Ursa Minor : другие произведения.

Седьмое небо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Реализаты. Часть вторая.
  Седьмое небо.
  
  ГЛАВА 1.
  
  Остров.
  
  ***
  - Два "эл" влево, два "эл" вправо и треугольный кружок.
  Бенжи выставил вперёд руки, на ощупь повернул и нажал, что требуется, руки его провалились куда-то в пустоту, и сам он рухнул следом. Маленькие морфы засмеялись.
  
  - Ничего смешного! - обиделся где-то внизу андроид. - Хорошо вот так вот сидеть и наблюдать сверху, как мучается беззащитная дефективная машина!
  - Это кто это тут у нас дефективная машина?
  
  Дверь была открыта, но, даже будь она закрыта, Ая бы всё равно так или иначе увидела бы двух маленьких рыжих морфов. Они сидели на подоконнике, ногами на улицу, окно было открыто, и далеко внизу, под окном, барахтался попавший в параллель Бенжи.
  Увидев Аю, морфы спрыгнули с подоконника в холл, подбежали к ней и повисли на её коленках.
  - Он сам, он сам! - наперебой загалдели они. - Мы даже не помогали!
  
  Большой белый дом стоял на самом краю каменистой вересковой пустоши, переходящей в высокий обрыв.
  Это была северная оконечность одного из Фолклендских островов - острова Каркасс, берег холодного Атлантического океана, берег пингвинов. Некогда - заповедник. Здесь - как, впрочем, и во многих других местах - давно уже не было ни небоскрёбов, ни транспорта, ни толпы. Люди ушли с Фолклендов на материк, оставив зелёные острова морфам.
  Солнце вставало по утрам над далёкими изумрудными фьордами, вытравливая в белое проплывающие по ним туманы, и привыкшие к чужому вниманию пингвины с рассветом забирались вглубь острова и кричали дурными голосами, выпрашивая у людей и морфов подачки.
  
  В то утро Ае стукнуло тридцать. К этому времени прошло уже лет десять, как они с Бенжи жили здесь, то ли нянчась с морфами, то ли наблюдая, как морфы нянчатся с ними самими. Маленькие всемогущие существа, так похожие на человеческих малышей, уже много лет заменяли Ае её собственных нерождённых детей.
  
  - Это не реализация, это примитивный плохой суррогат! - сказал Бенжи, входя в двери по-человечески. - И хотел я вовсе не этого!
  - А чего?
  - Видеть.
  Маленькие морфы, повисшие на Аиных коленках, перестали улыбаться. Бенжи прошёл мимо них, подмигнул Ае и поставил на стол плошку с крупной жёлтой морошкой.
  - Это стояло внизу, - сказал он. - Только я не видел, кто его принёс.
  
  Один из морфов шевельнулся было в его сторону, но андроид поспешно замахал руками и выставил у него перед носом указательный палец:
  - Нет, нет и нет! Никаких наведённых воспоминаний! Если так пойдёт и дальше, я просто превращусь в чью-то внешнюю память. Моё есть моё, а чужое есть чужое, даже если это чужое большое и содержательное.
  Морфы переглянулись и хихикнули.
  
  - Это принёс весёлый человек, которого зовут Революция, - часто моргая, сказал один из них. - Сегодня утром.
  Он качнул кучерявой рыжей головкой, и маленькая плошка на столе превратилась в большую прозрачную вазу. Морошка, оказавшаяся на её дне, вспучилась, как закипающее молоко, и заполнила собой вазу до самых краёв.
  - Что-то зачастил Революция в наши края, - усмехнулся андроид.
  
  ***
  Революция был человеком.
  Не морфом, не реализатом, а обычным двадцатипятилетним парнем. На Каркассе он появился ровно четыре года назад, в ноябре, в день своего совершеннолетия - худой, долговязый, с гривой дредлоков на голове и пирсингом в нижней губе. И звали его тогда Друджи Радецкий.
  Остров встретил его радушно, - точно так же радушно, как встречал остальных приезжих. Конечно, он был постарше, чем съезжающиеся на Каркасс маленькие реализаты, и не очень годился в учителя, как живущие на острове взрослые, но одно то, что у него никогда не было страха перед всемогущими, делало его почти что одним из них.
  
  По приезду он поселился на южном берегу Каркасса, - отчасти из-за того, что там собирались по вечерам ходячие детские корпуса, а отчасти из-за того, что именно там летом всходило и заходило солнце.
  В первое своё лето на острове Революция занимался тем, что строил себе баркас. Никакой денежной системы в коммуне реализатов по-прежнему не было, как не было и собственности. На яблонях росли яблоки, в тощем лесу в центре острова - грибы и черника, а чайки и альбатросы исправно лепились у воды и несли яйца с сентября почти по самый апрель.
  Революция ни у кого ничего не просил. С материка он привёз с собой большой, видавший виды брезентовый рюкзак с инструментами и кучей чертежей и целыми днями пилил и строгал, почти не обращая внимания на собирающихся вокруг него морфов.
  Когда Ая впервые наткнулась на этот импровизированный театр человеческого упорства, то первой посетившей её мыслью была мысль о продуманности и преднамеренности всего этого действа. Глядя на распевающего боевые песни племени маори весёлого человека со спутанными волосами и зелёными наколками сосен на широкой спине, морфы счастливо смеялись и подсовывали ему точные копии вырезанных накануне деталей будущего корабля.
  Деревьев на острове было не так много, однако к концу февраля Революция умудрился собрать деревянный остов своей будущей лодки целиком - большой, двенадцатиметровый, с плотно подогнанными один к одному изогнутыми шпангоутами, и занялся его обшивкой.
  
  Именно тогда, в феврале, Ая впервые столкнулась с ним нос к носу. Посреди одной из туманных февральских ночей на южный берег Каркасса выбросилась касатка, и первым несчастного зверя нашёл Революция.
  
  Знание об этом вошло в Аю во сне. Касатка лежала большой тёмной грудой на тёмном берегу, и её чёрная лоснящаяся спина с каждым вдохом грузно вздымалась. Ещё не открывая глаз, Ая увидела и её, и человека. Человек бегал вокруг, громко кричал что-то неразборчивое и размахивал смешной маленькой кастрюлей.
  - Человек... - вздохнула она спросонок.
  - Что?! - сердито крикнул в темноту человек.
  - Что? - всё ещё не открывая глаз, в ту же темноту улыбнулась Ая.
  - Вот в этом вы все! - возмутился человек. - Как можно млеть от радости в тот момент, когда кто-то умирает буквально рядом с тобой?!
  
  - Что?! - Ая распахнула глаза и рывком ушла прямо на пасмурный ночной берег: так, что человек, носившийся вокруг касатки, как угорелый, налетел на неё со всего размаха. Защищаясь от него, всё ещё сонная Ая выставила вперёд руки, и Революция влетел в них, как огромный глупый щенок в хозяйские объятия. Какое-то время он так и висел в полуполёте, вцепившись в неё мёртвой хваткой, а тем временем касатка дрогнула и исчезла, - метрах в ста от берега море всколыхнулось, приняло в себя зверя и сомкнулось над его спиной.
  
  Революция оказался выше Аи головы на две.
  - Ты... - наконец выдавил он, пытаясь безумными глазами разглядеть в темноте насмешливое, не имеющее возраста лицо реализата.
  - Я, - сонно согласилась Ая. - Ты так вцепился в меня, что на плече у меня будет синяк.
  - Я... - снова выдавил из себя Революция и разжал пальцы. - О, чёрт! Извините.
  
  Он растерянно огляделся. Темнота всё ещё была плотной и непроглядной, но ни шумного китового дыхания, ни других тяжёлых звуков в ней больше не было. Не было и кита.
  
  Ая смущённо кашлянула.
  - Шепчущий по ночам холодный восточный ветер заставляет их терять голову, - то ли объясняя, то ли оправдываясь, сказала она. - Надеюсь, ты не коллекционируешь китов и не очень жалеешь о потере.
  - О, чёрт... - снова сказал Революция. - Я... Нет.
  - Ну, вот и славно.
  Ая поёжилась, холодный воздух вокруг неё вздрогнул и сгустился в тёплое пушистое пончо. Задетый этим дуновением Революция отступил от неё на шаг и развёл руками.
  - Вы - Ая.
  В руках у него так и болталась до сих пор пустая жестяная кастрюля.
  Да, кивнула она, наблюдая за этой дрожащей в темноте кастрюлей.
  - Я видел Вас как-то среди этих... - он махнул кастрюлей, подыскивая подходящее слово. - Среди малышей. Вы - воспитатель.
  - Воспитатель, - усмехнулась Ая.
  
  Темнота, полчаса назад вспугнутая было выскользнувшей на берег китовой тушей, снова зашуршала и понемногу зашевелилась. Они молчали и смотрели друг на друга так долго, что Ая даже смутилась.
  
  - Я... - сказал наконец Революция.
  Она увидела, как в темноте расползается в улыбке его лицо, и молча шагнула домой.
  
  ***
  Прозвище своё Революция получил от имени своего баркаса. "Революция", выведенное по правому борту его судна привезённой с материка синей краской, было, собственно, единственной надписью на весь Каркасс.
  Ни морфы, ни реализаты в надписях не нуждались. Неизвестно, насколько в них нуждался сам Друджи Радецкий, однако баркас его имел имя, и имя это было таким, каким было.
  Надпись на борту баркаса Радецкого смешила малышей примерно так же, как смешило бы вытатуированное у него на лбу имя. Однако никого не волновало, было ли это имя у корабля каким-то способом выражения религиозных убеждений его капитана, или же политическим символом, или же просто данью овеществлённой детской мечте, - каждый имел право понимать то, что понимал, и Революция в этом плане был ничем не хуже своих маленьких всемогущих соседей.
  
  
  К весне достроенный баркас стал для него домом. "Революция" раскачивалась на волнах грациозной белой чайкой, и носовой кап её венчал длинный тонкий бушприт. Главная рубка пока ещё не была застеклённой, но носовая, с полноценным спальным местом, была уже практически готова, и Друджи, нисколько не смущаясь фактом незавершённости, перетащил в неё из палатки свой скромный скарб и обосновался там с концами, как самый настоящий рыбак.
  
  Отношения, сложившиеся у него с маленькими морфами, были скорее дружескими. Практически каждое утро какое-то количество маленьких созданий, живущих на южном берегу острова, собиралось у спускающихся к воде самодельных сходней.
  
  - Эй, Революция! - хохотали они звонкими голосами, и он выходил - заспанный, небритый и улыбающийся.
  
  ***
  Так прошла осень, потом зима. Как только с Атлантики сошёл лёд, сковывавший зимой фьорды, он вывез малышей в первое плавание на баркасе.
  Если бы кому-нибудь из людей пришло в голову наблюдать эти его круизы со стороны, он и подумать не смог бы, что этот долговязый смешливый парень не имеет никакого отношения к реализатам.
  Море приняло его сразу и безоговорочно, так же, как в своё время принял Каркасс. Революция плавал, как рыба, и ничуть не боялся ни холодных течений, ни живущих в синей глубине акул, ни накатывающих на Каркасс сезонных осенних штормов.
  
  Год своего появления на Фолклендах и свой двадцать второй день рождения он отпраздновал тем, что привёз с материка и высадил по южному побережью двадцать семь кедров. Ае тогда исполнилось двадцать семь.
  
  ***
  - Что-то зачастил Революция в наши края, - сказал Бенжи.
  - Боюсь, что это подарок на день рожденья, - сказала Ая, и вид у неё при этом был такой виноватый, что Бенжи не удержался.
  - Боишься? - усмехнулся он. - Чего тут бояться?
  
  Сплетённая маленькими морфами обучалка, висевшая на стене между окон и только что выбросившая андроида в параллель, вздрогнула и всхлипнула, как живая. Бенжи подозрительно покосился на неё и решил сменить тему.
  - Уж больно это существо напоминает мне росянку, приглашающую бобровую блоху на завтрак, - сказал он. - Иногда мне кажется, что рано или поздно оно меня съест. А нет ли, случайно, пути к пониманию покороче и без членовредительства?
  Малыши снова прыснули смехом, и под это звонкое "хиххаф!" Ая аккуратно отлепила их от своих коленей.
  - Боюсь, что нет.
  
  - Слава богу, в этом доме пока ещё есть двери и лестницы, - сказал андроид. Его собственный подарок рос у него наверху, на втором этаже, в маленьком прозрачном контейнере и сюрпризом, собственно говоря, не был. С самого начала. Сюрприз для реализата? Аха-ха-ха!
  Это была лесная фиалка, viola hirta, найденная им в близлежащем лесу.
  Мысль подарить Ае что-то похожее возникла у него ещё осенью, когда Революция в очередной раз притащил ей как-то утром в большой стеклянной посудине трёх переплетённых между собой живых офиур. Офиуры простояли в банке на подоконнике всего день, и пользы от них не было никакой, но Ая была так счастлива, что Бенжи даже почувствовал лёгкий укол ревности. Радецкий не то, чтобы не вписывался в его планы на жизнь... Эмоций по этому поводу андроид не испытывал, он их вообще не испытывал. Просто место, которое, как ему казалось, он когда-то определил себе сам, внезапно потеряло свою былую устойчивость. Все эти годы, всё это проведённое на Каркассе время желания его были настолько просты, что сам он себе иногда казался не сложной системой, а чем-то незамысловатым, вроде колеса или червячной передачи, накручивающей на невидимый вал рассветы, закаты, снег, солнце, чужих малышей, Аю, пингвинов и всепроникающую бессмысленность.
  Он редко бывал днём в лесу и ещё реже обращал внимание на то, что росло и бегало у него под ногами, однако по ночам, когда Ая спала, а маленькие всемогущие существа разбредались из дома кто куда, он выходил на высокий скалистый утёс и садился на самом его краю.
  А внизу шумел и шумел океан.
  
  Фиалка росла на камне, висевшем над краем утёса. На рассвете тонкие сети жилок на её лепестках становились похожи то ли на арабскую вязь, то ли на эльфийское руническое письмо, и Бенжи, заколдованный восходящим солнцем и словно слегка повреждённый в уме, несколько дней всерьёз пытался найти в этих "письменах" тайный смысл, некий магический знак, который помог бы ему определить своё место, свой угол в рождающемся на его глазах треугольнике - "он сам - Ая - Революция".
  По истечении недели замеченный им цветок был аккуратно выкопан, пересажен в контейнер и отнесён в дом, где ему был устроен небольшой дождь и выходящее на юг окно. Тогда до Аиного дня рождения оставалось ещё две недели.
  
  Теперь же фиалка стояла на подоконнике, свет, льющийся из окна, красил её в нежно-сиреневый, и, если хорошенько приглядеться, на обрамляющей лепестки кайме можно было прочесть отчётливое "я люблю тебя" на японском.
  - Бенжи? - донеслось откуда-то снизу.
  
  Андроид поспешно залез в стоящую на антресоли маленькую коробочку, скинул туда навешенные на него недавно малышами датчики, схватил контейнер с фиалкой и заторопился вниз.
  - Ну, вот и я, - сказал он, спрыгивая с последней ступеньки.
  И протянул подарок Ае:
  - С днём рождения.
  
  ***
  Они сидели, свесив ноги с обрыва, на том самом месте, где две недели назад Бенжи выкопал свой цветок. Океан вздыхал, как живой, и где-то далеко-далеко, почти у самого горизонта, в такт его синему дыханию колыхался маленький белый баркас с синей надписью "Революция" по правому борту.
  - Я выкопал её здесь, - сказал андроид.
  - Я знаю.
  Они помолчали.
  - С востока придёт шторм, - сказала она, глядя на разметавшиеся в небе облака. Облака были совсем не похожи на грозовые - высокие, перьевые, и то тут, то там среди них крохотными белыми пылинками парили чайки.
  - Скоро?
  - Скоро.
  - Разгонять будем?
  - Нет, - покачала головой Ая. - Зачем?
  - Как зачем? - почти искренне удивился андроид. - У тебя Радецкий не пришвартован.
  - Бенжи! Хватит, а?
  - Хватит что?
  Ая наклонилась над пропастью, нахмурилась, разглядывая там, далеко внизу, синюю рябь на синей воде, и не ответила.
  - Я - машина, - снова подал голос андроид. - Наверное, если смотреть твоими глазами, то умная, добрая и вообще невозможно какая, просто настоящий клад.
  Он наклонился к Аиному лицу:
  - Но не нужно ничего драматизировать.
  
  ***
  Шторм пришёл спустя два часа. Первые капли упали ещё в полном безветрии, и только потом воздух вздулся, затрепетал тонкими ветками посаженных Революцией кедров и ударил в скалы первой большой волной.
  Лило и сверкало весь оставшийся день и всю ночь. Рано утром вышедший на южный берег андроид обнаружил у воды разбитый баркас и сидящего на обломках человека.
  - Ясными ночами, - сказал он, вскарабкавшись на побитый борт и подсаживаясь рядом, - когда ничего не заслоняет остальную вселенную и видны звёзды, я смотрю туда, вверх, и представляю себя в рубке своего челнока.
  Человек вытер слёзы.
  - И звёзды становятся большими и близкими, - продолжал тем временем Бенжи. - Я водил орбитальный челнок. И сделан, собственно, был для того, чтобы водить челнок.
  - Я знаю, - сказал человек.
  - И мне нравится твой корабль.
  - Я знаю, - снова сказал человек.
  
  Бенжи повернул к нему голову. Радецкий - несмотря на щетину и колтуны на голове - сейчас как никогда был похож на маленького обиженного мальчика.
  - Ая говорит примерно так же - "я знаю", - усмехнулся андроид. - Знание вообще удивительная штука: где бы ты ни был, что бы ты ни делал, что бы ни искал - о тебе уже все, кому это нужно, всё знают.
  - Ну, не все и не всё, - шмыгнул носом Радецкий. - Иногда мне кажется, что я и сам о себе ничего не знаю, что уж говорить про остальных. Кто я? Зачем я здесь? Почему именно я? Никто из них, - он кивнул куда-то себе за спину, - не может дать мне ответы на эти вопросы.
  - И то так, - согласился Бенжи. - Я вот, например, за эти годы так и не понял, зачем ты здесь.
  Радецкий пожал плечами.
  
  Солнце вставало над водой медленно и величаво. Новый день ничего не знал и не хотел знать о маленьких проблемах маленьких людей.
  - Хочешь, я помогу тебе? - спросил Бенжи.
  Радецкий прищурился и долго молча смотрел на андроида из-под длинных светлых ресниц.
  - Спрашиваешь, - сказал он наконец.
  
  ***
  Бенжи провёл на берегу три дня. Три дня они с Революцией строгали, пилили, клеили, плели и красили корабль под звонкий хохот морфов, похожих на маленьких желторотых галчат.
  Ветер с Атлантики гнал в сторону берега белых крикливых чаек и трепал спутанные волосы Радецкого. Глядя на него, Бенжи всё время улыбался блаженной улыбкой и думал о дружбе, пользе и бескорыстии.
  А ближе к вечеру третьего дня у него стала падать подзарядка.
  
  Ая появилась на берегу, когда они с Революцией сидели под деревом, прислонившись спинами к тёмному шершавому стволу. Андроид искал в недрах своего софта запуск долговременной памяти в режиме экономии, и на его лице бродила блаженная улыбка.
  - Мне не нравится выражение твоего лица, - сказала Ая. - Ещё пару тысяч лет и тебя будет не отличить от человека.
  - Ну, что ж, - с готовностью откликнулся андроид. - Случись мне скрываться, это даст дополнительные преимущества.
  
  Ая взяла его за руку.
  - Бенжи, ты меня пугаешь.
  - И давно тебя пугают довольные жизнью? - Бенжи пошевелил пальцами, лежащими в Аиной руке, и через них пошёл ток. Ток был такой высокоамперный, что чувствительно защипал его тактильные датчики. - Солнышко, ты ведь меня не сожжёшь?
  - Не сегодня, - усмехнулась она и повернулась к Радецкому: - Здравствуй.
  - Привет, - откликнулся Революция.
  
  Многое, происходящее между людьми, ускользало от Бенжи. Собственная дефективность, которая так огорчала его в играх с маленькими морфами, проявлялась даже здесь: все эти нюансы типа эндорфиновой эйфории ускользали от него какими-то подразумевающими, но так до конца и не проявленными фантомами.
  - Ну, что ж, - сказала Ая, отпуская его. - Один есть.
  И взяла за руку Революцию.
  
  О том, что происходит что-то не то, Бенжи догадался только по тому, как дёрнулась у Радецкого вторая рука. Судя по выражению его лица, ток, стекавший с Аиных пальцев, был как раз таким, чтобы Радецкий смог сдержаться и не закричать. И он промолчал. Со стороны всё выглядело так, словно реализат и человек просто замерли в долгом рукопожатии.
  - Как оно? - усмехнулась Ая, и было не понятно - то ли речь идёт о делах Революции, то ли о его ощущениях.
  Но Радецкий усмехнулся в ответ:
  - Хорошо, - и Ая сжалилась, отпустила его руку и огляделась.
  - Покажешь корабль?
  - Да.
  
  ***
  Корабль всё ещё стоял на берегу - наверху, на высоких самодельных кильблоках, и солнце играло на его заново выкрашенных глянцевых белых бортах.
  - Вот что надо от меня этой славной весёлой братии? - кивнул Радецкий на свешивающиеся через борт жёлтые головки маленьких морфов. Он влез на один из кильблоков, подтянувшись, с лёгкостью запрыгнул на палубу и уже оттуда, сверху, из самой середины желтоголовой компании протянул руки вниз, Ае.
  - Прошу.
  
  Руки Радецкого были большие и сильные, а палуба баркаса - тёмно-синей, цвета надписи на борту, и усеянной мелкими нарисованными звёздами.
  Ая отпустила поднявшие её руки и посмотрела туда, где остался Бенжи. Под деревом больше никого не было: андроид спустился к самой воде и, сидя на корточках, гладил толкающихся перед ним птенцов малых магеллановых пингвинов.
  - Тебе с ними не интересно?
  - Дело не в этом, - заговорщицки прошептал Радецкий Ае на ухо. - Понятно, почему интересно мне, не понятно, почему интересно им.
  - Ты вовсе не Маугли, - сказала она. - Ты вовсе не мальчик в волчьей стае, ты - волчонок в стае человечьей. Не стоит понимать эту шутку буквально, но и понимать эту стаю, наверное, тоже не стоит. Просто будь.
  
  Радецкий поднял голову, глядя на то, как высоко вверху величаво плывут тонкие перистые облака.
  - Бенжи! - крикнула Ая.
  Езжайте, махнул рукой Бенжи. Покрытые серым пухом пингвиньи дети отхлынули на этот взмах и снова колыхнулись обратно, а малыши-морфы, смеясь, подхватили баркас с кильблоков и легко понесли его в сторону океана.
  
  ***
  Вернулась Ая с закатом, притихшая и задумчивая. Вечер прошёл тихо, а ночь снова была ветреной и холодной. Где-то совсем близко рокотал в темноте океан.
  
  - Ты знаешь, твой Радецкий перестал казаться мне странным, - сказал Бенжи. - Более того, он мне нравится.
  - И мне нравится, - вздохнула Ая. - И мне это совсем не нравится.
  - Почему? - удивился андроид.
  - Потому что это предполагает делить неделимое.
  - Хм... Всё, что делится, делится. И, собственно, делится даже то, что не должно бы. Вот как вот это, например.
  Он покрутил перед Аиным носом никак не желающей собираться в одно целое сломанной усатой антенной связи с материковыми сетевыми станциями.
  - Оно не делится, оно ломается, - снова вздохнула Ая.
  - Я не очень понимаю, что именно во мне ты боишься сломать.
  - Я...
  - Так, чтобы не починить?
  - Я...
  - Слушай, девочка моя, - Бенжи наконец попал защёлкой в узкий паз, отложил антенну на подоконник и поднял глаза. - Меня ничего не тяготит.
  
  ***
  Той же ночью Ае приснился сон. Сон был странным и страшным одновременно. В нём Революция, освещённый косыми солнечными лучами, сидел у серой каменной стены, скрестив ноги, а перед ним, прямо на траве, грудой запчастей громоздился Бенжи. Глаза у Революции были голубые, бездонные, как небо, и такие же, как небо, пустые. И весь он был похож на хирурга, сошедшего с ума прямо во время операции.
  Ая открыла было рот, чтобы закричать, но крика почему-то не вышло, вышел какой-то сдавленный, еле слышный сип:
  - Кто ты?
  - Я с незнакомыми не знакомлюсь, - холодно сказал Революция, ковыряясь руками в лежащей перед ним груде. - Что надо?
  Но немота держала её за горло, как внезапный приступ астмы.
  Иди сюда, поманил он её пальцем, наклонись, а когда она наклонилась, выдохнул ей прямо в лицо и не улыбнулся - оскалился:
  - Не нужно ничего драматизировать, милая.
  Отдай, думала она, отдай мне его, и растерянно кривилась, собираясь то ли заплакать, то ли вцепиться в это непроницаемое небритое лицо, а руки Революции тем временем проворно сновали туда-сюда, собирая разобранное.
  Он что-то сдвинул, что-то нажал, и лежащий перед ним Бенжи дёрнулся и вздохнул - глубоко, по-человечески.
  - Какая же ты у меня дурочка, - почти ласково сказал Революция, поломанной куклой подталкивая к ней андроида. - Забирай свой багаж.
  
  ***
  Солнце заливало через окно изголовье кровати и мешало спать. Ая открыла глаза и увидела, что Бенжи, живой и невредимый, сидит у окна, - точно так же, как сидел у окна когда-то в Орли, вглядываясь в происходящее снаружи настоящее. А настоящее приторно пахло мидиями и вереском.
  - Бенжи! - позвала она.
  Ответить андроид не успел.
  - Эй! - раздалось на улице. - Карета подана!
  - Там, внизу, снова Радецкий, и он снова привёл к нашему берегу "Революцию", - улыбаясь во весь рот, заявил Бенжи.
  - Заговор, - констатировала она.
  
  
  ***
  - У меня будет к Вам просьба, - поклонился у крыльца Радецкий, подмигивая Бенжи и галантно подавая ей руку. - Что бы ни случилось, философски относиться к происходящему.
  - Да я...
  - Тссс! - и он приложил палец к губам. - Тише, тише.
  
  ***
  Волна, на которой колыхалась против ветра "Революция", была достаточно большой.
  - Давай поворот! - крикнул Революция, уваливая нос судна под ветер и уклоняясь от брызг. - До сих пор мне так и представляется, что все мы - все, кто одновременно живёт на Земле - словно пассажиры разных космических кораблей. У каждого свой корабль - своя крепость и одновременно своя тюрьма, в которой есть возможность связи, но нет возможности дотронуться до чужой руки. Давай, давай поворот!
  Сам он изо всех сил вращал штурвал, креня кораблик на борт.
  
  - Ты называешь тюрьмой доставшийся тебе при рождении инструмент! - крикнул в ответ Бенжи. Он только что снял подветренный стаксель-шкот со стопора и удерживал его от потравливания. - Поворот пошёл!
  Баркас вошёл в поворот. Бенжи вытравил один шкот и начал выбирать второй.
  - Оно, может, и так! - снова крикнул Радецкий. - Но только то, что делаю для себя я, устраивает меня гораздо больше, чем то, что делают для меня другие!
  - Ах ты ж! - возмутился Бенжи, отпустил из рук леер и, вместо того, чтобы в очередной раз закрепить на утке очередной шкот, одной рукой схватился за Аю, а второй вцепился в стопор сам.
  "Революция" сперва гордо задрала белый бушприт кверху, а затем потеряла ветер и рухнула носом в волну, - так, что стоящего у штурвала Радецкого накрыло с головой.
  - Зачёт! - вынырнув, захохотал он.
  
  Откуда-то изнутри на палубу высыпали маленькие желтоголовые морфы, тоже мокрые и тоже хохочущие. Бенжи глядел на них, на Радецкого, на Аю и улыбался: солнце лучилось в брызгах на её волосах, а в глазах сверкало счастье.
  "Революция" шла на юг: сперва вдоль островов, потом у самого материка, и уже далеко за полдень Радецкий пришвартовал её на входе в узкий тенистый фьорд, по обеим сторонам которого качались на скалах на ветру старые синие сосны.
  
  - Прошу! - взмахнул рукой он.
  
  Повинуясь этому его широкому жесту, морфы заторопились на берег, и вскоре на палубе их осталось только трое: Бенжи, Ая и он сам.
  - Я давно хотел чего-нибудь в этом роде, - усмехнулся Радецкий, взглянув на Аю, и в этом коротком взмахе его светлых ресниц Бенжи успел уловить отголосок того, что терзало вот уже долгое время его самого. - Я вырос в Гданьске. До выпадения морфов городок был так себе, разве что море рядом плескалось. А потом всё изменилось. Практически в миг. Дом перестал быть домом, город - городом, границы - границами, и мать оставила меня тётке, а сама уехала искать счастье то ли в Норвегию, то ли в Швецию, то ли в Швейцарию.
  Они стояли, облокотившись о борт.
  - Откуда-то оттуда, - продолжал тем временем Революция, пока Бенжи внимательно изучал его профиль, - потом в течение нескольких лет приходили открытки с гномиками в красных колпачках и с заснеженными ставкирками. В общем, можно сказать, что лет десять подряд моей семьёй было холодное серое море и эти весёлые всемогущие существа.
  - Я думаю, ты скучаешь по ней, - сказала Ая.
  Радецкий потёр рукой нос.
  - Возможно.
  - А я думаю, что если человек нашёл человека, машине следует, наконец, заняться собственным предназначением, - подал голос Бенжи. Он легко перемахнул через борт, оказался по колено в воде и зашагал по камням к берегу.
  
  ***
  Радецкий догнал его у самого берега.
  - Знаешь, - сказал ему Бенжи, - на самом деле я очень рад, что встретил тебя. Будущее, которое вырисовывается сейчас, нравится мне гораздо больше, чем то, что рисовалось ещё недавно.
  - Вряд ли ты планируешь провести его здесь, - откликнулся Революция.
  - Теперь нет.
  
  Торчащие из воды валуны высотой в половину человеческого роста там, наверху, переходили в устланный прошлогодними камышами и пла́вником берег. Бенжи выбрался наверх, и Радецкий, недолго думая, вскарабкался вслед за ним.
  - Она не захотела идти, - сказал он.
  - Ей и не обязательно.
  - Я знаю, кто такие реализаты, и немного представляю себе их возможности.
  
  Бенжи повернулся к человеку и пару минут молча изучал веснушки на его носу.
  - А я нет, - сказал он наконец. - Я так ничего и не просчитал.
  
  ***
  Если бы кто-нибудь спросил у него, какие выводы он сделал по итогам двух прошедших дней, то андроид бы просто пожал плечами. Вывод, собственно, у него был один: надо что-то менять.
  Годы, прожитые рядом с реализатами, научили его тому, что мысли практически всегда приравниваются к словам, произнесённым вслух, имеют одинаковое продолжение, и не представляют собой никакой тайны, поэтому надежды он возложил на приоритет Радецкого и Аину невнимательность.
  Первую половину вечера он просидел на берегу, вполне натурально изображая для маленьких морфов электричку городского метро и ни о чём не думая. Морфы заливисто хохотали, просили ещё, Бенжи тарахтел и шипел, а во второй половине вечера, сразу после заката, Ая с Радецким как-то незаметно исчезли из поля его зрения, и на берегу остались только малыши и он сам.
  
  Малыши сидели на берегу, сбившись в тесный кружок, головка к головке.
  - Мне нужна ваша помощь, - сказал им андроид. - Мне надо на материк.
  
  Морфы зашевелились, кружок раздвинулся, и те, кто был поближе, молча закивали ему пушистыми жёлтыми головками: иди сюда. Андроид прошёл вовнутрь и только успел зажмуриться, как кто-то из малышей взял его за тонкую серебристую ручку:
  - Ну, что. Приехали. Беги, Бенжи, беги.
  
  ГЛАВА 2.
  
  Бенжи.
  
  ***
  Накрапывало. Бенжи долго бежал по мокрой тёмной улице вдоль забора с то и дело попадавшейся надписью "WE RECYCLE!"*. Где-то там, за горизонтами, за которые ему больше не хотелось заглядывать, во всё ещё опутывавшей Землю Сети всё ещё где-то существовали новости, рейтинги и карты с координатами, но он больше не желал их знать.
  У больших ворот со шлагбаумом и надписью "PRIVATE AREA"* он остановился. Память его всё ещё была полна маркеров. Он огляделся по сторонам, отметил про себя необитаемость местности, кучу пластиковых коробов, пролез под шлагбаумом и, миновав какие-то тощие кусты с мелкими пурпурными листьями и вспугнув двух енотов, залез в один из валявшихся на земле контейнеров, обнулил внутренние счётчики и принялся чистить протоколы.
  
  Первое время он боялся, что с минуты на минуту снаружи, под дождём, проявится чёрным по чёрному хрупкий Аин силуэт или что стоит только ему поднять голову, как там, в темноте, запляшут и захохочут маленькие всемогущие существа. Возможно, будь Бенжи человеком, его бы и накрыло чем-нибудь вроде сожаления о несбывшихся планах и задачах, однако планы и задачи его были столь мало связаны с самочувствием, что ясность рассудка так и осталась при нём. Он закрыл глаза и включил спящий режим.
  
  С рассветом Бенжи пошевелился, обнаружил рядом с собой свернувшегося в клубок енота и снова замер. Енот был маленький, совсем ещё щенок. И сверху всё ещё колотил дождь.
  
  - Эй, бот! - послышалось снаружи. - Вылезай! Дело есть.
  Бенжи подумал, что если Ая не появилась ни ночью, ни к утру, то это вовсе не значило, что она его не нашла. Енот пискнул, выскочил в дождь, и Бенжи неуклюже вылез следом за ним. Снаружи его встретил старик в потёртых зелёных штанах и в таком же плаще.
  - По-моему, ты слишком долго спишь по утрам, - серьёзно заявил старик.
  Бенжи улыбнулся и молча развёл руками.
  - Я думаю, чтобы долго спать, надо быть крайне несчастным, - тем временем продолжал старик. - Потому что чем раньше ты встаёшь, тем длиннее оказывается твой день и тем длиннее оказывается твоё счастье, если ты счастлив, или твоё несчастье, если нет.
  - Ещё, чтобы долго спать по утрам, можно, чтобы ты был занят перед этим всю ночь.
  Морщинистое лицо старика тоже расплылось в усмешке, и на миг Бенжи показалось, что старик не такой уж и старик.
  - О! Так ты, оказывается, был занят? Уж не тем ли, что пытался сбежать от самого себя?
  - Морф, - не столько спросил, сколько констатировал факт Бенжи.
  - А вот и не угадал! - старик подхватил опустевший контейнер и ловко пристроил его на самый верх выстроенной под навесом у стены пирамиды из точно такой же тары. - Да имей я хоть одну стомиллионную их способностей, я бы не приставал к посторонним, ночующим в баках для мусора.
  Он прокашлялся и зашагал к длинному, зелёному, похожему на ангар сооружению.
  
  Бенжи ничего не оставалось, как отправиться следом.
  У самых входных ворот старик обернулся.
  - У меня накрылся конвейер, - сказал он.
  - Конвейер? - не понял Бенжи.
  - Конвейер. Такая славная штука с тараканами в голове, лентой и роликами в соединениях. Он сломался.
  - Сломался?
  - О! Да, видать, у тебя и правда случилось что-то из ряда вон выходящее, раз ты готов переспрашивать и слушать мою ахинею по два раза, - старик наклонился к нему и понизил голос почти до шёпота. - Как у тебя с починкой электроники? Ты же, вроде, тоже... ну, почти как они?
  - Когда-то у меня был орбитальный челнок, - сказал Бенжи. - И я был с ним одним целым. Почти.
  - О, нет! Мой конвейер не будет требовать от тебя таких жертв! Просто у него в мозгах что-то с чем-то сегодня не согласилось, и он встал, а я не очень талантлив в вопросах электроники. Посмотришь?
  
  Потолок в помещении был низким, серым, поделенным на сегменты и утыканным множеством металлических заклёпок. Конвейер занимал почти половину свободной площади, и по обеим сторонам от него торчали украшенные точечными датчиками штуки, похожие на треугольные змеиные головки.
  - Вот оно, моё царство, - развёл руками старик. - Переработка мусора - всё ещё весьма перспективный бизнес. Они, - он неопределённо потряс пальцем куда-то вверх, - пока ещё готовы вкладывать в это инвестиции.
  Бенжи огляделся и полез проверять электронную начинку конвейера.
  
  Несколько минут у него ушло на то, чтобы проверить протокол ошибок. Не найдя ничего, что сам он смог бы посчитать нештатным, андроид пожал плечами, перезагрузил всё, что могло быть перезагружено, и еле успел отскочить в сторону, когда лента поехала.
  - Это варварство, - довольно заулыбался старик. - Просто перевозить мусор с места на место. Но они до сих пор это делают.
  - Варварство, - согласился Бенжи.
  ___________________
  We recycle* - мы перерабатываем;
  Private area* - частная территория.
  
  
  ***
  - Многовато гостей как для одного утра, - сказал старик, включая старую кофеварку и доставая с полки коробку с печеньем. - Кофе?
  Бенжи сидел на скамье у стены, зажав свои металлические ладони между металлических коленей, и зачаровано наблюдал за посетителями. Посетителей было двое. Один - высокий и худой взрослый, второй - похожий на наследника королевской семьи подросток. Личико у подростка было тонкое, надменное, холодное, а стальные глаза с затаившейся на дне тенью не спеша и абсолютно без стеснения изучали андроида: так, словно тот тоже был кофеваркой.
  Появились они почти сразу же после того, как старик, довольный своим ожившим конвейером, потащил Бенжи завтракать.
  
  - Можно и кофе, - согласился высокий и протянул руку старику, а затем и андроиду. - Морф.
  - Андроид, - сказал андроид. Рука морфа была тёплой, сквозь её тонкую кожу Бенжи почувствовал течение каких-то почти неуловимых токов и даже не удивился. - Привет. А маленький - тоже морф?
  "Маленький" открыл было возмущённо рот, но высокий опередил его.
  - Да, - улыбнулся он. - Но он...
  - Я рядом посидеть, - огрызнулся маленький, и Бенжи заметил, что зубы у него акульи - мелкие и острые.
  
  Старик виновато посмотрел на андроида, выставил на застеленный потёртой зелёной клеёнкой стол три пластиковых кружки и аккуратно наполнил их почти до краёв дымящимся кофе.
  - Ayudar a sí mismo.*
  Бенжи подвис, оценивая происходящее, и всё-таки решил, что старик и его внезапные гости знакомы: кухонька у старика была маленькая, вся заставленная до тесноты, но юный морф полез под потолок за сахаром так, словно делал это миллион раз. Хотя, подумал Бенжи, морф он и есть морф.
  По крыше по-прежнему шелестел дождь. Высокий аккуратно положил ложечкой в кружку сахар.
  - На месте машины я бы не очень любил дождь, - сказал он.
  - На месте машины я бы вообще не очень любил, - поддакнул ему "маленький", и Бенжи снова завис, на этот раз надеясь определить междустрочие. Там явно читались и Ая, и Радецкий, и он сам, и что-то ещё, чего андроид так и не смог угадать окончательно. А "маленький" смотрел на него поверх своей кружки и усмехался.
  - Чужое место всегда занимательнее? - укоризненно покачал головой старик, и, к удивлению Бенжи, оба морфа смутились. - Парень никому ничего не должен.
  И в этот момент скамейка под Бенжи дрогнула. Слабо, потом чуть сильнее. Потом ещё и ещё. Андроид моргнул, поднял глаза к маленькому окошку напротив и, когда окошко накрыла тень, рванулся к выходу из ангара.
  
  Когда титаническая ажурная штука, уносящая продукты переработки, затихла вдали, и макушки квебрахо перестали колыхаться, он озадачено обернулся. Старик и оба морфа стояли в воротах у него за спиной.
  - Всё-таки я слишком давно не был на материке, - сказал им Бенжи. - За эти годы здесь здорово изменилась фауна. Что это?
  ___________________
  Ayudar a sí mismo* (испанский) - угощайтесь
  
  Ая.
  
  ***
  Понимание пришло к Ае ещё за мгновение до того, как сон закончился: нахлынуло волной и затопило её, как пришпиленную к берегу утлую дырявую лодку.
  - Парень никому ничего не должен, - сказал кто-то кому-то, и она ахнула и проснулась.
  
  Снаружи шёл дождь: синий, болезненный и острый. Она натянула одеяло до трясущегося подбородка и закусила губу, пытаясь справиться с паникой:
  - Чёрт. Чёрт, чёрт!! Чёрт...
  
  Первой её мыслью была мысль о том, чтобы скользнуть вслед за беглецом. Второй - о том, что делать этого ни в коем случае нельзя. И не потому, что Радецкий, а потому, что Бенжи.
  Какое-то время она пыталась сглотнуть подкатившее к горлу сердце, но оно билось испуганной птичкой и никак не хотело слушаться. В конце концов, решение Бенжи не было неожиданностью, подумала она.
  И встала.
  Баркас Радецкого был полон смеющихся морфов, и среди них рыжими хохотунчиками среди рыжих хохотунчиков носились и те, кто ночью помогал Бенжи бежать. Ая молча прошла мимо них, так и не решив, какое из чувств шевелится у неё внутри - благодарность или обида.
  
  Баркас качался у берега, а сам он сидел, свесив ноги, на одном из больших валунов, и, казалось, нисколько не был смущён ни холодом, ни непогодой.
  - Привет.
  Революция обернулся:
  - Привет.
  - Бенжи сбежал на материк.
  
  Радецкий болтал в воде босыми ступнями.
  - Выходит, вроде как пацан сбежал от матери, - сказал он наконец. - Так-то и не скажешь, что ему шестьдесят.
  - Почему пацан и почему от матери? - обиделась Ая.
  - Потому что он далеко не маленький мальчик и сам может выбирать, что ему нравится.
  - Ему нравится, - начала было Ая и осеклась: перед глазами у неё всплыла картинка с Бенжи, чистящим протоколы в перевёрнутом мусорном баке.
  - Что? - прищурился Радецкий, глядя на то, как Ая молча смотрит куда-то себе под ноги, - Вот и я о том же: мне кажется, что иногда ты приписываешь ему то, чего у него нет. Любовь - это человеческое.
  - Твоё?
  - Моё, - сказал Революция. - И твоё.
  
  ***
  Следующий день был почти бесконечно длинным. На краю подводного утёса колыхались длинные тонкие стебли ламинарии, и солнце, пробивающееся сквозь толщу прозрачной холодной воды, красило их в зелёный и светло-рыжий. Дальше, - там, где дно обрывалось в чёрную глубину, было пустынно, как в полуденном летнем небе, и в этой пустоте где-то далеко, на границе видимости, ходили неясные тёмные тени блювалов.
  Революция плавал так, словно родился и вырос в воде, - плоть от плоти океана.
  Рой маленьких серебристых килек следовал за ним по пятам, словно влекомый магнитом: стоило ему остановиться и замереть, как и они тоже зависали за ним переливающейся бесчисленными искрами блестящей бесплотной тенью.
  Сама Ая боялась глубины. Её страх доставлял Радецкому несравнимое удовольствие: он, как ребёнок, радовался не столько её беспомощности, сколько своему превосходству.
  Странно, думала Ая, что он не реализат.
  
  Бенжи.
  
  ***
  Ежедневные грузовики, привозившие мусор на переработку, были тихие и разноцветные. Практически бесшумно раз в несколько часов они заезжали на задний двор заводика и выгружали там свой остро пахнущий груз в стоящие длинной шеренгой пластиковые зелёные баки - почти так же, как взрослые пингвины выгружают отрыжку в вечно голодные рты своих толстых птенцов.
  
  Приютивший андроида старик по имени Хосе вставал рано, ложился поздно, не имел ни детей, ни родственников и, казалось, и не хотел их иметь. Он никогда не был женат, а почему женщины вызывали у него смешанный с гадливостью трепет, Бенжи так и не понял.
  В отличие от Хосе андроид по ночам не спал вообще. В ясные ночи он забирался на полукруглую крышу, ложился навзничь на покатые металлические рёбра ангара и смотрел на чёрное небо, исколотое звёздами.
  Он не знал, были ли мысли, бродившие в его голове, человеческими, но ему нравилось думать, что нет. Когда что-то снаружи - образы, звуки, краски - шептало ему о том, что жизнь его пуста и напрасна, он цеплял на это шёпот ярлычок "спам" и старательно удалял его.
  
  В следующий раз морфы пришли через два дня - вместе с новолунием, и потом так и приходили раз в несколько дней. Неизменно вдвоём - взрослый и худощавый подросток. Хосе так же включал кофеварку, морфы так же пили чёрный дымящийся кофе, смеялись и смешили Хосе, а после отбытия титанического грузовика с продуктами переработки уходили чёрными бесплотными тенями. После их ухода во дворе у ангара обычно появлялись кофе, картошка, помидоры, соль, орехи и ковыряющиеся в этой роскоши полосатые толстозадые еноты.
  
  Бенжи вписался в этот странный круговорот материи почти как же органично, как жёлтый кленовый лист вписывается в осенний пейзаж. Самому ему нравилось думать, что органичность эта была следствием отсутствия у него психики, как одного из главных человеческих недостатков: он ничего не хотел, никого не ждал, никуда не стремился и сам себе казался выпущенной из кулака синицей.
  Так прошёл месяц.
  
  А в самом начале декабря Хосе пропал - внезапно и даже таинственно. Бенжи обнаружил пропажу утром, когда он сполз с восходом с покатой крыши ангара, и внизу его встретила тишина.
  Переживать Бенжи не переживал, искать тоже особенно не искал, он просто встретил три свежеприбывших грузовика, после чего собрался, в том смысле, что, сидя у розетки, дождался, пока аккумуляторы пискнут "over", и ушёл вдоль побережья на север.
  
  Внешних задач ему никто не ставил, от внутренних он не так давно отказался сам. Это бесцельное путешествие пешком на север по безлюдному берегу океана рождало в нём странное смутное чувство, которое гнало его, как приближающиеся морозы гонят перелётных птиц - всё дальше и дальше.
  Он не считал дни: просто когда заряд его стал заканчиваться, он сел у огромного серого валуна и наконец-то впустил в свою голову мысль о том, что при условии того, что Ая за ним не наблюдает, вся эта эскапада с побегом от реальности и отключением батарей рано или поздно превратится в запланированное самоубийство.
  
  Радецкий.
  
  ***
  Дождило. Радецкий сидел на палубе своего баркаса, и носом у него шла кровь. Он сидел, запрокинув голову со светлыми дредами назад, и капли дождя катились по его лицу, размывая струйки крови по подбородку.
  Из воздуха за его спиной бесшумно материализовался маленький мальчик со светлыми, почти белыми волосами.
  - Они говорят, что всё, что у тебя есть, это ты сам, - сказал мальчик, садясь на палубу рядом с Радецким. - Но это не так. На самом деле у тебя есть мир. Есть всё. Ты сам - инструмент для понимания.
  - Ты учить меня пришёл? - не опуская задранной головы, поинтересовался Радецкий. - Нет такой необходимости. Не трудись.
  - Но ты же плачешь.
  - Было бы здорово, если бы кое-кто не лез, куда ему не следует, - сказал Радецкий.
  - А куда мне не следует? - серьёзно спросил мальчик.
  Радецкий опустил голову, вытер рукой подбородок и впервые посмотрел на мальчика. Сверху вниз.
  
  - Она разбила тебе нос, - сказал мальчик.
  Радецкий пожевал заросшую рыжей щетиной нижнюю губу и ничего не ответил.
  
  - Я не ожидал от неё такого, - спустя несколько минут снова начал мальчик, глядя на то, как Радецкий внимательно и молча изучает дощатую палубу под собой, и голос у него был безмятежный, по-детски нежный и звонкий, как хрустальный колокольчик. - Хотя, конечно, ожидать вообще глупо.
  - Всё глупо, - равнодушно согласился Радецкий. - И это тоже.
  Мальчик сморщил маленькое кукольное личико, словно собираясь заплакать за компанию с сидящим рядом человеком, но потом по этому личику прошла рябь, и оно снова разгладилось.
  - Не обижайся на неё, - тем же хрустальным голосом сказал он.
  
  Радецкий снова запрокинул голову назад.
  - Слушай, - сказал он. - Отстань, а? Отстаньте от меня все.
  Мальчик в ответ сердито поджал губы, но не двинулся с места. Он сложил вместе ладошки, засунул их между коленок и всё то время, пока Радецкий, задрав голову к дождящему небу, молчал, сидел рядом и терпеливо ждал.
  Радецкий ещё какое-то время не двигался и, наконец, сдался.
  - Ну, что тебе от меня надо?! - зло закричал он, вскакивая и вытирая лицо мятой полой своей холщёвой куртки. - Что вам всем от меня надо?!
  
  - Я знаю одно место, - безмятежно сказал мальчик. - Пойдёшь со мной?
  Радецкий открыл было рот, потом закрыл его и закрыл красное перекошенное лицо руками.
  Чёрт с тобой, всё ещё не отнимая рук от лица, молча согласился он. А, открыв глаза, обнаружил, что вокруг - ночь.
  
  Мальчик так уверенно торопился вперёд, словно бывал здесь каждый день, и Радецкому больше ничего не оставалось, как только держаться за ним. Мальчик долго петлял между каких-то тёмных деревьев с остроконечными кронами, а Радецкий почти бежал за ним и думал, что если морф уронил настоящее не в то место, в которое хотел, то либо он не настоящий морф, либо хотел он чего-то совершенно другого.
  Наконец мальчик радостно воскликнул, нырнул куда-то в тёмное на тёмном, и Радецкий оказался перед тонированной стеклянной дверью, над которой красовалась вывеска с выведенной синим по чёрному надписью "Седьмое небо". За синими буквами дрожали и переливались красные тени. Мальчик посторонился, и Радецкий толкнул её и шагнул внутрь.
  
  Бар "Седьмое небо".
  
  ***
  Это был самый настоящий бар - сумрачный, многолюдный, с висящими в воздухе острым сладковатым запахом и дымом.
  Люди сидели за столиками, жевали, говорили, пили что-то, и над всем этим с тёмного потолка свисали огромные, тёмные, похожие на канделябры генераторы стабильности.
  - "Седьмое небо" - забавное место, - сказал мальчик. - Я ни разу так и не смог попасть прямо сюда. Эти штуки мешают, - и он махнул рукой в сторону грозно нависших над головами посетителей "канделябров".
  
  Бармен за стойкой был чуть старше самого Радецкого. Он был одет в узкое неоновое боди, а его лысая голова была вся испещрена мелкими синими иероглифами, на которых лежала ажурная оранжевая с белым сеточка телепата.
  - Две порции этой вашей синей бурды, сеть и столик у окна, - басом матёрого итальянского гангстера сказал бармену мальчик. - Нам обоим есть восемнадцать.
  Бармен молча взглянул сперва на него, потом на Радецкого, словно пытаясь по росту прикинуть возраст, потом не спеша соорудил перед собой два узких высоких стакана с ярко-синей жидкостью и кивнул на столик, за которым сидел, отвернувшись к окну, старик в потёртой зелёной куртке.
  - Свободных нет.
  Провожатый Радецкого кивнул, достал из кармашка пачку мятых банкнот, и банкноты перекочевали к бармену.
  Мальчик забрал один из стаканов и пошёл к столику. Радецкий взял второй стакан и, считая всё оплаченным, двинулся было за ним, но бармен схватил его за рукав.
  - Эй! - ухмыльнулся он. - Погоди-ка. А сеть? - и протянул на руке маленький ажурный комочек. Оранжевый с белым.
  Комочек зашевелился, выставил вперёд тонкие паучьи ножки, Радецкий на секунду замешкался, и этой секунды хватило на то, чтобы паучок успел скатиться с одной руки и просеменить на другую. Он был тёплый и дрожал, как живой.
  
  Мальчик тем временем успел забраться на пустой стул рядом со стариком. Столик был низкий, но мальчик был так мал, что ноги его всё равно болтались в воздухе, не доставая до пола.
  Радецкий сел и поставил перед мальчиком второй стакан.
  - Я не морф, - сказал он. - Я не пью.
  И аккуратно положил на середину стола оранжевый комочек.
  - Ты не морф, - согласился мальчик, наклонился слегка и... синяя жидкость, видимо, имела такой специфический вкус, что вместо того, чтобы проглотить то, что он пригубил, он с отвращением выплюнул всё обратно в стакан и даже вытер язык рукавом.
  - О, чёрт! По-моему, я сегодня тоже не пью.
  И шмыгнул носом. Пучок оранжевых ножек на столе перед ним расправился и теперь трясся мелкой дрожью, как в лихорадке. Мальчик протянул руку и осторожно погладил его.
  - Привет, Хосе, - сказал он.
  - Привет, - согласился Хосе. - Как оно, ничего?
  - Ничего, - мальчик по-птичьи, как воробей, наклонил белокурую головку. - Мы тоже хотим...
  - Мы? - удивился Радецкий.
  - Слушай, - сказал мальчик. - Ну, что ты всё время брыкаешься, как сумасшедший?
  Радецкий посмотрел на него исподлобья и на этот раз ничего не ответил.
  - Я вообще подозреваю, что все желания сводятся к одному нехитрому общему знаменателю, - сказал мальчик. - И знаменатель этот так смахивает на ноль, что ни о каком результате деления и речь идти не может. Вне зависимости от того, кого к этому знаменателю приводить - тебя, меня или вечность.
  - Чёрта с два, - сказал старик. Нос его был красным, одежда поношенной, и, глядя на него, Радецкий подумал, что зря согласился на это нелепое предложение.
  - Чёрта с два, - повторил старик, и стало видно, что он не пьян, как на мгновение показалось, а трезв. Только расстроен. - Чёрта с два. Люди намного проще приводятся ко всяким безобразным вещам. И вовсе не потому, что глупы, а потому что совместимы.
  - Остынь, Хосе, - сказал мальчик.
  - Я холоден, - поджал губы старик.
  - Твой андроид тоже ушёл. И почти умудрился угробиться, - сказал мальчик.
  - Разве тут можно угробиться? - старик обвёл заскорузлой рукой окружающий сумрак, потом бессильно махнул ею и остановил взгляд на Радецком. - Ты про Бенжи? Пусть идёт. Пусть хоть его не преследуют призраки обязательств.
  - Бенжи? - не удержался Радецкий. - Андроид? Где он?
  - Э, нет, - усмехнулся морф. - Ты немного забегаешь вперёд.
  
  ***
  Баркас его по-прежнему колыхался у южной оконечности Каркасса. Оставленный морфом Радецкий взобрался на влажную от росы палубу, сел по-турецки, достал из кармана мятой рубашки дрожащий оранжевый с белыми бусинами комочек и всё то время, пока восхитительное создание медленно расправляло тонкие трепещущие лапки, смотрел на него, не отрываясь.
  Когда оно кольнуло его в затылок, он зажмурился, а открыв глаза, обнаружил, что мир вокруг приобрёл завершённую кристальную ясность.
  
  ГЛАВА 3.
  
  Бенжи.
  
  ***
  Бенжи открыл глаза и оказался лицом к лицу со склонившейся над ним Аей.
  
  - На золотом крыльце сидели мишки Гамми, Том и Джерри, Скрудж МакДак и три утёнка, выходи, ты будешь Понка, - сказал он, глядя в большие зелёные глаза, опушённые рыжими ресницами. - Я и не знал, что электроника тоже подвержена галлюцинациям.
  - Ты ненормальный, - сказала Ая.
  - Не понятно, относительно какой нормы ты наблюдаешь отклонение, - уклончиво ответил андроид. Он моргнул, пошевелил пальцами, определяя по степени координации движений заряд батарей, и так и остался сидеть на песке. - Если бы я был человеком, я бы сказал, что устал. Или что у меня депрессия.
  Камень, у которого он сидел, вдруг показался ему грузом, опущенным на его плечи.
  
  - Ненормальный, - сказала Ая. - Дурак, каких надо ещё поискать.
  - Наверное, тут я должен был бы спросить, быстро ли ты меня нашла? - он усмехнулся. - Ты быстро меня нашла?
  
  Ая опустилась на песок и молча пнула андроида в его терракотовый бок.
  - Драться с неживыми предметами - это невроз, солнышко, - сказал он. - Наверное, будь ты человеком, тут уже ты должна была бы спросить, специально ли я это делаю. Но ты же не человек, ты - вершина эволюции материи. Ты и сама знаешь ответ.
  Ая молчала.
  - А я вот не знаю, - вздохнул андроид. - Иногда мне кажется, что чем больше живых существ завязано друг на друга, тем сложнее поступить специально. Я не понимаю, как вы вообще умудряетесь не свихнуться.
  - Мы...
  Договорить она не успела: песок, на котором они сидели, вдруг зашевелился, пополз как живой, и Бенжи без особого удивления обнаружил, что сидит на ветровом стекле собственного закопанного в песок челнока.
  - Ты... - начал было он...
  - Это не я!
  - ... сводишь меня с ума.
  - Это не я! - на этот раз шёпотом сказала Ая. - Это Радецкий!
  - И он тоже, - кивнул Бенжи и - как с ледяной горки - соскользнул вниз с растущего из песка орбитера.
  
  ***
  - Я ничего не понимаю, - говорила Ая торчащим из-под приборной панели ногам копающегося в проводах андроида. - Радецкий - и вдруг реализат! Нет, не то, чтобы это было плохо или невозможно...
  Бенжи осторожно шёл своей узкопалой ручкой вдоль впаянных между гондолой и наружной обшивкой гроздьев микроскопических клемм и, поскольку говорить ему было нечего, молчал.
  - Всё к этому шло, - продолжала тем временем Ая. Лицо у неё было сердитое, красное и всё в пятнах - словно новые возможности Радецкого привели к появлению трещины в самом базисе мироздания. - И что теперь делать?
  Ждать, пока небо не рухнет тебе на голову, подумал Бенжи. Он дошёл пальцами до края последнего клеммника, проверил конечный зажим и попятился назад, вылезая.
  
  - Не знаю, кому из нас троих больше нужно это корыто, - сказал он, выбравшись окончательно. - Но оно в порядке.
  Он пнул ногой валяющуюся на полу противоперегрузочную пару и мимо Аи вышел из гондолы наружу. Солнце играло, отражаясь от алюминиевых боков орбитера, и по небу плыли редкие прозрачные облака. Ни то, ни другое Бенжи решил не сохранять. Мир его внезапно схлопнулся до размеров острой мимолётной мысли о собственной обречённости болтаться до конца своих дней по бессмысленной орбите вокруг Аи и Радецкого. И орбита эта ещё только должна была быть определена.
  Он вернулся в гондолу и нашёл Аю сидящей на краешке одного из пассажирских кресел и размазывающей по щекам злые слёзы.
  
  - Ну, хорошо, - сказал андроид. - Где он?
  
  Радецкий.
  
  ***
  Когда двери "Седьмого неба" съехались у него за спиной, Радецкий прищурился.
  В баре по-прежнему было сумрачно и дымно. Старый Хосе сидел у того же самого окна и, казалось, ничуть не удивился. Радецкий снова опустился за столик напротив старика, только на этот раз выражение его лица больше напоминало выражение лица морфа.
  Бармен с наколотыми на лысой голове иероглифами усмехнулся ему сквозь дымку, как старому знакомому, и вопросительно взмахнул поднятой над головой рукой с выставленными двумя пальцами.
  Нет, покачал в ответ головой Радецкий.
  - Я знал, что ты вернёшься, - сказал Хосе. - Это было написано на лице твоего... - он заколебался, подыскивая слово, - ... друга. Если он, конечно, тебе друг. Где он, кстати?
  
  Дверь в бар открылась и закрылась, пропуская вовнутрь стайку маленьких белокурых мальчиков и девочек в аккуратных костюмчиках: точь-в-точь дети немецких бюргеров, отбившиеся от родительского пикника.
  "Канделябры" под потолком дрогнули и загудели с удвоенной силой, а дети запереглядывались, засмеялись и рассыпались по бару, как горошины.
  - Не знаю, - пожал плечами Радецкий и кивнул. - Может, вон.
  Мальчик в костюмчике, устроившийся за соседним столиком, здорово напоминал ему его самого - лет пяти от роду.
  
  - Может, - согласился Хосе. - Пока они не начинают говорить пропитыми голосами уставших от жизни взрослых, я не отличаю их от детей.
  Он посмотрел на Радецкого и наклонился вдруг - близко-близко, так, что Радецкий даже слегка сдал назад.
  - Как ты думаешь, эти психи любят играть? - заговорщицки шепнул он, глядя в глаза Радецкому красными воспалёнными глазами, и, не дожидаясь ответа, зашептал дальше:
  - Ещё как! Ты только посмотри на них - они живут так, словно всё это не настоящее, словно их и правда, как детей, закинули сюда, в этот детский сад сбежавшие по своим делам взрослые. Сбежавшие взрослые. Ты никогда не спрашивал себя, где они, эти взрослые?
  Радецкий открыл было рот, но Хосе повелительно двинул рукой: молчи!
  - Ты не спрашивал. Никто не спрашивает, - он развёл руками вокруг. - Посмотри, сколько их - детей, оставшихся без опеки.
  - Нет у них никаких взрослых, - сказал Радецкий. - И никакой опеки.
  - А вот насчёт опеки я бы не торопился с поспешными выводами.
  Хосе смотрел куда-то ему за спину - так странно и так насмешливо, что он обернулся. Дверь в бар снова открылась и закрылась, первым вошёл Бенжи, за ним - Ая. Радецкий скривился: пока они высматривали его в сгущённом генераторами стабильности плотном мороке, он похлопал Хосе по плечу и пошёл к выходу, - в обход, так, чтобы остаться незамеченным.
  
  ***
  Куски полиэтилена трепетали во дворе, как маленькие грязные флаги. Ветер подхватывал их, надувал и бросал, снова надувал и снова бросал. Радецкий поёжился и зашагал прочь.
  
  Ая.
  
  ***
  О баре, в который привело её предчувствие, она знала, но бывать здесь до этого ей так ни разу и не случилось. "Седьмое небо" не было изобретением ни морфов, ни реализатов. Его придумали люди. Когда-то давно, когда морфы ещё только-только рассеялись по растерявшейся от неожиданности Земле, некто, пожелавший остаться неизвестным, организовал это странное место, и, как ни странно, морфы подхватили идею.
  "Седьмое небо" гудело разными голосами. Висящие у потолка генераторы плавно катили стабильное настоящее в не менее стабильное будущее, и смешливые маленькие морфы, хмельные от собственного бессилия, весело катились вместе с ним.
  Ая, в отличие от них, чувствовала себя скверно. Если Радецкий когда-то и был здесь, то не сейчас, и она не знала, что хуже: то ли найти его, то ли разминуться.
  - Видишь во-он того человека у окна? - кивнул Бенжи. - Это Хосе. Пойдём-ка.
  
  - Здравствуйте, - сказала старику Ая.
  - Спасибо, - усмехнулся старик, и ей показалось, что он слегка не в себе. - Привет, Бенжи. Как там наши дела?
  - Хорошо, наверное, - отозвался Бенжи и опустился на стул. - Хосе, мы ищем парня с дредами на голове.
  
  Старик в ответ молча покачал головой. В это время от компании детей отделился и направился к ним белокурый мальчик в аккуратной зелёной курточке и клетчатом кепи.
  - Господи! - сказал он, плюхаясь на свободный стул рядом с Хосе. - Утоли меня покоем в этом мире вечного движения!
  И, словно в ответ на его слова, наступил мрак.
  
  Ая рванулась в темноте руками и ухватилась за холодную ручку андроида.
  - Бенжи?
  - Да? - откликнулся тот и голосом, похожим на жужжание большого шмеля, удивлённо добавил: - Зззря ты меня сюда привела.
  Жужжание перешло в высокий звон, и на верхней, едва слышимой ноте Ая потеряла сознание.
  
  
  ***
  Дышать было легко, так легко, что казалось, будто воздух сам струится в лёгкие, как вода, стекающая с обрыва. Где-то недалеко звенели невидимые генераторы Бибича - судя по неподвижности мироздания, целая гроздь.
  Потом сзади, за Аиной головой, клацнуло, пропуская тонкую полоску света. Ая дёрнулась было подняться и обнаружила себя намертво пристёгнутой. Луч света проехал по противоположной прозрачной стене и в итоге расплылся широким овальным серым пятном.
  - Так, так, так... - насмешливо сказал голос. - Приходим в себя?
  Ая облизнула пересохшие губы и промолчала.
  
  Человек обошёл помещение, и на фоне размытого серого пятна возникла серая тень. Чтобы рассмотреть вошедшего, Ая скосила глаза вправо, но то ли от этого, то ли ещё от чего картинка вышла смазанной и двоящейся.
  - Как самочувствие? - поинтересовался человек: серьёзно, как доктор в палате у чудом выжившего после операции безнадёжного больного.
  Самоубийца, оценила про себя его мужество Ая. Она отвела глаза от посетителя и подняла их к верху. Звон исходил оттуда, исходил и расходился кругами по прозрачным стенам, как волны от брошенного в тихое озеро камня.
  Пока она вслушивалась в этот звон, вектор тяжести плавно сместился в сторону и съехал с пола к невидимой задней двери. И тем, собственно, и обозначил, что это корабль.
  
  И вряд ли это транспортник "земля-земля", вися практически вертикально, подумала она, и, следовательно, вряд ли пришедший сюда самоуверенный господин такой уж самоубийца.
  
  Тем временем корабль завершил разворот, и пол снова стал полом. Ая прислушалась к себе и, не считая лёгкой горечи на языке, ничего не нашла. Если бы хотели убить, убили бы, если бы хотели пытать...
  - Надеюсь, вы не собираетесь держать меня в таком виде пожизненно, - хрипло сказала она. - Нельзя ли отстегнуть ремни?
  Человек промолчал, однако вокруг неё ярко вспыхнул острый неоновый свет, и стало видно, что вправо уходит вдаль целый ряд похожих стеклянных капсул, в каждой из которых колыхалось похожее кресло.
  
  И на каждом из кресел оказался распят маленький белокурый морф.
  
  
  Радецкий.
  
  ***
  Второй раз Радецкий вернулся к "Седьмому небу" только через неделю.
  
  Маленькая штука - оранжевая с белыми бусинами, придававшая ему всемогущества, лежала в наспех вырезанной из кедровника коробке, перевязанной крепкой ременной лентой.
  Всю эту неделю по утрам мир, как ни в чём не бывало, поднимал над островами солнце, кормил Радецкого треской и ягодами, а в ночь на седьмой день расцвёл у него в голове странным, неправдоподобным, но, тем не менее, неотличимым от реальности сном. В этом сне он прожил на Фолклендах до конца тихую жизнь отшельника, умер, как и положено, от старости и родился снова - но на этот раз где-то на Армянском нагорье. Ягнёнком муфлона. Снова прожил жизнь, теперь уже баранью, снова умер от старости, потом снова родился диким бараном и снова умер, потом третий, четвёртый, пятый раз... Бараном.
  
  Проснувшись, Радецкий долго лежал на палубе своей "Революции", глядя в чёрное небо над головой. Баран, думал он, баран он и есть баран, и кто бы ни посылал тебе этот сон, он предупреждает тебя, глупое создание: есть вещи, в которых виноват и ты тоже.
  Он спустился в рубку, достал перевязанную лентой деревянную коробку, развязал её, зажмурился и так, вслепую, ждал, пока маленькое оранжевое существо выкарабкается из неё и доберётся до его затылка.
  А потом, когда пришло понимание, он, так и не открывая глаз, увидел Бенжи, одиноко лежащего среди рваного, присыпанного первым осенним снежком полиэтилена.
  
  ***
  
  Занимался серый холодный рассвет. Возле вывески с надписью "Седьмое небо" дрожали на ветру красные бумажные фонарики с оборванной мишурой, сама же вывеска была тёмной, и за ней, между расколотым пластиком и стеной, торчала оборванная проводка.
  Радецкий поёжился и огляделся. Бенжи лежал неподалёку от входа, в груде полиэтиленового хлама между покосившимся бетонным блоком и уличным фонарём. Его правая рука была оторвана, левая изуродована, а то место на груди, где когда-то располагались платы процессора, было выжжено, и там, среди оплавленной изоляции и застывших капель интерметаллида ниобия и титана, тоже лежал снег.
  Радецкий перевернул андроида незрячим лицом вниз и сел рядом, прямо на холодный заснеженный асфальт. Чувство, которое накрыло его, было густым и чёрным, однако горем назвать его было нельзя. Выходило так, что имя ему если и было, то Радецкий его не знал.
  Он зябко повёл плечами, и в ответ на это движение место, где лежал мёртвый андроид, пошло мелкой рябью. Пространство расплавилось и застыло снова, и в этом новом пространстве среди засыпанного снегом полимерного мусора теперь материализовался пока ещё неподвижный и обесточенный, но уже целый и невредимый Бенжи.
  
  А ещё теперь надо было что-то делать, но что именно, Радецкий не знал.
  Призрак приходившего к нему во сне будущего в образе муфлона склонился над ним серой тенью и беззвучно проблеял невидимыми губами: мма-а-а-а.
  Радецкий вздохнул и закашлялся - хрипло, надсадно, с надрывом.
  Дверь "Седьмого неба" открылась, из-за неё робко выглянул робот-уборщик: выглянул на шум, увидел Революцию, заходящегося в кашле на земле, в груде мусора, и смущённо ретировался обратно.
  Радецкий откашлялся и обхватил голову руками. Разбудить Бенжи, подумал он, разбудить его к чертям собачьим, и пусть именно он строит орбиты, по которым всё будет вращаться - он машина, он может думать, когда это надо.
  Он подтащил андроида к фонарю, усадил его спиной к гранёной пластиковой опоре, пустил ток и молча наблюдал, как аккумуляторы Бенжи оживают, как тот приходит в себя, как сверяется через сеть с группой стандартизации в телеметрии и как потом открывает глаза и смотрит на него, смотрит, смотрит...
  
  - Я уже неделю, как мёртв, - сказал наконец Бенжи. - Vart du heilur, Valhalla.
  - Извини.
  Бенжи отвёл глаза от Радецкого и поднял их к низкому предрассветному небу.
  - Когда я пришёл сюда в первый раз, - сказал он и сделал широкий неопределённый жест, - я думал, что жизнь - это что-то прямолинейное и простое, как... как поезд, что ли. Как поезд, идущий, например, из Будапешта во Франкфурт.
  - Я же сказал, извини, - перебил его Радецкий.
  Андроид посмотрел на него, словно не понимая, о чём идёт речь.
  - Но этот безумный поезд ходит кругами, как закольцованный городской сабвэй... Ты, случаем, не знаешь, что здесь не так?
  - Я же сказал, извини, - снова мрачно повторил Радецкий.
  Бенжи открыл рот, потом закрыл его, потом молча поджал ноги, обхватил их серебристыми ручками и уткнулся подбородком в колени.
  - Я не знаю, что делать, - сказал Радецкий.
  - И хочешь, чтобы я решил за тебя? - горько усмехнулся андроид. - Но я тоже не знаю, что тебе делать. И что мне делать. Ты же видишь, я привязан к этому человеку, как... как налоговый номер к налогоплательщику.
  - Где она?
  Бенжи поднял голову и уставился на человека в немом изумлении.
  - Она говорила, Радецкий отныне реализат. Так что это скорее ты должен знать, где она.
  Революция повернулся к андроиду затылком, на котором, запустив лапки между его дредов, сидел оранжевый паучок, покрытый, как росой, крупными белыми бусинами.
  - Реализат на костылях, так сказать, - развёл руками он и снова повернулся лицом. - Убого, конечно, но относительно эффективно.
  Бенжи шевельнул головой в сторону бара с погасшей вывеской:
  - И ты можешь...?
  - Я смотрел, - сказал Радецкий. - Там нет никого: ни морфов, ни реализатов - ни мёртвых, ни живых.
  Он помолчал и добавил:
  - А её вообще на Земле нет.
  
  - Нет? - механически повторил Бенжи и встрепенулся: - Как нет?!
  Радецкий посмотрел на него с подозрением:
  - Я собрал тебя как-то не так, и теперь у тебя проблемы с обработкой данных?
   Андроид вцепился Радецкому в плечи и замер:
  - Ты будешь её искать?
  
  
  Бенжи.
  
  ***
  Челнок лежал на берегу, где они его и оставили, всё так же наполовину присыпанный прибрежным песком.
  - Тут у тебя крабы в двигателях, - сказал Радецкий, заглядывая сквозь решётку в чёрную дыру сопла. - Разве можно так обращаться с техникой?
  - Техника стерпит всё, это я тебе как техника говорю, - грустно хмыкнул Бенжи. - С полным знанием вопроса.
  Он забрался в челнок, заглянул в пассажирскую гондолу, затем вернулся в рубку и медленно прошёлся пальцами по панели управления - как пианист, давно не видевший рояля и не решающийся сыграть первый аккорд.
  - Друдж! - крикнул он.
  - Я здесь, - Радецкий тоже забрался в гондолу и, поскольку был здесь впервые, теперь с любопытством рассматривал её антураж. - Что?
  - Что тебе нужно, чтобы выжить в космосе? Грузовой отсек в твоём распоряжении.
  - Если не возражаешь, я предпочитаю пассажирский, - пошутил в ответ Радецкий. - Или рубку.
  Он поднял с пола валяющуюся там противоперегрузочную пару, покрутил её в руках, всунул в неё ноги и так, вперевалку, как вставший на задние лапы гризли, пошёл смотреть рубку, надевая на плечи остальное.
  
  
  - Что ты знаешь о Марсе? - спросил он, устраиваясь в кресле, им же самим и сотворённом справа от рабочего места андроида.
  - Я был там, - сказал после паузы Бенжи. - И, насколько я знаю, это единственное место во внеземелье, где плотность людей превышает одну штуку на триллион квадратных километров. Ты хочешь сказать...?
  - Что с этого начнём, - кивнул Радецкий.
  
  ***
  Когда их челнок молча, без всяких запросов и идентификации, стартовал с побережья Атлантики и так же, молча, вышел из земной атмосферы в исколотый звёздами космос, Марс остался у андроида где-то внизу и справа, далёкий и невидимый за синими складками Анд.
  Эфир молчал, Радецкий тоже молчал, поэтому андроид развернул нос корабля и пошёл по параболической орбите навстречу судьбе. Тоже молча.
  
  Радецкий подал голос только тогда, когда Земля стала похожа на голубой мячик для пинг-понга.
  - Я никогда не был в космосе, - сказал он, отстегнул удерживавшие его в кресле ремни, вылез из компенсационной пары и, раскинув руки, поплыл к смотровому экрану.
  - Всюду космос, везде космонавты, - не отрываясь от управления, рассеянно заметил Бенжи.
  
  Тем временем маленький голубой шарик на экране из теннисного мячика превратился в небольшую бирюзовую бусину.
  - Чёрт! - восхищённо воскликнул Радецкий. - Да этот циклопический скорбный пустырь явно великоват для такой ерунды, как наш маленький голубой виварий! Ты только подумай, как там, на этой голубой кляксе, разместилось это всё: эти океаны с китами и акулами, эти города, эти горы, эти дождевые леса, кишащие жизнью... Ненастоящие, как... как колонии бактерий. И... - он развернулся лягушкой к андроиду, и дреды его торчали в невесомости во все стороны, как лучи странной звезды. - И ничего за её пределами!
  - Я - машина, у меня нет кенофобии, - сказал Бенжи. Он нашёл Марс, пару секунд следил за его угловым смещением, после чего окончательно откорректировал курс и вынул пальцы из разъёмов панели управления. - Я выйду на орбиту Марса, и дальше будет твоя очередь.
  - Окей, - глупо улыбаясь, согласился Радецкий. - Моя, так моя.
  
  Потом, когда Земля превратилась в маленькую белую точку, Радецкий потерял к ней интерес. Он уплыл в пассажирскую гондолу, там сотворил себе из конденсата и пластика тубу с кофе и хлеб, поел и долго, молча и задумчиво смотрел перед собой.
  
  Бенжи пришёл к нему, когда тот уснул: завис на мгновение на входе, затем вплыл в пассажирский отсек, ухватился за кресло, к которому был пристёгнут спящий человек, и наклонил лицо к самому его лицу. Революция спал, разметавшись во сне и раскинув в стороны руки. Его оранжевый с белым проводник выкарабкался из его спутанных волос и теперь сидел рядом, на подголовнике, подобрав под себя ножки.
  Бенжи долго смотрел на веснушки на носу у Радецкого, на его светлые нахмуренные брови, на спутанные волосы, плавающие в невесомости, и наконец перевёл взгляд на сидящего в паре сантиметров от его лица симбионта.
  - А ты теперь и с машинами так умеешь? - еле слышно спросил он.
  
  Оранжевый паучок качнулся на тонких бугорчатых ножках и, после небольшого раздумья, вскарабкался на протянутую серебристую ручку. Он пробежал по руке андроида вверх, на его плечо, здесь остановился, качаясь, половина его ножек, подрагивая, развернулась в сторону головы, пробуя воздух на вкус, потом качнулась в сторону груди Бенжи. Приняв решение, симбионт деловито скользнул с плеча андроида на грудь, прямо напротив гнезда с процессором, где и опустил своё жало.
  
  По собственному опыту Бенжи знал, как загружаются драйвера или что происходит при увеличении тактовой частоты, да и шок машины сложно назвать шоком в полном смысле этого слова. И всё-таки он испытал шок.
  Сидящая у него на груди оранжевая штука через основной порт нащупала основание системной платы, одновременно с изменением настроек конфигурации мозга андроида прошлась по бесчисленным точкам соединения "процессор-память" и на несколько долгих тактов выдала по всем этим точкам волну нулей, потом волну единиц... А потом данные из хранилищ и внешних портов (или не из них, а в них? или и то, и другое?) поднялись в нём все сразу, как поднимается дыбом шерсть на загривке испуганного животного.
  Бенжи застыл, и, пока он пытался лихорадочно вычислить этот безумный запрос, весь мир хлынул в него одновременно сплошным непрерывным потоком.
  
  ***
  
  Бенжи вышел на низкую орбиту над Марсом, нашёл Марсополис и завис над ним на геостационаре на высоте в несколько километров.
  Раскинувшийся внизу купол был похож на лежащую на раскалённой докрасна сковороде большую хрустальную каплю. Висевшие на куполе маленькие жаркие "солнца" мерцали среди белых перистых облаков, как воткнутые в туман тонкие серебристые иглы. Потом капля Марсополиса на красной "сковороде" пустыни вспучилась, словно раздутая взрывом, и прокатилась по хранилищам андроида гулкой упругой волной.
  - Неплохой у тебя тут вид из окна, - сказал за его спиной Радецкий.
  В ответ Бенжи собрал торчащие из основного порта оранжевые "лапки", вытащил симбионта и, обернувшись, протянул его обратно Радецкому.
  - Неплохой, - согласился он. - Сильная штука.
  
  ***
   Марс оказался пуст. Единственной зацепкой, которая могла дать хоть что-нибудь, оказалась загадочная организация "Ideal edge", обитавшая в противоположном Марсополису полушарии и в последние несколько лет занимавшаяся разработкой странных планов, сравнимых по амбициозности разве что с захватом мирового господства: "Ideal edge" хотела добраться до края известной вселенной.
   На Марсе они провели часа два: приземлились у подножия плато Синай, прямо за опустевшими ангарами "IE", и, пока Радецкий искал среди однообразных гулких опечатанных помещений померещившийся ему брошенный инженерный архив, Бенжи бродил вокруг, пытаясь по оставленным мелочам понять размах предприятия.
   Вернулся Радецкий с полными карманами инженерной схемотехники кораблей дальнего космоса, рекламы "IE" и прочей литературы, весьма смахивающей на знаменитую "Майн Кампф" Гитлера.
  Бенжи прошёлся по этой куче и вынес оттуда, что морфы вместе с реализатами народ хоть и избранный богом, но неблагонадёжный, самовлюбленный и характеризующийся исключительно эгоизмом и инстинктом самосохранения, что самое правильное для того, в ком ещё остался идеализм и самопожертвование - это рискнуть и собрать всё, что может дать эта волшебная белка в её волшебном беличьем колесе. И либо Земля будет великой, либо её не будет вообще.
  Оказалось, что не так давно "Ideal edge" выкупила у правительства Марса транспортник, предназначенный для транспортировки гелия из пояса Койпера, не задумываясь, окрестила его "Седьмым небом" и без лишних слов принялась за переоборудование своего сокровища в тюрьму для морфов.
  
  - Здесь нет никаких направлений, - сказал Радецкий, с сожалением глядя на принесённую им груду. - Кроме отчётливого направления к паранойе.
  Оба они сидели в рубке маленького орбитального челнока, всё ещё воткнутого в красный марсианский песок.
  - Ну, почему же, - Бенжи быстро произвёл сортировку. - Паранойя паранойей, но если отбросить все эти рассуждения о границах, вселенных, деформациях гипер-сфер чёрными дырами и бесконечных возможностях волшебных белок, то остаётся вполне связный набор начальных условий: во-первых, это люди; во-вторых, у них есть транспортник, рассчитанный на сверхдальние перелёты; в третьих, он нацелен на внешние границы системы (местной галактики); ну, и на закуску - на борту у них на настоящий момент находится некое количество существ, имеющих неплохие физические возможности.
  - А с направлением что?
  - С направлением? - Бенжи ухмыльнулся. - Если местная орбитальная техника хранит записи о событиях хотя бы в течение недели, у нас есть шанс.
  
  ***
   Пароль оказался слабенький, в связи с чем вход в систему администрирования марсианского орбитального телескопа занял у андроида чуть более получаса. Пока Радецкий тоскливо смотрел на неподвижный пейзаж снаружи, Бенжи по-быстрому пролистал архив по подвижным объектам и в файлах недельной давности обнаружил искомое.
  - Есть! - доложился он. - Вот они.
  И ткнул пальцем в длинную цепочку координат.
  
  Украденное.
  
  ***
   Несмотря на все свои способности, Ая ровным счётом ничего не знала ни о способах дальней транспортировки пленных, ни о безумии "Ideal edge", ни о построенном ими корабле. До сих пор не знала.
   Понятно было, что корабль огромен. За прозрачными стенами её тесной тюрьмы открывался вид на длинный ряд хрустальных капсул с распятыми внутри них белокурыми детьми, и косы оптических кабелей бежали вдоль них и между них, как жуткая коллективная пуповина.
  
  Люди приходили к ней дважды. В первый раз, когда она только очнулась, зашедший к ней человек всё-таки отстегнул наручники, позволив ей соскользнуть с возвышения и вцепиться ногтями в его лицо. Тогда на крики сбежались ещё трое, и никакого разговора не получилось.
  Второй раз приходили не совсем к ней - прибегали к одному из маленьких морфов, кто, несмотря на генераторы стабильности, умудрился раскачать и опрокинуть свой тяжёлый стеклянный каземат...
  Именно тогда всем им - громко и отчётливо - было сказано, что цель их - граница галактики, а двигатель - они сами. Гребцы каторжной галеры.
  
  Никогда раньше она не пыталась выяснить границы своих возможностей - того расстояния, на которое она могла дотянуться или объём, на который способна был воздействовать. Тысячи километров направленного воздействия? Возможно. Но миллионы? Вряд ли. Теперь же возможности её, резко ограниченные впаянными в прозрачные капсулы генераторами стабильности, дрябло колыхались на отметке условного ноля.
  Те, кто похитил их, хотели практически невозможного: одновременно контролировать и использовать. Сказать, что было у них на уме, было тяжело: за возводимой генераторами плотной стеной только смутно бродило нечто туманное и неопределённое. Возможно, это были корабли морфов, не дающие им покоя - серебристые, тонкие, пронизывающие галактический межзвёздный мрак. А, возможно, и сами морфы - живые, игривые и беззаботные семена самой жизни, разносимые космическим ветром от звезды к звезде и от края вселенной и до края.
  
  Конечно, невозможное всегда остаётся невозможным, и есть в этом мире некие субстанции, самой своей природой не предназначенные быть в подчинении, но совпадение целей иногда приносит странные противоестественные плоды: морфы категорически отказались быть рабами, однако тюрьма их, подгоняемая их волей, стремительно несла их к краю галактики.
  
  К концу первой недели хозяева корабля устали от попыток совладать со своим непокорным грузом: генераторы, которые должны были обеспечивать безопасность команды "Седьмого неба", круглосуточно надсадно гудели, как заходящие на бомбёжку самолёты Люфтваффе времён второй мировой войны, а лучезарные морфы плавали в этом звуке, как диатомовые водоросли в озаряемом солнцем Гольфстриме. И управлять этим Гольфстримом было нельзя.
  Неподвижность была тяжёлым испытанием, однако Ая, точь-в-точь как её хрупкие белокурые товарищи по несчастью, всё ещё носила в себе свет, спасающий её изнутри.
  
  
  Радецкий.
  
  ***
  Челнок послушно лёг на рассчитанный андроидом курс в сторону малого транснептунового объекта 2017 QF69.
  Радецкий сидел в рубке рядом с Бенжи и уныло смотрел на то, как Марс, а потом и Солнце становятся крохотными и неспешно сползают с экрана. Один корабль - один штурман, а в случае с ним и с Бенжи и без слов понятно, кто из них есть кто.
  - Вычисление перемещения и исправная работа навигационных приборов - это ещё только полдела, - словно читая его мысли, сказал андроид. - И я хочу, чтобы ты знал: я не могу ничего гарантировать.
   Радецкий перевёл взгляд с сумрачного экрана на такое же сумрачное лицо андроида.
  - Почему?
  - Потому что в данный момент сам себе напоминаю муху, которая пытается догнать и укусить пулю.
  - Оптимистично, - хмыкнул Радецкий.
  - Это был самый оптимистичный софт из тех, которые для андроидов. Мне негде было взять другой. И самый оптимистичный расклад. Извини, - пожал плечами андроид.
  - О, чёрт!
   Лицо Радецкого внезапно застыло, а потом пошло красными пятнами.
  - Какой же я дурак! - простонал он. - Баран!
   Он закрыл красное лицо руками.
  - Недоделанный реализат! Это же делается проще простого! - и пространство в рубке вспыхнуло и пропало.
  
   Когда челнок снова вынырнул во мрак, андроиду понадобилось несколько долгих секунд, чтобы идентифицировать проплывающее по левому борту большое серое пятно, как тот самый объект 2017 QF69.
  - Вау! - восхищенно присвистнул он, осматривая открывшуюся по курсу чёрную бездну. - Да ты, оказывается, невероятно крут...
   Справа по борту их маленького челнока в сторону от Солнца шёл в межзвёздной пустоте сверкающий, похожий на большую дырявую ртутную каплю марсианский транспортник.
  
  Радецкий зажмурил глаза.
  
   Сквозь закрытые веки, сквозь разделяющие два корабля пустоту и мрак, сквозь толстые переборки транспортника он вдруг увидел, что внутри у грузовика светло и многолюдно. Увидел, что там, внутри него, по длинным освещённым коридорам бегают люди, увидел, как гудят многочисленные генераторы стабильности. А ещё он увидел, что там, внутри, в одной из хрустальных капсул восковой куклой лежит Ая.
  - Бенжи, - сказал он, не открывая глаз, и голос его дрогнул. - Теперь я хочу, чтобы ты знал: я не могу ничего гарантировать. Все переборки этой хреноматери утыканы штуками, выравнивающими реальность, как гудрон щебёнкой. И я не могу ничего сдвинуть внутри.
  - Они видели нас?
  - Чёрт его знает. Но я думаю, что на то, чтобы увидеть, времени им понадобится немного.
  - Тогда это буду я, - буднично заявил андроид. Он перевёл управление челноком на автопилот и развернулся лицом к Революции:
  - Как ты думаешь, у тебя получится предъявить меня им на месте? Желательно, подальше от людей и поближе к каким-нибудь щитам с электроникой?.
  - Сорри, - покачал головой Радецкий и бессильно развёл руками. - Только если на обшивку.
  
  
  Андроид кивнул - ок - и провалился в вакуум за бортом.
  
  
  Бенжи.
  
  ***
  Бенжи кувыркнулся в пустоте, пытаясь найти опору, схватился за первый подвернувшийся под руки выступ и замер. Гладкая, как зеркало, графеновая поверхность в этом месте сгибалась и уходила внутрь широкой чёрной шахтой.
  Думай, Бенжи, думай. Так, что мы имеем? В шахте мы имеем двигатель: насосы, клапаны, камеры сгорания, сопла. Если упереться ногами вот тут и хорошенько поднапрячься вот тут, тот вот эту штуку с водородными анализаторами можно попробовать оторвать и засунуть прямо вот в эту дырку. Что? Там у нас датчики, которые пищат от испуга, заметив в клапанах заблудившегося таракана? Тем лучше. Будет им кукарача.
  
  Бенжи упёрся ногами в обшивку и со всей силы рванул на себя приклепанный на неё тонкий треножник с полукруглым грибом анализатора. Тот хрустнул и обломился. Глупо улыбаясь, Бенжи изо всех сил ткнул отломанным куском в черную брешь с клапанной коробкой и ползком по обшивке заторопился к входному шлюзу. Он едва успел пристроиться за гидравлическим затвором, как тот дрогнул и пополз в сторону вместе с повисшим на нём андроидом.
  
  Человек был один. Голова в скафандре зависла на выходе из шлюза, медленно повернулась, оценивая обстановку, и невидимый за шлюзовым затвором андроид вжался плотнее в холодный графен. Человек выплыл из шлюза и медленно поплыл к отломанному анализатору, перебирая толстыми пальцами перчаток по обшивке.
  Бенжи моргнул: угол разворота в пустоте, скорость собственная, скорость человека в скафандре, плюс пару секунд на оценку ситуации в незнакомой шлюзовой камере... Вышло что-то около восемнадцати метров.
  Целых пять драгоценных секунд он ждал, пока расстояние между ним и человеком не сравняется с этой цифрой, после чего оттолкнулся от затвора - так, чтобы траектория изогнулась небольшой дугой, - и на завершении этой дуги влетел в открытый, ослепительно освещённый шлюз.
  
  Второй человек висел сразу за входом в шлюз, держась руками за внутреннюю воздушную переборку, и, дочерчивая свою дугу, Бенжи вошёл в него сходу, как японский лётчик-камикадзе.
  Человек хакнул, взмахнул руками, и две секунды андроид летел вместе с ним, кувыркаясь в ярко освещенном безмолвном пространстве в сторону панели управления шлюзом. Вцепившись в чужой скафандр обеими руками, он лихорадочно пытался найти на нём хоть что-нибудь, что можно было бы оторвать, тем самым разорвав цепь передатчика. Провода на плече, провода на стыке кирасы и гермошлема, маленькая кнопка микрофона у подбородка...
  Он лягнул человека ногами в живот, принимая головой удар прозрачной перегородки его шлема, брошенного вперёд силой инерции, и ткнул левой рукой ему под подбородок, одновременно сминая микрофон и разрывая провода на плече. Голова человека внутри дёрнулась вперёд, въехав со всего маху в прозрачное забрало, и Бенжи снова боднул его, отсылая затылком в панель управления. Панель вспыхнула жёлтым, шлюзовой затвор послушно дрогнул и пополз на место. Бенжи снова лягнул ногами - теперь уже в стену - и на обратном пути к шлюзу потащил распластанного человека перед собой.
  Щели в закрывающемся шлюзе ему как раз хватило на то, чтобы одним человеком вытолкнуть в пространство вернувшегося назад второго. Затвор медленно лязгнул, клацнул и встал на место.
  
  ***
  Сирена включилась сразу же, как только он вывалился из шлюза в узкую вентиляционную шахту. Она выла на двух высоких заунывных нотах и, отражаясь от стен шахты, рисовала андроиду узкий тёмный колодец с кавернами во всех его подробностях: переходы, повороты, решётки...
  Колодец падал вниз под небольшим углом, и по ходу его тянулся толстый, витой коаксиальный жгут. Бенжи пошарил рукой вдоль жгута и, не найдя ничего, что можно было бы оторвать, двинулся по воздуховоду вниз. Что воин, что разведчик из него были так себе: там, на челноке, ему даже в голову не пришло попросить Революцию нарисовать какой-нибудь план: помещений, кабелей, коридоров...
  
  Насколько он знал, воздуховоды грузовых транспортников датчиками движения не оснащались. Да и вообще воздуховоды кораблей ими не оснащались: датчики движения были везде - коридоры, туалеты, каюты, столовые, лифты, аппаратные... но предположить, что такие датчики могут понадобиться в системе вентиляции, причём не в цепях дежурного освещения, а в цепи аварийной... этого никто не предполагал. Шахта тянулась вперёд на много десятков метров, и Бенжи, торопясь, протарахтел по ней метров сорок за считанные секунды.
  А потом жгут разделился: половина его ушла влево, а половина вправо. Бенжи качнул головой слева направо, оценивая свои шансы, и повернул направо.
  
  Рядом с тем местом, где жгуты уходили из общего колодца в узкий отвод, была установлена решётка. Бенжи прижался к ней лицом и увидел внизу освещённый длинный коридор и уходящий вдаль ряд больших стеклянных капсул. Между капсул бегали люди, а внутри, в каждой стеклянной "капле" был распят маленький белокурый морф.
  
  
  Радецкий.
  
  ***
  Радецкий сидел в рубке и угрюмо смотрел в пространство. Где-то там, в пространстве, были Ая и Бенжи: одна - стеклянном боксе, окружённом генераторами стабильности, а второй - в узкой вентиляционной шахте космического грузовика, оба маленькие, беспомощные и жалкие.
  Как, впрочем, и он сам: посреди пустоты, на виду у любого сканера.
  
  При таком раскладе любое благоприятное для всех них будущее выглядело таким же сомнительным, как живой верблюд в пустынях Меркурия: большой, жирный, наглый верблюд в месте, где не только верблюжья колючка нонсенс, где не водятся даже археи.
  
  Радецкий устало закрыл и снова открыл глаза. Выбор у него был не так уж велик: сидеть вот так, как он сидел сейчас, ожидая то ли прицельного залпа с грузовика, то ли чуда, или вмешаться.
  Он опустил глаза на приборную панель челнока и прошёлся пальцами по разъёмам: господи, образумь. Челнок покорно пискнул, и Радецкий в ответ медленно развернул его носом к чужому кораблю. Для задуманного ему нужны были только три вещи: вывести двигатели в режим максимальной тяги, дать ход, и чтобы все эти несколько минут, пока челнок будет идти навстречу своей судьбе, там, в месте, где его ждёт судьба, никто ничего не понял. Или не успел.
  
  И никто ничего не успел. Если сравнивать обычный гелиевый транспортник с китом, то удар челнока пришёлся на хрупкое графеновое китовое "горло". Маленький шаттл врезался с разгона в перешеек между его главной носовой рубкой и нижними трюмами, хрястнул, деформируя корабль и деформируясь сам, кресло пилота, в которое вцепился Радецкий, не выдержало, переломилось, влетело вместе с ним со всего маху в лобовой экран, и на этой благословенной ноте он потерял сознание.
  Челнок же так и остался торчать из образовавшегося пролома, сквозь который мимо его измятых бортов изнутри чужого корабля в безвоздушное пространство теперь со свистом неслись обломки пластика, графена и осколки стекла.
  
  
  Бенжи.
  
  ***
  Удар был таким сильным, что транспортник даже качнуло, - вместе с Бенжи, вцепившимся в свою вентиляционную решётку, как в спасательный круг.
  Андроиды не бывают телепатами. Это была вторая мысль, вспыхнувшая перед ним. Первая была куда длиннее и куда практичнее - Радецкий, мой челнок (ох, мой челнок!..), дыра, декомпрессия. И план корабля - чёткий, подробный: выключатели, УЗО, контуры проводов, батареи, усеянные жирными точками аварийных выключателей... Ая. Ая! Морфы... Время разгерметизации, примерный объём, давление в 70 тысяч паскалей, после которых человек может потерять сознание в любой момент... Чёрт! Успеть выключить генераторы. Чёрт...
  Откуда пришли обе эти вспышки, Бенжи не знал. Впрочем, ему было и не интересно: он просто подпрыгнул в своей вентиляционной шахте, как безумный, всем весом обрушился на решётку, провалился вместе с ней вниз, в длинный коридор с распятыми в стеклянных капсулах морфами и рванул в направлении распределительных щитов.
  
  Сперва он мчался вместе с бегущими людьми, потом против их потока, уворачиваясь от них под аккомпанемент непрекращающегося воя аварийной сигнализации, крики и выстрелы. Первая пуля, вторая, третья - одна за другой: в голову, в голову, в голову. И все три - триггеры дикого облегчения и благодарности технологам и конструкторам, вложившим его процессор не в череп, а в грудь - в полость между гибкими легкими батареями.
  Поворот, поворот, длинная непонятная секция и вот она, вот она, аккумуляторная - заветное место, где сходятся провода.
  
  Бенжи влетел в людное помещение трассирующей терракотовой пулей, под свист автоматической очереди схватил торчащие из ближайшей батареи тонкие "волосы" проводов и пошёл обрывать их - неистово, горячо и самозабвенно...
  
  Время, снабжённое пустыми маркерами, вздулось и потекло, как уходящий в пробоину воздух. Пули щёлкали и щёлкали, и андроид принимал их в себя одну за другой, как сухой песок принимает рушащийся сверху дождь.
  А потом гудение генераторов стало неровным и оборвалось, и Бенжи, переполненный свинцом и тишиной, тяжело осел среди оборванных им кабелей.
  
  
  ГЛАВА 4.
  
  Седьмое небо.
  
  ***
  Морфов было много. Много, как звёзд. Они дрейфовали в океане света, и Ая беспомощно плыла среди этих звёзд маленьким усталым светлячком.
  Когда генераторы стабильности погасли, океан этот вспыхнул и озарился пронзительной бирюзовой глубиной. Корабль, подхваченный хрустальной световой волной, завис на мгновение на её гребне и обрушился в межзвёздную пустоту - прочь, прочь и от крохотной жёлтой точки солнца, и от сверкающего за кормой диска галактики - легко влекомый лёгкими свободными морфами.
  
  Морфов было много. Много, как звёзд. Они сияли так ярко, что крохотный сломанный челнок с его пилотом и ещё более крохотный сломанный андроид, которые плыли среди них маленькими чёрными песчинками, какое-то время казались Ае несерьёзными и ничего не значащими. А потом мир обрёл чёткость: и Радецкий, беспомощно лежащий в бесформенном проломе, и нафаршированный пулями Бенжи - всё это разом выросло перед её глазами и взорвалось, как взрывается ударная волна.
  
  Ая охнула и в панике рванулась собирать одновременно андроида, человека и воздух.
  
  
  Искры во мраке.
  
  ***
  
  Они сидели на полу между кресел в кают-компании: Ая, Радецкий и Бенжи. Тут же были и бесчисленные белокурые дети - забравшиеся с ногами на кресла, на стульях за длинным столом, на самом столе, маленькими стайками на полу...
  Тут и там какой-нибудь худенький обманчиво беззащитный малыш лежал с закрытыми глазами, свернувшись калачиком, и молчал.
  - Господи, - сказал андроид. - Устанешь ли ты когда-нибудь меня воскрешать?
  
  Ая всхлипнула и уронила голову в дрожащие руки. Радецкий вскинул глаза на андроида, потянулся и прижал её к себе.
  - Не плачь, солнышко, - сказал он. - Всё вечно в этой вечной вселенной, и вряд ли это только твоя вина.
  В голосе его были и остров с кедрами, и баркас, и разбившееся о лобовое стекло челнока тяжёлое пилотское кресло.
  
  Они пришли к морфам, потому что им некуда было больше идти.
  Оставшиеся в живых люди боялись. Они рассеялись по каютам, коридоры и рубки транспортника были пусты, а длинный ряд прозрачных хрустальных капсул походил теперь на заставленный бесхозными стеклянными чайниками хозяйственный магазин.
  
  А морфы больше не смеялись. Когда генераторы стабильности заглохли и корабль, окутанный клубами вытекшего из него воздуха, вынырнул в пространство далеко за пределами галактики, они, как и Ая, тоже собирали рассеявшийся в пустоте азот и латали пробитую Радецким брешь, однако теперь, когда герметичность была восстановлена, датчики аварийного снижения давления давно смолкли, а злополучные генераторы расплавлены, они запечатали наглухо машинное отделение и собрались здесь, в тесной кают-компании, не обращая внимания на оставшихся в живых бывших членов бывшего экипажа.
  Словно тигры, получившие свободу, среди охранявших их когда-то овец, так и не тронувшие этих овец.
  
  Корабль, ведомый их совокупной волей, нёсся навстречу мраку, и мрак этот был безбрежным и абсолютным.
  
  ***
  
  - Да? - сказала Ая, оборачиваясь.
  
  Дверь, ведущая в рубку, открылась и снова закрылась, пропуская Радецкого. Дреды на его голове сменились коротким стриженым ёжиком, а оранжевый симбионт перекочевал с затылка на грудь и теперь сидел там, вцепившись в рубаху, как диковинный кружевной орден.
  
  - Люди тянутся к людям, - сказал он, садясь в пустующее кресло рядом. - Как ты?
  - Лучше. А ты?
  - Я? Я надеюсь, в этой части вселенной нет гористых ландшафтов, что сильно затруднит моё будущее перерождение в барана, - он усмехнулся и накрыл рукой её пальцы. - Потому что человеком мне нравится быть больше.
  
  Маленький белокурый мальчик вышел прямо из стены слева от них, в полном молчании прошёл через всю рубку и исчез в стене напротив. Радецкий провёл его взглядом и снова повернулся к Ае.
  - Почему мы хотим одного, а получаем другое?
  
  ***
  
  - Почему мы хотим одного, а получаем другое? - спросил Бенжи.
  
  Морфы были все на одно лицо: три голубоглазых малыша, похожих друг на друга, как три капли воды. Они сидели вокруг андроида тесной маленькой стайкой, и головки их были желтыми, как одуванчики.
  - Потому что ты всегда маленький, а плывущее на тебя настоящее всегда большое, - вздохнул один из них. - Но ведь ты можешь любить их обоих.
  - Но в любви ли дело, когда дело касается машины?
  
  Морфы переглянулись.
  - А в чём? - удивился один из них. - В этом мире больше нет ничего, ради чего стоило бы жить. Кроме любви.
  - Один из них умер ради другого, - сказал второй морф, - а это кое-что значит.
  
  Бенжи перевёл глаза с одного малыша на другого, потом на третьего, ища между ними различия, и не нашёл их.
  - Хочешь, мы подарим тебе степень свободы? - склонив жёлтую головку, спросил третий морф.
  
  Он пристально посмотрел на андроида, и под этим взглядом на груди у Бенжи расцвёл хрупкий оранжевый с белым тонкий "цветок" симбионта.
  
  
  Океан тьмы.
  
  ***
  
  Между галактиками плещется войд - безбрежный, бездонный и безжалостный океан мрака. Существа, вскормленные этим мраком, такой же мрак - плоть от плоти его, порождения вечной ночи. Одни из них безобидны, флегматичны и неповоротливы, как облака, и дрейфуют во тьме от одной чёрной звезды к другой, другие быстры, прожорливы, и шлейф за ними пустынен, бесплоден и лишён квантовых флуктуаций. Они рыщут в пустоте в поисках добычи и пожирают всё, что попадётся им на пути: и своих более медлительных собратьев, и друг друга.
  
  "Седьмое небо" влетело в стаю чёрных теней, как гренландский белёк в стаю голодных пираний.
  Чёрное нечто мелькнуло слева направо через рубку, оставив две сквозные дыры в переборках, и в первое мгновение Ая подумала, что это обычный метеороид, почему-то избежавший силового щита. Она вскинула глаза на Радецкого и одновременно со смешанным чувством восхищения, страха и гадливости увидела, как тот запечатывает пробитые бреши, а протаранившая рубку чёрная тень разворачивается за кораблём и снова ныряет в обшивку - легко и невесомо, как черный уж в безмятежную воду пруда. А за этой тенью скользит во мраке вторая, третья, десятая... И везде, куда только может дотянуться взгляд, шевелится за несколько световых минут от транспортника взбудораженная присутствием вещества многоротая голодная тьма.
  
  - Господи, - ахнула Ая. - Ты только посмотри на... Что это за пакость?
  - Мрррак... мрааак... мраккк...
  Рождённое морфами эхо прокатилось по кораблю, и в ответ в жилых отсеках, где притаились остатки первого экипажа, послышались испуганные крики.
  Переборки рубки вспучились, как закипающий кисель, выдавая одного за другим маленьких белокурых мальчиков - они бежали, как обычные охваченные паникой дети, но только не от источника страха, а наоборот, к нему.
  Ая в ужасе схватила Радецкого за руку - снаружи, за тонкими стенами обречённого корабля, расходились кругами, как звук от пожарного колокола, вызванные морфами напрасные изменения: реальность дрожала, плавилась и плыла, а кишащая чёрными "змеями" чёрная масса плыла нетронутой сквозь эти волны навстречу.
  Первая чёрная тень, нырнувшая обратно в корабль, замерла на полпути между моторным отсеком и жилыми каютами, шатаясь, как пьяная, от внезапно оказавшейся доступной энергии, и, соблазнённая гамма-квантами и нейтронами, медленно повернула к двигателю.
  
  Радецкий кинулся за бегущими детьми, и Ая, вцепившаяся мёртвой хваткой в его рукав, рванулась за ним, как в каком-то дурном сне:
  - Куда ты?!
  - Послушай, маленький, нельзя стереть пятна, которых нет, которые не пятна, а дыры! - торопливо заговорил Революция, хватая за плечи последнего малыша и вытаскивая его из стены, в которой тот почти уже успел исчезнуть. - Так ничего не получится! Нельзя избавиться от того, что не имеет материальной основы! Нужно сдвинуть отсюда корабль!
  
  Вторая чёрная тень проплыла слева направо через рубку, оставляя две сквозные дыры в переборках.
  
  - Сдвинуть корабль? - эхом отозвался бледный испуганный мальчик. - Но...
  Третья тень вынырнула из центрального экрана и замерла в тесном пространстве рубки, как гадюка перед броском. Реальность по-прежнему дрожала и плыла волнами, но чёрная тень упрямо качалась на этих волнах, как чёрный зловещий буй. Пойманный Радецким малыш смотрел на неё зачарованно, как кролик на удава, и в лице его не было больше ничего от всемогущего морфа.
  
  - Не смотри на неё, ах, ты ж маленький идиот, - зашипел малышу в лицо Революция. - Чёрт бы тебя побрал! Смотри на меня! На меня смотри!
  
  Мальчик перевёл на него огромные голубые глаза, испуганно моргнул, и рубка сместилась в сторону, открывая вид на освещённый длинный коридор по левой стороне корабля.
  
  - Мы зачерпнули их, как лапшу, и можем попробовать стряхнуть... - снова горячо начал Радецкий, крепко держа за плечи малыша, над чьей головой в свисте уходящего в пустоту воздуха разворачивалась в невесомости новая тень. - Послушай, надо только сдвинуть немного этот большой графеновый дуршлаг - один, без них. Да что вы все, одновременно повредились рассудком, что ли? - вспылил он, глядя в стеклянные глаза малыша.
  - Тихо, - сказал мальчик, - Помолчи. Я не могу сосредоточиться.
  
  Радецкий открыл было возмущённо рот, но в этот момент над головой у него самого беззвучно расцвёл огромный грозный чёрный клубок.
  - Ах, ты ж, сука, - шёпотом изумился он, отшатываясь и отпуская хрупкие мальчишечьи плечи.
  Морф моргнул и растаял в воздухе, а пространство вокруг пошло рябью. От жилых отсеков послышались испуганные крики и стрельба.
  
  - Их так много, что я не могу ничего поделать, - всхлипнула Ая.
  - Ещё недавно вы все не могли ничего поделать. А человечество миллионы лет так до сих пор и не может ничего поделать. Господи, да сдвиньте вы этот чёртов тракер с его чёртова курса, чтоб вас всех! - зарычал Революция.
  Пространство, наполненное его волей, вздыбилось, накрывая растерянных маленьких морфов невидимой титанической волной, и опало. Снова вздыбилось и снова опало. Корабль качнулся раз, другой, и в конце-концов скользнул из одной пустоты в другую, стряхивая с себя свой страшный чёрный балласт.
  Несколько минут всё ещё загипнотизированные морфы молча наблюдали, как Радецкий разворачивает его в новом месте, одновременно латая дыры в обшивке и избавляясь теперь уже от погибших людей, а потом побежали ему навстречу.
  
  ***
  
  В районе жилых отсеков всё ещё были слышны крики, и то и дело доносился металлический грохот.
  Когда Бенжи появился в рубке, там уже было полно морфов.
  
  - Два "эл" влево, два "эл" вправо и треугольный кружок, - сказал андроид, входя и обнимая Радецкого. - Не выйдет из тебя буддиста, мой юный друг. На последнем развороте ты потерял за бортом что-то около десяти человек.
  - Меня вполне устраивает быть вершиной пищевой пирамиды.
  Революция, и раньше никогда не ощущавший беспокойства в присутствии морфов, теперь и вообще был в ударе. Когда за спиной у Бенжи на входе в рубку появились люди, он всё ещё имел вид скандинавского викинга, с триумфом вернувшегося домой.
  
  Людей было трое, все они были хмурые, высокие, и руки у всех троих были засунуты глубоко в карманы широких чёрных штанов.
  - Хелло, - сказал тот, который был ближе всего.
  - Хелло, - в полной тишине неохотно согласился Революция.
  Человек посмотрел на него, потом обвёл взглядом рассевшихся на полу рубки малышей, Аю с Бенжи, и снова вернулся к Радецкому.
  - Не помню, чтобы видел тебя до этого.
  
  Брови Революции съехались к переносице: в правом кармане у человека лежало тонкое металлическое жало, однако, учитывая сложившиеся обстоятельства, это вряд ли можно было считать угрозой.
  - В отличие от киднеппинга, это уголовно не наказуемо, - в итоге угрюмо сказал он. - Что надо?
  - Корабль надо, - криво усмехнулся человек. - Доступ к системам жизнеобеспечения надо. И людей обратно надо.
  - Обратно это колесо не вращается, - сказал Революция.
  Морфы за спиной у него зашевелились, переглянулись, и маленький белокурый мальчик вышел впереди Радецкого, также засунув руки глубоко в карманы собственных отглаженных брючек.
  - Бог дал, бог взял, говорят у вас, - глубоким басом сказал он, склонив на бок кучерявую белую головку на тонкой шейке. - Твой бог сегодня у тебя взял.
  
  Остальное случилось так быстро, что никто ничего не успел: человек молниеносно наклонился и схватил малыша так, что шейка морфа оказалась зажата его рукой, как в железных тисках. Остальные два кинулись к Радецкому и к андроиду, и стало понятно, что никто из троих раньше не имел дела с живым и здоровым носителем всемогущества.
  - Эй, эй, полегче, - улыбаясь, сдавленно захрипел морф.
  Его сморщенное от напряжения личико пошло мелкой рябью, вытянулось в длинную скользкую зубастую пасть, и, пока оно вытягивалось, Радецкий извернулся и без всяких лишних трансформаций пнул второму нападавшему под дых. Тот ахнул, взмахнул руками и, падая, снёс третьего, который предназначался для Бенжи. Зубастая морда морфа тем временем плавно продолжилась узкой, но костистой мускулистой шеей и такими же костистыми лапами с длинными тонкими когтями. Он клацнул пастью, принимая в неё руку человека с металлическим жалом, рванул на себя, обезоруживая противника, и, свободный и проворный, как геккон, ушёл по верхней переборке из рубки в коридор - навстречу шуму и топоту ног.
  
  Таким образом, первый бунт закончился, не начавшись.
  
  ***
  
  Второй бунт начался через два дня - с пожара на нижней палубе.
  
  Люди, предоставленные сами себе, редко довольствуются тем, что у них есть - свободой и счастьем быть свободными, но превращают свою жизнь в трагедию. Или комедию - тут уж как повезёт.
  Первый пожар вспыхнул в одном из жилых помещений нижней палубы, и морфы просто потушили его.
  Однако не прошло и получаса, как огонь вспыхнул снова, теперь в двух местах одновременно - в отсеке для переработки мусора и в аппаратной. На этот раз перед тем, как потушить его, морфы нашли причину, и, к их немалому удивлению, причиной оказались намеренные человеческие действия - поджог. Пока морфы размышляли о причинах и следствиях, огонь охватил почти триста квадратных метров в двух отсеках и перебросился на систему вентиляции. Бенжи, который в это время от нечего делать занимался ревизией содержимого главного бортового компьютера, неожиданно наткнулся на странное беззвучное оповещение о пожарной тревоге и, видя, что никто на него не реагирует, решил действовать сам. Он кинулся искать Аю, нашёл её в оранжерее среди морфов, батата и апельсинов, и, махая руками, сообщил о пожаре. Однако вместо того, чтобы броситься тушить его, они только переглянулись.
  
  - Я не понимаю, почему бы им просто не выброситься через грузовой шлюз? - сказала Ая. - С тем же успехом?
  
  Тем временем огонь, разнесённый вентиляционными шахтами нижней палубы, снова добрался до жилых помещений, а за ними и до системы обеспечения газового состава. Жар, утроенный взорвавшейся кислородной цистерной, ударил по смежным переборкам, и ближайшие бортовые иллюминаторы полопались с треском, выпуская в вакуум клубы черного дыма и пламени.
  
  Человек появился в оранжерее примерно в это же время. Он был один, одет в такие же широкие чёрные штаны, как и предыдущие визитёры, а ещё он был безоружен.
  
  - Я пришёл просить разделения, - сказал он.
  - До чего же беспокойная раса, - осматривая его с головы до ног, покачал головой один из морфов. - Разделения чего и чего? Того, что вы сожгли, и того, что осталось?
  
  Человек поспешно прошёл вперёд и опустился на колени так, чтобы оказаться с морфами одного роста.
  - Нас. Нас и вас.
  - Прекрасное предложение, - на лицо морфа набежала тень. - Но сострадание, как правило, не находит никакого отклика в том, кому сострадают.
  Он моргнул, и глаза его, до этого аквамариновые, стали вдруг чёрные, бездонные и страшные.
  Морфов в оранжерее было что-то около десяти. Половина из них двинулись ближе, образуя небольшой полукруг. Апельсиновые деревья за ними испуганно зашелестели и развернулись в их сторону, как в сторону солнца.
  - Разделения не будет, - сказал второй морф. - Здесь нечего делить.
  
  Однако огонь на нижней палубе всё-таки угас, а изувеченные иллюминаторы пошли покрываться новой стеклянной коркой, заращивая курящие дымом дыры.
  
  - Но люди не могут жить в таких условиях, - сказал человек.
  - Зачем же они создают себе такие условия?
  Морфы были так похожи между собой, словно один маленький белокурый мальчик, отражённый в десяти зеркалах. Они переглянулись и молча растворились во влажном оранжерейном воздухе - все, один за другим, тем самым заканчивая переговоры.
  Человек растеряно посмотрел на Аю, но та молча повернулась и вышла.
  
  Оставшись с ним один на один, Бенжи, так внезапно брошенный всеми, только поднял руки, защищаясь:
  - Я не принимаю никаких решений на голодный желудок!
  И тоже заторопился на выход.
  
  ***
  
  Нетронутые спасательные шлюпки класса "D" в количестве четырёх штук с резервом кислорода, воды и электроэнергии висели по паре под каждой задней несущей плоскостью, и представляли собой тяжёлые космические катера дальнего действия.
  Переход, ведущий к шлюпкам, лежал вдоль сгоревшей и так и не восстановленной части транспортника, и Бенжи чувствовал себя в нём, как нарушитель государственной границы. Он шагал по слабо освещённому туннелю, и тень его качалась по покрытым слоем копоти стенам.
  Шагал в третий раз.
  
  В первый раз он пробрался в капсульный блок в день пожара - просто потому, что, оставленный всеми, чувствовал себя, как манометр в цепи освещения или гаечный ключ в окопе - ненужным, неуместным и лишним. Шлюпки, дремлющие под кораблём, показались ему в тот день домом - почти как его родной челнок. Тогда, в тот день, он пришёл в кабину одной из них и долго сидел там, включив наружные камеры и глядя в чёрную бездну, усеянную пылинками далёких галактик.
  Одиночество вряд ли можно назвать проблемой для машины, думал он. Даже для разумной. Машина, обладающая духовной активностью, всегда может найти, чем заполнить пустоту, зияющую там, где ещё недавно бережно складывались воспоминания, и компенсировать утрату одних смыслов простой декларацией других. Одиночество, разобщённость и эгоизм ничего не значат там, где любые воспоминания могут быть утилизированы, как самый обычный мусор.
  Но хотел ли он, Бенжи, этой утилизации? Или он, Бенжи, хотел оставить всё как есть, хотел подробного сохранения прошлого? Ответа на этот вопрос он не знал.
  
  Тогда он пробыл в кабине шлюпки, висящей под брюхом танкера, четыре дня. И только на пятый день Ая нашла его там - хмурая, усталая и удивительно тихая.
  Она молча прошла сквозь закрытый входной шлюз шлюпки в пассажирский отсек и молча села в противоперегрузочное кресло. На ней было только лёгкое голубое платье, один в один как то, в котором она, огненно-рыжая девочка, ждала его когда-то у большого окна большой пустой квартиры на Рю де Лилас.
  
  - Помнишь, Бенжи, что такое быть человеком?
  - Ты провоцируешь меня, маленький, - сказал андроид. - Если ты не будешь этого делать, я не буду этого помнить, и наш общий друг Революция сможет всё то, чего я не могу.
  - Хорошо, - кивнула она и осталась сидеть там, где сидела.
  В воздухе повисла долгая мучительная пауза.
  
  - Солнышко, - сказал наконец Бенжи, - ты зачем пришла сюда?
  Ая молча пожала плечами.
  Андроид поднял глаза на обзорный экран: крохотные пятнышки галактик плавали в чёрной пустоте, как светящиеся диатомовые водоросли в огромном пустом океане, и в этом же огромном пустом океане плавал он, заключённый в чужой спасательной шлюпке дефективный AI-DII с извращёнными представлениями о времени, пространстве и жизни.
  - Я не хотел тебя обидеть, - сказал он. - Но с учётом сложившихся обстоятельств мне и правда кажется, что я теперь больше подхожу этой рубке, чем твоей славной компании. Извини.
  
  - Извините, - сказал Революция, входя через тот же закрытый входной шлюз. - Но с учётом сложившихся обстоятельств мне кажется, что я тоже имею право присутствовать при обсуждении моей скромной персоны. А иначе мне придётся подслушивать. А это некрасиво и неблагородно.
  Он прошёл вразвалку к пилотским креслам и плюхнулся рядом с андроидом.
  - Почти как твой старый рыдван, а, старик? Ни угробить, ни угробиться.
  Симбионт на его затылке качнулся и, перебирая тонкими лапками, слез на плечо.
  
  - Слушайте, ребята, - сказал Бенжи, поворачиваясь так, чтобы оказаться лицом к ним обоим. - Я вас обоих люблю. Правда. Поэтому имейте совесть и не втягивайте меня в эти ваши выяснения отношений с восстановлением справедливости.
  
  Ая и Радецкий переглянулись.
  - Ты сбежал от нас, - сказал Революция.
  - У меня плохо получается бегать от вас, - усмехнулся андроид. - Куда тут бежать?
  Ая и Радецкий снова переглянулись.
  - Слушайте, - сказал Бенжи с таким безмятежным выражением лица, на которое только был способен. - Я бы на вашем месте не убивался по всем этим забавным межличностным поводам: я машина, при загрузке базового ПО в нас не инсталлируют ни ревности, ни обиды, ни раздражения. Печалиться за меня в этой ситуации это всё равно, что печалиться за банкомат, из которого достали все деньги. Ты, - он кивнул в сторону Аи, - ты всегда, в любое время, можешь найти меня и быть со мной любое количество времени, сколько захочешь, вне зависимости от того, с кем ты провела предыдущие полчаса. Ты, - кивнул он Радецкому, - ты также в любое время можешь найти меня. Если захочешь, конечно.
  Он встал.
  - И, если вы оба этого хотите, мы можем сейчас вернуться обратно вместе - я с удовольствием составлю вам компанию. Да и процессор большого корабля куда интереснее, чем местный самогонный аппарат.
  Он вскинул глаза на Аю и встретил её ответный взгляд - грустный, серьёзный, в котором отчётливо читалось что-то типа: давай, давай, заливай.
  
  ***
  
  Бенжи чувствовал себя жалким. Маленьким и жалким. Маленький и жалкий андроид, рыбка-клоун среди китов. Да, машине не положено чувствовать себя беспомощной и бездарной, однако в том-то и состоит уязвимое место машинного обучения, что машина просто копирует мириады похожих ситуаций, идентифицируя их общий финальный аккорд, как единственно верный.
  Знаешь ли ты, старик, правильный ответ на вопрос "А если все твои друзья выпрыгнут из окна, ты тоже прыгнешь?"? Нет, не знаешь?
  Так вот знай: правильный ответ правильно обучающейся машины будет - "да".
  
  Он выдержал только два дня. На третий день он снова пробрался в капсульный блок, нашёл ту же самую шлюпку, включил систему обработки информации с наружных камер и долго-долго плыл в потоке поступающих данных, ничего не анализируя и не сохраняя. А потом среди пустоты неожиданно зажглась маленькая белая звёздочка - на пять градусов левее фарватера. Бенжи прицелился к искорке и произвёл в уме нехитрый расчёт: болтающийся в пустоте жёлтый карлик спектрального класса G, расстояние что-то около десяти парсек и даже три каменистых шарика...
  Он всё ещё вычислял их орбиты, когда в шлюпку ввалились два вооруженных человека.
  - Эй, Джо, - сказал один из них. - Не ты ли говорил, что груз в шлюпках не нуждается?
  
  Андроид поспешно сохранил результат.
  - Хелло, - сказал он, поворачиваясь к вошедшим. - Я...
  - Я, - печально отозвался Джо. - Как видишь, я был неправ. Зачем тебе шлюпка, анди?
  - Меня зовут Бенжи, - сказал Бенжи.
  - Не всё ли равно? - удивился второй. Короткоствольная "кобра" в его руках качнулась и уставилась андроиду прямо в лицо. - Давай, вали отсюда.
  Бенжи аккуратно вылез из кресла.
  
  - У тебя аллергия на всю технику или только на нейроэлектронику? - всё так же печально спросил Джо. - А местный процессор ты не выгоняешь только потому, что вместо того, чтобы быть прикрученным к паре ног, он крепко прикручен к внутренней обшивке кокпита?
  - У меня аллергия на неприятности, - "кобра" снова качнулась, приглашая андроида на выход. - Вали давай, пока разрешают.
  - Брось, Сэм. Железяка она и есть железяка, - Джо прошёл мимо Бенжи, дулом автомата развернул одно из пилотских кресел к себе и сел в него. - Так зачем тебе шлюпка, анди? Ты собрался расстаться с этой благословенной гаванью?
  - Я... - начал Бенжи...
  - Просто его собственное ведро аккуратно вварено в наше, - зло сказал Сэм. - Если это, конечно, его ведро.
  - Конечно, его, - согласился Джо. - Боюсь, что даже железо не умеет прыгать к орбите Нептуна без маршевых двигателей. Нет ли у тебя в карманах маршевых двигателей, сынок? Ах, у тебя нет карманов...
  Оба человека осклабились, и улыбка у них вышла почти одинаковой - хмурой и недоброй.
  
  - Я, пожалуй, пойду, - осторожно сказал Бенжи. - С вашего разрешения.
  - Давай, давай, - разрешил ему Сэм.
  
  ***
  
  План действий родился у Бенжи в переходе, ведущем из капсульного блока в корабль - как-то мгновенно, в одночасье, словно по мановению волшебной палочки.
  Звезда была удивительно похожа на Солнце, вторая её планета удивительно удачно имела массу и орбиту близкие к земным, спасательные шлюпки всё-таки были катерами дальнего действия, а обстановка всё больше и больше оставляла желать лучшего. "Седьмое небо" было наполнено шорохами, шёпотом, серыми тенями, и совсем не походило ни на корабли, которые были созданы морфами и предназначались для морфов, ни на технику, созданную людьми для людей.
  Вернувшись в наполненную морфами главную рубку транспортника, андроид молча вышел в корабельную сеть и запустил в скрытом режиме утилиту, отвечающую за менеджмент спасательных шлюпок. Два из четырёх катеров пискнули и вспыхнули зелёным. Бенжи быстро прошёлся по их подсистемам: в них была включена система обработки данных и запущена процедура тестирования - в них были люди. Два оставшихся катера висели под транспортником чёрными мёртвыми каплями.
  Андроид пробежался по отчётам из жилых отсеков большого корабля и с удовлетворением отметил, что и там тоже были люди. Значит, если они и собирались бросать его, то не сейчас.
  
  Он обвёл взглядом рубку с морфами и, не найдя ни одного встречного взгляда, торопливо отсоединился от корабельной электроники и поспешил на выход.
  
  ***
  
  Переход, ведущий к шлюпкам, лежал вдоль сгоревшей и так и не восстановленной части транспортника, и по вполне понятной причине Бенжи теперь чувствовал себя в нём, как нарушитель государственной границы. Он шагал по слабо освещённому туннелю, и тень его качалась по покрытым слоем копоти стенам.
  Шагал в третий раз.
  
  На этот раз катер, который был ему нужен, висел с другой стороны корабля: метрах в ста от того, в котором остались Сэм и Джо.
  Андроид быстро пробрался в открытый шлюз и влез в одно из пилотских кресел. Он герметизировал за собой катер, проверил бортовые системы, согласовал навигационное оборудование, запустил двигатели, отстыковался от транспортника... и тут между его лицом и обзорным экраном, оставляя за собой шипящую воздухом дыру в обшивке, материализовалась длинная чёрная тень.
  Бенжи от неожиданности шарахнулся от неё, как от чумы, резко ушёл в сторону, и тень скользнула сквозь обшивку обратно, оставляя за собой вторую дыру. Андроид чертыхнулся и взял курс на маленькую звёздочку слева.
  
  ***
  
  Между галактиками плещется войд - бездонный, бессмысленный и безжалостный океан мрака. Обычные корабли редко покидают обитаемые острова галактик - затерянный в межгалактическом мраке, любой корабль обречён: он будет скитаться в нём миллионы лет, неся свой экипаж только к депрессиям, деградации и смерти.
  Депрессия и смерть? Андроид усмехнулся. Знаешь ли ты, старик, правильный ответ на вопрос "А если все твои друзья выпрыгнут из окна, ты тоже прыгнешь?"? Знаешь? Так вот и не ной. Вот он, твой личный карниз твоей личной башни Халифа - твоя жёлтая искорка на самой границе видимости. Прыгай и ни о чём не думай. Ты и так слишком задержался с решением.
  
  Планета была чуть больше Земли - чуть дальше растопырены цепкие лапы её гравитации, чуть плотнее её атмосфера, чуть выше интенсивность нагрева обшивки, обтекаемой потоком воздуха.
  Бенжи дал разворот над северной полярной шапкой навстречу рассвету и зашёл на посадку чуть ниже пятидесятой параллели.
  
  Он посадил катер на песчаном берегу большого синего озера.
  За дальним берегом, за покрытыми снегом горными вершинами вставало солнце - один в один земное, и небо над озером тоже было один в один земное - голубое с белыми кляксами лёгких перистых облаков. Андроид выбрался наружу, прислонился спиной к всё ещё обжигающей обшивке кокпита, умиротворённо сложил на груди руки и в течение нескольких минут позволил картинке сохраняться в максимально широком формате. Он не удивился бы, если бы и состав воздуха оказался один в один земной - азот, кислород, бактерии, споры грибов... и одна из составляющих его теперешнего безмятежного счастья состояла в том, что в настоящий момент ему не было до этого совсем никакого дела...
  
  Бенжи блаженно прищурился и снова поднял глаза к небу... однако на этот раз только для того, чтобы увидеть, как среди облаков беззвучно трассируют три оставшихся катера - один за другим, оставляя за собой зловещие кривые белые шлейфы.
  - Ох, чёрт... - шёпотом ужаснулся он.
  
  Катера падали по разным траекториям - как три баллистические ракеты, внезапно потерявшие направление. Один из них вдруг развернулся и, закрутившись вокруг своей оси, рухнул за горной грядой, два оставшихся синхронно прошли над заснеженными вершинами и разделились уже над озером: правый вошёл в крутой вертикальный штопор и так, свечкой, и вонзился в ровную голубую гладь, а левый скользнул над самой водой и, описав крутую дугу, приземлился в клубах песка неподалёку.
  Спокойная звезда, тихая планета?..
  
  - Ох, чёрт... - снова чертыхнулся андроид и то ли самому себе, то ли висящему над синим озером синему небу озвучил очевидное: - Люди.
  Он рванулся внутрь катера. Оранжевый с белым паучок симбионта лежал на пульте управления, поджав хрупкие ножки. Бенжи схватил его, долгих три секунды ждал, пока тот вскарабкается ему на грудь, и только тогда, когда данность приобрела завершённую кристальную форму, принялся вычислять наиболее вероятное будущее.
  
  ***
  
  Тем временем "Седьмое небо", пока ещё мрачное и тяжёлое, с обгорелой нижней палубой и торчащим из узкого корабельного перешейка разбитым орбитером, плыло во мраке, как чёрное грозовое облако. Жёлтый карлик, в направлении которого отшвартовались четыре спасательных шлюпки, понемногу съехал влево и назад.
  Предоставленные сами себе, морфы принялись исправлять настоящее. Дневной свет и запах сосновой хвои заполнили собой тамбуры, туннели, коридоры и переходы. Сами переходы поплыли, раздуваясь, как наполняющиеся воздухом лёгкие.
  
  Когда первая чёрная тень скользнула из одной стены коридора в другую в направлении бывшего машинного отделения, Радецкий и Ая были за несколько десятков метров от челнока. Они переглянулись и сорвались на бег.
  - Нельзя забирать пустой челнок, - выпалил Радецкий, замешкавшись у искорёженного входного люка. - Нам нужна материя, которой можно будет латать дыры, пока эти божьи твари будут пытаться сожрать нас.
  Ая лихорадочно оглядела коридор: челнок по-прежнему был впаян в наружную стену транспортника и через него тоже, как и через весь переход, вдоль потолка теперь тянулась сияющая яркая голубая мгла. Она протиснулась между сломанным люком и Радецким в разбитую пассажирскую гондолу:
  - Я извлекаю челнок, ты фаршируешь его.
  Радецкий кивнул в ответ.
  
  Когда спасённый из металлического плена орбитер разворачивался вокруг транспортника, тот уже сверкал белым в свете его посадочно-рулёжных огней. Радецкий вывел кораблик вдоль чужого корпуса в обратном направлении и взял курс на оставшуюся сзади белую искорку.
  
  ***
  
  Бенжи сидел за штурвалом, и взгляд его был прикован к восходящему солнцу. Бежать было некуда: два разбившихся катера значили, что там, на одной и на другой шлюпке, произошло нечто, с чем не смог справиться экипаж. Они значили, что там есть нечто, с чем нельзя вести переговоры, с чем нельзя иметь дело, чему нельзя угрожать и что не может быть просто выкинуто за борт - мрак: живой, голодный и неуязвимый.
  Теперь вся эта эскапада с побегом казалась ему детской наивной выходкой, отчасти бравадой, отчасти фарсом - ну, как, как он вообще мог надеяться, что глупость эта может закончиться по-другому?
  Он закрыл глаза. Отказаться от света и не остаться во тьме? Ну, не смешно ли? Смешно.
  
  - Ты ненормальный, - сказала темнота у него в голове.
  Андроид моргнул - если это вообще можно было назвать словом "моргнул" - испуганно открыл и тут же снова закрыл глаза.
  - Ненормальный, - повторил голос. - Дурак, каких ещё надо поискать.
  - Ая... - глупо усмехнулся он и снова открыл глаза.
  - Нам нужны сутки на перемещение, - сказала она. - А у тебя есть целая планета для того, чтобы остаться в живых.
  - Боюсь, что в присутствии большого количества активной материи эта штука размножается с огромной скоростью и в геометрической прогрессии, - сказал второй голос. - И планета у него есть вовсе не для того, чтобы остаться в живых. Бенжи?
  - Да, Друдж? - откликнулся андроид.
  - Как ты относишься к чёрным дырам?
  Бенжи снова моргнул.
  - Без особого энтузиазма, - наконец неохотно сказал он. - Не очень удобно пользоваться тем, что является нарушением законов физики.
  - Сейчас я расскажу тебе, как удобно устроиться в неудобном мире, - хмыкнул Радецкий. - Ближайшая чёрная дыра находится...
  
  В это время над местом посадки третьей шлюпки вспухла огненная полусфера взрыва. Андроид проследил за ней взглядом: полусфера вздулась и опала, и откуда-то снизу, из эпицентра, взбугрились струи серого дыма, испещрённые мелкими чёрными точками.
  - Не хочу показаться невежливым, - сообщил он, - но тут кое-что уже наблюдается. Раз уж это место менее пригодно для жизни, чем коллапсар, может быть, мы пока опустим концептуальные подробности и сразу перейдём к координатам?
  - Тогда ACO8729,- сказал Революция. - Встречаемся в двухстах миллионах километров от QAO ACO8729 18497. А с координатами ты уж как-нибудь сам.
  
  Чёрные точки, целая туча, рванулись в разные стороны - точь в точь огромная стая скворцов, вспугнутая взрывом. Бенжи снова моргнул.
  - Ок.
  
  ***
  
  В качестве датчиков текущего положения корабля обычно применяются электронно-оптические и радиодатчики, использующие в качестве ориентира ближайшие звёзды. Однако все они более или менее бесполезны на расстоянии от Млечного Пути, равном самому Пути. Как, собственно, и сами каталоги.
  Бенжи завис над планетой, переводя в уме цифры прямого восхождения внутри полос склонения от северного земного полюса к южному во что-нибудь трёхмерное, на что можно было бы ориентироваться отсюда, со стороны, и, пока он считал, вращающийся под ним голубой с белым шар медленно, словно в результате какой-то жуткой химической реакции, всё покрывался и покрывался черным - сперва точками, потом пятнами... Пятна эти расползались, с равной прожорливостью захватывая и материки, и океаны, и воздух.
  
  Когда Бенжи определился с трёхмерными координатами и развернул нос катера в нужном направлении, планеты под ним уже фактически не было - там медленно плыл огромный, тысячи километров в поперечнике, невидимый на чёрном чёрный цефалопод, и вокруг него шевелился, колыхаясь, легион крохотных чёрных теней.
  Андроид утопил рукоять газа, и оранжевый с белым "орден" симбионта сперва смялся, распластался "брюшком" на его груди, а потом с хрустом выгнулся высокой дугой, и между ним и пластиком забегали голубые искры. Шлюпка дрогнула, пространство перед ней распахнулось, вбирая в себя и кораблик, и колоссального чёрного монстра под ним, и медленно свернулось обратно - как поверхность ночного океана, проглотившего тонущий многотонный лайнер.
  
  ***
  
  До этого Бенжи никогда не водил корабли через червоточины.
  Насколько он знал, человечество выдумало их, как сказку - да, конечно, хотелось бы, чтобы и Андромеда, и Магеллановы облака были близкими, как родное солнце или как сахалинские пляжи с крабами, но, увы: сказка всегда оставалась сказкой. До настоящего времени. До сегодня. Пока плотина, отделявшая его от настоящего, не обрушилась, ужаленная маленькой оранжевой штукой.
  То место, которое должно было быть и всегда было причиной только его сознания, его мыслей, сейчас, в настоящий момент, умноженное на способности сидящего на его груди ажурного симбионта, пробудило к жизни не просто идею или концепцию, но родило путь - склон, по которому отныне следовало катиться самой действительности.
  
  Крохотная хрупкая шлюпка и огромное чёрное чудовище выкатились в новую реальность одновременно. Катер, вращающийся как ветрогенератор, вылетел из ниоткуда ровно в двухстах миллионах километров от QAO ACO8729 18497 по запутанной извилистой траектории, и только на сорок четвёртом кувырке андроид сумел всё-таки подключиться к системе стабилизации. Когда мир прекратил вращаться, Бенжи обнаружил себя в центре галактики, в белопенном море из звёзд - с исполинским аккреционным диском по одну сторону и титанической чёрной химерой по другую.
  
  - Поймал! - бодро сказал интерком голосом Радецкого.
  
  Андроид медленно шевельнул шлюпкой, разворачиваясь, и оказался нос к носу со своим старым челноком, за которым тоже колыхалась тьма.
  - Господи... - заворожённо прошептал он.
  - Просто чума, - согласился Радецкий.
  Он сидел в его, Бенжи, кресле пилота, целом и невредимом, ухмыляясь, как ребёнок в предвкушении баловства. Андроид вдруг увидел его так отчётливо, словно на расстоянии вытянутой руки. Он моргнул, но наваждение не исчезло.
  - Теперь наша первоочередная задача - показать этим милым крошкам направление на десерт, - всё так же усмехаясь, сказал Революция. - Если, конечно, они не унюхают его сами. Начнём, пожалуй.
  
  - Ты хочешь...
  Идея Радецкого, осенившая теперь и его самого, была проста и гениальна, но высказать её вслух Бенжи уже не успел: его бывший челнок, с Аей и Радецким на борту, качнул серебристой кормой, повернулся боком к его катеру и взял курс прямо на сверкающий аккреционный диск. Андроид закрыл рот, моргнул, торопливо рассчитывая траекторию, и устремился следом.
  
  Обе чёрные копошащиеся тучи - большая и малая - встревоженно всколыхнулись, выстрелившие из них протуберанцы полыхнули вслед за маленькими шлюпками, словно щупальца двух огромных кракенов.
  Бенжи ахнул и заложил вираж - следом за Радецким.
  
  ***
  
  Космос - это не только мрак, пустота и пространство. В наше время из землян разве что только крысы да пчёлы не знают, что такое чёрные дыры и вращающиеся вокруг них пылевые диски. Все остальные с пелёнок знакомы с фактом нагрева и излучения аккреционного вещества: все знают, что частицы внутри аккреционного диска имеют разные скорости, которые, в соответствии с третьим законом Кеплера, возрастают по мере приближения к центральному телу. Все знают, что в результате этого в веществе диска возникает внутреннее трение, которое гасит кинетическую энергию частиц и заставляет их двигаться по спиральным траекториям. Все знают, что это же трение нагревает вещество диска и превращает его в источник электромагнитного излучения, а также все знают, что диск при этом становится светящимся объектом - проще говоря, плоской звездой. В максимуме температура внутренней зоны диска может составлять десятки миллионов градусов. Этого достаточно для генерации рентгеновских квантов. Центральная зона такого диска светит ультрафиолетом, а внешняя, чья температура обычно не превышает температуры солнечной поверхности, испускает лучи видимого спектра. Таким образом, по ширине спектра излучения плоские звезды не уступают обычным.
  Идея фрикционного нагрева диска выглядит для простого обывателя тривиальной и естественной, однако это всего лишь видимость. Подобный нагрев нельзя объяснить простым столкновением газовых молекул - в этом случае температура внутри диска была бы намного ниже, чем вот уже несколько сотен лет наблюдают в действительности земные астрономы. Одна из теорий объясняет генерацию тепла возникновением магнитно-ротационной нестабильности - турбулентных вихревых потоков, связанных магнитными полями, однако так ли это, знает только выдумавший эти самые чёрные дыры господь Бог. Ну, или дьявол, который, как известно, всегда скрывается в деталях.
  Тут не надо быть семи пядей во лбу: тут достаточно базовых знаний космологии, чтобы ухватить идею о том, что полёт в аккреционный диск это такое же безумие, как и погружение в солнце. Даже периферийная зона, разреженная и прозрачная для радиации, но горячая и наполненная светом, как самое сердце ада, сожрёт любое заблудившееся в её окрестностях живое существо (будь то человек, андроид или реализат) вместе с его умениями, интеллектом и самой навороченной защитой.
  
  Бенжи держался от Радецкого на расстоянии в полкилометра - болтался за ним, как привязанный, не думая ни о чём и больше не пытаясь ничего рассчитать.
  Численное решение уравнения эволюции диска, которое он нашёл для себя ещё несколько бесконечных секунд назад, локальный поток углового момента его частиц... всё говорило о том, что курс Революции - это курс безумного камикадзе. Но он молчал: основные мысли его, и без того сумбурные и непоследовательные, были заняты чудовищной чёрной тучей, занимающей половину видимой вселенной - той, что оставалась у него за кормой, и когда Радецкий придал оборотов и по касательной вошёл в светящуюся периферийную зону, андроид без колебаний двинулся за ним.
  
  Датчики, висящие снаружи его шлюпки, вспыхнули, оплавились и сгорели, оставив Бенжи только с залитым белым светом лобовым стеклом и с далёким материнским челноком прямо по курсу. Оба кораблика, охваченные огнём, вынырнули из пламени во мрак практически одновременно.
  Андроид, и сам горячий и дымящийся, как головешка на остывающем пепелище, всё так же, на той же скорости уходя от света и жара, не тормозя, развернул свою слепую шлюпку хвостом вперёд, а лобовым стеклом назад, к пылающей панораме. Развернул как раз вовремя, чтобы увидеть, как двухголовый чёрный "осьминог" беспрепятственно выкатывается в сверкающий диск и рассыпается там на отдельные рваные пятна, чтобы увидеть, как чёрные сгустки разных размеров, захваченные циклопическим сверкающим нимбом, вращающимся вокруг циклопического невидимого темени невидимого божества, плывут в свете этого нимба - десятками, сотнями тысяч...
  
  - Бенжи? - испуганно сказал интерком голосом Аи. - Как ты?
  Андроид, всё ещё околдованный невиданным зрелищем, медленно перевёл взгляд с разворачивающейся перед ним картины на расплавленный от жара динамик.
  - Я думаю, что счётчик Гейгера умер бы рядом со мной от разрыва сердца, солнышко, - сказал он. - Но надо отдать вам должное - идея была гениальной. Ты видишь это великолепие?
  Интерком с полминуты просто шуршал, потом выдал:
  - Да.
  - И всё-таки неплохая вышла булка с изюмом, - сказал Революция. - Они и правда нашли друг друга. Бенжи, как насчёт как-нибудь перебраться к нам?
  
  ГЛАВА 5.
  
  На берегу.
  
  ***
  
  Миры, полные света, простоты и спокойного величия, попадаются намного чаще, чем миры, полные воды, облаков и воздуха.
  
  Эта планета была маленькой, чуть меньше Марса, и пронзительно голубой. Её единственный континент простирался вдоль экватора длинным, почти замкнутым поясом с парой узких проливов, которые отделяли с двух сторон большой, гористый остров, увенчанный сияющей снежной вершиной. Прибрежный шельф, отлогий и мелководный, был весь в глыбовых осыпях, а вдоль материка возвышалась поросшая лесом горная гряда, похожая на каменный хребет свернувшегося кольцом сказочного дракона.
  Озёра и реки, большие и мелкие, были рассыпаны по всей суше, как прожилки бирюзы в буром железняке.
  
  - Забавный рельеф, - сказал Радецкий, заходя на второй круг. - И поскольку ничего никогда не бывает идеальным, то он непременно должен компенсироваться чем-нибудь нехорошим, типа паразитов размером с овцу.
  - Я думаю, при желании мы впишемся в любую фауну, - хмыкнул Бенжи. - Ну, по крайней мере, вы-то уж точно.
  Пассажирское кресло, рассчитанное на человека в полном компенсационном снаряжении, было ему велико, и поэтому между ним и Аей оставалась широкая полоса "ничейной земли" с опущенным через неё подлокотником. Аина рука, в раздутом рукаве противоперегрузочной пары, лежала с другой стороны подлокотника - такая же неподвижная, как и подлокотник. Сама же Ая смотрела в иллюминатор на разворачивающуюся впереди панораму.
  
  - А для паразитов размером с овцу нужна фауна размером с диплодока, - тем временем продолжал Радецкий. - Ты там видишь что-нибудь, солнышко?
  - Да, - Ая перевела взгляд с иллюминатора - но не на него, а на Бенжи, и тот в ответ вопросительно поднял бровь. - Будущее.
  
  ***
  Радецкий посадил челнок на самом краю широкого зелёного мыса, формирующего "драконий" нос. Планета была безмятежна, как рай в первый день творения. Или как Фолклендские острова сразу после прихода морфов.
  Светлый, почти прозрачный лиственный лес, наполненный солнечным светом, выходил к самому берегу океана, и мягкий бриз шумел в его высоких тонких кронах.
  
  Оставив шлюпку с Бенжи на берегу, Радецкий с Аей сперва долго плавали нагишом в синей воде, в которой отражалось бескрайнее синее небо, а потом все втроём, вместе с Бенжи, они валялись на берегу, на поросших мхом камнях и говорили, говорили, говорили...
  Под вечер, когда со стороны океана потянуло прохладой и берег заполонили маленькие, похожие на полупрозрачных златоглазок местные насекомые, Ая выткала из прибрежных камней и песка большой сказочный замок, и день закончился.
  
  Ночь была тихой, светлой, с шорохом листвы и небом, заполненным миллиардами крупных ярких звёзд. Они мерцали и переливались, и под ними переливался полный светящегося планктона океан...
  А потом пришло утро. Одна из далёких звёзд дрогнула, мигнула и пошла разгораться - ярче, ярче... И с первыми лучами солнца в атмосферу вошёл сияющий, белый корабль - бывший марсианский транспортник, бывшая тюрьма морфов - похожее на большую дырявую ртутную каплю "Седьмое небо".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"