Урманбаев Ержан Бахытович : другие произведения.

10. Шизофрения, как и было сказано. Глава 6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Версия сибирского аборигена

   Когда в приёмную знаменитой психиатрической клиники, недавно отстроенной под Москвой на берегу реки, вышел человек с острой бородкой и облачённый в белый халат, была половина второго ночи
  
  (подняли явно с постели помощника доктора Стравинского, так важен свидетель происшествия на Патриарших прудах, что среди ночи, срочно бежит на первый допрос какой-то дежурный офицер).
  
  Трое санитаров не спускали глаз с Ивана Николаевича
  
  (предупреждены об активном сопротивлении власти сотрудники, обычно достаточно одного дежурного),
  
  сидящего на диване. Тут же находился и крайне взволнованный поэт Рюхин. Полотенца, которыми был связан Иван Николаевич, лежали грудой на том же диване
  
  (сколько полотенец могут понадобиться, чтобы завязать человека; не проще ли нарезать одно на верёвки, чем таскать множество по грязным грузовикам; речь идёт о разнообразной одежде, быть может, одеялах, в которые официанты запеленали его, чтобы согреть Ивана в промозглой Москве, даже, скорее всего об одеялах).
  
  Руки и ноги Ивана Николаевича были свободны".
  
  Необходимое дополнение.
  
  Нисколько не сомневаясь в том, что психиатрическая клиника, где как бы работает доктор Стравинский, на самом деле соответствует какой-то неизвестной мне в Москве тюрьме, но общеизвестной и, вероятно популярной в 1920-ых годах, всё же приведу некоторые свои дополнительные логические аргументы. Уверен, что серьёзные историки легко назовут требуемое название, недоступное сибирскому аборигену.
  Всех людей в романе, по тем или иным причинам заподозренных в преступлениях: в уголовном, Никанор Иванович Босой, в оскорбительном для Воланда и компании, Жорж Бенгальский, в крамольном для власти, мастер, везут в эту больницу.
  Для специального внушения и приведения в себя поющих хором сотрудников городского зрелищного филиала тоже везут в эту же лечебницу.
  Во сне Никанора Ивановича, который посещает его в клинике доктора Стравинского, множество народа сидят в характерном для тюрем помещении. Разговоры, поведение и описание этих людей, по множеству свидетельств людей, соответствует признакам, свойственным действиям заключённых.
  В дальнейших моих комментариях я укажу ещё множество подтверждений моему утверждению, что клиника доктора Стравинского является тюрьмой
  
  Продолжим.
  
  "Увидев вошедшего, Рюхин побледнел
  
  (пользуется известностью среди сотрудников НКВД этот , якобы, врач, судя по реакции Рюхина, пользуется он славой палача и садиста, осточертели ему эти ночные визиты),
  
  кашлянул и робко сказал:
  - Здравствуйте, доктор.
  Доктор поклонился Рюхину, но, кланяясь, смотрел не на него
  
  (пренебрегает важная персона "стукачом"),
  
  а на Ивана Николаевича. Тот сидел совершенно неподвижно, со злым лицом, сдвинув брови, и даже не шевельнулся при входе врача.
  - Вот, доктор, - почему-то таинственным шепотом заговорил Рюхин
  
  (отчитывается секретный сотрудник о захвате преступника, не стесняясь Бездомного, но не разглашая ему содержание своего доклада),
  
  пугливо оглядываясь на Ивана Николаевича, - известный поэт Иван Бездомный... вот, видите ли... мы опасаемся, не белая ли горячка...
  - Сильно пил? - сквозь зубы спросил доктор
  
  (сильно возмущён ночными посетителями доктор).
  
  - Нет, выпивал, но не так, чтобы уж...
  - Тараканов, крыс, чёртиков или шмыгающих собак не ловил?
  
  (признаки белой горячки отметаются сразу).
  
  - Нет, - вздрогнув, ответил Рюхин, - я его вчера видел и сегодня утром. Он был совершенно здоров...
  - А почему в кальсонах? С постели взяли?
  
  (частенько забирали с постели своих постояльцев сотрудники НКВД).
  
  - Он, доктор, в ресторан пришёл в таком виде...
  - Ага, ага, - очень удовлетворённо
  
  (появился конкретный криминал, есть за что зацепиться, что ещё было нужно советскому следствию для обвинения)
  
  сказал доктор, - а почему ссадины? Дрался с кем-нибудь?
  - Он с забора упал, а потом в ресторане ударил одного... и ещё кое-кого...
  - Так, так, так, - сказал доктор
  
  (уже проясняется состав преступления, активное сопротивление органам правопорядка)
  
  и, повернувшись к Ивану, добавил: - Здравствуйте!
  - Здорово, вредитель! - злобно и громко ответил Иван
  
  (смело бросает обвинение в лицо начальника бесстрашный Иван, обещая в своих показаниях отразить и его антисоветскую деятельность, давая знак, что и он не лыком шит).
  
  Рюхин сконфузился до того, что не посмел поднять глаза на вежливого доктора. Но тот ничуть не обиделся, привычным, ловким
  
  (не двигаются легко и скоординировано рассеянные чудаки)
  
  жестом снял очки, приподняв полу халата, спрятал их в задний карман брюк
  
  (в заднем кармане не носят очки, они там непременно сломаются, это "привычное" место для наручников),
  
  а затем спросил у Ивана:
  - Сколько вам лет?
  - Подите вы все от меня к чертям, в самом деле! - грубо закричал Иван и отвернулся.
  - Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?
  - Мне двадцать три года, - возбуждённо заговорил Иван, - и я подам жалобу на вас всех. А на тебя в особенности, гнида! - отнёсся он отдельно к Рюхину
  
  (являясь непосредственным свидетелем расправы над Берлиозом, Бездомный отчётливо понимает, что его участь теперь решена, единственное, чем может он насолить им - это сделать их своими соучастниками, подпольными сочувствующими соратниками).
  
  - А на что вы хотите пожаловаться?
  - На то, что меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом!
  
  (так можно назвать любой дом, где творится произвол, впрочем, как и всю страну; зачем выяснять очевидное, не проще ли, без суда и следствия, по обыкновению советской власти, сразу поставить к "стенке")
  
  - в гневе ответил Иван.
  Здесь Рюхин всмотрелся в Ивана и похолодел: решительно никакого безумия не было у того в глазах. Из мутных, как они были в Грибоедове, они превратились в прежние, ясные
  
  (успели-таки служащие ресторана, хорошо знавшие Ивана, начиная со швейцара, накормить и согреть его на кухне).
  
  "Батюшки! - испуганно подумал Рюхин. - Да он и впрямь нормален? ..Вот чепуха какая! Зачем же мы, в самом деле, сюда-то его притащили? Нормален, нормален, только рожа расцарапана..."
  
  (вдруг оправдают Ивана, выпустят его, а он сам, находясь здесь, в отместку, даст очернительные, клеветнические показания на Рюхина, сами себя боятся секретные сотрудники).
  
  - Вы находитесь, - спокойно заговорил врач, присаживаясь на белый табурет на блестящей ноге, - не в сумасшедшем доме, а в клинике, где вас никто не станет задерживать, если в этом нет надобности
  
  (сам врач, по желанию М.А.Булгакова, заявляет, что это не больница для душевнобольных, а научное учреждение, где никто не станет "ломать комедию", при необходимости без церемоний его быстро пустят в расход).
  
  Иван Николаевич покосился недоверчиво, но всё же пробурчал:
  - Слава те господи! Нашёлся наконец один нормальный среди идиотов, из которых первый - балбес и бездарность Сашка!
  
  (рад Иван встретить человека, который называет вещи своими именами)
  
  - Кто этот Сашка-бездарность? - осведомился врач
  
  (принял за оскорбление в адрес главного в этом заведении врача Стравинского доктор, они с Рюхиным тёзки).
  
  - А вот он, Рюхин! - ответил Иван и ткнул грязным пальцем в направлении Рюхина.
  Тот вспыхнул от негодования.
  "Это он мне вместо спасибо! - горько подумал он. - За то, что я принял в нём участие! Вот уж, действительно, дрянь!"
  
  (каждый филёр, разоблачая людей, обманывает себя тем, что своими докладами способствует их очищению и благу).
  
  - Типичный кулачок по своей психологии, - заговорил Иван Николаевич, которому, очевидно, приспичило обличать Рюхина, - и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария
  
  (самое простое и ходовое в те годы обвинение, что выдвигали против литераторов, было обозвать их "перерожденцами", занимающимися антисоветской пропагандой).
  
  Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, которые он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе..."Взвейтесь!" да "развейтесь!"... а вы загляните к нему внутрь - что он там думает... вы ахнете! - И Иван Николаевич зловеще рассмеялся
  
  (любому любителю литературы не трудно понять, как легко всякому тексту можно приписать противоположное содержание, было бы только желание у читателя внимать подобную ложь).
  
  Рюхин тяжело дышал, был красен
  
  (страшно ему)
  
  и думал только об одном, что он отогрел у себя на груди змею, что он принял участие в том, кто оказался на поверку злобным врагом. И, главное, и поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевно больным!
  
  (не достаточно таланта у Рюхина и коротки руки, чтобы противостоять Ивану, если тот захочет возвести поклёп на него).
  
  - А почему вас, собственно, доставили к нам? - спросил врач, внимательно выслушав обличения Бездомного.
  - Да чёрт их возьми, олухов! Схватили, связали какими-то тряпками и поволокли в грузовике!
  
  (на удачу, на всякий случай, "идёт в отказ" Иван Николаевич).
  
  - Позвольте вас спросить, вы почему в ресторан пришли в одном белье?
  - Ничего тут нету удивительного, - ответил Иван, - пошёл я купаться на Москву-реку
  
  (ночью в отчаянный холод),
  
  ну и попятили мою одёжу, а эту дрянь оставили! Не голым же мне по Москве идти! Надел что было. Потому что спешил в ресторан к Грибоедову
  
  (несёт полную околесицу Иван Николаевич Бездомный, зная, что проще всего люди верят именно в такую беспросветную ложь).
  
  Врач вопросительно поглядел на Рюхина, и тот хмуро пробормотал:
  - Ресторан так называется
  
  (но есть честный поэт, который останавливает поток лжи).
  
  - Ага, - сказал врач, - а почему так спешили? Какое-нибудь деловое свидание?
  
  (естественно, спрашивает доктор о его участии в заседании Массолита, какое ещё деловое свидание может происходить в эту полночь?)
  
  - Консультанта я ловлю, - ответил Иван Николаевич и тревожно оглянулся
  
  (называет он имя вождя И.В.Сталина, через пару строк ниже в романе вытянут руки по швам, так называемые санитары при звуке его имени).
  
  - Какого консультанта?
  - Вы Берлиоза знаете? - спросил Иван многозначительно.
  - Это... композитор?
  
  (провокационно притворяется не понимающим дознаватель).
  
  Иван расстроился.
  - Какой там композитор? Ах да.... Да нет! Композитор - это однофамилец Миши Берлиоза.
  Рюхину не хотелось ничего говорить, но пришлось объяснить:
  - Секретаря Массолита Берлиоза сегодня вечером задавило трамваем на Патриарших
  
  (Рюхин объясняет какой версии гибели Михаила Александровича условленно начальством придерживаться, далёк от маститого литератора Рюхин, невозможно спутать секретаря с председателем, не вхож он в Массолит).
  
  - Не ври ты, чего не знаешь! - рассердился на Рюхина Иван. - Я, а не ты был при этом! Он его нарочно под трамвай пристроил!
  
  (непреклонен и твёрд пока в своих утверждениях Иван)
  
  - Толкнул?
  - Да при чём здесь "толкнул"? - сердясь на общую бестолковость, воскликнул Иван. - Такому и толкать не надо! Он такие штуки может выделывать, что только держись! Он заранее знал, что Берлиоз попадёт под трамвай!
  
  (звучит обвинение в предумышленном убийстве Воландом Берлиоза).
  
  - А кто-нибудь, кроме вас, видел этого консультанта?
  - То-то и беда, что только я и Берлиоз.
  - Так. Какие же меры вы приняли, чтобы поймать этого убийцу? - Тут врач повернулся и бросил взгляд женщине в белом халате, сидящей за столом в сторонке. Та вынула лист и стала заполнять пустые места в его графах"
  
  (оформляет протокол задержания).
  
  Необходимое дополнение.
  
  Все боятся, и следователь тоже, попасть в протокол вместе с антисоветскими элементами, боятся быть заподозренными, а затем обвиненными, в контрреволюционных настроениях.
  Дрожит от страха Рюхин. Делает вид следователь, что не знакома ему фамилия Берлиоза. но мгновенно реагируют он и его подчиненные, услышав то, кто и какое преступление совершил.
  Понятно им, что за происшествие видел несчастный Иван Николаевич Бездомный, свидетелем чего был.
  Обменяются, на всякий случай, понятными только им репликами Рюхин и доктор:
  "- А что это он все про ... консультанта говорит?
  - Видел, наверно, кого-то, кто поразил его расстроенное воображение".
  Но достаточно санитарам такого названия, чтобы опознать своего всевластного хозяина.
  Хорошо оба понимают, что не желает быть узнанным консультант. Нельзя даже имени произносить, даже вскользь упоминать.
  Светлый образ "отца народов" не вяжется с убийством. Так, простыми людьми, обелялась биография и текущая жизнь руководителей страны.
  Не требовалось даже особых распоряжений, хотя они, безусловно, были тоже.
  
  Продолжим.
  
  " - Меры вот какие. Взял я на кухне свечечку...
  - Вот эту? - спросил врач, указывая на изломанную свечку, лежащую на столе рядом с иконкой перед женщиной.
  - Эту самую, и...
  - А иконка зачем?
  - Ну да, иконка... - Иван покраснел, - иконка-то больше всего их и испугала, - он опять ткнул пальцем в сторону Рюхину
  
  (пугаются суеверные, неграмотные люди, рядовые сотрудники НКВД лика божьего, знают они за собой грехи, страшит их гнев господень),
  
  - но дело в том, что он, консультант, он... будем говорить прямо... с нечистой силой знается... и так просто его не поймаешь.
  Санитары почему-то вытянули руки по швам и глаз не сводили с Ивана
  
  (без труда даже самые низшие чины, в иерархии НКВД, признают под этим именем "консультант" в сочетании с понятием "нечистая сила" своего верховного главнокомандующего).
  
  - Да, - продолжал Иван, - знается! Тут факт бесповоротный
  
  (кодовым словом "тут" подчёркивает автор истинность утверждения).
  
  Он лично с Понтием Пилатом разговаривал. Да нечего на меня смотреть! Верно говорю! Всё видел - и балкон, и пальмы. Был, словом, у Понтия Пилата, за это я ручаюсь
  
  (допуск к каким-то государственным тайнам слышат в рассуждениях о Понтии Пилате всегда готовые подчиняться, раболепствующие служивые люди).
  
  - Ну-те, ну-те..
  - Ну вот, стало быть, я иконку на грудь пришпилил и побежал...
  Тут вдруг часы ударили два раза
  
  (ночь и внезапность могут помочь Бездомному).
  
  - Эге-ге! - воскликнул Иван и поднялся с дивана. - Два часа, а я с вами время теряю! Я извиняюсь, где телефон?
  
  (используя впечатление, произведшее на присутствующих его личное знакомство с Воландом, их смущение этим и замешательство, как свой последний шанс, Бездомный пытается совершить побег).
  
  - Пропустите к телефону, - приказал врач санитарам
  
  (полон благоговения перед именем ВОЖДЯ, доктор).
  
  Иван ухватился за трубку, а женщина
  
  (лишь не озабоченная тщеславием и самолюбием рядовая конторская служащая тупо продолжает исполнять приказание и заполняет анкету)
  
  в это время тихо спросила у Рюхина:
  - Женат он?
  - Холост, - испуганно ответил Рюхин
  
  ("едет крыша" у насмерть перепуганного "стукача").
  
  - Член профсоюза?
  - Да.
  - Милиция? - закричал Иван в трубку. - Милиция? Товарищ дежурный, распорядитесь сейчас же, чтобы выслали пять мотоциклетов с пулемётами для поимки иностранного консультанта
  
  (создавая видимость старшего офицера НКВД, Бездомный вызывает стандартный наряд патрульной службы для выезда на особо важное задание).
  
  Что? Заезжайте за мною, я сам с вами поеду...
  
  (готовы исполнять спросонья глупые милиционеры)
  
  Говорит поэт Бездомный из сумасшедшего дома.... Как ваш адрес? - шепотом спросил Бездомный у доктора, прикрывая трубку ладонью, а потом опять закричал в трубку: - Вы слушаете? Алло!.. Безобразие! - вдруг завопил Иван и швырнул трубку в стену. Затем он повернулся к врачу, протянул ему руку, сухо сказал "до свидания" и собрался уходить
  
  (к сожалению, приняли за розыгрыш его ночной звонок в милицейском участке, тем не менее, доводит до логического конца, свою невероятную попытку освободиться, Бездомный).
  
  - Помилуйте, куда же вы хотите идти? - заговорил врач, вглядываясь в глаза Ивана
  
  (умный доктор, наконец, догадывается о намерениях поэта).
  
  - Глубокой ночью, в белье... Вы плохо чувствуете себя, останьтесь у нас!
  - Пропустите-ка, - сказал Иван санитарам, сомкнувшимся у дверей. - Пустите вы или нет? - страшным голосом крикнул поэт
  
  (в отчаянии, не давая опомнится, ошеломляя криком, рвётся на свободу Бездомный).
  
  Рюхин задрожал, а женщина
  
  (видно и не таких "артистов" встречала она)
  
  нажала кнопку в столике, и на его стеклянную поверхность выскочила блестящая коробочка и запаянная ампула.
  - Ах, так?! - дико и затравлено озираясь
  
  (не имея выбора, рискуя свернуть себе шею, делает свою безрассудную попытку Бездомный),
  
  произнёс Иван. - Ну ладно же! Прощайте! - и головою вперёд он бросился в штору окна.
  Грохнуло довольно сильно, но стекло за шторой не дало ни трещины, и через мгновение Иван Николаевич забился в руках у санитаров. Он хрипел, пытался кусаться
  
  (как и в ресторане поэт оказывает самое активное сопротивление власти),
  
  кричал:
  - Так вот вы какие стёклышки у себя завели!... Пусти! Пусти!..
  Шприц блеснул в руках у врача, женщина одним взмахом распорола ветхий рукав толстовки и вцепилась в руку с неженской силой. Запахло эфиром, Иван ослабел в руках четырёх человек, и ловкий врач воспользовался этим моментом и вколол иглу в руку Ивану. Ивана подержали ещё несколько секунд и потом опустили на диван.
  - Бандиты! - прокричал Иван и вскочил с дивана, но был водворён на него опять. Лишь только его отпустили, он опять было вскочил, но обратно уже сел сам. Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зевнул, потом улыбнулся со злобой.
  - Заточили всё-таки
  
  (заточают в каземат, башню, в сумасшедший дом забирают),
  
  - сказал он, зевнул ещё раз, неожиданно прилёг, голову положил на подушку, кулак по-детски под щёку, забормотал уже сонным голосом, без злобы: - Ну и очень хорошо.... Сами же за всё и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите!.. Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат... Пилат... - тут он закрыл глаза.
  
  Необходимое дополнение.
  
  Даже в самый трагический миг лишения свободы и перспективы скорой и жестокой расправы, занята творческая мысль Ивана Николаевича той самой, заказанной Берлиозом, поэмой об истории революции.
  Стержневой нитью проходит через весь роман крушение Российской Империи, связывающее всех главных персонажей: Иешуа, Понтия Пилата, Воланда, - и летописцев: Левия Матвея, мастера, Бездомного и самого М.А.Булгакова.
  
  Продолжим.
  
  - Ванна, сто семнадцатую отдельную и пост к нему, - распорядился врач, надевая очки. Тут Рюхин опять вздрогнул: бесшумно открылись белые двери, за ними стал виден коридор, освещённый синими ночными лампами
  
  (мне кажется, описание такого коридора должно быть в воспоминаниях многих выживших жертв сталинских репрессий, вполне вероятно, что он соответствует внутренней тюрьме на Лубянке, впрочем, такие интерьеры могли быть отштампованы по единому образцу).
  
  Из коридора выехала на резиновых колёсиках кушетка, на неё переложили затихшего Ивана, и он уехал в коридор, и двери за ним замкнулись.
  - Доктор, - шепотом спросил потрясённый Рюхин
  
  (рядовой мелкий сотрудник НКВД, даже менее значимый, чем санитары, не признал он консультанта, не допущен он к высшей власти, не доходит до Рюхина состав преступления Ивана),
  
  - он, значит, действительно болен?
  - О да, - ответил врач
  
  (а опытный доктор уже всё понял).
  
  - А что же это такое с ним? - робко спросил Рюхин.
  Усталый врач поглядел на Рюхина и вяло ответил:
  - Двигательное и речевое возбуждение... бредовые интерпретации... случай, по-видимому, сложный... Шизофрения, надо полагать. А тут ещё алкоголизм...
  
  (оскорбление и активное сопротивление власти, ложные обвинения сотрудникам НКВД, произведённые в нетрезвом состоянии).
  
  Рюхин ничего не понял из слов доктора, кроме того, что дела Ивана Николаевича, видно, плоховаты, вздохнул и спросил:
  - А что это он всё про какого-то консультанта говорит?
  - Видел, наверно, кого-то, кто поразил его расстроенное воображение. А может быть, галлюцинировал...
  
  (не стоит знать лишнее Рюхину, опасно для его жизни знать, кто такой консультант, легче принимать все свои догадки за игру воображения).
  
  Через несколько минут грузовик уносил Рюхина в Москву. Светало, и свет ещё не погашенных на шоссе фонарей был уже не нужен и неприятен. Шофер злился на то
  
  (никто не даст служивому водителю ни отгула, ни возможности пару часов отдохнуть, начинается для него новый рабочий день),
  
  что пропала ночь, гнал машину что есть сил, и её заносило на поворотах.
  Вот и лес отвалился, остался где-то сзади, и река ушла куда-то в сторону, навстречу грузовику сыпалась разная разность: какие-то заборы с караульными будками и штабеля дров, высоченные столбы и какие-то мачты, а на мачтах нанизанные катушки, груды щебня, земля, исполосованная каналами, - словом, чувствовалась, что вот-вот она, Москва, тут же, вон за поворотом, и сейчас навалится и охватит".
  
  Необходимое дополнение.
  
  Это описание выезда из клиники Рюхина самое откровенное из тех, что указывают на истинное предназначение этого учреждения в романе.
  Ни в 1920-ых годах, ни в 1930-ых не использовались ещё психиатрические клиники для содержания подозреваемых в преступлении заключённых. Это будет позже.
  Для больницы, где лечат и содержат душевнобольных, слишком круто выглядят охранные пограничные мероприятия в ближнем Подмосковье, практически в самой Москве.
  Безусловно, что это тюрьма, ничто другое не строилось и не охранялось столь сурово в те годы.
  Также очевидно, что сходство доктора Стравинского с известным врачом-психиатром, не более чем обычный булгаковский камуфляж, мистификация.
  
  Продолжим.
  
  "Рюхина трясло и швыряло
  
  (даже в пустую кабину грузовика не взял к себе водитель несчастного "стукача", побрезговав соседством с секретным сотрудником),
  
  какой-то обрубок, на котором он поместился, то и дело пытался выскользнуть из-под него. Ресторанные полотенца, подброшенные уехавшими ранее в троллейбусе милиционером и Пантелеем
  
  (они разъехались по домам последним троллейбусом, сопроводив Ивана Николаевича до места назначения, около часа ночи),
  
  ездили по всей платформе. Рюхин пытался было их собрать, но, прошипев почему-то со злобой: "Да ну их к чёрту! Что я, в самом деле, как дурак верчусь?.." - отшвырнул их ногой и перестал на них глядеть
  
  (исполнять предписание: продолжать наблюдение за литераторами, - едет в Грибоедов Рюхин, одеяла (полотенца) должны обеспечивать ему повод зайти в Массолит, куда, как я указывал ранее, он не был допущен).
  
  Настроение духа у едущего было ужасно. Становилось ясным, что посещение дома скорби оставило в нём тяжелейший след. Рюхин старался понять, что его терзает. Коридор с синими лампами, прилипший к памяти? Мысль о том, что худшего несчастья, чем лишение разума, нет на свете? Да, да, конечно, и это
  
  (уничтожает сознание, разум, способность самостоятельно мыслить в своих новейших научных учреждениях, "клиниках", советская власть, проповедовать свои идеи думающим людям представляется ей невозможным, поэтому истребляются все носители свободной мысли в СССР).
  
  Но это - так ведь, общая мысль. А вот есть что-то ещё. Что же это? Обида, вот что. Да, да обидные слова, брошенные Бездомным прямо в лицо. И горе не в том, что они обидные, а в том, что в них заключается правда.
  Поэт не глядел уже по сторонам, а, уставившись в грязный трясущийся пол, стал что-то бормотать, ныть, глодая самого себя.
  Да, стихи... Ему тридцать два года! В самом деле, что же дальше? - И дальше он будет сочинять по нескольку стихотворений в год. - До старости? - Да, до старости. - Что же принесут ему эти стихотворения? Славу? "Какой вздор! Не обманывай-то хоть сам себя. Никогда слава не придёт к тому, кто сочиняет дурные стихи. Отчего они дурны? Правду, правду сказал! - безжалостно обращался к самому себе Рюхин. - Не верю я ни во что из того, что пишу!.."
  
  (поэт В.В.Маяковский, по всей видимости, не вынесся мук совести и ссоры с любимой женщиной, покончил с собой 14 апреля 1930 года, в возрасте 37 лет, в 1926 году ему было 23 года, как и Ивану Бездомному).
  
  Отравленный взрывом неврастении, поэт покачнулся, пол под ним перестал трястись. Рюхин поднял голову и увидел, что он давно уже в Москве и, более того, что над Москвой рассвет, что облако подсвечено золотом, что грузовик его стоит, застрявши в колонне других машин у поворота на бульвар, и что близнёхонько от него стоит на постаменте металлический человек, чуть наклонив голову, и безразлично смотрит на бульвар.
  Какие-то странные мысли хлынули в голову заболевшему поэту. "Вот пример настоящей удачливости... - Тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека. - Какой бы шаг он не сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, всё шло ему на пользу, всё обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: "Буря мглою..."? Не понимаю!.. Повезло, повезло! - вдруг ядовито заключил Рюхин и почувствовал, что грузовик под ним шевельнулся. - Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие..."
  
  Необходимое дополнение.
  
  Какое-то несоответствие вижу я в этом внутреннем монологе Рюхина.
  Становясь во весь рост с вытянутой рукой на платформе, больше напоминает он В.И.Ленина, чем памятник А.С.Пушкину.
  Не вождя ли мирового пролетариата обвиняет в чрезмерной удачливости поэт Рюхин? Не про него ли утверждает, что всё пошло ему на пользу, даже смерть на эшафоте брата?
  
  Через многоточие перескакивает к Пушкину мысль Рюхина и авторский текст.
  Именно смерти А.С.Пушкина на дуэли от военнослужащего офицера царской (белогвардейской) армии Жоржа Дантеса обязан великий русский поэт своим признанием при советской власти пролетарским писателем, по мнению Рюхина, а не собственному гению.
  
  Продолжим.
  
  "Колонна тронулась. Совершенно больной и даже постаревший поэт не более чем через две минуты входил на веранду Грибоедова. Она уже опустела. В углу допивала какая-то компания, и в центре её суетился знакомый конферансье в тюбетейке и с бокалом Абрау в руке.
  Рюхин, обременённый полотенцами, был встречен Арчибальдом Арчибальдовичем приветливо и тотчас избавлен от проклятых тряпок
  
  (главный повод вернуться).
  
  Не будь Рюхин так истерзан в клинике и на грузовике, он, наверно, получил бы удовольствие, рассказывая о том, как всё было в лечебнице, и украшая этот рассказ выдуманными подробностями
  
  (какие такие неизвестные всему миру подробности оформления под стражу мог рассказать Рюхин, только суть секретных предъявленных Ивану Николаевичу обвинений, он арестован, как свидетель того, чего ни знать, ни видеть не положено).
  
  Но сейчас ему было не до того, да и как ни мало был наблюдателен Рюхин, - теперь, после пытки в грузовике, он впервые остро вгляделся в пирата и понял, что тот хоть и задаёт вопросы о Бездомном и даже восклицает "ай-яй-яй!", но, по сути дела, совершенно равнодушен к судьбе Бездомного и ничуть его не жалеет
  
  (как о близком родственнике расспрашивает и реагирует на рассказ, восклицая, пират).
  
  "И молодец! И правильно!" - с цинической, самоуничтожающей злобой подумал Рюхин и, оборвав рассказ о шизофрении
  
  (сам он понимает, какую несёт ахинею, не желая врать, попросту, по-русски, с горя хочет он выпить за возврат одеял и за всего его унижения и мытарства),
  
  попросил:
  - Арчибальд Арчибальдович, водочки бы мне...
  Пират сделал сочувствующее лицо
  
  (из жалости, как подают милостыню убогим),
  
  шепнул:
  - Понимаю... сию минуту... - и махнул официанту.
  Через четверть часа Рюхин, в полном одиночестве, сидел, скорчившись над рыбцом, пил рюмку за рюмкой, понимая и признавая, что исправить в его жизни уже ничего нельзя, а можно только забыть.
  Поэт истратил свою ночь, пока другие пировали
  
  (М.А.Булгаков отвлекает внимание читателей употреблением сходных, но по смыслу противоположных слов, конечно, не пировали, а поминали М.А.Берлиоза),
  
  и теперь понимал, что вернуть её нельзя. Стоило только поднять голову от лампы вверх к небу, чтобы понять, что ночь прошла безвозвратно. Официанты, торопясь, срывали скатерти со столов. У котов, шнырявших возле веранды, был утренний вид. На поэта неудержимо наваливался день".
  
  Необходимое дополнение.
  
  Не зачем шнырять котам возле веранды
  
  (не собаки же они),
  
  подбирая поутру объедки. Шныряют сотрудники ведомства кота Бегемота вокруг "Дома Грибоедова", собирают информацию о прошедшем здесь ночном заседании, фиксируют участников, делают карьеру.
  Уже в четыре часа утра по расписанию, указанному автором в главе 5, рыщут чекисты, наблюдают за неблагонадёжными литераторами.
  Почти по хронометру отмеряет автор вечер и ночь убийства Михаила Александровича Берлиоза. Разбросаны указания часов и минут по главам, посвященным маститому литератору, как в милицейском протоколе.
  
  Продолжим.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"