- Почему ты, поганец эдакий, не сказал, что ты хочешь его убить? - недоумевала Света. Недоумевала через несколько месяцев, когда второй раз столкнулась с Коленкиным. Она уже успела смириться с тем, что второго такого же милицейского-библиотека из неё не вырастет; с тем, что от почившего Бондаренко ей осталось только лишь одно его сознание... Вернее говоря, его память или его эго, которое полностью было сконцентрировано в области его милицейского паха. То есть, её примитивно изуродовали и она не вырастет до двухметрового роста, не превратится в двойника и не отыщет ту рыбу-тварь, которая вовремя от неё "смылась" и не дала добить себя окончательно; она не позовёт эту тварь, как бывало звал Бондаренко, и не перельёт в неё свою белую жидкость, которую Бондаренко вытягивал из детей и переваривал в своём мозге, доводя "варево" до необходимой готовности (именно той готовности, которую эта дьявольская рыба требовала от своего верного-преданного раба-Бондаренки). То есть, эта рыбо-тварь теперь не будет принимать от Светы человеческие жертвы в обмен на исполнение любых заветных желаний. Например, у Бондаренко желания были убогими и примитивными, как у любого слабоумного, не умеющего читать: пусть рыбо-тварь сделается невидимой и подержит за щиколотки пойманную им жертву; чтобы пойманная девица не испугалась её вида, не обкакалась, и, чтобы милицейский смог совершить с ней свой анальный половой акт, наверное, думая, что рыба его желание исполнила грамотно и девица, которую он поймал, превратилась в парня. - Я ведь думала, что ты МНЕ помочь хочешь, а не себе-любимому!
- Я тебя не понял, - отвечал Коленкин, - ты хочешь вменить мне в вину то, что я его убил? То есть, подтасовать факты и выставить обвиняемого из меня, а не из себя?!
- Если бы мне хотелось тебя в чём-то обвинить, то я тебя бы так долго не отыскивала.
Коленкину тут же пришли на ум слова Милицейского, которые надолго отложились в его памяти: "Ты всю жизнь была озабочена тем, чтобы меня достать и кастрировать. Вот, ты меня поймала, но посмотрим, удастся или не удастся тебе после этого отрезать моё мужское достоинство?" Но Коленкин не торопился с выводами, а решил спросить Свету напрямую, чего она от него хочет, если она действительно долго не могла его (Коленкина) отыскать.
- И чего же тебе хотелось на самом деле?
- Совсем не того, о чём ты сейчас подумал.
- Послушай, Света, зачем весь этот спектакль? Ты же понимаешь, как всё было: ты выстрелила в рыбу... Ты её ещё узнала, мол, это именно она держала тебя за ноги, так, чтобы со стороны казалось, будто ты висишь в воздухе, а Бондаренко, как тот грёбанный телекинезёр, передвигает тебя на нужную (удобную для своего пениса) высоту. Дак вот, о чём бишь я? Ты выстрелила в рыбу, но рыба на секунду поменялась телами с этим Бондаренкой, поэтому погибает Бондаренко, а рыбе - хоть бы хны. И из-за чего ты сейчас устраиваешь эту истерику? Из-за того, что рыба тебя покалечила, а я в этом виноват? Ну да! Ведь перед тем, как уйти навсегда под лёд, она хотела успеть полностью поменять вас с Бондаренкой телами, но ты так отчаянно долбила её в глаз, словно отбойным молотком, что рыба не докончила свою пластическую операцию по перемене пола и уплыла вниз; к себе на дно. И согласись, Светушка, разве не так всё это было? Ну, и кто во всём этом виноват, как не ты сама? Может, не стоило так напрягаться и давить на курок, как будто это автомат Калашникова? А я - да, конечно, ведь виноват всегда же ведь кто-то крайний!
- Чё ты врёшь, дрянь!? Ты специально так передёргиваешь?.. Ведь совсем всё было не так...
Эта яростная её реакция очень порадовала Коленкина. Значит, можно продолжать добивать её правдой до окончательной победы.
- Нет... Ты же ведь понимаешь, что у тебя есть память этого милицейского-библиотека?.. Вернее говоря, ты понимаешь, что я понимаю это тоже, а не только ты одна.
- Да какое сейчас дело до того, кто и что понимает или не понимает!..
- Такое, что мы с тобой теперь очень хорошо осведомлены по поводу Библиотекарши и всех её хитростей.
Света ничего не возразила на эту реплику, только лишь угрюмо промолчав.
- И ты прекрасно знаешь, что Библиотекарша - это дух. Этакая добрая фея. Она может вселиться, если не в милицейского, который принимает её внешний облик полностью, то в любого другого, кто бы ни вошёл в библиотеку...
- Да не верю! Не верю я тебе ни капелюшечки... Как будто я не знаю, что ты, пока тебя так долго не было, носился между стеллажами и умолял эту стерву: "вселитесь в меня, пожалуйста, добрая тётенька! А я помогу замочить плохого милиционера"...
- То есть, ты считаешь, что Бондаренко с библиотекаршей - это игра в хорошего-плохого милиционера? - рассмеялся Коленкин "глубине" её познаний (или глубине всей информации, которую ей удалось раскопать из той памяти, которую ей оставил на память (пардон за тавтологию) милицейский-библиотека). - Глубокие же у тебя удались исследования!
- Просто, ты не знаешь, какой удивительный это был человек. Одно плохо: с библиотекаршей ему не повезло, так как эта стерва рассекретила все свои хитрости только за минуту перед тем, как его укокошить. А до этого он всю свою несчастную жизнешку бился в догадках - пытался познать себя: кто он, библиотекарша или эта ведьма является только тогда, когда в кого-то вселится. А ведь он был ранимым! Романтической души человеком... Он даже планету для неё создал... Правда, с искусственным солнцем. А как, по-твоему должны выживать вампиры, если они бегут от солнца, как чёрт от ладана?..
- Хорошо. Я всё понял! - продолжал потешаться Коленкин над её россказнями. - Он создал искусственное солнце и прятался под ним от настоящего. Да, и создал это "ледяное поле", чтобы удобнее было выжить... А как иначе может жить вампирчик под солнышком?.. Только прячась в снегу, как мишка косолапый, и днём выходя на охоту, поскольку зимой солнышко не больно-то активно.
- Нет, не так всё! Мир, в который уходил Бондаренко - это постапокалипсис. Он специально создал это воображаемое будущее - для безмозглой библиотекарши! По его предположениям, это была последняя фаза ледникового периода. То есть, когда ледники уже начинают понемножечку оттаивать...
- Ты не договорила...
- Чего?!
- Мне кажется, что ты не договорила: "он специально создал это воображаемое будущее - для..." Только дальше должно идти не "кого" для, а "чего" для.
- Я же говорю: для библиотекарши. Для этой мерзкой-похотливой кошёлки. Ну, он думал, что заселит эту воображаемую-будущую планету детями (он в уме всё точно и математически подсчитал: именно на этом льду дети будут рождаться просто-таки стаями, и беременность будет протекать не по дням, а по часам; если сравнить с тем, с какой скоростью в его многоэтажном доме день сменяется ночью). А знаешь, почему? А потому, что, когда на его "экспериментальной планете" рождаются дети, то она делается более реалистичной. То есть, он мог всех людей, всё человечество пригласить на эту планету. С тем учётом, что полный ледниковый период на Земле действительно состоится. Вот, в чём уникальность этого необычного человека! Вот, почему ты не имел никакого права его убивать... Потому, что сейчас в этот "дом с привидениями" (условно назовём его Полой Милицией) могут войти только дети. Если войдут взрослые или те, кого ни разу не "укусил" Милицейский, то они увидят обычный жилой дом, населённый жильцами, как и любые другие монотонные дома...
- Дак, а зачем для библиотекарши? Что он, не мог себе другую какую-нибудь бабёнку найти?
- Как видишь, я не могу найти себе другого. Вообще, мне кажется, что каждый человек в глубине своей души однолюб.
- Дак это же легко исправить: сделать пластическую операцию... Ну, на худой конец, поехать в Таиланд, где рождается много транссексуалов, они там помогут...
- Вот и он тоже не мог, - продолжала Света идеализировать Милицейского. - Он давно об этом мечтал. Ему хотелось создавать своих собственных детей на планете, чтобы засаживать её как цветами, отчего планета начнёт становиться всё более и более реалистичнее. Но реальность (та серая обыденность, в которой родилось младенческое тело милицейского) очень плачевна. В реальности получилось так, что он всю жизнь пытается добиваться библиотекарши, но, чем больше он её добивается, тем стервознее она делается. То есть, к своему телу библиотекарша не подпускала его и на пушечный выстрел, но сама в это время забеременела, родила ребёнка и принудила, чтобы он забрал этого новорожденного. Так, что вампир-милицейский даже представления не имел о том, чей это ребёнок: кто его настоящий отец?
- Стало быть, твой, - брякнул Коленкин. За всё это время разговора, он хотел сморозить что-нибудь этакое, лишь бы эта Света перестала тут перед ним стоять и канючить.
- Что ты счас сказал?
- Ну, ты же помнишь, что ляпнул этот Бондаренко, когда увидел своего сына? Ну, пока вы с ним ещё не успели резко поменяться телами. Он сказал, что тебе предстоит ещё задуматься над тем, отрезать или не отрезать его яйца. Ну, мол, дескать, если ты всё время мечтала ему их отрезать, то... вот.
- Что - вот? - терпела Света, вместо того, чтобы впечатать этому Коленкину в репу.
- Я говорю, что, может, тебе стоит подумать над тем, твой или не твой его сын?
Коленкин удачно рассчитал свой манёвр: Света, хоть и кипела вся от необузданной злости, но его не ударила, а молча ретировалась. И только теперь он заметил то, чего до сей поры не замечал, хотя и долго вглядывался: у Светы на плечах торчало множество ниточек. Так, словно она дома, бритвочкой, отрезала выросшие у неё маленькие крылышки. Хотя, Коленкин считал, что это не она, а он сейчас их отрезал. Своим острым языком. Поскольку саму Свету немножко другая часть тела должна сейчас волновать, а не регулярное обрезание вырастающих милицейских погон.