Аннотация: О княжестве Русском, в бозе почившем, а затем едва не воскресшем, и о хитроумии Его Милости князя Василия Острожского, изумлявшем не токмо врагов, но часто и друзей
О княжестве Русском, в бозе почившем, а затем едва не воскресшем, и о хитроумии Его Милости князя Василия, изумлявшем не токмо врагов, но часто и друзей
- Но Брацлав вы всё ж оставили?
Пан Веренич кивнул.
- А как бы иначе? Брацлав - коронная крепость, воеводский город. Казачьей ватаге в три тысячи сабель там тесно - да и от безделья всякие глупости на ум идут, а там и до грабежей, разбоев и прочего баловства - только руку протяни.... Казаки Лободы в Баре этим и занялись - Наливайка же, созвав военный совет, принял решение уходить зимовать на Волынь, хоть Лобода и сватал нас на новый поход купно с коронным войском и посполитым рушением. Но полковники наши, Шаула, Карачай, Василькович, Немогай и Звежинский, каштелян обозный Януш Гонсецкий и я, грешный - единогласно решили войско наше от такой участи, быть при польском войске убойной скотиной - уберечь. Но и насильно никого на Волынь не тащить - прежде того дуван продуванить, а после всех, кто желает, на вольные хлеба отпустить.
Из-за этого войско наше две трети казаков потеряло, полки же наши сами собой сделались хоругвями - поелику осталось в каждом по полторы-две сотни конных казаков. Моя наказная сотня, коя и именовалась "казначейской" - тоже ополовинела, к Лободе ушли, почитай, все строевые казаки, которые у меня несли посыльную и сторожевую службу - остались лишь кузнецы, сапожники, портные, цирюльники - кои заодно могли и кровь отворить, и мозоль вырезать, и рану зашить - да прочий работный люд, без которого никакое войско ни для какой войны не годно. В общем, на Волынь с Наливайкой отправилось чуть более тысячи казаков - но зато это были те, на кого повседни можно было положится. Лобода же, набрав переметов наших и прочих лайдаков, по Брацлавщине таскавшихся - на Крещение принял решение идти вместе с коронным войском вновь на Валахию. Мы же отаборились в Острополе на Случи, имении князя Острожского, в шестидесяти верстах от Острога. В какой мы с Наливайкой и отправились на масленицу - навестить семьи.
- А у Наливайки была семья? Я что-то слышал о его дочерях, вместе с матерью уехавших в Слупск...
- Была, как не быть.... В восемьдесят первом году женился он на княжне Елене Ружинской, из младших Наримунтовичей. Кстати, двоюродная сестра её, Маруша, была за Косинским.... Ну да это не важно. В восемьдесят втором у пана Северина родился сын, нареченный Григорием - в честь деда по матери, в восемьдесят шестом и седьмом - дочери-погодки. К нашему приезду они были уже совсем большими, да и сынишка мой, Владислав, к тому времени подрос, уже ладно лопотал и за усы меня таскал... - старый шляхтич замолчал, отвернулся к окну и, смахнув набежавшую слезу, продолжил: - Но не семейные радости были нашей целью в Остроге. Хоть и они тоже. Но куда важней для нас было встретиться с Его Милостью князем Василием - гонец с этой вестью прибыл к нам ещё в пору стояния в Брацлаве, на Покров, и ещё раз - за неделю до сочельника, уже после того, как мы отаборились в Острополе. Наливайко поведал мне сём - ибо князь желал видеть и меня.
Мы выехали в Острог на третий день после Рождества - в сопровождении всего четверых самых верных казаков, в числе коих были взятые мною из моей хоругви Заломай и Гнеда, к этому времени дослужившиеся до есаулов в полку Матвея Шаулы. К заходу солнца добрались мы до замка - изрядно обезлюдевшего ввиду отъезда княжьего двора в Дубно. Вместо приятных глазу паненок, холопов с едой и питьём, слуг и прочей дворовой челяди - Острожский замок обжили панцирные гусары и казаки, рейтарская и пушкарская сотни, а в княжеских покоях вместо благовоний и цветочных ароматов стоял суровый дух военного жилья. В коем перемешались запахи пороха, железа, конских попон, смазных сапог, горилки и табака.
Его Милость принял нас в маленькой горнице с одним подслеповатым оконцем, единственным достоинством коей было то, что располагалась она в торце дворца и попасть в неё можно было лишь через длинный тёмный и гулкий коридор со скрипучей лестницей. Никто чужой, таким образом, наш разговор услышать не мог.
Князь встретил нас у двери, и был в горнице один - из чего я понял, что речь будет о вещах тайных. Далее я постараюсь все передать дословно, потому что разговор этот был очень важным, и почти всё я запомнил мало что не на память, хотя, конечно, могу что-то и переврать, столько лет прошло.... Значит, так. Как только мы вошли, князь произнёс: "Вечер добрый, панове. - А затем добавил: - Проходите, садитесь, угощайтесь, чем Бог послал". И махнул рукой в сторону стола, на котором уже стояли всякие закуски и заедки, три штофа с напитками и серебряные стопки.
Мы с Наливайкой прошли в горницу, сели в кресла и оборотились к Его Милости.
Князь кивнул. "Ну что, неволить не буду. Добре. Трапезничать будем после. Пан Северин, готово ли твоё войско к большому походу? И сколько у тебя сейчас под седлом?"
Наливайко встал, поправил кунтуш, и ответил: "Готово, твоя милость. Пять полков отборного казачества, тысячу сто тридцать строевых казаков, семьдесят сабель обозных. Если надо будет выступить - за три, много за четыре дня будет в строю две тысячи. Как оповестить охотников - мы знаем".
Князь кивнул. "Довольно. Наступают времена тяжкие, кровавые. Ежели даст Господь нам их пережить, не посрамив чести своей - значит, не зря мы на свет родились. В ином случае лучше же смерть, нежели бесчестье. Хоть многие шляхтичи русские, рождённые православными, ноне думают иначе, и сию книжку, - князь с видимым отвращением взял с услончика какой-то фолиант, глянул на него и с брезгливостью положил обратно: - почитают новым Евангелием для Руси и Литвы".
Наливайко, мельком глянув на книгу - ответил: "Да, сочинение пана Скарги многим людям нашим душу искривило"
Князь кивнул. "Подлая эта книжка - но беда в том, что мысли, там изложенные, за истину почитают не токмо шляхтичи наши, кои, между нами говоря, и читать-то не шибко умеют - но нобилитет наш русский её принял. А пуще того - Его Милость король. Вот в чём беда. И уния, коей нам последние годы грозят - этой книги плод. Пан Пётр Скарга в ней не просто мечтает подчинить приходы православные Святому престолу - это, на самом деле, было бы не так страшно, константинопольский патриарх, каковой ныне предстоит иерархам нашим, ослаб и не в силах на вызовы ответствовать. Страшно то, что в книге этой, предвзято названной "О единстве церкви божией и о греческом от сего единства отступлении" оный иезуит требует неслыханного. Он хочет, чтобы митрополит Киевский принимал благословение не от патриарха константинопольского, а от папы римского; чтобы каждый русский в Польше и Литве во всех артикулах веры был согласен с Римской церковью; чтобы каждый русский признавал верховную власть Рима. И вот что я вам скажу, братия мои - уния есть лишь первый шаг к ополячиванию русских земель наших. Чтобы и имени русского здесь было не слыхать! Только одна есть у нас надежда - на восход солнца; патриарх Иеремия, дай Бог ему здоровья, не потому согласился на патриаршество в Москве, что не видит более в константинопольском своём служении надежды - но как основание Третьего Рима. Из коего и будет исходить Слово Божье для всей паствы православной..." Вспоминаю по памяти, может, где и напутал, но, думаю, передаю едва ли не слово в слово.
Наливайко, подумав над словами князя, ответил тому: "Твоя Милость, но Речь Посполитая - держава наша, и, ежели на то воля будет короля и великого князя и согласие магнатерии коронной и княжеской - то, рано или поздно, но приходы православные примут унию. Как сейчас принимает католичество шляхетство наше - и что мы можем с этим сделать?" Князь ответствовал: "Пан Северин, не торопись. Для начала - скажи мне, глядя в глаза, готов ли ты отречься от своего русского имени? И от веры православной?"
Наливайко встал, сурово глянул на князя и решительно произнёс: "Нет. Трижды нет. Жить и умереть русским и православным - иной участи я не мыслю".
Князь оборотился ко мне. "А ты, пан Веренич, готов ли предать веру отцов и сделаться поляком?"
Я тоже встал, по примеру своего полковника. "Нет, Ваша Милость, трижды нет".
Князь кивнул. "Иного и не ждал. И вот что я вам скажу, братия мои во Христе - не всегда будет последнее слово за Римом и Краковом. Но и ждать безропотно, как бараны на бойне, когда судьба наша перемениться - негоже нам, русским и православным".
Наливайко спросил тревожно: "Так что ж, Твоя Милость, будем рокош против унии поднимать? Пятью полками?"
Князь покачал головой. "Нет. Рокош сейчас не даст ничего, окромя ожесточения сердец. Ведь те, кто унию сейчас посполитым навязывают - они ведь что в Берестье на соборе проповедуют? Что службы в церквях будут идти по прежнему чину, что молится православные будут своим святым, что никаких догматов католических навязываться посполитым нашим не будут - и многие верят. Паства - да и многие клирики - полагают, что уния откроет нам новые возможности, что мы сделаемся братьями всем прочим европейским народам, что каноны православные тянут нас в дикость и варварство, что без них у нас откроются глаза.... Став вровень с поляками, шляхта наша, принявшая унию, возьмет в свои руки правление воеводствами своими, посполитые, став униатами - избавятся от лишней барщины и будут сами себе хозяевами... Чего я только не слыхал на соборе в Берестье! Самое скверное - что все иерархи наши, во главе с митрополитом киевским, готовы уже унии присягнуть, и лишь отпор мирян, средь коих и я, грешный - пока не позволяет им довести дело до конца.... Но это лишь вопрос времени".
"Так что ж нам делать, Твоя Милость?" - в голосе Наливайки мне послышалось нетерпение.
"На Пасху к тебе прибудет гонец из Вены - с рескриптом императора. Твоё вспомогательное войско вызовут на войну - какая по весне начнется в Верхней Венгрии. Не смотри на меня удивлённо, пан Северин, иногда мне удаётся читать чужие мысли, - улыбнулся князь. И продолжил, уже серьезно: - Пятью полками через Перемышль, Недзице и Рожахедь ты явишься к эрцгерцогу Максимилиану. Велят воевать - воюй, велят гарнизонами стать - становись, тебе надобно иное. Должен ты с эрцгерцогом дружбу свести, да так, чтобы, случись что - мог ты к нему за подмогой обратиться. На рожон не лезь, но и турусы на колёсах не разводи, покажи себя стратегом - как показал в набеге на Килию и потом на Яссы. В Кракове твоим походом остались довольны и весьма..."
"А далее?" Тут мне было ясно, что план князя чрезвычайно заинтересовал Наливайку.
"А далее, пан Северин, ты не будешь лезть поперёк батьки в пекло. - голос князя вдруг сделался холодным, как лёд, и остудил нетерпеливого полковника. Затем Его Милость продолжил: - До Люблинской унии Княжество Литовское называлось Литовским, Русским и Жамойтским. В Жмуди я бывал лишь раз, и не скажу, что понял, как там живут люди, поелику ничего, кроме дикой пущи, я не увидал. Литву повидал немало - и Туров, и Волковыск, и Могилёв, и Полоцк, и Новогрудок - везде я побывал, и основательность, здравомыслие и неторопливость литвинов сделалась мне по душе. Кажется, такие же русские люди, как и здесь - ан нет, иные, более сдержанные, не такие вспыльчивые, молчаливые и очень себе на уме.... То есть Литва и Жмудь есть. Но нет сейчас княжества Русского. Воеводства русские есть, люди русские есть - а княжества нет. И Речь Посполитая наша стоит ныне на двух основах - Польше и Литве. А надобно - на трех...". Князь замолчал и пытливо глянул на нас.
Наливайко откашлялся, взял с блюдца мочёное яблоко, повертел его в руках, и, положив обратно - спросил вполголоса: "Мы будем делать княжество Русское?"
Князь кивнул. "Будем. Но не делать, а возрождать. С согласия Его Милости короля, с согласия нобилитета литовского и магнатерии коронной. Как равновеликую Литве и Польше часть Речи Посполитой. В каком княжестве ни о какой унии никаких разговоров никто вести никогда не станет - под страхом лишения живота. Но прежде того ты эрцгерцогу Максимилиану на Библии присягнёшь, что новое княжество Русское будет биться с турками, не жалея живота своего, даже если Речь Посполитая из той войны выйдет".
Вот такой разговор случился меж князем Острожским, мною и полковником Наливайкою на третий день масленицы одна тысяча пятьсот девяносто пятого года в Остроге. А верить моим словам, иль решить, что я сбрехал - это уж твоя справа, пане Стасю. - И старый шляхтич, налив себе сбитню, выпил полкубка, крякнул от удовольствия и принялся за хоть уже малость и подстывшие, но все равно отменно выглядящие блины с петушиными гребнями и пироги с яйцом и солёными рыжиками.
Межевой комиссар, изумлённый сверх всякой меры, молча смотрел на то, как насыщается его собеседник - и на челе его отражалась мучительная борьба меж желанием представить рассказ старого шляхтича яркой и интересной байкой и признанием того, что всё только что рассказанное - чистая правда.
Минут через пять, однако, подскарбий мстиславский заговорил:
- Пане Славомиру, вы понимаете, что всё, что вы только что мне поведали - немыслимо?
Старый шляхтич усмехнулся в усы.
- Ну так нас тут двое, вы да я. Всё, что я вам рассказал, тут и останется, и даже если вам придёт на ум с кем-то байкою моей поделится - никто вам не поверит. Так что слушайте дальше, пане Стасю, и утолите голод - Янка сегодня просто отменно угощает!
Межевой комиссар согласно кивнул, наложил себе на тарелку всякой снеди и, прежде чем приступить к трапезе - спросил:
- Так что ж, гонец из Вены прибыл?
- Прибыл, как не прибыть.... Аккурат на Пасху, как нам и предсказывал Его Милость. Мы уже были готовы, охотники в полки вызваны - Наливайка велел каждому строевому казаку позвать в поход одного своего товарища, коему он более всего доверял. Таким способом ватага наша в три дня разрослась вдвое, качества не теряя - все наши казаки, и зимовавшие в Острополе, и отаборившиеся по окрестным поветам, имели за плечами опыт турецких походов, кто одного, а кто и трех. Войско наше выступило из Острополя в образцовом порядке, и путь до Перемышля проделали мы в пять дней, ночуя в полях, благо, погоды стояли в тот год отменные.
От Перемышля отправились мы на Сонч, чтобы по долине Попрада, минуя вершины Бескид Сандецких, выйти в Спишскую землю, где в замке Кежмарка должны были мы соединится с полком рейтар Куно фон Риттера. Шли шагом и на рысях, делая по пятьдесят вёрст в день - такого скорого хода конного войска в две тысячи сабель я не видел ни до этого, ни после. Спешили, как на свадьбу... - усмехнулся старый шляхтич.
- И в Кежмарке? ... - спросил межевой комиссар.
- А в Кежмарке нас, действительно, уже ждали. Только не рейтары Куно фон Риттера, а татары Фетхи Гирея....