Аннотация: 1. О себе. 2.Студент-еврей в МЭИ. 3. Моя эпопея. Восемь лет в "отказе".4. Моя эпопея. Осваиваю американский рынок труда. 5. Иосиф Бродский читает свои стихи.
Марлен Ускач
Содержание
1. О себе
> 2. Студент-еврей в МЭИ.
3. Моя эпопея. Восемь лет в "отказе".
> 4. Моя эпопея. Осваиваю американский рынок труда.
5. Иосиф Бродкий читает свои стихи.
1. О себе
Ускач Марлен Александрович
Родился 28 ноября 1931 года в Одессе.
Родился незапланированно, в семье двух студентов, живших и голодавших на стипендию. Отец закончил еврейское отделение Одесского Педагогического Института и до конца жизни не смог избавиться от сильного акцента. Мать окончила Химический факультет Одесского Университета.
С 1936 по 1955 гг. жил в городе Красногорске под Москвой, куда на Оптико-механический завод мать получила направление.
С 1941 по 1945 гг. был в эвакуации в городе Новосибирске - Заельцовский район, улица Дуси Ковальчук.
Учеба.
В 1949 году закончил с золотой медалью Красногорскую среднюю школу ?1.
С 1949 по 1955 гг. учился в Московском Энергетическом Институте на Электромеханическом факультете, группа М5-49. Получил красный диплом и должность бригадира участка по ремонту кабелей с окладом 690 рублей на заводе Азовкабель в городе Бердянске Запорожской области.
Производственная деятельность.
После двух лет бестолковой работы на кабельном заводе сбежал в Москву.
Работал в области автоматики и вычислительной техники, сначала в Радиолокационном институте, затем в Институте Проблем Управления, где в 1969 году защитил кандидатскую диссертацию на тему "Исследование и разработка однородных вычислительных структур" - это из области параллельной обработки данных.
Регулярно оформлял заявки на заграничные научные командировки. В личном архиве храню внушительный список стран, куда меня не пустили.
В 1979 году подал документы на выезд в Израиль, получил отказ и после восьми лет жизни в отказе переехал в США.
С 1987 года - по настоящее время - живу и работаю в США.
Некоторые особенности жизни и работы с 1979 года описаны в очерке "Моя эпопея".
Общественная работа.
Как большинство молодых людей нашего времени, был комсомольцем.
Несмотря на оказанное на меня давление, удалось не вступить в ряды членов КПСС. До 1979 года ходил на профсоюзные собрания и на Ленинские субботники.
Личная жизнь.
С 1955 года счастливо, с редкими размолвками по пустякам, живу со своей женой Валентиной, с которой вырастили сына Серёжу и дочь Олю.
Нас радуют три внука от 6 до 16 лет, детству и юности которых я очень завидую.
Главное хобби.
Садоводство и огородничество - наследственное, сбор грибов - приобретённое.
По знанию грибов и по умению их находить достиг высокого совершенства. Моя ненасытная грибная страсть нашла благодатную почву в США, где в отличие от России, очень мало конкурентов.
Мой адрес:
17 Sunset Drive
Peabody MA 01960
USA
Телефон: +1-978-977-3197
Эл.адрес: marlen1684@yahoo.com
2. Студент-еврей в МЭИ.
"Еврейский вопрос- это лакмусовая бумажка.
По нему можно узнать о состоянии здоровья общества"
Эти слова в эпиграфе я привожу приблизительно, по памяти. Они принадлежат Сталину, а может быть Ленину - не помню. Фраза попалась мне на глаза в ранней юности. Она удивила своей точностью. Впоследствии я уже не мог ее более нигде обнаружить.
О том, что я еврей, я впервые узнал в возрасте 4-х лет, когда меня привезли на лето в деревню к бабушке в Калининдорф. Это был большой районный центр в Херсонской области, бывшая еврейская колония Сейдеменуха, заселенная в большинстве своем евреями землепашцами. Их предки переселились из Северо-западных областей России и осваивали свободные в те времена Херсонские земли. В Херсонских степях было несколько еврейских колоний, обычно они обменивались женихами и невестами.
Мы ехали от железнодорожной станции на подводе, кучер дядя Аарон дал мне подержать вожжи. Вокруг была бескрайняя степь, местами изрытая глубокими оврагами. Самый большой из них назывался Холодная Балка, будущая братская могила жителей Калининдорфа, расстрелянных немецкими фашистами.
В годы моего детства в Калининдорфе был зажиточный колхоз со средней и музыкальной школами, районной больницей, книжным магазином - "книгарней". Рабочим языком в Калининдорфе был идиш, на нем говорили русские и украинские нацменьшинства. По началу я общался со сверстниками на внеязыковом уровне, в последующие свои летние наезды уже освоил базовую часть языка идиш.
В Подмосковном Красногорске, где мы жили - на оптико-механический завод распределили родителей после окончания учебы в Одессе - я впервые узнал, что есть люди, которые не любят евреев. Однажды мы возвращались домой и увидели кусок свиного сала, привязанный к ручке наружной двери квартиры. Родителям пришлось объяснить мне что сие значит.
Началась Отечественная война. Трое мужчин из нашей семьи ушли на фронт. Мы с мамой и бабушкой эвакуировались вместе с заводом в Новосибирск, где я познакомился с полным набором бытовых антисемитских высказываний. Я воспринимал это как обидные пережитки-предрассудки на бытовом уровне.
Кончилась война. Победа. Вернулись отец и мамин брат, не вернулся брат отца. Кучер дядя Аарон и все оставшиеся в Калининдорфе евреи были расстреляны и зарыты в Холодной Балке. Большинство евреев Калининдорфа не хотели бросать хозяйство и бежать вместе с отступавшей армией.
"Мы знаем немцев, мы прятались в немецких колониях во время погромов" - говорили они. После войны Калининдорф стал называться Калининск.
1948 год. Космополиты без роду без племени, еврейские фамилии в скобках после русских псевдонимов. В нашей семье эту и другие политические проблемы не обсуждали. Я понимал гнусность происходящего, однако не было знания древней истории еврейского народа, не было рядом человека, кто мог бы объяснить смысл происходящего. Где было достать каплю яда сионисткой пропаганды для поддержания падающего духа? Где они, статьи Жаботинского? Оставалось наблюдать и думать. Эти размышления в тех условиях привели к формированию комплекса сознания своей еврейской неполноценности .
1949 год, поступление в институт. Я выбрал МЭИ, Электромеханический факультет.
Курс наш был многонациональный: армяне, азербайджанцы ,татары, евреи. Евреи составляли по численности вторую, после русских, группу. Все учились и жили дружной семьей.
1952 год. Дело врачей, "убийцы в белых халатах". В институте и на курсе внешне спокойно. Большинство студентов понимало гнусность затеянной политической компании. Были и исключения. Ира Яншина вспоминает, что один из наших сокурсников поделился своим искренним возмущением злодеяниями врачей-убийц. Разумеется, это была не его вина, мы помним, что писалось в газетах, звучало по радио. Вспоминаю статью И. Эренбурга в газете "Правда" о том, что нельзя обвинять поголовно всех Советских евреев.
Некоторые студенты с нашего курса сменили фамилии на звучавшие не так явно по-еврейски. Действия эти в то время были вполне понятны. Им предстояло жить и работать в антисемитском государстве. Известны другие поступки. Боря Пинкус, студент Электроэнергетического факультета, при получении в свое время паспорта, вопреки мудрому совету родителей выбрать мамину русскую национальность, настоял, чтобы записали "еврей" по отцу. Впоследствии он повторял известную шутку: "Все равно будут бить по морде, а не по паспорту".
У меня была курьезная канитель с отчеством. Мало того, что родители дали мне не простое для русского уха имя Марлен, в метрике, в графе - имя отца - стояло Эгошуа. Таким образом русскими буквами записали его еврейское имя. Пришло время получать аттестат зрелости. Закомплексованный на еврейском вопросе, я не мог себе представить отчество Эгошуевич. Уговорили школу записать в аттестате и в паспорте по созвучию Эдуардович. Я продолжал комплексовать. Наконец догадался уговорить отца официально сменить имя на Александр - так его звали дома и на работе. Вздохнул с облегчением, одной еврейской проблемой стало меньше! Подозреваю, что с аналогичными трудностями сталкивался не я один.
По моим наблюдениям в институте дискриминация студентов еврейской национальности проявлялась при распределении по специальностям.
Факультеты и специализации, которые были ориентированы на подготовку кадров для военной промышленности, были практически закрыты для еврейских студентов. Например, на Радиотехническом и Электровакуумном факультетах было очень мало евреев. Помню, как редкость, Адика, друга Эрвина Наги. Адик учился на Электровакуумном. На нашем факультете на специализации "Электрооборудование самолётов, автомобилей и тракторов" не было ни одного еврея, в то время как на наименее популярных специализациях "Изоляционная и Кабельная техника" почти половину состава групп составляли евреи (распределение по специализациям производилось после окончания второго курса).
Полагаю, что ограничения для евреев на этих факультетах исходили не от руководства МЭИ, а от спецотделов, которые курировали поступление, учебу и распределение на работу после окончания учебы .
Об одном эпизоде тех лет.
После второго курса деканат распределил нас по специализациям. Меня против моего желания записали на кабельную технику. Протестую в деканате:
"Я указал в заявлении другую специальность! Как отличник, надеюсь иметь преимущество в выборе!" Не было сказано слов о том, что страна остро нуждается в кабельщиках. Получил простой иезуитский ответ: "Мы включили вас для усиления группы". Бороться бесполезно, просто решил, что при первой возможности уйду с этой специализации.
Через полгода я узнал, что в институте открывается новый факультет "Вычислительная техника". Со всех остальных факультетов и курсов туда переводили по несколько человек. На нашем курсе пяти студентам - Наташе Плюсниной, Юре Глухову, других не помню - тоже сделали предложение. Четверо согласились, а один поначалу отказался. Я вздрогнул. Это мой час! Помчался в деканат нового факультета. Меня принял заместитель декана. Рассказал ему о горячем интересе с детства к вычислительной технике и о свободном месте вместо пятого студента. После короткой паузы зам декана ответил: "У вас ничего не получится". Молча вышел из кабинета.
После окончания института я самостоятельно овладел вычислительной техникой, успешно работал в этой области, но до сих пор не могу простить себе рабского поведения. Я не возмутился, даже не спросил "Почему же?" Мне было сказано на очень понятном языке.
Поставил точку, и подумал - может быть грех жаловаться. Советских евреев минула судьба чеченцев, ингушей, крымских татар, немцев. Да, верно. Но верно и то, что за годы нашей учебы были расстреляны 25 еврейских писателей и поэтов. Весной 1953 года готовилась депортация всех евреев с плановыми крушениями поездов в пути. Только смерть тирана остановила этот адский план.
Март 2003г
3. Моя эпопея.
Памяти Максима Хомякова
Восемь лет в отказе.
Я полагаю, что читателям нашего сборника интересно узнать о некоторых особенностях моих восьми лет жизни и работы в СССР в качестве "отказника" и последующих шестнадцати лет жизни и работы в США.
Моя трудовая деятельность состоит из трех существенно разных этапов.
Первый этап: после окончания института в 1955 году - до 1979 года.
Это обычный для выпускника МЭИ относительно благополучный этап, может быть, с некоторыми частностями. Исследовал, разрабатывал, внедрял, защитил кандидатскую диссертацию. Имел дачу, машину, квартиру в хорошем районе: Ленинский Проспект,
магазины "Лейпциг", "Власта", "Диета" ("Диета" известна тем, что в этом помещении когда-то был ресторан и там праздновалась свадьба Димы и Муси Ременников). Воспитывал двоих детей, был беспартийным законно-послушным строителем социализма-коммунизма.
Второй этап: с подачи заявления на выезд в Израиль в 1979 году - до получения разрешения в 1987 году.
Ко времени подачи заявления я уже девятнадцать лет проработал в Институте проблем управления (Профсоюзная ул., 81), многие меня знали, и чтобы не конфузить коллег я уволился из ИПУ. К тому же, я надеялся скоро уехать. Пока в ОВИРе рассматривали моё заявление, наш ограниченный контингент вошел в Афганистан, выездная дверца захлопнулась, мне отказали в разрешении на выезд с мотивировкой - знакомство с государственными секретами (точную формулировку не помню, отказники для краткости называли "по режиму"). Срок карантина, конечно, не указывался.
От трёх до пяти.
Я был знаком с писателем Юрием Дружниковым, уже бывшем к тому времени в отказе по режиму первой жены, поехал посоветоваться с опытным человеком. Дружников расспросил чем я занимался, посмотрел в потолок и вынес приговор
- Я думаю, от трёх до пяти.
Прогноз Дружникова прозвучал как двадцать пять лет без права переписки.
Мне к тому времени исполнилось сорок восемь, имел планы как-то ещё преуспеть в США и совершенно не был готов к такому повороту. Жизнь оказалась богаче фантазии Дружникова, отказ продолжался целых восемь лет.
Исключаю тёщу из партии.
Одно из правил игры в эмиграцию заключалось в том, что комсомольцам и членам партии нужно было предварительно исключиться из рядов. В заявлении, подаваемом в ОВИР, необходимо было указать когда и кому сдан комсомольский или партийный билет. Исключиться следовало сначала на собрании в первичной организации, потом в районном отделении. На собрании, выступавшие дружно или не очень, клеймили предателя Родины, потом всё повторялось в райкоме и, наконец, резолюцию исключить утверждали единогласно. Тёща была уже в возрасте, такую экзекуцию могла не выдержать. Пришлось принять удар на себя. Взял её партбилет и помчался прямо в горком партии на Старой Площади.
- Ваш пропуск - спрашивает вахтёр.
Сую ему под нос тёщин партбилет.
- Проходите.
Побродил по коридорам, пока не нашел дверь с подходящей табличкой. В кабинете- немолодая серьёзная дама.
--
Мама плохо себя чувствует, просила исключить её заочно - пытаюсь объяснить ей.
Партийная дама никак не может понять в чем дело. Видимо, в горком партии раньше не обращались с такой просьбой. Наконец, до неё начинает доходить смысл. На лице ужас.
- Как вы сюда прошли?
Показываю партбилет. Дама хватает трубку и делает при мне разнос охране. Кладу партбилет на стол, ретируюсь, не забыв списать фамилию и должность с дверной таблички.
Заграница нам поможет.
Эта фраза Ильфа и Петрова из 12-ти стульев в те дни потеряла иронический оттенок, стала реальностью, помогавшей жить в отказе и надеяться на успех.
В конгрессе США была принята известная поправка Джексона-Ваника, которая накладывала ограничения на торговлю с Советским Союзом из-за запрета на эмиграцию. Наши друзья и знакомые, которые успели эмигрировать в США до афганской авантюры, писали письма конгрессменам и в правительство США с просьбой помочь Советским отказникам. Как мы потом узнали, еврейские общины США проявили небывалую активность, устраивали многочисленные демонстрации в поддержку отказников. Практически все отказники получали материальную помощь в виде посылок с новыми импортными шмотками, которые с успехом сдавались в комиссионные магазины.
Наш оптимизм в немалой степени поддерживался регулярными посещениями-просмотрами классики Американского кино в резиденции посла США в Москве. Дом посла, СпасоХаус, Спасопесковская пл., 10, - это красивый особняк с великолепным интерьером и экстерьером. Как правило, перед началом фильма с приветствием выступал Чрезвычайный и Полномочный Посол Соединенных Штатов Америки господин Артур Хартман либо советник по культурным связям с СССР. Просмотры фильмов были рассчитаны на Советских граждан, интересующихся культурой и историей США, но обычные граждане не решались посетить это логово врага в холодной войне. Формально запрета не было, но на входе милиционер просил предъявить паспорт и громко зачитывал фамилию, имя и отчество. Через некоторое время те отказники, которым удалось сохранить свою работу, и не только отказники, приглашались к руководству своего предприятия для разъяснительной работы по поводу этих посещений.
Добывание хлеба насущного.
После получения отказа, мой знакомый, Валерий Путилов, пригласил меня к себе в напарники инженером по ремонту станков с ЧПУ. Это была небольшая хозрасчётная организация. В Москве размещалось только начальство, а наши рабочие места были на заводах в других городах.
Со временем мне удалось убедить руководство создать группу программистов. Образовалась бригада программистов из шести человек, все друзья-единомышленники. Мы разрабатывали программы в Москве, арендуя машинное время, потом ездили на объекты и там их внедряли. Находили новые объекты, заключали договоры, а начальству привозили акты о внедрении и деньги в виде так называемых процентовок. Заработки были небольшие. Привлекало в такой системе - минимум руководства, максимум свободы. Нашим неофициальным лидером и авторитетом был прекрасный человек и товарищ, выпускник мехмата МГУ, кандидат физмат наук Максим Хомяков. Максим не был отказником, он ушел из престижного института (ИНЭУМ), привлечённый нашей свободой. Мы проводили свои семинары-обсуждения по специальности, посещали постоянный семинар в ВИНИТИ на Соколе.
Разрешение некстати.
Наконец, на розовой заре перестройки пришло разрешение на выезд. Мы только---- только зарегистрировали наш программистский кооператив, заключили очень выгодный договор с Московским заводом "Красный Пролетарий"" на разработку базы данных на основе новых в то время персональных компьютеров...
Оглядываясь назад, я не жалею о годах, прожитых в отказе. Мы не ныли, не плакали, перестроились, почувствовали новое качество жизни, появилось ощущение внутренней свободы, нам ничего не нужно было от начальства, от власти.
Перестали бояться, освободились от многих рабских привычек.
Некоторые родственники и друзья из осторожности перестали с нами общаться, зато круг новых друзей-единомышленников значительно расширился, со многими мы дружим до сих пор. Из бывших однокашников поддерживали контакты с Ременниками, которые скоро тоже стали отказниками, и с Лейтесами.
За эти годы дочь закончила заочное отделение института МИРЭА, вышла замуж и за три месяца до отъезда родила нам внука.
Если бы мы выехали на восемь лет раньше, у нас сейчас на счету, несомненно, было бы больше денег, моя пенсия была бы раза в два больше. Но не было бы такого своеобразного, очень яркого отрезка жизни.
4. Осваиваю американский рынок труда.
"... они уже, слава Богу, в Америке. Мучаются и делают жизнь"...
Шолом Алейхем. "Мальчик Мотл"
"Здесь, оказывается, вкалывать надо..."
Из письма из Америки нашего юного друга, Миши Д.
Наконец, после восьми лет ожидания в "отказе", мы 26 августа 1987 года прибыли в Америку. Наш приезд готовили друзья-спонсоры Лариса и Лёва Файманы в городке Линне (Lynn), расположенном на Севере от Бостона. Бостон - административная столица штата Массачусетс, а также один из крупнейших культурных и научно-технических центров Америки. В Линне располагается второй по размеру после Бостона центр Массачусетса по приёму евреев-эмигрантов из СССР. Встреча нас, заслуженных отказников, почти борцов за свободу еврейского народа, планировалась по высокому разряду: с цветами, с представителями общественности. К всеобщей досаде, наш самолёт сильно запоздал, мы прилетели очень поздно и никого встречавших в аэропорте уже не было.
Нам были выделены две обставленные квартиры: нам с женой и дочери с семьёй. Сына, как холостого, поселили в квартире вдвоём с ещё одним молодым человеком.
Непосредственным руководителем отдела по приёму эмигрантов в Линне была Берниc Казис, женщина необыкновенных душевных качеств, она старалась окружить каждую приезжавшую семью заботой, теплом. К нам подключили три американские семьи-волонтёров, которые помогали делать первые шаги в новом незнакомом мире. Как бы между прочим, волонтёры дали нам понять, что в Америке с предубеждением относятся к людям, живущим на пособие.
Берниз Казис за пятнадцать лет работы до своего выхода на пенсию помогла обустроить большую часть эмигрантов нашей волны. По материалам своей деятельности она написала книгу: Bernice Kazis "Short Stories of a Long Jorney" ("Короткие истории о длинном пути") - о возникновении движения в защиту на право выезда Советских евреев и о поселении их на Северном Побережье (городки вдоль Атлантического океана к Северу от Бостона). История поселения иммигрантов написана на основе архивных материалов и многочисленных интервью, записанных автором. До сих пор большая часть русскоязычных иммигрантов Северного Побережья хранит самые тёплые дружеские отношения с этой замечательной женщиной.
После нескольких месяцев адаптации передо мной встала проблема устройства на работу. Расскажу о проблемах, вставших на этом пути.
Сочиняем резюме.
Первый шаг, который предстояло сделать, это написать резюме. В Америке резюме - не выписка из трудовой книжки, а скорее самореклама , как человек хочет себя подать-продать. В отделе кадров обычно просят показать документ, подтверждающий право на работу, просят также представить несколько отзывов и/или право позвонить на предыдущую работу. Когда я устраивался первый раз, у меня было только право на работу в США. Родина не разрешила мне взять какие-либо документы, кроме того, никому в голову не могло прийти звонить в Москву и спрашивать отзыв-характеристику. В резюме можно подчеркнуть выигрышную часть, о чём-то можно умолчать. Нередко люди имеют несколько вариантов резюме и пользуются ими по обстоятельствам. Свобода изложения фактов в резюме на самом деле весьма относительная. Каждое утверждение в резюме надо уметь подтвердить перед специалистами, которые проводят итервью-собеседование. Как правило, интервью проводят 2 - 4 человека, не считая отдела кадров, иногда практикуются повторные интервью.
Для меня дополнительная трудность заключалась в том, что на не простом пути от кабельщика до специалиста по вычислительной технике мне пришлось заниматься многими вещами. Использовать научную составляющую моего опыта не представлялось возможным. Я не был учёным, широко известным в своей области, мои публикации были восьмилетней давности (восемь лет в отказе!). Оставалась инженерная составляющая, в частности, опыт программирования, наиболее востребуемое знание в тот период времени. В Америке, как мне объяснили, предпочитают узких специалистов, глубже, в деталях знающих своё дело. Следовало искусственно сузить в резюме даже инженерный диапазон своего опыта.
Мир, как всегда, не без добрых людей, более опытные бывшие соотечественники помогли мне, в конце концов, подготовить моё первое резюме.
Борьба с возрастом.
Плохой возраст - очень серьёзный недостаток на рынке труда. Американцы относятся с уважением к людям в возрасте, но предпочитают видеть их на пенсии, не занимающих рабочие места. Вычислительная техника (отрасль промышленности, в которую я решил внедриться) - относительно молодая, бурно развивающаяся, в ней очень редко увидишь седовласого специалиста. Специалисты моего возраста уже давно продвинулись далеко вверх по служебной лестнице или открыли собственные компании. Помимо того, возникает неловкость в производственных отношениях, когда твой непосредственный шеф моложе твоих детей.
Возраст, религия(национальность), раса, пол - основные категории, по которым в Америке недопустима какая-либо дискриминация. Интервьюирующий не имеет права спросить вас о возрасте, религии; в противном случае, при отказе в приёме на работу вы можете подать на компанию в суд.
Мне 56 лет, чувствую себя и выгляжу (как мне говорили) лет на десять моложе. Очень не хотелось садиться на пособие, тем более, что рынок труда в компьютерной области в нашем штате был в хорошем состоянии. Годы поступления и окончания института я сдвинул в резюме на десять лет вперёд, как бы, выдаю себя за 46-летнего специалиста. В разделе "major" (специализация в институте) я, естественно, указал "Вычислительная техника" вместо "Кабельная техника". Да простит мне Америка эти маленькие обманы, никому не интересна моя правда.
Итак, в бой! Первый неожиданный щёлчок по носу я получил от Дины Резницкой.
Дина передала моё резюме своему шефу и пыталась подготовить меня к интервью. Посмотрев на меня при встрече, Дина категорично заявила "Надо покраситься!" Я-то полагал, что седые виски - это так благородно...
В дальнейшем мне пришлось по ряду причин, на которых я остановлюсь позже, сменить несколько компаний. По мере старения, проблема возраста вставала всё острее. После ряда неудачных интервью, когда я очередной раз поплакался на возраст, Серёжа Окс, мой молодой товарищ, сказал мне: "Сделайте, в конце концов, что-нибудь со своим возрастом". Через несколько лет я совсем убрал даты учёбы в институте из резюме. Во время одного из интервью менеджер, почувствовав подвох с возрастом, спросил меня: "Скажите, сколько лет вашим детям?"...
Не могу забыть, когда сидя в комнате ожидания перед очередным интервью, я увидел, как у вошедшего руководителя группы, относительно молодого человека, при виде меня буквально глаза полезли на лоб от неожиданности. Правда, он быстро совладел с собой и беседа прошла в дружеской обстановке. Но этот его ошалелый взгляд...
В конце концов, я понял, что битву со своим возрастом я проиграл. Однако сдаваться было рано: чтобы получать рабочую пенсию нужно иметь не меньше десяти лет стажа.
Английский язык.
По приезде в Америку, выяснилось, что мы учили не совсем тот язык. Американскому английскому почти нигде в Москве не учили. Когда мы оказались в Вене я заглянул в американское посольство послушать программу новостей по телевидению. К своему ужасу, я не понял ни слова дикторского текста. Правда, за четыре месяца пребывания в стране мы немного адаптировались к американскому произношению, помогли также языковые курсы, которые мы посещали. Проблемы, конечно оставались. Американцы оказались очень "тупыми", неспособными понять малейшее искажение произношения, ударения. Бывало, спрашиваешь:
"Не подскажите, где здесь поблизости "Бэй `Бэнк"?
"Не имею понятия".
Напрягаешь все силы.
"Ну пожалуйста, где-то здесь совсем рядом должен быть "'Бэй Бэнк".
"Ах, "'Бэй Бэнк!", Ну так бы и сказали".
Несмотря на ужасный язык, нас постоянно хвалили и удивлялись замечательному знанию языка. Позже мы узнали про один из критериев, по которому можно судить об уровне твоего языка - это когда перестают хвалить твой язык, просто интересуются, откуда ты приехал.
Для беседы по специальности во время интервью моего английского, в общем, хватало. Бывали и проколы. Такой пример. Интервьюер рассказывает мне про задачи, которые предстоит решать. Я с пониманием киваю головой. Вдруг слышу нечто, о чём не имею понятия: "айоу". Что делать? Переспросить или не переспрашивать и выглядеть придурком? Решился переспросить. Брови приподнялись, оказалось - распространенная аббревиатура "I/O" от Input/Output (вход/выход). В текстах эта аббревиатура мне многократно встречалось, но "айоу" на слух - первый раз. После этого моего вопроса беседа быстро свернулась.
Оказывается, я не "агрессивный".
Одно из моих первых интервью. Компания "Wang", в те годы один из пионеров и гигантов вычислительной техники. Сегодня от неё остались лишь "башни Вэнга" - высотные дома, где она когда-то размещалась и "Вэнг Сэнтэр" - самый шикарный театрально-концертный центр в Бостоне. Беседую с руководителем группы. Всё идёт гладко, мои знания и опыт очень близки к тому, что требуется. По тому, как шеф улыбнулся на мой ответ на не технический вопрос, чувствую, что я в ударе.
Поговорили о таких деталях, как время начала и конца рабочего дня. Я совсем расслабился, потерял бдительность.
"С вами хочет познакомиться начальник отдела".
Что ж, думаю, и в Союзе такое бывало: большой начальник формально знакомился с поступающим, доверяя прямому начальнику, ему, ведь, работать с новеньким.
И тут началось, я "посыпался". В резюме упоминалась английская ЭВМ "ICL-470", на которой мне приходилось работать. Начальник отдела оживился.
"Я приехал из Англии, работал там на фирме ICL и участвовал в её разработке. Как вам эта машина?"
ICL-470- большая ЭВМ, моё общение с ней было очень ограниченно. Я моделировал свои проработки на языке ФОРТРАН: в конце дня сдавал в одно окошко колоду перфокарт, утром забирал эту колоду и распечатку с результатом работы программы из другого окошка. Тем не менее я вполне мог похвалить разработчика, ICL-470, действительно, была надёжней и более быстродействующей, чем отечественные аналоги. Однако, в ответ я что-то промямлил, проявив свою полную непрактичность. Наконец, последний вопрос:
"Какие у вас планы?"
"?"
"Господи, спросите меня о чём-нибудь попроще. Я только что прилетел с другой планеты, дайте осмотреться. Какие могут быть планы?", пронеслось в голове. Чтобы всё это сказать у меня уже не хватило ни языка, ни сил. Промямлив, что я люблю программировать, я окончательно решил судьбу этого интервью.
"Он совершенно не агрессивный", передал своё заключение начальник отдела через Дину Резницкую.
5. Иосиф Бродкий читает свои стихи.
Хочу рассказать о том, как мне дважды привелось слушать Иосифа Бродского, читавшего свои стихи.
Первый раз это произошлоориентировочно в 1961 или 1962 году. Я работал тогда в Институте Проблем Управления (ИПУ). В те годы он назывался Институт Автоматики и Телемеханики (ИАТ) и располагался в Москве на Каланчёвской улице. Однажды на работе я заметил маленькое объявление о том, что в обеденный перерыв в клубе фабрики "Большевичка" поэт Иосиф Бродский будет читать свои стихи. Поэт И. Бродский был мне в то время совсем неизвестен, громкий судебный процесс над Бродским произошёл позднее, в 1964 году. Я заинтересовался объявлением и решил сходить послушать поэта. Здание "Большевички" было рядом с нашим (следующей по ходу слева после "Большевички" была гостиница "Каланчевская"). В зале клуба собралось примерно человек 30. На сцену клуба вышел молодой человек, лет двадцати (мне было тридцать с небольшим), слегка рыжеватый, розовощекий и начал читать стихи. Запомнились "Пилигримы", "Каждый пред Богом наг". Как я в последствии понял, Бродский читал нам свои ранние стихи. Читал он очень эмоционально. Меня поразили его стихи, их ритмика, музыкальность, необычность формы и содержания.
Иосиф Бродский.
Фото из архива Марины Кацевой.
Второй раз я слушал уже знаменитого поэта, лауреата Нобелевской премии. Это было в Бостоне в 1995 году, незадолго до смерти И. Бродского. Читал он монотонно, заунывно, совсем без комментариев. Своих ранних стихов поэт не удостоил вниманием. Стыдно признаться, но я всё время боролся со сном. Устроители встречи допустили ошибку: следовало пригласить профессионального чтеца, а Бродского попросить рассказать о себе, ответить на вопросы. Как вспоминает его близкий друг, Я. Гордин, Бродский не любил, когда другие читали его стихи. Видимо, он ревновал или был не согласен с чьей-либо иной интерпретацией его стихов, кроме собственной.
![[]](/img/u/uskach_m_a/r7/brodsky350.jpg)