Аннотация: История о том, как двое друзей в приют ездили, с элементами фентази, ехидства, гражданской несознательности, а так же пессимизма в равных долях.
Посвящение:
Кашиной Е. (в девичестве Боровиковой). Бес, Беся, Боровичка. Один человек, а столько энергии!
Прости меня, дружище, за это безобразие, если сможешь! Я не со зла, я в творческом порыве!
Вкладывая в уста персонажа злые слова, я хотела показать его собственную слабость и ничтожность.
Мы приехали туда душным и муторным вечером в полупрозрачных сумерках, с которыми не справлялся ни ближний свет фар молоденького седана бизнес-класса, размазывавший и без того серые краски убогого единообразного пейзажа городской окраины, ни, тем паче, мои усталые глаза.
Я снял очки и, со вздохом, достойным столетней карги, помассировал переносицу. Радовало в тот вечер меня только одно: за рулем не я, а мой хороший друг Девил, которому я мог спокойно доверить свою жизнь, столь продолжительна наша дружба.
Девил не выглядел хозяином машины ни на йоту: потертая одежда, растрепанные рыжие космы - хиппи, а не "золотой" мальчик или успешный бизнесмен, которому бы пристало водить подобное авто. Тем не менее и водителем и владельцем авто был именно он и водителем весьма недурственным - я очнулся от чуткой своей дремы лишь когда шины авто зашуршали по грунтовой дороге и с кочками перестала справляться даже независимая подвеска, которой Девил гордился так, будто сам изобрел и установил.
Я слегка смутился. Дев прав: красавица из меня сейчас та еще. И стану я еще краше, когда мы, наконец, уберемся отсюда - офисные костюмы, особенно белые, мало подходят для поездок в поле.
- В свое оправдание могу лишь попробовать обвинить тебя, дружище, во внезапности визитов и непредсказуемости поступков, - проговорил я в спину Девилу, который не только успел припарковаться на обочине (если у грунтовки есть обочина), но и выскочить из машины. Мне ничего не оставалось, кроме как следовать за ним.
Местность производила удручающее впечатление: мутные сумерки, бесконечные поля бурьяна, и посреди этой красоты - сарай. Самый обыкновенный, деревянный и непрезентабельный сарай. И что-то мне подсказывало, что созерцанием не обойдется.
- Ты вот это назвал "приютом"? - я указал на детище архитектурного гения.
- Ага, - радостно откликнулся Девил. - Здесь кругом посевные угодья. Строить можно только без фундамента. - Дев распахнул багажник и зарылся в него с головой, от чего голос звучал гулко и глухо.
Дев говорил что-то еще, но слушал я лишь краем уха. Меня интересовала вовсе не местная архитектура и перипетии существования сарая...прошу прощения, приюта, а совместимость моих белых брюк и здешней пыли.
- Приходится нашим подопечным жить во в такой вот "эротике", -Дэвил выбрался из багажника и вытащил следом два пакета, тяжелых даже на вид, один из которых тут же сунул мне, даже мысли не допуская, что я могу отказаться.
Перехватив груз поудобнее я последовал за другом к сараю, осознавая, что хана придет не только брюкам, которые обречены сменить цвет на серо-рыжий с травянистыми разводами, но и лаковым туфлям. Дружба - вещь жестокая.
При ближайшем рассмотрении постройка оказалась еще более убога, чем виделось издалека. Строение было скорее даже не сараем, а загоном, разделенным на отдельные стойла и частично накрытым крышей, на вид совершенно ненадежной, как и все здесь.
Прежде чем скользнуть под сень столь дивного здания, я огляделся, будто прощаясь с миром, на случай если меня пришибет крышей или погубит амбре, всегда присутствующие в подобных местах. Пейзаж от грустных моих мыслей разнообразнее не стал. Те же поля, пыль, одинокая дорога и еще один сарай - то ли для охраны, то ли для строителей.
Глотнув напоследок свежего воздуха, я нырнул в мерзкую, пахнущую нечистотами полутьму, откуда меня уже звал голос друга:
- Ты долго там, на входе, медитировать собрался? Весь свет загородил,- после этого замечания я шагнул чуть в сторону. Света в помещении прибавилось едва ли. - Достань фонарь и топай сюда.
Я давно привык подчиняться резковатому в общении, немного агрессивному товарищу с замашками капрала, потому, не раздувая скандала, выполнит то, что он попросил. Хотя иной на моем месте скорее назвал бы такую просьбу "приказом".
Фонарь оказался масляной лампой и вызвал ассоциации с шахтерским делом. В тусклом ее свете я увидел метания Девила у одного из дальних "стоил" или, скорее, "камер" - так я проявлю хоть какое-то сочувствие к их обитателям. Обитатели, к слову, тоже не остались равнодушны к живому огню: завыли, заскреблись. Из-за решетчатой двери ближайшей камеры ко мне потянулись руки: обветренные, с содранными ногтями и сбитыми костяшками - женские, и тонкие, слабые - детские.
Я боязливо отстранился, и в то же время мне стало странно, что я не вижу лиц тех, кто там, за плохо сбитой дверью.
- Господин, господин! Я - Манави! Господин, господин! Манави я! - визгливо, на одной ноте завела женщина. Из соседних камер послышался подобный же горячечный бред на разные голоса.
- Тетка, цыц! - Рявкнул Дэв. - Ты сюда подойдешь, Рив, или с ней будешь миловаться? - сарказм в его голосе можно было пилить на кубики и продавать. - Забирай ее тогда!- зло закончил друг.
- Я не твой господин, Манави,- я коснулся ее руки едва-едва и поспешил к Девилу. За спиной раздался безутешный плач.
Стараясь отстраниться, я спросил Дева:
-Почему "Тетка"?
- "Минавида" с сарского, - бросил тот и распахнул двери камеры, перед которой стоял.
Тощий мальчишка лет семнадцати. В нем чувствовалась порода, но сам он скорее бы смеском или даже квартероном: четкие и резкие черты лица, уши правильной формы, умные темно-карие глаза и пигментация по всему телу в виде сложного узора. От чистокровного его отличали лишь излишне широкие плечи и чересчур узкие бедра, а еще, пожалуй, немного исковерканный узор и слишком короткий нос. В остальном он был не так уж и плох.
-Знакомься, это наш новенький. Я зову его Туманов. Помнишь, я рассказывал тебе о нем? - Дэв подошел к парнишке ближе и присел на корточки, чтобы не пугать несчастного, который при виде гостей забился в угол.
Я поставил лампу на земляной пол и отошел к дверям камеры по тем же причинам: я опасался мальчишку - это раз, порода его прародителей славится как лучшие конвойные , и два - самому его не пугать. К Девилу парень уже, кажется, привык, а на меня смотрел с опасением.
Что бы не играть с Туманов в гляделки, я осматривал камеру, не находя в ней ничего интересного: лежанка, отхожее место, миска из-под еды... Дев тем временем продолжал:
-Мы с Сайдж подобрали его на обочине в весьма тяжелом состоянии. Левая рука была не просто сломана, а вырвана из сустава, кожный покров распорот как ножом. Вон, глянь. Спицу пришлось ставить.
Я посмотрел и только тут понял, что показалось мне странным: Дев что-то шаманил над парнем, тот стоически сносил медицинские процедуры, только скреб рукой по земле. Правой, левая висела плетью. Ее до локтя покрывала серебристая пленка обеззараживающего состава, а из кожи чуть ниже плеча вырастала спица, призванная держать в правильном положении раздробленную кость пока та не срастётся.
От яремной ямочки под правой ключицей тянулась к руке белая полоса - нужно думать именно там была разорвана кожа. У меня задрожали колени и ноги стали ватными - я не выношу вида чужой боли, а от крови меня и вовсе мутит. Да, я могу оказать первую помощь, но скорее всего мне станет так дурно и муторно, что вреда я принесу больше, чем пользы. Именно из-за этого боязливо-брезгливого отношения я и не занимаюсь тем, чему посвятил себя Дев - я не спасаю чужие жизни.
"Хотя какая это жизнь, - на ум пришла безумная Тетка, - это существование".
- Думается мне, - голос друга вырвал меня из раздумий. - Этого красавца вышвырнули из машины на приличной скорости. - Дев коснулся щеки мальчишки и тот доверительно склонился ближе, прижимаясь любом к плечу своего радетеля. Девил улыбнулся ласково и погладил парня по голове, тот же прикрыл глаза, наслаждаясь мимолетной лаской. - Иначе такие повреждения не получить.
Я лишь кивнул. Деву виднее, он всякого навидался.
-Ладно, доставай консервы. Нужно оставить парню поесть.
Мы покинули приют. Хотя у меня язык не поворачивался назвать его так. "Отстойник" так кажется честнее. Многие из тех, кто остался там, не выживут. Многие никогда не вернуться к своим господам, если такие вообще были. Но Девил говорит, что это лучшее, что мы можем сделать. Я же предпочитаю ничего не делать вообще, иначе, стоит мне лишь коснуться, как меня растерзает жалось.
Дев призирает меня за бездействие, я знаю. Но я не могу...Не хочу иначе? Это за пределом моей зоны комфорта.
В горле засвербело, в глаз попала соринка. Я откинул козырек и посмотрел в маленькое зеркало. Из серебристой бездны на меня смотрели ярко-голубые глаза в обрамлении пятен черной и белой мягкой шерстки. Так не похожие на глубокие, мудрые карие глаза того мальчишки. Поникшие уши выдавали мое подавленное состояние - я никогда не умел скрывать эмоции. Такой тип лица, как у меня, когда-то, еще до смешения народов, называли "маламут".
Я, стараясь скрыть сой интерес, глянул на Девила. Его лицо было сосредоточенным, он напряжённо вглядывался в бесконечную гладь дороги. Порой его плотно сжатые губы приподнимались, обнажая белоснежные клыки, а длинные вороньи когти скрипели по лаковому рулю - Дев пытался скрыть свое раздражение, свою злость на тех, кто подобно мне бездействует, или хуже того, подобен господам этого мальчика.
Мы молчали.
Моя совесть терзала меня жутко и уверения, что я мало что могу, помогали слабо.
Единственное, что хоть как-то спасало мою душу сейчас, так это любопытство: к какому из многочисленных типов до смешения принадлежал бы мой друг. Может быть эрдельтерьер? Характерная рыжина присутствует.
Три месяца спустя Туман переехал к новому хозяину. Трусил сначала безбожно, а потом, Девил говорит, из него получился неплохой охранник. Я рад. Правда, рад!
Что случилось с Минави, я не знаю. И задумываться об этом не хочу. Иначе меня сожрет совесть.
Злые слова, скупые действия - вот и все что мне остается. Мне и тем, кто не способен спасать чужие жизни, чья "зона комфорта" не включает в себя ничего, кроме самого индивида.
Мы можем кривится при виде того, как кто-то спасает одного из странных существ, живущих на нашей планете. С аристократическим призрением взирать на творения рук других разумных и говорить, что они грязны и недостойны. Можем цедить сквозь зубы: "Все равно сдохнет! Да и всех не спасешь!". И за это все мы достойны лишь призрения.
Но пуще прочего пусть каждого из таких, как я, не способных вести войну с собственным безразличием, живущая где-то в груди ненависть к самим себе, слабым, глупым, уродливым.
Мне до сих пор снятся крики Минави и глубокий взгляд умных темных глаз Тумана. Мне кажется, умей они говорить, они корили бы меня за мое бездействие. Или хуже того, поняли бы, простили как слабому и недалекому существу, дескать : "что с него взять". Доказать обратное не получается даже себе, и я вновь забываюсь тревожной дремой лишь под утро.
Примечание:
Повествование ведется от лица (морды) антропоморфного аналога аляскинского маламута.
Маламут- крупная собака "волчьего окраса" с голубыми глазами (редкий, "браковый" признак). Собаки умны. Они не одиночки, они стайные, как те же волки, так как выведены для работы в упряжке. Именно по этой причине главный герой подчиняется своему более сильному другу, видя в нем вожака.