Заходит наркобан в аптеку и говорит: - Дайте один стержень для шариковой ручки. Ему отвечают: а саму шариковую ручку не надо? Он говорит: Шприц у меня есть, да вот пасты нет. Его удивлённо спрашивают: Вы что же, пасту вкалываете себе в вену? - Да, - признаётся тот, - а иначе и не могу. Не могу тоже молчать или говорить неправду. С детства приучен. Раньше - в детском саду - пил чернила. В школе ел шариковые ручки. Знаете, как собачка грызёт косточку... Головка у меня тогда была маленькая-маленькая, и поэтому шариковая ручка казалась очень большой и широкой, как... как сосиска!
- Можно мне купить у вас стержень, - спрашивает аптекаршу вежливая старушка, что стояла следом.
- И вам тоже стержень? - выпучивает аптекарша глаза, - но здесь же аптека!
- Правда аптека? - оглядывает стены и потолок старушка. - Извините, а я думала, что это киоск союзпечати.
- А почему вы так подумали?
- Потому что киосков с таким названием очень много, - отвечает сердобольная бабушка и слёзы катятся у неё из глаз, - но мне так кажется, что все они специально ненастоящие, как будто всё в нашем городе заманивает каких-то шпионов. Но сердце у меня чуткое и я решила, что в вашем магазинчике размещается союзпечать настоящая. И я могу купить настоящий - не поддельный - стержень. Сердце же у меня чувствует правду и не обманывает. Но... если бы вы не боялись; не думали, что везде и всюду за вами следят скрытые видеокамеры и притаившиеся шпионы, и вы бы мне ответили правду, что эта союзпечать настоящая, то я бы купила настоящий стержень. Понимаете? - закончила отвечать старушка.
- Бабася, - обратился к ней внимательно (с умилением) слушавший её наркобан, - ты стихи пишешь?
- Нет, романы, - ответила она. - Я с самого детства пишу романы, но их никто не читает.
- Так я ж тоже романы пишу. И их тоже никто не читает. Даже я. Так трудно заставить их прочитать! Даже я не могу себя заставить! А ты думаешь, что они у меня ненастоящие?! Самые настоящие! А всё почему: я пасту вгоняю себе в кровь. Мне тридцатник! Если б была паста ненастоящая или я был бы ненастоящим, я бы сдох бы давно уже! Прикинь? Верить надо, бабася!
- Ладно, нате вам шариковую ручку забесплатно! - растрогал аптекаршу этот кошачий концерт, который устроили эти двое.
- Во здорово мы выманили у неё пастик! - обрадовалась бабушка, когда двое вышли из аптеки. Вообще, в руках бабушки было две здоровенных сумки, а за плечом 30-летнего паренька - здоровенная спортивная сумка. Но они не были тяжёлыми, так как полностью были наполнены шариковыми ручками (пастиками). - Сегодняшний день под завязку! Завтра наша последняя смена идти на охоту. Представляешь? - мечтательно пропела она, - целых три дня отдыхать будем!
- Слушай, бабася, а ты хоть раз видела нашего писателя? Я-то не видел. Всё хотел спросить. Видела? Говорят, у него тысяча рук.
- Я не считала, - ответила бабася. - Представь себе, что считать не умею.
- Лично руки и пальцы писателя не умеешь? Он же не считать любит, а писать.
- Он за очень многих любит писать, - проговорила сама себе бабася. Настроение её очень разительно изменилось, коль заговорили о Писателе, многоруком и многоголовом, которого наверняка не видела даже она. - Привык он писать шариковыми авторучками. А у нас есть люди, которые знают, как удалять с газет всё, что там было напечатано.
- Он любит писать на той бумаге, которая нечестно использовалась? На очищенных газетах, журналах и даже книгах?
- Там даже собаки могут писать, - всё продолжала старушка тоном человека, разговаривающего с самим собой. - Многие хозяева не знают, что их домашние любимцы пишут.
- Ручки-то собачки не в лапках держут и не под хвостиком, - всё острил 30-летний спутник бабаси, - а в зубах?, как косточку, как я аптекарше лапшу на уши вешал.
Они в это время шли по набережной. Дул очень сильный (штормовой) ветер и, раз бабася шла так, что прибрежные волны иногда окатывали её с головой (но она же юмористка и шла так для приколу, чтобы скучные (серьёзные) люди косились на неё, как на странную), то и спутник - её собеседник - тоже старался не удаляться, а прикол этот поддерживать, хотя и не очень-то приятно, когда холодные осенние волны тебе не то что плещутся в лицо, но и... иногда толкают тебя, хоть ты их и стараешься, как можешь, игнорировать (только бабасю они не толкали, хоть и старушка она была хрупкая, сдалека чем-то напоминающая двенадцатилетнюю девочку.
- Хочешь прыгнуть туда? - спросила своего спутника бабася, кивая в сторону бушующих волн.
- Я только что хотел спросить у тебя то же самое, - отвечал тот, - долго не решался, но как только заставил себя, тут ты и спросила.
- Я правда спросила? А я думала, мне показалось. Прыгай! - крикнула она после 3-4-х секунд задумчивого молчания.
- А ты будешь смеяться? Если меня долбанёт об панели!, и собьёт мне чайник!, это же смешно будет? - спрашивал он, строя из себя маленького глупого ребёнка, который ещё не знает, что если волны собьют с него голову, то он не побегает по волнам, как по кочкам и могильным холмикам, наощупь ища то место, куда отлетела его голова.
- Ты же будешь смеяться и весело хохотать? - спрашивал (продолжал дурачиться), так как бабася опять задумчиво молчала. - Ну пообещай мне! Мне очень-очень хочется тебя насмешить. Чтоб было, вообще!, смешнее, чем вся вселенная. Ведь я думаю, что долбануться об угол пирса с такой силы, чтоб аж голова слетела с шеи, это самое смешное!
- Вообще-то, это совсем не смешно, - ответила задумчивая бабася долго (5-6 долгих секунд) ждущему от неё ответа 30-летнему пареньку. - Это...
- Ну почему не смешно?! Я ж по видику видел, как тётка это сделала. Знаешь, как я хохотал! Аж покакал прямо в свои новые шорты!
- Я говорю, что это не смешно, а больно. Просто ты ещё не пробовал...
- Да я шучу... - опять сбили его с ног волны (ледяные чёртовы волны!, ноги и руки его уже давно оледенели и он шагал, как на деревяшках).
- Я поняла, что ты дурака валяешь, - опять - уже наверно 20-й раз - помогла она ему подняться на ноги. - Но я тебя прошу, ты старайся, чтоб волны тебя не ударяли о пирс. А то - ты сам понимаешь - будет очень и очень больно. Понимаешь?
- Я думаю, может отойдём от волн? - вырвался у него вопрос сам собой. - Посохнем где-нибудь в спокойном месте. А то здесь все прохожие уже насмотрелись на дураков, а там мы ворвёмся в какой-нибудь магазин, мокрые с ног до головы, и попросим большой пастовый карандаш. Представляешь, как все расхохочутся. Но... они же больные, юмора не понимают!
- Нет, - твердила своё старушка, - уходить никуда не надо. - И она замолчала. Потом, секунд через 4: - Ну ты прыгнешь в эти волны или нет?
- А почему ты не хочешь прыгнуть? У тебя же смешнее получится. А я клоун-неудачник. Даже в тысячу раз хуже, чем Петросян.
- Ну, ты мог бы взять мои две сумки с авторучками, - задумчиво предполагала бабася, - и... походить по дну, поискать Писателя. Но только ходи аккуратнее, чтоб тебя не качнуло и не ударило головой о дно, а не то ты можешь рассыпать все ручки и... они промокнут. А Писатель же не будет их подбирать и сушить или вытирать полотенцем. Догадываешься же?
- А он что, на дне живёт, этот миллиардголовый писатель?
- Ну фи! Что ты задаёшь скучные вопросы!
- Я просто так спросил, - пожал он плечами, - я не хотел ничем обидеть Писателя!
- А его и не обидишь!
- А почему?
- Если не хочешь прыгать в волны, - уже разозлилась бабася, - то так и скажи! - срывала она с его плеча здоровенную сумку (сумка была почти одного с ней роста, если в сумку положить бабасю, как в гробик).
- Ты аккуратнее-то, - напутствовал ей 30-летний помощник по ношению (вынашиванию) авторучек, плотно забивших все три сумки, что и щёлочки свободной почти нет, - а то треснет хоть одна авторучка и писатель на тебя очень сильно рассердится.
- Да и мне начхать! - гаркнула бабася, - раз ты такой скучный зануда! И глупый ещё.
- А чем докажешь, что глупый?
- Потому что тебя раз сорок сбило волной и наверняка там все ручки попревращались в щепочки.
- Да, соображаешь! - зачесал этот паренёк затылок (деланно чесал).
А бабася в это время вела себя так молниеносно, что не успел бы удержать её не паренёк, ни подоспевшие люди (они видели, как сильно сбивают волны паренька и решили, что он нетрезв; это были патрульные милиционеры). Когда тройка патрульных подбежала, бабася стояла уже на перилах ограждения (обвешанная тремя огромными сумками, наверняка набитыми камнями) и словно чего-то ждала, с ехидной усмешкой глядя на ошарашенных охранников порядка. Показав всем четверым язык, она юркнула в налетающую волну. И милиционеры успели отскочить, чтоб их не обрызгало, а паренёк опять шлёпнулся на мягкое место, которое уже ничего не чувствовало.
Менты же схватили его, за что зацепилось, и оттащили в сторону.
- Документы, бля!... - рявкнул один из них (требовательно), но двое других его тут же остепенили:
- Не суетись, не суетись. Слышь, пацанчик, чего это было? - обращались они к пареньку.
- Да влюбился я в неё, как мальчишка! - говорил он больше сам себе. - Думал, это взаимно...
- Слушай, мудак, - обращался к нему самый вспыльчивый, - мамаше твоей везло в любви?, подумай!, раз она родила такого козла, как ты! Бати же у тебя нету. Так? Мамаша тебя нагуляла. Короче, ей в любви не везло, а яблочко от яблони хрен куда денется! Так о чём ты думаешь своей дебильной башкой?! На что ты надеешься, сволочь! На какую любовь? Тебя же чуть не смело в море! Ух ты и падаль!
- Да не обзывай ты его такими словами! - унимали его двое напарников и удерживали, чтоб он не кинулся бить и убивать этого чудака (конечно, кулаки его будут сильно скользить, ведь паренёк этот не только мокрый, но и льдом уже покрытый).
- Так вся эта тупость из-за таких дегенератов, как он, - распинался перед напарниками этот милицейский. - Они же слабоумные и не могут понять, что они - ОНИ - должны рожать детей; эти козлы!
- Что ты несёшь, дружище?!
- Просто нормальных и умных - раз, два - и обчёлся, - а этих недоносков целый легион! В мире всё перевернулось, и творит теперь не мужчина, а женщина; вынашивает и рожает, да ещё и воспитывает, потому что мужчина - это чистой воды шут, кривляка и фигляр хренов! Он только над бабьём издеваться может. А вот если бы этот гадёныш хотя бы позадумался о том, чтобы вместо монотонных однообразных цветов сделать своей жёнушке приятное и... показать не надутое пивом пузо, которое от жопы и от рожи его не отличишь, а... показать миленький беременный животик... И чтоб однажды на восьмое марта это сделала вся наша сраная Земля! Вот тогда бы... Всё и начало бы переставать деградировать.
- Блин, откуда ты чуши такой набрался? - офонарели напарники этого сержанта, которого ещё только вчера направили к ним в отделение.
- Окрысел, вот и набрался, - донёсся очень-очень громкий голос бабаси, а милиционерам почему-то показалось, что голос не просто пытается перекричать грохот волн, но и доносится глубоко из-под воды, уходящей на дно где-то в ста метрах от этого горячего милиционера, обсуждающего проблемы бытия, досужие лишь 10-летним соплякам (мозги их ежедневно выплёвываются вместе со спермой, так как подростки эти очень часто любят плеваться), и никак не 20-летним, тем более, сержантам внутренних дел!
- Вы слышали? - испуганно проговорил сержант (мыслитель чёртов). Но лицо он повернул к двум напарникам, глаза которых наткнулись на маленькую, худенькую старушку, которая минут пять назад вся была обвешана огромными сумками (до отказу наполненными прибрежными камнями).
- Не только слышали, но и видели, - в ответ кивнули они на эту мокрую старушку, которой ногами на ограждения помогли встать не иначе как волны.
- Неверно излагаешь жизнь, малыш, - заметила сержанту старуха на его философию. - А всё потому, что морю ты снишься, но пока этого не понимаешь. Подумай над этим, пися, которая пытается думать.
- Слышь, Толик, - сказали тут же ему два напарника, - пошли-ка отсюда! Подальше от этой старухи.
- А какого хрена мы должны... - запротестовал было тот, но движению поддался. - А вообще, правильно, уходить когда-то надо!
- А чё вы струсили? - спросил он их уже вдалеке от этой странной парочки.
- А ты почему не удержал нас? - отпарировали напарники.
- Почему?... Да как тебе сказать?... Понимаешь, я глюк увидел: Сама эта бабка стояла вдалеке, но... глаза её были очень близко. И это были кошмарные глаза, за базар отвечаю! Они как будто даже в башке моей торчали! А вы? Ну-ка отвечайте! Тоже глаза эти увидели?
- Нет, - ответили те, переглянувшись, - мы косу видели.
- Чего видели?
- Ну, знаешь, как смерть на карикатурах рисуют? Такая, в плаще с капюшоном и с косой в руках. Она нас очень напугала. Одно дело - видеть это на примитивной картинке, и совсем другое - видеть это вживую; по-настоящему.
- А, понял. - Он оглянулся в сторону парочки (они так и продолжали стоять). - Не будем больше их задерживать?
- Ну задержи, если наглости хватит!
- А вас на хрен ко мне приставили? Так увольняйтесь в жопу из ментовки!, если лень работать и выполнять задания!
- Чё ты нас подкалываешь! Ты ж сам струсил!
- Я? Нет, я на#издел! Что, и поврать мне уже нельзя?
- Ладно, пошли отсюда!
- А как вы эту карикатурную смерть-то увидели?
- Привидения видел когда-нибудь?
- Каждый день видел. Я же каждый день телевизор смотрю!
- Так вот, старуха эта и выглядела, как привидение.
- Понял, не дурак! Дурак бы не понял. Так уж и быть, пошлите. Будете у меня рапорты писать до ночи, объяснять, что такое привидение, и так далее.