"...эти люди заключают в себе две души, два существа, божественное начало и дьявольское... И эти люди, чья жизнь весьма беспокойна, ощущают порой, в свои редкие мгновенья счастья, такую силу, ...что лучи от этой короткой вспышки счастья доходят и до других и их околдовывают."
Г. Гессе "Степной волк"
1. На спирали "Жизнь" - "Театр"
1) Одним из основополагающих принципов мировосприятия Кинчева является знаменитая фраза Сомерсета Моэма "Жизнь - театр, театр - жизнь", и на основе этого изречения поэт строит целую систему отношений своего лирического героя (всегда выражающим авторскую позицию) с тем художественным миром, в котором он существует.
Мой Театр - мой каприз,
Здесь нет кулис.
И мой зрительный зал -
Это я сам.
("Театр")
Поэт является и создателем театра, и актером, и зрителем. В разных жизненных ситуациях он примеряет разные маски и сам же смотрит на себя со стороны. И сто лиц актеров - это сто зеркал одного единственного зрителя, и каждое из отражений неповторимо и все же узнаваемо в других отражениях.
Театр не просто отражение жизни, это игра в жизнь, игра в реальность, но, как и любая игра, с элементами условности. Эта условность выражается зыбкостью, призрачностью, игрой света и тени:
В замке зеркал
Сегодня бал.
Здравствуй,
Зыбкое царство...
("Вечер")
* * *
При свете лунных брызг
Я играю жизнь.
("Театр")
И, конечно же, самая большая доля условности заключена в Театре теней, который "...начинает жить, Лишь только день отбросит первую тень".
Театр как игра в жизнь заключает в себе перевоплощение. Лирический герой Кинчева часто предстает в самых разных, неожиданных образах: он был "пеплом в ладонях рук" и "грустью свечи", "запахом трав" и "белым валом волны", и каждое его воплощение соответствует его душевному состоянию. Порой это приводит не просто к превращению в нечто иное, а к игре противоположностей:
Я на время превращусь в ночь - как день,
* * *
Я на время превращусь в шторм - как штиль...
* * *
Я на время превращусь в плач - как смех...
("Вечер")
2) Даже сама жизнь с ее повседневной суетой может стать вечной игрой:
И ты откроешь глаза,
И ты наведешь туалет,
И ты опять пойдешь по земле
Так, будто тебя на ней нет.
("Слезы звезд")
И вот так постепенно на спирали "Жизнь" - "Театр" закручивается следующий виток, на котором игра в жизнь становится "игрой в игру", где правит бал сверхУсловность. Она проводит границу между "тут" и "здесь", она невидима, но пересечь ее невозможно:
Я так хочу быть тут,
но я не могу здесь...
("Воздух")
"Тут" - точка, в которой находится лирический герой, а "здесь" - то, что окружает эту точку, непосредственно примыкает к ней, обусловливает ее существование и существование лирического героя. Так зарождается мучительный внутренний конфликт:
Я могу предвидеть,
но не могу предсказать.
("Мое поколение")
Предвидение - внезапное озарение, видение, ощущение, нечто, необъяснимое просто словами, - естественно для Поэта, чувствующего вибрацию Космоса, стремящегося постичь неведомое, находящееся за пределами человеческого бытия (характерный пример - "Озарения" Артюра Рембо, которые в большинстве своем не поддаются какому-либо рассудочному разъяснению). Предсказание же - осознанное действие, основанное на некоем особом умении, на древней мудрости, которую не дано постичь простому смертному, даже поэту.
3) Человек, играющий жизнь, незаметно для себя попадает под власть Игры и, переходя на третий виток спирали, сам становится марионеткой в руках неведомой силы, которая когда-то была всего лишь капризом, игрой воображения:
Я продолжаю петь чьи-то слова.
Но, все же, кто играет мной? А?
("Воздух")
Но если человек сумеет преодолеть эту зависимость, то Театр дает ему шанс перешагнуть через обыденное, земное и приблизиться к постижению чего-то необыкновенного:
Театр - мой мост,
Я слышу смех звезд.
("Театр")
2. Языческое мировосприятие Кинчева
1) Театр родился из языческих обрядов, основанных на единении человека с природой. Для Кинчева-язычника вся Природа пронизана духовными токами, отсюда такое обилие олицетворений: каждое природное явление имеет свое собственное, вполне "человеческое" лицо. По лунной зыбкой дорожке, словно Незнакомка Блока, "проплывает невидимкой Ночь в сиреневой вуали", Березы поют о том, что
Выйдет в облаке ажурном
Утро с синими глазами,
Золотистою ресницей
Сбросит наважденье тьмы...
("По дороге лунной, зыбкой...")
Ночь "плюет в лицо черным дождем" и хохочет, "кружа и сбивая со следа", Гром захлебывается в словах, Дождь, чьи шаги можно услышать, строит "стены воды" и "рисует на земле круги", Облака "по сугробам ходят босиком", в небе "пляшет табор звезд"...
Мир, окружающий человека, живет своей собственной жизнью. Но эта жизнь видна только "посвященным", тем, кто ощущает свое единство со стихиями:
Где надежда на солнце таится
в дремучих напевах,
Где по молниям-спицам
танцует гроза-королева ... ,
Где восток напоил молоком кобылиц
кочевника ветра ... -
Там иду я.
("Стерх")
По своей наполненности движением и цветом, по яркой метафоричности и магическому ритмическому рисунку, а также по внутренней энергетике поэзия Кинчева имеет много общего с удивительно красочной и образной поэзией Николая Гумилева:
Из-за свежих волн океана
Красный бык поднимал рога,
И бежали лани тумана
Под скалистые берега.
Под скалистыми берегами
В многошумной сырой тени
Серебристыми жемчугами
Оседали на мох они.
("Поэма начала")
Мистическое чувство Природы, чувство причастности ко всем ее движениям приводит к наполнению поэтического мира Кинчева фольклорными образами, сказочными мотивами. Кинчев превращает реальный мир в волшебную страну, где
У истока голубой реки
Бродят синий слон
И розовый конь...
* * *
В облаках гуляет белый лев,
Белый, как в тумане вода.
("У истока голубой реки")
2) Этот мир населен также и нечистой силой (демонами, лешими, ведьмами), имеющей некую власть над силами природы, но время этой власти - только от захода до восхода солнца:
В мутный час под хохот луны
Ветер плел из леса узду,
Выводил на круг табуны,
В руки брал нагайку-звезду...
("Ветер водит хоровод")
Самые загадочные события происходят под покровом ночи. Недаром Кинчев посвящает свои песни "тем, кому полнолуние наполняет сердца тоской о потерянной родине и гонит из сонных домов в ночь, в чистую, трепетную, вечно юную ночь", и ведет их "тропою тайны, где на лесных полянах готовят напиток любви колдуны..." (эти слова написаны на обложке альбома "Для Тех, Кто Свалился с Луны"). Сразу вспоминается полет Маргариты из романа Михаила Булгакова: "Земля поднялась к ней, и в бесформенной до этого черной гуще ее обозначились ее тайны и прелести во время лунной ночи".
Лунным отваром ночь опоила
вещие сны.
Кровь замутила
Чертова мать
Да отпустила
петлять до весны...
("Шабаш II")
Естественно, не последнюю роль у Кинчева играет такой языческий символ, как Шабаш. Особенность символики Шабаша у Кинчева в том, что это не столько разгул нечистой силы, сколько Рубеж - рубеж между ночью и утром, между зимой и весной, а также между жизнью и смертью (так, песня "Шабаш" посвящена памяти Александра Башлачева, трагически погибшего на исходе зимы), это их вечная борьба, которая всегда заканчивается победой солнца, тепла и жизни:
Памятью гибель красна ...
Мир тебе, Воля-Весна!
Мир да любовь!
3) Лирический герой считает себя "пасынком звезд", поэтому он стремится найти свою "лестницу в небо":
Как-то раз по весне ранней
Поманила Пожар-птица
По дорогам земли Дурня
К Солнцу тропы искать...
("Дурак")
Кинчев - дитя большого города, поэтому ступенями в небо для него совершенно естественным образом являются крыши:
Музыка зовет меня вверх,
Я уже на вершине крыш...
("Маленький театр")
* * *
И только крыши дарили мне небо,
Крыши учили меня танцевать.
("Танцевать")
Путь к небу может лежать именно через танец, который предстает у Кинчева не как развлечение, а как языческое священнодействие, и не так важно, откуда идет первый импульс - от крыш или от шаманского костра. Языческий танец естественен и свободен, он рожден самой природой и не связан искусственными правилами. Он выражает все движения человеческой души: и радость, и скорбь, и ярость, и нежность...
Танцевать, когда солнце в лицо,
Танцевать, когда траур на лицах...
Танцевать все смелее и злей...
Танцевать и молиться,
Танцевать все теплей и теплей...
("Танцевать")
Необходимо особо подчеркнуть, что мотив танца у Кинчева всегда связан с огнем:
Как просто стать пеплом,
танцуя в центре огня...
("Танцевать")
* * *
В танце вешних гроз
кружил и тонул...
("Я шел, загорался...")
* * *
Небо горит, мы танцуем в огне...
("Смутные дни")
В этом он перекликается с Александром Башлачевым:
...течет река в облака, а на самом дне
Мечется огонь - и я там,
пляшу в огне...
("Пляши в огне")
Причина связи танца и огня в том, что, во-первых, в танце человек невольно подражает языкам пламени, он так же непредсказуем в своих движениях:
Дух Огня!
...В алых языках ритуального танца
Закружи гостей!
("Театр теней")
Во-вторых, огонь - символ очищения; танцующий в огне человек переходит в иное, лучшее, чем прежнее, состояние. Танец - мистическое действие, в процессе которого душа человека впитывает космическую энергию, и, освобождаясь от всего земного, способна к полету:
Пока земля не заставит нас спать,
Мы будем босиком танцевать по углям -
И все же летать!
("Солнце за нас")
4) Мотив полета неразрывно связан с образом Птицы. В первую очередь, птица - это символ Свободы (даже не столько внешней, сколько внутренней), того, без чего не мыслит себя ни один Художник (в широком смысле этого слова). Ведь недаром
Награждают сердцами птиц
Тех, кто помнит дорогу наверх
И стремится броситься вниз.
("Красное на черном")
Также Птица - вестник Утра, т.е. Начала или Обновления:
Дух Огня!...
Вскрой душное небо
скальпелем утренних птиц!
("Театр теней")
* * *
Эй, птицы-синицы, снегири да клесты,
Начинайте заутреннюю*!
("Жар Бог Шуга")
(* "заутренняя" - неологизм Кинчева, представляющий собой контаминацию церковной заутрени и утренней птичьей песни)
Птица стремится ввысь, и это роднит и отождествляет ее с Душой. И душа так же ранима, как и птица, хотя и даны ей крылья:
Душа - это птица. Ее едят.
Мою жуют уже тридцать лет.
("Новая кровь")
Через свою душу поэт пропускает каждое мгновение жизни, превращая его в Слово. Если душа ранена, то и Слово будет наполнено болью:
Моя песня - раненый стерх...
("Стерх")
Но на этом "эволюция-трансформация" образа не заканчивается:
Может быть, я не выйду на свет,
Но я летал, когда пела душа!
("Красное на черном")
* * *
Эй, брат! Летим по жизни, как дети,
Когда мы поем!
("Черная метка")
Таким образом, Птица становится не только символом Творчества, но и символом самого Поэта. В образе птиц, которые "со всей земли, из гнезд насиженных" слетались "...на болота, в место гиблое, К гранитным берегам, да в небо-олово, В трясину-хлябь", проступают лица многих рок-музыкантов, осевших в Петербурге (таких, как Башлачев, Шевчук да и сам Кинчев):
На крыльях солнце несли,
На черный день лучей не прятали,
А жили жадно, словно
к рассвету - расстрел...
("Шабаш")
5) Земля тянет вниз, Небо же зовет вверх. У каждого ли найдутся силы преодолеть земное притяжение и расправить крылья?