Я подошёл к девушке, которая сидела возле стены и горько плакала. Я думал, что нужно чем-то ей помочь, но не знал, чем. Главное: что ей сказать? Спросить, не возражает ли она, если я попытаюсь ей чем-то помочь? Гм, это чем-то похоже на просьбу из такой серии: "Девушка, вы считаете, что вам настолько плохо, что хуже некуда? Поверьте, я вам сейчас так помогу, что... Ну, в общем, вы решите, что то, что с вами происходило до этого - это еще только цветочки". Да, и обязательно преподнести ей после этого "веник".
То есть, при виде этой девушки я находился не то, что в затруднительном положении, а - сказать хуже - я находился в отчаянии. Я понимал всю безвыходность своей ситуации. То, что я сейчас очень долго буду стоять, смотреть на неё (на то, как она сидит и так ревёт, что под ней растекается лужа), быть уверенным, что, если расспросить её поподробнее, то проблема просто напросто выеденного яйца не стоит, но я всё равно буду стоять как столб, а потом когда-нибудь молча развернусь и уйду. А что будет со мной дальше? Как долго я буду кусать после этого свои локти? Из-за того, что стоял, как немой... Не, не просто как немой, а как трус. Лучше сказать: как ничтожество. Ведь, вдруг я сейчас стою перед своей судьбой, а потом не смогу с ней заговорить и такого больше уже со мной никогда в жизни не повторится. Ведь всё, что мне сейчас нужно, это раскрыть рот, выдавить из себя хоть какой-то звук. Но, чем я дольше на это решаюсь, тем глупее и бестолковее себя чувствую. Дурацкий внутренний голос мне подсказывает (уже не шепотом, а осатанелым воплем): "Вали отсюда, дурик!"
И тут на меня что-то нашло. Я не соображал, что я сейчас делаю. Наверно, на простом (банальном) языке это называется "в меня вселились бесы". Я молниеносно схватил эту девушку, в моих руках кипела какая-то неимоверная энергия, поэтому девка подлетела с асфальта как пушинка. Я впился в неё губами. Но нет, это не фэнфик про вампиров. Я говорю про унылые и постылые вещи: я впился в поцелуе.
Так вот, стоило мне совершить этот немыслимый жест, как после ко мне пришло понимание. Жест немыслимый постольку, поскольку я девственник. У меня под моей дурацкой фуражкой плешь. Будучи при памяти и здравом уме, я бы никогда на такое не решился. Ведь я же не насильник! Как бы так сказать, не извращенец. Я всегда считал: уж лучше надо мной пусть надругаются, чем я сам позволю себе такое, так сказать. Но, после того, как я впился в неё губами, ко мне неожиданно вернулось сознание, то есть, я при этом находился в своём уме, но отступаться было уже слишком поздно, поскольку я понимал, что происходит и зачем делаю это над несчастной девушкой.
Дело в том, что, когда на девушку нападает такой вот псих, то с ней случается шок. Она собирается заорать, но, как в случае с грудничком... В общем родители знают, что, чтобы грудничок не разорался, нужно сделать так, чтобы его ротик был постоянно чем-то занят: сосочкой или леденцом, неважно. Многие дурры-матери суют ему свою титьку... Зачем? Они опускаются тем самым ниже уровня простой соски-пустышки.
Точно так же происходило и с этой девушкой: с ней неожиданно началась истерика, то есть она готова была заверещать как резаная, но, поскольку её рот был постоянно закрыт моими губами, то психический приступ резко сходил на нет. И единственное, что испытывала эта девушка в результате - это чувство какой-то неимоверной благодарности. То есть, ей казалось, что я исцелил её от депрессии. То есть, всё то, что с ней происходило долгие последние годы, было суицидальной депрессией, фобией, связанной со страхом осознания, что она должна покончить жизнь самоубийством, и всё это накатывалось-накатывалось, как снежный ком. Под конец оно было таким острым, что девушка даже разговаривать ни с кем не желала.
Но тут вдруг, ни с того ни с сего, сработал фактор неожиданности. Сначала она видела перед собой запотевшие очки ботаника, дурацкую прыщавую рожу, вонь изо рта порченных зубов. А через какое-то время она подумала, что к ней прикоснулись боги. Хотя сам я всё так же продолжал верить, что там всё-таки были черти, а не боги.