Урманбаев Ержан Бахытович : другие произведения.

Часть четвёртая. Царство истины. Конец квартиры 50. Глава 27

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Версия сибирского аборигена
   "-Навсегда! Это надо осмыслить",
   прошептал мастер и лизнул сухие,
   растрескавшиеся губы.
  
   Конец квартиры 50. Глава 27.
  
  "Когда Маргарита дошла до последних слов главы "...Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат", - наступило утро
  
  (я решил повторить в начале новой части окончание предыдущей, это на тот случай, если кто-то начнёт читать четвёртую часть, не прочитав предыдущей, и ему будет непонятно отсутствие начала главы).
  
  Слышно было, как во дворике в ветвях ветлы и липы вели весёлый, возбуждённый утренний разговор воробьи
  
  (автор, в своём стиле, рядовыми певчими птичками демонстрирует чистый, даже и после всего пережитого, не изгаженный, духовный мир своих героев, сон которых баюкают трели райских птиц).
  
  Маргарита поднялась с кресла, потянулась и только теперь ощутила, как изломано её тело
  
  (не от мистических галлюцинаций болит голова у Маргариты, а от физического насилия ломит её плоть)
  
  и как хочет она спать. Интересно отметить, что душа Маргариты находилась в полном порядке. Мысли её не были в разброде, её совершенно не потрясало то, что она провела ночь сверхъестественно
  
  (потому что ничего и не было чудотворного в этих событиях).
  
  Её не волновали воспоминания о том, что она была на балу у сатаны
  
  (сам по себе праздник 1 мая не представляет ничего необычного),
  
  что каким-то чудом мастер был возвращён к ней
  
  (это явление оплачено её постелью, вряд ли можно назвать чудом услуги проститутки),
  
  что из пепла возник роман
  
  (книга извлечена из архивов НКВД для внесения изменений и в результате сложной интриги Маргариты, вот это, пожалуй, самый настоящий, обещанный ею Наташе, фокус, умудриться вынести из небытия или из секретных хранилищ НКВД запрещённые рукописи и сегодня возможно далеко не всегда),
  
  что опять всё оказалось на своём месте в подвале в переулке
  
  (она сама следила неукоснительно за этим, даже, уходя вчера вечером, на удачу накрыла "круглый" стол, как тогда в счастливую пору в главе 13 она накрывала к завтраку "овальный" стол; кроме неё мог это сделать Алоизий, но его сослали за 105 километр от Москвы в Вятку; а она в главе 30 сама скажет мастеру, что сидела несколько месяцев в тёмной каморке; так как держать её под стражей в заключении лишено смысла, то её посадили здесь под домашний арест, поэтому у неё нет тут одежды),
  
  откуда был изгнан ябедник Алоизий Могарыч. Словом, знакомство с Воландом не принесло ей никакого психического ущерба
  
  (моральный вред от общения с хозяином мог случится у юной девушки, которую насилуют в первый раз, но не у тридцатилетней опытной подставной женщины, чья служебная биография насчитывает 11 лет).
  
  Всё было так, как будто так и должно быть
  
  (естественно с Маргаритой произошло то, что происходило многократно и раньше).
  
  Она пошла в соседнюю комнату, убедилась в том, что мастер спит крепким и спокойным сном, погасила ненужную настольную лампу и сама протянулась под противоположной стеной на диванчике, покрытом старой разорванной простынёй. Через минуту она спала, и никаких снов в то утро она не видела. Молчали комнаты в подвале, молчал весь маленький домишко застройщика, и тихо было в глухом переулке"
  
  (как и тогда в Гефсиманском саду над Иудой гремели соловьиные трели, так и теперь над спящими мастером и Маргаритой поют воробьи).
  
  Но в это время, то есть на рассвете субботы, не спал целый этаж в одном московском учреждений, и окна в нём, выходящие на залитую асфальтом большую площадь
  
  (все читатели, несомненно, понимают, что имеется ввиду Лубянская площадь и находящееся там же здание, в котором сегодня размещается ФСБ Российской Федерации, а раннее находился КГБ, ВЧК, НКВД, ОГПУ),
  
  которую специальные машины, медленно разъезжая с гудением, чистили щётками
  
  (после народных гуляний 1 мая грязно в центре Москвы),
  
  светились полным светом, прорезавшим свет восходящего солнца.
  Весь этаж был занят следствием по делу Воланда, и лампы всю ночь горели
  в десяти кабинетах".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Надо юридически грамотно оформить произвол руководителей страны, чтобы через официальные документы и пропаганду объяснить общественному мнению, то бишь народу, суть произошедших событий. Списав на мистическую шайку гипнотизеров-насильников во главе с Коровьёвым и его сообщником, котом Бегемотом, все бесчинства, следствие должно было выгородить советскую власть от их проделок.
  Все свидетельские показания и документы, где был бы указан Воланд-Сталин, подлежали уничтожению.
  
   Продолжим.
  
  "Собственно говоря, дело стало ясно уже со вчерашнего дня, пятницы, когда пришлось закрыть Варьете вследствие исчезновения его администрации
  
  (Лиходеев выслан Воландом для протрезвления, Римский в субботу утром уже находится под арестом в Москве, Варенуха утром отпущен домой лично Воландом, бухгалтер Ласточкин арестован в пятницу днём, так что никуда не исчезала администрация театра Варьете)
  
  и всяких безобразий, происшедших накануне во время знаменитого сеанса черной магии
  
  (автор вместе со следствием даёт определение событиям, имевшим место в театре, реально это уголовные преступления).
  
  Но дело в том, что всё время и непрерывно поступал в бессонный этаж всё новый и новый материал.
  Теперь следствию по этому странному делу, отдающему совершенно явственной чертовщиной, да еще с примесью каких-то гипнотических фокусов и совершенно отчетливой уголовщины
  
  (вот ещё одно прямое название устроенного Воландом сеанса),
  
  надлежало все разносторонние и путанные события, происшедшие в разных местах Москвы, слепить в единый ком
  
  (М.А.Булгаков подчёркивает, что чекисты не расследуют случившееся хулиганство, а лепят дело в одно целое, как обычно поигрывает словами автор).
  
   Первый, кому пришлось побывать в светящемся электричеством бессонном
  этаже, был Аркадий Аполлонович Семплеяров, председатель акустической комиссии.
  После обеда в пятницу в квартире его, помещающейся в доме у каменного
  моста, раздался звонок, и мужской голос попросил к телефону Аркадия
  Аполлоновича. Подошедшая к телефону супруга Аркадия Аполлоновича ответила
  мрачно, что Аркадий Аполлонович нездоров, лег почивать, и подойти к аппарату
  не может. Однако Аркадию Аполлоновичу подойти к аппарату все-таки пришлось.
  На вопрос о том, откуда спрашивают Аркадия Аполлоновича, голос в телефоне
  очень коротко ответил, откуда
  
  (ясно, что это звонок из правоохранительных органов, но читатели должны помнить, что Семплеяров один из пострадавших во время сеанса граждан, а отнюдь не его организатор или активный участник).
  
  - Сию секунду... сейчас... сию минуту... - пролепетала обычно очень
  надменная супруга
  
  (преступлением её мужа является измена жене, то есть ей, так зачем же ей носится за мужем по квартире, вероятно, совсем другие цели преследует следствие, вызывая давать показания председателя акустической комиссии)
  
  председателя акустической комиссии и как стрела полетела в
  спальню подымать Аркадия Аполлоновича с ложа, на котором тот лежал, испытывая адские терзания при воспоминании о вчерашнем сеансе и ночном скандале, сопровождавшем изгнание из квартиры саратовской его племянницы
  
  (никакого отношения она не имеет к обвинениям в адрес Аркадия Аполлоновича, понятно, что ему инкриминируют сочувствие Жоржу Бенгальскому, выраженное им во время сеанса, и сомнения относительно чистоплотности финансовых экспериментов советской власти).
  
  Правда, не через секунду, но даже и не через минуту, а через четверть
  минуты
  
  (пятнадцать секунд понадобилось ему, чтобы добежать к телефону)
  
  Аркадий Аполлонович в одной туфле на левой ноге, в одном белье, уже был у аппарата, лепеча
  
  (так говорят люди, когда оправдываются, он может "кусать локти" только из-за своей болтливой несдержанности во время сеанса чёрной магии)
  
  в него:
  - Да, это я.... Слушаю, слушаю...
   Супруга его, на эти мгновения забывшая все омерзительные преступления против верности
  
  (её муж теряет работу, над ним нависает угроза ареста за антисоветскую агитацию, а это, для всякого нормального человека, куда как страшнее племянницы),
  
  в которых несчастный Аркадий Аполлонович был уличен, с испуганным лицом высовывалась в дверь коридора, тыкала туфлей в воздух и шептала:
  - Туфлю надень, туфлю... Ноги простудишь
  
  (никакой обиды не видно в действиях его супруги, кроме искренней заботы о своём благоверном супруге),
  
  - на что Аркадий Аполлонович, отмахиваясь от жены босой ногой и делая ей зверские глаза, бормотал в телефон:
  - Да, да, да, как же, я понимаю... Сейчас выезжаю.
  Весь вечер Аркадий Аполлонович провел в том самом этаже, где велось
  следствие
  
  (целое досье завели на него в следственных органах).
  
  Разговор был тягостный, неприятнейший был разговор, ибо пришлось с совершеннейшей откровенностью рассказывать не только об этом паскудном сеансе и драке в ложе, но попутно, что было действительно необходимо
  
  (для чего следствию нужны подробности личной жизни Аркадия Аполлоновича, как не для возможности манипулировать им, по собственному желанию; известная, подлая практика советских правоохранительных органов, всегда упивавшихся своим произволом над невинными слабостями почтенных, но не опасных, людей),
  
  и про Милицу Андреевну Покобатько с Елоховской улицы, и про саратовскую племянницу, и про многое еще, о чем рассказы приносили Аркадию Аполлоновичу невыразимые муки
  
  (эти данные, как нам известно из главы 12, были добыты чекистами оперативным путём, то есть с помощью наблюдения за Семпляровым секретных сотрудников; не достойно мужчине, тем более джентльмену, которым по описанию предстаёт перед нами Аркадий Аполлонович, распространяться в обществе про женщин, что уделили вам своё внимание, более того, навлекать на них уголовное преследование).
  
  Само собой разумеется, что показания Аркадия Аполлоновича, интеллигентного и культурного человека, бывшего свидетелем безобразного сеанса, свидетеля толкового и квалифицированного, который прекрасно описал и самого таинственного мага в маске
  
  (а вот это самый главный криминал, свидетелем которому был Аркадий Аполлонович, только наличие маски на лице Воланда-Сталина спасает Семплеярова и остальных несчастных зрителей сеанса от более сурового возмездия),
  
  и двух его негодяев-помощников, который прекрасно запомнил, что фамилия мага именно Воланд
  
  (автор указывает то, что должен забыть Семплеяров),
  
  - значительно подвинули следствие вперед. Сопоставление же показаний Аркадия Аполлоновича с показаниями других, в числе которых были некоторые дамы, пострадавшие после сеанса (та, в фиолетовом белье, поразившая Римского, и, увы, многие другие), и курьер Карпов, который был посылаем в квартиру N 50 на Садовую улицу, - собственно, сразу установило то место, где надлежит искать виновника всех этих приключений".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Из предыдущего текста следует, что Аркадий Аполлонович Семплеяров, дама в фиолетовом белье и курьер Карпов побывали в "нехорошей" квартире.
  Следовательно, Аркадия Аполлоновича туда водили после сеанса на допрос, другого смысла заходить в квартиру у него нет.
  Раздетую даму, по всей вероятности особу очень привлекательную, затащили туда насильно, чтобы продолжить сексуальные упражнения с нею в комфортных условиях.
  Ну, а курьер был по служебной необходимости и по поручению Ивана Савельевича Варенухи в главе 10 в поисках пропавшего Степана Богдановича Лиходеева.
  
   Продолжим.
  
  "В квартире N 50 побывали, и не раз, и не только осматривали ее чрезвычайно тщательно, но и выстукивали стены в ней, осматривали каминные дымоходы, искали тайников
  
  (отчёты о скрупулёзной своей работе чекисты могли писать вдохновенно, тем более о той работе, что заведомо никем проверяться не будет, ведь найти следы Воланда себе дороже любому чекисту).
  
  Однако все эти мероприятия никакого результата не дали, и ни в один из приездов в квартиру в ней никого обнаружить не удалось
  
  (кто бы посмел раскрыть, якобы инкогнито, обретающихся в квартире руководителей советского государства),
  
  хотя и совершенно понятно было, что в квартире кто-то есть
  
  (в конце главы с придыханием, восхищённо будут отзываться рядовые чекисты о методах конспирации своего начальства),
  
  несмотря на то, что все лица, которым так или иначе надлежало ведать вопросами о прибывающих в Москву иностранных артистах, решительно и категорически утверждали, что никакого черного мага Воланда в Москве нет и быть не может
  
  (естественно, что в атеистической стране никому и в голову не придёт приглашать чёрных магов на гастроли, кроме самих вождей, а иностранному бюро, куда намедни обращались Иван Савельевич Варенуха и Никанор Иванович Босой, наводя справки о Воланде, уже приказано обнародовать целесообразное моменту отсутствие мага в Москве).
  
  Решительно нигде он не зарегистрировался при приезде, никому не
  предъявлял своего паспорта или иных каких-либо бумаг, контрактов и
  договоров, и никто о нем ничего не слыхал! Заведующий программным отделением
  зрелищной комиссии Китайцев клялся и божился
  
  (вероятно не зря сидел в его кабинете в его костюме маленький кот Бегемот, подписывая за него документы, хорошо всё усвоил Прохор Петрович, уже бывший председатель комиссии; но следует признать, что он легко отделался в сравнении со многими),
  
  что никакой программы представления никакого Воланда пропавший Степа Лиходеев ему на утверждение не присылал и ничего о приезде такого Воланда Китайцеву не телефонировал.
  Так что ему, Китайцеву, совершенно непонятно и неизвестно, каким образом в
  Варьете Степа мог допустить подобный сеанс. Когда же говорили, что Аркадий Аполлонович своими глазами видел этого мага на сеансе, Китайцев только разводил руками и поднимал глаза к небу
  
  (снова М.А.Булгаков включает мистическую версию о страшной силы гипнотизёрах, согласно "легенде" чекистов придуманной для прикрытия своего начальства).
  
  И уж по глазам Китайцева можно было видеть и смело сказать, что он чист, как хрусталь.
  Тот самый Прохор Петрович, председатель главной зрелищной комиссии...
  
  (на всякий случай упоминает прежнюю его служебную должность автор; теперь он лишь заведующий программным отделением Зрелищной комиссии; как всегда улыбается, прикалываясь над совковыми названиями, М.А.Булгаков; трудно представить, что за программное отделение может быть у Зрелищной комиссии).
  
  Кстати: он вернулся в свой костюм немедленно после того, как милиция вошла в его кабинет
  
  (никуда кабинет Китайцев не покидал, Бегемот раздел его догола и сам напялил костюм, в силу того, что кот был мал ростом его было не видно в больших размеров одежде),
  
   к исступленной радости Анны Ричардовны и к великому недоумению зря потревоженной милиции
  
  (кот Бегемот или Н.И.Ежов вызвал милицию в качестве чертей, чтобы они разобрались с Прохором Петровичем).
  
  Еще кстати: вернувшись на свое место, в свой серый полосатый костюм, Прохор Петрович совершенно одобрил все резолюции, которые костюм наложил во время его кратковременного отсутствия
  
  (попробовал бы он их не одобрить, видимо тогда он тоже поехал бы куда-нибудь за Брянск, так автор называет ссыльные работы в лагерях для заключённых).
  
  ...так вот, тот самый Прохор Петрович решительнейшим образом ничего не
  знал ни о каком Воланде.
  Выходило что-то, воля ваша, несусветное: тысячи зрителей, весь состав
  Варьете, наконец, Семплеяров Аркадий Аполлонович
  
  (автор опять фиксирует внимание читателей на основной провинности будущего ссыльного в город Брянск),
  
  наиобразованнейший человек, видели этого мага, равно как и треклятых его ассистентов, а между тем нигде его найти никакой возможности нету. Что же, позвольте вас спросить: он провалился, что ли, сквозь землю тотчас после своего отвратительного сеанса или же, как утверждают некоторые, вовсе не приезжал в Москву?
  
  (не может приехать в Москву человек, что живёт в ней)
  
  Но если допустить первое, то несомненно, что, проваливаясь, он прихватил с собой всю головку
  
  (выяснится быстро, что все руководители театра Варьете задержаны правоохранительными органами и никуда не пропадала)
  
  администрации Варьете, а если второе, то не выходит ли, что сама администрация злосчастного театра, учинив предварительно какую-то пакость (вспомните только разбитое окно в кабинете и поведение Тузабубен!)
  
  (окно била Гелла, а собака, почуяв хозяев, ползала по полу кабинета Римского),
  
  бесследно скрылась из Москвы.
  Надо отдать справедливость тому, кто возглавлял следствие. Пропавшего
  Римского разыскали с изумляющей быстротой. Стоило только сопоставить
  поведение Тузабубен у таксомоторной стоянки возле кинематографа
  
  (на такси человек может выехать куда угодно, а отнюдь не только в Ленинград, ведь он не Евгений Лукашин из фильма Эльдара Рязанова "Ирония судьбы", и ему не надо жениться)
  
  с некоторыми датами времени, вроде того, когда кончился сеанс и когда именно мог исчезнуть Римский, чтобы немедленно дать телеграмму в Ленинград. Через час пришел ответ (к вечеру пятницы)
  
  (автор подчёркивает, что это было ещё вчера, что никаких длительных поисков для его поимки не понадобилось),
  
  что Римский обнаружен в номере четыреста двенадцатом гостиницы "Астория", в четвертом этаже, рядом с номером, где остановился заведующий репертуаром одного из московских театров
  
  (указание на того, кто сообщил о его местопребывании чекистам),
  
  гастролировавших в то время в Ленинграде, в том самом номере, где, как известно, серо-голубая мебель с золотом и прекрасное ванное отделение"
  
  (во всех советских гостиницах, тогда они все были государственными, были установлены прослушивающие устройства, в романе они обозначаются, как умывальные приспособления; посредством этих аппаратов был и вычислен точный номер, в котором остановился Григорий Данилович Римский).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Решительно невозможно представить, как мог, незамеченным никакими официальными органами, провести свой сеанс в театре иностранный профессор. В таком тотально контролируемом государстве, как СССР, это не могло быть по определению.
  Для М.А.Булгакова было очень нужно сатирически смешно изобразить безобразные, уголовные действия советской власти, тем самым как бы оправдывая, обеляя прошлые мероприятия чекистов по изъятию ценностей у населения, превращая их в глазах людей в нечто вроде юмористического фарса.
  Такое отображение преступлений большевиков должно было способствовать прижизненной публикации романа.
  
   Продолжим.
  
  "Обнаруженный прячущимся в платяном шкафу четыреста двенадцатого номера
  "Астории" Римский был немедленно арестован и допрошен в Ленинграде же. После
  чего в Москву пришла телеграмма, извещающая о том, что финдиректор Варьете
  оказался в состоянии невменяемости, что на вопросы он путных ответов не дает
  или не желает давать
  
  (М.А.Булгаков конкретно называет причину, из-за которой будет репрессирован Григорий Данилович; он подвергнут пристрастному допросу и ссылке в Замоскворечье за отказ давать лживые показания по поводу присутствия на сеансе Воланда и страшной силы шайки гипнотизёров)
  
  и просит только об одном, чтобы его спрятали в бронированную камеру
  
  (в стране, где попасть в застенки проще простого, незачем упрашивать власть посадить себя - это происходит само собой; следователи так объяснят в результате проведённого следствия "добровольное", по протоколу, задержание администрации театра Варьете, не найдя других поводов заключить их под арест)
  
  и приставили к нему вооруженную охрану. Из Москвы телеграммой было приказано Римского под охраной доставить в Москву, вследствие чего Римский в пятницу вечером и выехал под такой охраной с вечерним поездом.
  К вечеру же пятницы нашли и след Лиходеева. Во все города были разосланы телеграммы с запросами о Лиходееве, и из Ялты был получен ответ, что Лиходеев был в Ялте, но вылетел на аэроплане в Москву
  
  (всё же, несмотря на сопротивление Азазелло и кота Бегемота, в показаниях Варенухи и Римского прозвучали и были, видимо, внесены в протокол следствия, телеграммы, полученные ими от Лиходеева, якобы из Ялты; в итоге, Степан Богданович будет переведён на другую ответственную работу).
  
  Единственно, чей след не удалось поймать, это след Варенухи. Известный всей решительно Москве знаменитый театральный администратор канул как в воду
  
  (всю пятницу Ивана Савельевича, как человека хамоватого и лживого по природе, то есть подходящего для службы в НКВД, вербует в чекисты Гелла).
  
  Тем временем пришлось возиться с происшествиями и в других местах Москвы, вне театра Варьете. Пришлось разъяснять необыкновенный случай
  
  (чудом автор называет самый ординарный случай дачи согласованных, лживых показаний)
  
  с поющими "Славное море" служащими (кстати: профессору Стравинскому удалось их привести в порядок в течение двух часов времени путем каких-то впрыскиваний под кожу)
  
  (известно, что такими методами можно лечить сыпь на коже, но никак не психические заболевания и отклонения, служащим сделали лёгкое физическое внушение),
  
  с лицами, предъявлявшими другим лицам или учреждениям под видом денег черт знает что, а также с лицами, пострадавшими от таких предъявлений
  
  (червонцы, разбрасываемые во время сеанса Коровьёвым, принимаемые самим Воландом, как платёжное средство от буфетчика, официально объявляются следователями фальшивыми; впрочем Жорж Бенгальский говорил об этом уже во время выступления мага, за что и был тогда сурово наказан).
  
  Как само собой понятно, самым скандальным и неразрешимым из всех этих случаев был случай похищения головы покойного литератора Берлиоза прямо из гроба в Грибоедовском зале, произведенного среди бела дня
  
  (но ни на какие мистические чудеса гипнотизёров и магов не списать ангажированным сотрудникам прокуратуры кощунственную конфискацию натуральной головы покойника котом Бегемотом или Н.И.Ежовым, наркомом внутренних дел СССР).
  
  Двенадцать человек осуществляли следствие, собирая, как на спицу, окаянные петли этого сложного дела, разбросавшиеся по всей Москве
  
  (числом двенадцать литераторов ждут М.А.Берлиоза собравшись на заседание Массолита, их тайную вечерю, теперь двенадцать следователей пишут выдуманную советской властью, насквозь лживую, историю России; у всякой веры свои апостолы, так утверждает писатель и философ М.А.Булгаков).
  
  Один из следователей прибыл в клинику профессора Стравинского и первым долгом попросил предъявить ему список тех лиц, которые поступили в клинику течение последних трех дней. Таким образом, были обнаружены Никанор Иванович Босой и несчастный конферансье, которому отрывали голову
  
  (естественно, что автор отвлекает внимание читателей, их обоих развозили на служебных машинах, совершенно официально, зачем было их искать?).
  
  Ими, впрочем, занимались мало. Теперь уж легко было установить, что эти двое стали жертвами
  
  (называя их совершенно однозначно пострадавшими от действий Коровьёва и его подручных, автор показывает читателям, что тем не менее каждый из них был в будущем осуждён; на пятнадцать лет Жорж Бенгальский и на неопределённый в романе срок Никанор Иванович)
  
  одной и той же шайки, возглавляемой этим таинственным магом. Но вот Иван Николаевич Бездомный следователя заинтересовал чрезвычайно.
  Дверь Иванушкиной комнаты N 117 отворилась под вечер пятницы, и в комнату вошел молодой, круглолицый, спокойный и мягкий в обращении человек
  
  (быть может, знатоки известных в те годы персон из среды юристов назовут фамилию прототипа этого персонажа, мне представляется возможным, что М.А.Булгаков здесь имел ввиду первого заместителя председателя ОГПУ Ф.Э.Дзержинского при его жизни В.Р.Менжинского, впоследствии назначенным главой ОГПУ СССР),
  
  совсем непохожий на следователя, и, тем не менее, один из лучших следователей Москвы. Он увидел лежащего на кровати, побледневшего и осунувшегося молодого человека, с глазами, в которых читалось отсутствие интереса к происходящему вокруг, с глазами, то обращающимися куда-то вдаль, поверх окружающего, то внутрь самого молодого человека.
  Следователь ласково представился и сказал, что зашел к Ивану Николаевичу потолковать о позавчерашних происшествиях на Патриарших прудах.
  О, как торжествовал бы Иван, если бы следователь явился к нему пораньше, хотя бы, скажем, в ночь на четверг
  
  (если бы так произошло и поэт дал бы официальные показания с обвинениями в адрес Воланда, то его судьба была бы решена иначе и очень печально),
  
  когда Иван буйно и страстно добивался того, чтобы выслушали его рассказ о Патриарших прудах. Теперь сбылось его мечтание помочь поймать консультанта, ему не нужно было ни за кем уже бегать, к нему самому пришли именно затем, чтобы выслушать его повесть о том, что произошло в среду вечером
  
  (М.А.Булгаков называет точные сроки происходящих в романе с Иваном Николаевичем событий, в среду вечером убили М.А.Берлиоза, в четверг поэта посещает доктор Стравинский, рассказывая ему, что и как говорить, в ночь с четверга на пятницу Бездомному подсылают мастера, который раскрывает ему глаза на реальную действительность, теперь, в предпраздничную пятницу 30 апреля 1926 года, к нему приходит следователь; но годы, как это происходит во всём тексте романа, перепутаны).
  
  Но, увы, Иванушка совершенно изменился за то время, что прошло с момента гибели Берлиоза. Он был готов охотно и вежливо отвечать на все вопросы следователя, но равнодушие чувствовалось и во взгляде Ивана, и в его интонациях. Поэта больше не трогала судьба Берлиоза
  
  (просто Иванушке стало понятно, кто и за что расправился с Михаилом Александровичем).
  
  Перед приходом следователя Иванушка дремал лежа, и перед ним проходили некоторые видения. Так, он видел город странный, непонятный, несуществующий, с глыбами мрамора, источенными колоннадами, со сверкающими на солнце крышами, с черной мрачной и безжалостной башней Антония, со дворцом на западном холме, погруженным до крыш почти в тропическую зелень сада, с бронзовыми, горящими в закате статуями над этой зеленью, он видел идущие под стенами древнего города римские, закованные в броню, кентурии.
  В дремоте перед Иваном являлся неподвижный в кресле человек, бритый, с издерганным желтым лицом, человек в белой мантии с красной подбивкой, ненавистно глядящий в пышный и чужой сад. Видел Иван и безлесый желтый холм с опустевшими столбами с перекладинами".
  
   Необходимое дополнение.
  
   Торжественно встаёт перед его внутренним взором великий город, возведённый на Неве царём Петром Первым. С величием архитектурных памятников, со Смольным, с Исаакиевским собором, со множеством изваяний и шествующим в строгом парадном марше по Дворцовой площади Преображенским полком.
  И является к нему в видениях образ царя Николая Второго в роскошных праздничных одеяниях Императора Всея Руси, ожидающего своей казни на священном холме великомученика.
  
   Продолжим.
  
  "А происшедшее на Патриарших прудах поэта Ивана Бездомного более не интересовало
  
  (в убийстве Михаила Александровича Берлиоза, как в рукописи мастера, всё ясно, или, со слов кота Бегемота: "Совершенно ясно, теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь").
  
  - Скажите, Иван Николаевич, а вы-то сами как далеко были от турникета,
  когда Берлиоз свалился под трамвай?
  
  (поэт действительно оставался сидеть на скамейке вдалеке от турникета, потому что Воланд, находясь рядом с ним, кричал, собирая руки рупором вдогонку литератору; но редактора под трамвай свалил Коровьёв, следователь провоцирует Ивана на возмущение)
  
  Чуть заметная равнодушная усмешка почему-то тронула губы Ивана
  
  (поэт понимает, что его проверяют на то будет ли он обвинять регента в убийстве или нет),
  
  и он ответил:
  - Я был далеко
  
  (это чистая правда).
  
  - А этот клетчатый был возле самого турникета?
  - Нет, он сидел на скамеечке невдалеке
  
  (вот это, как нам хорошо известно, ложь, Иван Николаевич своими показаниями делает себя второстепенным свидетелем).
  
  - Вы хорошо помните, что он не подходил к турникету в тот момент, когда Берлиоз упал?
  
  (он подходил, в главе 3, как раз в этот момент он наотмашь махал своим картузиком)
  
  - Помню. Не подходил. Он развалившись сидел
  
  (это, безусловно, ложь).
  
  Эти вопросы были последними вопросами следователя. После них он встал, протянул руку Иванушке, пожелал скорее поправиться и выразил надежду, что вскорости вновь будет читать его стихи
  
  (юрист напоследок проясняет для заключительного протокола, как усвоил он своё обязательство больше не заниматься поэтической или исследовательской деятельностью).
  
  - Нет, - тихо ответил Иван, - я больше стихов писать не буду
  
  (хорошо вбито в его мозги, что теперь можно ему делать, а что нельзя).
  
  Следователь вежливо усмехнулся
  
  (вежливо улыбаются, усмехаются оскорбительно над сломленным человеком),
  
  позволил себе выразить уверенность в том, что поэт сейчас в состоянии некоторой депрессии, но что скоро это пройдет.
  - Нет, - отозвался Иван, глядя не на следователя, а вдаль, на гаснущий небосклон, - это у меня никогда не пройдет. Стихи, которые я писал, - плохие стихи, и я теперь это понял"
  
  (речь идёт о той самой антирелигиозной поэме об Иисусе Христе, что заказывал редактор поэту, и которую так живо они обсуждали в главе 1).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Возможно, используя метафору о "нехорошей квартире" и её бесконечную протяженность в пространстве, М.А.Булгаков описывает нелегальные, подпольные явки НКВД, которые существовали повсеместно и использовались органами в различных целях.
  Во-первых, ради внушения инструкций по поведению неподготовленным людям при их вербовке в секретные сотрудники.
  Во-вторых, ради объяснения простым гражданам правил поведения, при визитах к высокопоставленным чиновникам советской власти.
  В-третьих, ради моральной подготовки артистов и, чаще всего, артисток, вызываемых властью срочно ради персонального обслуживания, для всяческих развлечений и распутства.
  Мало ли ещё для чего могли быть надобны подобные квартиры. Думаю, проще всего это можно уточнить у какого-нибудь действующего офицера ФСБ России.
  
   Продолжение.
  
  "Следователь ушел от Иванушки, получив весьма важный материал
  
  (никакого материала Иван ему не дал, что за важность может быть в утверждении, что он был далеко и ничего не видел; а ведь он фактически единственный реальный, то есть самый главный, свидетель преступления, присутствовавший на месте и сам принимавший участие в предшествовавшей беседе).
  
  Идя по нитке событий с конца к началу, наконец, удалось добраться до того истока, от которого пошли все события. Следователь не сомневался в том, что эти события начались с убийства
  
  (вот в этом даже у следствия нет сомнений, в Эпилоге автор для убедительности повторит, что произошло именно убийство)
  
  на Патриарших. Конечно, ни Иванушка, ни этот клетчатый не толкали под трамвай несчастного председателя Массолита, физически, так сказать, его падению под колеса не способствовал никто
  
  (это неправда, но нет никого, кто бы подтвердил обратное).
  
  Но следователь был уверен в том, что Берлиоз бросился под трамвай (или свалился под него), будучи загипнотизированным
  
  (следственный механизм при советской власти устроен так, что даже в случае очевидного преступления, устраивающего саму власть, ему нужно прибегать ко лжи, чтобы, в конце концов, объявить виновными во всём произошедшем Коровьёва и кота Бегемота, следствие выдумывает мистическую версию о страшной силы гипнотизёрах).
  
  Да, материалу было уже много, и было известно уже, кого и где ловить. Да дело-то в том, что поймать-то никаким образом нельзя было. В трижды проклятой квартире N 50, несомненно, надо повторить, кто-то был. По временам эта квартира отвечала то трескучим
  
  (голос Коровьёва),
  
  то гнусавым
  
  (Азазелло)
  
  голосом на телефонные звонки, иногда в квартире открывали окно, более того, из нее слышались звуки патефона. А между тем всякий раз, как в нее направлялись, решительно никого в ней не оказывалось
  
  (никак нельзя обнаружить тех, кого вам приказано не обнаруживать, и тут нет никакой мистики).
  
  А были там уже не раз, и в разное время суток. И мало этого, по квартире проходили с сетью, проверяя все углы. Квартира была давно уже под подозрением. Охраняли не только тот путь, что вел во двор через подворотню, но и черный ход; мало этого, на крыше у дымовых труб была поставлена охрана
  
  (карикатурное описание службы безопасности при высшей власти в СССР, но чем отличается она от современной охраны президента Российской Федерации?).
  
  Да, квартира ?50 пошаливала, а поделать с этим ничего нельзя было
  
  (в стране, когда шалит высшая верховная власть, поделать действительно ничего нельзя).
  
  Так дело тянулось до полуночи с пятницы на субботу, когда барон Майгель, одетый в вечернее платье и лакированные туфли, торжественно проследовал в квартиру ?50 в качестве гостя. Слышно было, как барона впустили в квартиру, ровно через десять минут после этого, без всяких звонков, квартиру посетили, но не только хозяев в ней не нашли, а, что было уж совсем диковинно, не обнаружили в ней и признаков барона Майгеля
  
  (барон сверхсекретный служащий Воланда, попав на личный приём к нему, он также, как и они подпадает под приказ о неприкосновенности, следовательно становится невидимым для правоохранительных органов, то есть вне законов).
  
  Так вот, как и было сказано, дело тянулось таким образом до субботнего рассвета. Тут прибавились новые и очень интересные данные. На московском аэродроме совершил посадку шестиместный пассажирский самолет, прилетевший из Крыма
  
  (вероятно, доложил всё-таки предприимчивый Иван Савельевич о проделках Лиходеева начальству и доставил до назначения телеграммы, якобы посланные из Ялты).
  
  Среди других пассажиров из него высадился один очень странный пассажир. Это был молодой гражданин, дико заросший щетиною, дня три не мывшийся
  
  (указан точный срок нашего наблюдения за ним, с вечера среды, когда он напивался на даче с Хустовым и неразъяснённой дамой, служащей на радио, до субботнего утра, прошло ровно три дня; ведь ничего необычного в том, что люди не моются три дня по сути нет, в России так ведут себя практически все люди),
  
  с воспаленными и испуганными глазами, без багажа и одетый несколько причудливо. Гражданин был в папахе, в бурке поверх ночной сорочки и синих ночных кожаных новеньких, только что купленных туфлях
  
  (одели, во что смогли, для правдоподобия, оперативники своего коллегу; особенно интересно, где они раздобыли синие туфли, может быть это калоши, но они резиновые, что еще можно назвать "ночными туфлями"?)
  
  Лишь только он отделился от лесенки, по которой спускались из кабины самолета, к нему подошли. Этого гражданина уже ждали, и через некоторое время незабвенный директор Варьете, Степан Богданович Лиходеев, предстал перед следствием. Он подсыпал новых данных. Теперь стало ясно, что Воланд проник в Варьете под видом артиста, загипнотизировав Степу Лиходеева, а затем ухитрился выбросить этого же Степу вон из Москвы за бог знает какое количество километров
  
  (всю эту, путём сложных умозаключений просчитанную следователями НКВД, афёру придумал в своём похмельном бреду Степан Богданович Лиходеев, как ему в тот момент показалось это была удачная выдумка в струе вымысла Воланда о сеансе чёрной магии и её разоблачении, говорящая о великих возможностях хозяина, в главе 10 он послал телеграмму в адрес администрации театра Варьете:
  
  "Умоляю верить брошен Ялту гипнозом Воланда молнируйте угрозыску подтверждение личности Лиходеев").
  
  Материалу, таким образом, прибавилось, но легче от этого не стало, а, пожалуй, стало даже чуть-чуть потяжелее, ибо очевидным становилось, что овладеть такой личностью, которая проделывает штуки вроде той, жертвой которой стал Степан Богданович, будет не так-то легко
  
  (очевидно, что если следствие допускает реальную возможность подобных проделок, то оно должно иметь для этого серьёзные основания, ведь Римскому ещё в главе 10 было ясно, что "никакого такого гипноза, чтобы швырнуть человека за тысячу километров, на свете нет!";
  
  следовательно юристы специально мистифицируют произошедшие события, придавая им мистическое значение, такое ясное и понятное языческой черни, чья жизнь и по сей день полна суеверий и другой брехни о чудесах).
  
  Между прочим, Лиходеев, по собственной его просьбе, был заключен в надежную камеру
  
  (вся администрация театра добровольно, подчёркнуто автором романа, просится в тюрьму, понятно, что в СССР попасть в заключение проще простого, но никто этого сам не захочет),
  
  и перед следствием предстал Варенуха, только что арестованный на своей квартире, в которую он вернулся после безвестного
  
  (автор вводит читателя в заблуждение)
  
  отсутствия в течение почти двух суток.
  Несмотря на данное Азазелло обещание больше не лгать, администратор начал именно со лжи. Хотя, впрочем, за это очень строго его судить нельзя. Ведь Азазелло запретил ему лгать и хамить по телефону
  
  (все показания Варенухи продиктованы как раз Азазелло и по его требованию, это значит запрет состоит в том, что обманывать можно всех, кроме него),
  
  а в данном случае администратор разговаривал без содействия этого аппарата. Блуждая глазами, Иван Савельевич заявлял, что днем в четверг он у себя в кабинете в Варьете в одиночку напился пьяным, после чего куда-то пошел, а куда - не помнит, где-то еще пил старку, а где - не помнит, где-то валялся под забором, а где - не помнит опять-таки
  
  (Иван Савельевич днём в четверг совершенно трезвый бежал относить телеграммы в милицию, чтобы те приняли меры по отношению к их распоясавшемуся от беспробудного пьянства директору; в пути его перехватили кот Бегемот и Азазелло, которые передали его в руки Геллы, то есть фактически Варенуха всё время до утра субботы был под арестом).
  
  Лишь после того, как администратору сказали, что он своим поведением, глупым и безрассудным, мешает следствию по важному делу и за это, конечно, будет отвечать
  
  (множество свидетелей видели его трезвым в четверг, также пакет с телеграммами уже попал по назначению, для Азазелло они опасности не представляют, а кота губят, ведь он участник шайки гипнотизёров),
  
  Варенуха разрыдался и зашептал дрожащим голосом и озираясь, что он врет исключительно из страха, опасаясь мести Воландовской шайки, в руках которой он уже побывал, и что он просит, молит, жаждет быть запертым в бронированную камеру
  (трудно понять даже мне, человеку со стороны, спустя много лет, хитросплетения интриг этой шайки, но я постарался объяснить всё, как это мне удалось судить читателю).
  
  - Тьфу ты черт! Вот далась им эта бронированная камера, - проворчал один из ведущих следствие
  
  (добровольное заточение трёх руководителей театра Варьете в камеру, это только повод содержать их под арестом, другой вины у них нет, потому что они тоже только пострадавшие люди от действий страшной силы гипнотизёров).
  
  - Их сильно напугали эти негодяи, - сказал тот следователь, что побывал у Иванушки.
  Варенуху успокоили, как умели, сказали, что охранят его и без всякой камеры
  
  (Ивана Савельевича выпустил личным распоряжением Воланд-Сталин, кто бы посмел вновь его посадить нарушил бы его приказ, что немыслимо),
  
  и тут же выяснилось, что никакой старки он под забором не пил, а что били его двое
  
  (в чём, собственно, и греха-то при советской власти никакого нет, рукоприкладство в те годы самое распространённое явление),
  
  один клыкастый и рыжий, а другой толстяк...
  - Ах, похожий на кота?
  - Да, да, да, - шептал, замирая от страху и ежесекундно оглядываясь, администратор и выкладывал дальнейшие подробности того, как он просуществовал около двух дней в квартире N 50 в качестве вампира-наводчика
  
  (это снова подтверждение теории следователей о мистике и гипнозе, что, с их точки зрения, одно и то же),
  
  едва не ставшего причиною гибели финдиректора Римского...
  
  (администратор сделал всё от него зависящее, чтобы Григорий Данилович смог сбежать от преследования).
  
  В это время вводили Римского, привезенного в Ленинградском поезде. Однако этот трясущийся от страху, психически расстроенный седой старик
  
  (видимо, он был допрошен с пристрастием сотрудниками НКВД в Ленинграде; сомнительно, что его скорые перемещения из Москвы в Ленинград или мистика и гипноз, в который, как известно читателям из главы 10, он не верил, могли за столь малый срок привести его внешность к таким серьёзным изменениям),
  
  в котором очень трудно было узнать прежнего финдиректора, ни за что не хотел говорить правду и оказался в этом смысле очень упорен. Римский утверждал, что никакой Геллы в окне у себя в кабинете ночью он не видел, равно как и Варенухи, а просто ему сделалось дурно и в беспамятстве он уехал в Ленинград
  
  (в отличие от большинства персонажей романа, Григорий Данилович оказался едва ли не единственным подследственным человеком, которого не удалось ни прогнуть, ни сломать чекистам, он, не чувствуя за собой никакой вины, полностью отказался давать показания и, тем более, подписывать лживый, порочащий других людей протокол).
  
  Нечего и говорить, что свои показания больной финдиректор закончил просьбой о заключении его в бронированную камеру"
  
  (в связи с полным отсутствием в действиях Римского состава преступления, под стражей его можно было задержать только по собственному желанию; это заключение в Эпилоге закончится так: "после клиники и Кисловодска старенький-престаренький, с трясущейся головой, финдиректор", не найдя сил самостоятельно дойти до театра, отправится помирать в ссылку в Замоскворечье, потому что служить описанный человек уже никак не в состоянии; мужественен и тверд был старый интеллигент, не приучен он сдавать ни своих, ни чужих, старомоден он и не современен).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Выдуманное автором безудержное желание администрации театра Варьете быть запертыми в бронированную камеру, есть просто приписанный им следователями ужас, вызванный инстинктом самосохранения, от влияния страшной силы гипнотизёров во главе с Коровьёвым.
  В действительности для юристов был нужен только повод для содержания их под арестом. Другой причины, кроме добровольной просьбы поместить их в камеру, у чекистов не нашлось.
  Представить себе, что при советской власти было что-то ужаснее застенков НКВД, попросту невозможно.
  Степан Богданович Лиходеев после медвытрезвителя перейдёт на другую ответственную работу.
  Иван Савельевич Варенуха не будет задерживаться вообще.
  Григорий Данилович Римский больше уже не освободится никогда.
  
   Продолжим.
  
  "Аннушка была арестована в то время, когда производила попытку вручить кассирше в универмаге на Арбате десятидолларовую бумажку
  
  (понятно, что советский человек не понесёт валюту в универмаг, по существовавшей тогда статье уголовного кодекса за мелкие махинации с иностранными деньгами "светило" от 3-х до 8 лет лагерей, о изъятии валюты у граждан трубят все средства массовой информации; Аннушку, не долго думая на всякий случай, ложно обвиняют, чтобы был повод ей пригрозить во время допроса).
  
  Рассказ Аннушки о вылетающих из окна дома на Садовой людях и о подковке, которую Аннушка
  
  (суеверные глупости, которыми наполнена речь Аннушки, игнорируются следователями; в её устах никому неинтересна мистическая белиберда; она не подобающий случаю, свидетель происшествия),
  
  по ее словам, подняла для того, чтобы предъявить в милицию, был выслушан внимательно.
  - Подковка действительно была золотая с бриллиантами? - спрашивали Аннушку.
  - Мне ли бриллиантов не знать, - отвечала Аннушка.
  - Но дал-то он вам червонцы, как вы говорите?
  - Мне ли червонцев не знать, - отвечала Аннушка
  
  (М.А.Булгаков ясно даёт понять читателям, что она замечательно разбирается и в драгоценностях и в валюте; в те революционные годы по России имели хождение многие виды денег; для такой ушлой пройдохи, как Аннушка, жизненно важно разбираться в материальных ценностях).
  
  - Ну, а когда же они в доллары-то превратились?
  - Ничего не знаю, какие такие доллары, и не видела я никаких долларов, - визгливо отвечала Аннушка, - мы в своем праве!
  
  (нутром чуя "подставу", простые российские граждане, в том числе и Никанор Иванович Босой, всеми силами отрекутся от всяких валютных махинаций, как бы не изощрялись следователи)
  
  Нам дали награду
  
  (она ссылается на вновь назначенного руководителя НКВД, что в корне меняет поведение юристов),
  
  мы на нее ситец покупаем... - и тут понесла околесину о том, что она не отвечает за домоуправление, которое завело на пятом этаже нечистую силу, от которой житья нету
  
  (причина всех бед, по мнению суеверной тётки - это мистика, но награду от этой нечистой силы она принимает и даже точно знает, что в рублях).
  
  Тут следователь замахал на Аннушку пером, потому что она порядком всем надоела, и написал ей пропуск вон на зеленой бумажке, после чего, к общему удовольствию, Аннушка исчезла из здания
  
  (вознаграждение от Азазелло снимает все подозрения с неё, Аннушка свой человек, и даже к Бегемоту она не имеет отношения).
  
  Потом вереницей пошел целый ряд людей, и в числе их - Николай Иванович, только что арестованный исключительно по глупости своей ревнивой супруги, давшей знать в милицию под утро о том, что ее муж пропал. Николай Иванович не очень удивил следствие, выложив на стол шутовское удостоверение о том, что он провел время на балу у сатаны. В своих рассказах, как он возил по воздуху на себе голую домработницу Маргариты Николаевны куда-то ко всем чертям на реку купаться и о предшествующем этому появлении в окне обнаженной Маргариты Николаевны, Николай Иванович несколько отступил от истины. Так, например, он не счел нужным упомянуть о том, что он явился в спальню с выброшенной сорочкой в руках и что называл Наташу Венерой. По его словам выходило, что Наташа вылетела из окна, оседлала его и повлекла вон из Москвы...
  
  (совершенно беспощаден в изображении Николая Ивановича, а точнее в карикатуре на образ Н.И.Бухарина, М.А.Булгаков; его жена по поводу его любовных похождений бежит сообщать в милицию; он сам готов сознаваться и каяться в чём угодно; нет, на мой взгляд, в романе более мерзкого и отвратительного персонажа; даже Коровьёв с котом Бегемотом в поведении менее тошнотворны).
  
  - Повинуясь насилию, вынужден был подчиниться, - рассказывал Николай Иванович и закончил свои россказни просьбой ни словом не сообщать об этом его супруге. Что и было ему обещано
  
  (разве есть разница для ревнивого человека в том, что знает он или нет о проделках своего партнёра?).
  
  Показание Николая Ивановича дало возможность установить, что Маргарита Николаевна, а равно также и ее домработница Наташа исчезли без всякого следа. Были приняты меры к тому, чтобы их разыскать
  
  (спальню Воланда покидают через окно изгоняемые: Алоизий Могарыч, Николай Иванович, Иван Савельевич Варенуха; бредут через дверь ненужные и отработавшие своё на советскую власть: мастер и Маргарита Николаевна; остаются там только молодые Фрида, юная Маргарита и Наташа; последним ещё предстоит донести свой крест).
  
  Так не прекращающимся ни на секунду следствием и ознаменовалось утро субботнего дня. В городе в это время возникали и расплывались совершенно невозможные слухи
  
  (ещё со времён революции у Афрания-Воланда-Сталина есть опыт распространения ложной информации, тогда в народе были пущены рассказы о самоубийстве Иуды),
  
  в которых крошечная доля правды была изукрашена пышнейшим враньем. Говорили о том, что был сеанс в Варьете, после коего все две тысячи зрителей выскочили на улицу в чем мать родила
  
  (опускается в истории со зрителями то, что их раздели во время сеанса сотрудники НКВ;, как читатели помнят, что и во время представления и после везде присутствовала и принимала активное участие милиция),
  
  что накрыли типографию фальшивых бумажек волшебного типа на Садовой улице
  
  (эмиссии денежных знаков в СССР якобы производили какие-то частные лица, а не сама советская власть; опять аналогия с нашим временем, как в недоступных горах Чечни оборудуются современные типографии, где печатаются американские доллары со всеми степенями защиты; мне представляется очевидным, что это промысел сотрудников ВЧК, ОГПУ, НКВД, КГБ и ФСБ, бывших и действующих),
  
  что какая-то шайка украла пятерых заведующих в секторе развлечений
  
  (читателям известно, что в главе 17 на трёх грузовиках вывезли служащих городского филиала Комиссии зрелищ и увеселений в клинику Стравинского, где им сделали чудодейственное впрыскивание),
  
  но что милиция их сейчас же всех нашла
  
  (найти тех, кого сам арестовал не представляло труда),
  
  и многое еще, чего даже повторять не хочется.
  Между тем время приближалось к обеду, и тогда там, где велось следствие, раздался телефонный звонок. С Садовой сообщали, что проклятая квартира опять подала признаки жизни в ней
  
  (наступило время закрывать явку НКВД, спрятав "концы в воду", то есть уничтожив связующую все события воедино "нехорошую" квартиру).
  
  Было сказано, что в ней открывали окна изнутри, что доносились из нее звуки пианино и пения и что в окне видели сидящего на подоконнике и греющегося на солнце черного кота
  
  (Бегемот или Н.И.Ежов к концу романа теряет свою невидимость, то бишь неприкосновенность, на него уже можно "вешать всех собак", Азазелло или Л.П.Берия разворачивает борьбу с "ежовщиной").
  
  Около четырех часов жаркого дня большая компания мужчин, одетых в штатское, высадилась из трех машин, несколько не доезжая до дома N 302-бис по Садовой улице. Тут приехавшая большая группа разделилась на две маленьких, причем одна прошла через подворотню дома и двор прямо в шестое парадное, а другая открыла обычно заколоченную маленькую дверку, ведущую на черный ход, и обе стали подниматься по разным лестницам к квартире N 50
  
  (эти чекисты приехали зачищать все следы, что могли случайно остаться от присутствовавшего здесь некоторое время Воланда-Сталина).
  
  В это время Коровьев и Азазелло, причем Коровьев в обычном своем наряде
  
  (он подчёркнуто уже не у дел, но как символ ВЧК, он и сегодня присутствует во многих кабинетах ФСБ),
  
  а вовсе не во фрачном праздничном, сидели в столовой квартиры, доканчивая завтрак. Воланд, по своему обыкновению
  
  (Сталин всегда, по свидетельствам очевидцев, вставал очень поздно),
  
  находился в спальне, а где был кот - неизвестно. Но, судя по грохоту кастрюль, доносившемуся из кухни
  
  (кухней называет М.А.Булгаков оружейную комнату, кастрюлями вооружение),
  
  можно было допустить, что Бегемот находится именно там, валяя дурака, по своему обыкновению.
  - А что это за шаги такие на лестнице? - спросил Коровьев, поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе.
  - А это нас арестовывать идут, - ответил Азазелло и выпил стопочку коньяку
  
  (всё идёт под его контролем и при его непосредственном руководстве).
  
  - А, ну-ну, - ответил на это Коровьев.
  Подымающиеся по парадной лестнице тем временем уже были на площадке третьего этажа. Там двое каких-то водопроводчиков возились с гармоникой парового отопления. Шедшие обменялись с водопроводчиками выразительным взглядом.
  - Все дома, - шепнул один из водопроводчиков, постукивая молотком по трубе.
  Тогда шедший впереди откровенно вынул из-под пальто черный маузер, а другой, рядом с ним, - отмычки. Вообще, шедшие в квартиру N 50 были снаряжены как следует. У двух из них в карманах были тонкие, легко разворачивающиеся шелковые сети. Еще у одного - аркан, еще у одного - марлевые маски и ампулы с хлороформом
  
  (автор романа сам профессиональный распространитель слухов, снабжая чекистов атрибутами охотничьей ловчей техники, он создает иллюзию подготовленности оперативников к поимке опасных преступников, в действительности все эти приспособления совершенно неприменимы при ловле людей в помещении, они рассчитаны на поимку диких зверей на сафари или ещё где на лоне природы).
  
  В одну секунду была открыта парадная дверь в квартиру N 50, и все шедшие оказались в передней, а хлопнувшая в это время в кухне дверь показала, что вторая группа с черного хода подошла также своевременно.
  На этот раз, если и не полная, то все же какая-то удача была налицо. По всем комнатам мгновенно рассыпались люди и нигде никого не нашли, но зато в столовой обнаружили остатки только что, по-видимому, покинутого завтрака, а в гостиной на каминной полке, рядом с хрустальным кувшином, сидел громадный черный кот
  
  (обнаружен только Н.И.Ежов и следы его жизнедеятельности).
  
  Он держал в своих лапах примус
  
  (как прояснится позднее в главе 28 в романе под примусом М.А.Булгаков зашифрует бомбу, динамит или тротиловую шашку).
  
  В полном молчании вошедшие в гостиную созерцали этого кота в течение довольно долгого времени
  
  (чекисты просчитывают серьёзность угрозы взрыва со стороны кота Бегемота).
  
  - М-да... действительно здорово, - шепнул один из пришедших
  
  (в восторге от действий бывшего начальника сотрудники НКВД).
  
  - Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, - недружелюбно насупившись
  
  (так ведут себя террористы, шантажируя и угрожая войскам специального назначения, посланным их обезвредить),
  
  проговорил кот, - и еще считаю долгом предупредить, что кот древнее и неприкосновенное животное.
  - Исключительно чистая работа, - шепнул один из вошедших
  
  (полны восхищения перед отвагой и смелостью кота Бегемота чекисты),
  
  а другой сказал громко и отчетливо:
  - Ну-с, неприкосновенный чревовещательский кот, пожалуйте сюда!
  
  (нет приказа о ликвидации Бегемота, поэтому он продолжает исполнять функцию несправедливо гонимого Азазелло честного командира).
  
  Развернулась и взвилась шелковая сеть, но бросавший ее, к полному удивлению всех, промахнулся и захватил ею только кувшин, который со звоном тут же и разбился
  
  (между тем все материальные предметы бьются в сцене охоты за котом вполне натурально).
  
  - Ремиз, - заорал кот. - Ура! - и тут он, отставив в сторону примус
  
  (он отказался от угрозы взрыва в "нехорошей" квартире),
  
  выхватил из-за спины браунинг. Он мигом навел его на ближайшего к нему стоящего, но у того раньше, чем кот успел выстрелить, в руке полыхнуло огнем, и вместе с выстрелом из маузера кот шлепнулся вниз головой с каминной полки на пол, уронив браунинг и бросив примус.
  - Все кончено, - слабым голосом сказал кот и томно
  
  (артистический термин, обозначающий притворство, но не страдание)
  
  раскинулся в кровавой луже
  
  (немного позже кровь вдруг перестанет течь из-под левой лапы, так автор укажет на притворство Бегемота, в левой его руке зажат тюбик с красной краской или клюквенным соком),
  
  - отойдите от меня на секунду, дайте мне попрощаться с землей
  
  (иронизирует, как обычно, автор, кому придёт в голову прощаться с землёй перед тем, как лечь в неё навсегда?).
  
  О мой друг Азазелло! - простонал кот, истекая кровью. - Где ты? - Кот завел угасающие глаза по направлению к двери в столовую. - Ты не пришел ко мне на помощь в момент неравного боя. Ты покинул бедного Бегемота, променяв его на стакан - правда, очень хорошего - коньяку!
  
  (во времена репрессий преследуемые командиры Красной Армии вместо оказания хоть какого-нибудь сопротивления долго и безнадёжно доказывали своим гонителям свою честность и преданность, тем самым, лишь доказывая свою глупость).
  
  Ну что же, пусть моя смерть ляжет на твою совесть, а я завещаю тебе мой браунинг...
  - Сеть, сеть, сеть, - беспокойно зашептали вокруг кота. Но сеть, черт знает почему
  
  (чёртом автор оправдывает сознательные проволочки чекистов, им совершенно незачем ловить кота),
  
  зацепилась у кого-то в кармане и не полезла наружу.
  - Единственно, что может спасти смертельно раненного кота, - проговорил кот, - это глоток бензина.... - И, воспользовавшись замешательством, он приложился к круглому отверстию в примусе и напился бензину
  
  (отвлекая внимание пришедших за ним очередным своим дешёвым фокусом, кот, на всякий случай, уничтожает и свои следы тоже, он вынужден о себе беспокоится самостоятельно).
  
  Тотчас кровь из-под верхней левой лапы перестала струиться
  
  (вот нет и не было никакого ранения).
  
  Кот вскочил живой и бодрый, ухватив примус под мышку, сиганул с ним обратно на камин, а оттуда, раздирая обои, полез по стене и через секунды две оказался высоко над вошедшими, сидящим на металлическом карнизе
  
  (ему ясно уже, что никто пока не собирается с ним расправляться, и у него ещё есть время покуролесить, пытаясь заслужить прощение Воланда).
  
  Вмиг руки вцепились в гардину и сорвали ее вместе с карнизом, отчего солнце хлынуло в затененную комнату
  
  (свет дневного светила смертелен для проделок чертей-чекистов, так распорядился М.А.Булгаков; советская власть правит бал только в тени и сумерках, под лучами Ярила она, сгорая, гибнет).
  
  Но ни жульнически
  
  (несколько раз автор укажет, что кот не нечистая сила в виде беса, а обычный жулик)
  
  выздоровевший кот, ни примус не упали вниз. Кот, не расставаясь с примусом, ухитрился махнуть по воздуху и вскочить на люстру, висящую в центре комнаты.
  - Стремянку! - крикнули снизу.
  - Вызываю на дуэль! - проорал кот, пролетая над головами на качающейся люстре, и тут опять в лапах у него оказался браунинг, а примус он пристроил между ветвями люстры. Кот прицелился и, летая, как маятник, над головами пришедших, открыл по ним стрельбу. Грохот потряс квартиру. На пол посыпались хрустальные осколки из люстры, треснуло звездами зеркало на камине, полетела штукатурная пыль, запрыгали по полу отработанные гильзы, полопались стекла в окнах, из простреленного примуса начало брызгать бензином
  
  (пули не трогавшие живых натурально разносят всю квартиру, таким образом автор демонстрирует, что пришедшие не собирались никого ловить, но заметали следы, оставленные компанией Воланда).
  
  Теперь уж не могло идти речи о том, чтобы взять кота живым, и пришедшие метко и бешено стреляли ему в ответ из маузеров в голову, в живот, в грудь и в спину. Стрельба вызвала панику на асфальте во дворе
  
  (думаю, что нечто подобное мы сегодня наблюдаем по телевизору, когда из обычной квартиры жилого дома вышибают засевших там вооружённых преступников).
  
  Но длилась эта стрельба очень недолго и сама собою стала затихать. Дело в том, что ни коту, ни пришедшим она не причинила никакого вреда. Никто не оказался не только убит, но даже ранен; все, в том числе и кот, остались совершенно невредимыми. Кто-то из пришедших, чтобы это окончательно проверить, выпустил штук пять в голову окаянному животному, и кот бойко ответил целой обоймой. И то же самое - никакого впечатления ни на кого это не произвело. Кот покачивался в люстре, размахи которой все уменьшались, дуя зачем-то в дуло браунинга и плюя себе на лапу. У стоящих внизу в молчании на лицах появилось выражение полного недоумения. Это был единственный, или один из единственных, случай, когда стрельба оказалась совершенно недействительной
  
  (превратив квартиру в решето, чекисты перезарядили оружие холостыми патронами, изображая для случайных свидетелей захват опасных бандитов, такие репортажи по телевидению нам тоже частенько устраивают специальные службы ФСБ).
  
  Можно было, конечно, допустить, что браунинг кота - какой-нибудь игрушечный, но о маузерах пришедших этого уж никак нельзя было сказать. Первая же рана кота, в чем уж, ясно, не было ни малейшего сомнения, была не чем иным, как фокусом и свинским притворством
  
  (вот дополнительное свидетельство не мистического происхождения и исчезновения раны у кота),
  
  равно как и питье бензина.
  Сделали еще одну попытку добыть кота. Был брошен аркан, он зацепился за одну из свечей, люстра сорвалась
  
  (они продолжают крушить квартиру; вот и пригодился аркан, вероятно, крепко сидел крюк в потолке, что пришлось драть люстру верёвкой).
  
  Удар ее потряс, казалось, весь корпус дома, но толку от этого не получилось. Присутствующих окатило осколками, а кот перелетел по воздуху и уселся высоко под потолком на верхней части золоченой рамы каминного зеркала. Он никуда не собирался удирать и даже, наоборот, сидя в сравнительной безопасности, завел еще одну речь.
  - Я совершенно не понимаю, - говорил он сверху, - причин такого резкого обращения со мной...
  
  (в очередной раз кот заводит разговор о собственной честности и о своей служебной необходимости, по всей видимости, в телефонном разговоре с Воландом).
  
  И тут эту речь в самом начале перебил неизвестно откуда послышавшийся тяжелый низкий голос:
  - Что происходит в квартире? Мне мешают заниматься
  
  (кот ему больше не нужен).
  
  Другой, неприятный и, гнусавый голос
  
  (это известный читателям голос Азазелло)
  
  отозвался:
  - Ну, конечно, Бегемот, чёрт его возьми!
  
  (мечты кота только о том, чтобы именно бесы его и взяли назад, к себе).
  
  Третий, дребезжащий, голос
  
  (этот звук производит Коровьёв, даже если представить, что в квартире есть кто-то помимо кота Бегемота и его преследователей, то получается трое мужчин, женщины нет вовсе)
  
  сказал:
  - Мессир! Суббота. Солнце склоняется
  
  (время около пяти часов дня 1 мая).
  
  Нам пора.
  - Извините, не могу больше беседовать, - сказал кот с зеркала, - нам пора
  
  (но его никто не звал, Коровьёв обращался только к Воланду).
  
  - Он швырнул свой браунинг и выбил оба стекла в окне. Затем он плеснул вниз бензином, и этот бензин сам собою вспыхнул, выбросив волну пламени до самого потолка.
  Загорелось как-то необыкновенно, быстро и сильно, как не бывает даже при бензине. Сейчас же задымились обои, загорелась сорванная гардина на полу и начали тлеть рамы в разбитых окнах
  
  (так может случиться только при серьёзном разрыве бомбы, дереву, чтобы начать тлеть, нужно сначала прогореть).
  
  Кот спружинился, мяукнул, перемахнул с зеркала на подоконник и скрылся за ним вместе со своим примусом
  
  (как и все гонимые из рядов НКВД персоналии Бегемот покидает "нехорошую" квартиру в окно).
  
   Снаружи раздались выстрелы. Человек, сидящий на железной противопожарной лестнице на уровне ювелиршиных окон, обстрелял кота, когда тот перелетал с подоконника на подоконник, направляясь к угловой водосточной трубе дома, построенного, как было сказано, покоем. По этой трубе кот взобрался на крышу
  
  (в отличие от предыдущих "летунов" путь кота определён заранее подготовленным способом и совершенно обособленно).
  
  Там его, к сожалению, также безрезультатно обстреляла охрана, стерегущая дымовые трубы, и кот смылся в заходящем солнце, заливавшем город.
   В квартире в это время вспыхнул паркет под ногами пришедших, и в огне, на том месте, где валялся с притворной раной кот, показался, все более густея, труп бывшего барона Майгеля с задранным кверху подбородком, со стеклянными глазами
  
  (под сурдинку чекисты подкинули в квартиру труп барона, чтобы списать убийство в общей куче на всё тех же гипнотизёров, хотя ни от кого не скрывалось, что он расстрелян Азазелло).
  
  Вытащить его уже не было возможности. Прыгая по горящим шашкам паркета, хлопая ладонями по дымящимся плечам и груди
  
  (брызги бензина не потушишь ладонями, руки загорятся, так тлеет одежда после взрыва тротиловой шашки),
  
  бывшие в гостиной отступали в кабинет и переднюю. Те, что были в столовой и спальне, выбежали через коридор. Прибежали и те, что были в кухне, бросились в переднюю. Гостиная уже была полна огнем и дымом. Кто-то на ходу успел набрать телефонный номер пожарной части, коротко крикнуть в трубку:
   - Садовая, триста два-бис!
   Больше задерживаться было нельзя. Пламя выхлестнуло в переднюю. Дышать стало трудно.
   Лишь только из разбитых окон заколдованной квартиры выбило первые
  струйки дыма, во дворе послышались отчаянные человеческие крики:
   - Пожар, пожар, горим!
   В разных квартирах дома люди стали кричать в телефоны:
   - Садовая! Садовая, триста два-бис!
   В то время, как на Садовой послышались пугающие сердце колокольные удары на быстро несущихся со всех частей города красных длинных машинах, мечущиеся во дворе люди видели, как вместе с дымом из окна пятого этажа вылетели три тёмных, как показалось, мужских силуэта и один силуэт обнаженной женщины"
  
  (так должно было привидеться всем зевакам-обывателям, наблюдавшим с улицы за пожаром, потому что это среди них распространяли секретные сотрудники НКВД, в соответствии с полученной раннее директивой о "хоровом" пении).
  
   Необходимое дополнение.
  
  В Эпилоге можно найти итоги прогулки Воланда:
  
  "...А дело это было чудовищно! Не говоря уже о четырёх сожжённых домах и о сотнях сведённых с ума людей, были и убитые. О двух это можно сказать точно: о Берлиозе и об этом злосчастном служащем в Бюро по ознакомлению иностранцев с достопримечательностями Москвы, бывшем бароне Майгеле. Ведь они-то были убиты.... Да, были жертвы, и эти жертвы требовали следствия".
  
  Сожжённые дома это: дом на Садовой, триста два-бис, Торгсин на Смоленском рынке, "Дом Грибоедова", маленький домик в переулке близ Арбата.
  Умалишённые это все помещённые в клинику Стравинского несчастные люди. Во всех анкетах теперь они и их родственники должны писать о том, что они состоят на учёте в психбольнице.
  Убитые это: большинство гостей бала сатаны, женщина с младенцем на глобусе, беспощадно истреблённые по всей стране коты, выдвиженцы Бегемота, женщина, в которую превратилась впоследствии юная Маргарита и Наташа, Маргарита Николаевна и мастер, наконец, Коровьёв и кот Бегемот.
  
   Продолжим.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"