучал в темноте зрительного зала из сна Никанора Ивановича).
- Так точно, волшебные, - робко ответил Никанор Иванович по неопределённому адресу, не то артисту, не то в тёмный зал, и пояснил: - Нечистая сила, клетчатый переводчик подбросил.
И опять негодующе взревел зал. Когда же настала тишина, артист сказал:
- Вот какие басни Лафонтена приходится мне выслушивать! Подбросили четыреста долларов! Вот вы все здесь - валютчики, обращаюсь к вам как к специалистам: мыслимое ли это дело?
(даже не задумываясь о существовании "презумпции невиновности" обвиняет следователь; обвинительный характер советской социалистической юридической машины вынуждал чувствовать себя виновными даже самых кристально чистых людей)
- Мы не валютчики, - раздались отдельные обиженные голоса в театре, - но дело немыслимое
(советская юриспруденция практически никогда не ошибалась и не выносила никому оправдательных приговоров, все заподозренные и объявленные следствием преступниками люди становились ими в действительности, согласно официально принимаемым решениям "двоек", "троек" - представлявших тогда советский революционный суд).
- Целиком присоединяюсь, - твёрдо сказал артист, - и спрошу вас: что могут подбросить?
- Ребёнка! - крикнул кто-то из зала.
- Абсолютно верно, - подтвердил ведущий программу, - ребёнка, анонимное письмо, прокламацию, адскую машину, мало ли что ещё, но четыреста долларов никто не станет подбрасывать, ибо такого идиота в природе не имеется
(кроме недоказуемых провокаций, устраиваемых сотрудниками специальных служб).
- И, обратившись к Никанору Ивановичу, артист добавил укоризненно и печально: - Огорчили вы меня, Никанор Иванович! А я-то на вас надеялся. Итак, номер наш не удался.
В зале раздался свист по адресу Никанора Ивановича.
- Валютчик он! - выкрикивали в зале. - Из-за таких-то и мы невинно терпим!
(объединив толпу общими интересами - лживыми обещаниями отпустить на свободу, добиваются общественного порицания избранной ими жертвы опытные психологи большевики от народных масс).
- Не ругайте его, - мягко сказал конферансье, - он раскается. - И, обратив к Никанору Ивановичу полные слёз голубые глаза
(хорошо отрепетирован контраст доброго и участливого следователя и жестокой толпы),
добавил: - Ну, идите, Никанор Иванович на место.
После этого артист позвонил в колокольчик и громко объявил:
- Антракт, негодяи!"
(заканчивается обвинение дополнительным оскорблением людей ради развития всё того же чувства вины).
Необходимое дополнение.
Советская власть изымала у населения так называемые "излишки" путём голословных и демагогических обвинений и обывателей, и стариков, и интеллигенции в хранении драгоценностей, валюты и других материальных ценностей. Известные, хорошо отрепетированные речи генерального прокурора СССР Вышинского, знакомы многим.
Сам портрет ведущего артиста напоминает внешне генерального прокурора СССР А.Я.Вышинского.
Продолжим.
"Потрясённый Никанор Иванович, неожиданно для себя ставший участником какой-то театральной программы, опять оказался на своём месте на полу. Тут ему приснилось, что зал погрузился в полную тьму
(во всех акциях, проводимых советской властью, так или иначе присутствует Ершалаимская тьма)
и что на стенах выскочили красные горящие слова: "Сдавайте валюту!"
(может быть, фантазия автора романа, а, может быть, и реально виденный им пропагандистский плакат)
Потом опять раскрылся занавес и конферансье пригласил:
- Попрошу на сцену Сергея Герардовича Дунчиль.
Дунчиль оказался благообразным, но сильно запущенным
(так характеризуют не замученного в последние дни и недели человека, но неухоженного, замученного бытовыми проблемами, несчастного и по сути нищего старика, который перестал давно следить за собой)
мужчиной лет пятидесяти.
- Сергей Герардович, - обратился к нему конферансье, - вот уже полтора месяца вы сидите здесь, упорно отказываясь сдать оставшуюся у вас валюту, в то время как страна нуждается в ней
(СССР вечно нуждалась в том, что обычным гражданам строго запрещалось иметь),
а вам она совершенно ни к чему, а вы всё-таки упорствуете. Вы - человек интеллигентный, прекрасно всё это понимаете и всё же не хотите пойти ко мне навстречу.
- К сожалению, ничего сделать не могу, так как валюты у меня больше нет, - спокойно ответил Дунчиль.
-Так нет ли, по крайней мере бриллиантов? - спросил артист.
- И бриллиантов нет.
Артист повесил голову и задумался, а потом хлопнул в ладоши. Из кулисы вышла на сцену средних лет дама, одетая по моде, то есть в пальто без воротника и в крошечной шляпке
(желание интеллигентных людей одеваться не как придётся, а в собственном стиле с определённым вкусом, элегантно, автор, от лица общественности, называет "одеваться по моде").
Дама имела встревоженный вид, а Дунчиль поглядел на неё, не шевельнув бровью.
- Кто это дама? - спросил ведущий программу у Дунчиля.
- Это моя жена, - с достоинством ответил Дунчиль и посмотрел на длинную шею дамы с некоторым отвращением
(женщина продала в доме все ценное, даже последний меховой воротник со своего пальто, в отчаянной надежде спасти мужа, от собственного бессилия защитить родную жену и обеспечить ей достойное существование воротит Сергея Герардовича).
- Мы потревожили вас, мадам Дунчиль, - отнесся к даме конферансье, - вот по какому поводу: мы хотели вас спросить, есть ли ещё у вашего супруга валюта?
- Он тогда всё сдал, - волнуясь
(заученно говорит женщина, что мог сдать бедный интеллигент),
ответила мадам Дунчиль.
- Так, - сказал артист, - ну, что же, раз так, то так. Если всё сдал, то нам надлежит немедленно расстаться с Сергеем Гарардовичем, что же поделаешь! Если угодно, вы можете покинуть театр, Сергей Герардович, - и артист сделал царственный жест.
Дунчиль спокойно и с достоинством повернулся и пошёл к кулисе