Проснулось Солнце. Никогда не опаздывающий, точный как рок, старый друг. Все листочки крохотного цветка сладко потянулись к нему. Вокруг тихо дышала беспробудная нагая пустыня.
Цветку хотелось говорить, ему было одиноко среди окружающей пустоты, которую заполняло лишь дыхание песка. Много раз цветок пытался разбудить мертвые песчинки и однажды ему повезло - они собрались и, возможно, в благодарность за то, что он пробудил их от тысячелетнего сна, сплясали свистящий, громкий, ураганный танец. Вихрь кружил и задевал тысячи других песчинок, словно шепча: "Проснись, пустыня!", которые раскрыв древние веки снова могли созерцать свою первозданную обитель и своих собратьев. Потрясая могучими кулаками, ураган бросался в воздух и бил пространство в неистовом отчаянии, что-то горячо выкрикивал и плакал. Пустыня с материнским сожалением улыбнулась. Стихия остыла, песчинки безмолвно опустились на ладони матери и заснули обратно, словно это было какое-то злое проклятие. Хотелось говорить с Солнцем, но оно беспокойно глядело по сторонам, боясь, наверное, что-то упустить, и говорить было некогда. Цветок молчал.
II
Цветок пробудился от неожиданного шума. Ржание коней пронзило воздух. Две тени мелькнули в вечернем сумраке.
--
Омар, попридержи коня! - зазвучал грубый бас. - Здесь мы отдохнем.
Темные фигуры спрыгнули наземь.
--
Что с конями? Поблизости ничего, - прохрипел второй.
--
Не убегут - верные.
Не разжигая костра, они сразу улеглись спать на разостланном войлоке, накрывшись шкурами. Не спалось.
--
Омар, - слышался печальный до слез голос странника, - я чувствую, Аллах не простит нам этого. - Ему было плохо.
--
Я тоже это чувствую, - выбилось из груди у второго. - Но что можно было сделать? Отец... да и потом наша мать, неужели тебе ее не жалко?
--
Жалко, но...
--
Мы убийцы... - обреченно промолвил Омар.
--
И отец нам велел! - вдруг вставил его брат уверенней, как бы оправдываясь.
--
Это было завещание, заклятье. Помнишь его слова?
Как появилось Солнце, они умчались к Горизонту. Цветок уныло проводил их взглядом.
III
Много лет прошло с той поры. Солнце следило за днем, Месяц за ночью, а цветок скучал и плакал от одиночества.
Послышался шепот, это был монолог. Человек бубнил невнятицу и спорил сам с собой. Его тяжелое порывистое дыхание смягчилось. Он нес что-то на плече. Хотя Месяц светил как всегда, и многие колючки помогали ему, все же человека разглядеть было трудно. Вспыхнул костер. На земле лежала связанная девушка, на ее губах чернела высохшая кровь. Человек бросил в огонь хвороста, и костер заярился пуще прежнего, жуя трескучую древесину. Теперь их можно было разглядеть. Не старый, но и не молодой мужчина в богатой одежде, испещренной красочными узорами, сидел собрав ноги и опустив голову, отчего спина согнулась в горб. Скрученная девушка раскрыла рот.
--
Пить, пить... - еле-еле прошептала она и испила воду из поднесенного бурдюка. Мужчина развязал ее. Веки девушки осторожно поднялись, и она задрожала.
--
Что это? - она изумилась, оглядываясь вокруг. - Где я, и что ты здесь делаешь, Сулейман?
Опущенная голова мужчины поднялась, их взгляды встретились.
--
Асель, я украл тебя, - слово за словом обронил Сулейман.
--
Зачем? - она спросила так, будто уже знала ответ, но хотела услышать его, убедиться.
--
Я люблю тебя, ты знаешь...
Она прелестно улыбнулась, но вскоре съежилась от пронизывающего мороза. Пустыня страшно выла, и дыханье ее обдавало жутким холодом. Сулейман снял с себя теплую шкуру и накрыл девушку. Асель облизала губы и почувствовала вкус крови.
--
Почему мои губы в крови?
--
Мой конь изнемог. Тебе больно?
--
Так значит, он мертв?
--
Да. Все, что у нас осталось это небольшая сума, в которой когда-то был хворост, сухой бурдюк и кинжал.
--
Что же теперь мы будем делать, Сулейман? - спросила она спокойно и вопрошающе взглянула в его агатово-бездонные очи, в которых искрилось отражение костра.
--
Я не знаю, Асель, - человек схватился за голову и вдарил кулаком по песку. Девушка подсела к нему, обняла шею маленькими нежными ручками и поцеловала в губы.
--
Мы будем искать! - сказала она, и глаза ее блеснули.
На утро они ушли. Молча, но с надеждой. Солнце почему-то отнеслось к людям не гостеприимно, с недоверием и палило беспощадно. Горизонт опустел. Какой одинокий Горизонт! Цветку стало жаль его. А воздух горел, дрожал и искал все живое, любую бьющуюся плоть, чтобы кинуться на нее, обрушиться лавой и разорвать... Какие красивые эти существа, люди! Какие же они красивые! Наверное, это было лучшее, что он видел за свою одинокую жизнь.
VI
Цветок чувствовал приближение старости, листья его пожухли, сморщились, сам он обветрился, стал вянуть. Смерть играла вблизи. В воздухе, в воздухе! Цветок это чувствовал.
--
Боже! - он ужаснулся. - Но для чего я жил?! - он крикнул так громко впервые, но ветер сглушил его слова, как-то скомкал и быстро унес за собой.
--
Ничего не живет зря, - сказал кто-то.
--
А я? - цветок заплакал.
--
Ты жил, чтобы понять, вобрать в себя все то, что должен был.
--
И куда денется то, что я вобрал?
--
Оно не исчезнет.
--
Кому я помог, кому был полезен? Кто обо мне вспомнит? Ведь я так одинок!
--
И Солнце, и Месяц, и вся пустыня будут плакать о тебе! Они будут помнить! Послушай историю! Однажды здесь проезжал караван. С караваном ехала на верблюде молодая девушка. Ей было очень плохо, у ней случилось несчастье. Но вот она увидела тебя... "Какое прекрасное создание живет посреди этой безжизненной глади!" - подумала она и позже написала о тебе песню. Ей было хорошо!
Цветок сквозь слезы улыбнулся и с трудом вымолвил: "Спасибо ей!".
--
Да ты не горюй, дружок, - снова возник голос. - Мы еще встретимся!