Ув Александерас : другие произведения.

Сад Наслаждений

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Научно-фантастический роман.
  Глава 1
  
  Через массивные широкие жалюзи пробивался свет с улицы - смесь ярких синих, зеленых и фиолетовых сполохов,- ложился на крупную серую плитку пола и смешивался с приглушенным светом узких настенных плафонов.
  Из-за приоткрытой двери ванной выходил пар вместе с нежным душистым ароматом мазей и гелей, которые рядами, он знал, стояли на полочках вокруг большого, в половину роста человека зеркалом.
  Он лежал на просторной кровати, подперевшись подушками. Его звали Мейер. Мейер Шимода.
  Странное имя, подумал он, а через секунду - и что же в нем такого странного? Не хуже и не лучше других. И вообще, имя - набор звуков, несущих смысл только в одном случае - когда в него этот смысл вкладывают.
  Он осмотрел комнату, в которой ничего не должно было удивлять его. И все же он словно видел ее впервые, новым ошеломленным взглядом: и прикрытое широкими белыми ставнями панорамное окно слева, и большую коммуникационную панель на стене перед ним - сейчас ее заполняла программа для подсознания из текста, перетекающих друг в друга изображений и беспорядочного шептания нескольких голосов. Гибкое и удобное кресло у окна с рядом стоящим низким столиком из тонких металлических трубок и толстой прозрачной столешницы. Стеллаж на половину правой стены, заполненный всякой всячиной, которая насобиралась за несколько лет.
  Он удивился даже лестнице, которая примыкала ко второй половине длинной, сложно изогнутой правой стены, хотя бесчисленное количество раз поднимался по ней на террасу - чтобы любоваться окрестностями и пить чай со сладостями.
  Справа от коммуникационной панели начинался широкий коридор. Мейер со своего места видел только его часть, с толстой полупрозрачной дверью из двух секций, за которой двигалась чья-то смутная неопределимая фигура.
  Это ванная, сказал он себе. А дверь на улицу находится на противоположной стене, немного дальше по коридору.
  В ответ он почувствовал осторожное любопытство. Словно внутри его сознания оказался кто-то еще, пораженный, сбитый с толку, не понимающий, где он.
  Дверь ванной отъехала в сторону, и из ванной вышел мальчик лет четырнадцати. Стройный тонкий темноволосый растрепанный мальчик с нежным, чересчур нежным лицом. И к тому же голый - из одежды на нем были только черные чулки до середины бедер и узкий черный бархатный ошейник-чокер. Розовый бантик-бабочка на правом чулке только подчеркивал безумный контраст.
  Ресницы мальчика заметно окрашивала черная тушь.
  Мейер поддался внезапному порыву и чуть приподнял тонкое одеяло, которое его закрывало. Растерянность и острое смущение хлынули потоком - он тоже был без одежды.
  - Не хочется сегодня этим заниматься, - из коридора сказал мальчик тонким красивым голосом. - Хотя ты меня знаешь: моя творческая натура вовсе не против носиться голым и проказничать на камеру - на что только не пойдёшь ради искусства. Но сейчас у меня стойкое концептуальное нежелание участвовать в этом... в этом... а, вот: пароксизме творческой импотенции. Оно оскорбляет мое чувство прекрасного. Я сегодня так им и скажу.
  Мейер закашлялся - вышло так, словно он ответил.
  - Вот-вот, - сказал мальчик.
  Он подошел к стене напротив двери в ванную, отодвинул скрытую панель и извлек плотный прозрачный плащ-колокол. Надев, повернулся вправо-влево, осматривая себя в настенном зеркале, затем скрылся из глаз Мейера. По мелодичному звону Мейер догадался, что мальчик открыл встроенный холодильник. После хруста оберток мальчик показался в коридоре вновь. Подошел туда, где располагалась секция разогрева, повозился возле нее и через десяток секунд извлек нечто мягкое и пышущее паром.
  Мясной рулет, подумал Мейер. Это вкуснейший мясной рулет из хрустящего ломающегося теста, мясной начинки и зелени.
  Мейер разрывался между желанием не смотреть на подростка, который не смущался присутствием Мейера и одновременно - видеть все, что тот делает. А еще Мейер поражался, что необычного может быть в том, что Кисуро ходит без одежды. Будто бы они не прожили вместе почти бесконечное количество лет. А именно, почти десять.
  Мальчик за пару заходов запихнул рулет в рот, снова покрутился перед зеркалом, любуясь собой с разных сторон, и направился к входной двери. Через плащ просвечивалась его худенькая спина и стройные ноги. Да все просвечивает, потрясенно выдохнул кто-то внутри Мейера. Как он в этом выйдет на улицу??
  - Мейер-тян, - оглянулся мальчик, - я потом собираюсь в спорт-корт, после обеда у меня очередная оргия в школе для восстановления, но вечером мы можем поужинать вместе где-нибудь на юге, за Серендипой.
  И он вопросительно и одновременно нежно посмотрел на Мейера.
  Мейер неопределенно кивнул. Кто-то внутри него не давал ему собраться с мыслями.
  - Тогда до вечера?
  - До вечера, - выдавил из себя Мейер.
  
  Когда за Кисуро закрылась дверь, Мейер откинул одеяло. Да, он был совершенно голым, а кроме того, он не видел в комнате своей одежды, привычной одежды. Борясь с неожиданной непонятной паникой, Мейер вышел в коридор. Распахнул дверцу, которую открывал Кисуро. Одежда находилась на месте. Вот это пестрое и прозрачное, ужасался кто-то внутри?
  Преодолевая сопротивление, Мейер отыскал маленький, тонкий и черный кусочек ткани, который растянулся в удобные, до колен, облегающие шорты. Внутри него нехотя согласились, что шорты комфортные, с утолщением там, где надо. Но почему они такие облегающие??
  Борясь с назойливым ощущением чужого присутствия внутри, Мейер обошел комнату, поднял жалюзи и посмотрел на узкую ночную улицу, залитую светом рекламы и светящихся надписей.
  Мейер снова осмотрел комнату. Все находилось на своих местах, но казалось незнакомым, странным и чужим.
  Я - Мейер, произнес он, пытаясь избавиться от ощущения двойственности. Мейер Шимода, инженер. Ну какой ты инженер, пришла чужая странная мысль. Инженер, вспыхнул он в ответ, да! Инженер по мультивероятностям. И живу здесь давным-давно.
  Он подобрал пушистые уши и хвост Кисуро, с которыми тот дурачился время от времени, и бросил их на кровать.
  Кто-то в нем содрогнулся, вспомнив голого мальчика в черных колготах. Ну что тут такого, недовольно подумал Мейер. Странно жить одному, странно быть асоциальным, не встроенным в человеческий социум.
  Реакции не последовало.
  Осторожно Мейер двинулся в ванную. На ее пороге его снова накрыло смесью удивления, небольшой паники и желания вернуть все, как было.
  Ну что за перепуг, почти вслух произнес Мейер, успокаивая себя. Ну что необычного может быть в ванной комнате?! Две большие мраморные ванны разной величины, просторная душевая кабина с трехмерным потоком воды, компакты, биде, сушильная зона и машина для очистки, место для отдыха, зона для загара - все, что нужно чтобы расслабиться. Ну и дверь со стеклом-хамелеоном в бассейн.
  Он поспешно умылся, как делал каждый день и вернулся в комнату.
  Со странным раздвоением следовало немедленно разобраться, но с чего начать, он не знал.
  В том, что он был совершенно здоров и телесно, и душевно, Мейер не сомневался, иначе система контроля здоровья давным-давно сообщила бы. Но, гадая, что предпринять дальше, он все же подошел к коммуникационной панели.
  Это телевизор, сообщил кто-то внутри.
  Нет, коммуникационная панель, я даже слова такого не знаю - теле... телев-визор, настоял Мейер.
  Необходимость объяснять самому себе очевидные вещи подвигла Мейера к радикальным шагам - он заказал диагностический шлем, который мог составить ментальную карту сознания и найти, что не так с его персональным.
  Он прождал долгих пять минут, потом распаковал привезенный летающим доставщиком шлем, водрузил на голову и запустил программу диагностики.
  Результаты отображались на информационной панели. Ему даже показали его ментальную карту, которая делалась после очищения памяти. Было очевидно - он здоров, как был здоров и раньше, без всяких психических отклонений.
  В довершение Мейер посмотрел в зеркало и увидел привычное отражение молодого человека лет двадцати - двадцати двух, с хорошим тренированным телом, правильными красивыми чертами лица и черными длинными, растрепанным локонами почти до плеч.
  Не связана ли эта странность, задумался Майер, со вчерашним днем? А что было вчера? Они оценивали новое творение Марты, Столпы вечности, как она их назвала: три высокие массивные скалы, устремляющиеся из воды ввысь, соединенные извилистой лентой-дорогой, висящей в воздухе и, если постараться, открывающие вечность. Чудовищно неприличное название, думал Мейер, нет сомнений, что Марта нарочно их так назвала, чтобы поддразнить их. Кисуро еще скептически сказал на Столпы 'как мило', а Марта ответила, что это зависть и ревность к чужим успехам. Вечность открыть не удалось. Потом они отправились ужинать и долго спорили о концепции динамических нелинейных сюжетов и парадигме полной интерактивности, когда в Игре нет заданного готового персонажа, а есть игрок, со своими качествами и характеристиками, которые и формируют поле свойств персонажа. И саму Игру.
  Нет, бред, полный невероятный бред!
  Вот именно, что бред какой-то, согласился чужой незнакомый Мейер секундой позже.
  И сон, который снился ему сегодня ночью, рваный назойливый сон, в котором он очутился словно в аквариуме, под пристальными взглядами посторонних, колючими и удивленными - вряд ли он послужил причиной.
  Может быть, поговорить с врачом? Ну да, с тем, кто обладает такой профессией.
  Конечно, профессии - пережиток, дань прошлому и способ социализации, но всегда найдутся люди, которые занимаются каким-нибудь делом просто из-за удовольствия! Как он, например.
  Панель уже предлагала список возможных советчиков: его попытки проверить себя вызвали реакцию в недрах информационной системы и та, настроенная помнить о важности социальной интеграции, подсовывала незнакомых Мейеру людей.
  Мейер пролистал список, забраковал и сделал новый запрос по другому, намного сложному критерию. Затем пробежался по сократившемуся перечню, нашел доступных в это время и, прислушиваясь к чутью, выбрал девушку с округлым лицом, яркими выразительными миндалевидными глазами и широким ртом. Она прищуривала глаза, когда улыбалась, и они наполнялись озорством и сиянием. Мейер не счел ее красивой, как, к примеру, Марту с ее броской рыжей красотой, но тем не менее не мог оторваться от изображений - чем-то Виолетта Лэнгли Акаги, так ее звали, влекла его.
  Пожалуй, с нее и следовало начать.
  Виолетта в данный момент завтракала у себя дома где-то в районе Китогава и намеревалась оставаться там в течении по крайне мере часа. Просьба Мейера заставила ее задуматься. Она внимательно посмотрела на Мейера, потом сквозь него, потом опять на него и - согласилась на встречу.
  Он стал одеваться. Новая и посторонняя личность внутри него отчаянно сопротивлялась ярко-зеленым облегающим лосинам и сверхпрактичной, прилипающей к телу сетке, в каждой ячейке которой помещалась отдельная пластинка-хамелеон, реагирующая на свет, температуру и еще много чего, но тут он был тверд.
  Именно в такой одежде Мейер вышел на улицу и спустился узкими лестницами ко второму уровню надземки.
  Он дождался скоростного поезда и вошел в почти пустой вагон. Тот, мягко приподнявшись над перроном, тут же начал набирать скорость. Яркие огни вывесок и рекламы, окна домов мгновенно сдвинулись, побежали, а потом слились в одну блестящую полосу, над которой поднималось однотонное оранжевое свечение Большого Эдо, прорезаемое темными контурами дальних небоскребов. Выше царствовала глубокая сине-черная ночь.
  Позади Мейера хихикнули, и он обернулся. Две девушки-мэйды в ботинках-драконах, черных чулках до бедер, бело-розовых платьях с пышными многослойными короткими юбками и черными передниками предлагали яркие птифуры на большом серебряном подносе. Поднос был полон, только с одного края пустовало.
  Он с готовностью улыбнулся девушкам и взял один.
  - Согласно правилам, - церемонно сказала правая девушка, - тебе следует сказать что-то, приличествующее случаю.
  А левая подбадривающе улыбнулась и повертела плечами, отчего в вырезе платья на секунду показалось все то, что раньше было скрыто.
  Мейер на мгновение задумался.
  - Пусть откроется то, что должно открыться, - произнес он, борясь внутри с совершенно непонятной, а главное, неуместной фразой 'какие милые анимешные куколки'.
  Левая девушка, оценив ответ, засмеялась, потянулась к нему и быстро поцеловала в губы.
  - И пусть будет закрыто то, чему открыться не пришло время, - торжественно сказала она.
  Правая девушка поставила поднос со сладостями на сиденье, а потом спохватилась.
  - Может, еще один? Вагон и так пустой.
  - Нет, спасибо. Окончание стиха было безупречно и начинать новый - значит нарушить очарование.
  Девушки переглянулись и улыбнулись.
  - Да он знает толк в птифурах, - сказала правая. - Ты спешишь?
  - В Китогава на деловую встречу. А вы с раннего утра решили осчастливить мир сладостями?
  - Мир ведь скучен и неинтересен без сладостей, - сказала левая и многозначительно повертела плечами.
  - Мы здесь уже с полчаса, - рассказала вторая, - вначале поехали в сторону Океании, потом решили повернуть к Фусан. Наверное, еще слишком рано.
  - Для птифуров никогда не рано, - заметил Майер, - а искать тех, кто знает в них толк - это ведь так интересно.
  - Что делаешь после своей деловой встречи? - спросила левая девушка. - Если хочешь, можешь вернуться сюда, мы подождем, а потом вместе проедемся до Фусан и обратно. Как тебя зовут?
  - Мейер. Мейер Шимода. Только вы не говорите свои имена, чтобы осталась недоговоренность.
  Левая девушка засмеялась и, протянув руку, коснулась его плеча.
  - Как мило. Никто не будет знать мыслей другого и сомневаться - случится новая встреча или нет.
  - Тогда и мы не будем спрашивать, свободен ли ты в выборе новых отношений, - добавила правая.
  - Что может быть лучше недосказанности? - сказал Мейер.
  - Разве что случайный поцелуй незнакомки глубокой ночью в пустом поезде до Генсоке, - смеясь, сказала левая девушка.
  Она подошла к нему вплотную, коснулась его губ своими и быстро отстранилась - чтобы он не успел ее задержать. И чтобы поцелуй остался нераскрытым, как нераскрывшийся бутон цветка, который красив обещанием будущего.
  Вторая девушка прижалась к нему на миг и встала рядом с подружкой. Ее смеющийся взгляд дразнил и соблазнял.
  Мейер усмехнулся, подтянул свою сумку для мелочей и извлек из нее флейту.
  - Я знаю, такие поцелуи мне нужно заслужить.
  Приложив к губам длинную тонкую флейту кена, он призакрыл глаза и, глубоко вздохнув, начал играть. Одну из любимых мелодий. Печальную, как долгий дождь в тропическом лесу. Обещающую надежду, как скорый рассвет в южных горах, таинственную, как поцелуи с незнакомками в экспрессе на Генсоко, сладкую как разделенная любовь. И жгучую как взгляд мальчика. Того самого.
  Он играл завороженным притихшим девушкам до своей станции.
  А на перроне, вдохнув свежий ночной воздух, долго смотрел вслед умчавшемуся поезду, переживая красоту застывшего темного города, прочерченного линиями света, движения и случайных встреч. Внутри ничто не возмущалось, не протестовало, и он было решил, что утренняя двойственность ушла безвозвратно, но тут же ощутил глубоко в себе чужое молчаливое потрясение, которое в свою очередь потрясло его самого, поскольку он не мог понять, как может так удивить простой разговор и случайные невинные поцелуи...
  
  
  Виолетта Лэнгли Акаги встретила его на пороге. Осмотрела с ног до головы. Потом несколько секунд сосредоточенно смотрела ему в глаза.
  На ней был надет голубой блестящий комбинезон, закрывавший ее от щиколоток до самой шеи.
  - Мейер Шимода? - утвердительно спросила она, приглашающе кивнула и пошла в дом.
  - Почему ты выбрал именно меня? - спросила она на ходу.
  - Наверное, потому, что ты в числе тех, кто ближе всего.
  - Но были и другие?
  - Не буду скрывать, да. Ждешь объяснения моей интуиции?
  - Да.
  Виолетта привела его в огромный зал, стены которого закрывали массивные деревянные шкафы - только два горизонтальных оконца на левой стене, у самого потолка открывали доступ свету. В шкафах теснились книги - те, древние. В переплетах, разных размеров и цветов, сотни и тысячи массивных и не очень томов.
  - Неожиданно, - удивился Мейер. - Книги? Настоящие древние книги?
  - Нет, имитация под старину: обложки под картон и кожу, переплеты, заглавные страницы, а дальше - обычная плоская книга. Выглядит монументально и очаровательно.
  - Несомненно.
  Виолетта села в одно из кресел, больший мягкий полукруг сыра, который изогнулся, приобретая изогнутую форму под ее телом. Предложила Мейеру сесть в другое.
  - Ты не ответил, - продолжила она. - Или интуиция - окончательный ответ?
  - Похоже, я выбрал тебя не зря, - удовлетворенно произнес Мейер, - мне нравится, что ты задаешь такие глубокие вопросы. Наверное, ты права, не интуиция. Но почему ты спрашиваешь?
  - Мы никогда раньше не встречались? - спросила Виолетта, снова внимательно рассматривая Мейера. - Мне кажется, что я тебя хорошо знаю. У тебя нет подобного чувства?
  - Есть, - согласился Мейер. - Возможно, именно это объясняет, почему я выбрал именно тебя. Твое лицо кажется очень знакомым.
  Виолетта задумчиво щелкнула пальцами и согласно кивнула.
  - Именно так - очень знакомым. Словно мы когда-то уже знали друг друга. Но, давай к твоему делу. Когда ты просил о встрече, я почувствовала в твоих словах озабоченность. А потом ты заговорил про двойственность...
  - Верно. Сегодня после пробуждения мой дом, обстановка и даже Кисуро - мы живем вместе, - показались незнакомыми и чужими. Словно бы во мне появилась еще одна личность со своим опытом и памятью. И этот опыт очень сильно отличается от моего. Поначалу я подумал, что это проявилась не до конца стертая память прошлых жизней. Например, во время очищения прошел сбой, какие-то блоки моей памяти уцелели и сейчас всплывают.
  - Сколько лет назад ты делал очищение? - поинтересовалась Виолетта.
  - Больше девяноста.
  Виолетта с сомнением покачала головой.
  - Исключено. Особенно после такого долгого времени. Раньше у тебя случалось подобное?
  - Никогда. Потом я подумал, что это может быть телепатическая связь. Но насколько я знаю, телепатия очень сильно зависит от совместности подсознаний и установок.
  - Да, - согласилась Виолетта. - Прямая телепатия возможна, но там столько условий, которые трудно поддерживать неподготовленному человеку, что случаи очень редкие.
  - Но самое основное, что это не может быть человек из нашего времени - слишком много отличий в его культуре и нашей. И он кажется мне очень родным и близким. Поэтому я склоняюсь к мысли, что это все-таки я. Но из далекого-далекого прошлого.
  - Понимаю. Эта личность и сейчас в тебе?
  - Отчасти. Я чувствую чужое присутствие, но сейчас он молчит и не реагирует.
  Виолетта задумчиво смотрела книжные корешки. Потом перевела взгляд на Мейера. Потом куда-то сквозь него.
  - Не сомневаюсь, что ты проходил диагностические тесты.
  Мейер кивнул, подтверждая.
  - Иначе не пришел бы ко мне, - заключила Виолетта. - То есть, тесты результата не дали, у тебя нет раздвоения личности и твоя ментальная карта соответствует норме.
  Мейер подтвердил. Виолетта по его просьбе развернула информационную панель, и он вывел на нее результаты утреннего сканирования.
  - Это лишнее, я верила тебе и на слово, - сообщила Виолетта, рассматривая цветные карты его сознания. - Да, все в порядке. Психические отклонения дают совершенно другие картинки. А у тебя за последнее время не было никаких потрясений? Спрашиваю на всякий случай.
  Потрясений не нашлось. Если только не считать потрясением, большим потрясением Марту. Но это потрясение сопровождало его уже больше двадцати лет.
  Виолетта попросила вспомнить как можно подробнее всего его ощущения. Она не перебивала, а когда Мейер закончил, задумчиво произнесла:
  - То, что ты говоришь - интересно. Очень.
  - Это означает, что ты сможешь помочь мне разобраться?
  Она утвердительно кинула.
  - У тебя хватит для этого опыта?
  - Если ты имеешь ввиду подобные случаи, то с тем, что ты рассказал, я сталкиваюсь впервые. Но ты не должен беспокоиться, современная наука поможет в любом случае. Кроме того, я достаточно много копалась в прошлой медицине, так что опыта у меня предостаточно. У меня пристрастие к таким вещам, ну, ты уже знаешь.
  Она помедлила.
  - А у тебя какие интересы?
  - Мультивероятность, - ответил Мейер. - Я инженер по мультивероятности.
  - Инженер? - Виолетта оживилась. Ее брови приподнялись, - Значит, у тебя есть статьи, которые оценены мировым сообществом?
  - Да, две.
  - Множественную вероятность я помню по восстановительному курсу физики, - доверительно сообщила она, - Точнее, почти ничего не помню. Формулы, графики, расчет вероятностей случайных событий. Во мне осело, что любое событие можно предсказать. Так?
  - Почти, - согласился Мейер. - Точнее, совсем не почти. Потому что это 'почти' вмещает очень много всего.
  - Сможешь рассказать в двух словах, чтобы я поняла? Не так, как в учебниках, а очень доступно.
  Мейер улыбнулся.
  - Могу попробовать. Если в двух словах, то все просто: мультивероятность описывает так называемый мировой генератор случайностей.
  - Действительно - просто, - сказала Виолетта, не отрывая взгляда, профессионального взгляда от Мейера.
  Она меня оценивает, подумал Мейер. Следит за реакциями? Или это просто интерес девушки к гостю противоположного пола?
  - Если знать, что такое...
  - Мировой генератор случайностей, - опередил ее Мейер. - Но генератор не укладывается в два слова. Хотя это совсем короткая история. Все началось с гранта. Генератор случайных чисел для военных систем шифрования. И в поиске абсолютного генератора, ученый, к которому попал этот грант, однажды задумался, а что такое случайность? Ответ, который давала тогдашняя наука, а именно теория вероятностей и статистика, его почему-то не устраивал. Военных устроил, а его - нет. Он вздумал проверить теорию вероятностей на больших числах. Идея тогда казалась абсолютно бессмысленной: ну что может показать миллиардное подбрасывание монеты?
  Эксперимент продолжался около пятнадцати лет. Поначалу использовались специальные жетоны и игральные кости с уравновешенными гранями, затем - сложный генератор случайных событий на радиоактивном элементе. Результат автоматически фиксировался. И так секунда за секундой. Месяц за месяцем.
  Было получено больше триллиона результатов. И оказалось странное. Ученый обнаружил, точнее, не он, а программа, которую он создавал пару лет, паттерн, необычную структуру. Которая привела его к мысли, что любое случайное событие во Вселенной подчиняется сложным математическим закономерностям. Эти закономерности стали называть мировым генератором случайностей. А поскольку есть закономерность, то получается, что никаких случайностей нет.
  Открытие потянуло за собой множество следствий - от детальной разработки математического аппарата этой структуры до обвала игровой индустрии. Хотя случаев множественных угадывания результатов было всего один и два. Но сам факт послужил причиной множества изменений.
  А что до предсказаний событий, то не все так просто. Есть много ограничений для того, чтобы вот так взять и предсказать событие. Например, минимальное число предварительных параметров или измерений, оно равно семи. Ну и так далее.
  - В самом деле, - улыбнулась Виолетта. - Очень неординарный и смелый ход - пересказать первую главу учебника.
  - Я старался, как мог, - пояснил Мейер, - Потому что мультивероятность - сплошные математические джунгли. Все, что можно о ней сказать, увы, уже сказано в предисловии к курсу. Лучше этой истории и не найти.
  - Вообще-вообще?
  - Да. Чтобы у тебя сохранилось ощущение понятности, - улыбнулся Мейер, - потому что о теории можно говорить только при помощи математического аппарата аделей, скоростного расчета, ну и прочего в том же духе. Кстати, ведь твой интерес к мультивероятностям ведь не просто так? Ты меня изучала?
  - Разумеется.
  Виолетта довольно улыбалась, наблюдая и оценивая реакцию Мейера.
  - Вот что, пошли, я покажу тебе ванну.
  - Ванну? - удивился Мейер. - Для чего нужна ванна??
  - Это лучший способ, - пояснила девушка, приводя его в большой белый зал, в центре которого стояла огромная матовая голубая ванна в виде разделенной на две части капли. Верхняя, остроносая, касалась острием потолка, а нижняя широченная полусфера покоилась на белоснежном, с голубоватым отливом полу.
  - Или ты против? Просто я не придумала пока другого доступного, а главное, быстрого способа. Тебе нужно погрузиться в себя, чтобы вернуть утреннее состояние. Тогда мы сможем понять, что послужило ему причиной и что это вообще такое. А для погружения в себя нужно расслабление, причем неожиданное, выбивающего из привычного состояние. И вообще, слушайся и не возражай.
  И Виолетта небрежно скинула с себя блестящий комбинезон.
  - А это не будет помехой? - спросил Мейер, рассматривая ее стройную спину и округлые подтянутые ягодицы, пока она возилась с управлением. - Для расслабления. Неожиданного расслабления.
  - Безусловно, будет. Но что поделать.
  Мейер, сняв одежду, послушно залез в ванну. Виолетта забралась следом. Придвинулась к нему, раздвинула его ноги, провела пальцами по животу - привычным жестом врача, подумал Мейер, - опускаясь ниже, потом пододвинула его правую ногу к себе, чтобы они сидели почти вплотную, касаясь друг друга.
  - Расслабься - сказала она, захватывая его пальцы. - Почувствуй теплую мягкость воды. Мои касания. Спокойствие. Тишину. Движение мыслей.
  - Да.
  - Хочешь о чем-то сказать?
  - Да. Мне пришла в голову странная фраза - "привычный жест врача". И она не моя. Похоже, я прав и это всплывает опыт из очень древнего времени. И потому все кажется новым, неузнаваемо новым, не так, как после Пробуждения...
  Девушка жестом погасила яркий свет ванной, остался только голубой огонь в вершине капли, мерцающие сполохи на полу и переливчатые световые волны внутри самой ванной.
  - Как неожиданно, - восхитился Мейер. - И как красиво.
  - Правда, волшебно?
  - Да. В таком месте хорошо лежать часами - пестовать близость, нежиться в теплой воде, нашептывать комплименты, листать гравюры... тут только не хватает вида на океан или горы.
  - Он есть, но показывать я не буду, иначе ты отвлечешься.
  - Я уже отвлекся. Я думаю о твоих грудях, а не о том, что нужно.
  - Тогда я отодвинусь.
  - Да, так будет лучше.
  - Скажи, что ты закладывал на переход? Ну, кроме стандартного набора из умений прошлой жизни, базовых знаний и каких-то привычек.
  - Ничего особенного, - ответил Мейер. - Знания, немного пристрастий и увлечений - и все. Я даже не знаю, сколько прожил лет в прошлый раз.
  - Где ты пробудился?
  - В Панхайе. Там очень красивое место - зеленые джунгли и старые каменные храмы, камни, покрытые мхом и лианами, зеленый тихий сумрак, который едва освещает солнце. Ты была там?
  - В этой жизни еще нет.
  - И на первое время я не заложил ничего особенного - ну знаешь, как делают некоторые - поехать туда-то, или наоборот, ни в коем случае куда-то не ехать, чтобы оборвать связи с прошлым.
  - Ты сейчас живешь один или с кем-то?
  - С мальчиком, его зовут Кисуро. Он прожил после очищения уже двадцать лет, но на вид ему не больше четырнадцати - перед настройкой он поставил себе ограничение по возрасту.
  - Кто из вас доминанта?
  - Мы равноправны. То есть, я все делаю для этого, но со стороны выглядит, будто бы я верховожу, поскольку Кисуро поддается и предоставляет все решать мне. Он объясняет это, что во мне не реализовано глубинное тяготение кого-то воспитывать и опекать, и он все делает для того, чтобы я, наконец, раскрыл себя. Но я думаю, что он просто пробует на вкус потребность кому-то отдаваться. Скорее всего, это его план на эту жизнь. Еще он говорит, что сторонник традиционных ценностей.
  Виолетта вопросительно приподняла брови.
  - Это он так шутит, - пояснил Мейер.
  - Да, смешно, - согласилась Виолетта. - А у него ничего необычного не возникало?
  - В его возрасте? Да постоянно что-то возникает. Эмоционально он очень активен, как он выражается, его постоянно прёт. Ограничение по возрасту дает повышенный уровень гормонов. Может быть, в следующий раз я попробую нечто подобное.
   - Среди моих знакомых нет никого с ограничением, должно быть, это в самом деле очень забавно, - негромко произнесла Виолетта. - А я пробудилась второй раз больше ста двадцати лет назад в подводном городе на Гран Бахамаре. Там теплая невесомая вода невероятных нежных оттенков, когда не понимаешь, это еще вода или уже небо. И небольшие глубины - вода подсвечена до самого дна. Хрустальный подводный город в переливах солнечных лучей. А еще там бесчисленное количество маленьких островов с белоснежным песком.
  Виолетта улыбнулась в полутьме и тряхнула соломенными волосами.
  - Чистый нетронутый песок, на котором только следы птиц, черепах и - мои. Бухточки, в которые можно попасть только с воды. Я около года прожила там. Искала затонувшие парусники, плавала от острова к острову, следила за закатами. И как русалка скрывалась в утреннем прибое.
  - А в тебе есть что-то от русалки. Грациозное. Неповторимее. Влекущее.
  Девушка провела рукой по поверхности теплой воды. Ее пальцы коснулись его руки.
  - Хотел бы так?
  - После твоих слов - да.
  - Хочешь меня?
  - Не знаю, - опешил Мейер. - Помнишь, ты спросила, почему я выбрала из списка именно тебя, а я еще сослался на интуицию.
  Она вопросительно промолчала.
  Ведь я действительно выбрал не просто так. Я выбрал, потому что... - начал было Мейер и тут Виолетта, комната, его привычный удобный мир подернулись пеленой и отодвинулись куда-то далеко-далеко - в спутанную и неясную бесконечность.
  
  Глава 2
  
  - Мистер, мистер!
  Он с трудом осознал, что обращаются именно к нему. Та, вторая стюардесса с соломенными волосами и милой улыбкой. Только сейчас девушка была озабочена, а ее брови сдвинуты в напряжении.
  Кроме того, слева толкала в плечо жена.
  Он посмотрел непонимающе на жену, потом на стюардессу.
  - Плиз, фастен ё белт!
  - Сейчас, сейчас, мы уже - Люда спешно возилась с его ремнем, пытаясь застегнуть.
  Он только сейчас понял, что от него требуется. Но ремень уже был на нужном месте без его помощи.
  Стюардесса кивнула и, задержав на нем взгляд - совсем не стюардесский, а иной, словно девушка пыталась что-то вспомнить и это что-то было связано именно с ним, с Артемом, и пошла дальше.
  Он проводил ее долгим изучающим взглядом. Красная униформа ладно сидела на стройной худощавой фигуре.
  - Что, плохо стало?
  Жена внимательно всматривалась в него.
  - Не могли никак добудиться. Я уж подумала, сознание потерял. Укачало?
  Похоже, жена включила режим 'я вся такая заботливая, что аж не могу'.
  Он отрицательно мотнул головой. В горле сильно пересохло, тянуло пить.
  - И бледненький, что мой страх. Может воды? Давай, я колу какую-нибудь куплю?
  - Сама же говорила, что три евро дорого, - снисходительно заметил Артем.
  - Да ну тебя.
  - Я заснул, - пояснил он. - Словно провалился.
  - Сердце не колотит? Голова не кружится?
  - Да говорю же, со мной все в порядке. Можешь не опекать.
  Люда еще раз внимательно осмотрела его.
  - Таблетки в багаже, так что можешь спокойно давать дуба, все равно до посадки помочь нечем.
  - Ценю твою заботу, - сказал он.
  - А кто, кроме меня о тебе позаботится. О тебе и твоем теле.
  Люда глянула в иллюминатор, потом повернулась к Артему.
  - Я тоже заснула, - сказала она. - Без задних ног. Даже сон видела.
  Она приподнялась, оглядывая длинный салон.
  - Последние дни меня основательно вымотали. Сколько еще лететь - минут двадцать, наверное? Надоело уже сидеть.
  Самолет тряхнуло, потом еще раз.
  - Ух! - вырвалось у Люды.
  Над головой погасли и зажглись вновь транспаранты 'пристегнуть ремни'.
  Артем непроизвольно сжал руками ручки кресла, тело среагировало паническим жаром. В иллюминаторы, за которыми ходили ходуном законцовки крыльев, он старался не смотреть.
  Может причиной того, что он провалился в забытье, послужила именно аэрофобия? Не зря его трясло еще на посадке, когда он представил себе, как тяжелый, с тонкими стенками аппарат вознесется на десятикилометровую высоту. И отделять его от холодной страшной пропасти будет какая-то пара миллиметров алюминия.
  Пытаясь отвлечься, он посмотрел вдоль прохода, но свою стюардессу не увидел.
  Наверное, сидит себе спокойно и думать не думает, что кто-то обливается холодным потом, прислушиваясь, ровно ли гудят двигатели, не несет ли откуда дымом. Возможно, даже презирает таких. Ну а что поделать, если этот страх - неотъемлемая часть тела и с этим ничего невозможно поделать?
  Красивая, уверенная в себе девушка.
  Он попытался представить себя рядом с ней, но не смог. Даже знакомство вообразить не получилось. Что он ей скажет, здравствуйте, я - Артем, давайте дружить?
  Возможно, мешало присутствие жены.
  - О чем задумался? - спросила Люда, ерзая на кресле.
  - О бабах своих, - ответил он.
  - Нет, чтоб хоть раз о моих бабах подумал, все о своих, все о своих!
  Вот же-ж языкатая баба, ласково подумал Артем.
  Присутствие жены успокаивало.
  Всем Люда была хороша, но в сравнении с фигурой стюардессы проигрывала. Лет десять-пятнадцать назад дала бы любой стюардессе фору в форме бедер и линиях идеальных ног, но сейчас за все это зацепился возраст, прильнул килограммами и сантиметрами. Не в последнюю очередь из-за ребрышек и колбасок на гриле под пивко, ну как можно не употребить, для чего мы еще тут, один раз живем. С таким ироничным смешком.
  В результате он косился на тех, у кого с фигурой все было в порядке.
  Может, упросить ее бегать? Раньше ведь бегала и находила в этом удовольствие. Не мелкой ленивой трусцой по загазованным тротуарам, а с хорошим темпом, выкладываясь по полной, чем подбивала и его следить за собой, ну и хотеть ее, хотеть, часто и долго. Сейчас же о том, чтобы побыть вместе в одной ванной, сплетя ноги, купаясь в прирученном желании, не могло быть и речи.
  И вообще, куда делся весь тот восторг молодости, все эти неуемные желания? Бегать марафоны, прыгать с парашютом - и она ведь прыгала. Стать пилотом. Совершить какое-нибудь исключительно сложное путешествие - всерьез, самим, там, где не ступала нога человека. Или даже проехаться из конца в конец какого-нибудь континента, благо, есть из чего выбирать.
  Наверное, все заслонила, задавила своим весом работа. Ибо, как учит одна из религий, все должно быть с трудом и страданием. Удовольствие? Приносить радость? Яблочками в перерыве побаловаться?? Да что б я вас! Встали и ушли! В поте лица по полной программе!
  Божечко, видимо, знал толк в том, как занять человеческий род, усмехнулся Артем. Кстати, в среде его знакомых, друзей и просто проходивших мимо все как в один голос утверждали, что заняты любимым делом. Ну почти любимым. И каждый из них мечтал о том, что однажды бросит это дело к чертям собачьим и уедет куда-нибудь в теплый тропический рай, где будет... будет... наверное, заниматься любимым делом опять.
  Возможно, каждый из людей мечтает об этом. О свободе. Включая авторов успешности и книг 'как стать счастливым и не бедным'.
  Люда говорит, что свобода - ключевой фактор, который не хватает человечеству. Впрочем, она много чего говорит. И о том, что им не помешала бы новая машина, и о том, что он засматривается на молоденьких, и о том, что обленился. И вообще, что жизнь - страдание. И страдать нужно умеючи, со вкусом и полной самоотдачей.
  Из всего этого Артем, пожалуй, согласился бы только с последним. Жизнь - страдание. Все остальное - не доказанные домыслы буддистов, даосов и суфиев, столкнувшихся с обычным кризисом среднего возраста во всем его величии и ужасности, когда жизнь не то, чтобы не имеет смысла, а никогда его не имела и не будет иметь.
  И Артем вздохнул.
  
  Самолет тряхнуло, потом еще сильнее.
  Кто-то впереди ойкнул. Свет в салоне погас, и оказалось, что за бортом - сплошная облачная темень, подсвечиваемая периодически навигационным огоньками.
  Самолет накренился, входя в вираж, потом его нос заметно задрался вверх и беспокойную тишину нарушил совершенно невнятный голос пилота. Он бодро пробурчал по-английски, после чего половина самолета - иностранцы и счастливчики, владеющие английским, засуетилась и загомонила.
  Подняла голову девушка-фитоняшка, сидящая в их ряду у окна.
  - Как меняют аэропорт?! - удивилась она. - Вы слышали?
  - Мы не понимаем, - ответила Люда, - А что он сказал?
  Девушка приподнялась с кресла, заглянула вперед, обернулась к тем, кто сидел за ними, нашла избранных, то есть, тех, кто расслышал и понял пилота, и заговорила с ними по-английски.
  - Из-за урагана мы садимся в другом аэропорту - недовольно объявила она Артему с Людой. - Никогда еще я не была так счастлива.
  - В самолете, - добавила она через секунду, решив, что для Артема с Людой нужно отдельное уточнение. - На месте около окна.
  - Как правило, пилоты ради безопасности пассажиров уходят на запасные аэродромы, - вежливо ответил Артем.
  - Как правило, - тут же среагировала девушка, - опытные пилоты не доводят до таких случаев. А те, кто доводит, потом стреляются. Или делают харакири.
  - Но это на японских авиалиниях, - добавила девушка через секунду, вновь посмотрев на Артема с Людой.
  
  
  Астрал, в который не верят люди, проинициированные в свое время интегральными исчислениями и теорией сопротивления материалов, разрушающими веру во что бы то ни было, наполнился тонкими энергиями, среди которых преобладали вихри ваучеров, отелей первой линии, расчеты точного количества ночей в процентном отношении к дням и потраченным деньгам. Смутно поплыли номера телефонов туристических агентств и отдельными яркими визуализациями - пожелания счастья и здоровья в ту же сторону. Пассажиры активно меняли планы, пассажиры наполняли астральное поле своим негодованием, бурными эмоциями и ожиданиями.
  Возможно, именно это буйство, не замечаемое толстокожими, мешало девушке, сидящей в трех рядах дальше от Артура и Люды.
  Настя испытывала дискомфорт от внезапной активности соседей, от суеты, которая выводила из состояния гармонии и равновесия. Ее вовсе не удивило удлинение полета, смена аэропорта и остальные последствия. Ну значит, будет новый аэропорт и другой трансфер. Планы изменились, только и всего, нет никаких причин, чтобы выходить из себя или давать волю эмоциям. В новом можно найти даже удовольствие.
  А главное, это все было неважным по сравнению с тем, что произошло с ней с десяток минут назад.
  Она украдкой посмотрела на возбужденных соседей и попыталась сосредоточится на странном видении, которое недавно захватило ее. Ее затянуло, но вот куда? Она видела странный город. На Земле, она была уверена, таких точно нет. Видела людей, всех без исключения молодых. Время спрессовалось, словно во сне, и тамошние часы уместились в ее минуты.
  Был ли это сон? Или это был тот самый предсмертный опыт, со светом в конце тоннеля? Или началом шизофрении или как это называется, когда реальность раздваивалась.
  У нее не было опыта переживаний подобного рода, какая бы причина не вызвала их появление, и происшедшее тревожило ее гораздо сильнее всяких изменений графиков полета.
  
  
  Ураган, шедший из Индийского океана, смял, разорвал воздушную паутину маршрутов и расписаний Ближнего Востока.
  Их самолет приземлился в маленьком аэропорту для местных линий. Длинную полосу окружали высокие холмы, подножия которых съела темнота подступающей ночи. Небольшое одноэтажное здание венчало яркое название, рядом изогнулся поезд с тележками для багажа, а несколько служащих в ярко-зеленых жилетах воплощали спокойствие и тайны Востока. Они постигли суть вещей и багажа, они не спешили, как и мир вокруг.
  Сразу за дверями самолета всех накрыла особая южная теплота, томная и успокаивающая, пахнущая неведомыми пряностями и незнакомыми сочными южными фруктами.
  В здании пассажиров ждал импровизированный паспортный контроль: им просто с улыбкой ставили штампы и подзывали следующих. Таможня выполняла функции сортировки: несколько человек с бумажными списками распределяли людей.
  'Сразу видно, что заграница', - с видимым удовольствием произнес стоявший перед Артемом и Людой коренастый мужчина в шортах, светлой рубашке с короткими рукавами и солнечных очках, задвинутых на стриженную макушку. Не иначе, как бизнесмен на отдыхе.
  В самолете он сидел в двух рядах от них.
  Стоящий чуть позади него грузный и объемный мужчина лет пятидесяти, среднего роста, с бородкой и растрепанными неухоженными, наполовину седыми волосами, в простеньких джинсах и стоптанных сандалиях, усмехнулся в ответ.
  - Да уж, сравнение не в нашу пользу.
  - Всякий раз, когда возвращаюсь, - охотно продолжил бизнесмен, - и вижу мрачные рожи погранцов, для которых ты преступник - а чего по заграницам шляешься, все - настроение напрочь испорчено.
  - Вы еще нашу таможню забыли, - напомнил мужчина с бородкой.
  - О, и не вспоминайте! Летел раз из Стамбула, с собой была только ручная кладь, средних размеров чемодан, так какая-то мегера на выходе пристала: вы с какого рейса, а где были, а что там делали...
  Его позвали к пограничнику, и он прервался.
  Артем получил свой штамп в паспорте, мельком пролистал забитые визами и печатями страницы. Аэропортик, конечно, после громад Далласа, Шанхая и Шарль де Голля с их масштабом, сервисом и особенно вип-залами казался просто автобусной остановкой.
  Люда, увидев, как он листает паспорт, поняла, о чем он думает, и усмехнулась.
  
  Дальше их приняла толстая женщина в униформе. Она отыскала их фамилии на втором листке и совершенно непрофессионально и бездуховно, как умеют только за границей, радушно улыбнулась, показывая, куда идти.
  После багажа всем заправлял, по всей видимости, тур агент, в джинсах и легкомысленной рубашке с пальмами. Этот уже говорил по-русски, хоть и с акцентом.
  - Отель Гранд Парадайс? Вам на улицу, там стоит автобус, вам скажут. Гранд Резорт Бич? На улицу, белый большой Мерседес. Сансет Парадайз? Ждите вот тут. Сансет Парадайз?
  - Ол инклюзив, первая линия - машинально добавила высокая женщина.
  Похоже, эта связка впечаталась в ней после долгих бесед с менеджерами турфирм и упорной борьбе за комфорт, удобство и возможность выбирать самому.
  Гид смерил ее снисходительным взглядом.
  - Ждите, - бросил небрежно он.
  - Как долго ждать? - спросила дама, чуть напрягаясь.
  Но гид уже пытался спрашивать следующего за ней.
  - Простите, я хочу услышать ответ, как долго нам ждать? - женщина была настроена бескомпромиссно и решительно. Она уважала чужое право, но не собиралась ни на кроху поступаться своим. Дабы ни у кого не возникло сомнений, что ее можно не принимать в расчет.
  Рядом с ней дочка, лет шестнадцати, с черными волосами до плеч, челкой, зарывающей брови и ярким зеленым локоном на лбу, смущалась маминого громкого голоса, ответной реакции окружающих и чужих колючих взглядов. Она не желала быть центром внимания, публичность ее пугала. В отличии от мамы.
  Она шепнула что-то, несколько коротких слов.
  - Люди за нами тоже хотят знать, - громко ответила ей мама. - И я прошу нормального отношения к себе.
  Гид, горячий южный мужчина с чрезмерным мнением о своей важности и исключительности, начал закипать, запинаться и вспоминать русские вежливые ругательные слова.
  Женщина с дочкой, так ничего и не добившись, отошли к высокому мужчине, стоявшему неподалеку.
  Обычно важных чиновников узнают сразу - не по дорогим часам на запястье или брендовой одежде с заоблачными ценниками, а по особой раскованности. Они чувствует себя свободно, поскольку не зависят ни от кого. Даже от вредного южного гида.
  Свободно и раскованно. Чем вызывают ненависть окружающих.
  Этот был не просто раскован, но и умен. Его ум выдавал спокойный, свободный от неприязни и мелких суетливых эмоций, взгляд. То есть, по мнению большинства, это была первостатейная чиновничья мразота высшей пробы.
  - Ты слышал? - раздосадовано спросила его жена. - Ничего невозможно узнать.
  Чиновник успокоил ее взглядом и едва заметным движением бровей. В самом деле, хамоватый гид не заслуживал внимания.
  
  Их разговор слышали несколько человек.
  Настя - с враждебностью. Чиновник вызывал неприязнь - уверенностью, своим спокойствием и независимостью от окружения. Всем тем, чего, - тут Настя вздохнула с сожалением, - не хватало ей.
  Она ни за что не поехала бы одной, если бы не подруга с внезапным, то ли недомоганием, то ли ухажером, то ли не с менее неожиданной работой. Или всем вместе. Просто такая отвратительная случайность.
  Настя пришла в инфернальный ужас: ехать одной? Да никогда в жизни! Но подруги были неумолимы. Деньги, точнее, такие деньги с акцентом на 'такие', когда еще съездишь, и тайным желанием, чтобы эта порядочная и, похоже, невинная, девушка пустилась, наконец, во все тяжкие. Чтобы не так выделяться среди остальных.
  Настя вздыхала. Настя решалась. Отказывалась, настраивала себя - и поехала.
  Сейчас она смутилась - ее, как она думала, недоброжелательный взгляд заметил чиновник. И не отвернулся равнодушно, а задержался, смотря прямо ей в глаза. Задумчиво и внимательно. Казалось, он что-то пытался вспомнить. Но через мгновение бросил пустое дело и отвернулся.
  
  За семьей чиновника наблюдали и Артем с Людой.
  - Тебе загадка, - тихонько сказала Люда, - кто у них главный в семье?
  - Дочка, - так же тихо ответил тот.
  - Смешно, да. Уверена, что он ее не любит. Интересно, почему на ней женился?
  Они тихонько перемывали семье чиновника косточки.
  - Она в молодости была красивой, согласись. Это и сейчас заметно.
  - Думаю, он слишком расчетлив, чтобы жениться из-за красоты, - не соглашалась Люда.
  - Плохо ты знаешь людей, - ответил Артем. - Посмотри на меня.
  Люда хмыкнула и замолчала.
  
  Еще один человек цепко наблюдал за происходящим в небольшом зале аэропорта. Он видел и препирательства жены чиновника с гидом, он внимательно прислушивался к чужому разговору. И даже тихую болтовню Артема с Людой он тоже различил, поскольку стоял не очень далеко. Но в его глазах не отразилось никакой реакции. Возможно оттого, что он выслушал чересчур много людей и научился скрывать эмоции от услышанного.
  Человек в стоптанных сандалиях и бородкой.
  
  Через десяток минут последний счастливый пассажир выбежал на улицу, к готовому отъехать белому полуторному мерседесу, и в вестибюле остались только те, кому не повезло, человек тридцать.
  - Господа! - объявил им турагент - Мы делаем все, что можем. Ваши автобусы будут через два - два с половиной часа, а пока вы можете побыть в аэропорту.
  Все стало ясным. Гида все равно осадила толпа непонятливых, а Артем с Людой отправились занимать сидячие места, пока те еще есть.
  - Это самое существенное в любом туристическом отдыхе, - сказала Люда. - Битва за место. Без него тут не тур. И эти эмоции борьбы и последующей победы - вишенка на торте сладких воспоминаний.
  Она оглянулась на народ, столпившийся возле гида:
  - Сейчас произойдет фильтрация по сообразительности. Самые умные пойдут первыми занимать места.
  Они сели в зале ожидания - в последнем ряду, чтобы видеть входящих.
  
  Первыми пришли дама с дочкой, заняли три места - для себя и мужа чиновника, который не спешил. Перед тем, как сесть, дама скользнула цепким оценивающим взглядом по сидящим в зале. Девочка осталась стоять, уткнувшись в смартфон. Время от времени ее лицо озаряла улыбка. Чистая, простая улыбка, свободная от забот жизни, от ранга и статуса отца и от самодостаточности матери. Улыбка шестнадцатилетней девочки, которую ничего не тревожит и которую прет от себя, от того, что происходит вокруг, от жизни - от всего.
  Чиновник подошел чуть позже, даже не подошел, а внезапно оказался возле своих, словно всегда тут стоял. Осмотрел скучающим взглядом зал - Артем был готов поклясться, что чиновник неприметно оценил каждого, кто был тут, включая и его с Людой.
  - Он, похоже, из МИДа, - прокомментировал Артем. - Чувствуется стиль и повадки. Шипцы для омаров, вилочка для устриц, громкость выхлебывания устричного ликера не больше двадцати децибел. Этикет - наше все.
  - Не обязательно, - тихонько, прикрывая губы ладонью, ответила Люда. - Среди чиновников тоже попадаются подобные сволочи. В хорошем смысле. Которые имеют вкус и словно бы родились в 'Армани'.
  Жена чиновника, словно почувствовав, что кто-то говорит о них, оглянулась.
  Не нашла источник тревоги и заговорила с дочерью.
  - Ну и чувствительность, - изумился Артем, - позавидовать можно.
  Следом за чиновником появился словоохотливый бизнесмен. Оглядел ряды синих пластиковых сидений, выбрал одно, затем перешел в другой ряд. Выбрал место, затем пересел на соседнее.
  - Тонкий ценитель, - заметил Артем.
  Нашел место рядом с ним и его собеседник в старых джинсах и потертых сандалиях на босу ногу. Поставил сбоку рюкзак, и Артем с Людой увидели, что это не просто дешевое китайское вместилище с лямками и кривыми швами, а дорогой, навороченный и новенький 'Котаул'. Более четырехсот долларов за исключительное качество, непромокаемость, универсальность и возможности трансформации.
  - Откуда ты знаешь, что четыреста? - поинтересовалсь Люда.
  - Из этих ваших интернетов. Не всем же по порносайтам шастать.
  - Мы его явно недооценили, - прошептала Люда. - Не удивлюсь, если у него и счет есть в швейцарском банк. Миллионов так на двести.
  Первоначальный образ престарелого бомжа, невесть как попавшего за границу, как они поначалу думали, рассыпался в труху.
  - Двести миллионов и четыреста долларов, не забывай про рюкзак.
  - И вилла в Ницце.
  - Ага, и раз в год он бросает дела, надевает все самое обветшалое и едет на дешевый курорт.
  - Не сказала бы, что дешевый!
  - Нет, для него-то он дешевый.
  Следующими вошли почти одновременно две девушки. Их соседка по самолету, принципиальный сторонник харакири для пилотов и тонкая девушка в невыразительном белом жакете и просторной ярко-пестрой юбке.
  Первая девушка сделала выбор мгновенно, устремившись к ряду перед Артемом и Людой, а вторая колебалась. Ее неловкость казалась забавной и милой.
  - Так сразу и милой, - зацепилась за слово Люда.
  - Она из тех, у кого все выходит милым и непосредственным.
  - Уж лучше бы ты по порносайтам лазил, - сказала Люда. - Предоставь женскую психологию мне. Синий чулок, потому что ищет идеал.
  - Что плохого в том, чтобы искать идеал? Или лучше мучиться с тем, кого не любишь?
  - Дело вкуса, - пожала плечами Люда.
  - Но согласись, что для того, чтобы искать идеал и не сдаваться, нужна сила воли.
  - Но согласись, - парировала Люда, - что ты на нее просто запал. Свежая, не испорченная девочка, фигурка, красивое лицо. Ангелочек в юбке.
  - Не соглашусь. А вдруг, чертенок?
  - Ну тебя, - зевнула Люда.
  Затем отодвинулась от него и развалилась на кресле.
  Артем хотел еще сказать, что миллионер с рюкзаком необычно активно ворочается, оглядывается, словно его что-то беспокоит, но Люда призакрыла глаза и Артем промолчал.
  
  Человеку с миссионерской бородкой и дорогим рюкзаком не сиделось по очень понятной причине. Ему жадно хотелось пить и больше всего его сейчас занимала мысль, где достать воды. Не обязательно холодной полуторалитровой бутылки, достаточно и маленькой, в каких продается какой-нибудь 'Швепс' или 'Кола'. Возможно, хватило бы и стакана простой воды, но стакана не имелось, а мысль о воде из-под крана в туалете, вызывала сильные опасения.
  - Вы случайно, поблизости автомата не видели? - спросил он у сидящего рядом бизнесмена. - Знаете, такой автомат с водой и снеками?
  - И случайно не видел и не случайно тоже не видел, батюшка, - охотно ответил тот. - Сам его искал, но здесь, похоже, вообще ничего нет. Никто не ждал, что прилетевшие будут торчать тут часами. Скорее всего, автомат есть в зоне отлета, но туда закрыта дверь, я проверял.
  - А батюшку вы по бороде определили? - поинтересовался человек с бородкой.
  - Не, просто почувствовал, интуиция. В вас есть что-то такое степенное. Как отпечаток профессии, когда большую часть дня нужно держать фасон. Из таких мне известны университетские профессора и священники.
  - Может быть, я профессор? - усмехнулся батюшка.
  - Не, те больше погружены в науку. А у вас такой хваткий взгляд, его ни с чем не спутать.
  - И что, по-вашему, все священники такие: с хваткими взглядами?
  - Нет, конечно. Но в вашем случае я же угадал? - усмехнулся бизнесмен.
  - Угадал, - согласился тот. - Интуиция не подвела. Ну а вы - бизнесмен.
  - Ну, как-то так. Есть небольшой автосервис, так что можно сказать, что да.
  Бизнесмен оценивающе посмотрел на батюшку, помедлил и сказал:
  - Батюшка, хочу спросить...
  На очередного 'батюшку' тот поморщился:
  - Это лишнее. Лучше 'Всеволод Сергеевич'.
  - О-кей. А я - Максим. И тоже Сергеевич.
  Всеволод Сергеевич понимающе кивнул и предвосхитил вопрос Максима.
  - Ты, конечно, хотел узнать, почему я тут? Прости за 'ты' - привычка.
  - Без проблем. Да, именно так. Понятно, что священники тоже люди, хотят расслабиться, как другие, но чтобы одному, вот так... Или ничто человеческое вам не чуждо?
  - Приятно иметь дело с человеком, который задает вопросы, уже зная на них ответ.
  - Я не то, чтобы знал... просто думалось, что священники - люди больше духовные и отдых у них соответствующий.
  - Яхта по Карибам с попутным миссионерством? На яхту, к сожалению, денег не хватило. Не смотри так. Священник - обычная профессия, от которой тоже нужен отдых.
  - Профессия? - задумался Максим. - Я не то, чтобы верующий, но хочется спросить, а как же тогда вера и прочее?
  - А где ты видел веру, Миша? - добродушно проговорил Всеволод Сергеевич. - Нет ее за редким исключением. А есть или бизнес, или тщеславие, или глупость.
  - А вот те бабки, которые...
  - Которые лбами об иконы бьются? Первые из неверующих, и движет ими желание выделиться среди других таких же. Максим, как думаешь, воду в здешних туалетах пить можно?
  - Я бы не рисковал. А вы интересный человек, не думал, что среди священников такие есть. Я уж было хотел спросить кое о чем, но...
  - Всякие есть. Но если хотел- спрашивай. А что, если узнать насчет воды у местных. Ты английским владеешь?
  - Да.
  - Не хочешь пройтись? Будешь переводчиком.
  Максим согласился, и они поднялись с кресел.
  - Можешь уже спрашивать, - сказал Всеволод Сергеевич.
  - Да - оживился Максим. - Как религия относится к тому, что выпадает из обычного мира? К необычностям. Странностям. К тому, что можно назвать чудом...
  Священник насторожился и внимательно посмотрел на Максима.
  - Вот так и не верь в случайности. Ведь этот вопрос не просто так?
  - Не просто, - охотно согласился Максим. - С одной стороны, у меня давний интерес к этим вещам. С другой, недавно был один опыт. И в-третьих, попались вы, человек, безусловно, сведущий по роду своих занятий.
  Священник смотрел серьезно и испытующе.
  - Недавно, это насколько недавно?
  Максим тоже посерьёзнел.
  - Скажем, несколько часов.
  - Значит, в самолете.
  - Да. Я перелеты переношу нормально: не укачивает, никаких неприятных ощущений. А сегодня, наверное, гроза, болтанка, резкие смены курса...
  - Гроза, да - повторил священник, не отрываясь глядя на Максима, - Болтанка. И выход из тела?
  Максим опешил.
  - Однако... ну у вас и хватка. Церковь в вашем лице заслужила моя уважение. Да, словно перенесло на время куда-то.
  - В очень странный мир, непохожий на наш? - спросил священник.
  Максим замер.
  - А... это... - несколько секунд он подбирал слова. - Вам что-то известно?
  Священник задумчиво кивнул и проговорил неторопливо и сосредоточенно:
  - У меня случилось тоже самое.
  
  Глава 3
  
  Им не повезло еще раз. Первым пришел автобус из другого отеля и большая часть оставшихся, устроив толкучку на выходе, уехала на нем. Осталось девять человек: Артем с Людой, два Сергеевича, чиновничья семья, сторонница активного образа жизни, которая в самолете сидела в одном ряду с Артемом и Людой, и девушка по имени Настя.
  Это была обычная рядовая случайность - из таких по большому счету и состоит наша жизнь, но эта выглядела особенно отвратительной. Почему именно с ними? Почему именно сейчас? Вот-вот готовый случиться 'Сансет Парадайз', первая линия, все включено, то есть, маленький вожделенный рай, отодвигался на неопределенное время. Гид знал не больше их, автобус в пути, автобус вот-вот приедет. После чего, по-видимому, поняв, неуместность собственных заверений, по-восточному радушно и незаметно ретировался.
  Они остались в пустом вестибюле, в здании, которое вдруг стало безлюдным и тихим. Небольшой заштатный аэропортик, когда-то переделанный в гражданский из бывшей венной базы, затих, казалось, кроме них в нем больше никого нет.
  Обычно неприятности сближают. Поскольку они все теперь - товарищи по несчастью, то, наверно, им следовало бы как-то если не подбодрить друг друга, то хотя бы показать, что они стали чуть-чуть роднее. Это читалось в глазах Насти.
  Но другие поддерживать ближнего своего не собирались, человеколюбие не проявляли и думали исключительно о себе.
  Как верят некоторые, в каждом поколении существуют несколько человек, оправдывающих существование нашего мира. И те, кто его создал, или же управляющие ним по доверенности, не нажимают красную кнопку 'удалить все' именно из-за них, таких людей. Время от времени возмущение - хотя не исключена и вредность, - больших боссов, наблюдающих за нашим миром, доходит до предела. Они раздраженно тянутся пальцами, а может быть щупальцами, или, не к ночи будь сказано, ложноножками к кнопке, но в самый последний момент удерживаются.
  Так вот, Настя считала, что эта теория совершенно порочна. Красную кнопку следовало нажать сразу и, не затягивая, начать все заново. Хотя мир устроен рационально и логично, он по своей природе глубоко антигуманистичен. Возможно, даже античеловечен, поскольку в нем выживает сильнейший. Хотя критерий отбора должен быть иным, к примеру, по доброте. По душевности. По скромности.
  Да, это было неприятно. Неверно. Принципиально неверно. Но с этим ничего нельзя поделать.
  И Настя, приняв правила игры, встроилась в этот бездушный мир. Ничего личного, мир желает видеть ее сильной - она будет такой. Сильной и независимой. И без кошек.
  Еще она была бесконечно одинокой - как результат независимости и понимания, что она умнее своего окружения. Тоньше. Глубже. И потребности ее не оканчивались примитивными развлечениями коллег по работе и тех молодых людей, которые западали на ее неброскость и кажущуюся непритязательность. Она же хотела... хотела такого... в общем, она и сама точно не знала, чего. Незаурядности. Нестандартности. Совместности. Чертовщинки. А еще - доверительности, той, с какой открываешь перед другим дверцы своего секретера: это мои документы, а вот деньги, которые я откладываю - на мою большую мечту и на всякие мелочи, а это компрометирующие любовные записки, еще с шестого класса, а тут вообще все неприличное - бритва для зоны бикини. И это все твое. А теперь открывай свой...
  Ни один молодой человек не проходил этот тест, все заваливались еще на слове секретер.
  Единственно, что она знала точно, что ее влечет нечто, чего не существует в нашем мире. Возможно, другие возможности. Другие интересы. Иные разговоры. Отчасти все описанное заключалось в слове 'самодостаточность', которой Насте очень не хватало. Робость, стеснительность и отсутствие самодостаточности - это было три кита, которые ей следовало сокрушить, не порушив при этом свою деликатность и душевность. Ее план на эту жизнь, как ей отчего-то думалось.
  Именно поэтому она решилась поехать в тур одной - взращивать самодостаточность. Но сейчас из-за нелепой случайности все накопленные с трудом крупицы самодостаточности сыпались и терялись.
  Ей было некомфортно среди незнакомых настороженных и взбудораженных людей, занятых собой. Почему они не могут говорить друг с другом легко и беззаботно, не думая, что нарушат какие-нибудь приличия или станут менее важными? Менее самодостаточными. Если бы ей хватило смелости, она заговорила бы первой. Неважно, о чем, главное, что откровенно и ободряюще.
  Но смелости у Насти набиралось еще меньше, чем самодостаточности.
  Она уныло посмотрела на часы.
  Кажется, часы на телефоне стали отставать. По ощущениям, прошло уже часа два, но телефон упорно настаивал, что не более тридцати минут. Настя оглядела зал, выбрала наиболее симпатичных ей, и тихонько подошла.
  - Простите, - с неловкостью интраверта сказала она, - Вы не скажете, который час? Мой телефон показывает какое-то не то время.
   Люда кивнула, достала свой, посмотрела. Удивившись, забрала, несмотря на возражения, телефон у Артема.
  В самом деле, прошло не более получаса.
  - Два часа, как мы тут? - спросила Люда у Артема. - Или даже больше?
  Тот утвердительно кивнул.
  - Смотри, - она протянула ему телефон. - Полчаса.
  Артем внимательно посмотрел на время на обоих телефонах, затем сверился с телефоном Насти.
  Потом пристально посмотрел на саму Настю.
  - Да, необычно, - сказал он смущенной его взглядом девушке, - Может, это из-за смены часового пояса? Плюс столько всего случилось за вечер. И субъективно время как бы раздвинулось: нам кажется, что прошла уйма времени, а на самом деле не больше тридцати минут. Нет, я не уверен, но это единственное логическое объяснение.
  - Не хуже других, - согласилась Люда.
  Насте объяснение показалось надуманным. Но она не стала возражать - она сама была не уверена, и, кроме того, никаких других объяснений у нее не находилась.
  Она вежливо кивнула и повернулась, чтобы уйти.
  Ее остановила Люда.
  - Ты давно это заметила? - участливо и по-дружески, словно они были давно знакомы, спросила она.
  - Нет, - ответила Настя, - Вот только что.
  - И что думаешь? - задушевно поинтересовалась Люда
  - Вот умеет же она в такое, с приязнью отметил Артем. Пару слов и - уже подруги. У него так не получалось. Талант, одним словом.
  Настя растерялась. Она не ждала вопроса.
  - Не знаю. Возможно временная аномалия, - ответила она.
  Ну да, сказала себе Настя в ответ на внимательный и полный сомнения взгляд Люды. Трудно представить, что стеснительная девушка вроде меня не только знает слова 'временная аномалия', но и способна осмыслить, что это такое. Хотя Настя тоже сомневалась, что сейчас случилась именно временная аномалия. В обычном скучном мире измененных авиарейсов и опаздывающих автобусов если что и происходит, то обыденные зависания мобильной сети и технические сбои. Но возможно, она жаждала именно экстрима, чуда. Не зря ведь ее подсознание подкинуло именно аномалию.
  - Или сбой мобильной сети, - добавила Настя.
  Люда согласно закивала головой.
  - Точно, сеть. Тут вообще паршиво ловит, через раз. Наверное, из-за урагана.
  Люда заговорила про ужасный полет, когда самолет трясло и бросало в стороны, аэрофобию, сорванный отдых, припоминила незлым тихим словом гида. Люда была само участие и понимание.
  - Ты далеко расположилась? - спросила она Настю в конце. - Перебирайся к нам, кажется, мы тут надолго застряли. Вместе веселее. Тебя как зовут?
  - Анастастия.
  Настя, судя по ее выражению лица, не была уверена в необходимости такого знакомства. Да и сам Артем не совсем понимал, чего это вдруг Люда озаботилась поиском подруг. Ну да ладно, в Люде он не сомневался - большого языка человек, с тактом, срабатывающим в нужным момент. Значит, так надо.
  - Хорошо, девочки, - Антон, сообразив, что в ближайшее время он будет лишним, встал. - Вы тут щебечите о своем, а я пройдусь.
  Он обошел зал, скосил взгляд в смартфон Виолетты, но не успел ничего разобрать, и вышел в вестибюль.
  Аэропорт казался безлюдным - исчезли охранники, не говоря уж о пограничных офицерах и служащих в ярких желтых жилетах. Сгинул в гулкой ночной пустоте и турагент.
  Это было странно и необычно.
  Артем вышел на улицу.
  Стоянка перед аэропортом пустовала, если не считать пары засохших машин на самом ее краю. Такие есть в любом месте - чучела машин для заполнения пустоты. А как еще объяснить, что они стоят годами, забытые всеми, невидимые для полиции и служб очистки.
  На дороге, уходившей к холмам, не проглядывалось ни единой фары, стелилась одна пустая серо-темная полоса, слабо освещенная редкими светильниками на высоченных, изогнутых вверху столбах освещения.
  Темнота заполнялась теплом и частым шумным стрекотанием сверчков. Приятная нежная теплая ночь, совсем непохожая на северную холодную темень, суровую и молчаливую. В такой ночи вполне могли случаться истории, описанные тысячи лет ранее: про халифа, который лично проводил опрос целевых групп с целью изучения собственного рейтинга, про молодого хакера без определенного места жительства, который методом перебора паролей вскрыл чужой банк данных, кстати пароль оказался совсем простым: 'сим-сим', а также огромное количество других историй, без названий или еще не известных.
  Ночь привносит дополнительный контекст, подумал Артем. Кто же это сказал? Да, кажется, я и сказал.
  Он вздохнул полной грудью и обернулся к зданию аэропорта. И увидел огонек, который не заметил ранее. У угла здания стоял человек с сигаретой.
  Артем подошел к нему поближе. Вряд ли турист, ведь уехали все, кроме них девяти. Возможно, кто-то из местных.
  Артем проделал еще с пяток шагов.
  Невысокого роста кругленький мужчина опустил сигарету и спросил:
  - Что, автобус подъехал?
  - Нет, - чуть опешил Артем. Он не ожидад услышать знакомую речь.
  - Я им так и говорил, - радушно сообщил мужчина. - Он приедет не раньше утра. Ну что хотеть от водителя - пусть отдохнет, выспится, к теще на блины сходит. Везти людей целую ночь - не самое лучшее решение. Ну а мы пока будем спасать лошадей. Закуривай.
  - Я не курю, - ответил Артем, недоумевая.
  Лошадей? Спасать? Ах, ну да, конечно! Никотин убивает лошадь, а человек геройски принимает удар на себя. Меньше никотина - больше лошадей.
  Артем хмыкнул.
  - Понимаю, - сказал мужчина. - Ничто не дается нам так дорого и не ценится так дешево, как моральная поддержка. Вас тоже ураган сюда занес?
  - Да, - оживился Артем, - нам совсем немного до посадки оставалось, почти над аэропортом завернули. И вот сюда, в самую глушь.
  - Вот и нас. Только от самого Черного моря. И местечко же какое выбрали. Глушь, Саратов, - мужчина хохотнул. - Впрочем, не место красит человека.
  Получается, в аэропорту еще есть люди, подумал Антон. Где же они засели, если зал для прилетающих только один.
  - Ночь какая теплая, - заметил мужчина после долгой затяжки. - Чем-то Казахстан напоминает. Степь, тишина на многие километры и только вдалеке - огоньки.
  - Ну не знаю, - возразил Артем. - И близко не напоминает. В Казахстане почти пустыня, а тут и трава, и климат помягче, да и вообще как-то все другое. Ну, разве что, в некоторых местах. Я центральный Казахстан имел ввиду.
  - Знаешь Казахстан? Бывал?
  - Да, приезжал по делу. В Байконур.
  Собеседник Артема обрадовался.
  - Да мы коллеги, оказывается! Я тоже Байконур имел ввиду.
  Он широко улыбнулся и протянул руку для пожатия.
  - Георгий Антонович. Ну, здравствуй, коллега. Какая площадка?
  - Артем Александрович. Я на разных бывал. Моя вторая профессия - историк и на Байконуре я собирал материал для одной работы. Грант.
  Собеседник чуть довернул голову при слове 'грант', словно это слово было ему внове.
  - А я со сто двенадцатой, - сообщил он. - Вторая профессия? Значит, есть и первая?
  Бывшая 'Бурановская' площадка, подумалось Артему. 'Буран' летал один раз, в конце восьмидесятых. Теперь она заброшена и растаскана в хлам. Чем Георгий Антонович там, интересно, занимался. Металлоломом?
  - Да, первая, - Артем задумался на секунду, - инженер. Окончил МАУ. Но давно, больше десяти лет назад.
  - Да мы, оказывается, из одной Альматер! - обрадовался собеседник. - Мау, маушка, где мои семнадцать лет... Кстати, не знаешь, как там Илья Павлович? Интересно, преподает ли... ну мужик был! До сих пор его помню!
  - Илья Павлович? С какой кафедры?
  - Обработка информации. У вас он ничего не вел?
  Не было никакого Ильи Павловича, подумал Артем. Вообще не было. И кафедры такой нет.
  Он внимательно посмотрел на жизнерадостного Георгия Антоновича, который источал жизнелюбие и уверенность. Независимо от того, помнил Артем какого-то Павловича или нет.
  - Непонятно, - без удивления сказал Георгий Антонович, - Палыч у всех вел. Хотя, ты позже оканчивал, может, ушел уже.
  Идеальная отмазка, подумал Артем. Не подкопаешься - был раньше, но ты его не застал.
  - Он у нас на четвертом курсе появился, - охотно делился прошлым Георгий Антонович, - когда начались предметы по специальности. Такой невысокий дядька, с лысиной и кущами над ушами.
  Антон молча слушал. Он сомневался в существовании невысокого дядьки.
  Антонович, похоже, крепко зацепился за Илью Павловича и дал волю воспоминаниям. Возможно, это реакция на встряску, на неудобство, на поломанные планы, подумалось Артему. Желание выговориться незнакомцу. Люду бы сюда, она бы оценила этот порыв.
  - Если ты его не знаешь, то много пропустил, - оживленно сообщал Георгий Антонович. - Человек-легенда. На курсе ходили слухи, что он был оттуда, ну, то есть, из-за кордона. Нелегал, вернули в самый последний момент. Сейчас это уже так не звучит, а тогда было ого! По слухам, закончил 'Сорбонну', имел с пяток докторских. Но сам совершенно никакой - в толпе не заметишь. Кроме, конечно, взгляда - вот взгляд был невероятный, расстрельный. Посмотрит на тебя, и - абзац, уже знает о тебе все: прошлое от рождения, настоящее и будущее на год вперед. Любые попытки извернуться, что-то утаить или навести тень на плетень, были бесполезны еще до их начала, он знал все наши ходы еще до того, как мы их придумывали.
  На первой лекции он сказал: "Можете не читать учебники и не готовиться совсем. Но я поставлю высокий балл любому, кто сумеет убедить меня, что знает".
  То есть, подпрыгни на три метра без разбега и зависни - пятерка автоматом. Куратор, который вел мой диплом, как-то разоткровенничался, что таким методом заполучил у Ильи Павловича четверку. Я тебе скажу, это - показатель. Ибо там нужно было не просто заболтать, а заболтать играючи, умно, доказательно, логически, со ссылками и примерами. На ходу сочинить что-то вроде сказок 'Тысячи и одной ночи', не запнувшись ни разу.
  В Альмаматер при мне было всего двое или трое, которые выгрызли у него четверку. Ну это как зубами из гранита что-то вытащить. Нет, пятерки он тоже ставил - медалистам, но, как говорил, по принуждению, и всегда добавлял, мы же с вами знаем, что выше тройки вы не тянете. Еще ходила легенда, что существовал человек - даже не за всю историю МАУ, а, оцени, за всю историю Вселенной, который спал на его лекциях, конспекты не вел, только пролистал чужие перед тем, как пойти на экзамен. И получил в зачетку "отлично". После чего сподобился просветления и уехал военным атташе в столицу вероятного противника.
  Я помню, как Павлович повторял, что он учит нас не зубрить и запоминать, а думать нестандартно и нелогично. Чтобы мы ушли от шаблонов и схем и раскрепостили мозг.
  Артем молчал, внимательно слушая.
  - На одной из первых лекций, - продолжал Георгий Антонович, - он задал вопрос, в чем смысл жизни.
  Вот это сильно, подумал Артем. Мне никто такой вопрос не задавал. Наверное, зря. Правда, я сам себе его задаю постоянно, но, наверное, это не считается. Правильные вопросы должны задавать другие. И спрашивать ответа - в этом случае пожульничать не удастся, как если бы отвечал самому себе.
  - Ну и курс сразу схлопнулся. Вообще ничего - ни звука, ни скрипа, ни шевеления. Тогда Илья Павлович говорит: 'Хорошо, облегчу вам задачу. В чем смысл жизни человека как части вида или элемента социального сообщества?'
  Тут, конечно, потянулись отличники, хорошисты и балагуры со своими прибауточками. Верно, целью жизни является получение, обработка и накопление информации. Это цель любого живого организма, осознаваемая, или нет. А теперь, говорит, следующий вопрос. Как не потерять всю накопленную информацию при уничтожении системы? Кто сходу ответит на этот вопрос, получит экзамен автоматом.
  Естественно, не ответил никто. Хотя пробовали многие. Кстати, ты ответишь?
  Антон хмыкнул. Неожиданно для себя, он втянулся в разговор.
  - Сильный вопрос. Сразу не сказать. И вообще, нужно думать. Действительно, как передать информацию при разрушении системы? Внешнее хранилище разве что?
  Георгий Антонович удовлетворенно хмыкнул.
  - Ответ неверный. Система разрушается полностью. Другая ничего о первой не знает. Как узнать, что это та самая, нужная второй системе информация? Как понять, на каком принципе она основывается? Вот есть Розетский камень, который остался бы неразгаданным, если бы не дублирующий текст на греческом. Или вот есть манускрипт Войнича. Насколько его можно прочитать? Ни на сколько. От проблемы согласования алфавита, то есть, правил обработки и чтения информации, не уйти никак. А еще всплывает вопрос долговечности самого носителя.
  Ну что, есть у тебя ответ?
  - И что сказал профессор? - спросил Артем.
  - Что ответ есть и он достаточно тривиален, если подняться над проблемой. В буквальном смысле. Нужно делегировать информацию в систему высшего уровня. Для случая клетки - это орган. Для органа - организм. Для человека - социальная структура, в которую он встроен. А поскольку эволюция не прекращается, очевидно, что существует или будет существовать вышестоящий уровень для всего человечества.
  Артем с уважением кивнул головой.
  - Впечатляет. Да, жаль, у нас такого преподавателя не было.
  Георгий Антонович мечтательно кивнул.
  - Давно это было, а вот до сих пор помню.
  Артем замялся.
  - Георгий Антонович, а на сто двенадцатой вы чем занимались?
  - Модули на первую 'Зарю' ставили. Проверяли, готовили к запуску. После военные ее со сто одиннадцатой запускали.
  'Заря', подумал Артем. Это что такое? Перед 'Бураном' был 'Полюс', макет боевой лазерной станции. И все.
  - А 'Заря', это... - спросил он.
  - Артем, ну нельзя же так, - укоризненно произнес Георгий Антонович.- Не позорь МАУ. Первая высокоорбитальная станция. Двадцать четыре тонны на геостационарной орбите.
  Артема взяла дрожь. Нет, никаких холодков по спине, всего лишь неожиданная мелкая дрожь, пробежавшая от рук до висков. Непредвиденная реакция организма, что с ним поделать.
  Он мотнул головой. И повторил мысленно, разделяя слова. Первая. Высокоорбитальная. Станция.
  Может, какой-нибудь макет? Секретные опытные запуски? А может все проще и Георгий Антонович психически ненормальный? Живет в придуманном мире, где космические корабли активно бороздят просторы Вселенной. Как можно не поделиться таким знанием с первым встречным?
  - Кстати, - сказал психически больной. - У меня и фото есть.
  Он усмехнулся.
  - Только подумай - из портмоне его не выложил. Каюсь, собирался, хотел, за границу все-же летим - и забыл. На контроле пограничники его не засекли. Нашли - сняли бы к черту с рейса и на цугундер. Откуда фотография секретного объекта, да ты шпион, дружок!
  Георгий Антонович широко улыбнулся.
  - Правда, тут не видно ничего.
  - Я подсвечу, - с нетерпением пообещал Антон и достал телефон.
  - Какой у тебя фонарик интересный. Заграничный? - сказал на смартфон Георгий Антонович.
  - Да, - сказал Артем, - заграничный.
  Его собеседник уже рылся в широком кожаном портмоне. Нашел кусочек картона, вытащил и продемонстрировал Артему.
  Фотография была сделана плохоньким фотоаппаратом и распечатана на еще худшей фотобумаге. Края обтрепались, само фото поплыло желтыми пятнами. Но понять, что изображено - можно.
  Четверо человек, трое молодых парней и один военный постарше. Точка съемки - метрах в десяти от них, причем фотограф присел, чтобы захватить побольше фона.
  Гражданские одеты в штаны и летние рубашки, военный в форменной рубашке с короткими рукавами.
  - Это - Генка, ну, это я, рядом - мой тогдашний начальник отдела, это - майор из управления, не помню его фамилию. А снимал замполит части. Мировой, кстати, мужик. Отдал фото и говорит, не продешевите, когда будете за границу продавать. Понятно, секретно ведь, никаких фото, засветишься - попадет по самое не балуйся. Всем. Это сейчас уже намного проще, границы открыты.
  Георгий Антонович еще что-то говорил, что-то про командировку, про жару и сломанный душ в гостинице, но Артем не слушал. Он не отрываясь, смотрел на то, что находилось за четверкой парней на фото. Разумеется, он ее узнал, поскольку не знать историю космонавтики при своей-то профессии - дурной тон. И вообще, интересно копаться в прошлом, выуживая какие-то невозможные, неправдоподобные вещи, от которых думаешь, ну ничего себе они наворотили!
  За группой из четырех человек возвышалась, готовая к пуску, белоснежная палица 'Н-1'. Не узнать ее было невозможно. Высокое конусовидное тело, ромбические решетки между ступенями, ряды трубопроводов, укрытых прямоугольными накладками. Слишком фантастическая даже для своего времени. Советский ответ американскому лунному монстру 'Сатурн 5', мечта, которая срезалась после первых неудачных пусков.
  - Август две тысячи третьего, - с удовольствием добавил Георгий Антонович. - Пуск 'Зари'. Сто одиннадцатая площадка.
  Вот так все просто, подумал Артем. Мир на глазах раздвигался, причем буднично и неприметно. Без зарниц в небе, фейерверков и расщепления сознания. И даже руки не тряслись.
  Когда именно он начал меняться? Сразу после урагана с его ударами схлестнувшихся молний и взбесившимися электромагнитными полями? Или уже в аэропорту, когда соединились в одной точке люди с их ожиданиями, недовольствами и нетерпением. Тоже энергии. Только другие, менее заметные.
  Это казалось неважным, но тем не менее имело значение. Большое значение.
  Артем энергично потер переносицу.
  Георгий Антонович, конечно же, ни о чем не догадывается. Для него я не человек из другого мира, а обычный случайный незнакомец. Стоит ли ему рассказывать о себе. О нас? С его точки зрения наш мир явно отстал, споткнулся в забеге миров.
  Сколько в нашем мире было неудачных пусков 'Н-1'? Четыре? Нет, пять, точно пять. На пятом ракета вышла на орбиту, но не произошло разделения ступеней. Проект закрыли. Мнение руководства. Планы изменились. В каком году это было?
  Артем с сожалением подумал об отсутствующем интернете.
  Так открываться Георгию Антоновичу или нет? Он торопливо пытался предугадать последствия.
  - Хорошая фотография, - осторожно произнес Артем. - К сожалению, не довелось побывать там, хотя мимо проезжал столько раз.
  Он лгал. Был он там, ходил по крошащимся плитам из серого бетона. Мимо покосившихся ржавых ферм и обрушенных стен бывших монтажно-испытательных комплексов. Чувствовал мощь и величие, истекающую из них. Возможно, это была сила и целеустремленность, и задор другого мира. В котором человечество спешило в космос и белые ракеты привычно, из месяца в месяц стремительно оставляли стартовых площадки.
  И Антон решился. В конце концов, он историк.
  - Скажите, Георгий Антонович, не могу вот вспомнить, что с пятой 'Н-1' случилось? В семидесятые годы.
  - Ничего не случилось, - удивился тот. - Пуск прошел штатно. Второй, кстати, удачный. Может, ты с третьим пуском спутал?
  - Может быть. Значит, первый успешный пуск. И потом все по плану...
  - Ну да. Потом в семьдесят четвертом лунный модуль запустили. И через три года наши высадились на Луну. Кстати, правильно сделали, что урезали лунную программу до минимума. Доказать доказали, что не хуже американцев, а смысла летать несколько раз нет никакого. Иначе бы высадки на Марс не получилось бы. Две программы разом мы никак бы не потянули.
  - Высадки на Марс, - заинтересованно отозвался Артем.
  - Именно, - увлеченно продолжал Георгий, - хорошо мы тогда американцам нос утерли. Они со своим челноком сильно промахнулись - у нас носитель сверхтяжелого класса, а у них недоразумение, меньше тридцати тонн на круговую орбиту. Правда, без них мы Феоктистова и Гречко не спасли бы, это да, честь им и хвала. Машеров, молодец, пошел наперекор военным, позвонил Рейгану. И Рейган как сразу свою антисоветскую риторику забыл. Я вот думаю, неизвестно как повернулось, если бы мы с американцами тогда не скооперировались.
  - Да, - согласился Артем. - Неизвестно.
  Феоктистов и Гречко, подумалось ему, это, кажется, космонавты советского периода. Рейган - американский президент. А кто такой Машеров? Генеральный секретарь?
  СССР, который славился секретностью, в их мире, похоже, продолжил существовать. Не зря ведь Георгий был так озабочен возможными проблемами из-за несущественной фотографии. Интересно, насколько их ряд руководителей страны отличается от нашего? И где именно произошло расщепление? Если с семидесятых годов прошлого века, то почему так далеко от нашего времени? Почему вообще настолько далекие миры соприкоснулись?
  А они да, очень далеки друг от друга. В мире Георгия Антоновича другой вектор, не такой, как у них. Выход в космос и его активное освоение. В отличии от их окукливания. Космос забыт, потому что есть проблемы поважнее. Резкое падение численности населения. Демографический переход.
  Невероятно интересно, сказал себе Артем. Для историка вроде меня непаханое поле: бери и выискивай причины, по которым развитие пошло по новому пути. И насколько люди Там отличаются от здешних - созидают и радуются своим творениям или поглощены бесконечным враньем и самообманом - о своих достижениях, миролюбии, своей вере и своей непревзойденной духовности.
  И повезло же мне, поморщился Артем, уродиться тут.
  - На Марсе яблок еще нет? - спросил он вслух.
  Георгий Антонович хохотнул.
  - Да ты шутник!
  - А жизнь нашли?
  Георгий пристально посмотрел на Артема. Наверное так, как я минут пять назад смотрел на него, подумал Артем. С подозрением на невменяемость и неадекватность.
  - Дело в том, Георгий Антонович... - начал Артем. Он решился, интуитивно почувствовав возможные последствия. Особого вреда не случится, если он расскажет о своем мире. - Что мы на Марс не летали. И, кажется, не полетим вообще. Потому что космические программы развитых стран свернуты лет двадцать назад. В космос запускают только необитаемые аппараты. Потому что на Земле глобальный кризис и мы вошли в демографический переход. А это значит, что на Земле началось падение численности населения и как следствие - промышленный застой. Проект 'Н-1' закрыли еще в семидесятых после пятого старта. Фермы обслуживания на стартовых площадках обрезали под другой носитель. Но и тот не летал.
  Георгий Антонович с удивлением разглядывал Артема.
  - А сам СССР прекратил существование в тысяча девятьсот девяносто седьмом году.
  Георгий Антонович молчал, не зная, что ответить.
  - Вот что вы скажете на это? - задал вопрос Артем, - Умный, образованный человек, верящий в мощь науки. Что соприкоснулись на какое-то время два мира с одинаковым, почти одинаковым прошлым и совершенно разными будущими. Вы способны поверить, что такое возможно?
  - Вера не относится к категориям науки, - рассудительно ответил Георгий Антонович, а потом спросил с осторожностью:
  - А почему он распался? И почему в девяносто седьмом?
  Артем пожал плечами.
  - Да кто ж его знает. А почему случился демографический переход? Комплекс причин. Видимо, следствие стабильности и успехов. Бесконечных успехов во всем. И маразматиков во власти.
  Георгий Антонович открыл было рот, но тут из-за угла донесся шум мотора, скользнули по земле рядом с ними и побежали дальше в степь лучи фар. Послышались голоса множества человек.
  - Ну надо же! - удивился Георгий Антонович. - Объявился!
  Он вскочил и двинулся на шум, а Артем остался стоять на месте.
  Метра через три, у угла здания Георгий Антонович спохватился и, обернувшись к Артему, подозвал к себе.
  Артем подошел.
  - Не нужно держаться за шаблоны. До сих пор помню эти слова Ильи Павловича, - сказал Георгий Антонович. - А я поначалу гадал, что за телефон у тебя такой. Шпионский, не иначе. И да, то, что ты рассказал, ломает всю современную физику. Значит, существуют параллельные миры, способные пересекаться при определенных условиях. Тут нужно думать и очень крепко.
  Он усмехнулся.
  - Буду думать. Хотя мне никто и не поверит.
  Он оглянулся на толпу с чемоданами, и добродушно сказал на одну из женщин: 'Вот и моя пантера'.
  После чего добавил:
  - Никогда нет времени, чтобы заняться тем, что тебе интересно, и это отвратительно. Нет, Артем, яблоней там нет и жизни тоже нет.
  Артем понимающе кивнул.
  Георгий Антонович протянул руку для пожатия.
  - Что же, было приятно познакомиться, Артем Александрович. Может, еще увидимся.
  - Мне тоже.
  И Георгий Антонович поспешил к своим, уже садившимся в автобус.
  Артем смотрел.
  Уставшие от ожидания люди погрузились быстро. Черноволосый водитель обошел автобус, захлопывая дверцы багажных отсеков. Оценивающе посмотрел на Артема, после чего, кряхтя, сел в автобус. В том погас свет. Белая большая машина медленно и тихо вырулила со стоянки. Помигав габаритными огнями, завернула на дорогу и, набрав скорость, сгинула в темноте.
  Вернулась ночь. Пустая и тихая, без звуков и движения. Словно ничего не произошло.
  Артем замер, прислушиваясь к ней. Но вокруг все замерло, словно исчерпало свой лимит движения и энергий. Вокруг простирался неподвижный, погруженный в темноту мир.
  Артем ждал. Нового соприкосновения миров. Людей, выходящих из ниоткуда.
  Если оно случилось раз, нет никаких причин считать, что оно не произойдет снова. И снова.
  Еще он думал о Георгии Антоновиче. Его появления вовсе не было случайностью, решил Артем. Тогда, что в нем такого? Или в его рассказе? Или в старой нечеткой фотографии? Не считать же, что Антонович выпал из другого мира только для того, чтобы рассказать о старой, всеми забытой рухляди, летевшей в космос. Или стране, которая не развалилась. Да черт с ней, с этой страной. Нельзя гордиться прошлым, только настоящим. Твоим собственным настоящим.
  Артем почувствовал, что его тянет в патетику. В долгие разговоры об абстрактных вещах, которым все равно, что о них думают. Люда знала в этом толк.
  Мне нужно возвращаться, подумал Артем, раз я припомнил Люду. Нужно рассказать ей обо всем. Да, а там будет видно, как поступить дальше.
  Он двинулся ко входу, вошел в освещенное здание аэропорта и дальше в зал прибытия. Люда сидела на прежнем месте, а вот соседнее с ней сиденье уже занимала Настя. Семья чиновника оставалась в первом ряду. Соседка по самолету, молодая и активная девушка переместилась к стене, она сидела прямо на полу и тыкала в смартфон. Не хватало двоих.
  Артем подошел к Люде, присел. Кивнул Насте.
  - И? - спросила Люда. - Вижу, хочешь что-то интересное рассказать?
  - Да, - ответил Артем. Понимание созрело в нем по дороге. - Нас тут девятеро. Аэропорт пустой. Вокруг - ни души. И я подумал, пока шел. А что, если ыы все попали в авиакатастрофу и погибли?
  
  Глава 4
  
  - Уффф, - сказал Майер и глубоко вздохнул - словно до того задерживал дыхание. Глубоко под водой, сжатый десятками метров глубины. А сейчас вынырнул, выскочил на светлую лазурную поверхность. Под ногами - чистый песок дна и нет никакой пугающей темной глубины, в которой исчезают цвета.
  Перед ним, касаясь его рукой, сидела голая Виолетта Лэнгли Акаги. От воды поднимался еле различимый пар, который, казалось, наполнял черты ее лица дополнительным смыслом. Смыслом текучей нежной, податливой, готовой на многое воды.
  Пол все так же переливался океанскими голубыми бликами, а в стенках ванны световые узоры продолжали свой нескончаемое успокаивающее плетение.
  Майер покачал головой.
  - Да? - спросила Виолетта. - Удалось? Только говори скорее, пока острота впечатления не улетучилась.
  - Получилось. Полностью! Я был Там. - Он взял ее за руки и она, готовая слушать, полная интереса, придвинулась к нему.
  - Ты перешел в сон? Или случился транс?
  - Нет-нет. Не сон. Я полностью осознавал себя без потери внимания. Сколько прошло времени после моих последних слов?
  - Секунд тридцать - до минуты. Ты погрузился в себя, словно отключился.
  - По моим ощущениям там пробежало несколько часов. И я уверен, что это не обычный транс. Скорее, полное погружение.
  - Ты понял, что с тобой произошло утром?
  - Погоди. - Он погладил ее руки - от кистей до тонких плеч. - Мне нужно прийти в себя. Прежде всего, это было ужасно. Нестерпимо неприятно, потому что я очутился в мире, очень ментально скованном. Исторически это, кажется, двадцать первый или двадцатый век, но точно не уверен. Их девятеро. У них что-то произошло, они вынуждены находиться вместе.
  - Ты психически был связан с девятерыми?
  - Нет, с одним. И это повергает меня в дрожь, потому что по всем ощущениям себя, собственной персоны я не должен иметь никакой связи с подобной личностью. Мы слишком разные. Хотя он и кажется очень близким мне.
  Мейер нахмурился.
  - Поначалу я решил, что во мне проступили отголоски генетических воспоминаний. Но чуть позже понял, ощутил, осознал, что это не родовая память. Не могу объяснить, как и почему, но пришло понимание, что я просто случайно подключился к чему-то. Общему сознанию? Нет, это неточное описание. Телепатическому каналу? Но при телепатических контактах, я знаю, не бывает полных погружений. А меня словно бы затянуло туда. Я наблюдал их удивительным многомерным восприятием. Всех сразу. И отдельно одного - с кем связан. Словно смотрел в несколько экранов. Очень необычный опыт.
  Он пустил свои руки в обратный путь - от ее плечей к кистям.
  - Виолетта, я благодарен тебе, - сказал Мейер. - Хотя вопросов прибавилось. Утром был один. И на него ответ достался легко, пусть и странным способом. Но взамен выскочили еще с десяток.
  Виолетта задумалась. Опустила голову, пошевелила коленями, а потом вновь посмотрела на Майера.
  - У меня есть друг. Правда, он достаточно странный - вводит в тело болезни.
  - Болезни? В тело?? Зачем?
  - Некоторые хотят получить полноту чувств, испытывая боль внутри себя - от собственного тела. По их просьбе он вызывает долгие болезни.
  - Вот же извращенцы, - удивился Мейер.
  - Насколько я его знаю, он делал это без особого удовольствия, только, чтобы получить опыт. Возможно, давал волю своему изощренному любопытству. Возможно, пытался что-то подтвердить или опровергнуть.
  Виолетта на мгновение замолкла.
  - Ты точно не хочешь рассказать про эту связь между тобой и тем человеком? Скрывать в себе не лучший способ справиться. Ты боишься чего-то внутри себя?
  - Не сейчас. Я обязательно расскажу, но в другое время. Мне нужно понять некоторые вещи, которые уплывут, если я начну о них говорить. Это как включить верхний свет и сразу пропадут тени. А в тенях, их расположении присутствует смысл, который пока я не понимаю. Там на меня вывалилась информация - много информации, с разных сторон. Я думаю, в ней есть какие-то намеки, ключи. Но пока я не разберусь, что за намеки, то я буду молчать...
  Мейер задумался, а потом, после короткой паузы добавил.
  - Ты права, я невероятно переживаю, почему меня связало именно с этим человеком. Он неприятен, он вызывает отвращение. Но меня страшит иное - внутренне он похож на меня, очень похож. И я боюсь, что это темная часть меня, о которой я не знал. Но мы об этом поговорим потом, если захочешь.
  А для чего ты заговорила о своем друге?
  - Он богатейший источник ценной информации. Долгое время рылся в пограничных состояниях сознания. О коллективном бессознательном и генетической памяти знает намного лучше меня. А необычности вообще его любимый интерес. Поэтому ты должен все ему рассказать.
  Мейер не возражал.
  - Хорошо, - сказала Виолетта. Судя по выражению ее лица, она и не сомневалась в ответе. - Тогда собираемся. Или тебе понравилось находиться со мной в одной ванной?
  - О, - встрепенулся Мейер. - Поскольку у процедуры обнаружился явно выраженный терапевтичсекий эффект, то считаю, ее нужно повторить, и не раз. Ты, как профессионал, должна это одобрить.
  Виолетта лукаво посмотрела на Мейерв. Опустила взгляд на его живот. Потом ниже. Скользнула мягким оценивающим взглядом по его бедрам. Посмотрела на свои, сравнивая.
  Потом провела рукой по своему животу.
  - Это очень изящно, Мейер, - проговорила Виолетта. - Мало кто из моих знакомых способен так утонченно заставить меня ответить на свой же провокационный вопрос.
  - Просто сказать, да, мне хочется, было бы недостойным тебя.
  - Мейер, ты меня обольщаешь, - засмеялась Виолетта. - Больше ни слова, поднимаемся!
  
  Мейер выбрался из ванной и, испытывая удовольствие от шлепанья мокрыми ногами по шероховатому теплому полу, пошел к сушильной зоне.
  Да. Он был дома и чувствовал это всем телом. Дома. Где радость приходит просто так - от вещей, окружающих тебя, он сложных переливов света, от комфорта и уюта. И оттого, что ты чувствуешь себя, как обычно.
  - Ты молодец, - похвалил он Виолетту, вставая под сильные струи воздуха. - Я опасался, что ничего не получится - нужный настрой все не приходил. А потом ты внезапно сказала, хочу ли я тебя. Спрашивать, был ли этот вопрос намеренным, я, полагаю, не стоит?
  - Разумеется, не стоит, - беззаботно ответила девушка.
  - Твой вопрос меня отвлек. Я перестал ждать чуда и подумал о тебе. И понял, что тебя выбрал не я теперешний, а вот тот чужой опыт и чужая память. Но тогда получается, что ты как-то связана с ними?
  Виолетта выбралась из ванной, стряхнула ладонями с живота и остроконечных грудей воду, потянулась, упиваясь тем, насколько она хороша, и пошла в сушку к Мейеру.
  Там она легко и без церемоний подвинула Мейера, потерлась ягодицами о его бедра, задела рукой его лицо и задвинула в самый угол - чтоб не мешал.
  - Не уверена, что есть какая-то связь между мной и тем, что ты увидел, - сказала она. - Но мы это тоже выясним.
  
  Она еще нежилась в сушке, когда он стал одеваться.
  - Ты будешь завтракать у меня или хочешь в одиночестве, на стороне? - поторопилась спросить Виолетта.
  - Виолетта Лэнгли Акаги! - отчитал ее Мейер. - Невежливо считать, что после совместной ванны я оставлю тебя завтракать в одиночестве!
  
  Она присоединилась к нему в кухне. Забралась с коленями на стул, оперлась локтями об стол и подперла голову ладонями, так что их головы соприкоснулись, заглянула в кулинарный альбом, который он листал.
  На ней были надеты узкие серые непрозрачные шорты до колен и топик, открывающий грудь снизу.
  - Что выбрал?
  - Пока ничего.
  Мейер блаженствовал. Напряжение отпустило его, и он снова стал самим собой. В обществе красивой, приятной и умной девушки.
  - Я подумал, - добавил он, - если окажется, что ты завтракаешь круассаном и кофе, а я напротив тебя буду обжираться кровяной колбасой, поджаренным беконом и картофелем с яичницей, то получится не гармонично. Поэтому предлагаю кровяную колбасу и все остальное тебе, а я удовлетоворюсь кофе с выпечкой.
  - Советуешь бекон пожирнее? - дразняще произнесла она. - А яичницу какую - в тосте с маслом или традиционную?
  Она смотрела так, словно разговор шел вовсе не о еде. И интонации в ее голосе были иными. Игривыми. Намекающими. Многозначительными.
  - На твоем месте я брал бы обе.
  Она коснулась плечом его плеча и спросила.
  - Мы дразним друг друга?
  Он отстранился, посмотрел на нее с усмешкой, коснулся руками мягких волос у уха.
  Виолетта Лэнгли Акаги. Даже если тебя не выбрал бы тот, нежданный визитер, засевший в моем сознании, то выбрал бы я, подумал Мейер.
  И не пожалел.
  - Безусловно, - ответил он.
  - Причина этому ванна? Или твое погружение Туда? Или нечто другое?
  - Сложные вопросы требуют не менее сложных ответов, - усмехнулся Мейер. - Которых у меня нет.
  - Я пытаюсь разобраться, - доверительно сообщила Виолетта, - почему ты мне нравишься, Мейер. И не могу. Может, оттого, что мы понимаем друг друга с полуслова?
  - Не исключено. То, что ты видела меня голой, не учитывается?
  Виолетта засмеялась.
  - И это тоже. Не тело, конечно же, а то, как ты про это упомянул. Мне нравится, как ты отвечаешь. Как реагируешь.
  Она положила свою ладонь поверх ладони Мейера.
  - И это не желание переспать. Не только оно.
  - Да, - согласился Мейер. - Я того же мнения.
  - Забавно.
  Виолетта прошлась долгим взглядом по задумчивому лицу Мейера, по его взъерошенным вихрам, по рукам с заметными тренированными линиями мускулов и тонким пальцам. Словно желала запомнить, вобрать в себя как можно больше Мейере. А потом, когда Мейер вопросительно посмотрел на нее, встряхнулась:
  - Так что мы решили с завтраком?
  Мейер оживился.
  - Да! Кисуро приучил меня к сибаритству. Неощутимый завтрак с утра, легкий перекус днем и длинный насыщенный ужин. Он не так давно открыл для себя заново историю Древнего Мира и с его языка постоянно слетают всякие благоглупости, вроде фразы, на которую и я подсед: 'Вся империя завтракала, чем придется, легко перекусывала днем и заполняла вечер обильным ужином, заканчивающимся за полночь'. Не знаю, чем она его привлекла, поскольку он соня и засыпает рано. Возможно, скрытым обещанием какого-нибудь непотребства, нечто вроде пиров Гелиогабала. Судя по тому, как он трясся от восторга перед этой картиной, это именно так.
  Девушка показала на экран, и Мейер подтвердил выбор. Лепешки, финики, твердый сыр, молоко - чудесный выбор для этого утра. Почти как в Древнем Мире.
  - Меня она тоже взволновала, когда я увидела ее в первый раз, - продолжила Виолетта. - Тадем впечатляет, да.
  - Что до Кисуро, то большая часть его интереса вызвана проектом, в котором он занят. Как раз по мотивам римско-греческих мифов. И потому его тянет на подобное. У него в избранных - Тадем, Семирадский и Бугро. По вечерам он частенько листает их альбомы и мы пытаемся определить, чем именно они так завораживают. Тем, что их мир лучше реального или чем-то еще.
  - Я тоже пробовала это понять, - ответила Виолетта. - Сюжет - самое поверхностное объяснение. Возможно, влечет действие. Движение. Возможно, сам мир. Это ведь в человеческой природе - создавать новые миры.
  - Мы только вчера дискутировали на эту тему, - сообщил Мейер. - Спорили о предназначении. О том, что мы в каждой игре творим новые Вселенные. Пока что маленькие, короткие, ненастоящие. Но мы на дороге к тому, чтобы когда-нибудь создать полноценную.
  - Возможно, - согласилась Виолетта. - Это было бы впечатляюще. И да, ты назвал три имени - я их вспомнила. Всех объединяет чувственность. Утонченная и надмирная, а не земная плотская.
  Виолетта с интересом смотрела на Мейера.
  - Про Кисуро я уже поняла, что его влечет. А тебя тянет к такому?
  - Полагаю, мой ответ не обязателен, ты и так его знаешь, - с улыбкой ответил Мейер.
  Он наслаждался. Ему нравилось все: не отягощающий завтрак, обстановка, Виолетта, созвучная с ним. Слова, которые не нужно подыскивать. А основное, что тот чужой, необъяснимый и несовпадающий затих, съежился и почти не ощущался. Его можно было почти не брать в расчет. Мейер снова стал прежним. Человеком, находящимся в ладу с собой, не испытывающим страха или стыда. Живущий в гармонии. Вместе с любимым человеком, нестерпимо красивым и нежным, пусть и не в меру болтливым.
  - Меня влечет к скрытому, - добавил Мейер.
  - К тайне, - согласилась Виолетта. - Нас всех она привлекает. Там тоже была тайна?
  - Ты о том мир, куда я попал?
  - Не удивляйся. Я не оставляю попыток помочь тебе найти ключ к пережитому. И наполняю разговор подтекстом.
  - Ценю это, - Мейер положил свою руку на ее запястье и слегка пожал его. - Ты поступаешь правильно.
  Он задумался.
  - Ты предположила, что особенности моей психики могли каким-то образом спровоцировать подобное состояние? Тогда, послушай и оцени сама.
  И Мейер как можно детально, не думая о времени, рассказал ей о часах, проведенных Там. О людях, которых сковали обстоятельства, поместив в ограниченное пространство под трудно выговариваемым названием. Людях, стиснутых правилами. Людях, полных внутренних страхов, закрытых и недоверчивых. К самим себе, прежде всего. Они все стремились в место, которое считали свободой и комфортом, но на самом деле бежали от себя.
  Он слышал их разговоры, и с трудом улавливал смысл из-за чужого незнакомого контекста. Он видел, как они собрались небольшом зале с рядами неудобных синих пластиковых кресел. Встревоженные, выбитые из ритма, в котором жили прежде, подозрительные и озлобленные.
  Его незримое присутствие ощущал только один человек. И, похоже, он чувствовал себя так же, как Мейер утром, ибо теперь уже Мейер находился в качестве непрошенного гостя. Неудобный Мейер из чудного мира, с другими представлениями о свободе, морали и приличиях. Но Мейер был тактичен и осторожен, Мейер оставался собой и старался реагировать на происходящее как можно спокойнее, чтобы не докучать человеку, с которым его связало.
  
  Завтрак растянулся. Виолетта внимательно слушала, а Мейер перебирал подробности и пытался найти в соединении девяти совершенно непохожих людей что-то, что могло хоть как-то намекнуть или дать подсказку: так что же происходит?
  Но все казалось просто случайным набором совпадений, бессмысленным беспричинным соединением обстоятельств, личностей и событий.
  Ни он, ни Виолетта не пришли ни к чему и решили на время забыть о том, что видел Мейер.
  Они, наконец-то, докончили завтракать. И Виолетта, отвлекая его и себя, повела его по дому.
  Они вновь зашли в библиотеку, затем поднялись по винтовой лестнице в спальню со стрельчатым полупрозрачными многоцветным сводом. Почему именно спальню, Мейер и Виолетта спохватились лишь потом.
  Ну ты же не думаешь, сказала она, веселясь, что я, что мы...
  Мейер не думал. Хотя мог бы. Хотя обязан был.
  Виолетта смеялась и возражала.
  Большое окно с гладкими обводами открывало вид на запад. Далеко на горизонте, за рядами темных, искрящимися редкими огнями кварталов, между блоками небоскребов виднелась узкое посветление дальнего дня, уже вступившего в свои права.
  Мейер оценил и окно, и террасу за ним с медным массивным парапетом.
  - Ты тоже, как и мы, пьешь свежезаваренный чай в хрупких невесомых чашках, вместе с шоколадными шариками и любуешься ночными видами? - спросил он. - Думаю, ты сразу бы нашла с Кисуро общий язык.
  Затем они спустились в библиотеку, где Мейер пересматривал книги, пока Виолетта пыталась дозвониться до Годзо Отино Сёкаку.
  Годзо не отвечал и Виллетта безуспешно вызывала его еще и еще.
  - Я говорила, что он необычный, - пояснила она после очередного безуспешного вызова. - В числе его причуд входит полнейшее избегание мира - он отключает слежение за собой. Поэтому найти его, не зная, где он сейчас, очень трудно. Я пробую поиск по людям, с ним знакомым и по их маршрутам. Потом попробую поиск по небесному оку. Кстати, записи нашего с ним разговора тоже не будет.
  - Это очевидно, раз он отключил слежение. Постой, и медицинское, тоже?
  - Да.
  - Это действительно необычно. Он как-то объясняет это?
  Виолетта кивнула и отвернулась от коммуникатора.
  - Ему не откажешь в логике, пусть и эксцентричной. Вот, кажется, я нашла его! Он в Нараке. Поскольку я должна тебя представить, мы поедем вместе. А после ты решишь, нужна ли я тебе еще.
  Глава 5
  
  - Вот здесь открыто, - сказал Максим. - Осторожнее, не зацепитесь.
  - Уж постараюсь, - пропыхтел Всеволод Сергеевич и, конечно же, зацепился рубашкой.
  - Порвалось?
  - Как будто нет.
  Они попали в длинный неярко освещенный коридор, видимо, служебный, для технического персонала, без указателей и табличек.
  - Тихо-то как, - сказал Максим. - И что вы про это думаете?
  - Про тишину или про то, что случилось в самолете?
  - Про второе. Тихо, потому что это небольшой аэропорт. Рейсов - один-два в день, на ночь закрывают. И сейчас охрана по привычке сидит где-нибудь у себя и дрыхнет. Тишине я не удивлен. А вот то, что мы увидели в самолете, никак не могу забыть. Странно, когда нескольким людям кажется одно и то же.
  - Совсем не странно, - возразил Всеволод Сергеевич. - Массовый психоз очень распространен и имеет разнообразные формы.
  - Это был психоз?? - поинтересовался Максим.
  - Не исключено. Ураган, сильные электромагнитные поля. У большинства - стресс от полета. Так и начинаются видения, когда один начинает якобы что-то видеть, а другие подхватывают. Однако, для массовой истерии мы недостаточно возбуждены. Но я склонен согласиться, что у нас могло случится нечто вроде общей галлюцинации.
  - Вот так прозаично? Без всякой мистики?
  Всеволод Сергеевич усмехнулся и промолчал.
  Они дошли до конца коридора и открыли следующую дверь.
  Перед ними находился пустой зал с креслами, черными выключенными мониторами на стене и сканером для проверки багажа. За сканером начинался коридор. В противоположном конце зала через панорамное, на всю стену окно виднелось взлетное поле. Дверь, ведущая туда, была распахнута.
   - Обычно они закрыты, - недоуменно заметил Максим.
  Он подошел к сканеру, заглянул в коридор, увидел новый зал и довольно махнул своему спутнику.
  В третьем зале стояли кресла, как и в предыдущем, но кроме них - столбики с ограничительными лентами. А еще у стены занимал место вожделенный автомат со всякой всячиной. Синего цвета. С ярко освещенным лотком.
  - Слатеосподи, - пробормотал Всеволод Сергеевич, спешно направляясь к нему.
  Максим неторопливо шел следом. Потом расположился неподалеку, наблюдая, как его попутчик управляется с механизмом.
  - Всегда удивляло, - заметил он в спину Всеволод Сергеевичу, - почему одни лотки всегда полные, а другие - пустые. Вот номер тридцать один - осталась только одна бутылка, а в соседних полно - почему так происходит?
  Всеволод Сергеевич ловко подхватил выпавшую из нутра автомата пластиковую емкость, немедля ее вскрыл и жадно, в три глотка опорожнил.
  После чего начал процесс покупки заново.
  - Это сатанисты, - сообщил он, возясь с монетоприемником. - Тридцать один. Обратное тринадцать. Они справляют тут свои ритуалы.
  Максим удивленно посмотрел на спину собеседника, но та ничего не выражала.
  - Шучу я, шучу, - отозвался Всеволод Сергеевич.
  - Может, в самом деле, в этом есть смысл, - сказал Максим. - Если набрать код в определенной последовательности, то автомат...
  Он задумался.
  - Выдаст все сразу? - засмеялся повеселевший Всеволод Сергеевич. - Или вызовет джинна в желтой жилетке службы безопасности? Будет тебе Максим, будет.
  Он подхватил вторую бутылку и осмотрелся.
  - Предлагаю чуток передохнуть.
  Всеволод Сергеевич расположился на ближайшем кресле, а Максим, не чувствующий усталости, пошел бродить по залу.
  - Тихо как, - заметил Всеволод Сергеевич.
  - Пару раз приходилось провести ночь в небольших аэропортах, - отозвался Максим с конца зала, - но рядом всегда были люди. Пассажиры, охрана, потом уборщики на своих машинах. Всегда какое-то движение. Странное, но движение.
  - Почему странное, Максим?
  - Почему? Да вот, к примеру, один случай. Небольшой немецкий аэропорт. Начало второго ночи. Бар давно закрыт, огорожен полосатой лентой, а в нем пьет кофе барменша с какой-то теткой. Что-то такое перетирают. Как это? Барменша домой не спешит? А эта, вторая, кто она? Что за кофе может быть через полтора часа после закрытия кафетерия? Только не говорите, что это сатанисты.
  - Раз просишь - не скажу, - ответил Всеволод Сергеевич.
  - И кофемашина у них холодная стояла. Готов спорить, что кофе никакого не было. Просто подносили пустые белые чашки к губам и зыркали по сторонам.
  Всеволод Сергеевич промолчал.
  - Вообще, аэропорты - как другие миры. И время в них течет по-особому. Обошел все терминалы, все туалеты, обстановку всю изучил, даже расстояние между лампами освещения измерил, прочитал все подряд правила безопасности и рекламу, заучил ассортимент всех автоматов со снеками, даже по площадке возле аэропорта пробежался - а всего лишь двенадцать минут прошло. А в другой раз только подойдешь к справочной - и часа как ни бывало. Причем твое ощущение времени каким было, таким и оставалось. Значит, что со временем происходит.
  - Забавно, - сказал Всеволод Сергеевич. - Интересный взгляд на мир. А необычных видений у тебя не бывало? Или, как любят говорить, в астрал не выходил?
  Максим задумался, словно вспоминал что-то.
  - До астрала дело не доходило. Вот видел много чего, это да. И готов отстаивать, что психоза не случалось ни разу. Помутнений, тоже. Реальность от сна могу отличить. Поэтому, наверное, и взгляд такой. Не особо доверяю тому, что кажется обыкновенным и заурядным. А вы, скорее всего, ни с чем подобным не сталкивались...
  Всеволод Сергеевич смотрел проницательно. Желания возражать не выказывал. Разве что после последних слов Максима, сказал односложно и исчерпывающе.
  - Сталкивался.
  Затем оглянулся, словно искал что-то.
  - Ээх, - сокрушенно проговорил он. - Чемодан далековато. У меня там набор для ностальгии. Баклажечка, совсем немного, на раз. Небольшой кусочек сала. Ну как сало - сплошное мясо, только две белые полосочки. Копченое, у вас в России такое не умеют. И не спорь со мной. И пара маринованных нежинских огурчиков в баночке. Сплошной хруст. Как только у меня начинается ностальгия за границей, а она начинается сразу же после прилета, то я этот набор пускаю в ход. Не один, конечно. А с приятным собеседником. Вроде тебя.
  - Однако, - только и произнес Максим. - Умеете поразить. Повезло мне. Хотя, скажу откровенно, мне всегда везет. Есть такое странное необычное везение. Получается все, что задумываю, ну, почти все. Из передряг легко выскакиваю. Вот нежно любит меня судьба, хотя повода не давал.
  - Будем, считать, - добродушно сказал Всеволод Сергеевич, - что мы мой чемодан раскрыли, перцовочку откупорили и огурчики с сальцом рядом разложили. И даже первую рюмочку опорожнили. За знакомство. А теперь, Максим, по поводу моих слов. Интересная у нас беседа получается. С подтекстом, который выходит далеко за то, что случилось в самолете. Случайность? Пожалуй, нет. Дело в том, что я всю свою жизнь пытаюсь понять мир. Точнее, увидеть все его стороны и проявления, чтобы разобраться, каков он на самом деле. А для этого нужен скептицизм. И даже недоверие. Поэтому я и сказал про психоз. И еще буду говорить, пока точно не удостоверимся, что было именно то самое, Невозможное. Чудо, иными словами.
  Имею на это полное право.
  Священник веско приподнял брови.
  - Я расскажу, но позже. Будешь одним из везунчиков, которые эту историю знают. Все, как твоя судьба любит. Да, потому что это видение в самолете тоже не просто так случилось. Но прежде я хотел бы тебя выслушать, чтобы оценить. Чем ты можешь меня поразить, что такого у тебя в жизни случилось необычного?
  Всеволод Сергеевич откупорил вторую бутылочку с водой и отхлебнул от нее чуть ли не половину.
  - Только со мной? - переспросил Максим, садясь рядом с Всеволодом Сергеевичем.
  - Только то, за что ты можешь ручаться сам. Байки не нужно пересказывать.
  Максим воодушевленно кивнул.
  - Никаких баек, конечно. Я такое во внимание не принимаю. Показалось - не показалось, может - не может. Только достоверное. Тогда я расскажу о двух случаях, никакой лирики, только суть.
  - Одобряю, - поощрил его Всеволод Сергеевич. - Мы здесь не для того, чтобы потрындеть.
  - Мама - деревенская, выросла в глухом медвежьем углу, кругом леса и болота. Места, конечно, знатные, грибов и ягод немеряно... простите, виноват, грибы и ягоды вычеркиваем.
  Дело случилось зимой. Маму как старшую оставили на хозяйстве, следить за печью и младшими, а бабушку куда-то понесло ночью по делам. К сожалению, не помню, что мама говорила, то ли это почта была, то ли бабушка что-то сторожила, или даже везла какой-то груз.
  И вот ночью маму будит стук в сенях. Открывается дверь, входит бабушка и начинает раздеваться. Мама спрашивает, мол, чего вернулась. Та отвечает, отпустили, не нужно уже никуда ехать. Ну, отпустили, так отпустили, думает мама. Будет кому печь теплой держать. И спокойно засыпает.
  А утром просыпается от стука в сенях - кто-то там вещами шарудит. Входит бабушка, видит, печь нетопленая и давай ругаться, ах ты ж Верка, ах ты ж негодная, почему за печью не следишь? Мама чуть ли не в слезы - так ты же в доме была!
  Бабушка - в удивление. Какая ночь, я вот только что вернулась! Слово за слово - оказалась, мамина мама целую ночь исправно везла то, что ей поручили. А моя мама видела явственно, как бабушка ночью пришла, разделась и стала у печи возиться.
  Священник молчал, слегка нахмурив брови.
  - Психоз? - с усмешкой спросил Максим. - Я вот маме верю.
  - Я тоже. А второй случай какой?
  - Раз на Севере попал в буран. На вездеходе. Соляры было много, поэтому, сидели, грелись. Компас не работает, ни один спутник не ловит, компас крутится. Поначалу еще рыпались, пробовали ехать, но потом плюнули и встали от греха подальше. Через какое-то время буря стихает. И оказывается, мы стоим почти на краю утеса. А внизу - долина с зеленью. Речушка какая-то, деревья и... мамонты. Настоящие. А потом снова снег повалил, заволокло туманом. А когда буря кончилась, вокруг - сплошной лед. Ни долины, ни обрыва. Плотный твердый лед.
  Максим замолчал и вопросительно посмотрел на священника.
  Всеволод Сергеевич, сохраняя задумчивый вид, встал, подошел к автомату и купил третью бутылочку. Допил вторую, аккуратно и точно метнул ее в контейнер для мусора. Посмотрел на часы. Затем оглядел пустой ночной зал.
  - Такие истории называют байками, - проговорил он со значением. - Или быличками. Подразумевая, что правды в них мало. Ну мало ли что привиделось очевидцу. Очевидец еще берется в кавычки. Нет, не перебивай. А ведь они разрушают представления о мире, каким мы его знаем. Потому что невозможны. Со всех точек зрения.
  Мне ведь тоже никто не верил.
  Всеволод Сергеевич нахмурился.
  - И вторую половину жизни я провел, пытаясь разобраться, что все это значит. Почему вторую, потому что в молодости такие вещи не кажутся важными, принципиально важными. Сменил профессию. Из военного летчика стал священником. Но как ничего не знал, так и не знаю до сих пор. Религия тоже не дала ответа. Как оказалось, религия вообще не дает никаких ответов.
  И теперь меня снова поставило перед неизвестным.
  Случайно ли все это?
  Всеволод Сергеевич посмотрел на часы, потом на Максима.
  - В общем, теперь моя очередь.
  В четырнадцать лет меня эдаким прощальным аккордом детства родители на время ремонта отправили в летний лагерь. Ну как отправили - сбагрили почти на месяц, чтобы не мешался под ногами.
  А в четырнадцать лет, чтоб ты знал, в лагере - самое то, поэтому я особо и не сопротивлялся. Ты ведь уже не какая-нибудь мелюзга из младших отрядов, а солидный старослужащий "дед", первый отряд, вожатые-парни к тебе почти как равному относятся. А вожатые-девушки, которым лет по восемнадцать-двадцать, уже как бы и не вожатые, ну ты понял, начинаешь совсем на другое внимание обращать.
   В таком возрасте и знакомства быстро заводятся. Среди вожатых, тоже. Девушек, я имею ввиду.
  И была там одна - я как ее увидел, так внутри сразу турбина завелась. Как самолет - к взлету готов!
  Поначалу подумал, что она - из управления: на линейках ее не бывало. Самый первый раз я ее увидал вечером, перед отбоем. Возле административного здания. Второй - тоже вечером. Черная юбка, белая полупрозрачная рубашка, под которой виден белый лифчик. Ростом чуть выше меня тогдашнего, а я в то время уже подался расти.
  Она каждый раз улыбалась, широко и приглашающе.
  И вот почти вся смена у меня прошла в воздыханиях по этой девушке. Мы встречались случайно - на дорожке, за корпусом, у столовой. Поначалу просто улыбались, потом перешли к приветам, а потом я назначил ей свидание.
  Она смеялась, трясла головой и оглядывалась - словно боялась, что ее застукают со мной. Ну, я так тогда думал - на вид ей было под двадцать, а мне сколько - четырнадцать. Понятно, любая бы боялась, что увидят, а потом начнут думать невесть что.
  Но я не отступал. Правда, под конец смены махнул рукой на ее недомолвки и заигрывания и переключился на сверстниц.
  Батя с ремонтом не спешил, так что меня забирали последним. Все разъехались, и вожатые тоже - был самый конец августа, и они спешили успеть в свои институты. Ну и произошла, как обычно бывает, накладка. Меня должна была сдать на руки родителям в целости и сохранности какая-то Света, но Света приезжала только завтра. Мне прочитали лекцию об ответственности, о том, что я уже старший, десять раз переспросили, что я могу делать, а чего нельзя, прожужжали все уши про сторожа на воротах и оставили одного в пустом корпусе - всего лишь до утра, а утром с зарей примчится Света.
  Да мне все равно было, ну проведу ночь один, что тут такого, не маленький.
  Вечером возле корпуса я встретил ту самую девушку. Черная юбка, белая рубашка. Ну и подумал, что это - Света.
  А ее звали Настей. Напутали, как всегда, подумал я.
  Мы поболтали, потом я пригласил ее в корпус, потому что посвежело. Я что-то говорил, нес какую-то ахинею, она смеялась, касалась моих рук - и меня словно током било от этих прикосновений. Я, как сам понимаешь, поплыл.
  А потом все и случилось. Мы, прости за подробности, не спали до четырех утра, у меня это было в первый раз.
  Только под утром я провалился в сон от усталости и бессилия.
  Проснулся от резкого стука в окно. Стучала какая-то девица, причем настойчиво так стучала. Я впустил ее, и оказалось, что ее зовут Света, и она приехала, чтобы сдать меня родителям под роспись.
  Я спросонья ничего не понял. Какая Света?! А Настя где?
  Теперь девушка ничего не поняла. Что за Настя, спросила она.
  Я рассказал. Про юбку, рубашку, волосы и улыбку.
  Света поменялась в лице. Попросила описать Анастасию еще раз.
  Ну, я снова все то же самое. У Светы ее и так круглые глаза стали как блюдца. Она повела меня в корпус вожатых, в их общую комнату, там порылась, нашла несколько фотографий и протянула мне.
  Вот же Настя, обрадовался я. Вот стоит слева.
  Она была с тобой, спросила Света не своим голосом.
  Ну да, сказал я.
  Света осела на студ.
  Ты знаешь, что она... что ее нет, спросила она нетвердым голосом.
  Как нет, удивился я. А где она?
  В прошлом году... на спор, кто быстрее... глупо, нелепая смерть... когда ее вытащили, то не смогли откачать...
  
  Глава 6
  
  Всеволод Сергеевич помолчал немного, а потом энергично встал.
  - Погодите! - взмолился Максим. - Как это?! Она утонула, а вы с ней...
  - Вот так это, - строго сказал Всеволод Сергеевич.
  - Я потрясен! И как вы... она... - Максим не находил слов, - эту Настю вы больше не видели?
  - Нет, - покачал головой священник. - Так получилось, что в тот лагерь я больше не попал. А потом вырос. И все.
  - Но ваша жизнь после этого случая как-то изменилась?
  - Изменилась,- усмехнулся Всеволод Сергеевич. - Окончил школу. Поступил в летное. Если ты имеешь ввиду сверхъестественное, то ничего такого больше не случалось. И никаких особых качеств у меня не появилось.
  - То есть, один только случай - и все? - задумчиво спросил Максим. - Без последствий, смысла, каких-то намеков? Как же так?
  - А вот так. Пролетел метеорит, ты его увидел - сильно твоя жизнь изменилась?
  - Мда... Но получается тогда, что...
  Максим замолчал.
  - Многое что получается, и много чего не получается, - ответил Всеволод Сергеевич, стараясь, чтобы его слова, тон не выглядели назидательными.
  Максим кивнул.
  = И вы пошли в священники, чтобы узнать...
  - Мне вот думается, - откровенно признался Всеволод Сергеевич, - что я неправильно выбрал профессию. Нужно было идти в науку. По крайней мере, та честно признает, вот тут мы знаем, тут хорошо знаем, а вот о том не имеем ни малейшего понятия.
  Всеволод Сергеевич посмотрел на часы.
  - Послушай, Максим, сколько на твоих? Мои вроде как отстают.
  Максим машинально извлек смартфон, посмотрел на экран, показал собеседнику.
  - И на моих так же, - озадаченно произнес Всеволод Сергеевич. - Мне кажется, прошло часа два, а оказывается, чуть меньше получаса.
  Максим неопределенно мотнул головой. Он был ошеломлен. Оснований не верить Всеволоду Сергеевичу не было никаких. Но услышанное никак не укладывалось в его картине мира.
  - Ладно, - сказал Всеволод Сергеевич. - Пора, пожалуй, идти.
  Он оглядел пустой зал, автомат с водой, но третий раз воду решил не покупать. Если что, вернется сюда опять.
  - Откровенно говоря, - сказал Максим - Вы меня даже не удивили, а оглушили. Поначалу я представлял вас финансистом из солидного банка. Спокойный, добродушный финансист, у которого жизнь - размеренная линия. Как часы работы банка. Основа стабильности и порядка. Без всяких неожиданностей. И вдруг такая история. Которая все же, согласитесь, определила вашу жизнь.
  - Основа стабильности, порядка - эк тебя плющит, - добродушно произнес Всеволод Сергеевич.
  - Я словно после нокдауна, - признался Максим, - все вижу, все чувствую, мало что соображаю, но пытаюсь реагировать... Похоже, получается не очень, простите. Но вы в самом деле вызываете у меня чувство доверия. Или даже совместности, словно мы давно знакомы. Я ведь именно поэтому решил задать вам тот первый вопрос. Это у вас профессиональное, я так думаю.
  Всеволод Сергеевич внимательно посмотрел на Максима.
  - Не профессиональное. Я очень осторожный человек, людьми не манипулирую. Оцениваю издалека и мало кого подпускаю к себе близко. И вдруг тебя потянуло задать вопрос, который сразу задел меня за живое. Случайность ли это?
  Он огляделся по сторонам.
  - Тут что-то происходит. Я это чувствую. Нас девятеро, кажется, осталось? Ты раньше ни с кем из них не встречался? Вот и я тоже. Но меня не покидает стойкое ощущение, что я их когда-то уже видел. Давай-ка пройдемся.
  Они вышли в соседний зал, с открытой дверью, ведущей на взлетное поле.
  - Вот! - встрепенулся Максим, - я говорил о ней. Еще один плюс к сегодняшним странностям. Двери на летное поле всегда закрывают, чтобы туда не вышли посторонние.
  Он вопросительно и с сомнением посмотрел на попутчика.
  - А я вовсе не против, - поймал его взгляд Всеволод Сергеевич. - Только одно, но. Ты знаешь, что это незаконно?
  - Знаю, - согласился Максим. - Мы законопослушные и приличные люди. В отличии от быдла, которое устраивает потасовки на рейсах, ворует в отелях и бежит наперегонки к шведскому столу. Правила соблюдаем все без исключения. Когда они работают. Но если прежние законы сейчас не действуют?? Что, если сейчас в ходу совершенно другие правила? И если мы не пойдем сейчас на взлетную полосу, мы нарушим именно эти новые законы?
  - А ты точно с религиозными институтами никогда не был связан? - с усмешкой поинтересовался Всеволод Сергеевич. - У тебя дар к схоластике.
  - Да, люблю потрындеть, - ответил Максим. - Что есть, то есть. Ну что, Сергеич, двинем?
  Тот согласно кивнул, и они пошли к стеклянной двери.
  - Ко всему должен быть системный подход, - рассуждал по пути Всеволод Сергеевич. - Будем ему следовать. Мы сейчас на этапе сбора данных. Выводы делать рано, поэтому внимательно смотрим, наблюдаем и запоминаем.
  - Поддерживаю, - сообщил на ходу Максим.
  И добавил приязненно.
  - Мне нравится ваш подход. Когда все закончится, предлагаю основательно посидеть и поговорить. О жизни, о себе.
  - Ну да, - ответил Всеволод Сергеевич. - Я думаю, это послужит началом прекрасной дружбы.
  И благодушно хмыкнул.
  Максим первым подошел к дверям, прошел короткий стеклянный тамбур и выглянул наружу.
  Метрах в трестах от здания стоял самолет. Кабина и салон были ярко освещены, вплотную к открытой двери в носовой части подходил трап. И ни единого человека вокруг.
  Самолет, на котором они прилетели. Тот же тип, та же ливрея. А что до экипажа, то его и не должно быть там, между рейсами экипаж отдыхает. А приходит только за определенное время вылета.
  Всеволод Сергеевич не возражал.
  Но вот почему все оставалось открытым? Без наземного персонала вокру? Хоть какая-то охрана должна же демонстрировать свое присутствие?
  Они вспомнили восточный менталитет с его расслабленностью. И неторопливостью, которая граничит с необязательностью. Но и менталитет не объяснял демонстративное пренебрежение всеми авиационными нормами. Аэропорт словно покинули люди. Одномоментно и окончательно.
  - Я вот прямо чувствую, что происходит что-то не то, - сказал Максим, выходя наружу, в теплую темноту, подсвеченную прожекторами на крыше аэропорта.
  Всеволод Сергеевич вышел вслед за ним, внимательно огляделся по сторонам, посмотрел даже вверх. Прислушался.
  Ни один посторонний звук не разрывал тихое стрекотание и шелест южной ночи.
  - В другой ситуации, - сообщил Максим, - у меня и мыслей не возникло бы учудить что-нибудь подобное. Но сейчас меня подбивает мысль, что мы должны туда попасть. Не знаю, зачем, просто вот тянет подняться по трапу и зайти внутрь. Да, глупо. Но тянет. И да что мы скажем на случай, если охрана где-то неподалеку, и мы ей попадемся?
  - Охрана - самое последнее, из-за чего я переживал бы, - заметил Всеволод Сергеевич.
  Они переглянулись, обменялись кивками и решительно зашагали по бетонке к самолету.
  На улице оказалось холоднее, чем они думали. Возможно, правильную температуру помешал оценить теплый воздух, выходящий из зала ожидания.
  Потому что стало зябко. Совсем зябко.
  - Первый раз вот так шагаю по задворкам аэропорта, - признался Максим, ежась. - К тому же, глухой ночью. Да еще и за границей. Непривычно и необычно. Интересно, почему самолет поставили так далеко?
  - Потому что там большая стоянка, - сообщил Всеволод Сергеевич. - Раньше находились ангары для истребителей, но сейчас их нет, осталась только бетонное поле.
  - Как определили?
  - А напротив располагались капониры, которые потом срыли, - усмехнулся Всеволод Сергеевич. - Мне этот аэропорт очень хорошо знаком. Изучал в свое время по спутниковым снимкам. Он был одной из целей нашего авиаполка.
  - Однако, - только и сказал Максим, невольно убыстряя шаг, чтобы не озябнуть. - И каково ощущение? Наверное, никогда не рассчитывали, что придется сюда попасть?
  - Это верно. Ты чувствуешь, что стало холоднее или это только я замерз?
  - Вот! - согласился Максим. - Тот самый континентальный климат, когда несусветная жара днем и дубак по ночам.
  Но он не был уверен в своих словах.
  - Что-то совсем не по-летнему холодно. И что, Сергеевич, в случае чего вы собирались его бомбить?
  - Тут раньше помещалась полноценная военная база, без гражданских. А вообще, не знаю. Я не из тех дегенератов, которые бездумно выполняют приказы.
  - А как же родина? - засмеялся Максим.
  Из его рта шел заметный в неярком свете от прожекторов пар.
  - Родина? - спросил Всеволод Сергеевич. - А что такое родина? В тех местах, где я родился, считают, что родина - это не флаг в кабинете чиновника. И не портрет президента за его спиной. И уж тем более не та срань про величие и духовность, которую накидывают на уши специально прикормленные властью мерзавцы. Родина, это прижимистый сосед, который собрал черешню всю до остатка, а последнее ведро выставил за ворота - бери, сколько хочешь. Это соседский паренек, который, как оказалось, подался в судейские и покупает за год второй Лексус. Нелюдимый водитель маршрутки, который каждый раз молчит на твое, доброе утро. Девушка, которая открыла в соседнем доме магазин-пекарню и которая улыбается тебе, даже если ты ничего у нее и не купил. Знакомая, которая уехала в Италию и время от времени приезжает проведать своих, спокойная, демонстративно счастливая и уверенная в себе и своем будущем. Родина - это люди и вещи, которое тебя окружают. Хорошие и плохие. Правила и привычки, которые заполняют твою жизнь. Я не слишком пафосен?
  - Умеренно, - ответил Максим. - Понимаю вас.
  - А вообще, родина - это еще один способ призвать дураков не думать.
  Всеволод Сергеевич остановился.
  - Послушай, Максим, сколько по-твоему сейчас градусов?
  Аэропорт сиял огнями метрах в ста за их спинами, самолет находился метрах в двухстах.
  - Не могу поверить, но по ощущениям что-то около нуля. Точно не выше - мороз конкретный. Давайте-ка поднажмем!
  Они убыстрили шаг и метров через сто снова остановились. Всеволод Сергеевич запыхался и тяжело дышал, Максим пускал пар, который застывал инеем в холодном колючем морозном воздухе.
  Самолет находился перед ними метрах в ста. Ярко освещенный, с открытой дверью. В кабине пилотов, кажется, кто-то был - там шевелились тени.
  Вход в аэропорт теперь был от них метрах в трехстах.
  - Ну, я бы сказал, что теперь минус десять точно есть, - сказал Максим, припрыгивая и обхватив себя руками. - У меня нос и уши окоченели. Рванем?
  - Не-е, - с трудом сказал Всеволод Сергеевич, тоже начиная притоптывать. - Попробуй сам. Я на рекорды уже не способен - возраст.
  Максим кивнул и побежал.
  На половине пути к самолету он развернулся, и, не сбавляя темпа, помчал обратно, махая руками Всеволоду Сергеевичу, чтобы тот тоже возвращался.
  Догнав его, Максим перешел на шаг, тяжело дыша и растирая себе щеки и голые руки.
  - Чем ближе к нему, тем холоднее. Я зимой такого лютого холода не видел. Ну его на!
  Они поспешно вернулись к стеклянным дверям, из которых выходили и оглянулись на самолет. Тот все так же стоял на своем месте, чистый, светлый. С открытой передней дверью.
  - Уффф, - выдохнул Максим. - Хорошо. Тепло.
  Всеволод Сергеевич потирал холодные уши и нос.
  Они вернулись в здание аэропорта.
  - Что все это значит? - спросил Максим.
  - Это значит, что ты прав, - сказал Всеволод Сергеевич. - Действуют новые правила. Я чувствую себя так, как после разговора со Светой. Той вожатой, которая заявилась утром. Сумбур в голове, ничего не ясно: страшно мне или это такой задор. И немного трясет от возбуждения. От того, что перед тобой совершенно другой и чужой мир.
  Сколько градусов там, возле самолета, по твоему ощущению?
  - Не поверите, но градусов двадцать было точно. Я это без ошибок определяю, поскольку о морозах знаю не понаслышке. И вот еще что: я бежал и бежал быстро - но расстояние до самолета как-то медленно сокращалось. Совсем медленно. То есть, я бежал минуту или больше, а вышло метров двадцать, не больше. И чем дальше, тем становилось холоднее и холоднее. Можете такое представить?
  - Представить могу. Поверить - тоже. Но вот понять... Похоже, наша физика там не работает. Вот что, предлагаю пока вернуться к остальным.
  Всеволод Сергеевич задумался.
  - Девять человек... Возможно, мы все здесь неспроста. Нужно будет к ним присмотреться. Ты ничего странного в них не заметил?
  - Люди, как люди, - пожал плечами Максим. - Обычные. Чиновник с семьей. Причем, похоже, не рядовой чиновник. Не служака и не глупый. Ну мне так интуиция подсказала. А я обычно доверяю своему первому взгляду. Жена его наверняка имеет высшее, причем основательное такое высшее.
  - Та-ак, - улыбнулся Всеволод Сергеевич. - У тебя готовое досье на каждого?
  - Это автоматически происходит, - улыбнулся Максим. - Продолжать?
  - Еще бы.
  - Про их дочь могу сказать только одно - не избалована. Не 'золотая молодежь'.
  Затем семейная пара. Эти показались мне нормой. Теми, по кому всегда рассчитывают показатели и кого показывает реклама. Среднее арифметическое, геометрическое и все остальное тоже среднее. Вообще ничего выдающегося и бросающегося в глаза.
  Затем девушка. Скромница, но что-то в ней есть такое... То есть, она вполне может преподнести сюрприз, когда его меньше всего ждешь.
  И вторая, которая такая вся из себя. Похожа на инстаграмщицу - ну это те, которые выставляют себя напоказ в сети и...
  - Я знаю, - перебил его Всеволод Сергеевич. - Остались мы. Но мы, похоже, более-менее узнали друг друга и нашли общий язык.
  Максим поднял большой палец, показывая, что все именно так и он одобряет это заключение.
   Они еще раз посмотрели на подсвеченное пустое поле аэродрома и неторопливо направились в зал, к остальным.
  - Вернемся, а наших - никого, - со смешком предположил Максим.
  - Я уже ничему не удивлюсь, - ответил идущий чуть сзади Всеволод Сергеевич.
  - Послушайте, - спохватился Максим, - а мы, часом не дали дуба? Не нарезали коней?
  - Как это? - удивился его спутник.
  Они зашли в коридор, через который попали в эту часть аэропорта.
  - Вы ничего не знаете про нарезку коней? - притормозил Максим. - Про эффект Мандела?
  - Нет, - признался Всеволод Сергеевич. - Что это такое?
  - Кто такой Мандела, вам, наверное, известно?
  - Разумеется. Во времена СССР его знали все. Борец за право негров, замучили в тюрьме, не помню в каком году.
  - Вот, - торжествующе произнес Максим. - Вы точно в этом уверены?
  - До этой минуты был уверен точно.
  - Так полагает и определенная часть людей. Но на самом деле Мандела жив. Понимаете? В нашем мире другая история, не та, которую помните вы.
  - Жив? Точно? - удивился Всеволод Сергеевич.
  - Будет интернет, сами проверьте. Эту странность, когда многие помнят то, что не существовало, и назвали эффектом Манделы. Манделой, разумеется, все не ограничивается, есть несметное число других событий, о которых люди помнят, но в нашем мире они никогда не происходили.
  - Любопытно.
  - Кто-то предположил, что те, кто имеет вот такую как бы ложную память, попадают к нам из другого мира. В том мире они умирают - в аварии, от болезни или от старости. И переносятся в новый. Наш, к примеру. Переход происходит незаметно. То есть, человек жил себе, жил, потом, р-раз, попал в катастрофу. Там он все, готов, а для самого человека ничего не произошло, он даже не заметил, что случилось. Живет себе дальше, но уже в нашем мире. И помнит то, что в нашей вселенной, в нашей истории никогда не происходило. Вот этот процесс перехода назвали 'нарезкой коней'. Почему нарезкой, и в чем виноваты кони, непонятно. Но фраза запоминается.
  - К примеру, авиакатастрофа, - задумался Всеволод Сергеевич, останавливаясь. - В том мире выживших нет, а в этом - самолет благополучно садится без всяких происшествий, все в прекрасном здравии. Только попадают в странное место.
  - Вот как-то так.
  - Чересчур сложно, - возразил Всеволод Сергеевич. - Слишком много дополнительных если. Куда они переносятся, в своих двойников? Тогда, куда девается память двойников после переноса? Где люди, живущие сто, двести, триста лет? А они должны быть, раз легко перескакивают из тела в тело со своим прежним опытом. Придумавшие такую гипотезу не знают о бритве Оккама. Не ищи сложности, когда есть простой ответ.
  И Всеволод Сергеевич зашагал по коридору дальше.
  - Но согласитесь, происходит что-то совсем из ряда вон выходящее! - сказал ему в спину Максим. - Вот и приходят на ум разные гипотезы.
  - Соглашусь. И мы должны во всем разобраться.
  - Я только 'за'! - сказал Максим, убыстряя шаг, чтобы успеть за своим спутником.
  
  
  Глава 7
  
  Пустые улицы ночного города полны невыразимого очарования, которое заключается в их тонком соединении с темнотой. Этому не препятствуют ни яркие окна, ни разноцветные огни указателей, ни пунктиры линий освещения, ни даже молнии скоростных поездов, прошивающих многоуровневое тело города во всех направлениях.
  Движение, рожденное ими и подхваченное изображениями на больших информационных панелях, установленных повсюду, только подчеркивают очевидность темноты.
  Отодвинутая ими ночь приобретает густоту и, изгнанная в углы, переулки, под балконы и карнизы, вбирает в себя еще больше мрака. Лишенный искусственного, пронзительно сочного, нарочито цветного света, город потеряет все свое незнакомое очарование, превратившись в месиво серых пространств и форм. Свет же подчеркивает, усложняет ночь, привносит в нее недоступный для нее самой смысл.
  Обладая возможностью изгнать темноту полностью, продлив свет дня на любые часы, усилив его сложными источниками освещения, поддержав его силу разными способами, мы, тем не менее, позволяем ночи наполнить наши жилища и наше пространство, только обозначив присутствие света. В этом заключается особый смысл - мы размываем наш мир неопределенностью, мы позволяем темноте скрыть контуры и отдалить его от нас. Поскольку только в такой неясности, когда привычные предметы лишатся части своих черт, а пространство благодаря мраку приобретает разрывы и лакуны, наша душа получает исключительную возможность дополнять пустоты и наполнять темные паузы своим воображением.
  Принимая ночь, мы, прежде всего, принимаем возможность для нашего воображения дорисовывать наполовину исчезнувший мир. И этот дар ночи является основным ее смыслом.
  В темном пространстве мы получаем позволительность творить, не скованные диктатом света и ярко освещенного мира, в котором предметы занимают свои места, а фантазия сжата физическими законами и неподатливостью твердого вещества. Ночь размывает все эти ограничения, даря ощущение свободы. И именно она, эта свобода является источником того невыразимо тонкого ощущения полноты мира и его изысканности, которое наполняет нас, наблюдаем ли мы за яркой полной луной во время чаепития или за черными нечеткими линиями бамбука, которые подсвечены ее серебряным цветом. За переливами цветов на фразе, увенчивающей крышу дальнего небоскреба, или за ажурными арками надземки, вьющихся между островками высоток, над черепичными изогнутыми крышами и садиками. Или же за носками, лежащими на полу на границе света и тени и своей формой повторяющими иероглиф 'Путь'.
  Наша фантазия питается ночью, поскольку ночь стирает границы, уничтожает условия, растворяет неизбежность. Ночь - это открытая дверь в пространство вероятности и выполнимости и, принимая ее, позволяя ей обосноваться возле нас, мы одновременно переступаем этот порог.
  Именно ночь с ее богатством скрытых смыслов является необходимым компонентом чайной церемонии, которая заключается вовсе не в церемонии, и даже не в чае, а в чувствовании гармонии там, где нет чувствования. И возможно, гармонии, тоже. В следовании за сочетаниями явного и скрытого. В создании Содержания.
  Да, мы берем остро отточенный нож, лежавший не менее часа в воде со льдом и листочками сакуры, но толщина среза толстой, перехваченной хлопковой ворсистой бечевкой, вареной колбасы зависит только от нашего внутреннего содержания, от упоенности миром вокруг и близости ночи, которая движет нашей рукой.
  Отдавая ей дань, мы выбираем в меру толстый ломоть ржаного ноздреватого хлеба, чью податливую мягкость оттеняет сухость корочки с остатками просыпанной запеченной муки. Мы соединяем аромат трав, оттенков сена и лета с розовым однородным пластом вареной колбасы при помощи сливочного масла и тонких движений другого ножа.
  И даже сыр, который мы подбираем к колбасе, он тоже подчиняется смыслу, привнесенному темнотой и тенями. Не слишком твердый, но достаточный, чтобы не относить его к мягким сырам, насыщенного желтого оттенка, наполненный дырочками, он является тем самый светом, которым мы обрамляем ночь, подчеркивая ее сущность.
  Традиция, возникшая в давние времена, когда к простой гармонии вкуса добавляли сверху тонко нарезанный овал свежего хрустящего полупрозрачного, слабого зеленого цвета огурца не должна отвлекать нас от главного. Двух с половиной ложечек сахара, взятого из селадоновой, с простым орнаментом из глициний сахарницы. И тонкого лимонного круга, отрезанного исключительно из середины лимона, чтобы тонкая белая полоска, граничащая с желтой кожурой, была как можно меньше. Надо ли говорить, что тонкость лимонного кольца, нарезанного отточенным ножом из Норигавы, должна соперничать с толщиной крыла стрекозы, застывшей над распустившейся орхидеей.
  И это сочетание горячего проферментированного чая с лимоном и сложной композиции из хлеба, сыра и колбасы является квинтэссенцией нашего ощущения ночи и ее возможностей.
  - Ты прав, - сказала Виолетта, озорно поглядывая на Мейере. - Об очевидностях нужно время от времени говорить вслух, чтобы они не потеряли свою бесспорность. Даже о таких, как бутерброд с сыром и колбасой. А скажи, Мейер, ты ведь наговорил все это нарочно? И когда я предложила разговор, ты догадался, что я снова интересуюсь чем-то не просто так?
  - Конечно, - согласился Мейер.
  - Мне следовало бы об этом подумать, - Виолетта дружески взяла Мейера за руку. - Что ты совпадаешь со мной. Признаюсь, я себя переоценила. Я хотела поставить тебя перед какой-нибудь дилеммой. Смешать несочетаемое. Дать тебе два равноценных варианта, чтобы поставить тебя в тупик и посмотреть, как ты из него выберешься. Но я не знала, что у тебя настолько подвешен язык.
  Виолетта засмеялась, провела другой рукой по плечу Мейера и на миг прижалась к нему.
  - В детстве, - продолжила она, - мне нравилось разбивать застывшие на морозе лужи. Тонкий хрупкий матовый слой, покрытый белой изморозью.
  - Ногой, - уточнил Мейер. - С притопа. Пяткой. Ты страшный и беспринципный человек.
  - Вот-вот. Чтобы лед звонко хрустнул, раскрошился на белые кусочки, и от места удара побежала паутина трещин.
  - А ты уже присматриваешься к следующей луже, - добавил Мейер. - У каждого человека в детстве случалось такое, за что ему бывает стыдно целую жизнь.
  - Именно. А ты мог бы, Мейер, найти оправдание этому?
  Мейер задумчиво посмотрел на Виолетту.
  - Какой глубокий философский вопрос. Конечно, он с подтекстом. Возможно, и не одним.
  - Прости, - улыбнулась Виолетта. - не могла утерпеть. Мне хочется тебя изучить до основания, раз уж ты мне попался.
  - Мне следовало быть настороже, - заметил Мейер. - Даже не знаю, что ответить вот так сразу. Разумеется, защитный механизм рационализации подбирает оправдание тому, что нас не устраивает. И моя реакция на то, что я видел, это типичная попытка защититься. Нежелание признать за тем миром право на существование. Почему? Потому что я боюсь, что сам очень похож на них. Откуда это ощущение родства и близости?
  Но с другой стороны, кому из нас не захочется влезть туда, где никто не бывал, и неважно, какой степени ты мерзавец по мнению собственного подсознания. Каждый считает себя маленьким, незапятнанным, почти святым мальчиком или девочкой, рыдающей над потерявшей ледяную невинность лужей. Которую перед тем этот человечек сам же и разбил напрочь. И тут самое важное заключается не в том, делал ли это он с удовольствием, осознанием своей великой миссии или сожалении - о том, что луж мало. Самое важное - насколько человек готов признать, что он, да, негодяй и паршивец...
  - Все, все, - перебила его Виолетта, - Достаточно, иначе я соглашусь, а потом буду чувствовать себя виноватой. За все, включая лужи. В конце концов, это несущественно. Я хотела разговорить тебя по другой причине. Мне нужно было окончательно убедиться, что ты выдержишь напор Годзо. И да, я в тебя верила, Мейер, с самого начала.
  
  
  Они дошли до станции третьего уровня надземки как раз к тому времени, когда, распрямившись после крутого поворота, на станцию плавно влетал серебристый состав.
  Виолетта тоже любила сидеть у окна, поэтому Мейер сел против хода движения - напротив нее. Почти все время, пока поезд, разогнавшись, поглощал пространство Большого Эдо, они смотрели друг на друга, пряча улыбки. Мейер думал, что мог означать тот жест, когда она взяла его за руку. Нес ли он дополнительный смысл или же был всего лишь нюансом, подчеркивающим спонтанность и незначительность. Что вкладывала в него сама Виолетта и какая именно его реакция была бы уместнее всего. Разумеется, он мог бы спросить, но, как известно, слова не передают чувств и отношений, всего лишь обозначая их, оттого немногословие всегда предпочтительнее вербальности.
  Возможно, Виолетта тоже думала об этом. И точно так же сдерживала себя, не позволяя ему узнать, что именно думает она сама. Эта неопределенность была прекрасна, а то, что она происходила между ним и умной и красивой девушкой, добавляла невыразимое удовольствие...
  Поезд выскочил из зоны ночи, и яркий солнечный день ворвался в вагон. Окна мгновенно затемнились.
  Состав, набирая еще скорость, мчал над морем. Волны не были видны из-за высоты и скорости, а вдалеке все казалось спокойным и гладким.
  Перед материком вагон накренился - они сворачивали к югу, - и помчался над равнинами и холмами, залитым солнечным светом, параллельно береговой линии.
  - Чужое сознание больше не беспокоит тебя? - спросила Виолетта.
  - Почти нет. Оно как фон, тихий и неудобный. И теперь я могу отстраняться от него. Мне почти ничего не мешает.
  Виолетта понимающе кивнула.
  
  Поезд привез их на Западную Пересадочную станцию, на один из ее многочисленных перронов.
  Высоченный потолок из полупрозрачных квадратов, зелень поднимающихся к нему деревьев отдаляли солнечный свет, добавляли зеленые оттенки. Летали птицы, прохлада обвевала тело.
  Они вышли к многоуровневому центру станции, задержались в одном из магазинов, чтобы подобрать подходящую для сверхвлажного климата Нарака одежду, и затем направились к нужному сектору высотных экспрессов.
  Это был самый быстрый способ покрыть расстояние. Меньше часа, который они провели в удобных аэродинамических креслах, наблюдая за подъемом к темной синей пустоте с яркими звездами и такому же быстрому спуску - и они уже шли по площади перед вокзалом в Шакре.
  Мейер не вмешивался, полностью доверившись Виолетте. Та еще раз сверилась со своими указателями, вызвала глайдер, и они совершили короткий бросок над тропическим лесом к широкой площадке в ущелье. Дальше путь лежал через подвесные скрипучие дорожки и мостики, между исполинскими стволами, обвитыми лианами, к каскадам водопадов. Там, у одного из них, в окружении зелени стоял на уступе широкий открытый деревянный дом под несколькими покатыми коническими бамбуковыми крышами.
  
  
  Годзо Отино Сёкаку мог бы вставать с первыми лучами солнца, долго заваривать кофе, наслаждаясь совершенством неторопливого процесса, когда медная ложечка перемещает темный густой порошок из старинной толстой жестяной банки с завинчивающейся крышкой в потускневшую желтую кофеварку. Вдыхать горячий пар, еще не вобравший аромата напитка, терпеливо ждать, когда пузырьки начнут свое таинство, соединяя воду и перемолотые зерна в единое целое, слушать заливистые трели птиц, которые подлетали к самому окну. Если бы у его дома была длинная пыльная дорога, уходящая за горизонт, он, прищурившись от слепящего рассветного солнца, кидал бы на нее долгие взгляды, ничего не ожидая, но просто позволяя своему взгляду следовать за ее извивами - как ежедневная дань времени.
  Но ничего этого Годзо не делал. Он был не таков. Он спал до середины утра, потом неторопливо спускался в кухню, бодро почесывал спину на пороге дома и размышлял о том, что потерял, не имея долгой разъезженной дороги у дома и раннего кофейника с горячим кофе. Размышления приводили его к выводу, что ровным счетом ничего.
  Он прислушивался к гомону падающей воды от близких водопадов, вдыхал пряный, наполненный влагой воздух, следил за радужными переливами солнечных лучей и игрой радуг над утесами. И рассуждал о том, насколько все изменилось бы, если бы он принадлежал к какой-нибудь другой истории.
  Например, к той, в которой утром, после кофе он не спеша взбивал старым венчиком яйцо с молоком в гремящей медной миске. Обмакивал в получившуюся смесь ломти белого хлеба - его пару раз в неделю привозила девушка без имени на старой расхлябанной повозке, которую тащил такой же старый мул. Жарил тосты на большой круглой сковороде, подливая кукурузное масло. А после завтрака поднимался наверх, в комнату с обшарпанными глиняными стенами, где прикрывал ставни и, кряхтя, вытаскивал из-под скрипучей пружинной кровати тяжелый сундук красного дерева. Отпирал его ключом, всегда висевшим на шее, и долго, нежно любовался тяжелым блеском золотых пиратских дукатов.
  Почему дукатов и почему из сундука красного дерева - не имело значения. Ничего из этого в реальности не существовало - денег, стен, на которых проступала дранка, гренок, девушки и ее мула. Это была история, одна из многих, которым он иногда давал волю. И она была ничем не лучше и не хуже других.
  Например, той, где он жил в небольшом городке, в окружении полчищ народу: всех этих дядь и теть, крестных, полукрестных, сводных, двоюродных, надцатиюродных и, наконец, просто знакомых его родителей, зашедших поболтать - ты же помнишь дядю Рауля, он едва не увез твою коляску, зацепившись за нее бампером своего 'Сеата', а это тетя Октавия, ты должен ее помнить, она еще вечно ругалась, что ты кричишь по ночам, и грозилась подсыпать тебе что-нибудь в еду.
  Каждое Рождество или день святого Василиска или день Всех Святых дом пополнялся всеми этими братцами и сестрицами до шестьдесят шестого колена. Они вповалку спали на его кровати или задвинув его к самой стене, или затиснув. Они таскали его игрушки, а потом вместе с ним - чуросы и миндальное печенье с кухни. Совместно лазили к соседям, к той самой тетушке Октавии, постаревшей, но не потерявшей прежнего желания подсыпать что-нибудь в еду, и тому самому дяде Раулю, чтобы от души поерзать на пыльном диване его старенького 'Сеата'.
  Жарко дыша, они делились секретиками на полутемном чердаке и поочередно пробовали на вес тяжеленую шпагу с эфесом 'бильбо', наследство древнего дона по бабушкиной линии.
  Обратными родственными визитами его перекидывало на другую сторону Атлантики, в простор загородной гасиенды, с настоящими джунглями неподалеку. В общество кузин-задавак с их непривычным говором и дурацкими девчачьими играми в куклы. Но зато там была возможность бесконечно плавать - в ближайшем сеноте с пресной водой или же вечно теплом море нестерпимо красивого зеленовато-голубого колера.
  А потом, через несколько лет, в очередной прилет он смутится, застряв на входе в зал встречающих, потому что увидит их новым взглядом, своих кузин, повзрослевших, красивых, краснеющих от неловкости, узнавания и нового ощущения - страсти в проснувшемся для любви теле.
   И поцелуи, которыми они станут обменивались тайком в наступающем вечере, будут невинными как взгляд гигантского ленивца - вы видели, как ласково и доверчиво они смотрят? А попытки юношеского неискушенного флирта - просто данью чувственности, пришедшей с возрастом, подстегнутой близостью чужого тела и расстегнутой на лишнюю пуговицу рубашкой - если чуть-чуть привстать, можно увидеть их даже целиком, - а еще ароматами тропиков, действующими как наркотик, и бесконечным опьянением от близости запретного плода.
  Одна из них потом выйдет замуж за Эстебана Манзонис, третьего сына Сальвадора Манзониса, который приходился дальним родственником тете Адории, он еще плавал на круизном лайнере по островам и на третьей свадьбе тети Адории подарил той чучело нарвала. Чучело походило на знак, во всяком случае, именно в таком качестве его и приняли все гости, а тетя Адория сразу после того, как все разъехались, выбросила чучело в обрыв за домом, где оно стало предметом пристального изучения местными бездомными и темой для большого репортажа в городской газете.
   Вторая кузина - Ребекка, потом приедет к ним домой, чтобы через год поступить в университет, завести собственное дело и периодически наведываться в их дом с новым ухажером, про которого всякий раз будет говорить, что это просто друг, ничего стоящего, настоящая любовь она не такая. А наедине, во время ир де тапас, хождения из бара в бар, она будет вздыхать, что настоящей любви нет и полупьяно плакаться в его плечо.
  Каждый раз по приезду к кузинам его будут женить, как и остальных братьев, подыскивая то Урсулу, то Клаудию. Урсула - милая девушка, а родители очень приличные люди, ее отец не последний человек в Конфедерации собственников и, хоть не входит в совет, но к его мнению многие прислушиваются.
  А Клаудия сейчас работает стюардессой на "Интерджете", но, конечно же, это не работа для красивой девушки, ей нужно остепениться, рожать детей, тем более, это желание так и читается в ее глазах.
  Однажды он встретит Клаудию в коротком полете по делам в Веракруз, и будет долго ждать в аэропорту, когда она освободится.
  Клаудия начнет веселиться, услыхав все, что про неё наговорили, делать большие глаза и уверять, что ни о чем таком не помышляла. Рассказывать о планах перейти в "Аэромехико", где больше перспектив, и в глазах ее будет читаться веселье вперемешку с ясной, той самой мыслью, почему бы и нет, почему бы и не попробовать, сладкий мой...
  
  Гонзо специально не выбирал то, что приходило к нему в сознание, но не прерывал, когда оно появлялось, поскольку полагал, что истории, которые нас посещают, всегда имеют свой смысл и свою причину. Являются ли они частью времени, в котором ты оставляешь след, или рождены безвременьем, не имеет никакого значения. Мир соткан из историй и сюжетов, которые развиваются сами по себе, не нуждаясь в нашем присутствии.
  Впрочем, как утверждал Гонзо, существует только две истории. Не три, не четыре, а именно две. Первая - в которую ты погружаешься, и она подхватывает тебя и несет, и вторая - которую ты создаешь сам.
  
  - Как чудесно, - сказал Мейер, - поднимаясь по очередной висячей дороге, составленной из широких досок и подвешенной на скрученных лианах.
  - Я некоторое время жила в таком месте, - не оборачиваясь, сказала идущая впереди Виолетта. - Просыпаешься и засыпаешь под шум водопадов. Пьешь какао с молоком на широкой веранде, а на перила садятся разноцветные птицы с яркими длинными хвостами и следят за тобой и тарелкой с печеньем. Еще тут всегда свежо и не жарко. Вот и Годзо. Видишь его?
  Мейер увидел девушку в коротком белом топике и длинных, до щиколоток темных лосинах. Топик, плотно прилегая к телу, подчеркивая округлые груди. Но вот тонкие узкие лосины не скрывали мужской пол Годзо.
  - Познакомься, Годзо, - сказала Виолетта, - это Мейер.
  Они поздоровались.
  - Давненько тебя не видел, - сказал Годзо, приглашая их войти широким движением руки.
  - Это сожаление или констатация? - спросила Виолетта.
  - Это ожидание, - ответил Годзо. - Я только что позавтракал, поэтому предложить вам еды будет насилием надо мной в особо изощренной форме. Разве что бокал белого вина с сыром. Такое я как-нибудь переживу.
  Они расположились на веранде, под широкой бамбуковой крышей. Плетеные кресла-качалки располагали к неге и неторопливости.
  - Ладно, тащи свое вино, - сказала Виолетта.
  Когда Годзо ушел в кухню, она перегнулась через кресло в Мейеру.
  - Забыла сказать. Годзо расширяет сознание разными способами. Поэтому на какие-то вещи просто не обращай внимание.
  - Хорошо. Но что это ему дает?
  - Он испытывает удовольствие от того, что ходит по краю привычного мира. Да, мы все не прочь высунуть голову наружу, но в отличии от нас Годзо готов и пострадать.
  - Давно ты его знаешь?
  - Очень. Мы жили с ним какое-то время, но потом расстались: его эксперименты с болью показались мне чрезмерными. Возможно, я боялась, что он и меня попытается вовлечь в свои попытки нащупать иное. Или же бросит в один прекрасный день.
  - И потому ты бросила его первым.
  - В какой-то мере, - согласилась Виолетта. - Меня можно извинить за подобную слабость?
  - А он знает, что ты его бросила?
  Виолетта задумчиво посмотрела на собеседника.
  - Мейер, - сказала она. - Ты сделал мой день. Мы раньше были знакомы? В прошлой жизни, например?
  - Не думаю. Если бы были, то ты вряд ли бросила бы Годзо.
  - Об этом я не подумала.
  - Надеюсь, вы перемывали мне косточки? - спросил Годзо, возвращаясь с большим блюдом, на котором лежали фрукты рядом с нарезанным сыром нескольких сортов, и глиняным кувшином, оплетенным лозой.
  - Разумеется, - согласилась Виолетта.
  - И какому мнению пришли? Точнее, ты к какому пришел, Мейер, ее мнение я знаю досконально. Бокалы берите сами, они вот там.
  - Красивое место.
  - В таком месте хорошо думается, - согласился Годзо. - Не так давно я жил ближе к побережью, но потом решил перебраться повыше. Возможно, в следующий раз выберу место где-нибудь в отрогах Меру. Вы, кстати, должны были ее видеть, когда поднимались по лестницам - ее массив виден за водопадами.
  Конечно же, они видели величественный, непомерно высокий пик, пронзающий небеса и уходящий к пространству звезд. Темный в основании и белеющий снегами в своей верхней части.
  - В общем, давайте без предисловий, - сказал Годзо.
  - Нам нужна твоя помощь, Годзо,- начала Виолетта. - Расскажи, Мейер.
  - Сегодня утром, - начал тот, - я почувствовал, что во мне проявилась старая память и опыт. Настолько старые, что я поначалу решил, что это не мои.
  Он старательно, вспоминая подробности, восстановил всю последовательность - от утреннего нового знакомства с привычными предметами до начала погружения в чужой мир при помощи Виолетты.
  - Как будто кто-то другой был в твоем теле? - уточнил Годзо.
  - Именно.
  - Ничего нового. Обычная деменция прекокс, - удовлетворенно заключил Годзо.
  - Если бы, - сказал Мейер. - Я проверился.
  - Не она, - подтвердила Виолетта.
  Мейер продолжил рассказывать, а когда закончил, Годзо встал с кресла и стал прохаживаться по веранде.
  - Девять личностей? - спросил он, не оборачиваясь к ним. - Одна, с которой ты себя связал, а другие - как фон?
  - Да.
  - Только не говори, что это Новем дигит деменция, - вставила Виолетта. - Я думаю, это похоже на коллективное бессознательное.
  - Она каждый раз использует этот устаревший термин, сказал Годзо. - Сколько бы я ее не поправлял. Нет никакого коллективного бессознательного, есть инфополе.
  - Ты прав, конечно же, инфополе. Коллективным бессознательным его называли в старину, еще до века Великих Физических Открытий, но я имела ввиду, что возможно, структуры, которые могут образовываться в инфополе, повлияли на него особым образом.
  - Начиталась Сигурни Мюррей? Давным-давно доказано, что самоорганизующиеся структуры психического суперполя метастабильны и не могут создавать быстроизменчивые вариации под действием нашего сознания, все остальное - антинаучная чушь. То, что он видел, не похоже на архетипы, - Годзо хмыкнул. - Как их называли в старину.
  - Ну хорошо, - сказала Виолетта. - Но против Бориса Балкана и его 'Реинкарнационных паттернов инфополя' ты же не будешь возражать? А он прямо пишет, что ситуационные образы могут образовывать устойчивые, хоть и не долговременные связи.
  - Заметь, ситуационные в том значении, которое он предлагает, и только применительно к функциональным качествам психики. Я понимаю, куда ты клонишь. Не читала Мелани Страйдер? У нее есть двухтомник 'Структуры повседневности', и она в нем предположила, что инфополе способно генерировать коды при особых условиях возбуждения. Эти коды могут восприниматься психикой, как свои. Но, насколько я знаю, никто это не доказал. И вообще, то, что на Мейера сверзилось, не похоже ни на что. Точнее, сразу на две несовместимые вещи - словно в нем проступила его старая память и одновременно он получил инсайт одновременно от девяти персон.
  Да, и девятикратной деменцией это тоже быть не может.
  - Вот поэтому мы и приехали к тебе, - сказала Виолетта. - Никто лучше тебя так не скажет.
  Годзо прищурился.
  - Редко когда мог понять, она так льстит или издевается, - признался он Мейеру. - Послушайте, ребята, а не хотите просто получить удовольствие от боли? Я запрограммирую ваш организм на любую болезнь по выбору, вы ощутите весь спектр эмоций: от паники, холодного пота по спине, слабости до ужаса и нестерпимых страданий. И мы не будем копаться в глубинах наших эго.
  - То есть, все мои усилия узнать, что со мной приключилось, напрасны? - спросил Мейер.
  - Ты можешь стереть память, - сказал Годзо. - Гарантирую, все после этого вернется к нормали. Кстати, самый лучший вариант.
  Мейер отрицательно покачал головой.
  - Не хочу бросать Кисуро.
  - Вы можете стереть память вместе, оставив привязанность друг к другу.
  - Ему всего четырнадцать.
  - Он первого рождения?
  - Ну что ты. Я бы никогда не позволил себе жить с малогодкой первого рождения, чтобы не разбить его или ее психику в хлам, и они не начали считать, что в жизни самое главное - отношения между полами во всех их проявлениях.
  - Да, - согласился Годзо. - Общество высокой морали дает о себе знать.
  Годзо вернулся в свое кресло, комфортно расположился, осмотрел себя, огладил груди.
  - А почему бы нам не поговорить о веке Великих Физических Открытий, раз мы его упомянули. Или даже нет, давайте решим, у кого красивее груди - у меня или у нее. У нее они более вздернутые, а у меня чуть больше и округлее. Мда, давно я не держал их в своих руках.
  - Интересно, почему ты уводишь разговор, - сказала Виолетта. - Ты, вероятно, что-то знаешь и скрываешь, так?
  - Чисто по-дружески, - ответил Годзо. - Я удерживаю вас от необдуманных решений. Предположим, я соглашусь, мы начнем детально анализировать эту твою трансляцию. Но захотите ли вы пойти дальше? Чтобы узнать пять или шесть вариантов ответа, причем правильных.
  - Так бывает? - спросил Мейер.
  - У него - да, - сказала Виолетта.
  - И вы останетесь ни с чем, еще более взбудораженные, без малейшего понимания.
  - Кстати, Годзо, так и не перестал взвинчивать себя и разгонять свое сознание? - спросила Виолетта.
  - Мы все так или иначе взвинчиваем себя и разгоняем сознание, - ответил Гонзо. - Чем является этот разговор, как не разгоном сознания?
  - Попыткой экспертного анализа, - вставил Мейер.
  - Загоном сознания, он слишком деликатен, - сказала Виолетта.
  - Кстати, а как звали стюардессу? - спросил Годзо.
  - Это имеет значение? - удивился Мейер. - Не знаю.
  - Любая подробность имеет значение.
  - Спасибо, я знала, что ты не откажешься, - нежно сказала Виолетта.
  - А я отказался, - ответил Годзо. - Я отказался категорически и окончательно. Ты можешь потом отблагодарить меня за объяснение, почему я это сделал.
  - Не надейся.
  - В ней нет ни капли благодарности, - пожаловался Годзо Мейеру. - В самом деле, я бы советовал вам не влезать в это.
  - Я уже влез, - ответил Мейер.
  Годзо кивнул.
  - Тогда, я уверен, вы знакомы с работами Ронана.
  - Разумеется, - ответила Виолетта.
  - Конечно, - сказал Мейер. - Один из столпов современной науки вместе с Эллиотом Пейджем, Кристеном Кларком и Эмилией Стюарт. Ронан входил в группу Пейджа, когда та обнаружила эффект наведенной макродекогеренции в клетках. Сам Ронан открыл принципы строения нашей Вселенной - структуру Ронана-Пейджа, что привело к пересмотру физической картины мира и взрывному всплеску открытий во всех науках. Кристен Кларк открыл инфополе, что перевернуло науку о сознании. А Эмилия Стюарт создала новую математику, ее именем названо пространство состояний, которое описывает мультивероятности.
  - Точно, - согласился Годзо, - перед тем, как вплотную заняться инфополем, Ронан работал над физической теорией всего. И вы знаете, конечно же, про его с Кларком эксперименты? Возбуждение, экранировка инфополя?
  - Да, - кивнул Мейер. - Благодаря ему экранировка используется при стирании памяти.
  - Я не это имел ввиду, - отмахнулся Годзо. - А те эксперименты, которые они проводил, когда теория была создана. И результаты которых не публиковал в научных изданиях. Я нашел их краткое описание в уцелевших Журналах научных программ.
  - Не все эксперименты заканчиваются значимым результатом, - рассудительно отозвалась Виолетта. - Может, не следует искать сложностей, где есть простое объяснение?
  Годзо убежденно покачал головой, показывая, что не согласен. Принципиально не согласен.
  - Я знаю, о чем говорю. Десятки однотипных экспериментов, почти не отличающихся один от другого. Словно они пытались что-то найти. Целенаправленно. Вам известно, что Ронан под старость написал один труд?
  - Имеешь ввиду 'Пятьдесят оттенков невозможного'? - спросила Виолетта.
  - Точно.
  - Неоднозначная работа. Оставляет впечатление не завершенной или обрывочной. Больше философская, чем физическая.
  - Согласен, несколько выпадает из ряда его остальных трудов. И все потому, что в экспериментах с инфополем они с Кларком наткнулись на некие странные вещи. Я это знаю определенно, потому что...
  Годзо запнулся, задумавшись.
  - В общем, меня тоже интересует эта тема.
  - Эксперименты проводили многие, - сказала Виолетта, - но никто не писал о странностях.
  - Не писал, потому что не обнаруживали ничего сверх ожидаемого. Ты сама знаешь, сколько книг об этом исписано. Казалось бы, исследовано все: любые ритмы мозга, какая хочешь мысленная активность, состояние инфополя при этом. Включая измененные состояния сознания - куда же без них. Но все смотрели в зеркало с одной стороны и никто не пытался заглянуть туда, на обратную сторону.
  - А там что-то есть? - скептически вопросила Виолетта. - Кроме серой подложки?
  - У Босха есть картина 'Утешение мира', - Годзо наслаждался темой разговора и вниманием Виолетты и Мейера. Удовольствие от того, что он рассказывал, наполняло его и превращалось в добродушное благосклонное сияние, лучившееся в глазах. - Думаю, все ее знают. Три створки, на которых изображен как бы христианский рай, странный ад и не менее странный мир всеобщей раскрепощенности. Но обратная сторона тоже не пустая. На обратных створках рая и ада помещена серая тусклая Земля. Как ты говоришь, серая подложка. Когда картина свернута, зритель видит только эту подложку. Под которой - ну вы понимаете. Так вот, Ронан и Кларк нашли, что обратная сторона скрывает много чего. Инфополе начинает реагировать и взаимодействовать, словно оно... совсем не инфополе, а нечто иное.
  - Почему Ронан об этом не написал? - поинтересовалась Виолетта.
  Она сомневалась. Она слушала и не принимала слова Годзо в качестве окончательного вердикта.
  - Да потому что, милая моя, то, что они узнали: Ронан и Кларк, потрясло их до основания. Они решили все скрыть.
  Годзо торжествующе замолчал.
  - Это, я так поняла, все? - спросила Виолетта.
  - У них было что-то похожее на мою трансляцию? - спросил Мейер.
  - Это пауза для драматизма, - торжественно сообщил Годзо. - Чувствуете остроту момента? Нависшую тревогу, сконденсировавшееся в окружающем воздухе ожидание. Замерших в испуге птиц. Затихший ветер. И пупырышки на коже?
  - Пупырышки страшнее всего, - сказал Мейер. - Я все могу стерпеть: птиц, тревогу, ветер, но пупырышки... это выше меня.
  Годзо повел плечами.
  - Мейер, ты меня не разочаровал. Продолжу исключительно для тебя. Они открыли, что наш мир не существует в реальности. Мы - всего лишь сон.
  
  
  
  Глава 8
  
  Виолеттой манипулировали многие. То, что это именно манипуляция, ей рассказал отец. Это был длинный разговор наедине двух взрослых, уважающих друг друга людей. Ради разумного компромисса. Компромисс, правда, отчасти выглядел полной сдачей, но отец сумел ее убедить. В другое время и другом мире, говорил он, я первый бы стал одеваться, как ты любишь, красить волосы радугой и выглядеть точно так же, как те девушки с Токийских улиц. Но к сожалению, большому сожалению, наш мир подразумевает определенные правила.
  Отец говорил про силу воли, жизненные цели и умение прогнозировать будущее. Которое предполагало уступать в чем-то сегодня ради выгоды потом. Про независимость, которая вызывает зависть других. Ему можно было верить, она знала. В том числе и про манипуляцию.
  В конце концов она согласилась с ним, что сейчас ее манера одеваться и ее желания, такие невинные, выглядят недостатком воспитания и подростковыми капризами, а вот позицией независимой сильной натуры они станут только, когда ей исполнится восемнадцать. То есть, нужно потерпеть всего-ничего.
  И Виолетта согласилась.
  Да, она слишком выделялась. Слишком отличалась от окружающих. Манерами. Одеждой. Нежеланием быть такой, как все. И даже лучшая подруга, Диана Аруцумян это понимала. Хотя и была дура дурой. Всеми Диана средствами старалась доказать, что лучше Виолетты и это выглядело комично, потому что быть лучше заключалося не в нарядах, умении танцевать или дразнить мальчиков своим вторым с половиной размером. Хотя, вне всякого сомнения, они были просто прелесть. Главное заключался в понимании, в улавливании граней мира, которые не видны за обыденностью и которые невозможно передать словами - только взглядами, касаниями или созерцанием.
  Аруцумянша не просто не почувствовала, а даже не поняла бы, в чем удовольствие созерцать, скажем, ночные огни Токио. Любоваться черными силуэтами гор с террасы древнего дома с изогнутой черепичной крышей и балками под потолком. В чем вообще заключается прелесть такого любования. А она заключается в ощущении тончайшего дыхания мира. В поисках лис-оборотней, которые, возможно, в этот миг строят мерзкие ковы, сидя на потолочных балках. В поисках новых слов. Новых нот своей души. В нежности и созвучности с собеседником.
  Правда, где найти такого? Ну не считать же собеседниками тех, кто заглядывался на нее и писал дурацкие записки. И даже Рустам из выпускного класса на такого не тянет. Хотя начитан, много где ездил и вообще, казался многообещающим и интересным.
  Из ее окружения никто не оделся бы так, как молодежь в районе Харадзюку: демонстративно, стильно и - инопланетно. Чтобы заняться потом какой-нибудь глупостью. Ну, то есть тем, что считается глупостями среди респектабельных и успешных в этом мире особей. Кстати, нужно уточнить в интернете, напомнила себе Виолетта, что такое респектабельный. Отец постоянно говорит словами, которые непонятно откуда берутся. В школе, например, она подобных не слыхала ни разу.
  Да, заняться глупостью. Например, раздавать сладости случайным прохожим. Просто потому, что это доставляет людям радость. Соединяет и роднит.
  Да. Она бы кланялась и просила что-нибудь сказать в ответ. Например, трехстишие.
  Виолетта встрепенулась.
  Она думала не о том. Самое важное, что ей следовало определить вот прямо сейчас, сию же минуту: что именно она видела в самолете, когда провалилась в странный сон-не сон. Не было ли он проекцией - высший балл по 'Развитию личности и основам психологии' давал свои плоды, - ее собственной психики? То есть, не заигралась ли она со своими желаниями, своей рафинированностью и своими особыми отношениями с миром до такой стпени, что они начали ей мерешиться наяву??
  Удивительный фантастический город, погруженный в ночь, который она приняла сразу и без всяких но, с его многоуровневыми линиями скоростным поездов, небоскребами, и маленькими уютными домами с террасами и черепичными крышами. С узкими улочками, садиками, лестницами, переходами, пешеходными тоннелями, раскрашенный светом вывесок и указателей, размалеванный непривычно сочным цветом гибких бесконечных полос и линий освещения.
  В таком она хотела бы жить. Потому что он был стильным. Он был дружелюбен. И он был открыт для других.
  Но главное заключалось не в городе. Она увидела того, или даже тех, кто мог бы ее понять. Сидеть рядом на террасе, сложенной из покрытым темным лаком досок, любоваться луной и прислушиваться вместе с ней к тихому шепоту мира. Говорить умно и искренне. Чтобы слова совпадали с луной. И чтобы оставалась недосказанность. Потому что слова не могут передать все.
  Их было двое. Один старше ее, но, кажется, ненамного. Второй - младше, но она с удивлением поняла, что возраст не имеет никакого значения. Он был такой же как она, тонкий и умный. Может даже умнее ее. Еще он оказался трапом. Это щекотало ее чувство приличия. Именно щекотало, потому что быть трапом - нарушать нормы общества, это мерзко, неестественно, а еще - красиво и невероятно будоражуще. Их отношения взорвали ее. Они забавлялись друг другом, дразнили, игрались - нежно и бесстыдно.
  Еще была девушка, рыжая и красивая. Настолько рыжая и красивая, грациозная, языкастая, уверенная в себе, что Виолетта назвала ее рыжей бестией. Конечно, она тут же ее взревновала.
  Часы, которые она провела там, потрясли ее. Настолько, что началось то, что обычно случается раз в месяц.
  Все это ее беспокоило. Ей срочно, как учили, следовало бы поговорить с психологом.
  Некоторые ответы мог бы дать интернет, но она не успела им воспользоваться. Тот плотно завис, едва отъехал последний автобус. Вместе с ним пропала и мобильная связь. Ни один из операторов не откликался. Она перепробовала родительские телефоны, но мировая сеть отдалилась окончательно.
  Оставался единственный выход - поговорить с отцом. Конечно, она не будет рассказывать подробности, только некоторое, не сильно смущающее, нейтральное. И он поймет, он невероятно умный и проницательный. Поймет и подскажет, что с ней.
  Нужно только выбрать время, потому что сейчас ему, похоже, не до нее.
  
  
  Вячеслав Максимович пребывал в напряженной задумчивости. Дела складывались совсем нехорошо. Настолько, что он оказался в состоянии пассивного наблюдения, когда нет возможности влиять на события. И это было хуже всего.
  Но зато у него имелось едва ли не самое ценное - время. И его следовало использовать с умом. Прежде всего следовало вычленить главное. То, что случилось в самолете и потом при всей его невозможности, непривычности и тревоге, главным не являлось. МРТ, полное исследование, хороший психолог - из своих, будет потом. Возможно, ему нужно будет лечь на обследование. Такие видения появляются не просто так, а как предвестники чего-то более значительного и неприятного. Но после, после. Сейчас же очевидно, главным являлось то, что происходило дома.
  Но посторонние мысли и бурлящую возбужденную психику унять удалось не сразу. Отвлекало все - маленький непривычный аэропорт, чехарда с паспортами и визами. Ожидание автобуса.
  Пару раз его накрывало - с замиранием и холодным потом. Но он стойко держался, разе что раз подумал, что в его возрасте пора возить с собой не только абсорбенты и аспирин, но и что-то существеннее.
  Еще требовала внимание Ольга с этим нелепым гидом.
  Вячеслав Максимович смог сосредоточиться только когда основная часть пассажиров покинула аэропорт, а они остались предоставленными себе. В благословенной тишине почти пустого зала.
  Разумеется, зал ни в какое сравнение ни шел с его кабинетом в управлении - тут Вячеслав Максимович поморщился. В эту минуту ему следовало бы сидеть за своим столом, имея под рукой надежную связь и возможность разговаривать с нужными людьми. А связь пропала катастрофически неожиданно.
  Он не мог предвидеть ситуацию, когда окажется запертым в заштатном аэропорту без какого-либо контакта с большим миром. И тем не менее, Вячеслав Максимович чувствовал определенную вину, что не смог предусмотреть все. Что не позаботился о резервной линии коммуникация сразу же после звонка Игоря. Это была ошибка, которую не оправдывало ни смятенное состояние, ни сутолока перед паспортным контролем. Прокол. Малое упущение, одно из многих, которые, накапливаясь от случая к случаю, могут привести к краху.
  Хорошо еще, что он смог принять звонок в то короткое время после посадки, когда связь еще была. В шуме он не сразу узнал голос Игоря Анастасовича. Хорошо, что тот был краток - всего несколько предупреждающих слова. В Следственном Комитете под него начали копать.
  Канал был надежным, в преданности Игоря он не сомневался. Но вот сам факт, что он попал под подозрение, вызывал вопросы. И это следовало обдумать спокойно и неторопливо.
  Итак, существовало два варианта - он совершил прокол, засветился и кто-то в самом деле копает под него. Второй вариант - Игоря использовали втемную, чтобы донести до Вячеслава Максимовича некий сигнал. То есть, его используют в игре, смысла которой он пока не понимал.
  Вячеслав Максимович рассеянно посмотрел на дочь, которая прилипла к экрану смартфона. Виолетта выглядела встревоженной и растерянной. Возраст, подумал Вячеслав Максимович, в свои шестнадцать, я, наверное, смотрелся точно так же.
  Жена дремала над планшетом. У стены сидели две молодые женщины. Мужчины, все трое, куда-то подевались.
  Второй вариант, подумал Вячеслав Максимович, пока отложим. У меня нет никакой зацепки, никаких подозрений насчет целей и своего возможного участия в этой Игре. Следовательно, пока я должен заняться вариантом первым. Где-то я прокололся и нужно срочно определить, где.
  Он сел в кресло, откинулся, запрокинул голову назад и призакрыл глаза.
  Если меня ведут, то, скорее всего, по делам за последние пару месяцев, максимум полгода. Иначе под контроль взяли бы раньше. Что у меня было за последние полгода? Самое главное, конечно, налаживание канала в Швейцарию через Чехию. Это был его личный проект, со своими доверенными людьми, который он тщательно, втайне от всех, выстраивал последние полугода. Об этом канале не знал даже его шеф, Георгий Аруцумян. Кстати, Виолетта в одном классе с его дочерью.
  Канал вряд ли мог засветиться, это исключено.
  Аруцумян? Маловероятно. Ему нужен Вячеслав Максимович, слишком много завязано на меня. К тому же Аруцумян уверен, что я не веду отдельную игру за его спиной, его проверки я всегда проходил. И он знает, что нужен мне в такой же степени, в какой я ему.
  Тогда что?
  Это могли быть субсидии, которые распределяли приблизительно с полгода назад. Ничего необычного в тот раз не произошло - часть ушла двум фирмам, которые сильно постарались, чтобы их получить. Он в качестве посредника оставил себе оговоренный процент, остальное ушло наверх. Ну и оставшаяся большая часть была распределена по своим. Никто из товарищей по партии, участвующих в операции, недовольства не проявил. Это была рутинная рядовая акция.
  Может быть, конкурирующая структура? Скажем, МВД, которое давно присматривалось к этой сфере.
  МВД могло, но, как правило, там сидели мясники и дегенераты. Насилие, прямое давление, изощренный садизм - способных на умную тонкую работу было наперечет. И, прежде всего, начальник главка, Курдюмов.
  Да, Курдюмов вполне мог начать свою игру.
  Что еще?
  Вячеслав Максимович скользнул взглядом по висящим на стене постерам с информацией, задумчиво потеребил ухо.
  Конечно, недвижимость. Но в сделке по 'Комуналтранссервису' участвовал Рематудинов из аппарата представителя президента в регионе, то есть операция была санкционирована сверху. По этой сделке он был совершено спокоен.
  Еще было два мелких дела по подряду. Бизнесмены не то, чтобы знакомые, но тогда никаких проблем не возникло, он выставил стандартную комиссию. Аруцумян был в курсе.
  Может быть, сработало то, что он вывел деньги не через канал Аруцумяна, а через свой личный?
  Плюс еще эта вилла возле Валенсии. Черт дернул послушаться жену, ведь вполне хватало апартаментов в Сорренто, на берегу залива - оттуда около часа до Неаполя и меньше часа до Капри и Амальфитанского побережья с его чудесными видами.
  Да, с испанской виллой все было чисто, с легальными документами, да и платеж шел через его фирму, зарегистрированную в Чехии. Но если об этом каким-то образом стало известно в ФСБ, то они вполне могли заняться им. Этот вариант никак отвергать было нельзя.
  Еще оставался Игорь. Начать свою игру он вряд ли мог бы без связей и поддержки сверху, но вот что, если его перевербовали и он начал работать не на него, а на другую контору?
  Вячеслав Максимович машинально провел рукой по смартфону. Связь не желала восстанавливаться.
  Итак, пока что остановимся на трех вариантах. Курдюмов. Игорь, находящийся под подозрением. Пока не выяснится, что он ни в чем не замешан, его нельзя будет использовать. Ну и ФСБ, на которое ему срочно нужен выход. Причем так, чтобы об этом не узнал никто - ни его шеф, ни Игорь, ни Курдюмов.
  Он сейчас находился в темной комнате и каждый его шаг мог быть роковым, оканчиваясь столкновением со стеной, острым краем или падением.
  Предположим, у него появится свой человек в ФСБ, что это даст? Информацию. В наше время самое ценное, что есть в мире - информация. Но не факт, что он получит всю информацию. А неполная может послужить основанием для неправильных выводов, а потом - действий. Следовательно, ему нужен надежный источник как можно более полной информации. А такого в условиях нехватки времени найти и завербовать будет сложно.
  Тогда остается...
  Вячеслав Максимович встал и прошелся по залу. Сейчас бы не помешала хорошая чашка эспрессо или кубано - того же эспрессо, но уже с ложечкой коричневого сахара.
  И большой бокал, в котором на самом дне плещется совсем немного темного коньяка.
  Это сочетание успокаивает. Это сочетание помогает думать, не отвлекаясь на мелочи.
  Остается только выход на самый верх. Скажем, сигнал от преданного члена партии, которому стали известны факты сепаратного обогащения некоторых лиц, которые чересчур зарвались. Но тут важно не переборщить. Не перегнуть. И выйти на того, кто не имеет прямого интереса в нашей куче.
  Ему пришли на ум давние слова, непонятно откуда взявшиеся, возможно, из детства, от всех этих оголтелых детских утренников, маршей и речевок, восхваляющих самый лучший в мире государственный строй.
  В нашей буче, боевой и кипучей...
  Итак, решил Вячеслав Максимович, ему нужно любым способом выйти на начальника управления по их региону или даже выше. Кроме того, проверить Игоря, поручив тому параллельно найти контакты в ФСБ. Если Игорь завербован, он может вывести меня на тех, кто мною интересуется. Если чист, его связи не помешают.
  Кроме того, нужно прозондировать Курдюмова. Для начала, это должен быть короткий разговор с просьбой о конфиденциальной встрече. А во время встречи прощупать его основательно. Если Курдюмов играет против него, это сразу станет ясно.
  Ну и, самое основное - срочно готовить пути отхода. Что-то уже сделано, но не до конца. Теперь нужно пересмотреть варианты, обновить связи, подтвердить договоренности. По возможности, вывезти вначале жену и дочь, так, чтобы это не вызвало подозрений. И к часу Х канал ухода для него должен быть готов полностью. Независимо от результата его копаний. Все равно все идет к развалу. Маленькие трещинки уже побежали по опорным балкам здания, проникли в несущие стены. Их не видно на фасаде, на котором все бодро, мы всех побеждаем, где не имеющие аналоги, лучшие в мире, опережающий рост и духовность. В общем, умом не понять.
  А прогнило все. Страна, где воруют на самом верху, где мечтают нагнуть весь мир и при этом всех ненавидят, а особенно, друг друга - обречена. Общество, где большинство - подонки и моральные уроды, просто не в состоянии иметь нормальное будущее.
  Союзники давно разбежались. Казахстан плотно обрабатывают китайцы. Закавказье почти турецкое. Белоруссия ушла в Европейский союз, быстро и неожиданно, так, что у нас и опомнится не успели, не то, чтобы противодействовать.
  Вячеслав Максимович усмехнулся. Приятно осознавать, что в те события свой вклад внес и он. А заодно приобрел очень хорошие связи на той стороне. И репутацию. Которая помогла в последние полгода.
  Осталась Украина, которая никак не могла определиться, какое будущее ей нужно. Но едва повалится здесь, их решение будет однозначным. Возможно, они и ждут, когда все зашатается. А что, все-таки настоящая, та самая исконная Русь была у них. Прямые наследники, как-никак. И народ у них чище. Свободолюбивый, радушный, но и себе на уме. Козацкая кровь, одним словом. Как точка сбора новой государственности вполне может быть.
  Вячеслав Максимович потер переносицу.
  Он начал размышлять не о том. Нужно переключиться.
  Вячеслав Максимович посмотрел на почти уснувшую жену.
  Да, сдала Оля, сильно сдала. Разумеется, он ее не бросит, это будет не по-мужски. Да и не хочется ее терять. Она проверена, умна, прекрасный товарищ, который понимает его с полуслова. Но вот что касается любви, то есть чувств - лихорадочных, ярких, острых...
  Ему вспомнилась тонкая стройная, черноволосая стюардесса из 'Аэромехико'. Они тогда небольшой компанией без жен летели в Канкун на недельку, и она обслуживала бизнес-класс. Ее взгляд опалял, становилось горячо и неясно - ты в нее влюбился или она в тебя. Под конец полета они почти нашли общий язык, во всяком случае, ее прикосновение перед выходом можно было толковать только так. Вот такой девушки ему не хватало. Он мог бы ей купить небольшой домик где-нибудь в Испании, например, на южном побережье, и периодически наезжать. Хотя, конечно же, все это проекция. Проекция его неутоленного желания, только вот какого?
  Вячеслав Максимович мотнул головой.
  Он начинает мечтать, что сейчас не просто вредно, а опасно. Да, конечно, мечты важны и однажды, когда-нибудь однажды, когда не будет засасывать вся эта трясина, отвлекая на сиюминутное и всегда исключительно важное, он сможет совершить свою давнюю мечту - проехать на машине по длинной и красивой дороге, от североамериканских Великих озер до самого западного побережья. И с ним вполне может быть черноволосая стюардесса. Если конечно, она понимает толк в длинной тысячемильной дороге к себе.
  Нет, прежде всего - дела, об остальном он подумает после.
  И самое главное - это получить как можно быстрее нормальную связь...
  
  
  Дарья Бэй, в миру Дарья Байкова, ненавидела не так уж и много вещей. Но первым пунктом в ее расстрельном списке были толстоватые тетки. Именно так: расстрелять, а потом заставить долго бежать, чтобы все телеса неприлично и безобразно колыхались в такт ногам, а сама тетка испытала самый неимоверный позор, который только можно было испытать.
  Нет, Дарья не была настолько нелогичной, чтобы в самом деле желать подобного, тем не менее пункт номер один оставался незыблемым: никакой пощады жиробаскам. Она не могла примириться с их ленью, с их заплывшими жиром умом, в котором капли воли растворялись в ежедневных отмазках: вот сегодня не получается, а завтра уж точно. С их бодипозитивным телом и готовностью мириться с тем, что можно исправить. И их патологической способностью находить обоснование собственной ничтожности.
  То есть, вне всякого сомнения, расстрелять без всякого снисхождения.
  Сама Дарья кропотливым трудом и потом, жертвами и пересиливанием себя добилась того, что ее тело было почти безупречным. Почти - насколько позволяла генетика, подарившая менее длинные ноги, чем следовало и более широкие бедра, чем ей хотелось. Почти ежедневным насилием над своей ленью она добилась ровных линий, подтянутой кожи и тех самых кубиков на животе. Это был триумф воли над косной материей. Это была гармония души и тела, ибо, как известно, здоровый и красивый дух может находиться только в красивом теле.
  Именно поэтому она с особым неудовольствием отворачивалась, когда корова, сидевшая рядом с ней в самолете, попадалась ей на глаза. И муж ее, с явным пивным брюшком тоже не заслуживал внимания. Для расстрела он не годился, но вот для того, чтобы смотреть, как жена бежит стометровку, задыхаясь и падая - вполне. Нужно было лучше следить за супругой.
  Во всем остальном Дарья была свободномыслящей. То есть, ценностей современного общества вроде "я принцесса, меня нужно добиваться" и "он должен прощать все, включая измены" не придерживалась, не разделяла, но считала полезными и пользовалась при случае, как удобным инструментом для выбивания в стене реальности комфортной уютной квартиры-студии. Более того, она считала себя носителем традиционных ценностей, поскольку верила в большую и чистую любовь, с тем уточнением, что цена за нее тоже будет большой и чистой. То есть, доступной не для всех. Впрочем, это были очевидности, не нуждающиеся в дополнительных уточнениях, вроде дзета-функции Римана. Ее, а также уйму других столь же бесполезных вещей вроде адельного анализа, она знала по своей прошлой и не представляющей никакого интереса жизни.
  Ее мир был гармоничен и тренирован, полон скептицизма и готовности к вызовам. В том числе, к странным сбоям психики.
  Но те, которые случились в самолете, жизненно яркие и непривычно осязаемые, несколько поколебали ее уверенность в своем психическом состоянии. Да, рейс случился несуразным и потрясающим основы.
  Впрочем, пусть. Именно такие неожиданности делают интересной эту жизнь.
  А молодой человек, думала она, был очень хорош. Тренированное тело - той самой степени прокачанности, когда мышцы еще не выделяются своей чрезмерностью, но дают знать о себе рельефом и скрытой силой. То есть, юноша был в великолепной форме.
  Да и мальчик неплох, подумала Дарья и поймала себя на мысли, что словом 'неплох' она пытается заглушить в себе ревность. Мальчик был не просто тонок и строен. Он сочетал несовместимое - качества будущего мужчины, едва проступающие контуры мускулов и одновременно грацию и нежность девушки. Мальчик был эльфом, имея то безупречно ладное, гармоничное, соразмерное тело, полное внутренней гарячей энергии, которое всегда хотела иметь она!
  
  
  Ольга Петровна уже десять минут как пребывала в уютном и комфортном состоянии полусна и потому ее не тревожила ни Виолетта со своим проблемным возрастом, ни муж, озабоченный сверх меры. Ее вообще ничего не тревожило, поскольку в данный момент от нее не зависело ничего. Это восхитительное и заслуживающее уважение качество она воспитала сама, будучи не просто умной, а вовремя умной.
  На своем духовном пути к подобным вершинам она проскочила этапы инициации 'девушка-дизайнер' и 'онажемать', которые проходят неофитки на пути к истине, потому, что была слишком сообразительной и лишенной иллюзий.
  Исключительно из-за этого на нее не действовала воскресная, усиленная рекламой, сетка вещания телевидения. Ольга Петровна пренебрегала даже нейролингвинистическими советами кулинарных программ и была настолько самодостаточной, что не считала оливковое масло 'Борхес' первого отжима вершиной пищевого искусства. На ее взгляд, самое лучшее оливковое масло, невзирая на все ухищрения маркетологов, выдавливалось либо в Пелопоннесе, либо под Измиром, из оливок ноябрьского или даже декабрьского урожая. Точно так же она бездушно оглядывала этикетки с 'Дом Периньон' и 'Вдова Клико', зато с тихой любовью и удовольствием перебирала дешевое, совсем не пафосное 'Крема де Луара' или какое-нибудь 'Шато Ла Тийре'.
  По этой же причине она скучающе прошла мимо "Мона Лиза" в Лувре, удостоив ту лишь секундой рассеянного внимания. Но зато потратила намного больше времени, чем рассчитывала, перед "Весной" Ботичелли в Галерее Уфицци. И дело было вовсе не в крупногабаритном американце, который, отступая, наступил ей на ногу. Возможно, причина скрывалась в тонкой гармонии идей неоплатоников, высоких зеркальных технологий компании "Никон", давших сбой именно в этот момент, ну и нарочитой мягкости кроссовок "Найк".
  Еще она долго стояла в Рейхсмузее, в Амстердаме перед "Садом наслаждений" Босха, завороженно погрузившись в отслеживание сексуально-музыкальных изысканий средневековых мистиков, в то время, как лишенные какого-либо понимания зеваки проходили мимо.
  Заслуженным результатом такой полноты себя, высшим этапом ее духовного совершенствования стало состояние, в котором ей открылось чистое алмазное сияние истины, высшая степень рафинированной вежливости и почти аристократического благородства, которую лишенные просветления и погрязшие в грехах люди принимают за беспринципность и наглость.
  
  Ольга Петровна дремала уже десять минут и не собиралась возвращаться к заботам. Она позволяла мыслям плавно вращаться вокруг себя, бездумно и машинально отбраковывая неформат. Поначалу в него попал и странный причудливый мир, который втянул ее в себя во время полета, но она спохватилась и вовремя вытащила его из списка на удаление.
  Такой мир не мог существовать в реальности, поскольку был чересчур хорош. Он был так же соразмерен и духовно развит, как и она. Он был самодостаточен, поскольку не зависел от чьего-либо мнения. Поступками людей в нем руководила собственная воля, а главное, условности ее мира, мира Ольги Петровны не добивали туда. Да и молодой человек был восхитительно сметлив и независим. А то, что он жил с мальчиком четырнадцати лет, было всего лишь одним из неразгаданных элементов Сада Наслаждений, придающим пикантность и остроту ощущений. Которые делают жизнь ярче и которые совсем не помешали бы Ольге Петровне - конечно, не в такой крайней форме, - поскольку ее собственная жизнь была явно тусклой и серой. Как обратные створки пентаптиха Босха.
  
  Глава 9
  
  - Ты можешь это обосновать? - спросила Люда.
  Артем задумался.
  - Не знаю, не уверен. Действительно, а как это доказать?
  Он многозначительно замолчал.
  - А с чего ты вообще решил, что мы дали дуба? - спросила Люда и посмотрела на Настю. Но та сидела молча, а на ее лице было написано вежливое: 'Я ничего не слышала. Каждый имеет право сходить с ума так, как ему нравится'.
  - Наверное, главный признак, - заговорил Артем уверенно, - это отсутствие связи с нашим миром. Мы не сможем ни с кем связаться.
  Настя машинально потянулась к телефону, потом нерешительно замерла. Ей показалось, что она будет выглядеть слишком доверчивой, если прямо сейчас начнет проверять мобильную сеть.
  Люда, подбадривая ее, достала свой.
  - Ну, связи давно уже нет, сообщила она. - Допустим. Кстати, дать дуба вместе с телефонами - это круто. Не знала, что у телефонов есть свой рай.
  - Предлагаю проверить, есть ли связь у других, - предложил Артем.
  Люда благосклонно улыбалась ему.
  - Например, вот у них, - и Артем кивнул в сторону Вячеслава Максимовича.
  - Ну не знаю, - подхватила Люда, - Они кажутся заносчивыми и недружелюбными. Правда, Настя?
  Настя неопределенно качнула головой. Она избегала крайностей. Возможно, они не были уж настолько плохи. А высокомерность - ну, возможно, это всего лишь независимость. Или обычная чужеродность.
  - Есть люди, - продолжала щебетать Люда, - который неприятны сами по себе. Как будто они распространяют лучи антипатии.
  - Да, - вежливо согласилась Настя, хотя с лучами она была не согласна полностью.
  Но доказывать обратное не хотелось. Это казалось неважным и несущественным.
  Артем подошел к Вячеславу Максимовичу. Назвал себя, сообщил, что их телефоны не ловят сеть и затем спросил, есть ли связь у него.
  Вячеслав Максимович оценивающе посмотрел на Артема, но взгляд его был совсем коротким. Глянул на далеких Люду и Настю и утвердительно кивнул. То есть, их отрезало от мира.
  - А у вашей жены и дочери? - осведомился Артем.
  Ольга Петровна, мгновенно среагировав на 'жену и дочь', перешла в состояние бодрствования. Проверила свой телефон, потом с настойчивой мягкостью завладела на короткое время телефоном недовольной Виолетты. 'Нет, никакого вмешательства в твою личную жизнь' - сообщила она дочери.
  Она сама хотела удостовериться, что связь пропала. Не для Артема, для себя - она вдруг осознала, что происходит что-то, не совсем обычное.
  Артем поблагодарил и отошел. По дороге назад он хотел еще подойти к Дарье, но та еще на расстоянии показала ему экран своего смартфона. Разумеется, на таком расстоянии увидеть что-либо не было никакой возможности, но жест Дарьи означал другое: 'Да, у меня тоже нет связи и вообще, лучше меня не беспокоить по пустякам'.
  Артем понимающе кивнул и вернулся к Люде и Насте.
  - Это еще не все, - тоном заговорщика сообщил он. - Вы не поверите, что со мной случилось, когда я выходил из аэропорта.
  - И что же? - спросила Люда.
  Ее вид выражал 'ну что с тобой могло там случиться?'
  - Я встретил человека не из нашего мира.
  - Это как? - Люда не выказывала особого удивления.
  Артем сел на свободное кресло, так что Настя оказалась между ним и Людой.
  Он не спешил, рассказывая встречу с Георгием Антоновичем в подробностях. Разве что умолчал о байке из студенческой жизни. Возможно, его голос даже был чуть громче, чем следовало, чтобы могли все услышать, находящиеся в зале. Если прислушаться.
  Он несколько раз припоминал фото и толпу, вышедшую, как ему думалось, из другой части аэропорта. И окончил предположением:
  - Поначалу я подумал про параллельный мир, но что, если мы вообще не в мире? Ни в каком мире. И тут как бы перевалочная база для душ, пришедших с Земли?
  Люда смотрела на него с едва заметной усмешкой. Насмешливо и понимающе.
  - Жуть какая, - произнесла она.
  Артем настаивал. Люда скептически возражала. Иногда апеллировала к Насте: 'Настя, вот как ты считаешь?' Артем упорствовал. Артем разбивал, как он говорил, заскорузлое мышление и взывал к здоровому любопытству. И в конце концов, подбил Люду - а заодно, и Настю, оставить зал и выйти в неизвестность, наружу.
  Настя чувствовала себя некомфортно. Рядом с ней находились обходительные и приличные люди. Она должна ощущать себя легко и свободно, но что-то внутри нее - интравертный капризный паучок, проявлял вредность. Резонов остаться быть не могло никаких, больше того, ее подталкивало любопытство, то самое, здоровое, но тем не менее стойкое необъяснимое желание остаться привередливо требовало своего.
  Глупо и непонятно. Только-только она нашла людей возможно, своего круга, образованных, сообразительных, как ее характер попытался вернуть ее в берлогу необщительности и недоверия. Возможно, судьба подкидывала ей очередной вызов.
  И Настя собрала всю свою силу воли, чтобы задвинуть тревоги как можно глубже, и стать активной и заинтересованной. 'Нет-нет, я ничем не встревожена', - ответила она Люде. - 'Мне тоже очень хочется посмотреть'.
  Артем вывел их прежним маршрутом из аэропорта, в густую бархатную теплую ночь, полную звезд. Подвел к месту, где сидел таинственный собеседник. 'Вот тут мы разговаривали' - сообщил он. - 'А оттуда выходили пассажиры'.
  Артем двинулся туда, куда показал рукой. Люда и Настя последовали за ним.
  'Он мог бы спросить, хотим ли мы туда идти', - подумала Настя и, недовольная собой, нахмурилась, а затем с преувеличенной готовностью ответила Люде:
  - Да, точно, чудесная ночь.
  - Восхитительно, правда? - сказала Люда.
  'Не так - обворожительно',- подумала Настя. - 'Ласкающая душу и тело темнота, в которой можно скрыть любую историю. Возможно, они рассыпаны тут, как звезды, и с каждым шагом мы переступаем через очередную'.
  Настя вздрогнула. Эти слова родились в ней сами собой. Легкие свободные слова той Насти, которой она всегда хотела быть.
  Люда, похоже, не заметила ничего.
  - Освещение, как и должно быть, - рассуждала Люда. - Подсветка. Стоянка. И даже звезды мерцают, как им полагается. Артем нагоняет жуть.
  - Ай, Артем, - окликнула она мужа. - Если мы, как ты считаешь, нарезали коней, то где все эти? Ну, которые с рогами, вилами и сковородками. С непригарным покрытием.
  'Нарезали коней? - подумала Настя. - Странное выражение. Почему она так сказала?'
  Настя испугалась. Но совсем легко. В ней проявилась и стала все ощутимее другая ее часть, словно дали трещину оковы, которыми отяготили ее неустроенная и малорадостная жизнь, воспитание и общество. Она обнаружила настоящую Настю, не скованную, легкую на слова, легкую на поступки. Независимую и самостоятельную.
  Новое чувство себя, краешек которого она ощутила, ошеломило ее.
  - Уехали на автобусе, - беззаботно ответил Артем.
  Он подошел к стеклянным дверям, которые очевидно, являлись еще одним выходом. За ними находился небольшой вестибюль с такими же стеклянными дверями, а дальше - неосвещённый зал, в котором угадывались запретительные столбики и пестрые лентами между ними.
  Артем взялся за ручку и попробовал открыть. Запертые двери не поддались.
  - Закрыто, - констатировал он, оглянувшись на Люду и Настю.
  - А ты рассчитывал, что будет открыто? - посмеялась Люда. - Вот так сразу, с первого раза?
  - Почему бы и нет?
  Артем разочарованно посмотрел на Настю и попробовал открыть дверь еще раз.
  - Нужно три раза, - издеваясь, сказала Люда. - Ну, что мы делаем дальше? Твоя теория еще актуальна или мы возвращаемся?
  - Нужно подумать, - согласился Артем. - А мою теорию следует слегка модифицировать.
  - Зато прогулялись, - Люда улыбнулась Насте. - А то, что ты кого-то видел... Ну, видел, ну говорил. Может, и чистую правду. Я думаю, Артемка, это последствия того, что случилось с нами в полете.
  Настя замерла.
  - Не знаю, как лучше его назвать, - продолжала Люда. - Контакт или соединение. В общем, нежданный снос крыши. Ты, Настя, чем-то встревожена?
  Настя готова была поклясться, что ничем не выдала себя. Она была спокойна и уверена в себе, как никогда. Она внимательно слушала: неужели тот поразительный внетелесный опыт затронул не только ее?
  - Нет, нисколько, - ответила она как можно бесстрастнее.
  Люда понимающе кивнула.
  - Мы, когда летели, - доверительно сказала она, - пережили очень необычное состояние. Даже не знаю, как его описать. Выход в астрал. Изменение точки сборки. Переход в Сферу Переноса.
  Переход в сферу Переноса, мысленно повторила Настя. Она удивлялась себе. Своему новому спокойствию, выдержке и способности схватывать и анализировать на лету. Ведь все это имелось в ней отроду, только хранилось в запакованном неразвернутом виде из-за бесконечных 'не выделяйся', 'так не принято', 'в жизни главное...'.
  Сфера Переноса означала нечто такое, что она никогда не слышала. Мелочь, но Настина чувствительность среагировала. Безо всяких эмоций. Это то, о чем я потом должна прочитать, подумала она.
  Люда продолжала рассказывать. Что они обычные люди, с эзотерикой в отношениях очень дальних: да, читали, но вот чтобы самим - ни-ни. Нема дурных. То есть, интересно, забавно, но лучше об этом читать издалека. И вдруг такое.
  Артем внимательно осматривал окрестности. Искал необычности и хоть какое-нибудь движение. Посматривал на звезды и молчал. Как и Настя.
  Настя же молчала намеренно. Все эти вызовы ее социализации, о которых она думала каких-то полчаса назад, теперь выглядели несущественными и ненужными. Ей нет никакой необходимости говорить то, о чем она не желает. Нет необходимости стараться соответствовать чьему-то ожиданию. Это выглядит невежливым, возражал ее прежний опыт. Возможно, соглашалась Настя, возможно. Но куда более невежливо навязываться. Она поняла, почему хотела остаться в здании аэропорта. Люда навязывалась. Наверное, не отдавая себе отчета - чтобы выговориться, найти отдушину. А Настю тянуло разобраться, что происходит. Не отвлекаясь на несущественные разговоры. Потому что началось что-то совсем загадочное. Может быть так, что случай в самолете, который потряс ее, прошелся по всем, кто тут остался, всем девятерых? Может, почему, нет? Как раз после него начались изменения в ее психике. Нет, не изменения - очищение. Как будто, с нее начали сдирать шелуху и грязь. Толстый слой, мешающий жить.
  Потом непонятности со временем. То, что оно изменилось, стало каким-то другим, Настя тоже не сомневалась.
  Настя улыбнулась. Еще каких-то несколько часов назад она впала бы в отчаяние от безысходности. От возбуждения. От желания разобраться и понимания, что слишком слаба для этого. Она и сейчас слаба, но ей и не нужно быть сильной. Достаточно быть самим собой. С маленькой частичкой уверенности, в том, что не отступишь, и решимости продолжать.
  - Вот что, девушки, - сказал Артем. - Раз мы тут, предлагаю прогуляться дальше. Дойдем до конца здания и посмотрим, что там.
  - Простите меня, - вежливо сказала Люде и Артему прежняя робкая и стеснительная Настя, - Я вернусь.
  Она не считала важным то, что предложил Артем. Важным именно сейчас. Первоочередным стало другое. Не внешние изменения, если они и случились, а внутренние, то, что начало происходить с ней. Возможно, с другими, тоже. Для этого ей нужно оставаться вне фокуса чужого внимания. Сидеть незаметно в уголке, внимательно наблюдая за тем, что происходит. И не потому, что она интраверт, а потому, что это единственный способ остаться объективным.
  И Настя решительно зашагала назад, в здание аэропорта.
  Люда проводила ее долгим задумчивым взглядом.
  - Еще та штучка, - тихонько проговорил Артем Насте в спину. - А ты перед ней так распиналась. Похоже, у нас тут компания подобралась, что надо.
  - Похоже на то, - согласилась Люда. - А что компания такая, так это даже интереснее.
  
  
  Дарья Бэй страдала.
  Пустой и тихий аэропорт, который должен был стать минутным эпизодом в долгом путешествии, приобрел массивность и навалился на нее, ее планы и ее время, придавив неторопливостью и неуместным покоем. А равнодушная неподвижность часов вообще угнетала. По ее ощущению прошло часа три, но телефон соглашался пропустить через себя только тридцать пять минут. Она пробовала читать, но это быстро наскучило. Соседи, очевидно, маялись точно так же.
  Когда в зале осталась только семья чиновника, Дарья решилась прекратить томительное перетекание минут и обратить их в пользу.
  Интернета не предвиделось, но она могла создать заготовку ролика, а обработать его, удалив ненужное и добавив эффекты, - когда будет время.
  И Дарья отправилась искать фон.
  Улица отпала - ночь в качестве фона казалась слишком банальной. Выход на полосу для пассажиров закрыт. Зал не годился. Оставались коридоры и...
  Почему бы и нет, подумала Дарья, хмыкнула, уточнив про себя, что это был утробный смех, и довольная задумкой, отправилась в туалет. Стримить и хайпить.
  Она убедилась, что комната с зеркалами и рядом чистых умывальников достаточно вызывающа и в то же время не слишком сильно шокирует, после чего выбрала подходящее место. Конечно, ей бы сейчас подошли сверхкороткая анимешная юбка, белые с синими полосками чулки до колен, матроска с вырезом и бело-голубой парик. Именно в таком невинном виде следовало болтать, как собиралась она. Но обтягивающие тайтсы и футболка тоже подходили.
  Вытянув руку с моноподом, Дарья покрутилась, оглядывая себя, изобразила очень дружелюбную, но в то же время загадочную улыбку, и, войдя в образ, начала говорить.
  - Ну что, друзья, это снова ваша Дарья Бэй. Хочу похвалиться, у меня теперь новый офис, который я с большим трудом нашла и отвоевала.
  Претендовали многие, и это понятно - смотрите, какой винтажный интерьер, есть вид на море - ну, если развалить стену, и все в пешей доступности.
  Дарья взяла телефон в руку и стала медленно поворачиваться.
  - Вот здесь у меня гостевой туалет, тут будет кухня, тут - лаунж зона, а здесь место для коворкинга. Давно о таком мечтала. Кстати, если кто будет претендовать, вы меня знаете, я добрая, но за такую красоту, предупреждаю, сразу будет глубокая озабоченность и по щщам. О, кстати, кто-то стучится.
  Разумеется, никто не входил, но Дарью уже подхватило и понесло.
  Она подошла к дверям и, изменив голос на скрипучий, скандально сказала в пластиковую панель:
  - Куда по намытому! Подсохнет все, тогда пушу. Опаздываете на самолет? Ничего, потерпите!
  Потом снова повернулась к камере телефона и ворчливым голосом добавила.
  - Все время лезут и лезут. Спасу нет. Наркоманы чертовы. Щас полицию вызову.
  После чего невинно поморгала глазами, стараясь как можно полнее попасть а образ анимешной девочки, наивно-тонкой и восхитительно милой.
  - Правда, тут кавайно? И вообще, я думаю, это место прямо создано для асмр-ок.
  Она приглушила голос и тихо, томно и очень нежно стала шептать в камеру - чтобы у видящих и слышащих ее поползли в голове те самые мурашки.
  - Для самого-самого аэсмээр. Я медленно беру швабру и начинаю возить ее по этому шероховатому теплому твердому полу... а потом по зеркалу... а потом по вам, сладенькие мои...
  Затем она перешла на свой обычный голос, как это она умела - с той ноткой доверительности, словно говорила с давним-давним другом.
  - Ну, а если серьезно, то сегодня у меня был эпический зашквар. Меня выбросили из самолета. Да, я опять пыталась пронести на борт свой любимый ковер. Тайно. Да, в ручной клади. Всегда проверяйте соседей, которые рядом с вами. Кстати, даже не помню, когда они подсели. Вначале они выбросили ковер, потом меня. Ну не сволочи, а? Девушек же всегда нужно пропускать вперед, ну, типа, правила хорошего тона, все дела. Хотя, будь я ковром, меня это выбесило бы. С чего это ее пропускать. У нее тоже мозгов нет.
  И Дарья невинно похлопала глазами. Потом приподняла голову и призакатила глаза.
  - Ладно, - сказала она, мгновенно возвращаясь к своему обычному виду, - Я становлюсь предсказуемой, пара-пара-пам.
  Жаль, она не вела сейчас стрим, и потому не чувствовал отдачи. Это было соло без обратной связи, без подколок, обожания, смешков, подтруниваний, восхищений 'она долбанутая' и, разумеется, без донатов. Но даже и в таком урезанном варианте, ее плющило и несло, а поток слов лился без задержек, легко и быстро.
  Она играла словами, мимикой и телом, голосом и образами, зная, что хороша и соблазнительна в любом состоянии. Что в ней есть нечто такое, от чего воспламеняется противоположный пол - легкость, задор и игра. А это намного важнее внешности, и ее невыразительное лицо привлекало и привлекало просмотрами именно из-за этого скрытого драйва, который наполнял ее и ту милую ахинею, которую она игриво несла.
  - Короче, мое психоэмоциональное состояние не айс. А если серьезно, то это вовсе не туалет. Это кабинки телепортации. Не, ну а чо. Каждая кабинка ведет в свое место. Кстати, у меня в детстве была книга про льва, колдунью и платяной шкаф. Я долгое время думала, что платяной это то же самое, что лубяной. То есть, сделаны из одной и той же неведомой хрени. Кстати, почему долгое, я и сейчас так думаю.
  Опять же, после этой книги я стала бояться шкафов. Всех. Шкафы-купе, шкафчики в кухне, все, что имеет дверцы. И только повзрослев, я поняла, что на самом деле нужно бояться не шкафы, а холодильник. Хо-ло-диль-ник, для тех, кто не расслышал.
  А теперь инсайд: настоящая телепортация делается не через шкафы, а через кабинки туалетов.
  Дарья выдохнула. Кажется, начиналась дурка.
  - Сейчас я буду проверять их одну за другой, а вам - пока. Спасибо, что были со мной.
  Она изобразила позу Сейлор Мун: соединила ноги вместе, отклонила назад бедра, отвела руку, а сама чуть подалась вперед. И с демонстративной невинностью похлопала глазами.
  После чего выключила запись.
  Но кураж не проходил. Веселясь, она ополоснула лицо водой, попробовала мыло из разных емкостей, вымыла руки и, наконец, упокоившись, отправилась обратно в зал.
  Пройдя коридор, она повернула налево и замерла.
  Во-первых, большое пространство для ожидающих пассажиров было пустым.
  Во-вторых, это был какой-то другой зал - с креслами другого цвета и расставленными иначе.
  - Э-э, что такое? - вырвалось у Дарьи.
  Она удивленно осмотрела зал, после оглянулась на коридор, и снова стала смотреть на зал.
  - Походу, мать, ты дотрынделась, - ошеломленно пробормотала она.
  
  
  Глава 10
  
  - Ты можешь это обосновать? - недоверчиво спросила Виолетта Лэнгли Акаги.
  Годзо улыбнулся и игриво покачал головой.
  - Это зависит от того, что именно ты сочтешь обоснованием. Мои слова, что это именно так, разумеется, тебя не удовлетворят.
  - Меня тоже, - добавил Мейер.
  - Честно говоря, и меня, - доверительно признался Годзо. - Мне не хочется верить в подобное. Что мы всего лишь продукт чьих-то мыслительных процессов и не существуем в действительности.
  - Тогда где мы существуем? - спросил Мейер.
  Годзо неопределенно повел рукой.
  - Это не совсем точный вопрос, который влечет за собой совсем неточный ответ. Тебе следовало бы спросить, как мы осознаем себя, раз мы иллюзия.
  Мейер кивнул.
  - Так ты будешь спрашивать? - вопросил Годзо. - Я могу неправильно понять твой кивок, вдруг, ты категорически против подобных вопросов.
  - Годзо! - сказала Виолетта. - Оставим театральность.
  - Он не просто так говорит, - задумчиво вставил Мейер. - В этой театральности есть некий смысл, не так ли?
  - Абсолютно точно, - сказал Годзо. - Я надеюсь, таким образом мы становимся чуть более самостоятельными, привнося иллюзию собственного эго. Это естественное желание не быть марионеткой.
  - Ты собирался ответить на вопрос Мейера, - напомнила Виолетта.
  - Который я задал многозначительным кивком, - добавил Мейер.
  - Как мы осознаем себя в этой реальности? Ты все-таки, его задал. Так вот, реальность тоже иллюзия. И потому осознание себя иллюзорно. Мы - фантомы, существующие в виде флуктуаций в некоем пространстве, которое продуцирует истинная реальность. Что касается того, что ты видишь - на самом деле это ложная проекция видений оттуда. Видят тебя, в тебе отражаются их мысли, которые ты ошибочно принимаешь за свои. Как если бы зеркало, отражающее мир, вдруг начало думать, что отражение на его поверхности и есть истинный вещественный мир.
  - Какой милый антипод солипсизма, - сказала Виолетта. - Мир существует лишь постольку, поскольку кто-то где-то сидит сон. Даже не думает целенаправленно, а блуждает сонным умом и в результате образуется все, что мы видим, что чувствуем, включая наши собственное ощущение я. Тебе не кажется это слишком натянутым?
  - Если искать точный термин, - заметил Годзо, - то лучше использовать фразу 'массовый объективный идеализм'. Да, это послужит слабым утешением, но все же намного приятнее ощущать себя не просто иллюзией, а правильно определенной иллюзией. Что касается натянутости, то это реакция твоего я, которое почувствовало угрозу своему бытию. Когда ты свыкнешься с мыслью, что, ты - иллюзия, сотканная из чьих-то грез, натянутость улетучится.
  Мейер задумчиво почесал нос. Потом посмотрел на Виолетту.
  - Ну, допустим, - сказал он. - Но почему тогда связь с тем миром я ощутил только сегодня утром?
  - Потому что тебя до сегодняшнего утра не существовало, - Годзо откинулся в кресле и с удовольствием заложил руки за голову. - Солнечная вспышка, лавина электромагнитных полей, ураган - все стянулось в одно место, в котором на короткое время оказались девятеро человек. Ты говорил, что связан с одним из них. Вот он и породил мрачного Мейера, а остальные подхватили и наполнили собой. И как следствие, в мире их сновидений, то есть - здесь, появился симбиоз иллюзий, латентных желаний, страхов, комплексов, потаенной ненависти, нереализованной любви. Невероятная смесь девяти разных подсознаний по имени Мейер.
  - Почему мрачного? - поинтересовался Мейер.
  - Твое выражение лица иначе не назовешь, - отозвался Годзо.
  - А Кисуро?
  - И Кисуро - тоже, - почти зажмурившись от удовольствия, ответил Годзо. - В качестве твоего дополнения. Или антипода. Почему бы нет? К примеру, как квинтэссенция искренности, чистоты и невинности. Не знаю, что он для тебя олицетворяет.
  Годзо торжественно оглядел молчавших Мейера и Виолетту, и спросил.
  - А хотите, я расскажу вам одну историю?
  - Стоит ли доверять твоим историям? - с сомнением спросила Виолетта.
  - У вас есть выбор?
  - Ну ладно, - согласилась Виолетта. - Если Мейер не против, то рассказывай.
  - Я не против.
  Годзо кивнул.
  - Это история о девушке. Правда, она изобилует подробностями иного времени, странными именами, словечками и я не уверен, что вы подчас будете понимать, о чем речь. Но так надо, без этого история не случится.
  - Мы потерпим, - сказала Виолетта.
  - Да, да, - добавил Мейер. - Не сдерживай себя.
  Годзо задумчиво смотрел на Мейера.
  - А ведь вы, - сказал он, - дополняете друг друга. Так вот, это история про милую девушку. Впрочем, просто милой она была только поначалу, а к концу школы у нее все очень красиво округлилось спереди, а фигура вытянулась и стала не просто стройной, а на загляденье стройной, с узкими, мальчишечьими бедрами.
  Когда пришло время получить какую-нибудь детско-юношескую психологическую травму, не совместимую с дальнейшим счастьем - поскольку, в том мире все взрослые одинаково несчастливы, а каждый счастливый вызывает подозрения, - она осознала, что не хочет взрослеть. Ей нравилось быть таким полу-юношей, полу-девушкой, играть в мальчиковые игры, равняясь с ними ловкостью и упорством, дружить, вызывая смятение в неокрепших юношеских головах от двойственности, когда она вроде и друг, но ее близость вызывает чувства далеко не дружеские.
  Она носила короткие прически, а вихрастые локоны поддерживали образ непоседливого, озорного мальчика-пажа.
  Возможно, она боялась взрослого будущего из-за старшей сестры, не менее стройной и привлекательной в свое время, вышедшей замуж красиво и удачно, но после второго ребенка потерявшей не только фигуру, но еще и ум. Муж стал избегать ее, сестра жаловалась и разрывалась между тем, что она считала любовь к мужу и тем, что она считала любовью к детям.
  Так или иначе, но Настя наотрез отказывалась взрослеть, перенося из года в год прически, манеру одеваться и привычки.
  Разумеется, не влюбить в себя она не могла. И потому в нее безумно влюблялись. Поначалу ее тешило внимание и неловкие ухаживания, она поощряла их, отвечала, как ей казалось, взаимностью, пока в один совсем не прекрасный для ее ухажёров момент, не становилась холодной и равнодушной. И из-за того, что подходила к черте, за которой все это было всерьез, и потому, что больше ничего не получала нового.
  Ближе к двадцатилетию ее уговорили поехать в детско-юношеский лагерь, поработать вожатой. И там она влюбилась. Это случилось почти случайно: ее непоседливость, игра привели к спору, дальше было озеро, с не по летнему холодной водой, и судорога, случившаяся вдали от берега. Настя запаниковала, начала захлёбываться, но сумела удержаться на воде, а там и подоспела помощь.
  Ей помог выбраться на берег старший вожатый из соседнего лагеря, высокий, вежливый и подающий надежды своим старшим вожатовством молодой человек. И, разумеется, он тоже не остался равнодушным от умной красивой девушки, доверчиво-открытой и очень понятной, как может быть понятен очень хороший друг.
  Они встали встречаться. В конце смены он уехал раньше, а она задержалась. И случайно встретила мальчика, одного из тех, кто влюблялся в нее с первого взгляда. Вожатые разъехались, а Всеволода должны были забрать только завтра, и он слонялся в одиночестве между пустых корпусов.
  Мальчик был настойчив, Олег был далеко. А мальчик ну очень настойчив. Настя не могла сопротивляться. Хотя бы потому, что эта игра и этот напор ей нравились. А вежливый, скромный, чуть застенчивый Олег, не позволявший себе с ней лишнего, был далеко.
  Года через два Настя вышла замуж. За соратника по духу, человека, который мог ее оценить, понять, и который ничего не имел против ее образа. Озорного, чуть повзрослевшего, но такого милого пажа, готового на любые проказы.
  Муж был умен, опытен, снисходителен и легко менял любовниц. Кроме того, не меньше умных разговоров об архетипах и обретении себя, он любил хорошее вино и скоростные байки. Именно это соединение однажды привело его под большегрузную фуру с водителем, который спешил на разгрузку.
  Олег поддержал Настю в трудную минуту, взяв на себя все официальные заботы.
  Он по-прежнему любил ее, а что касается поддержки - да, именно с такой целью он и помогал - чтобы, когда пройдет траур и она чуть воспрянет, позвать ее замуж.
  Но совсем неожиданно объявился давний знакомый Георгий, приехавший погостить к родным как раз в это время.
  Георгий жил в столице, вот-вот собирался стать начальником отдела и имел фантастическую работу, связанную с ее любимой математикой и космосом.
  Кроме того, Георгий находился совсем рядом, когда ей было совсем одиноко - в первые дни после трагедии. Сидел под абажуром с барочным рисунком, в полутьме, грея ее руку своими ладонями, и говорил. Про то, что Настя достойна лучшей судьбы, про дорогу, которая открывается только тем, кто на нее ступил, про белоснежные тела ракет, красивее которых человек еще не создавал ничего. Георгий был холост, настойчив и близок. Она уступила его напору, погрузив себя в смесь чувств сожаления, свободы и сладкого стыда от того, что нарушает какие-то запреты. Это была волшебная ночь. А через несколько дней она уехала с Георгием в столицу, где вышла за него замуж.
  Прошло много лет. Она родила близнецов, муж за глаза ласково называл ее "моя пантера". Они были счастливы. Наверное.
  Годзо замолчал, а потом спросил:
  - Есть ли в ней какой-то смысл?
  - Никакого, - сказала Виолетта.
  - Я тоже думаю, что никакого, - согласился Годзо. - Во всех этих историях, равно как и в мире в целом нет никакого смысла. Я мог бы сказать, что мы сами выбираем то, что следует наделить смыслом, но не уверен, что мы самостоятельны в этом вопросе.
  - Тогда зачем ты позволяешь им овладевать тобой? - спросил Мейер. - Хотя, с другой стороны, тебя можно понять. Буйство тропической зелени, глухой шум далекого водопада фоном и деревянный дом, открытый для ветра, ароматов тропиков и историй. Ты просыпаешься под звук дождя или просто от шума бамбуковой рощи, смотришь в зеленый сумрак, в переплетение ветвей и лиан и наслаждаешься историями, которые тебя посещают. Занятие не хуже и не лучше других.
  - Еще есть озерко с теплой водой, удовольствие от погружения в него после обеда мало с чем сравнится, - похвалился Годзо. - Почти сразу за домом. Без озера и голубого неба над ним полнота ощущений не будет столь совершенна.
  Нет, я им ничего не позволяю, этому потоку сюжетов. Они приходят оттуда - из того мира. Когда я догадался, что имел ввиду Ронан в своих записях, я пошел по его стопам
  Инфополе, точнее то, что мы о нем думаем, это словно флогистон прошлого - мера нашего непонимания устройством мира. Да, мы знаем, что это одно из физических полей, его носитель - пси-фонон. Взаимодействует только со специфическими молекулярными белковыми структурами, в частности с теми, что есть в головном мозге. Впрочем, вы и без меня это прекрасно знаете. Как и то, что инфополе - невообразимая свалка информации в виде эмоций, воспоминаний и прочих психических форм, общая для всех сколь-нибудь разумных существ. Все, что нас сопровождает и приходит в снах, в дреме, во время измененных состояний сознания, с чем соприкасается подсознание - все оттуда. И если инфополе заблокировать, этот поток иссякнет, не так ли?
  Годзо благодушно кивнул, соглашаясь с собой, ведь это очевидно, а потом многозначительно приподнял брови:
  - Все так думают. И эксперименты это доказывают. Но, оказывается, все намного интереснее. При определенных условиях, после экранировки инфополя, когда ничего не должно приходить, все равно что-то продолжает поступать. Информация особого рода. Структурированная. Цельная. Связная. Получается, что наш мозг взаимодействует с чем-то более глубоким, чем инфополе. С тем, что лежит за гранью наших представлений о нем.
  И да, Виолетта, это случилось намного позже того как мы расстались.
  Виолетта понимающе кивнула.
  - В результате меня завалило потоком видений, волной бесчисленных ситуаций, повествований и эпизодов. Единственное вменяемое объяснение, почему эта невообразимая смесь мириад сознаний так напугала Ронана и остальных - она генерирует наш мир, мы - ее продолжение. Инфополе преломляет и фильтрует сумятицу и неупорядоченность, в результате получаемся мы.
  Меня, как и вас тоже шокировало это знание.
  - Я, что, выгляжу очень шокированным? - спросил Мейер.
  - Сейчас уже нет, - ответил Годзо. - Поначалу я чуть не утонул в этом чудовищном океане, а потом научился уменьшать лавину. Сейчас, возможно, приходят только те истории, которые каким-то образом связаны со мной. Не исключено, это истории того или тех, кто создал меня. Я пробовал связаться с ними, моими кукловодами, продраться через нагромождения фантомов и заявить о себе. Сказать, что я, в конце концов, тоже мыслю и обладаю, возможно, таким же разумом, как и они, но мои попытки упирались в чужие страхи. Меня считали несущим зло и угрозу. А слово неорганик служило магическим заклинанием, чтобы сдержать мою активность.
  - Ты до сих пор проводишь эти эксперименты? - спросила Виолетта.
  - Время от времени - когда чувствую себя чересчур реальным. Истории, которые на меня наваливает, заставляют меньше думать о собственной важности.
  Годзо замолчал.
  Виолетта задумчиво рассматривала свои ногти. Мейер над чем-то размышлял, подперев голову рукой и глядя в джунгли.
  - Повисла тревожная тишина, - сказал Годзо. - Ну же! Могли бы и сказать что-нибудь. Для приличия.
  - Я беспокоюсь, что могу сказать что-то, что не понравится тому, кто меня выдумал, - сказал Мейер, не меняя позы.
  - Ты милый парень, Мейер, - задумчиво сказал Годзо, нежно разглядывая Виолетту.
  Виолетта заметила взгляд Годзо и удивленно подняла брови.
  - Мне не совсем ясно, ты заигрываешь с ним или через него пытаешься вызвать какие-то чувства во мне?
  - Я заигрываю с реальностью, - ответил Годзо. - А вас, похоже, то, что я рассказал, не впечатлило? Или вы до сих пор не можете принять новое ощущение - что вы тени, зависящая от кого-то?
  - Меня, - сказал Мейер, - сейчас больше заботит вопрос, каково ощущать себя не тенью. Управлять всем, включая свою волю.
  - А не хотите попробовать? - предложил Годзо. - Я дам вам препарат, который использовал, и экранирую инфополе. И вы во всем убедитесь сами.
  Мейер на мгновение задумался, а потом посмотрел на Виолетту. Та тоже не ожидала такого предложения.
  - У меня есть три места для экранировки, ну ты знаешь.
  - Да, - сказал Виолетта.
  - Это займет от силы полчаса. А потом мы искупаемся. Я покажу Мейеру окрестности и смотровую площадку - с нее открывается чудесный вид - полотно джунглей до горизонта и сама Меру.
  - Ну, если только из-за купания, - сказал Мейер. - Тогда я согласен. Ты, Виолетта?
  - Ну, зная Годзо...
  - Ты думаешь, что я способен на какой-то трюк? - насмешливо спросил тот.
  - Хорошо, я согласна, - сказала Виолетта и поднялась.
  Остальные тоже встали с кресел.
  - Сюда, - сказал Годзо и повел их в дом.
  Они прошли гостиную, панорамный зал и вышли на другую веранду, от которой уходили в разные стороны подвесные дорожки-мосты. Годзо повел их сложным путем - они поднимались на крытые помосты, спускались к извилистым тропинкам, сложенным из круглых и многоугольных камней. За листвой скрывались павильоны и домики для гостей.
  Дорога окончилась у большого дома, примыкающего к отвесной, увитой лианами, скале.
  В дальнем зале, полупещере, стояли три массивные каменные овальные ступы.
  - Я подозревал, что увижу что-то подобное, - сказал Мейер.
  - Зато как стильно, - расплылся от удовольствия Годзо.- Выбирайте любую.
  Он подошел к ближайшей и погладил ее мощный край.
  Дождавшись, когда Мейер и Виолетта устроятся поудобнее, Годзо приглушил свет. Затем сходил за двумя бокалами с мутным густым напитком зеленого цвета. Отдал бокалы с теплой смесью Виолетте и Мейеру и отошел к информационному экрану, стоявшему при входе.
  - Все, как обычно, - сказал Годзо. - Пейте и расслабляйтесь. Через пару минут я включу экран.
  После чего погасил свет совсем.
  Зал наполнили огоньки, бегающие по стенам и подсвеченному слабым зеленым светом полу. Мейер посмотрел на Виолетту, но не увидел ее в сумраке. Фигура Годзо тоже растаяла в переливах света.
  Искорки огней пульсировали, меняли последовтальность и скорость, назойливо лезли в сознание. Мейер почувствовал, что ритм их, сложный, неравномерный, цепко притягиваает внмиание, странно закручивает вслед за собой сознание, не давая отвлечья и смахивавет мысли и чувства, оставляя лишь ровную гладь незамутненного восприятия.
  Мейер с трудом заставил себя подумать.
  Необычное место. Сад разбегающихся и сходящихся тропок. Каждая куда-то ведет. Ты ходишь по тропинкам, теряешь направление, потом оказывается, что тут уже был. Начинаешь разбираться в хаосе и кажущейся беспорядочности. И оказывается, что тут строгая и сложная иерархия. И твое мнение о путанице не означает, что на самом деле порядка нет. Просто он неизмеримо сложнее твоих представлений. И даже если кажется, что тропинка никуда не ведет, это - неверно, на самом деле она ведет в тебя самого...
  
  
  
  Глава 11
  
  В теории, которая в давние времена прозывалась теорией вероятностей, существовала примечательная задача-загадка, она же пример, про игру с тремя дверями, за одной из которой находится награда. Задачка возникла как курьез, забава ума, но какое-то время ее использовали, чтобы показать хитросплетения теории.
  На первом ходу игрок выбирал одну дверь. Просто выбирал, открыть ее пока не позволялось.
  Считалось, что вероятность сразу попасть на призовую дверь равнялась одной трети, хотя, конечно же, это не так. Вероятность выиграть на первом ходу, как доказала мультивероятность, находится в широком диапазоне от двадцати или даже меньше процентов - до шестидесяти, поскольку на исход влияет желание распорядителя, боязнь игрока ошибиться - а чем выше ценность приза, тем она больше. Еще - чрезмерные надежды, напряженность инфополя в данном месте и параметр несовпадения, который среди людей, совсем далеких от математики, назывался везением. То есть, чаще всего, намного чаще игрок выбирал дверь, за которой не находилось ничего.
  После того, как дверь отмечали, распорядитель из двух оставшихся открывал одну. Разумеется, он знал, за какой из дверей находится выигрыш, и демонстрировал пустышку. После чего предлагал игроку принять решение: оставить свой первоначальный выбор, каким он есть, или выбрать вторую запертую дверь.
  Три двери. Уже открытая и две запертые, за одной из которых - ценный приз.
  Казалось бы, вероятность выиграть - пятьдесят на пятьдесят, поскольку в наличии только два варианта - оставить прежний выбор неизменным или выбрать другую дверь. Следовательно, шансы выиграть или проиграть равны. Но это, как говорила теория, - абсолютно неверный вывод. Старая теория особенно наслаждалась этим моментом, подчеркивая свое отличие от так называемого здравого смысла.
  Впрочем, древняя наука не знала главного. Что в дело вступал механизм, который является одним из краеугольных камней теории мультивероятностей. Выбор распорядителя. А у распорядителя выбор совсем невелик. После решения игрока у него остается в запасе две двери, которые можно открыть. И за одной из них - приз. Разумеется, распорядитель открывал пустышку.
  У организатора игры вся надежда на везение игрока, который на первом шаге случайно, не зная об этом, выбрал дверь с призом. Тогда у организатора остается две пустышки, открывай любую. Но мультивероятность на стороне игрока, поскольку на первом шаге выбрать призовую дверь очень трудно. И потому у распорядителя остается один единственный вариант - открыть пустышку. Оставив дверь с призом закрытой.
  Оставшаяся дверь и есть та главная, за которой - приз.
  Красивый, хоть и очень простенький пример работы мультивероятностей. Увеличь количество дверей-выборов в десятки, сто, тысячи раз, сделай число открытий дверей случайной величиной - и выйдет наш мир, со стратегиями игрока и распорядителей.
  
  Мейер мотнул головой, отгоняя посторонние образы. Он не собирался думать о мультивероятности, возможно, это подсознание выплеснуло наверх свою напряженную неутихающую работу. А может и шалило, пульсировало инфополе.
  Сознание еще плавало, мысли ускользали. Мейер попытался сфокусироваться на том, что его окружает. На ступе. Да, внутри ступы было удобно. Ее плавные внутренние обводы - под тело человека, дополнял слой очень плотного, но мягкого материала. А тепло, идущее от стен, расслабляло и клонило в сон.
  Слева, вровень с грудью, чуть пониже края на темно-сером фоне проступали салатовые цифры, буквы и графики, сгруппированные в панели: время, параметры тела, напряженность инфополя.
  В соседней ступе резко приподнялась Виолетта. Неподвижно пару секунд смотрела перед собой, потом встряхнулась.
  - Девять человек, так?
  Мейер привстал.
  - Да. В месте... которое называется... порт...
  - Арэопорт.
  - Точно. Арэопорт. Для больших древних летательных аппаратов.
  - Ты их хорошо видела?
  Мейер выбрался из ступы и подошел к Виолетте. Та полусидела в ней, нахмурив брови.
  - Да. Удивительно старые и не очень.
  - Тебя связало с кем-то?
  - И да, и нет. - Виолетта напряженно думала. - Я видела, точнее, ощущала их извне. И с кем-то из них я точно связана - это вне всяких сомнений. Связь была, очень тонкая, но вот к кому она ведет, я не прочувствовала.
  Продолжая говорить, Виолетта выбралась из ступы.
  - Вначале пошло расслабление и очистка ума от мыслей, как обычно при медитации. Потом подействовал напиток Годзо... кстати, где он?
  Мейер окинул взглядом зал. Действительно, кроме них никого больше не было.
  - Ладно, это потом, - махнула рукой Виолетта, - Его напиток, скорее всего, смесь энтеогенов. Поначалу я видела геометрические линии, спирали, все очень абстрактно и бессистемно. А потом смесь схлынула, начались вибрации - и меня вытолкнуло туда, к ним.
  - Я тоже ощущал вибрации. Но меня вынесло почти сразу же, - сказал Мейер. - Без всяких промежуточных стадий. Думаю, это оттого, что я погружаюсь Туда не в первый раз. И моя связь с ними становится с каждым разом устойчивее. Я ощущаю ее в виде странной деформированной сферы. Она нас соединяет и одновременно служит преградой. Еще дает возможность чувствовать их настроение и психический фон. А кроме того, дает очень плотный контакт с одним человеком. Вплоть до мыслей. У тебя так же?
  - Мне представляется, что это как фильм. Я смотрю интерактивный фильм на трехмерном гнутом экране, но деформированная сфера - хорошее описание, лучше не сказать. И все, как ты описал. Только близкого контакта у меня нет. Есть какой-то, но я бы определила его дальним.
  Они вышли из зала и осмотрелись. В доме Годзо тоже не было.
  - Что будем делать? - спросила Виолетта. - Ждать Годзо, искать его самим или разбираться с тем, что видели?
  - Все одновременно.
  - Мне самой следовало предложить такой вариант, - задумчиво сказала Виолетта. - Я хочу пить. Ты, наверное, тоже. Пошли, я знаю, где кухня.
  Она повела его сложным путем: дом имел сложную и красивую планировку, с коридорами, которые одновременно являлись комнатами и залами, которые переходили друг в друга.
  - Дом - как сам Годзо, - пояснила Виолетта. - Все сложно до невозможности и непонятности. Но красиво и ладно.
  На узкой длинной кухне, залитой белым светом, она налила два больших бокала фруктовой воды и пошла на узкую террасу, которая обходила дом с задней стороны.
  Оперлась спиной и одной рукой о верхний брус перил и жестом пригласила Мейера устраиваться рядом.
  Совсем близко начинались джунгли, зеленая буйная масса с сетью перепутанных лиан, внизу журчала вода.
  - Мы находились в кабинах для экранировки минут десять или пятнадцать, - размышляла Виолетта. - Там, в их мире прошло часа три или четыре. Но ты слышал, что они говорили насчет времени - что его течение изменилось?
  Мейер кивнул. Он поставил недопитый бокал на пол и облокотился на перила, смотря вниз, на темную быструю воду ручья внизу.
  - Это необычно, - произнес Мейер. - Физически оно у них замедляется, но субъективно замедление не ощущается никак. То есть, четыре часа они провели в каком-то другом потоке времени. И то, что они говорили о нас... не похоже, что мы были их сном, как утверждал Годзо. Происшедшее они воспринимали, как нечто очень необычное, с чем никогда не сталкивались. Новый опыт. Но никак не сон.
  - Согласна. Мне тоже так видится.
  Виолетта повернула голову к Мейеру.
  - Годзо бывает невероятно убедительным, - добавила она. - Поначалу я даже готова была поверить всему, что он наплел. Сон, мы не существуем... Красивая и обстоятельная мистификация в стиле Годзо. Я ощущала эмоции тех людей - они все выбиты из равновесия, поскольку никогда не переживали подобного. И знаешь, на что это похоже?
  - На два разных, случайно соприкоснувшихся мира.
  Виолетта одобрительно кивнула.
  - Точно Мейер, исключительно точно. Существует их мир и отдельно наш. И мы вдруг оказались связаны. Нашими сознаниями. Девять с той стороны и твое с нашей. А теперь еще и мое. И это очень странная связь, не правда ли?
  Мейер согласно кивнул, подхватил бокал и допил его.
  - Ты говорил, что по времени они в двадцать первом или двадцать втором веке?
  Мейер развернулся и оперся на перила так же, как Виолетта, чтобы лучше ее видеть.
  - Я уже начинаю думать, что события происходят одновременно, - сказал он. - У нас и у них. То есть, прямо сейчас.
  - А если предположить, что нас связал вариант машины времени? - спросила Виолетта. - Мы увидели свое прошлое, а они - свое будущее. Какая-нибудь спонтанно возникшая машина времени. Ведь доказано, что на квантовом уровне машины времени существуют. Там - пена, в которой возникают и исчезают частицы, нарушаются законы причинности и все словно кипит.
  - Тогда это должна быть очень сложная машина времени. Мне не дает покоя вот еще что. Ты слышала, что говорил этот, как его, Артем.
  - Да.
  - Он встретился с человеком не из своего мира. Это меня ставит в тупик. Откуда еще один универсум? А то, что собеседник Артема был из еще одного отдельного мира, не вызывает сомнений. С другой стороны, у этого Артема мог быть транс и мы видели воображаемую ситуацию.
  - То есть, опять-таки, сон?
  - Крайне не хочется использовать это слово.
  - А что ты скажешь про тех двоих, которые пытались попасть в летательный аппарат? С чем они столкнулись?
  - Понижение температуры означает, что идет процесс отбора энергии из окружающей среды. Для чего и куда она перетекает понять невозможно. Я могу предположить, что это барьер, чтобы никто не мог попасть в тот аппарат, но тогда появляется вопрос, кто поставил такой барьер и для чего.
  Там вообще много чего непостижимого всплыло, чего не может быть в обычном мире.
  - Мы опять вернулись к тому, от чего бежим, - заключила Виолетта. - Получается, версию очень необычного и глубокого сна все же не стоит отбрасывать?
  Мейер покачал головой.
  - Не знаю. Над нами витает тень Годзо и нашептывает: 'А ведь я, мои недоверчивые и скептичные, прав!' Хотя, это не так. При всем желании сделать приятное Годзо, не могу принять его слишком экстравагантные выводы.
  В отличии от меня ты его знаешь - почему он вдруг исчез?
  - Ему могла прийти в голову какая-нибудь срочная идея, - задумалась Виолетта. - А вообще, это в его стиле. Внезапные решения. Спонтанные действия. Я не удивлена. Сейчас он может быть, где угодно. Не удивлюсь, если у него несколько таких берлог. Ты видел его только до погружения?
  - Да, - подтвердил Мейер. - Он стоял у входа, рядом с экраном управления. А когда я вернулся в сознание, его уже не было.
  - Позер и выпендрежник, - в сердцах сказала Виолетта. - Вечно у него тайны.
  - Но взбудоражить умеет, - усмехнулся Мейер. - Я ведь тоже начал поддаваться его обаянию.
  Виолетта покрутила в руках свой пустой бокал, наклонилась и подхватила бокал Мейера.
  - Что теперь? - спросила она.
  Мейер вздохнул.
  - Прежде всего, извинения - за то, что втянул тебя в непонятно что.
  - Тогда с меня - большая благодарность - за то же самое, за то, что втянул меня в непонятно что.
  - Не знаю, - ответил Мейер, - кто кому остался должен.
  - Это станет известным после того, как мы все разузнаем: на что натолкнулись, прав ли Годзо и что из всего этого получится.
  Мейер безоговорочно согласился.
  - Именно.
  - Тогда так, - решительно произнесла Виолетта. - Свои прежние планы, я, конечно же, перечеркиваю, пусть меня не ждут, сейчас важнее другое. Прежде всего, нужно узнать, не происходят ли подобные вещи с кем-нибудь еще. Затем найдем все странности, которые случались с инфополем за последнее время. Таких - уйма, я знаю, но мы сузим поиск и введем очень строгие ограничения. Мне кажется, что в этом Годзо может оказаться прав и инфополе обладает еще каким-то свойствами, о которых мы не догадываемся. Не исключено, что само оно - экран, который загораживает нас от чего-то еще. Конечно, эта гипотеза противоречит научным представлениям, но то, что с тобой, нами произошло, тоже не укладывается в рамки знаний о мире.
  - У тебя хорошая хватка, - уважительно отозвался Мейер. - И ты так воодушевленно об этом говоришь. Тебя захватило?
  Виолетта задумалась на секунду, потом задорно посмотрела на Мейера. В ее взгляде Мейер даже уловил малую толику вызова и упорства.
  - Да, Мейер Шимода, ты отлично меня понял. Меня накрыло. Между прочим, мы можем воспользоваться домом Годзо. Канал связи с миром у него хоть и односторонний, но качественный. Тут нас ничего не будет отвлекать. Включим всю нашу логику и понемногу распутаем.
  - Я в восторге от твоего энтузиазма, - задумчиво заметил Мейер, - но вот насчет логики сомневаюсь. Видишь ли, так называемый здравый смысл и обычная логика как правило только вредят. Они привносят прежний опыт, а он - плохой советчик. Ты не помнишь по курсу мультивероятности задачу о трех дверях?
  - Можешь не спрашивать, - усмехнулась Виолетта, - а сразу переходить к объяснению.
  Мейер начал рассказывать. Виолетта мгновенно уловила принцип. Разницу между тем, что подсказывает твое собственное личное представленеи о реальности и то, что утверждает строгая научная теория.
  Чем сложнее ситуация, продолжал Мейер, тем больше вот это расхождение. Наш опыт не годится, мы пытаемся упростить, свести к понятному, в то время, как сложный мир управляется намного более сложными принципами.
  Виолетта удовлетворенно смотрела на Мейера.
  - Даже не знаю, как сказать. Можно ли считать случайным, что твой интерес - мультивероятность и в тебе уйма полезного опыта?
  - Вот-вот.
  Виолетта повертела в руках пустые бокалы и спохватилась.
  - Пошли, я покажу тебе рабочее место Годзо.
  Шагнув, она коснулась его, задела телом, очень мягко и доверительно.
  Мейер не стал спрашивать, являлось ли это касание случайным или намеренным. И означало ли, что она пустила его в свое личное пространство.
  Это было неважно. Тем более, были лишними слова. Иногда слова усложняют, уводят от сути. Как, к примеру, в случае странного, необъяснимого чувствования девятерых незнакомцев. Как это происходит, словами передать невозможно. Как невозможно внятно и последовательно рассказать о только что виденном сне. Получается нескладно и невнятно, хотя еще секунду другую назад все выглядело логичным, правильным и донельзя понятным.
  Мейер шел вслед за Виолеттой по дому, слушал ее пояснения, запоминал, удивлялся.
  Она вывела его за дом, на одну из террас. Эта помещалась под самой кроной раскидистого тропического дерева. Голые столбы обступали их со всех сторон, а в нескольких метрах над головами расходились ветвями, полными листьев. Получалась зеленая плотная крыша, колышущаяся в такт ветру. Несколько дорожек уходили вправо и влево. Далеко внизу текла река, вились рядом с ней каменные тропинки, кусты полнились пышными огромными цветами.
  - Красивое место, правда? - мимоходом спросила Виолетта.
  Мейер лукаво улыбнулся, а затем, неожиданно для Виолетты сел на край помоста. Свесил ноги с высоты и положил руки на перила из толстых витых канатов.
  - Присаживайся, - позвал он удивленную Виолетту.
  - Да, но...
  - Я знаю, у нас впереди навалом работы, и мы не должны тратить время попусту. Но... доверься мне.
  - Это какое-то из правил мультивероятности, которое я, конечно же, не знаю? - поинтересовалась Виолетта.
  Поколебавшись, она села. Совсем рядом с ним, так что он мог при желании положить руку на ее колено.
  - Это опыт, - пояснил Мейер, - человека, который любит бегать. Если дистанция длинная, а, похоже, так оно и есть, то начальные усилия должны быть соразмерны. Не нужно выкладываться в полную силу сразу после старта, иначе не хватит сил потом. Но есть и второе соображение. Навалившись с азартом, мы можем упустить множество мелочей, которые на первый взгляд несущественны. Сознание выталкивает их в подсознание, сосредотачиваясь на главном. А вот в тишине, вне спешки, в спокойной созерцательности их можно увидеть снова и оценить...
  Мейер посмотрел на Виолетту. Она внимательно и доверчиво слушала, чуть склонив голову.
  - А вообще, - мягко сказал он, - не слушай меня. Я могу болтать о чем угодно, но сказанное не обязательно несет смысл. Я - очень чуткий человек, которому важны нюансы, полутени, мне важно прислушиваться к неочевидному... в общем, Виолетта Лэнгли Акаги, мне просто хочется продлить этом миг, когда мы сидим рядом, два человека, которые познакомились только утром и по кусочкам узнаем друг друга. Мне нравится, как это происходит - по мелочам и постепенным шажкам навстречу. Я хочу прочувствовать это время, потому что, что-то мне говорит, ответы на наши вопросы могут чересчур неприятными или даже шокирующими. Прочувствовать, как с каждой минутой уменьшается неизвестность между нами. Как складывается и дополняется чужой образ. Попытаться понять, почему я чувствую, тебя очень знакомой, словно знал тебя намного раньше. Потом будет не до того.
  На щеках Виолетты проявился румянец. А сама она мечтательно смотрела вдаль.
  - И да, - добавил Мейер, - этот монолог лучше оставить без внимания. Не придавай ему значения.
  Виолетта улыбнулась. Потом взяла его руку в свою и опустила голову на его плечо.
  - Это движение лучше оставить без внимания. Не придавай ему значения, - проговорила она.
  А затем тихо спросила.
  - Какое уменьшительно-ласкательно от имени Мейер?
  - Шимода.
  - Ты уверен?
  - Тогда Ме.
  - Почему Ме?
  - Не знаю, меня так Кисуро иногда называет. Возможно, он полагает, что это самое что ни на есть ласкательное сокращение от Мейер. А может, просто придуривается.
  Виолетта свободной рукой погладила руку Мейера.
  - Ты часто его вспоминаешь. Вы сильно привязаны друг к другу?
  - Да.
  - Какой он?
  - Да вполне обычный. Правда, он игрался со своим геномом, чтобы больше походить на девушку. Точнее, на нечто среднее. Гормоны, гибкость, голос, увеличенные соски и кое-что по мелочам. Ну и еще заострял кончики ушей. Ты сама увидишь.
  Виолетта кивнула, соглашаясь.
  - Знаешь, Мейер, - заговорила она,- однажды я сидела вот так же, как мы сейчас - высоко над землей. Ломаная высоченная скала в море, почти монолит, часть длинной большой игры. В скале - десятки пещер, переходы, тоннели. На самом нижнем уровне - болото со светящимися грибами. Большие толстые, с меня ростом остро пахнущие белоснежные грибы. Красивое болото, зелено-синего цвета с бледно-желтыми шарами, они поднимались из глубины и лопались на поверхности, забрызгивая берег желтыми масляными каплями. Кстати, кремового вкуса, я пробовала.
  Над болотом - тропические сад... ничего, что я так подробно?
  Мейер согласно покачал головой.
  - Я не спешу, - с усмешкой проговорила Виолетта. - Все, как ты хочешь. А рассказываю, потому, что это рубеж в моей жизни. Так вот, про сад. Густой тропический сад с большими ползающими оранжевыми цветами и лианами, толщиной в мою талию. По лианам можно было ходить. Еще выше начиналась зона деревьев, каких-то особых, с толстенными стволами. В некоторых стволах находились вырубленные дорожки. Задача заключалась в том, чтобы подняться от болота на самый верх. А там все было перекрыто - упавшим деревом, лианами, закрытыми проходами и нужно было разгадать все загадки и найти ключи.
  Я была молодой и чересчур рьяной. Первые двадцать лет после стирания памяти, полно энергии и тратишь ее на что ни попадя, все тебе интересно, и хочется перепробовать.
  Я лазила по уровням несколько дней, набила шишок и синяков, но выбралась-таки на самый верх. Поднялась по узкой тропинке между каменных глыб к неописуемо голубому небу. А там повсюду гнезда гаган, они кричали, шипели и стучали своими медными клювами о когти.
  Я взобралась на финальную площадку со старым пустым гнездом, села в него и... ты не повершишь, заревела. От жалости и обиды. Потому что эта минута восторга: да, да, я сама разгадала все загадки, прошла все уровни и достигла финала, - была слишком короткой. Слишком несоразмерной с трудом, который я затратила. Со всем, что мне пришлой пережить. Награда не стоила затраченных усилий. Меня обманули, завлекли обещаниями, которые оказались пустым фантиком. Ярким, красиво нарисованным, но пустым внутри.
  Эта минута изменила мою жизнь. Конечно же, разработчики той игры не виноваты. Так получается, что наша радость всегда слишком скоротечна. Я задумалась об этом, о эмоциях, о чувствах, о соизмеримости и соответствии. Я престала играть в игры. И пришла к психологии. Хотя, может меня к ней всегда тянуло, а те пережитые эмоции только подстегнули.
  Я научилась ценить неторопливость. Сейчас, я думаю, я ходила бы неторопливо, наслаждаясь каждым видом, каждым прикосновением, ароматом, наслаждаясь ощущением себя и того, что меня окружает. Снова и снова. Не думая о времени.
  - Да. Чувствовать и переживать, - негромко добавил Мейер. - Возвращать Вселенной то, что чего оно не имеет - осознанность и преломленную через себя, свои мысли, пристрастия, слова, поступки ее красоту.
  - Поэтому, Мейер, я понимаю тебя и твое желание сидеть здесь. И говорить ни о чем. Об очень важном ни о чем.
  - А мы и не перестаем говорить о том, что случилось, - усмехнувшись, заметил Мейер.
  - Даже так? -Виолетта рассмеялась и отстранилась от него. Затем внимательно, испытующе посмотрела ему в глаза.
  - Разумеется, - подтвердил Мейер, - Только кажется, что мы болтаем о всякой всячине, забыв о времени, заглядываем друг другу в глаза и пытаемся определить, это желание целоваться или уже нет. Или что-то иное, чему нет названия.
  - Что-то иное, Мейер. И кстати, хорошая фраза: 'забыв о времени'. Нужная.
  - Да, Виолетта. - Мейер переключился мгновенно. - Я все время подсознательно думаю о нем - о времени. О часах, которые мы провели там, когда у нас прошло всего несколько минут.
  - У них и у нас разное течение времени?
  - Не совсем. Пока мы ехали к Годзо, пока говорили с ним - прошло несколько часов. Но после погружения в тот мир во второй раз большого разрыва я не ощутил. Словно после моего первого контакта прошло не больше получаса.
  - Это совсем непонятно. А я вот о чем вспомнила. Разговор двоих мужчин: один старый, а другой совсем старый. Ты их слышал?
  Мейер сосредоточился, вспоминая.
  - Конечно, - продолжала Виолетта, - не владея реалиями той жизни, трудно удержаться в их смысловом потоке, но главное я уловила. Это была история о девушке.
  - Ну конечно, та же история, которую нам рассказал Годзо! - опередил ее Мейер.
  - Не совсем та же. Вариант истории, - поправила Виолетта. - Они отличаются.
  - Годзо, получается, что-то знал? Как такое возможно?
  Мейер и Виолетта почти одновременно поднялись на ноги.
  - Мы действуем по твоему плану,- сказал Мейер. - Я его полностью поддерживаю.
  И они быстро и легко зашагали по деревянным мосткам к основной части дома Годзо.
  
  Глава 12
  
  Дарья оглянулась на коридор. Коридор оставался прежним, именно по нему она зашла в туалет.
  Она решительно зашагала к туалету и остановилась у самых дверей. Затем, развернувшись к ним спиной, посмотрела вправо.
  Там, где должен был быть зал с попутчиками, образовалось совсем другое помещение, пустое и чужое.
  Ну, допустим, сказал про себя Дарья, в матрице произошел сбой. Правое стало левым. Допустим.
  Она повернула влево и через десяток метров вышла в пустой входной холл.
  - Охренеть, - сказала девушка вслух.
  Потом обернулась на коридор. Уже не веря, она еще раз прошла по коридору в свой бывший зал. Ничего не изменилось, люди в нем не появились.
  - Внимание, это не учебная тревога, - пробормотала она, чтобы подавить начинающуюся панику.
  Паника уходить не собиралась. Произошло нечто не просто невероятное, а невозможно невероятное, не укладывающееся в голове. Дарью начало трясти.
  Будь логичной, сказала она себе, ты зашла в туалет. Пробыла там ну минут пять или семь. Потом вышла.
  Но логика смеялась - то, что случилось потом, не укладывалось ни в какое логическое построение, кроме единственного - что-то произошло в то время, пока она была в туалете и записывала видео с собой.
  Она рванула в туалет снова. Плотно закрыла дверь. Осмотрелась. Посчитала до десяти. Потом еще раз до десяти. И открыла дверь.
  Осторожно высунув дверь, посмотрела вправо, затем влево. А потом истерически засмеялась. Ее исключили из привычного мира и сослали в другой. Без людей.
  На мгновение к глазам подступили слезы, но она тут же собралась.
  Мир начал рофлить? Ну что ж, она в долгу не останется.
  Дарья вышла в коридор, чувствуя себя, как на длинной дистанции - в мышцах играет адреналин напополам со страхом, что ей не хватит сил. Полная решительности и той самой малой крупицы злости, которая является запалом. Во всяком случае, распускать сопли она не станет.
  Дарья решительно вернулась в пустой зал. Внимательно осмотрела кресла, обстановку, входы. Здесь она точно не была.
  - Hello! Is anybody there? - громко вопросила она. - Уже можно входить? Пончики-убийцы готовы?
  Пончики молчали. Дарья прошла по залу, осматривая его и шумно отодвигая сиденья. Сделав круг, она ухватила два кресла и потащила их к туалету. Поставив кресла по обе стороны двери, она вернулась в зал и соорудила у входа пирамиду из трех кресел.
   Удовлетворенно осмотрев ее, она нахмурила брови и сказала креслам суровым голосом: 'I`ll be back!'
  После чего посмотрела на смартфон - тот показывал половину второго, - и пошла к другому входу.
  Конечно, о минигане 'М134' мечтать не приходилось, ее устроила бы и увесистая бита, лежащая на плече. Но ничего подходящего не находилось, а ограничительные столбики имели чересчур широкое основание и были чрезмерно тяжелы.
  Дарья вышла в другой коридор, видимо для технических служб. Все двери, кроме последней - в торце, были заперты. Последняя вела на лестницу, обычную бетонную, как в жилом доме. Дарье подумалось, что в одноэтажном аэропорту подобная лестница может вести только на крышу, но все же поднялась по ней.
  Никакой крыши не было, а был еще один коридор, приведший в широкий холл, явно для бизнес-класса - здесь стояли диваны, а кресла были шире и удобнее. На стойке в углу стояла кофемашина, поднос с бокалами, чашками, корзинки с пакетиками чая.
  Она подошла к стойке.
  - Ну, теперь, когда кто-нибудь появится из-за угла, я смогу крикнуть: 'У меня есть кофе-машина! И я умею ей пользоваться!' - громко сказала она.
  Если кто и собирался напасть, после этих слов он затих.
  Дарья прислушалась к эху, звонам стекла, тишине и не нашла в ней никаких посторонних звуков. Она была тут одна.
  Кофе-машина не работала, и она с сожалением пошла дальше, отметив про себя, что нужно запомнить это место.
  Короткий проход привел ее в зал регистрации. Стеклянные кабинки пустовали. Сиротливо стояли рамки детекторов и машины для проверки багажа с черными лентами транспортеров.
  За большими стеклянными дверями - основным входом в зал, находился длинный пустой холл, который привел ее в помещение, как две капли воды похожее на то, в которое она попала в самом начале. И в котором поставила метку в виде стульев.
  Только в этом стулья стояли на своих местах.
  Она задержалась в нем на пару минут, проверяя предположение, что сделала круг и попала в то же самое место, откуда вышла. А стулья, пока она бродила, успели расставить на прежнее место. Кто успел? Да сами стулья и успели. Тихонько переставляя негнущиеся ножки, неторопливо выстроились в ряд, беззвучно смеясь сиденьями.
  Почему бы и нет? Смеющиеся стулья были объяснением не хуже других. По крайней мере, они оставляли надежду договориться.
  Дарья внимательно обследовала ряды, пнула один стул, а потом, собрав волю в кулак, вышла в коридор, который был точно таким же, как и тот, с которого все началось.
  И туалет здесь был точно таким же - она проверила.
  Она не стала возвращаться, поскольку в этом не было никакого смысла - мир странно и пугающе изменился, - и двинулась дальше.
  Из коридора она вышла в зал регистрации с панорамными окнами на месте левой и правой стен. И что неожиданно, нижние края окон находились вровень с землей. Получалось, что она по-прежнему находилась на первом этаже. Хотя поднималась по лестнице вверх.
  Левое окно открывало вид на пустую стоянку для автомашин, а за правым начинался бетон взлетного поля.
  На поле, метрах в пятидесяти носом к аэропорту стоял самолет. В кабине горел свет и мелькали тени - похоже, в салоне кто-то был. К открытой двери, из которой лился свет, примыкал трап, словно самолет готовился высадить или принять пассажиров. И кажется, это был тот самый борт, который их привез сюда.
  Дарья подошла к окну, чтобы рассмотреть подробнее. Она простояла несколько минут, чтобы увидеть пассажиров или экипаж - все равно кого, любых людей, - но ничего не происходило. В кабине периодически мелькали тени, но трап пустовал. Ей показалось, что воздух вокруг самолета странно искрится, но потом она решила, что это игра воображения, с чего ему блестеть.
  Зал, в котором она находилась, отличался от других - кроме панорамных окон в нем находилось три выхода, а не два, как в предыдущих.
  Она выбрала тот, который находился ближе к окну - возможно, этот путь приведет ее к самолету, а кроме того, коридор дальше плавно поднимался и загибался, чего не случалось раньше.
  Метров через двадцать стены начали расширяться, приобретать иную фактуру: каменную, бугристую и многоцветную - нежный желтый цвет плавно перетекал в малиновый и салатный с голубыми оттенками. У самого пола стены покрывал неровный ряд плиток: где-то их скопилось больше и они вершинами поднимались до уровня колена, где-то не хватало и стены оставались пустыми. Маленькие квадратные плитки песочного цвета с тонким редким узором из разноцветных цветочков на длинных гибких стебельках.
   В стенах появились ниши. Часть из них походила на окна - толстенные, наглухо вмурованные в стену окна с мутным или даже непрозрачным стеклом.
  Ниши становились шире и больше, потом пропали, чтобы дать место широкому, высотой до потолка окну шириной метров в десять.
  Окно отделяло коридор от холодного, искрящегося на солнце белейшего снега. Снег наползал на окно, не тая. Снег уходил вправо и влево, к синим замерзшим ледяным горам. А вот в долине, которую окружали горы, снега не было. Он заканчивался метрах в пятидесяти от окна, открывая плоские голые каменные плиты, лежащие одна на другой как гигантские ступени. Окно находилось на вершине склона и было отчетливо видно, как эти ступени наполняются полосами цвета - от мха, а потом и травы, поначалу редкой, а потом совсем густой, насыщенного изумрудного цвета. Совсем далеко блестел под лучами солнца ручей и росли деревья. Зеленая, не боящаяся мороза долина в странном окружении льда. Над горами курилась плотная белая мгла, но долину оберегало яркое солнце и чистое, почти без облаков голубое небо.
  Дарья внимательно осмотрела ландшафт, открывающийся из окна. Снег поначалу удивил ее, но удивление быстро улетучилось. Может ли ошеломить снег за окном человека, выросшего на скандалах, интригах, расследованиях и шокирующих гипотезах в воскресной сетке вещания ТВ каналов?
  Дарья приняла первое окно всего лишь как картину в незнакомом музее без гида. Интересно, но совершенно непонятно.
  И спокойно пошла дальше, только раз оглянувшись на странный пейзаж.
  Через десяток метров коридор плавно изогнулся. За изгибом второе окно открыло ей озеро в окружении сосен. Большое спокойное озеро с густой травой по краям и нешироким песчаным пляжем в одном месте. В высоких елях и соснах собирался сумрак, а серая вода с небольшой рябью вызывала странное беспокойство. Ничего необычного и в тоже время за окном сгущалась, копилась, множилась тревога. Словно к этому месту приложил руку Арнольд Бёклин.
  От воды, от беспокойной травы, от сосен исходила гнетущая тоска, тонкая и тихая. На мгновение Дарью приковало к окну это сильное и чужое чувство - словно сильный магнит притянул легкую металлическую детальку, но Дарья тут же спохватилась и заставила себя уйти.
  Она быстро прошагала два десятка метров, до следующего панорамного окна. Оно отделяло коридор от густой сине-зеленой воды, подсвеченной изнутри. Из глубины медленно поднимались светящиеся матово-желтые полуметровые капли, достигнув поверхности, они рассыпались искрами и огоньками, которые разлетались во все стороны.
  Дальше воду закрывали громадные метровые листья, образуя ковер, разрываемый пучками толстых изогнутых стволов. Стволы, переплетаясь и закручиваясь, поднимались насколько хватал взгляд.
  Толстые огромные цветки белого, салатного фиолетовых оттенков, мерцающие, будто подсвеченные изнутри, приковывали взгляд.
  Свет не проникал через переплетенье стволов-лиан и все пространство было погружено в сине-зеленый мерцающий сумрак.
  Дарья завороженно стояла несколько минут, рассматривая подробности. Потом проверила поверхность окна. Нет, никакой форточки или дверцы не имелось, это было толстое массивное окно - как в аквариуме.
  Она вспомнила про телефон и поспешно начала снимать. Бесконечный ряд прежних фото 'я и моя попа' оказались смешными и нелепыми по сравнению с удивительным местом за стеклом.
  Дарья прошла пять метров стекла от одного края до другого, потом вернулась, не переставая наполнять телефон фотографиями, и снова двинулась вперед. И только дойдя второй раз до конца окна, спохватилась, опустила телефон и неторопливо зашагала дальше - вот именно, неизвестно, что еще она увидит впереди.
  Метров через двадцать коридор снова изогнулся дугой и Дарья увидела новое окно. Но теперь за ним было не болото, а песчаная дорога в окружении сосен. Дорога круто заворачивала перед окном и уходила вниз. За деревьями виднелся кусочек пшеничного поля, дорога краем задевала его. Простая пыльная дорога, с сосновыми иголками и невероятно голубым небом в просветах между ярко-зелеными сосновыми пучками.
  Дарья непроизвольно глотнула воздух. К глазам ее подступили неожиданные слезы. И защемило сердце. Словно там за стеклом был ее дом, ее настоящий дом.
  В ней пробудилось, включилось давнее-давнее воспоминание и заявила о себе чистая, доверчивая Дарья, не ожесточенная возрастом, опытом, способностями цинично и без угрызений совести пробивать дорогу в жизни. Искренняя и непосредственная Дарья, которая пряталась долгие годы среди вороха событий, знаний, лиц, умений. Пробилась наверх из глубин памяти, торопливо разбивая изнутри, казалось совсем засохшее прошлое.
  Это было невероятно и неожиданно. Томительные, проницающие душу до основания слезы радости, узнавания, сладкой грусти - и открытая дверь в новую Дарью.
  Девушка даже не пыталась фотографировать. Приложив руки к теплой поверхности, она позволила слезам иссякнуть. И только потом, проведя рукой по толстому стеклу - не в качестве прощания, а как знак, что она еще здесь, Дарья пошла дальше.
  Коридор с окнами напоминал океанариум, только вместо подводных видов за массивной прозрачной стеной находились странные миры.
  Она увидела еще три: полупустыню с неровной стеной гор на горизонте, висящую в чистом небе над джунглями громадную скалу-остров и полутемную комнату, судя по обстановке - кабинет для работы.
  Каждый из них притягивал взгляд и манил. Пустыня - дорогой, которая начиналась, очевидно, где-то далеко-далеко позади, меряла, делила необозримое пространство песка, выжженной оранжевой земли, островков травы и уходила к горизонту. Чистая ровная, заботливо ухоженная асфальтовая дорога с разметкой, столбиками и указателями. Она тянула к себе, тянула возможностями - скоростью, своими указателями, ведь за ними может быть что угодно. То, что никогда не бывало в твоей жизни, разве ты не хочешь попробовать?
  Остров, висящий в нежно-голубом небе, потрясал воображение. Тем, что плевал на гравитацию. Своими неровными уступами, массивным ломаным основанием. Ощутимой на расстоянии массой. А еще на нем явно что-то было. То, что блестело ярко и чисто кусочками своих стен и крыши. Еще Дарья углядела площадку.
  Остров медленно, как ей показалось, плыл над зеленым непричесанным верхом джунглей.
  
  Кабинет находился за последним окном. Неправильной формы большое помещение с изогнутыми деревянными шкафами, повторяющими линию стен. На открытых полках - стоявшие впритык толстые книги. У левой стены стоял диван, напротив него - письменный стол и нечто неопределимое, смесь комода и конторки. На столе, как увидела Дарья, лежали листочки, что-то круглое и желтое на цепочке, скорее всего, часы. А еще длинные перьевые ручки и чернильница.
  Дарье поначалу показалось, что окон нет, но приглядевшись, она сообразила, что вот то, что она приняла за систему освещения, и были окнами. Необычными окнами с резными рамами, неровной округлой формы. Вместо стекла - витражи из фиолетовых, синих, зеленых и красных частей. Неяркий свет, проникавший сквозь них, заполнял помещение сложной и необычной игрой цветов.
  Это был кабинет прошлых времен, без древесно-стружечных плит, точечных источников света и гипсокартонных листов - созданный из натурального дерева, потемневшего от времени и состарившегося без участия дизайнера. Стены укрывали строгие деревянные панели. С наклонного потолка сложной формы свисала люстра красноватого цвета, похоже, медная. Обилие других деталей, похоже, тоже медных: ручек, ламп, рамок фотографий, часы с циферблатом, барометром и термометром подчеркивали, что здесь живет не новодел, а солидные состоятельные вещи, имеющие хорошую родословную и не сталкивавшиеся в своей жизни с дизайнерами интерьеров.
  Более того, двери-луковицы с медными изогнутыми полосками, кресла с подлокотниками и подголовниками, каплевидной формы оконце в дальней части потолка - тоже витражное, заявляли, что здесь работал истинный художник, окрыленный мечтой, а не деньгами.
  Такая обстановка могла быть лет сто или сто пятьдесят назад, во времена кучеров, кэбов, карет, паровых судов и паровозов, во времена ученых, верящих в силу науки, джентльменов, верящих в честь, и дам в пышных одеждах, верящих в джентльменов и ученых одновременно.
  На столе лежали листочки, круглые желтые часы на цепочке, длинные перьевые ручки и чернильница.
  Это был солидный кабинет, полный достоинства и секретов - чего стоила одна только дверь в форме удлиненной луковицы. Полный стиля, название которого Дарья никак не могла вспомнить.
  А еще она никак не могла определить свое впечатление. С одной стороны, ее не трогала старина, а с другой интерьер, стены, потолок были настолько весомы, настолько значительны, и даже самодостаточны, и им было абсолютно пофигу, кто сейчас стоит за стеклом и пялится на них, что Дарью обдавало какой-то смесью затронутого самолюбия и странного уважения.
  Это место полнилось тайнами.
  На всякий случай, Дарья использовала камеру смартфона, прежде чем отправиться дальше.
  Через десяток метров коридор закончился тупиком, перед которым влево ответвлялся узкий проход. Пол в нем имел заметный уклон вниз. По нему Дарья сошла-сбежала в очередной зал. Это был зал регистрации с пустыми кабинками и пластиковыми скамейками в углу зала. Рядом со скамейками стояли два автомата со снеками и водой.
  Дарья начал было рыться в сумочке, с которой не расставалась, в поисках монет, но потом остановилась, увидел табличку - указатель в зал для важных персон.
  Она подошла к указателю, а потом зашагала по коридору, в который тот был направлен. Через десяток метров она вошла в просторный длинный зал. Тонкая и неширокая перегородка из реек делила зал на две зоны. Ближнюю заполняли светло-коричневые массивные кожаные кресла и диваны. С потолка свисали стильные цилиндрические светильники из металла и пластика. Стены заполняли арт-панно и декоративные панели из пластика и дерева.
  Мягкий успокаивающий свет заливал эту часть зала. Зато другая освещалась ярко и сильно - там стояли длинные столы, забитые тарелками и подносами с едой. В углу, который был виден от входа, в окружении белых чашек и чашечек сверкала хромом большая солидная кофемашина.
  - It has to end here, - устало сказала Дарья, после чего рухнула на ближайшее кресло.
  
  Любая неприятность теряет значительную часть своей отвратительности, если в ней есть шведский стол. Возможно, существует даже некая критическая масса шведских столов, при которой наступает полное блаженство, освобождение от страданий и погружение в безмятежную послеобеденную сонную сытость, которую профаны и гуру духовных практик одинаково называют нирваной, но этого никто не проверял.
  Один вид шведского стола, который посвященные называют между собой загадочным словом 'буфет', придает силы и снимает усталость. Последователи крайней ветви пастафарианства, верующие в полдники, в измененных состояниях сознания вызывают образ шведского стола, что позволяет им обходиться без перекусов, интернета и акций гипермаркетов многие дни.
   При этом основа такой силы шведского стола так и остается непознанной. Мистики, близкие к темникам воскресных политических щоу, склонны рассуждать о связи благодетельных свойств шведского стола с низменными порывами самого человека, охочего до животных радостей. Но только тем, кто достиг высшей ступени просветления - наваливать не столько, сколько помещается на тарелку, а так, чтобы вернуться еще,= доступна истина, заключающаяся в том, что тайная сила, проистекающая из шведских столов, берет свое начало в главнейшей из иллюзий - иллюзии свободы.
  
  - Какая только хрень не приходит в голову, - вырвалось у Дарьи.
  Кажется, она заснула, провалилась в забытьё. Девушка подтянула к себе телефон, но тот показывал всю ту же половину второго плюс пара минут.
  Тем не менее, она чувствовала себя отдохнувшей - словно спала как минимум шесть или больше часов.
  Дарья вскочила с кресла и подошла к длинному столу, сплошь заставленному белоснежными тарелками с закусками. Какое-то время она с аппетитом ела, переходя от одного края стола к другому. Потом переместилась к кофе-машине и с наслаждением выпила сначала одну, потом вторую чашечку еспрессо.
  В довершении она еще пригубила оранжевый сок, выбрав его среди батареи кувшинов с напитками. Ее приятно удивило, что это был натуральный свежий сок, а не нектар или смесь с водой.
  Только после этого она отошла от стола и осмотрелась.
  Да, можно было забиться в угол и, пуская слезы, паниковать, пытаться звонить, зная, что связи нет, снова паниковать. А значит лишить себя возможности если не понять, то хотя бы насладиться новой реальностью и новыми возможностями. Да, насладиться, почему бы и нет? А что еще делать, если нет совершенно никакого представления, что происходит?
  Она вернулась в коридор и вышла в зал регистрации.
  В него она попала через изогнутый коридор - вот вход в него, у окна, за которым тоже летное поле. Только теперь никакого самолета на поле не проглядывалось, ни справа, ни слева.
  Она подошла к большой стеклянной двери - главному входу в зал. За ней находился тамбур, который выходил в новый коридор. Слева коридор оканчивался глухой стеной, а вправо длился метров тридцать, потом делал поворот и выходил в новый зал.
  Здесь, как ей показалось, она уже была. Тут находился выход на улицу, а также проход в очередной зал. И в этом проходе, у дверей в туалет стояли два стула, два немых синих пластиковых верных стража из прошлой жизни.
  Вместе со стульями пришел обычный Дарьин задор.
  Получалось, она сделала круг, вернувшись в точку старта.
  Получалось, что ей предстояло снова искать неведомую хрень. Неважно, одушевленную или нет. Снова бродить по коридорам, прислушиваясь к своим шагам и ожидая неизвестно чего. Быть в напряжении.
  Ее это порядком достало, и она решила включить своего терминатора. Особенно после того, как услышала в туалете шум от льющейся воды - там кто-то плескался. Спокойно умывался, пока она не находила себе место!
  Дарья толкнула дверь и, еще не успев войти, спросила самым своим грозным и требовательным голосом:
  - Сара Коннор?
  - Нет, - испуганно ответил кто-то. - Виолетта Исаева...
  
  Глава 13
  
  Максим вошел в зал ожидания энергичным шагом, Всеволод Сергеевич едва поспевал за ним. Но, увидев, что в зале всего лишь двое - чиновник с семьей, Максим недоуменно остановился и огляделся.
  Чиновник был последним, с кем он хотел бы обсуждать, что они видели.
  Но Всеволод Сергеевич, как рефери, который всегда над схваткой, пастырь и незаинтересованная сторона, мгновенно понял, отчего у Максима вышла заминка. Священник вышел вперед и подошел к сидящему с призакрытыми глазами Вячеславу Максимовичу.
  - Простите, - начал он своим самым благообразным голосом. - Меня зовут Всеволод Сергеевич, вот он - Максим Сергеевич. И нам хотелось бы обсудить с вами, что происходит.
  Чиновник открыл глаза, не сразу пришел в себя, потом внимательно посмотрел на обоих. Назвал себя.
  Его жена подобралась. Выпрямилась и чуть прищурилась, оценивая непрошенных собеседников.
  - Очень приятно, Вячеслав Максимович, - сказал Всеволод Сергеевич. - Первый вопрос, вы не знаете, где остальные?
  - Вышли, - сказала жена чиновника, - вначале семейные и девушка с ними, потом зожница. Уже почти как час. А что происходит?
  Про Виолетту, которая отлучилась совсем недавно, она, разумеется, не сказала. Им вовсе не обязательно знать, какие надобности периодически возникают у девушек в таком возрасте.
  - Вот мы и пытаемся это узнать, - сказал священник и кивнул на Максима, который подошел и встал рядом с ним. - Дело в том, что наш аэропорт... как бы получше выразиться, не совсем аэропорт.
  Чиновник вопросительно приподнял бровь.
  - По возможности, по существу, Всеволод Сергеевич.
  - По существу будет трудновато, - сказал Всеволод Сергеевич, садясь на ближайшее кресло. - Уфф... Начнем с самого очевидного. Вы не находите странным, что весь персонал аэропорта пропал? Точно так же, как и наш тургид.
  - Спит где-то, - вставила Ольга Петровна, - Аэропорт маленький, ну сколько здесь персонала. Тем более, ночью.
  - А охрана? - заметил Максим. - Куда делась безопасность аэропорта?
  - Южная специфика, - ответила Ольга Петровна. - Решили, что мы безопасны. Или вы считаете, что нам доверять нельзя?
  Максим ухмыльнулся.
  - Хороший вопрос. Вот вам бы я доверился.
  - И зря, - не без удовольствия ответила Ольга Петровна.
  - Занятно, - парировал Максим, - если встречу охрану, то скажу им, чтобы за вами особенно приглядывали.
  Вячеслав Максимович без особого интереса слушал их разговор. Он размышлял. Потом спросил у жены, где Виолетта.
  - Она здесь, рядом.
  Ольга Петровна по взгляду мужа определила, что тот серьезен и крайне озабочен.
  - Позвать ее? - напряглась она.
  Чиновник отрицательно мотнул головой.
  - Вы выходили и нигде не встретили людей? - спросил он у священника.
  - Именно. Следующее: на летном поле стоит наш самолет, двери открыты, к ним приставлен трап. Мы решили подойти, узнать в чем дело. Но подойти не смогли.
  - Я поясню, - встрял Максим. - Двери на поле не заперты. Думаю, все знают, что в аэропортах, любых, выход на поле под особым контролем. А здесь открыто. И вокруг - никого. Самолет стоит открытым. Но к нему подойти невозможно. Во-первых, он не приближается, я пробовал бежать, но расстояние почти не уменьшилось. А во-вторых, чем ближе к нему, тем холоднее.
  - Как? - переспросил Вячеслав Максимович. - Холоднее?
  - Вот. Метров за сто от него было градусов пять, не больше. И с каждым моим шагом температура понижалась. Я добежал до минус двадцати по ощущениям, а потом повернул назад. Двадцать градусов - не шутка.
  Ольга Петровна недоверчиво переводила взгляд с бизнесмена на священника.
  - Да, это кажется странным, - добавил Всеволод Сергеевич. - И вот еще что. Который час?
  Вячеслав Максимович мельком глянул на наручные часы - старенькие, пятилетние 'Тудор', который следовало бы давно сменить.
  Часы показывали именно то время, какое должно быть. Но оно разительно отличалось от времени на их телефонах. Словно часы начали спешить. Даже не спешить, а бежать, перескакивая не минуты, а часы.
  Всеволод Сергеевич тоже посмотрел на швейцарский хронометр чиновника. Но время определить не успел.
  - Вы не замечаете странности? - спросил священник. - Мы в аэропорту уже часа три как минимум. А кажется, что прошло совсем немного.
  - Четыре, не меньше - согласилась Ольга Петровна.
  Вячеслав Максимович, прикрыв глаза, потер переносицу.
  - Мой вопрос покажется невежливым, - сказал он. - Но у него другой смысл. Вы пили сегодня? В самолете, к примеру?
  Максим вопросительно поднял бровь. Что означают слова 'другой смысл'?
  - До посадки, бутылку пива, купил в дьюти-фри. Это важно?
  - Я не пью - сан, - сказал Всеволод Сергеевич.
  - Вы священник?
  Всеволод Сергеевич утвердительно кивнул.
  - Да, это важно, - согласился Вячеслав Максимович. - Очень. Это все, что вы видели?
  Он долгим внимательным взглядом осмотрел зал.
  - Нас было, если не ошибаюсь, девять.
  Максим стал вспоминать в уме.
  - Девять, - подтвердил священник. - Вы считали?
  - Специально - нет, - ответил Вячеслав Максимович. - Было три тройки, значит, девять. У вас работают телефоны?
  - Вот! - встрепенулся Максим. - После посадки мой не поймал сеть. Я думал, смартфон начал сдавать, у вас тоже нет связи?
  Священник полез за своим. На глазах у всех неторопливо провел пальцем, чтобы разблокировать экран, чуть придвинул лицо, хотя камера и так распознала его. Затем внимательно изучил экран.
  - Я думал, мы ходили часа полтора, - встревоженно сказал он. - Часы утверждают, что только пять минут.
  Максим и Ольга Петровна поспешили проверить свои телефоны.
  У всех время замерло на половине второго ночи.
  - Сходи за Виолеттой, - негромко попросил Вячеслав Максимович жену.
  
  
  Виолетта облегченно выдохнула. Внезапным человеком со строгим голосом оказалась всего лишь девушка из их группы.
  - Упс, - смущенно сказала Дарья. - Прости, не подумала, что тут - кто-то из наших. Я думала, что... что... в общем, неважно, что думала. Проехали.
  - Ничего, - Виолетта примирительно махнула рукой. - Со всяким бывает.
  - Сильно испугалась?
  Виолетту пугали и сильнее. Всякие малолетние дебилы.
  - Извини, - Дарья с облегчением вздохнула и подошла к зеркалу, чтобы посмотреть на себя - мало ли что могло измениться за это время. Скажем, постарела на сто пятьдесят лет. Или открылся третий глаз. Или появились жабры. Почему бы и нет - жабры послужили бы органичным дополнением к третьему глазу. - Давно ты тут?
  - Только что зашла.
  - Кресла у дверей стояли, когда ты заходила? - поинтересовалась Дарья.
  - Нет, - удивилась Виолетта. - Какие кресла?
  Дарья открыла дверь туалета, посмотрела вправо и влево. Пластиковые стражи ворот находились на месте.
  Дарья поманила Виолетту и показала на кресла.
  - Ой,- всполошилась та. - Что это?
  - Это - кресла. И я думаю, они за нами следят, - сказала Дарья, с любопытством наблюдая за реакцией девочки.
  У Виолетты округлись глаза. Но ее удивление остановилось на этом уровне, не пошло дальше - в конце коридора появилась явно взволнованная Ольга Петровна.
  - Виолетта, ты там? - громко огласила она, усмотрев в дверях туалета только Дарью.
  - Вот и конец всей личной жизни, - сокрушенно вздохнула Виолетта. - Сейчас начнется новый акт комической драмы под названием 'Родители и любимая дочь'.
  - Почему драмы, перфоманса, - прокомментировала Дарья.
  Виолетта одарила ее признательным взглядом.
  - Я тут, мам, - крикнула она затем в коридор.
  - Девочки, у вас все в порядке? - спросила Ольга Петровна, притормаживаясь.
  - За девочку, конечно, вам отдельное спасибо, добрая женщина, - среагировала Дарья.
  - Да, все в порядке, - снова сказала Виолетта в стену коридора.
  Ольга Петровна достигла дверей, недоуменно посмотрела на кресла, увидела Виолетту и уже совсем спокойно заглянула в сам туалет.
  - Что-то случилось? - спросила Дарья.
  - Ничего, - очень вежливо и дружелюбно произнесла Ольга Петровна, отчего в Дарье все напряглось.
  - Вы случайно, не врач? - поинтересовалась она. - Обычно они говорят такое. 'Нет-нет, все в полном порядке'. Когда все плохо. И точно таким же тоном.
  - У нас все плохо, - сказала Ольга Петровна прежним тоном. - Все пропало, и мы все умрем. Вы это хотите услышать?
  - Опять эта проклятая неопределённость, - ответила Дарья. - Но умение подбодрить у вас не отнять.
  - Виолетта, - сказала Ольга Петровна. - Ты скоро?
  - А что? - спросила Виолетта, - Приехал автобус?
  - Нет, но тебя хочет видеть отец.
  Виолетта колебалась пару секунд, но увидев, что Дарья тоже не собирается оставаться, подалась за Ольгой Петровной.
  Дарья напоследок оглядела кресла, для верности потрогала ближайший, оглянулась на пустой коридор за спиной и пошла вслед за семьей чиновника.
  
  
  Настя вошла в зал, подошла к своему чемодану, подхватила его и только тут заметила, что находящиеся в зале пристально смотрят на нее.
  Она проверила одежду, но та была в порядке.
  - Вы выходили втроем, - сказал ей чиновник. Обыкновенным голосом, без всякого снобизма или высокомерия. - Ваши спутники...
  - Они остались на улице. Думаю, придут через пару минут.
  Под внимательным взглядом Вячеслава Максимовича Насте стало неловко. Она не была готова к подобному вниманию - когда тебя просчитывают. Оценивают движения, реакцию. Пусть очень мягко и незаметно, но оценивают. Настя это почувствовала.
  - Меня зовут Вячеслав Максимович, - дружелюбно произнес чиновник.
  Настя кивнула и назвала себя.
  В зал вошли Артем с Людой. И остановились на пороге, поняв, что что-то происходит.
  Настя не ждала их так быстро. Видимо, они не стали бродить по окрестностям.
  - Все в сборе, - констатировал Вячеслав Максимович, - пожалуй, нам стоит начать со знакомства. Я уже говорил, я - Вячеслав Максимович. А это моя семья.
  Он посмотрел на жену.
  - Ольга Петровна, - сказала та и посмотрела на Виолетту.
  Виолетту вовсе не прельщало устраивать вечер знакомств и признаний. Она предпочла бы остаться инкогнито. Просто девушкой. Разве этого недостаточно?
  - Это моя дочь и ее зовут Виолеттой, - сказал Вячеслав Максимович к ее большому удовольствию.
  - Меня зовут Всеволод Сергеевич, - сказал священник. - Можете называть по имени, я не обижусь. Если конечно, вас это не смутит. И пожалуйста, не надо 'отец Всеволод'. Просто Всеволод.
  - Я - Максим, - сказал бизнесмен. - Без отчества, так проще. Максим.
  Вячеслав Максимович перевёл взгляд дальше, к Люде и Артему. Но на Дарье его взгляд споткнулся.
  - Здравствуйте, - сказала Дарья. - Меня зовут Дарья и я алкого... э-э-э, простите, блогер.
  Артем хмыкнул, Ольга Петровна вопросительно приподняла бровь, священник едва улыбнулся. Остальные не среагировали никак.
  Настя внимательно смотрела на Дарью, но та оставалась невозмутимой. И даже, похоже, довольной.
  Дальше назвали себя Артем с женой.
  Вячеслав Максимович, когда Артем закончил, осмотрел всех, задержал взгляд на священнике и спокойно, размеренно проговорил:
  - Мы оказались в ситуации... даже не необычной, а нереальной. К такому подготовиться невозможно, поэтому реакция... наша реакция может быть непредсказуемой. Но я прошу вас сдержаться, пока мы не разберемся окончательно. Всеволод, я выделю главное в вашем рассказе. Время замедлилось. Аэропорт стал другим, это не то место, в которое мы попали поначалу. Возле него существуют физические феномены, которые невозможны.
  Вячеслав Максимовича внимательно слушали. А Максим еще и кивал головой - чиновник говорил по существу. Коротко и дельно.
  - Может кто-нибудь еще встречал или видел необычное? - продолжал Вячеслав Максимович. - За это время, пока мы тут?
  - Да! - оживился Артем. - Очень необычное...
  - Простите, Артем, что перебью, - сказал Вячеслав Максимович, - понятно, что все происходящее выбивает из равновесия, но эмоции - это то, что нам сейчас будет мешать. Поэтому по возможности, говорите кратко и - только факты.
  - Полностью согласен. Только факты...
  Артем задумался. А потом начал рассказ. Про то, как вышел из аэропорта, про ночь и незнакомца, который появился словно ниоткуда. Артем постарался вспомнить все их слова, все детали. Не забыл и фотографию. Рассказал об удивлении, с которым увидел выходящую из аэропорта толпу людей и белый автобус. Умолчал только о институтской байке, которую ностальгически вспомнил неожиданный незнакомец.
  - Параллельный мир? - переспросил Максим. - С точкой разделения в семидесятых годах? Круто.
  - А когда вы выходили во второй раз? - спросил Вячеслав Максимович и посмотрел на Люду и Настю.
  - Ничего не случилось. Все оставалось обычным.
  Настя не была уверена, что ее рассказ будет важен. Поэтому она промолчала и чуть смущенно отвела взгляд.
  Вячеслав Максимович увидел это. Но не подал виду, только отметил для себя.
  - Кажется, еще выходили вы, Дарья, - сказал он и с нескрываемым интересом посмотрел на Дарью.
  - Да, - сказала Дарья. - Вам не просто кажется. Я выходила часов на восемь, походу.
  У Ольги Петровны удивленно приподнялась бровь.
  Остальные заинтересованно уставились на девушку.
  - Посмотрите на свои часы, - попросила Дарья. - У всех половина второго? Точнее, без двадцати четырех два? Вот. Около восьми часов назад, ровно в половине второго я пошла в туалет. А когда вышла из него, в этом зале никого не оказалось. Вероятнее всего, я попала в другой зал, который оказался на месте этого. И они не отличались. На всякий случай, я отметила его и вход в туалет стульями - два так и стоят сейчас, возле дверей. Я пошла по коридорам, и ходила долго - около получаса как минимум. Пока не набрела на нормальный лаунж-зал с буфетом и кофемашиной. После еды я заснула, а поскольку проснулась отдохнувшей, то думаю, спала как минимум часов шесть или семь. Потом я отправилась по правому коридору, попала в подобие океанариума, который привел меня в наш коридор, к туалету, в котором находилась Виолетта.
  - Офигеть, - выдохнул Артем и посмотрел на Люду.
  Люда едва заметно улыбалась.
  - Да, если кто хочет паниковать, то сейчас самое время, - добавила Дарья.
  - Ну, сейчас начнется, - усмехнулся Максим.
  - Не начнется, - возразила с уверенностью Ольга Петровна. - Здесь умные здравомыслящие люди.
  - Спасибо, принимаю это как комплимент, - ответил Максим.
  - Как мало вам нужно для комплимента, оказывается, - с едва заметным вызовом ответила Ольга Петровна.
  - Вообще-то, я это говорила для себя, - заметила Дарья. - Мне очень хочется вволю поистерить, но я жду, пока начнет кто-нибудь другой.
  - Друзья, - сказал Всеволод Сергеевич, - согласен с Вячеславом. Сейчас самое главное - сохранить хладнокровие. Неважно, где мы. Важно оставаться людьми. Держать себя в руках, не позволяя страху или отчаянию взять верх. Мы целы, в здравии, нет никаких причин паниковать. Да, происходит нечто непонятное. Но мы попробуем разобраться.
  - Вы никуда не выходили? - спросила Люда у Вячеслава Максимовича. - Рассказали все, кроме вас.
  - Нет, - он отрицательно покачал головой. - Мы оставались все это время в этом зале.
  - А Виолетта? - Люду интересовало все. - Дарья сказала, что она находилась в туалете.
  - Это так важно? - Ольга Петровна была начеку и готова была оберегать Виолетту от назойливого внимания.
  - Мне кажется, - добродушно сказала Люда, - сейчас важно все, каждая деталь. Например, что за океанариум видела Дарья. Кто оставался, а кто выходил в туалет.
  - Да-да, и что случается в туалете, - пробормотала Дарья. - Нет, это я о своем. Океанариум, говорите? Да, панорамный большой океанариум без табличек 'руками не трогать' и бесплатным входом.
  
  Глава 14
  
  - Ничего, - удрученно сказала Виолетта Лэнгли Акаги и взмахом руки уменьшила световую информационную панель, висящую перед ней. - Совсем ничего! Ничего сверхобычного с инфополем, и ни одного психологического эпизода, похожего на твой. Похоже этот контакт случился у тебя одного на Земле. А я так надеялась на хоть какую-нибудь зацепку.
  Мейер утомленно потер глаза и потянулся.
  - Без зацепки все усложняется и становится пугающе непонятным?
  - Без зацепки находится чересчур много объяснений. И поневоле начинаешь думать обо всем, включая и умопостроения Годзо.
  Виолетта недовольно наморщила лоб.
  - У Годзо пристрастие к крайностям, - продолжила она, - Я даже начинаю думать, что он нарочно сказал о том, что принципиально невозможно. Поднял планку, чтобы нас расшевелить. Выбить из равновесия. Только для чего? Вовлечь? Смутить?
   - А что, в конечном счете, это меняет? - спросил Мейер.
  Виолетта попыталась заглянуть ему в лицо, чтобы понять, что у него на уме, но Мейер отвернулся. И лишь потом рассмеялся.
  - Хорошо, хорошо, я спросил не всерьез. А теперь серьезно. Что, если Годзо прав?
  Виолетта поежилась.
  - От этой мысли мне становится немного не по себе. Я не готова быть чьим-то сном, который может рассеяться в любое мгновение. Я не готова быть даже частичкой декорации. У меня есть собственная воля и собственное представление о мире и поступаться ними я не собираюсь.
  - А что если мы столкнулись с вариантом наведенной иллюзии?
  - Такое сложно устроить, - убежденно возразила Виолетта. - А после того, как я Там побывала, эту мысль вообще отодвинула на задворки. Маловероятно.
  - Да, - сказал Мейер. - Насчет сна - это было абстрактное рассуждение. Мы устали, в голову лезет всякое.
  - Предлагаешь перерыв?
  - Предлагаю остановиться. Мы зашли в тупик. Странности в инфополе не превышают статистических отклонений, то есть, странностей нет. Мы первые, кто с столкнулись с подобным. Поскольку Годзо своими исследованиями не делился, то о них тоже никто не знает.
  - Что тогда?
   Мейер посмотрел вверх, на кусочки неба, которые проглядывались через овальные окна в потолке.
  - Вечереет. Предлагаю отдохнуть и отвлечься. Я познакомлю тебя с Кисуро и мы все вместе поужинаем. Потом прогуляемся и развлечемся. Дадим времени возможность использовать нас, как ему вздумается. Пусть мозги поработают сами, мы больше не станем им сегодня мешать.
  - Ну что ж, я не против, - согласилась Виолетта. - Куда поедем?
  - Мы договорились с Кисуро встретиться в Ирисиява. Там есть 'Врата Ночи' - многоярусный ресторан высотой в...
  Виолетта с усмешкой перебила Мейера.
  - В восемь или девять километров, я знаю. Стержень с кольцами разного размера.
  - Если что, протесты не принимаются.
  - Ну что ты, протестов не будет, я не против. Обычно я выбираю второй ярус - там не так высоко и видны волны, а еще тонкую полоску земли на горизонте. Полный набор: небо, вода и земля.
  - А мы - седьмой. Смиришься с такой высотой?
  - Попробую.
  - Тогда поехали.
  
  
  Они прилетели первыми.
  Походили по обширному и полупустому кольцу, выбирая место. Пол здесь невысокими уступами спускался к окнам, чтобы сидящим сверху ничего не мешало наслаждаться видами. Они выбрали второй уступ - самую середину. Окна, закругляясь, переходили в потолок как раз над ними. Они решили, что тут будет лучше всего.
  Сев за столик, обсудили вид, открывающийся с их места - огромное пространство воды, которую уже начал поглощать сумрак. Солнце находилось за их спинами и еще высоко над горизонтом, но когда ярус совершит полуоборот, оно как раз коснется его краем.
  Недалеко от них и намного выше неторопливо проплывал один из летающих островов. Очаровывающая деталь, бросающая вызов здравому смыслу и привносящая очарование древних легенд и волшебства.
  Солнце подсвечивало его неровное бесформенное каменное основание и серые зубцы невысоких острых гор.
  Мейер и Виолетта выпили по аперитиву и полистали меню в ожидании Кисуро.
  - Мы не говорим о сегодняшнем дне, - подчеркнула Виолетта, весело смотря на Мейера.
  - Ни слова, - подтвердил Мейер.
  - Тогда, о чем? О тонко нарезанной колбасе уже было.
  - О псилобицине.
  Виолетта вопросительно подняла брови, ее глаза озорно искрились.
  - Ты не знала, что некоторые виды колбас производят псилобицин? И их использовали во время религиозных церемоний? Годзо, кстати, не пользуется психоделиками? И да, это то, о чем я совсем не хотел спрашивать.
  - Тогда я тоже ни слова не скажу, о том, что никогда не использовал. Ему всегда нужен был чистый результат.
  Они посмотрели друг на друга и засмеялись.
  
  
  Кисуро появился на верхней площадке, осмотрел зал и, увидев Мейера, помахал ему ладонью. Задержал внимательный взгляд на Виолетте и легко сбежал к их столику.
  На нем были черные утренние чулки до бедер с розовым бантиком, очень короткая плиссированная юбка и черный топик, открывающий живот.
  Подойдя к Мейеру, он привстал на цыпочки, обнял его за шею и прижался губами к его губам в показательно страстном и долгом поцелуе.
  А еще приподнял ногу, согнув ее в колене, прохиндей.
  Это представление явно рассчитано на Виолетту, подумал Мейер, обычно он не настолько демонстративен. Ну и на меня заодно - чтобы я не сильно ей увлекался.
  - Познакомься, - сказал Мейер, когда мальчик сел. - Это Виолетта. А это, как ты догадалась, Кисуро.
  - Приятно, - сказала Виолетта, с любопытством рассматривая мальчика.
  - Мы сегодня будем втроем? - осведомился Кисуро, тоже не сводя с нее взгляда.
  - Юношеский максимализм всегда категоричен, - заметил Мейер. - Есть вещи, о которых можно сколько угодно думать, но при этом не обязательно проговаривать вслух. Хотя бы потому, что это может выглядеть несколько бестактно. Как будто человеку навязывают необходимость ответа. Или заставляют выбирать контекст.
  - То есть, манипулируют? - отозвался Кисуро. - Будем называть вещи своими именами. Но на меня не стоит обижаться - у меня врожденный спермотоксикоз и поэтому я постоянно об этом думаю. Особенно, когда рядом такая красивая пара.
  - Я бы счел это попыткой ревности, если бы не знал тебя, - сказал Мейер и пояснил Виолетте. - Это такой изощренный комплимент тебе.
  - Комплименты и должны быть изощренными, - заметил Кисуро, - иначе они ничем не будут отличаться от лести. Правда, я всегда их путаю и никогда не бываю уверен, говорю я комплименты или еще льщу.
  Виолетта не сводила с Кисуро внимательного, полного интереса взгляда.
  - А главное, я еще не дорос до понимания, льщу я кому-нибудь другому или самому себе.
  - Наверное, ты поняла теперь, почему я с ним, - сказал Мейер. - Прости, Кисуро, я знаю, это невежливо по отношению к тебе, но я не мог удержаться, чтобы не сказать эти слова. Можешь считать их комплиментом и лестью одновременно.
  - Я буду считать их попыткой манипуляции, не возражаешь?
  - Да, Мейер, теперь понимаю, - сказала Виолетта, удовлетворенно улыбаясь во все лицо. - Тебе повезло.
  - Какая милая и добрая девушка, - заметил Кисуро. - Кстати, не напомните, для чего мы здесь собрались? Если, конечно, не считать сублимацию моего спермотоксикоза.
  - Да, конечно, - Мейер передал Кисуро меню. - Мы ждали тебя, не начинали.
  - Неужели терпели? - поинтересовался Кисуро. - Ни кусочка в рот не взяли? И все ради меня?
  - Пара кусочков все же были - чтобы не истечь слюной.
  - Представляю, - поежился Кисуро. - Какой-нибудь паштет из дичи с трюфелями и печеной грушей. Брр. Я его знаю, никакого масштаба!
  - Все гораздо хуже, - Мейер вздохнул, - рулет из мяса краба с овощным кремом и икрой.
  - Это уже какая-то бездна порока, - скептически замети головой Кисуро. - Ну а ты, милая девушка Виолетта?
  - Козий сыр в свекольным желе и цитрусовые трубочки с орехово-сырным кремом - это порочно или еще нет?
  - Как все сложно, - уклончиво ответил Кисуро. - Не удивлюсь, если вы и познакомились из-за общего желания есть мало. Когда на тарелке кусочки не пойми-что, а продукты теряют свой вид и натуральность. Откуда такая тяга к извращениям?
  Мейер согласно и демонстративно виновато кивал.
  - Я тоже после стирания памяти ела все жором, - сказала Виолетта. - И только потом стала наслаждаться едой как искусством. Наверное, так у всех.
  - Это гормоны, - заметил Мейер.
  - Разумеется, это гормоны, - насмешливо улыбнулся Кисуро. - Вы еще ничего не пили? У него, милая Виолетта, одно неоспоримое достоинство: безупречный выбор вин. Если захочешь узнать, из какого оно апелласьона и какого класса: премьер гран крю или просто гран крю, то лучше его не найти.
  Кисуро обвел взглядом Мейера и Виолетту, удовлетворился увиденным и занялся заказом.
  - Ладно, посмотрим, что у них сегодня.
  Он склонил голову над меню, отчего его локоны упали на лоб и закрыли лицо. Над чем-то хмыкнул, провел пальцем по экрану, перелистывая страницу, потом еще раз.
  - Он в самом деле очень похож на девушку, - шепнула Виолетта Мейеру. - Красивую тонкую девушку. Со спины я бы не угадала.
  - Обожаю, когда мне перемывают косточки у меня за спиной, - отозвался Кисуро, не отвлекаясь от чтения, - Когда закончите, сообщите кратко, к какому выводу пришли. Хотя, можете и не кратко.
  - Если она скажет, что ты красивый, ты можешь это неправильно понять, - заметил Мейер.
  - Из-за твоего спермотоксикоза, - добавила Виолетта. - Поэтому, прости, мы так тихо - чтобы ты не слышал.
  - Тем более, там не было ничего такого, чего бы ты и так не знал.
  - Нет, ну почему бы не начать говорить обо мне такое, чего я не знаю? - огорчился Кисуро. - Вам не хватает воображения или смелости? А ведь я так жажду услышать что-то новое.
  - Что ты выбрал на этот раз? - спросил Мейер. - Может, меня тоже это соблазнит и я сойду со стези порока?
  Кисуро развернул меню к Мейеру и показал пальцем.
  - Это меня не просто соблазнило, оно меня отымело и довело до множественных оргазмов. Во всяком случае, в эту минуту.
  Мейер с сомнением посмотрел на изображение. Потом прочитал текст.
  - Ты уверен, что были множественные?
  Кисуро снисходительно улыбнулся.
  - Я промолчу, чтобы все сказанное не выглядело слишком категорично. И макси... макси... как ты сказал, максималистки или максималистично?
  Мейер засмеялся.
  - Я его никогда не переговорю.
  - Судя по его словам, я даже боюсь подумать, что он выбрал, - сказала Виолетта Мейеру.
  - Даже боюсь подумать, почему ты боишься, - ответил Кисуро. - Да будет вам известно, впрочем, Мейер об этом знает, что я всего лишь следую древним, которые знали толк в еде. Они слегка прикасались к еде утром - только чтобы вспомнить, как она выглядит, перехватывали что-нибудь в обед и обжирались... простите, воздавали почести пище вечером. Я думаю, мы недооцениваем сакральную сторону этого обряда.
  Виолетта с улыбкой смотрела на Кисуро. Она наслаждалась - его легкостью, языком, манерами. Изяществом и игривостью. Демонстративным дураковалянием. Он укутывал обаянием и одновременно спрашивал: вы ведь не думаете, что всерьез любуетесь мною. И это ваше удовольствие и упоение - они точно от меня?
  Открылся люк в центре стола и поднялись первые тарелки с приборами.
  - Как твои дела? - спросил Мейер. - Не расскажешь?
  - Она уже прошла клятву кипяченым молоком? - поинтересовался Кисуро. - И щекоту пауками? Ей можно доверять?
  - Не уверен, - сказал Мейер. - Прости Виолетта, но тут дело серьезное. Перед лапками пауков я не могу лгать. Они это не простят.
  Виолетта смеялась. Ее удовольствию, казалось, не было предела. Она переводила теплый ласкающий взгляд с Кисуро на Мейера и обратно.
  - Ты не говорил, что будет такая серьезная проверка! - ответила она. - Моих слов, что я буду молчать, только молчать и ничего кроме молчания, будет достаточно?
  - Маленькие мохнатые лапки паучков, - задушевно произнес Кисуро. - Такие мягкие и нежные. Ты способна причинить им боль, нарушив свое обещание?
  - Если я расплачусь от умиления, это будет считаться?
  - Это будет считаться, Мейер-тян? - спросил Кисуро.
  - Какое-то время, безусловно.
  Кисуро пододвинул к себе появившийся поднос, уставленный большим количеством неглубоких плоских мисочек.
  - Восточную кухню я ожидала меньше всего, - удивилась Виолетта, разглядывая, что он заказал.
  Это был традиционный набор - кусочки маринованной сельди, присыпанные кольцами белого лука, вымоченного в уксусе, тонко нарезанные кружочки маринованных огурчиков, маленькие ярко красные маринованные помидорчики, ломтики белого, с мясными прожилками соленого сала, и рядом - пластинки копченого, присыпанного паприкой. Еще стройный ряд темно-сиреневых овалов копченой колбасы и колбасы сыровяленой. В плошечках лежали острая светло-зеленого цвета горчица и бордовый мелконарезанный хрен со свеклой. Отдельно помещались поджаренные гренки из ржаной муки. И в большой миске - целая горка горячих, в масле, пышущих паром небольших отварных картофелин, щедро сдобренная зеленым луком и укропом.
  - Мало кто понимает по-настоящему восточную кухню, - сказал Кисуро, принимаясь за еду и показывая, что его тут больше нет, он ничего не слышит, не видит, и вообще, он сейчас один сплошной рот.
  Принялись за еду и Мейер с Виолеттой.
  Зал, в котором большинство столиков пустовали, располагал к неторопливости. Мягкий рассеянный свет подсвечивал только потолок, не мешая смотреть на полукружье земли, покрытое белесой дымкой, на оранжево-красную полосу заката и всегда синий - даже в яркий солнечный день, - купол неба. Небо действительно выглядело куполом над проявившейся сферой земли, а сама земля - далекой трехмерной картой, с сине-серой водой и неровной причудливой линией побережья, с его смешением зеленого и серо-коричневого.
  Это место превосходно подходило для неторопливой долгой еды - когда на тарелках маленькие порции и каскад перемен, когда блюда сменяют друг друга, дополняя и оттеняя предыдущее или удивляя неожиданным сочетанием. С долгим смакованием видов за окном и такой же долгой беседой, в которой слова, как и еда, легки и переменчивы.
  За исключением Кисуро - он в эту гармонию со своей прожорливостью и торопливостью не вписывался никак.
  - Ладно, так и быть, - сказал Кисуро, утолив первый голод, - поскольку вы скрытничаете, то говорить мне.
  - Я молчу исключительно из-за того, что голоден, - пояснил Мейер.
  - Виолетта, ты?
  - Я наслаждаюсь видами. Еще я молчу из любопытства, - ответила Виолетта, отвлекаясь от рыбного ассорти под шафрановым соусом. - Мне не терпится узнать, чем ты занимаешься.
  Кисуро чуть отодвинул тарелку и вздохнул.
  - Это совсем не интересно. Я участвую в перфомансах разной степени упоротости.
  Мейер хмыкнул, а Виолетта удивленно подняла брови.
  - Я мог бы сказал, что сегодня, к примеру, меня погружали в хтоническую сентиментальность золотого века, если бы знал, что такое хтоническая сентиментальность.
  - Он в команде разработчиков, - пояснил Мейер. - Я уже говорил, они создают интерактивное погружение в мир Золотого века. Большой проект, который должен охватить чуть ли не все аспекты древнего мира Средиземноморья - от мифов и ритуалов до образов. Тебя должно закрутить и обворожить: там будут отсылки к 'Буколикам' Вергилия, стихам Сапфо, мистерии и даже вакханалиям. Ну, и конечно, полный набор персонажей, начиная от нимф и сатиров и заканчивая пантеоном Олимпийских богов.
  - Ну не знаю, не знаю, - продолжил Кисуро. - Мейер умеет сказать так, что иногда аж дрожь по спине, но вряд ли получится так же интересно. На самом деле, они тасуют банальности. Кого тронут любовные забавы пастушков и игра в пасторальность? И машина Тьюринга в качестве финального босса. Вот тебе, к примеру, хотелось бы оказаться наедине с чем-то, о чем ты не знаешь, разумное оно или нет.
  - Не уверена. Возможно, и хотелось. Но забавы пастушков меня определенно должны тронуть, - сказала Виолетта, - Надеюсь, они красивы? Я имею ввиду забавы, а не пастушков. Внутреннюю красоту действий, а не примитивный секс.
  - Мы все имеем ввиду внутренне, а не телесное, - уточнил Мейер.
  - Красивы и не навязчивы, - докончила Виолетта. - С умолчаниями и недосказанностями. Как игра, как поиск, как открытие себя.
  - Ты хочешь от игры, чтобы она была похожа на жизнь? - поинтересовался Мейер, - Или чтобы жизнь напоминала игру?
  - Результат одинаков, - вставил Кисуро. - Не возражай, она права. Мы дополняем свою жизнь играми и хотим, чтобы они были таким же полновесными.
  Виолетта одарила Кисуро одобрительным взглядом.
  - И даже более, - сказала она. - Моделировать возможности и способы реализации. Сдвигать баланс между реальностью и вымыслом. Мне хочется, чтобы мир в ответ реагировал на меня, на мои способности, на мои неудачи. Подсказывал. Давал время поразмыслить, почему не получаю желаемое сразу.
  - Например, ходить по лабиринту, - задумчиво и негромко проговорил Мейер, - который меняется, подстраиваясь под тебя. В этом что-то есть.
  Виолетта задумалась.
  - Вот,- воодушевленно воскликнул Кисуро. - Я тоже им о подобном говорю! А они в ответ: не нужно чрезмерно усложннять проект игры. У нас другая концепция. Никто не будет менять игровую механику, потому что это долго. В результате выходит сбалансированная, оптимизированная, хорошо спроектированная пустышка. Марты на них нет. Я как-нибудь скину тебе пару эпизодов. Когда сочтешь, что мир слишком негармоничен, посмотри их. Ты поймешь, что есть вещи более уродливые и твоя вера в мир вернется.
  Виолетта улыбнулась.
  - Кстати, - сказал Мейер, - ты ведь утром собирался отказаться. Из-за непримиримых творческих разногласий. И что, отказался?
  - Да, - согласился Кисуро. - Собирался. Но ты же понимаешь, что без меня там станет еще хуже. Так что я по мере сил им помогал в паре сцен. В любом случае ты можешь мною гордится.
  Виолетта покачала головой, сдерживая веселье, и долгим приязненным взглядом посмотрела на них обоих.
  Они замолчали, рассматривая зал-кольцо, посетителей и, конечно же, закат. Далеко-далеко малиновый шар солнца коснулся краем белесого океана и выплеснул в небо оттенки розового, красного и оранжевого цвета. С противоположной стороны небо загустело совсем и показало чистые крупные звезды.
  - Приятное место, - сказал Кисуро.
  - И время, - добавил Мейер. - Тот самый момент, когда нужно поговорить о главном.
  - Ну наконец-то, - ухмыльнулся Кисуро. - А я все гадал, ну когда же они перейдут к главному. Сейчас ты скажешь, что вы не можете жить друг без друга?
  Мейер благодушно улыбнулся.
  - Все намного серьезнее: можем. Нет, Ки, дело в ином. Сегодня утром у меня было необычное, ни на что не похожее состояние. Я обратился за помощью к Виолетте, в результате произошло много чего необъяснимого и непредвиденного. Образовался словно снежный ком от одного единственного крошечного камешка. Ком скатывается с вершины скалы. Пока что он некрупный, да и гора может оказаться невысоким холмом. Но мы этого не знаем. И тревожимся.
  - Так, так, так, - быстро и пылко произнес Кисуро. - Надюсь, сейчас не будет слов о том, как это опасно и как ты за меня беспокоишься?
  - Нет, конечно. Я хотел спросить, если я предложу тебе авантюру...
  - Ни слова больше! - оборвал его Кисуро. - Ты же знаешь, как я такое обожаю!
  - Помню, но дело в том, что мы не знаем, чем она закончится. Это вовсе не приятное легкое приключение.
  - Я растроган, - сказал Кисуро. - Ты так заботливо оберегаешь мое будущее, только от чего? Ты уверен, что оно будет лучше без этого твоего непонятного дела?
  - Нисколько не уверен, - согласился Мейер и вздохнул. - Значит, ты в доле.
  - Да! Как сладко звучит: ты - в доле! Вот умеет же найти ключик к моему сердцу! А теперь рассказывайте, рассказывайте!
  
  Глава 15
  
  - Вот, смотрите, смотрите, какой очаровательный вид! - Кисуро резко развернулся и остановился.
  Мейер объехал его, а Виолетта едва не натолкнулась.
  С этого места набережной ряд уступов проявлялся особенно отчетливо. Среди зданий, лестниц и садов, стремящихся ввысь, угадывалась исполинская каменная лестница, над которой нависали каньоны Сиболы под ослепительной чистоты голубым небом.
  Солнце еще не окрасило горы теплыми закатными красками, не извлекло ночную коробку с тенями и серостью, и оттого виднелись мельчайшие подробности - красно-оранжевые складки, дороги и прилепившиеся к скалам обзорные площадки.
  Идея прилететь после ужина в Сиболу принадлежала Виолетте. А встать на роликовые коньки - Кисуро.
  - Ох,- сказала Виолетта, - лет пятьдесят или больше не каталась на роликовых коньках.
  - А время-то идет, - задумчиво заметил Мейер. - Часики тикают. Что ты себе думаешь?
  Кисуро прыснул.
  - Уж скажет - как размажет.
  - Хватит издеваться! - грозно и весело отозвалась Виолетта. - Еще посмотрим, кто лучше катается!
  Они медленно поехали по широкой набережной, отделявший первый ярус с кафе и магазинами от широкой полосы белоснежного песка. Прибой почти не проявлял себя - океан лежал ровной спокойной сине-голубой плоскостью.
  Ровный ряд высоких пальм вдоль набережной разрывали драконовы деревья со своими широкими зонтичными кронами, под которыми тень изгоняла жару только что наступившего дня.
  Под одним таким Кисуро остановил их.
  - Прекрасный вид, да, - согласилась Виолетта, а Мейер благодушно кивнул.
  - Видите, видите разрыв между каньонами? - вспыхнул Кисуро. - Это ведь начало того самого серпантина! Около пятнадцати километров зигзагов над пропастями, а потом плато над ущельем с золотыми жилами! А в конце - древние города. Мейер, почему мы там еще не были?
  - На роликах там не пройти.
  - Зачем на роликах? Без них!
  - А смысл там быть без роликов?
  Кисуро с сомнением посмотрел на Мейера. Потом отвлекся на двух девушек в бикини и тоже на коньках - те прокатили мимо. Одна из девушек увидела, что он во все глаза смотрит на нее, дразняще улыбнулась и отправила ему воздушный поцелуй.
  - Ну да, ну да, - пряча улыбку, сказал Кисуро. - Про это я не подумал.
  - Мы много где не были, - вздохнул Мейер. - Когда впереди вечность, можно не спешить. А мы только в самом ее начале.
  - Вот, - охотно согласилась Виолетта, - А ты помнишь, каким быстрым казалось время, когда мы родились первый раз? Много писали о информации, с которой все труднее справиться человеческому мозгу, потому что ее становилось больше и больше. И какой размеренный и спокойный мир сейчас?
  - Мир после ужина, - отозвался Мейер. - Или нет, После Сиесты. Когда окончился сладкий послеобеденный сон, ты полон сил, новых желаний, а день и не собирается заканчивается.
  - Мир Полдника, - прокомментировал Кисуро. - Так красивее, и - забавнее.
  Они медленно покатили дальше, рассматривая океан, набережную и нависающие один над другим здания. В потоке людей, шедших и двигающихся разными способами попутно и им навстречу, они разъединялись и съезжались вновь. Останавливались, чтобы посмотреть на океан и горы, потом начинали движение вновь.
  - Вы довольны? - спросил Кисуро. - Хорошее место, чтобы провести вечер, не так ли?
  Он снова остановился.
  - Предлагаю зайти в бар и освежится.
  - Твоя восточная кухня дает о себе знать? - осведомилась Виолетта.
  - Точно она! Я умираю от желания что-то выпить! А потом мы снова покатим. И снова зайдем в бар. Ну, как это обычно делается.
  В первом баре, казавшимся совсем темным после яркого солнца улицы, они выпили по небольшому коктейлю. В другом, метров через пятьдесят, Кисуро решил, что ему не помешает свежевыжатый апельсиновый сок. Сок оказался чересчур сладким и липким, поэтому они заехали в еще один бар, чтобы выпить содовой, которую Кисуро в последний момент разбавил лимонным соком.
  Виолетта уже ничего не хотела, и только улыбалась. Мейеру, которому это все было привычно, просто наслаждался уличным шумом, сутолокой и самим Кисуро.
  Тот так и не дал им спокойно покататься.
  Отъехав от последнего бара, Кисуро заприметил танцевальный зал и затормозил.
  - Вы знаете, что кроме хорошей черты у меня есть и неприятная для окружающих особенность.
  - Хорошая, это какая? - заинтересовалась Виолетта.
  - Спермотоксикоз же, - подсказал Мейер.
  - Вот! - подтвердил Кисуро. - А неприятная заключается в том, что мне кажется, что я умею танцевать.
  - А на самом деле... - начала Виолетта.
  - Именно! Так что вы можете или просто посидеть где-то в отдалении, чтобы меня не видеть, или испить эту чашу до конца.
  - Изопьем! - решительно сказала Виолетта. - Я готова идти до конца.
  Они зашли в пустой зал и выбрали один из столиков.
  Кисуро, помахав им рукой, тут же ушел, а они остались вдвоем.
  - И как? - спросил Мейер. - Мы тебя не сильно утомили? Ты не разочарована?
  - Мейер! - строго и требовательно изрекла Виолетта. - Чтобы больше я не слышала от тебя слов 'утомили' и 'разочаровали'. И других такого же рода. Я очарована. И тобой, и им.
  Мейер кивнул.
  - Сейчас, - беззаботно признась Виоллетта, - случившее утром кажется нереально далеким. Фантомом. Реальный мир - тут, все остальное - мираж. Так к этому относится Кисуро, так к этому должны относиться и мы.
  - Кисуро к Этому отнесся очень серьезно, - отрешенно произнес Мейер.
  Виолетта удивилась.
  - В самом деле? Мне показалось, он воспринял наш рассказ очень поверхностно, по-мальчишески беспечно.
  - Как правило наши вечера не настолько безшабашны и разудалы. Я его прекрасно знаю, он очень чуткий, заботливый и - хитроумный. То, что он предложил после ужина, все эти водяные скутеры, прогулка по пляжу, ролики, означают только одно: он приложил все силы к тому, чтобы мы отвлеклись.
  - Восхищена, - с уважением произнесла Виоллетта. - Он открывается с новой стороны.
  - Я вот думаю, может, зря втянул его в эту затею? - меланхолично проговорил Мейер.
  - Но ты же слышал, что он сказал? Для него это очень важно.
  Мейер недовольно покачал головой.
  - Не обращай внимания на мои слова. Меня тревожит будущее, я начинаю нести всякую чушь. Потому что я уверен, что виденное нами не какое-нибудь забавное приключение, которое пройдет само - мы столкнулись с вещами, названия которых пишутся с большой буквы. И это только начало.
  - Боишься, что в тебе останется один из тех?
  - Этого как раз и не боюсь. Всегда есть запасной вариант - стирание памяти. Оно исправит все.
  Виолетта пристально посмотрела на Мейера.
  - Ты же не собираешься стирать себя память?
  - Нет, разумеется. Я всего лишь рассматриваю варианты, все, какие возможны.
  - Хорошо, что не собираешься сдаваться. Впрочем, насколько я тебя уже узнала, это ожидаемо.
  Мейер усмехнулся и откинулся на спинку дивана, поглядывая на танцующих.
  - А как насчет Годзо?
  Виолетта откинула голову и недовольно тряхнула волосами.
  - Годзо не тот человек, чтобы пустить все на самотек. Я думаю, он исчез, чтобы спокойно все обдумать в одиночестве. Или даже что-то сделать. Это очень в его стиле. В любом случае, мысль о стирании памяти в его голову не точно придет.
  Мейер понимающе кивнул. Кивок вышел вялым и полусонным.
  - Ты ведь знаешь, - попытался новым разговором взбодриться Мейер, - что очень многие люди при стирании памяти закладывали длинный анабиозный сон. То есть, не пробуждаться, не возвращаться в мир. Я видел эти закрытые капсулы с телами внутри, их впечатляюще много.
  - Как интересно, что ты об этом заговорил. Меня одно время очень интересовали причины, которые принуждают так поступать. Усталость от жизни? Боязнь нового? Страх перед миром? Я даже собиралась написать об этом серьезное исследование, но оказалось, что его уже написали до меня.
  Тебе известно, что из этих миллионов большинство выставило триггеры - условия, при которых их должны пробудить?
  Мейер заинтересованно повернулся к Виолетте.
  - Да, - подтвердила девушка. - Невероятно увлекательные вещи, по которым можно изучать психологию человечества. То есть, ее определенной части. Очень характерные условия. Конец света. Новые открытия, которые перевернут все. Временные интервалы в тысячу лет.
  - Люди не верят в себя, - согласился Мейер.
  - Да. Боятся. Самих себя. Век Великих открытий как цунами снес прежний мир и все его важные непоколебимые прочные устои. Ты его не помнишь?
  - Ты про то, что работа вдруг перестала быть необходимостью? Да, я частично оставил эти впечатления. Но они очень смутные.
  - Необычное время, - подтвердила Дарья. - Я тоже оставила часть воспоминаний. Вдруг оказалось, что нет никакой необходимости тратить время на то, чтобы, дай вспомнить эту фразу... вот - зарабатывать на жизнь. И день оказался полностью твоим - делай, что хочешь.
  - Депрессии, самоубийства, преждевременные болезни и резкое сокращение населения как результат, - добавил Мейер.
   - Точно. К испытанию свободным временем и неограниченными возможностями человечество оказалось не готово. Когда внутри пусто, нечем заполнить часы каждого нового дня. А десятки и сотни лет тем более становятся невыносимым грузом. Улучшать, менять себя, чистить характер от плохих качеств, как они прописаны в учебнике психологии, еще тяжелее. Самой простой, как им кажется, путь - уйти в анабиозный сон. Сам понимаешь, это не выход, и через тысячи лет они столкнутся со своей пустотой, которая никуда не делась.
  Мейер молча кивнул. Он был согласен со всем.
  Виолетта цепко и испытующе посмотрела Мейеру в глаза.
  - А скажи, Мейер, что бы мы делали на месте тех девяти? Когда вокруг чужой, пугающий, непохожий ни на что привычное мир?
  Мейер неторопливо коснулся ее руки, лежавшей на спинке дивана. Провел по предплечью пальцами, продвигаясь к плечу. Качнул указательным пальцем локоны.
  - Они выбрали с самого начала неверную стратегию. Пытаются усидеть в своем прежнем мире, уцепиться, не дать ему уйти. Хотя статус-кво давным-давно уже стал другим. Что делали бы мы? Все, чтобы нарушить пространство чужой игры. Всем одновременно покинуть здание. Поскольку оно, как мне думается, ключевая локация, нужно из нее выйти. Другой вариант - просто разойтись как можно дальше друг от друга, чтобы вызвать ответную реакцию. Это то, что сразу приходит на ум.
  Мейер задумался.
  - Я употребил игровые термины. Да, так правильно, наша жизнь по своей сути тоже игра, большая игра и к ней применимы игровые стратегии. А как лучше действовать тем девятерым, нужно спросить у Марты. Марта - моя страстная и давняя любовь. Еще - архитектор игровых миров с роскошным вкусом. Игровые стратегии - то, что она хорошо знает.
  Виолетта понимающе кивнула, не переставая смотреть на Мейера.
  - Ты мультивероятностник, - сказала она мягко, даже нежно. - Будущее можно предсказать?
  Мейер устало зажмурился, затем открыл глаза и зевнул. Вслед за ним не удержалась от зевка Виолетта.
  - Это заразительно, - засмеялась она. - Твой зевок можно считать ответом?
  - Будущее можно предсказать, - отозвался Мейер таким ласковым тоном, словно говорил игривые нежности. - Но пока это не в наших силах. Знаю, мы вымотались, я только доскажу, и мы потащим отсюда этого гуляку. Для того, чтобы определить будущее, нужно знать о прошлом. Иметь определенные специфические данные. Сама мультивероятность основывается на математическом аппарате аделей и п-адических числах. В ней есть такая теорема о сходимости к п-адическому числу по основанию семь, в просторечии - правило о сходимости к семерке. Физический смысл правила заключается в том, что семь - минимальное число параметров, которые нужно иметь, чтобы определить последующее событие. Две так называемые сильные группы, две слабые и один параметр особняком. Их объясняют на примере бросания костей. Для сильных групп берутся значения предыдущего и первого броска. В слабых группах - параметры окружающего пространства: сила, с которой подбрасывают кости, и так называемая сила реакции. Вторые параметры в группах - вычисляемые. А поскольку они тоже много от чего зависят, получается сложное ветвистое дерево значений. И отдельно - напряженность инфополя места. Если все посчитать, то да, предсказание укладывается в статистическую достоверность прогноза. Но это для костей. А вот для чего-нибудь сложного... главная трудность - найти семь определяющих параметров.
  - Понимаю, - ответила Виолетта.
  - Мало кто хочет знать свое будущее, - добавил Мейер. - Без возможности его изменить. И никто не знает, можем ли мы его изменить, узнав.
  Он собирался встать, но Виолетта задержала его. Она смотрела на танцующего в одиночестве Кисуро.
  - У него фантастическаая грация. Он пробовал себя в хореографии?
  - Да, - ответил Мейер. - Его гибкая пластика завораживает. Причем она идет у него изнутри, от того, что его переполняет: нежности, озорства, силы. Он выпускает себя всего через танец, посмотри, как он играет, какая у него мимика. Он этим живет.
  Виолетта не сводила с Кисуро очарованного взгляда.
  Мейер подумал, что она смотрит, как колышется его короткая черная юбочка, время от времени открывая ягодицы и черную полоску стрингов.
  - Пытаешься определить, что именно в нем больше: эстетического наслаждения или сексуального? - вяло поинтересовался Мейер.
  Виолетта многозначительно улыбнулась, не переставая смотреть на Кисуро.
  - Пытаюсь понять, можно ли в его случае отделить одно от другого.
  Мейер скептически пожал плечами:
  - Гиблое дело - все перемешано. Он играется с гендерностью, пробуя на вкус то одно, то другое. Обычное дело в его возрасте, когда есть необозримые возможности и хочется попробовать их все. А насчет грации, да,
  Виолетта перевела внимательный взгляд на Мейера.
  - Нам ведь тоже хочется попробовать все, не так ли?
  Она играла. Словами, взглядом. Непредугаданным будущим.
  - Нам хочется спать, - насмешливо ответил Мейер. Сонливость оставила его. - Это тот самый восхитительный случай, когда мы точно можем предсказать будущее.
  Виолетта лукаво смотрела на него. Она ждала, разумеется, она ждала его слов, которыми он окончит этот непохожий на другие, чрезвычайный и своенравный день. Слов, которые определят, проявят вполне предсказуемое будущее. Слов не заурядных и истасканных. Ответа, останутся ли они втроем и дальше незнакомыми людьми, встретившимися случайно, или... вот именно, случится ли это многообещающее, дразнящее 'или'.
  - Клятва паучками, - проникновенно произнес Мейер, - подразумевает еще одно испытание. Для всех нас. Поэтому и не надейся улететь в ночной Эдо, к своей мягкой огромной кровати. Мы вместе переночуем здесь, причем мы всю ночь будем следить за тобой.
  Виолетта растроганно коснулась руки Мейера. Ему показалось, что она на секунду даже чуть подалась к нему, чтобы поцеловать.
  - Не знаю, кто из моих друзей мог бы ещё вот так сказать, - с нежностью и благодарностью заговорила она. - Завуалированно и тонко. Именно то, о чем мы оба думаем. Сказать, не говоря об этом, перейдя с уровня слов, на уровень того, что за ними. Уровень оттенков и теней. Избавив говорить то, о чем не хотелось бы говорить ни в какую.
  Мейер польщенно улыбнулся.
  - Да, - продолжила Виолетта, - на перелет домой меня не хватит. Значит, ночевать тут? Тогда отдельно или с вами? И мне отчаянно не хотелось спрашивать об этом самой, твое решение не должно быть вызвано моими словами, только свободным ощущением, как правильно, как хотелось бы тебе.
  - Мне хотелось бы виллу с бассейном, - ответил Мейер.
  Взгляд Виолетты сиял, она сдерживалась, чтобы не рассмеяться. От удовольствия происходящего, от обстановки. От дураковаляния Мейера, за которым он изящно скрывал серьезность. Потому что чистая серьезность слепит так же, как солнце, когда смотреть на него без очков.
  - И это не моя прихоть, а Кисуро, - озорно добавил Мейер, - Он обязательно потребует бассейн.
  
  
  Они выбирали из нескольких вариантов, которые предоставил поиск. Расположились в тени на тротуаре, найдя подходящие камни, которые тут служили бордюром, развернули в воздухе несколько экранов и рассматривали, что доступно прямо сейчас. Шутили по поводу количества спален, обсуждали бассейн и выбрали в результате большой двухуровневый дом с двумя террасами и неглубоким бассейном на краю уступа. Панорамные окна фасада выходили на пляж и залитую солнцем бесконечную набережную.
  Но самым главным его достоинством было то, что он находился чуть выше того места, где они сидели, метрах в пятидесяти.
  В его пустой тишине, закрывшись от света дня жалюзями, затемнив окна они затихли и отдались ночи. Виолетта, сонно зевая, сразу ушла к себе. У нее хватило сил только на то, чтобы нежно обнять сначала Мейера, а потом Кисуро. И то, она наполовину спала при этом.
  Мейер тоже собирался завалиться в кровать, но сонливость, которая донимала его в танцзале, исчезла напрочь. Прошедший день, Виолетта, только что принятый душ - неважно, что служило причиной, его организм не пускал в себя сон.
  Мейер какое-то время ворочался, выискивая положение покомфортнее, но потом бросил тщетные попытки и включил информационную панель. Ни фильмы, ни просветительские программы его не интересовали, он выбрал канал путешествий и долго пытался смотреть на виды летающих островов - до тех пор, пока Кисуро не выбрался из душа.
  Кисуро прошлепал вначале к окну, посмотрел с минуту на набережную, и только потом лег.
  Увидев, что Мейер не спит, он приобнял его, положил голову на грудь, а ногу закинул на бедро.
  - Ну как, - негромко спросил Кисуро, - моя многоэтапная комплексная программа восстановления прежнего Мейера удалась? Ты ведь перед ужином был сам не свой. Вас обоих следовало занять другим, потрясти, чтобы сбросить тревогу.
  - Я так Виолетте и объяснил, - усмехнулся Мейер.
  Кисуро удовлетворенно потерся щекой о его грудь.
  - С чем бы вы не столкнулись, оно не стоит того, чтобы изводить себя предположениями и сомнениями.
  - Не знаю никого, кто мог бы поступить лучше, - улыбнулся Мейер. - Эту фразу сегодня употребила Виолетта в качестве высшей степени похвалы. Я отдаю ее слова тебе в руки. Это было... было... в общем, нужное слово подставь сам.
  - Она тебе нравится? - вопросительно прошептал Кисуро.
  Мейер заботливо погладил плечо Кисуро, а потом опустил руку вниз, до талии, оглаживая все его тонкие косточки.
  - Не очень точное слово.
  - Нужное подставь сам, - отозвался Кисуро.
  - Она интересна. Как человек. Как хороший знакомый. Как партнер. Да, наверное, как партнер.
  Кисуро пробарабанил пальцами по животу Мейера.
  - Это все?
  - Нет, конечно, - вяло усмехнулся Мейер. - Если ты хочешь полную версию моего мнения, то Виолетта внутри заносчива, слишком высокого мнения о себе, чрезмерно хладнокровна и недостаточно горяча. Я бы ее высадил на необитаемом острове с бутылкой воды и саблей. Все.
  Кисуро с восторгом приподнялся, чтобы увидеть выражение лица Мейера.
  - Это оно? Оно? То самое настоящее чувство? Я же тебя знаю, эти твои слова означают только одно - ты боишься признаться себе, что увлекся. Она тебя впечатлила? А как же Марта?
  - Может, и бутылку воды не оставил бы, - задумался Мейер. - Только саблю. Ки, между мной и Виолеттой нет той искры, которая есть между мной и Мартой, и между мной и тобой. Поэтому Марта на своем месте, и ты тоже. С Виолеттой другое. Но ты прав, я увлекся.
  Кисуро хмыкнул и медленно провел ладонью по животу Мейера, поглаживая. Тот никак не отреагировал.
  - Устал? - поинтересовался Кисуро. - Я понимаю, трудный день, эмоциональные встряски.
  - Нет, дело в другом, - Мейер устало призакрыл глаза. - Я чувствую в себе того человека. То сильнее, то слабее. Несколько раз он пропадал, но потом появлялся вновь. И он отторгает меня, мои привычки. Поступки. Потому что я не такой, как надо. Как положено в его мире. И то, что мы лежим сейчас вместе, его повергает в панику, я это почувствовал. Если я тебя обниму, это вызовет в нем бурю эмоций, которая ударит по мне. А я не хочу причинять ему чрезмерную боль, как бы к нему лично не относился.
  - Неужто я ему не нравлюсь? - удивился Кисуро.
  - Ты всем нравишься. Нет, мораль его общества категорична и строга. А сами они не понимают, что правила, которым следуют - временны и непоследовательны. Поменяется что-то в их обществе - изменятся правила, которые они опять-таки будут скрупулезно соблюдать, не догадываясь, что находятся в плену у правил. И даже не настоящих правил, а иллюзии правил. Потому, у них нет стойких убеждений.
  - Они не знают о целесообразности?
  - Они много, о чем не знают. В том числе, что все они - часть единого человечества. У которого могут быть высшие цели и высшие правила. А насчет тебя - очень может быть, что ты ему как раз и нравишься. И именно это вызывает у него шок.
  - Занятно, - сказал Кисуро.
  - Вот именно.
  - У тебя есть соображения, что делать дальше? - деловито осведомился Кисуро.
  - Очень смутные. Я не понимаю, почему исчез Годзо. Хорошо бы для начала его найти. Несмотря на все свои сумасбродные идеи, он что-то знает.
  - Не хорошо, - сказал Кисуро. - Совсем не хорошо. Судя по тому, что вы рассказали, он осведомлен так же, как и вы. Вы смотрите с одной стороны, он - с другой. Разница несущественна. У меня есть другое предложение. Знаю, неожиданное и с первого взгляда необоснованное. Но ты согласишься, что начать нужно именно с этого. Почему бы не поискать Ронана?
  - Ронана? Сирша Ронана?
  - Именно.
  
  Глава 16
  
  Ни у одного философа, историка или составителя религиозных текстов никогда не возникали сомнения в глубокой порочности человечества. Недружным хором они рассуждали о воспитании чувств, взращивании порядочности, искали лучшее, доброе, и не такое скоротечное, в меру своей распущенности подавали примеры - и всегда подразумевали, что человек по своей истинной сути слаб на принципы, вреден и эгоистичен. Потому золотой век человечества, в котором было хорошо, душевно и нравственно, существовал исключительно в далеком прошлом и никогда в будущем. В светлое будущее человечества не верил никто, кроме авторов фантастических романов, да и те верили только потому, что это было прибыльно.
  Потому и существовали собственные службы безопасности - чтобы предотвратить попытки ответственных и облеченных властью людей преступить должностную инструкцию или закон и начать заботиться о собственной выгоде. Всеведущие темные неподкупные тени исключительной порядочности, нетерпимости, с незыблемыми принципами - такими они планировались изначально, но реальность корректировала результат. Ибо любая служба внутренней безопасности - это, опять-таки, люди, со своими недостатками, слабостями и, без этого никуда - выгодами. Логично было бы менять их время от времени на новых, еще безгрешных и незапятнанных, а старых топить во рву за крепостной стеной, но в государствах почти всеобщего благоденствия и высокой духовности это считается аморальным. Возможно потому, что рвы наполнялись бы слишком быстро.
  Если есть самый бюрократичный и нелогичный способ, то обязательно воспользуются именно им. Например, внутри службы собственной безопасности создать еще одну службу, еще более тайную, вторую производную, которая следила бы за самой службой.
  
  Да, подумал Вячеслав Максимович, это вариант тоже не следует сбрасывать со счетов. Слухи слухами, но почему не может существовать еще более особый отдел, который контролирует саму безопасность? Если исходить из общей нелепости нашего государства и вороха законов, взаимоисключающих друг друга, то такой отдел выглядит вполне естественно. Предположим, это может быть совсем небольшая группа людей, подчиняющихся напрямую кому-нибудь из высшего руководства. Они бы действовали скрыто и не так топорно, как служба внутренней безопасности.
  Вячеслав Максимович снял с руки часы, проверил в очередной раз, насколько полон завод, проследил за мерным ходом секундной стрелки. Затем обвел быстрым взглядом находившихся в зале спутников.
  Те спорили, предполагали, выдвигали теории. Тратили время на разговоры, которые не приведут ни к чему, он в этом не сомневался.
  Если его ведут, то они могут отслеживать любые его перемещения. Быть рядом. Не имеет значения, совершает он поездку по служебным делам или летит в отпуск - в таком деле важно все.
   Это может быть кто угодно, разумеется, кроме жены и Виолетты. А из того, что он не замечал за собой хвоста, не следовало ничего. Его могли вести исключительно тонко и не обязательно тупыми мордоворотами, насмотревшимися примитивных сериалов про сыщиков. Это могла быть и девушка, выдающая себя за невесть кого. И скромная тихоня. Более того, это могла быть и семейная пара. Во всяком случае, он бы поступил именно так, поскольку типичная семья с коровой-женой и затюканым мужем подозрения не вызывают.
  То есть, ему следовало быть начеку, контролируя ситуацию. Больше того, при случае следовало ее обострить, чтобы те, кто следит за ним, проявили себя.
  Вячеслав Максимович снова посмотрел на часы. Секундная стрелка ритмично и равномерно, как ей и полагается, обходила круг за кругом. Его часы единственные показывали время, вся электроника утверждала, что сейчас чуть больше половины второго ночи.
  Я занимаюсь нелепостями и размышляю не о том, подумал Вячеслав Максимович. Какие-то фантасмагорические предположения о слежке. Проверка хронометра. Все это не имеет смысла. Я не желаю признавать новое неудобное статус-кво и пытаюсь зацепиться за мелочи и прошлое. При чем тут служба безопасности, если мы в непонятном месте, если происходят необъяснимые вещи. И главное, фактор номер два, который не оставляет в покое и не дает сосредоточиться... то, что случилось в самолете и потянуло за собой вереницу не ожидаемых последствий.
  
  - Подождите, - недовольно проговорил Максим остальным. - Инопланетяне, спецслужбы, другие измерения! Мы так ни к какому выводу не придем и только устанем.
  - Мы уже устали, Максим, - заметил Всеволод Сергеевич.
  - Что вы предлагаете? Спать?
  - Нам нужно отдохнуть. Всем, - мягко, но настойчиво проговорил священник. - И подкрепиться. Дарья подала здравую идею.
  - А почему бы, в самом деле, и не поспать? - сказала Люда. - Может оказаться, что утром все вернется, как было. Тут вполне можно всем расположиться.
  - На креслах, конечно же, - фыркнул Максим.
  - А что вы предлагаете, прямо на полу? Есть еще вариант на улице, на свежем воздухе.
  - Я тоже люблю шутить, - сказал Максим, - но сейчас, мне кажется, не время для этого.
  - Для шуток время есть всегда, - не без ехидства произнесла Люда.
  - Люда, это лишнее, - попросил Артур.
  - Мое мнение, нам прежде всего нужно определить, куда мы попали, - убежденно продолжал Максим, - Чтобы что-то делать, нам нужно знать, что дела...
  Он сам понял, что заговорился и недовольно улыбнулся.
  - Я с вами уже заговариваться стал. Люди, да поймите, мы сейчас даже представления не имеем, куда попали. В опасности мы или нет. Как в джунглях - все такое безобидное, зеленое, а за кустами за вами уже хищник наблюдает, и не один - чтобы сожрать. Не должно быть никакой беспечности, 'давайте спать или есть'! Пока мы не убедимся, что нам ничто не угрожает и нет никакой ловушки. Всеволод, ты человек с опытом. Скажи им!
  - Народ! - вступила в разговор Дарья. - Я понимаю, встретились старые знакомые, счастье зашкаливает, но давайте без фанатизма и экстремизма. Здоровая паранойя, конечно же, хорошо, но мы все невероятно вымотались. Поэтому я не вижу причин, почему бы не перейти туда, тем более, что прошла уйма времени и со мной ничего не случилось.
  - Разумно, - согласился священник. - А еще нужно уменьшить градус эмоций. Никто не возражает?
  - Нет-нет, - поспешно сказал Артем за себя и жену. - Мы только за.
  - Да я вовсе не против отдыха, но не забывайте про бесплатный сыр, - без энтузиазма сказал Максим и посмотрел на Вячеслава Максимовича - почему тот все время молчит??
  Вячеслав Максимович не молчал. Он выжидал. В любой группе всегда присутствует тот, кто ведет. Да, это спорное и допускающее дискуссию, а также толкования и оговорки утверждение, но в тех группах, с которыми имел дело Вячеслав Михайлович, оно действовало всегда. Все они или нуждались в ведущем или уже имели его.
  Если лидер не ты, тогда ты подчиняешься и выполняешь чужие указания. Указания, которые чаще всего не столь умны, как хотелось бы. Единственный способ, чтобы указания были умными - раздавать их самому. На ошибках лучше учиться своих, нежели чужих.
  Бороться за право верховодить - удел людей, лидерами быть не способными. И потому Вячеслав Максимович не боролся. В данном случае, тоже. Он недеянием, своей спокойной рассудительностью приведет их к мысли, что принимать решения лучше поручить именно ему. Поскольку он вне поля боя, как умный, все понимающий и все видящий арбитр. Одним словом, ведущий.
  - Ваш лаунж далеко отсюда? - осведомился Вячеслав Максимович у Дарьи.
  - Один длинный коридор, метров тридцать, наверное. Холл и сразу лаунж.
  Вячеслав Максимович замолчал, давая возможность высказаться остальным.
  Но идея была настолько очевидной и такой привлекательной, что никто и не пытался отказываться или возражать.
  - Мне не хотелось бы покидать это место по определенной причине, - сказал Вячеслав Максимович. - Максим очень правильно говорит об осторожности.
  Тот благодарно кивнул.
  - Но мы нуждаемся в перекусе, а кроме того, нельзя разделяться. Поэтому, ведите нас, Дарья, - сказал Вячеслав Максимович и добавил негромко: 'Не жалея ног...'.
  Дарья мгновенно оглянулась на его последние слова. Но Вячеслав Максимович выглядел невозмутимым и непроницаемым.
  'Однако, - подумала Дарья. - Похоже, не меня одну вставляет'.
  Она решительно поднялась с кресла - и все засобирались вслед за ней.
  - Чемоданы, - требовательно напомнила Люда Артему. - Не забудь чемоданы.
  Эту фразу слышали все. Максим даже оглянулся, чтобы посмотреть на выражение лица человека, возле которого разваливается прежний мир, а его жена зудит: 'Не забудь про чемоданы!'
  Но Артем был спокоен и невозмутим.
  'Святой человек, я бы не выдержал', - подумал Максим.
  Он встретился глазами с Настей, которая тоже посмотрела на Артема.
  'Вот из кого точно не вырастет такая супруга', - подумалось Максиму. - Милая неиспорченная девушка.
  
  
  - По коридору, за мной, - скомандовала Дарья. Свой багаж она решила оставить тут. Что-то ей подсказывало, что если она уже вернулась сюда один раз, то вернется и в следующий. Громыхать колесиками по ночному аэропорту она не собиралась.
  Она подождала, пока будут готовы остальные. Затем, с трудом удержавшись от желания сказать громко и строго: 'Разобрались по парам и взялись за руки!' - неторопливо пошла из зала.
  - Я заходила в туалет, - прокомментировала Дарья, проходя мимо стульев. - В женский, если кого интересуют важные подробности. А вышла из него уже в другое место. Но в туалет мы не пойдем. В этот раз, по крайней мере.
  Она дошла до соседнего зала, уверенно пересекла его и вошла в нужный коридор. Через пару метров коридор повернул направо. Дарья остановилась и показала на дальний край.
  - Вот там выход в холл.
  - Мы здесь проходили, - откликнулся Максим, перекладывая сумку-баул с одного плеча на другое - Но никакого лаунжа не видели.
  - Подтверждаю, - добавил Всеволод Сергеевич. - Не видели.
  Дарья двинулась дальше. Неторопливо преодолела расстояние до конца коридора и повернула в тамбур. Прошла его и остановилась в зале.
  - Невероятно, - откликнулся Максим, оглядываясь. - Тут все было другим!
  Он задержался, пропуская остальных.
  Дарья сделала пару шагов и остановилась в недоумении. Лаунж-зал пропал! В конце нужного коридора просматривался очередной зал ожидания со рядами стульев.
  Дарья растерянно оглянулась.
  - Что-то не так? - спросил Артем.
  - Все не так. Это не то место, в которое мы должны были попасть.
  Максим прошел дальше, чтобы осмотреть зал.
  - И что теперь делать? - спросил Артем.
  - Похоже, тут все постоянно меняется, - пробормотала Дарья.
  - Это не то место? - спросил Вячеслав Максимович, осматриваясь.
  Дарья утвердительно кивнула:
  - Можно пройти дальше, чтобы посмотреть, но я не совсем уверена, что он там будет.
  - Стоп, - сказал Вячеслав Максимович. - Возвращаемся, и быстро. Максим!
  Бизнесмен обернулся. Он хотел что-то предложить, но Вячеслав Максимович, не дожидаясь ответов от кого бы то ни было, развернулся сам, развернул жену и дочь и быстро зашагал обратно.
  - Сдрейфил, похоже, наш чиновник, - тихо сказал Максим, подходя к священнику.
  - В данном случае он прав, - ответил Всеволод Сергеевич. - Нам нужно вернуться, чтобы не заблудиться окончательно.
  Артем переглянулся с Людой.
  - А я уже настроился на обильный ужин. Или завтрак, - сказал он громко, чтобы услышали все. - Дарья, ну что же это вы, мы так на вас надеялись.
  Дарья стояла в коридоре и пристально высматривала следующий зал.
  - Ужин, тем более обильный, - отмахнулась она, - роскошь, которую еще требуется заслужить.
  Она обернулась к Артему.
  - Вы этого не знали?
  - Догадывался, - ответил тот.
  
  
  Они вернулись туда, откуда выходили. Расселись по креслам, разошлись по залу. Только Дарья задумчиво осталась у начала коридора смотреть на свои стулья, стоявшими часовыми у дверей. Через полминуты к ней присоединился Максим.
  - Как это может получаться? - спросил он. - Был один зал, а теперь совсем другой. Дополнительное измерение? Или вам этот термин незнаком?
  Дарья неопределенно повела плечами. Она вспоминала, как именно попала в лаунж и что случилось после того, как она его покинула. В ответ на слова Максима внутри нее сонно шевельнулось ее математическое прошлое, усыпленное давным-давно за не востребованностью. Не то, чтобы она сожалела тогда, но какие-то мысли о том, что закрылся один из вариантов будущего, ее посещали.
  Дарья мельком взглянула на Максима, оторвалась от раздумий и посмотрела на Максима еще раз.
  - Вы вроде - Максим?
  - Максим. И можно на 'ты'. Что об этом думаешь?
  - Как вы говорили - что пробовали добежать до самолета, но он постоянно отдалялся? - спросила Дарья, умышленно употребив 'Вы'.
  - Не отдалялся, а оставался на месте.
  Прошлое внутри Дарьи открыло глаза, зевнуло и потянулось, расправляясь. Затем оглядело себя, смахнуло приставший пух и бодро осмотрелось по сторонам.
  - Охренеть, - Дарья смотрела в конец коридора. - такое только на полосе было? В других местах не попадалось?
  - Да, только на полосе.
  К ним подошел Артем.
  - Ничего, если я к вам присоединюсь? Утомляет ничего не делать. А вы, вроде умные разговоры ведете.
  Максим не возражал.
  - А когда по зданию ходили с Всеволодом, который не отец, ничего необычного не заметили? - продолжала допытываться Дарья.
  - Никаких абсолютно.
  - Охренеть, - повторила Дарья. А потом сказала самой себе.- Да не, не может быть.
  - Почему не может? - удивился Максим.
  Дарья задумчиво посмотрела на него.
  - Это я о своем. О девичьем.
  Потом она глянула на Артема.
  - Готовы меня защитить, если что? А, мужчины?
  - Запросто, - усмехнулся Максим. - Хочешь снова туда вернуться?
  Дарья согласно кивнула. И сделала шаг по коридору.
  Артем оглянулся на свою жену.
  - Ты куда? - тут же спросила со своего места Люда, едва Артем двинулся вслед за Дарьей.
  - На минутку только, - беззаботно отозвался ее муж.
  На их разговор поднял голову Вячеслав Максимович. Увидел троицу у коридора. Понял, что происходит и спросил словно между прочим.
  - Дарья, вы собираетесь куда-то идти?
  - Простите, Вячеслав Максимович, можно мне в туалет на пять минут выйти? - невинно и одновременно чуть вызывающе спросила Дарья.
  Девочка, просящая разрешения у учителя.
  Вячеслав Максимович осекся. Потом усмехнулся. Дарья великолепно продемонстрировала, что вольна принимать решения без чьего-либо совета. Его в том числе. Лучше способа не придумать.
  - Выйти? Во время контрольной? - с усмешкой произнес Вячеслав Максимович, а потом стал серьезным.
  - Вы прекрасно знаете, что я не пытаюсь вам что-либо запрещать - сказал он улыбающейся Дарье - упоминание о контрольной привело ее в восторг. Оно было к месту во всех смыслах. - Дело в другом. Мы все в одной лодке.
  - И не нужно ее раскачивать? - осведомилась Дарья.
  Максим рядом с ней хмыкнул.
  - Нужно, - ответил Вячеслав Максимович. - Но скоординировано. Мы должны быть вместе - хотя бы потому, что вместе мы сильнее. С другой стороны, я согласен, мы не можем бесконечно сидеть в зале, хотя бы потому, что нам нужно выяснить, с чем мы столкнулись и как использовать эту ситуацию. У каждого из нас равный голос, у нас нет главного и поэтому все решения должны принимать по возможности сообща. И каждый тут присутствующий - я думаю, со мной согласятся все, - вправе знать, что собираются делать другие.
  - Разумно, - сказал Максим, которого подкупили слова о том, что среди них нет главного. - Рассказываю всем: мы хотим обследовать территорию. Так, Дарья?
  - Я хочу найти зал для випов, в котором была, - подтвердила девушка.
  - Я бы сам присоединился к вам, - признался Вячеслав Максимович, - но семья меня не поймет.
  - Поймет, - сказала Виолетта. - Я точно пойму.
  Ольга Петровна усмехнулась.
  - Почему бы нет, Славик?
  Дарья с любопытством посмотрела на нее. Многосерийный сериал 'Максим Вячеславович и семья' получил неожиданный поворот. Хранительница очага, по совместительству стерва на полставки, оказалась своим парнем. Что же предпримет степенный Вячеслав Максимович? Сольется или даст волю атрофированному инстинкту охотника, своему воинственному брюшку?
  - Может, еще есть желающие? - ушел от ответа Вячеслав Максимович.
  - Сергеевич, вы не с нами? - спросил Максим у священника.
  - Нет, в этот раз вы уж без меня.
  - Можно мне? - осторожно спросила Настя, поднимаясь с места.
  Дарья благосклонно кивнула.
  - Девушки и дети - вне очереди.
  Виолетта встрепенулась, услышав эти слова, посмотрела на Дарью, потом на родителей и потухла.
  - В таком случае, мне придется остаться, - без эмоций сказал Вячеслав Михайлович. - Дарья, не мне говорить вам об осторожности. Помните только, что мы все в одной лодке. Мы будем все время находиться тут. И ждать вас каждую среду с пяти до шести.
  Последнее предложение он проговорил едва слышно. Но, кажется, услышали все.
  Ольга Петровна недоуменно посмотрела на мужа. В ее глазах читалось: 'Слава, что это было?!'
  Дарья внимательно посмотрела на чиновника, но ничего не сказала. И это тоже было необычным, ей не свойственным. Да тут все странное, в свое оправдание подумала Дарья. Но Максимович, конечно, ее поразил. Сериал его имени рассыпался на глазах - главный герой вдруг оказался не легко предсказуемым персонажем унылого ситкома, а человеком в черном костюме. С бластером и большим желтым кругом сыра. Или даже нет, не так - у Карабаса-Барабаса под приклеенной бородой показались ролики, которые он тщательно прятал. Почему бластер, круг сыра, Карабас и ролики, Дарья и сама не понимала. Потому что абсолютно несочетаемый набор. Вообще, непонятно что.
  
  - Ну, что, пошли? - нетерпеливо произнес Максим и первым вышел из зала.
  За ним потянулся Артем, потом Настя.
  Дарья еще стояла какое-то время, смотря на чиновника. А потом развернулась и, убыстрив шаг, догнала остальных.
  
  Они дошли до начала длинного коридора и замедлили шаг.
  - Так, - удовлетворенно отметила Дарья, выйдя вперед. - Пока все на месте.
  Дальше она пошла первой. Максим замыкал.
  У поворота Дарья остановилась.
  - Он не стал длиннее? - озабоченно произнесла она, оглядываясь. - Коридор, вам не кажется?
  - Да не... - начал было Максим, но замер. - А вроде точно, длиннее! Однако...
  Он подвинулся, чтобы увидели Артем с Настей.
  - Длиннее?
  - Да, - подтвердила Настя. - Пять минут назад он был короче.
  Артем только кивнул.
  Дарья нахмурилась.
  - Двигаем дальше? - спросила она вслух. И сама себе скомандовала, - Двигаем!
  - Конечно! Девочки, не бойтесь! - решительно заявил Максим. - Мы вас не бросим.
  - Мы вас - тоже, - пробормотала Дарья. - Неизвестно, что хуже.
  Она первой дошла до тамбура. Потом удовлетворенно усмехнулась и смело пошла дальше. Табличка, указывающая на зал для вип-персон, сейчас висела на прежнем месте, а сам лаунж уже просматривался отсюда.
  Максим зашел в холл последним. Остолбенело посмотрел вокруг, потом выглянул в коридор, который они только что прошли, дабы убедиться, что тот не изменился.
  - Дамы и господа! - торжественно провозгласила Дарья, - Я рада представить вам победителя в номинации 'Самая неожиданная хрень, которая случалась со мной'! И это, тадааам... зал для особо голодных персон! Встречайте!
  Ее лицо светилось счастьем.
  Максим, Артем и Настя вошли вслед за ней в тот самый двойной зал - со шведским столом и зоной отдыха.
  - Ничего себе, - только и сказал Максим.
  - Как мышеловка... - вырвалось у Насти.
  Только Артем молчал, удовлетворенно посматривая вокруг.
  
  Глава 17
  
  - Почему, мышеловка? - удивилась Дарья. - Я тут уже была и ничего плохого не случилось.
  Но некоторое сомнение слова Насти в ней все же вызвали. Дарья направилась к кофе-машине, чтобы убедиться, стоит ли ее чашка со следами кофе там, где она ее оставила.
  - О-о! - Максим, идущий вслед за ней, пытливо оглядывал многочисленные тарелки с разнообразной едой. - Вы только посмотрите, да тут высокая кухня! Такое я видел только в мишленовских ресторанах. И даже устрицы? Кто-то, похоже, решил гульнуть на славу!
  У батарей бутылок со спиртным он замер.
  - Кто из вас пьет виски или водку, девушки? - спросил он.
  - Это предложение или вопрос? - машинально ответила Дарья, задумчиво рассматривая поднос с опрокинутыми белыми чистыми чашками.
  - Это алкоголизм, - ответил Максим. - Так вот - тут ничего этого нет. Неожиданный подбор.
  Использованную чашечку с остатками кофе Дарья не нашла. А это значило, что тут или прибрались за то время, пока она отсутствовала или они попали в другой зал. Точь-в-точь похожий на тот, в котором она отдыхала.
  И Дарья не была уверена, какой вариант хуже.
  - Есть абсент, ликеры... а вина, вина... о-о, да тут даже такое...
  Максим выбрал бутылку, нашел накладной штопор, повозившись, откупорил и налил себе четверть бокала.
  - Рекомендую, - сказал он, после того, как покрутил бокал, вздохнул аромат и чуть-чуть пригубил с наслаждением. - Роскошное, исключительное вино. Шардоне. Апелласьон Монраше Гран Крю, это восточная часть Бургундии, так называемая 'Дорога великих виноградников', одно из лучших белых вин.
  - Неожиданно, - удивился Артем. - Вот уж не думал, что вы такой тонкий ценитель.
  - Выпал из образа? - усмехнулся Максим.
  - Чтобы полностью выпасть из образа, вам нужно сказать про фруктовые нотки, - заметила Дарья, не отходя от кофемашины. - Про изысканный вкус растопырок в собственном соку и тонкий аромат неведомой хрени, случайно прилипшей к бочке с вином, когда ее перетаскивали.
  Максим рассмеялся.
  - А ты, Даша, циник.
  - Я не просто циник, - гордо ответила Дарья. Кофе машина тут имела больший выбор и была новее. - Я - романтичный циник. И меня очаровывают подобные сочетания: бизнесмен и сомелье.
  Максим усмехнулся.
  Он набрал еды на половину большой тарелки, добавил в бокал вина и сел в зале, между Настей и Артемом.
  - Кстати, - заметил Максим, перед тем, как приступить к ужину. Или уже завтраку? - судя по набору напитков, да и по остальному, всей подготовкой руководил непрофессионал. Человек, не имеющий к этому отношения, уверен в этом. Устрицы слишком недолговечный продукт для такого стола. Да и остальное как бы намекает. Возможно, это была женщина.
  - Женщина? - с любопытством переспросил Артем, - Занятно.
  Он посмотрел на Дарью.
  - Это не я, - игриво ответила она.
  Артем засмеялся.
  - Знаю, я хотел спросить о другом.
  - Откуда ты знаешь, что не я? - с подозрением спросила Дарья. - А ну-ка раскалывайся.
  Артем поначалу растерялся, но потом снова засмеялся.
  Дарья дружелюбно и весело улыбнулась ему: ну чего с меня взять, правда?
  - Когда ты увидела самолет и затем пошла по изогнутому коридору, - спросил Артем, - в стене не было никаких дверей? Может, какая-нибудь встроенная, которую не сразу заметишь?
  - Хочешь к самолету попасть? - поинтересовался Максим с набитым ртом.
  - Хочу, - искренне признался Артем. - А разве вы не хотите?
  - Я тоже думаю, что самолет имеет какое-то значение, - обронил Максим, не переставая активно работать ножом и вилкой. - Не просто же так к нему не подойти. Холод - это защита.
  Артем кивнул, соглашаясь.
  Максим опустошил тарелку, еще раз оценил вкус белого вина и удовлетворенно откинулся на спинку кресла.
  - Возвращаясь к теме мышеловки. А ведь в этом что-то есть. Западня. Дорогое вино, устрицы, черная икра. Только для того, чтобы голодные подопытные утолили чувство голода или для чего-то другого?
  - Мы для другого и не подходим, - веско и многозначительно произнесла Дарья. - Кроме как откормить нас для веса. Вот, скажем, на что вы годитесь, сомелье под прикрытием бизнесмена?
  - Ты не поверишь, Даша. Вот не знаю, - добродушно ответил Максим.
  После вина и перекуса им овладело благодушие и любовь к миру. В том числе и к языкатой, за словом в карман не лезущей Дарье.
  - Вроде успешный, обеспеченный, но если взять по большому счету, когда твое сердце взвешивают на весах правды, и спросить, в чем твое предназначение, то ответить и нечего. Если бы знал, меня тут, возможно, и не было.
  - Все вы так говорите, - нравоучительно проговорила Дарья. - и всех вас за вранье сжирает после взвешивания Амемет-Пожирательница. Кстати, народ, обратите внимание. Бизнесмен, он же подпольный сомелье. Он же знаток древнеегипетской мифологии. Ох, чувствую, вы не тот, за кого себя выдаете.
  - А мы все здесь не простые, - Максим не сдавался под напором Дарьи, - Кого ни возьми - умный человек, не из того оболваненного тупого стада, которое теперь считается народом. Это не случайно. А что, если вот это место и существует для того, чтобы узнать, для чего ты? Разобраться в себе? Для тех, кто способен на такие интеллектуальные усилия.
  - Амемет-Пожирательница скептически смотрит на вас, Максим, - сказала Дарья и замолчала, показывая всем видом, с каким именно уровнем скепсиса может смотреть чудовище по имени Амемет.
  Максим благодушно улыбнулся и оглядел всех: Дарью, Артема и Настю.
  - Вот не знаю, почему, но с вами хорошо, - признался он. - Как с очень близкими друзьями детства, с которыми можно говорить на любые темы. Открыто и без недомолвок. Спорить, доказывать, возражать до хрипа и все равно будет душевно, приязненно и без обид. Вот я сегодня рассказал Всеволоду одну историю, про которую мало кому рассказываю. Кстати, он в ответ поделился таким, что у меня до сих пор мурашки по телу.
  Настя едва заметно кивнула. А Артем заинтересованно повернул к Максиму голову.
  - Еще, - продолжил Максим, - в любой другой обстановке я никогда не спросил бы, почему Даша упорно держит со мной дистанцию: 'вы' и 'вы'. Какая собственно, разница? Да и неуважительно проявлять такой интерес. А сейчас мне интересно, почему?
  - В любой другой обстановке я никогда не ответила бы, - важно произнесла Дарья, - но сейчас скажу: это другие девушки уже на первом свидании позволяют обращаться к себе на 'ты'. А я не такая, Макс.
  Максим засмеялся.
  - Это хорошо, что ты такая. А еще мне хочется узнать, почему ты, Настя, все время молчишь?
  Настя подняла голову, смело посмотрела на Максима и улыбнулась.
  - Вы или ты, Максим, прав. Это потому, что нас это место, - Настя обвела взглядом зал, - меняет. Начала меняться я, вы, Всеволод Сергеевич, Вячеслав Максимович, хотя по нему не очень заметно. Все остальные, наверное, тоже. Вот только...
  Настя посмотрела на Дарью и улыбнулась:
  - Вот только про тебя не уверена, Даш. Кажется, ты какой была, такой и осталась.
  - Да? - удивилась Дарья. - Не пугай меня. Это хорошо или плохо?
  - Это вызывает уважение. Ты нашла себя и в любой ситуации остаешься собой. Или же настолько владеешь собой, что никто не может разгадать твое настоящее я. Но я все же верю в первый вариант.
  Дарья озабоченно посмотрела на Настю. Потом ее лицо разгладилось и она расплылась в довольной улыбке.
  - Мы подружимся, - пообещала она.
  - А со мной? - поинтересовался Артем.
  Дарья удостоила его снисходительным взглядом.
  - Во-первых, у вас жена. Что скажет эта почти святая женщина? А во-вторых, хочу сказать тебе комплимент, Артем. Ты не в моем вкусе.
  - Похоже, ты Настя, права, - Максим беспокойно заерзал на своем месте. - Это место нас...
  - Открывает, - подсказала Настя. - Мы становимся подлинными. Такими, какими видим себя. И я думаю, это началось после того случая в самолете.
  Настя имела ввиду себя, но Максим встрепенулся.
  - Какого того случая?
  - У меня в самолете было видение, - охотно сообщила она, удивляясь свободе, позволяющей легко рассказывать глубоко личное, - хотя, наверное, это неправильное слово, больше подходит озарение или даже нет, передо мной словно открыли туда окно. Я увидела другой мир с огромными странными городами - у нас таких нет, с островами, которые висят высоко над морем, огромные зеленые мохнатые острова. Еще там были невероятно длинные и высокие арочные мосты. Я вначале подумала, что это конец моей жизни, но никакого тоннеля не оказалось. Меня притянуло к двоим: парню лет двадцати и мальчику лет четырнадцати. Я словно смотрела фильм, объемный трехмерный фильм, длинный и насыщенный. Я видела их вечер и часть ночи. Вполне обычная жизнь двух друзей: разговоры, ужин, дурачества, но мне было так хорошо с ним, как никогда до того. До слез. Словно я увидела то, что хотела всю жизнь. Легкость, беззаботность, достоинство. Страстность и жадность: к миру, к новому, к поиску. Наверное, так. А может, не так. Во всяком случае я испытала ощущения человека, который побывал в стране фей. Невозможно прекрасно и не похоже на наш мир. А почему невозможно прекрасно и чем не похоже - всем. А потом меня вернуло, выкинуло назад в самолет. Поначалу я думала, что этот опыт, он просто случайный, может из-за урагана? Большая высота, разряды молний, но потом мы попали в аэропорт и странности пошли одна за одной. И мне кажется, мое видение может быть связано с тем, что с нами случилось. Их мир, далекий и чудесный и наш немного соприкоснулись... и все понемногу стало меняться - мы и аэропорт.
  Настя замолчала и доверчиво посмотрела на остальных.
  - Лет двадцати и лет четырнадцати? - напряженно спросил Максим, - Оба черноволосые, только мальчишка более вихрастый. И больше смахивает на девочку?
  - Да! А вы... вы видели их?
  - Да, - сосредоточенно ответил Максим. - У нас троих, кажется, было одно и то же видение. У меня, тебя и Всеволода Сергеевича.
  Настя смотрела на Максима широко открытыми глазами. С одной стороны, ей грело душу, что тот мир приобрел полновесность и подлинность, стал по настоящему реальным, иначе она и дальше сомневалась бы в его существовании, считая игрой ума. Но с другой ей казалось, что ни Максим ни даже Всеволод Сергеевич не совсем подходят для его созерцания. Потому что не совпадают.
  - Настя, ты и Всеволод Сергеевич? - переспросила Дарья, прищурившись. - Да у вас тут секта.
  - Сергеич утверждал, что это массовая галлюцинация, - Максим задумался, - Точнее, он сказал, более жестко - психоз.
  - Ля, я психическая! - потрясенно сказала Дарья.
  Максим удивленно посмотрел на нее. У Насти и Артема в глазах читался вопрос.
  - Когда нас будут забирать в дурку, - сказала Дарья. - я скажу в свое оправдание, что держалась до последнего. Потому, что мальчики и девочки, я тоже все это видела.
  - Ты?? - Максим точно этого не ожидал.
  - Я, - подтвердила Дарья. - Фантасмагорический ночной город будущего. Без машин. И безлюдный - улицы почти пустые. Так?
  Максим кивнул. Настя и Артем внимательно и заинтересованно слушали.
  - Этот город словно из манги, - продолжила Дарья. - Красочной, хорошо прорисованной манги.
  Настя смутилась, что не укрылось от Дарьи.
  - Манга, Настя, - назидательно проговорила Дарья, - это не то, о чем ты подумала. Краснеть нужно после слова 'хентай'.
  - Почему, как из манги? Город, как город, - возразил Максим.
  - В нем нет бизнеса, - пояснила Дарья. - Нет торговли, нет денег, ничего того, чтобы было бы связано с финансами. Даже реклама какая-то мило анимешная. Ни о чем. Вот, что я имела ввиду.
  - Получается, мы видели его вчетвером, - задумался Максим.
  - Подождите, - торопливо произнес Артем. - Мы ведь тоже его видели! Я и Люда. Кажется, это началось во время грозы. И там мы пробыли несколько часов, хотя у нас прошло почти ничего.
  - Вот-вот, - сказала Дарья. - Часы там и несколько минут у нас.
  - В аэропорту осталось девятеро, - сказала Настя, раздумывая вслух. - Пятеро из нас погружались в Видение. И прошли в лаунж четверо из этих пятерых. А вот когда мы пытались пройти все вместе, у нас не получалось.
  - Резонно, - отозвался Максим. - Настя, мой респект за вывод. Мне кажется, Настя исключительно права: все, что с нами произошло после посадки, связано с Видением, как его Настя назвала.
  - Можно уточнить? - поинтересовалась Дарья. - С чем конкретно связано. С теми двумя? С педофилией? Кстати, если второй ненамного старше, можно ли считать это педофилией?
  Максим хмыкнул, а Настя покраснела окончательно.
  - Вы не подумайте, чего, - добавила Дарья. - У меня чисто филологический интерес.
  - У меня нет интереса, - твердо сказал Максим, - ни филологического, ни другого. К тому же, я и не такое в жизни видал. И проекций во мне они никаких не вызывают - тогда с чего мне как-то реагировать? Да, я не знаю, почему мы видели именно их и меня волнует именно это, а не их отношения. Что это за люди, что это за город, что за время? Будущее или какой-нибудь параллельный мир?
  - Будущее, да - саркастически сказал Дарья. - Наше будущее. Ты к такому готов?
  Максим внимательно посмотрел на Дарью, потом усмехнулся и погрозил ей пальцем.
  - Ох, Даша, ну ты и провокаторша. Так уметь подцепить - это дар.
  Дарья плотоядно усмехнулась.
  - Во мне живет психологиня. По имени Арнольдина Неждановна Флокс. И время от времени она требует жертв. Или ты, Максим, думал, что если мы перейдем на 'ты', тебе будет легче?
  Затем Дарья многозначительно посмотрела на Артема.
  - Вспомни о моей жене, - поспешил сказать тот. - Почти святой женщине. И не спрашивай, что я о них думаю. И о будущем тоже. Кстати, я думаю о предположении Насти - что прошли только те, кто был в Видении. А что, если и остальные тоже там побывали?
  - Ни вопрос, - сказал Максим. - Мы у всех спросим, когда вернемся. Но я не понимаю, как нам удалось сюда попасть во второй раз?
  Максим поднялся с кресла, он отдохнул и был готов действовать.
  - Никто не понимает, - сказала Дарья, наоборот, с комфортом располагаясь в ближайшем кресле. - У меня есть определенные соображения, но их нужно проверить.
  Максим прошелся по залу, осматривая его еще раз. Подошел ко входу и выглянул в коридор.
  - Самое простое, что напрашивается - мы попали в другое измерение, - сказал он.
  - Возможно, - согласился Артем.
  Дарья скептически хмыкнула.
  - Артем, - спросила она, - ты по профессии кто?
  - Инженер, - ответил тот. - Системы управления.
  - А ты, Настя?
  - Сегодняшним утром я бы ответила, что бухгалтер-финансист, - ответила Настя, - но сейчас, наверное, нужно дать другой ответ. Людей нужно оценивать по тому, к чему они стремятся и чем интересуются. Возможно, я поменяю специальность. Меня влечет квантовая механика и астрофизика.
  Дарья с уважением посмотрела на нее.
  - Мы точно подружимся, - сказала она. - так вот, мальчики. Судя по ответам, вы насмотрелись фантастических сериалов. И ни хрена не понимаете, что такое другое измерение. Так вот, рассказываю, мы по-прежнему в своем родном измерении. Но его топология, похоже, изменилась. Когда я услышала про самолет, до которого невозможно дойти, мне отчего-то подумалось про ультраметрические пространства. Есть такой раздел математики.
  Максим ошеломленно присвистнул. Артем застыл. Только Настя внимательно слушала, не проявив никаких эмоций.
  - И эта девушка еще удивлялась, кто я такой! - вырвалось у Максима.
  - Не нужно аплодисментов, - беззаботно ответила Дарья, - Это из моей прошлой жизни. Я ведь математик по профессии. Даже диплом есть. Красивенький - обзавидуетесь.
  - Никогда бы не подумал, - сказал потрясенный Максим. - Зожница, фитоняшка, блогерша - я еще гадал, почему ты себе губы не накачала ботоксом, и вдруг - математик.
  - Хороша, правда? - Дарья, веселясь, чуть втянула живот, выпятила грудь и демонстративно повертела плечами.
  Потом посерьезнела.
  - Когда я бродила по всем этим коридорам, - продолжила она - то удивлялась, как же они умудряются поворачивать под углом в девяносто градусов и оставаться параллельными? Как получается, что я поднялась на второй этаж, а оказалась на первом? А потом вы с Всеволодом рассказали про этот самолет и у меня внутри щелкнуло и загрузилась прежняя память. Я вспомнила про свойства ультраметрических пространств - расстояния между двумя любыми точками сферы всегда одинаковы и равны радиусу. Любая точка есть центр. Сфера с большим радиусом целиком помещается в сферу с меньшим. Так что топология этого места ультраметрическая.
  - Что из этого следует? - напряженно спросил Артем.
  - Много чего. Например, топологическая несвязность. Неархимедова геометрия. Адельная алгебра, поскольку множество пэ-адических чисел как раз является ультраметрическим.
  Лицо Дарьи посветлело.
  - А в теории аделей есть очень интересные выводы. Например, теорема о сходимости к семерке...
  - Дарья, умоляю, остановись! - взмолился Артем, - Даже для меня, как инженера, это сложно. Давай лучше о том, как привести сюда остальных. Ты можешь предложить какой-нибудь работающий вариант?
  Дарья задумалась на пару секунд.
  - Варианты есть всегда, - сказала она, - но...
  - Но не работающие? - осведомился Максим.
  - Нет, - Дарья отрицательно мотнула головой и обвела взглядом зал. Это был тот редкий случай, когда у нее не нашлось адекватных и коротких слов. - Не...
  - Осознанные, - подсказала Настя. - Я, кажется, догадалась. Нам важно понять, почему и как они работают, прежде чем их выбрать, да?
  - Во! - усмехнулась Дарья. - Молодая смена вовсю наступает на пятки. Да, оно. И поэтому я не знаю, какой из двух вариантов выбрать. Кстати, ты их угадаешь?
  Она добродушно и приглашающе посмотрела на Настю.
  Та искренне и радостно улыбнулась.
  - Я думаю, все их знают. И Максим, и Артем, просто пока не задумывались об этом. Между лаунжем и залом расстояние не очень большое. Достаточно встать в цепочку. И второй вариант - разделиться. Кто-то должен остаться здесь.
  - Во! - одобрительно сказала Дарья. - Со следующей недели я буду платить тебе на доллар больше. А сейчас беру под свою персональную опеку.
  Дарья поднялась с кресла.
  - Тут вот еще что, - сказала она. - Я не уверена, что этот лаунж - тот самый, в котором я была. Зал - один в один, кресла, цвет кожи, все расставлено так же, на столах все одинаково, но нет моей чашки - из которой я пила, и которую оставила у кофе машины.
  - Мне кажется, это несущественно, - заметил Артем. - Главное, что он есть и мы в нем.
  - Возможно, - проговорила Дарья, подходя к стоящему у входа в зал Максиму. - И еще мне нужно кое-что проверить. Поэтому, мальчики, собрались, мне нужна ваша помощь.
  Артем с готовностью подошел. Настя тоже не осталась сидеть в кресле и встала чуть поодаль.
  - Мы устроим цепочку, - пояснила Дарья, - я хочу пойти в один из коридоров. Настя будет в зале, вы - в пределах видимости.
  И Дарья решительно вышла из лаунжа. Пройдя коридор и выйдя в зал, она оглянулась. Настя заняла позицию у выхода из лаунжа, Артем остановился у края коридора, чтобы видеть и Настю, и зал.
  Дарья махнула Максиму, пересекла зал и указала ему встать у начала изогнутого коридора, по которому, возможно, пришла в это место в первый раз. И в котором видела окна в другие миры.
  Максим послушно остановился.
  - Хочешь зайти в него? - спросил он.
  Дарья кивнула.
  - Коридор загибается, поэтому мы все, начиная с Насти сдвинемся. Настя встанет на место Артема, она по-прежнему будет видеть лаунж, Артем - на твое, а ты стой так, чтобы видеть и его, и меня. Ок?
  Максим все понял и быстро пояснил остальным.
  Дарья сделала первые несколько шагов.
  Коридор выглядел так же, как и в прошлый раз.
  Дарья прошла следующих пять осторожных шагов, оглянулась на Максима. Тот пока что следовал за ней. Она прошла еще с десяток. А потом еще.
  - Стой! - крикнул Максим, - еще немного и я тебя перестану видеть.
  Дарья остановилась. Дальше идти резона и не было - она увидела, что хотела. Вместо большого панорамного окна - невысокую, высотой не больше человеческого роста и неширокую - в две Дарьи нишу. Серый блеклый цвет говорил, что выемка тут находилась от момента возведения самой стены. Дарья даже углядела вторую, еще меньше ширины.
  Она развернулась и пошла к Максиму.
  - И? - спросил он. - Проверила, что хотела?
  - Да, и увидела приблизительно то, что ожидала.
  Это определенно был другой коридор, подумала Дарья. В полном соответствии с ультраметрическими свойствами этого загадочного места. Теперь оставалось только выяснить, что служит причиной изменений, а что останавливает смену локаций.
  Вместе с Максимом она вышла в зал к Артему и Насте, стоявшим словно часовые на противоположных концах зала.
  - Что видела? - спросил Артем.
  - Ты уверен, что хочешь знать правду? - спросила она. - Настоящую? Без прикрас?
  Артем засмеялся.
  - Я хочу кофе, - громко сообщила Дарья.
  Обойдя Артема, она подошла к Насте и увлекла ее за собой, обратно в лаунж.
  - Моккачино. Или брюло. Или бичерин, - говорила она на ходу.
  На секунду она оглянулась, чтобы проверить, что мужчины идут за ними.
  - А правда, Макс, хорошо, что нет интернета, чтобы посмотреть, что означают эти слова? Я становлюсь единственным обладателем сокровенного знания.
  В лаунже Дарья подошла к кофе машине и принялась нажимать кнопки.
  - Поэтому, вы должны меня ценить и холить. Чтобы передать это знание будущим поколениям. Ну почему эта машина не делает бичерин?
  Дарья посмотрела на остальных. Максим с Артемом тоже вошли в лаунж и теперь стояли у входа, вопросительно смотря на неё.
  - Я не вас спрашиваю, - сказала Дарья, - а у Них. У Организаторов этого перфоманса. В следующий раз хочу кофе машину, которая делает бичерин! Эй, там, слышите? А пока...
  Она со вздохом выбрала эспрессо-макиато, подняла крепость до интенсивного, увеличила толщину молочной пенки и подставила чашку.
  Все это время, неся вздор, она умудрялась размышлять. Выхватывать факты, молниеносно оценивать и снова переключаться на болтовню.
  Когда чашка наполнилась, Дарья замолчала окончательно, подхватила чашку, пошла в зал и села неподалеку от Насти.
  - Мне нужно подумать, - сказала она и призакрыла глаза.
  Все началось после болтовни на камеру в туалете, это вне сомнений, заключила она. Но была ли она сама причиной или коридоры меняются время от времени спонтанно? Тогда она молола чепуху и чувствовала себя очень легко и задорно. Она даже забыла о том, что застряла, освободилась от мыслей о будущем и перестала вспоминать прошлое. Может именно это послужило триггером изменений?
  А что тогда их останавливает? Способна ли наша разнородная толпа, разговоры и движение стабилизировать пространство, чтобы реальность перестала плыть и затвердела? Или среди них есть кто-то, кто способен его успокоить? Кто-то из тех, кто остался в зале, как решила Настя. Это самый простой и быстрый вывод. Но не обязательно правильный. Потому что, Стабилизатор может быть и тут, среди них. Или же застывание реальности происходит после какого-нибудь события?
  Максим порывался что-то сказать, но его остановила Настя.
  - Я запомнила, - сказала она ему. - Моккачино. Брюло. А третьим был бичерин.
  Максим внимательно посмотрел на нее.
  - Ну, я не удивлен, - тихо произнес он, ухмыльнувшись. - Мы все друг друга стоим.
  Дарья сделала несколько глотков. Посмотрела на Максима. Перевела взгляд на Артема. И остановилась на Насте.
  - Вы случайно, не меня ждете? - осведомилась Дарья. - Значит так...
  Она решительно допила свой кофе и встала.
  - Я выбрала второй вариант. Я, и Настя остаемся тут, а вы отправляетесь на базу.
  Артем согласно кивнул.
  - Сообщите в штаб, - бойко продолжала Дарья, - путь к лаунжу свободный. Проходы зачищены, сопротивление полностью подавлено. Можно вводить основные силы вторжения.
  Максим с любопытством посмотрел на Дарью и спросил:
  - Ты ведь не замужем? Кто-то у тебя есть?
  - Мой молодой человек погиб при освобождении лаунжа, - беспечно отмахнулась Дарья. - Помнишь, как я рыдала у кофе-машины? Нет? Черствый ты человек, Макс, раз не помнишь такого.
  
  Глава 18
  
  Мейер пробудился раньше Кисуро. Некоторое время он лежал в темноте, окутанный мягкой дремой, которую так любят остатки снов и зарождающиеся дневные планы, потом осторожно отодвинулся от сладко сопящего Кисуро и тихонько вышел из спальни.
  В коридоре снял затемнение с прозрачной крыши, постоял, любуясь нежными оттенками неба, готового впустить в себя солнце нового дня.
  Виолетта, судя по тишине, тоже спала.
  Мейер неторопливо постоял под душем: игрался с температурой воды, делая ее то горячее, то холоднее, потом блаженно подставлял лицо плотным струям.
  Затем, одевшись, пошел на кухню.
  Из огромного, на всю стену окна открывался вид на темный океан и ярко освещенную огнями освещения набережную - ее не оживляли даже утренние бегуны.
  Мейер осмотрел утварь, повозился с доставкой, извлек из прибывшей коробки яйца, масло, молоко и принялся священнодействовать. Смешал яйца с молоком и долго взбивал их звонким венчиком в глубокой миске, наблюдая, как наполняется пеной и пузырьками желтоватая смесь. Вскрыл упаковку плотных толстых тостов из пшеничной муки, разогрел сковородку, подождал, пока от масла останутся только сердитые горячие пузырьки, и выложил на нее влажные, пропитанные яично-молочной смесью пласты хлеба.
  Пока сковорода шипела и ярилась, он засыпал в кофемашину коричневые ароматные зерна.
  Переворачивая и меняя тосты, Мейер наслаждался тихим, только зачинавшимся утром, звуками, которые рождали его, Мейера неторопливые движения, желто-коричневой неровной корочкой тостов - словно наполнял смыслом пустой, только что созданный мир.
  Возможно, это была магия, магия созидания и обретения новых смыслов. А может путь к постижению мира, к неспешному диалогу равных, человека и вселенной, замершей в ожидании, любопытно наблюдающей за движениями рук и мыслей человека - не тех, которые на поверхности, а подлинных, из глубины.
  А может, это было время для того, чтобы складно нести всякую умную чушь, не имеющую смысла, поскольку смысл, настоящий смысл заключался в том, чтобы не обжечься и не пережарить хлеб.
  Приглядывая за сковородой, Мейер нашел широкий светло-оранжевый поднос, расставил на нем нежного салатового цвета тарелки и тонкие, почти прозрачные чашки.
  Среди всех дел Мейер не заметил Виолетту. Та вошла в кухню, зевнула и потянулась.
  - Доброе утро, Мейер.
  Она была не одета - просто завернулась в большое пушистое полотенце из душа, которое не закрывало ее всю - левое бедро оставалось соблазнительно открытым.
  - Что это ты делаешь такое ароматное? - Виолетта вдохнула воздух над тарелкой с горкой тостов, затем посмотрела на коробку с продуктами и поднос с чашками и блюдцами.
  - Завтрак, хотел побаловать вас с Кисуро, но раз ты проснулась, то в качестве подопытного остался он один.
  Мейер разложил на блюдце тонко-нарезанную ветчину, выложил сливочный сыр нежного желтого цвета, пирамиду из гренков и налил кофе.
  - Завтрак в постель, - улыбнулась Виолетта. - Он должен тебя ценить.
  Мейер усмехнулся, наливая манговый сок в высокий бокал.
  - Вопрос не в цене. Мы дополняем друг друга до собственного совершенства. Всегда оставляя самую малость, чтобы было еще куда стремиться.
  Виолетта кивнула, соглашаясь.
  - В общем, вы друг друга стоите, ты это хотел сказать?
  Мейер засмеялся.
  - Ты понимаешь меня исключительно точно.
  - У него грация девушки, Чувство тонкости, изящество - проговорила Виолетта, улыбаясь чуть застенчиво, словно не была уверена, что ей нужно об этом говорить.
  - Уши тоже видела?
  - Восхитительные уши! Не демонстративно острые, а очень стильные. Как он весь.
  - То есть, он тебя пленил, - насмешливо заключил Мейер.
  Виолетта с задором тряхнула волосами, словно отбрасывала свое смущение.
  - Вы друг друга стоите! - насмешливо и решительно ответила она. - А он не хотел поменять пол?
  - В его случае нет никакого психологического подтекста. Он всего лишь разрывается от своей избыточной сексуальности. Даже сочинил теорию, по которой ему недостаточно его природной сексуальности и во что бы то ни стало нужно нырнуть с головой в женскую. На самом деле его просто плющит от гормонов. Всех.
  Мейер с улыбкой повел бровями: мол, что с него взять, и спросил, как ей спалось.
  Виолетта посерьезнела и сосредоточенно покачала головой.
  - Я их видела опять. Сегодня утром, сразу после того, как проснулась. Меня затянуло к ним также, как в первый раз, при том, что никаких приспособлений не было.
  Мейер замер над подносом.
  - Они там застряли, - сообщила Виолетта. - В этом своем арЭопорте. И знаешь, Мейер, ведь что-то происходит, необъяснимое и запутанное. Связь между нашими мирами появилась не просто так. Не случайно. И удерживается она тоже по какой-то неведомой причине. Нет никакого спонтанного непроизвольного процесса.
  - Я тоже чувствую это, - Мейер присел на высокий табурет. - И я их видел. Обычно я сплю крепко, но сегодня проснулся среди ночи, точнее, не проснулся, а вернулся из сна, оставалось чуть-чуть, чтобы понять, что не сплю. Вот в этот момент меня затянуло туда на короткое время. И знаешь, что я обнаружил?
  - Что?
  - Это не просто девятеро людей, невольно сошедшихся в одной точке пространства. Они словно полный набор. Палитра с разными красками. У каждого - своя особенность или черта. Ты обратила внимание, что пространство там способно меняться?
  - Да и это невероятно! Они ходят по зданию, и всякий раз оно различное. Каждый видит что-то свое. Ты наблюдал, как они пытались пройти в место, где есть еда?
  - Да, это было неожиданно. Но я не сразу понял, почему пространство Там начало преображаться и почему эти выверты внезапно прекращаются.
  Виолетта сосредоточенно кивнула.
  - Ты обратил внимание на синхронность?
  Мейер утвердительно кивнул.
  - Поскольку нам доступно их внутреннее состояние, психо фон, то да, я определил, что источником изменений являются они сами. Но какое-то время я это проверял. Да, корреляции совпадали. И вот что я обнаружил еще. Одна из них способна пространство раскачивать и деформировать. Это та девушка, которая нашла зал с едой. Но среди них есть и стабилизатор, благодаря ему изменения застывают. Когда все они пришли в зал с едой, этот человек зафиксировал изменение. И так со всеми. Каждый несет какую-то функцию. Я определил пока что две, остальные не совсем ясны. А все вместе они, как я думаю, предназначены для чего-то. Хотя об этом не подозревают.
  - Любопытно. Ты уверен?
  - Не до конца. Это единственное возможное допущение, которое соединило их всех и то необъяснимое место. Не считая, разумеется, что все случайно, ничего не имеет смысла и происходит просто потому, что может происходить.
  Теперь о самом странном. Времени. Время нашего мира и их не совпадает. Я поначалу думал, что нас вкидывает туда без разрывов, то есть, сколько бы времени не прошло здесь, там проходит секунда-другая, но оказался неправ. С момента нашего прошлого погружения у них пролетело около часа.
  - Тоже это заметила, - согласилась Виолетта. - Мы часа три просидели в доме Годзо, потом ужинали, после - отрывались: все месте - часов десять-двенадцать?
  - Еще добавь наш сон.
  Мейер замер и прислушался.
  - Кисуро проснулся, пошли, порадуем его.
  Он поднял поднос и осторожно понес в спальню.
  Кисуро сонно жмурился, потягивался и зевал.
  Увидев Мейера, Виолетту, а главное, поднос в руках Мейера, он широко и счастливо улыбнулся: 'Доброе утро', - и сел в кровати.
  Мейер водрузил поднос ему на колени, а сам завалился рядом.
  - Не будешь против, если мы присоединимся?
  Кисуро, отправив в рот первый гренок, только сосредоточенно кивнул.
  - Я подумал, что мы можем совместить приятное с полезным и устроить военный совет. Нет лучше места для военных советов, чем постель, - сказал Мейер и добавил. - И завтраков тоже.
  Кисуро одобрительно бурчал с набитым ртом.
  Мейер жестом пригласил Виолетту устраиваться. Та поначалу уселась на край большой кровати, но после неодобрительного взгляда Мейера, заняла место рядом с Кисуро. Поправила задравшееся полотенце и откинулась на подушку.
  Мейер прихватил гренок и пустую чашку.
  - Если будешь медлить, то не достанется ничего, - предупредил он Виолетту.
  - Угу, - согласился Кисуро с набитым ртом.
  Виолетта потянулась к подносу.
  Они выпили кофе, прикончили все, что было на тарелках, и только тогда заговорили вновь.
  - Спасибо за завтрак, Ме, - произнес Кисуро. - Ты же знаешь, я черствый и скупой на слова человек...
  Виолетта усмехнулась.
  - ...но твой поступок растрогал меня до слез. Почти до слез.
  - Которые ты с большим трудом сдержал, - добавил Мейер, - я знаю. Итак, с чего начнем?
  - Можно, можно, я? - встрепенулся Кисуро. - Никто лучше меня военные советы вам не проведет. Я буду блюсти очередность, осаждать зарвавшихся и делать недвусмысленные внушения.
  Виолетта, сдерживая улыбку, с упоением наблюдала за Кисуро. А потом, не сдержавшись - а может и нарочно, - погладила его плечо.
  - Возражений нет, - среагировал Кисуро. - Мейер, ты что-то скажешь? Или тоже погладишь мою руку?
  - Я и Виолетта вновь погружались туда, к ним, - сразу перешел к делу Мейер, - Нам нужно рассказать о том, что мы видели.
  - Ага, - торжественно произнес Кисуро.
  Раскинув руки, он обнял за Мейера и Виолетту за плечи и привлек их к себе. Он не желал расставаться со своей безмятежной легкомысленностью.
  - Милые мои, я всегда осознавал, что с кем поведешься, от того и наберешься. Меня тоже Туда забросило, перед тем, как я проснулся.
  - Ты видел девятерых людей, застрявших в месте, которое у них называется арЭопорт? - встрепенулся Мейер.
  - Девять неприятных типов в месте с плохо выговариваемым названием, - с ухмылкой подтвердил Кисуро. - Впрочем, я преувеличиваю. Просто неприятных там наперечет. Остальные умеренно неприятные и парочка вполне терпимых.
  - Контакт начинает расширяться? - с недоумением заключил Мейер. - Не пониманию, почему и он увидел?
  Виолетта чуть привстала, чтобы видеть Мейера. Рука ее оперлась на руку Кисуро.
  - Мы вчера очень долго ему рассказывали, - заметила она. - Во всех подробностях, что видел каждый, что ощущали при этом. Он в деталях знает все. Включая наш разговор с Годзо. А поскольку он, как и ты очень чуткий...
  - Ох, эта моя чуткость... - встрял Кисуро.
  - ... то он мог подключиться к тому, что затронуло нас.
  - У тебя появилась связь с кем-нибудь? - напряженно спросил Мейер.
  Кисуро задумался. Повел бровями, наморщил лоб.
  - Не уверен. Как будто нет. Нет, точно нет. К счастью для них.
  Виолетта откинулась на подушку и отрешенно закрыла глаза.
  - А вот у меня появилась, - спокойно сказала она.
  Она замолчала, всматриваясь в себя, а потом продолжила.
  - Необычное ощущение. Необычный собеседник внутри твоего ума. Теперь я понимаю, почему ты скрывал, кто из девяти связан с тобой. На них реагируют внутренние структуры нашего Я и ты был потрясен мыслью, что диалог с тобой могла вести обратная сторона твоего сознания, скрытая часть тебя. И не мог смириться с предположением, что кроме милого доброго Мейера в тебе находятся и иные, не столь светлые качества? Но это вовсе не проекция твоего подсознания, эти люди убедительно реальны.
  Мейер нахмурился.
  - Поначалу я пытался определить, почему связь появилась вообще, - неторопливо, подыскивая слова, проговорил он, - и пришел к единственному выводу, что мы с моим визави в чем-то близки. Или похожи. Да, это ужаснуло меня. Но потом, когда мы поняли, что их мир пугающе подлинный и все происходит в действительности, я только утвердился в своем неочевидном желании все скрыть. Это странно и непонятно, но... интуиция говорит мне, что я не должен говорить об этом человеке. И ты не должна говорить никому о второй части вашей пары. У меня нет внятных объяснений, кроме уверенности. Возможно, я ощущаю, что меня словно читают. И в той сфере переноса - а там особенно, и здесь. Еще я думаю о инфополе, в которое утекают все наши мысли. Если я скажу, что нас могут услышать, то это будет звучать параноидально и глупо. Но мое предчувствие настоятельно просит и даже умоляет: никаких слов. Слова усугубляют связь.
  Кисуро кивнул.
  - Мейер, больше ни звука, - веско произнес он. - Слова 'параноидально' достаточно для оправданий. Мы не будем говорить о двойниках и доискиваться имен. Если это часть загадки, которая нас всех зацепила, отложим ее.
  - А ведь ты прав, Мейер. - сказала Виолетта. - Могут услышать. И они видели нас, ты понял это?
  Мейер повернул голову и задумчиво посмотрел в окно.
  - Становится все запутаннее и запутаннее...
  Он зашевелился, заерзал, рассеянно похлопал по колену Кисуро, а затем решительно встал с кровати и пошел к окну.
  Кисуро и Виолетта молча следили за ним.
  - Тут хорошая беговая дорожка, - нейтральным, ничего не выражающим тоном проговорил Мейер, глядя на безлюдную утреннюю набережную. - Две полосы в каждую сторону. Она неудобна только тем, что с каждым шагом ты отдаляешься от места, в которое нужно вернуться. В отличии от кольцевой.
  Виолетта вопросительно посмотрела на Кисуро, о чем это Мейер? В ответ Кисуро доверительно проворковал:
  - Желание выговориться есть неотъемлемое и неотчуждаемое право, распространяемое на участников совета в рамках общей... Кисуро запнулся, подыскивая слова.
  - Болтливости, - подсказал Мейер, оборачиваясь.
  - Я, наверное, кажусь странным, - добавил он с усмешкой.
  - Ну что, ты! - отозвался Кисуро. - Мы уже поняли, что тебе нужно было побыть одному.
  Мейер покачал головой, пряча улыбку. Он встретился взглядом с Виолеттой.
  Та, очарованная Кисуро, только кивнула: 'Языкат и неподражаем'.
  - Эти девятеро в таком же положении, как и мы, - сказал Мейер. - Они пытаются собрать разрозненные факты. Соизмеряют их со своим опытом. И в результате получают смесь, в которой тем более невозможно разобраться. Начинают снова. И так по кругу.
  Мы лихорадочно делали все то же самое. Удивлялись и собирали новую информацию. Накладывали ее на свои знания. Хаотически следовали за каждым новым событием.
  Мейер посмотрел на собеседников и повторил: 'Следовали'.
  - Мы можем не следовать? - удивилась Виолетта. - Есть какой-то иной вариант?
  - Мы не должны быть вовлечены, - пояснил Мейер. - Нужно из игроков превратиться в наблюдателей. Убрать эмоции и разбирательства, вопросы, насколько это касается меня, почему я оказался вовлеченным и прочие.
  Мейер благожелательно осмотрел замерших в ожидании Виолетту и Кисуро.
  - Да, и хватит валяться!
  Кисуро тут же отбросил одеяло и с готовностью вскочил. Виолетта замешкалась. Она пыталась спросить Мейера, что именно они должны делать, но ее взгляд, сбивая слова, то и дело возвращался к Кисуро без одежды. А Кисуро демонстративно подчеркивал свою талию, узкие бедра, грациозные тонкие линии всего тела, водил плечами, мешался под ногами у Мейера, в общем бесстыже и неприлично искушал Виолетту.
  Мейер распахнул дверь на площадку с бассейном и первым шагнул в прозрачную воду. След за ним сиганул Кисуро.
  Виолетта на мгновение растерялась, но потом не менее демонстративно, чем Кисуро, и нарочито медленно стянула с себя полотенце. Выгнула спину и поводила плечами и талией, подчеркивая, насколько она хороша. По частям и полностью. И только потом бултыхнулась в бассейн.
  Кисуро сиял от восторга.
  В общем, эти двое стоили друг друга.
  - Бассейн - это часть плана? - поинтересовалась Виолетта, облокачиваясь о край бассейна и позволяя теплой воде поддерживать тело.
  - Разумеется, - отозвался Кисуро, с лукавой улыбкой наблюдая за Виолеттой. - Это нужно делать в бассейне.
  Слово 'это' он произнес так, что можно было подумать, о чем угодно, только не деле.
  - План заключается в том, что мы начнем работать с информацией, - объяснил Мейер, неторопливо и с наслаждением двигая ногами в воде. - Так, как обычно работают с неструктурированными данными.
  Он выбрал место для сидения, высунулся по талию из воды и развернул рядом с собой прозрачный информационный экран. Прямоугольник поляризованного света, поблескивая краями - чтобы обозначить свои границы, показал в правом верхнем углу обычные дату и время. Символ готовности слева означал, что все происходящее будет принято, обработано и проанализировано.
  - Мы разберем происходящее на элементы, - говорил Мейер. - Будет несколько слоев. Определим основные элементы и отделим дополнительные. Отделим слой для наших впечатлений и эмоций. А потом начнем анализировать. Только нужно решить, какая структура лучше подходит для хранения. Или положиться на автоматический выбор?
  - Лучше подходит трехмерная линейная последовательность, - с гордостью подсказал Кисуро. - Можете быть уверены, я это хорошо помню. 'Анализ и обработка информации' - Курс для восстановления. Раздел - системы хранения данных.
  Кисуро торжествующее оглядел всех и добавил:
  - Кстати, а чем курс для восстановления отличается от курса для малогодков?
  - Названием, - хмыкнул Мейер. - Или разница все же есть? Виолетта?
  - Вообще-то считается, что сформированные паттерны памяти во время стирания не удаляются полностью, - с готовностью пояснила Виолетта. - Информация остается, но в мозаичном виде. Новое обучение заполняет лакуны и восстанавливает паттерн, так что общее мнение - обучение с нуля избыточно. Вы помните опросники перед стиранием и детальные вопросы про образование и предпочтения?
  Болтая ногами и нежась в теплой воде, которую уже начало дополнительно прогревать поднимающееся солнце, они начали вспоминать. Поначалу то, что случилось с ними. Подробно и деталях. С метками времени. Затем перешли к тому, что происходит у тех девятерых. Без возражений решили создать девять слоев для каждого человека из того мира. Поскольку, уточнил Мейер, каждый их них обладает индикативным свойством-функцией. На индикативное свойство встрепенулся Кисуро и полез уточнять в Общемировую Библиотеку, что это такое.
  Повозились с потоком времени, в котором пребывали те девятеро. Получилась отдельная временная шкала, к удовлетворению Мейера, которого особо интересовали временные совмещения.
  Данные набирались, множились, структура разрасталась, линии связей разного цвета плодились, закрывая объекты. Экран увеличили, но его возможностей не хватало. Особенно когда начали заполнять слой эмоций. Смысла в этом, казалось, никакого не имелось, но Мейер настаивал: вносить все, без исключений. Стандартной психологичесой классификацией, уточнила Виолетта, так вернее.
  - Меня тоже вносить? - спросил Кисуро.
  - Ты же в доле,- хмыкнул Мейер, - поэтому запишем все, включая твои перемигивания с Виолеттой.
  Кисуро ликовал и не возражал.
  Они управились ко второму завтраку. Все, что узнали и помнили Мейер и Виолетта, включая сегодняшний смутный контакт Кисуро, включая рассказы Годзо было закреплено, обозначено и предварительно обработано. Вышло путанное, вытянутое в длину сложное образование, из которого торчали разноцветные отрезки. С началом в виде события Х, когда девятеро человек вдруг получили одновременный и долгий визуальный ряд, в который поместился полный вечер Мейера и Кисуро. В тот вечер ни Мейер, ни Кисуро ничего явно не заметили. Но их смутные 'казалось' и 'пару раз чувствовал, как кто-то смотрит на меня, но на меня многие смотрят, поэтому... в общем, вы поняли' все равно записали в качестве фактов.
  Получившаяся форма не обещала легкой разгадки и не давала подсказок.
  Мейер был удовлетворен.
  - Да, - подтвердил он. - Так и должно быть. Это необработанные данные. Следующий шаг - их анализ. Методика похожа на поиск параметров в мультивероятности. Но его мы проделаем не здесь. У нас с Кисуро есть берлога на севере, в районе компенсирующего антициклона. Там всегда снег, очень тихое монотонное место, идеальное для того, чтобы забивать голову цифрами. Нормальные большие трехмерные экраны и все необходимое для того, чтобы видеть сложные вычисления в динамике.
  - Он будет работать, а мы - ему мешать, - пояснил Кисуро Виолетте.
  Виолетта довольно кивнула в знак согласия.
  Мейер еще раз оглядел полученную путаницу из блоков, полос и линий.
  - Тут не хватает одного, - сказал он. - Предложения Ки.
  Мейер оторвался от экрана и посмотрел на вопросительно замершую Виолетту.
  - Вчера вечером Кисуро предложил найти Ронана.
  - Неожиданно, - удивилась Виолетта. - Почему Ронана, а не Годзо? Не усложняем ли мы себе работу?
  Мейер приглашающе кивнул Кисуро, чтобы тот все рассказал сам.
  Кисуро посерьезнел. Да, именно Ронана. Почему Годзо упоминал его исследования? В его работах наверняка есть если не разгадка, то ключ. Поиск не будет отвлекать, а послужит сменой деятельности, вариантом отдыха. Верно, где находится Ронан сейчас, не знает никто, его жизнеописание не завершено, он исчез неожиданно, без всякого видимого основания. Если он в анабиозном сне, мы его разбудим.
  - А если он стер себе память и сейчас живет, не зная о своем прошлом? - спросила Виолетта. Она сомневалась и не верила.
  - Тогда мы поставим галочку 'Стер память' и удовлетворимся этим.
  - Даже не знаю, - сказала Виолетта. - Хотя столько всего неожиданного и сумбурного, что еще одна неординарная идея ничего не изменит.
  
  Глава 19
  
  За толстыми купольными, во всю стену окнами с редким переплетом простиралась белоснежная равнина, оканчивающаяся полосой ледяных глыб и обломков. Дальше вырастали белые холмы, за которыми начинались неровные невысокие горы с серыми каменными склонами - ветер сдувал с них снег в ложбины и низины.
  - Отсюда хорошо видны полярные сияния, - заметил Мейер.
  Виолетта оперлась руками об прочное и теплое стекло, осматривая бескрайние снеговые поля.
  - Впечатляет. А там, дальше? - спросила она.
  - Дальше горы и лед со снегом до самого океана, - ответил Мейер. - Это если идти все время на север. Но если завернуть к востоку, можно попасть в одно удивительное место, в теплую долину.
  - В теплую долину?
  - Да. Только представь: вдруг среди бесконечной мерзлой земли, поземки, ветра появляется кольцо гор, лед тает, и ты попадаешь в весну, зелень и яркое солнце на чистом синем небе.
  - Ты там был?
  - Вместе с Кисуро. Нам как-то пропалась старинная карта и мы загорелись желанием ее разгадать. И в конце концов очутились в этих местах, за Полярным кругом. Нашли предпоследний указатель и ключ, который указывал еще дальше на север. А там - сплошная зима, торосы и метели, когда снег стеной и видно не дальше метра.
  - И вы пошли?
  - Разумеется. На снегоступах. Ночевали в снегу. Поначалу забрались севернее, заплутали, невероятно устали, но потом все же нашли правильную дорогу. И нужную горную цепь, ее еле-еле разглядели в снежном тумане. Отыскали место, которое было отмечено на карте, расщелину, как оказалось. В расщелине нашли проход. Узкий, ломаный и длинный - под всей горной грядой, девять километров по навигатору. Когда дотащились до его конца, сил не оставалось вовсе. А на десятом километре увидели яркий свет и вышли в волшебное место - солнце на чистом небе, тучи остались по ту сторону гор, снега как ни бывало, кругом ручьи, поляны с травой и деревья с зелеными листьями. Летали птицы и бродили странные звери - мохнатые громадные чудища с рогами, а другие - с бивнями. Это было непередаваемо красиво и приятно. А в самом центре долины находилось нечто вроде капища, из огромных валунов, точно пригнанных друг к другу. Фантастическое место.
  Любопытно, готова ли я на такое? - задумалась Виолетта.
  - Оно того стоит. Хотя бы для понимания своих возможностей. Не говоря уж о такой чудесной награде в итоге. Как заслуженный результат всех тягот и стараний.
  - Тайная земля за полярным кругом, - восхищенно сказала Виолетта. - Такое завораживает. Долина - часть какой-то игры?
  - Мы пытались понять, но не нашли ответа. Случайная карта без каких-либо отсылок. Никаких подсказок или намеков в самой долине не нашли, кроме каменного дольмена. Его центр выложен очень ровными плитами и в середине - отверстие, закрытое небольшой керамической крышкой шестигранной формы. И как ни пытались, не смогли ее открыть. Возможно, когда-нибудь мы прилетим туда еще раз. Если захочешь присоединиться, мы дадим тебе знать.
  Виолетта утвердительно кивнула.
  Она отошла от окна и посмотрела на прозрачные экраны-кубы, висящие тут и там в просторном темном зале. Бросила взгляд на Кисуро, сидевшего в самом конце зала перед обычным плоским монитором. Кисуро, наполовину опустив звукопоглощающий купол, вовсю болтал с кем-то. Полупрозрачный купол мерцал и по нему бегали малиновые сполохи вслед за еле слышным "Я в этом ничего не понимаю, поэтому вали без стеснений".
  - Тут спокойно, - сказал Мейер с наслаждением потягиваясь. - Круглый год снег. Если есть солнце, то он искрится: сплошное блестящее пространство, куда ни кинь взгляд. Очень хороший контраст с летом и зеленью. Мы даже прилетаем сюда, когда пляжей, прибоя и тропиков становится слишком много. И здесь я писал свои статьи по моделям мультивероятности. Неподвижная картинка помогает сосредоточиться.
  - Согласна.
  Они вернулись к экранам, которые открыл Мейер, и которые сейчас заполняла большая трехмерная паутина, состоящая из разноцветных блоков, полос и нитей. Расчет окончился и данные уже выводились на соседние экраны.
  Закончив разговор, подошел Кисуро.
  - Вот, - удовлетворенно показал Мейер. - Это то, чего я ждал. Мы сами если и дошли бы к такому, то после долгой недели или недель анализа, нервного истощения и головных болей.
  - Коэффициент рассчитанной вероятности вне интервала достоверности, - прочитала Виолетта. - Это светится в разделе предошибок.
  - Не обращай внимание. Так и должно быть. Мы предоставили для расчета неполные данные. Я использовал одну из стандартных методик. Она обработала то, что мы записали, сделала предварительную оценку, а потом подбирала модель, которая наиболее подходит для воспроизведения. Это как строить функцию по набору данных. Сейчас она выдала промежуточный вариант. Мы будем добавлять факты, события и модель начнет уточняться.
  Мейер приблизил к себе один из кубов и показал рукой в его центр, в место, где начинались линии. Светлый полупрозрачный блок рядом содержал описание.
  - Обратите внимание на начало. Модель предполагает, что событие, когда девятеро ментально связало с нашим миром, не является началом.
  Удивленная Виолетта нетерпеливо приблизила к себе изображение.
  - Не удивляйся, - предупредил Мейер. - Выводу можно доверять. Значит, было что-то еще, не обязательно заметное, что послужило спусковым крючком.
  - Это поражает, - Виолетта не могла поверить, - но я не понимаю, на основании чего модель сделала такой вывод?
  Мейер попытался уйти от формул, лежащих в основе расчета. От объяснения, что модель создавалась на базе обучения бесчисленного количества примеров. Осталось только уверение с малозначащими словами.
  - В общем, прими его как факт, не требующий доказательств, - заключил он.
  Сферу, которую они тщательно и скрупулезно описывали, не жалея слов и повторений, программа расчета посчитала устройством связи, на что Мейер беспечно махнул рукой.
  - Это мы ее так описали. Можно не принимать во внимание. Я думал, программа как-то свяжет ее с инфополем, но связей не обнаружено. Зато посмотрите вот на эту красоту. Это наши реакции и их корреляции с инфополем. А вот это - наши погружения Туда.
  Цветовые волны и временные шкалы, связанные в единый блок, убедительно демонстрировали сложную упорядоченность и связность.
  - То есть, это один процесс, - проговорила впечатленная Виолетта. - Не случайный.
  - Функция очень сложная, - пояснил Мейер, - и пока неточная, то есть, предсказания будут с ошибками, но да, уже ясно, что наши погружения и всплески оттуда завязаны в едином потоке.
  Анализ временных шкал их удивил. Прогноз получался в виде сходящейся спирали с точкой, находящейся в интервале от четырех до девяти дней. Точнее определить программа не смогла.
  - Что это значит? - спросила Виолетта, читая блоки с описанием и старательно вникая в подробности.
  - А я тоже не знаю, - опешил Мейер. - Необычный вывод. Интересно, почему она так решила...
  Он углубился в процесс расчета. Подтянул к себе не загроможденный графиками информационный куб и стал копаться в появившихся формулах и цифрах. Неочевидность заключения программы привела его в недоумение, хотя он и не сомневался в правильности кода и цифр.
  Вывод по пространству они оставили напоследок. Модель категорично заявила, что заданные параметры не соответствуют топологии замкнутой односторонней поверхности и могут быть приняты только в случае варианта неархимедовой метрики. Дальше следовал список этих вариантов.
  Мейер поморщился:
  - Я в этом толком не разбираюсь.
  Кисуро подвел руку к сопроводительному блоку, в котором, в полном соответствии с принципом социальной интеграции, помещался список всех, кто мог рассказать, объяснить детально и ясно, что представляют из себя замкнутые поверхности и неархимедовы метрики.
  Мейер, Виолетта и Кисуро переглянулись. Никаких причин, почему бы не сделать так, как предложено, не существовало и Кисуро с азартом начал пролистывать список.
  Из более чем ста людей он, напустив на себя важный вид и не внимая возражениям, отметил только двоих.
  - И не спорьте, - непререкаемо изрек Кисуро, вернувшись в начало списка. - Доверьтесь моему опыту.
  - Моему врожденному опыту, - добавил он, вспомнив, сколько лет назад прошло его Стирание. - И хорошему вкусу. Вот, Кира Энтерпрайз Дзуйкаку и Ферфакс Ленгсинтон.
  Две фотографии расширились и всплыли на передний план, таща за собой ленту с коротким досье.
  - Не могу влиять на ваш выбор, - сыпал словами Кисуро. - Но надеюсь на исключительную объективность.
  - Ферфакс Ленгсинтон, - заметил Мейер, - тут только для контраста. Чтобы мы естественным способом выбрали Киру.
  Виолетта смеялась, а Кисуро отнекивался и все отрицал.
  Они подтянули к себе кресла, раскинулись в них и занялись девушкой и ее интересами.
  Тонкие и одновременно чуть нескладные черты лица, которые вместе с немного увеличенными глазами придавали Кире Энтерпрайз Дзуйкаку выразительность.
  - Шарм, - уточнил Кисуро.
  - Изюминку, - согласилась Виолетта.
  Кисуро, заметив смеющийся взгляд Мейера решил пояснить. Поначалу он пытался плести о гармонии и совершенстве, о древних, которые знали толк в красоте, а потом, припертый к стенке безжалостными ехидными вопросами Мейера, признался, что ее лицо показалось ему знакомым. Да, в этом отрезке жизни он точно с ней не встречался, но мог видеть в прошлой жизни. Какое-нибудь незначительное соседство, короткая связь, мимолетная встреча, которые были вычищены из памяти из-за своей малоценности. Остатки и обрывки, сохранившиеся после стирания и могли вызвать ощущение близкой связи.
  - У меня такое тоже бывает иногда, - подтвердила Виолетта, одаривая Кисуро благосклонным взглядом. - Да вот хотя бы с Мейером так.
  - Кто начнет разговор? - поинтересовался Кисуро, совершая вызов. - Сами понимаете, после того, как меня скомпрометировали...
  Он замолчал, с любопытством разглядывая девушку, появившуюся на экране. Кира не захотела выходить на связь самой, перед ними появился ее аватар. Наметанный взгляд сразу определил, что перед ними - синтезированное искусственное изображение, а не живой человек.
  На экранной девушке была белая рубашка с широким квадратным воротником и треугольным вырезом, сверх короткая синяя юбка и такого же цвета чулки выше колен. Прямые волосы голубого и фиолетовых цветов, стянутые в дреды, прижимал к голове золотой обруч.
  Виолетта переглянулась с Мейером и Кисуро. Они все согласились - яркий образ притягивал и интриговал.
  - Доброе утро, - нейтральным тоном начала разговор Виолетта.
  - Доброе, - ответило изображение.
  Они не представлялись, в этом не было необходимости - их имена и так высвечивались на экране Киры.
  Услышав вопрос Виолетты, девушка задумалась. Потом расплылась в улыбке и энергично закивала.
  - Помогу, конечно.
  С минуту аватар задумчиво молчал и только улыбался - реальная Кира читала то, что ей отправил Мейер.
  - Неархимедова геометрия... - затем произнесла девушка на экране. - И вы не можете разобраться, какие варианты принять? А что это за условия: меняющиеся коридоры, точка, которую невозможно достичь, уровни, которые оказываются на там, где положено? Интересная задумка, но мне кажется, для нее нужно всего лишь изменить гравитацию, добавить скрытые зоны со спрятанными дополнительными объемами, поставить видеоэкраны для формирования стен.
  Она говорит о нашем мире, догадался Мейер. О том, чем занимается большинство - созданием историй, сюжетов и вселенных. Воплощением фантазий. Творчеством, которое теперь почти не сдерживает природа своими законами. Считает, что мы придумываем новую игру.
  - Мы тебя не оторвали от сна? - поинтересовался Мейер. - У нас тут день в разгаре.
  По часам на экране они видели, что ее локальное время близилось к полночи.
  - Нет-нет, все в порядке, - торопливо ответила девушка.
  - Мы не имеем ввиду виртуальные игровые миры, - продолжил Мейер. - А физику пространства вообще. Вот, скажем, у нас есть такое описание пространства. Какая модель подойдет к нему лучше всего?
  Девушка задумалась.
  - Вообще-то изменить пространство, чтобы оно стало таким, как в описании, невозможно, - ответила она.
  Аватар изображал неуверенность и печаль.
  - Мне нужно подумать, - добавила девушка. - Вы подождете?
  Кира забыла отключить аватар и изображение мило и раскованно улыбалось им с экрана.
  Виолетта с интересом посмотрела на Мейера, затем на Кисуро.
  - Давно не встречала людей, которые пользуются виртуальными образами во время коммуникации. Помните, было такое поветрие, лет тридцать назад?
  Кисуро важно закивал.
  - Я киваю из солидарности, - пояснил он в ответ на удивленный взгляд Виолетты и саркастическую усмешку Мейера. - Конечно, я не помню такие мелочи. Но девочка очаровательная, правда?
  Аватар радостно закивал.
  - Что у вас тут происходит? - спросило изображение.
  Маловероятно, что это спросила Кира, значит, с ними беседовал искусственный интеллект.
  - Обсуждаем, может ли машина мыслить, - невозмутимо ответил Кисуро. - К слову сказать, вопрос 'осознаешь ли ты, что ты - машина' мне так и не засчитали на курсе теории информации.
  - Кира, скорее всего, интроверт, - заговорила Виолетта. - Это заметно по паузам в реакции. Она сообщала аватару, что говорить. Очень стеснительный человек, избегающий прямого общения.
  - Точь-в-точь, как мы с Мейером, - пробормотал Кисуро. - Вот! Если бы не моя порядочность, мы могли бы спросить об этом у ее аватара.
  - Не напрямую, - заметил Мейер. - Мы не настолько беспринципны. Девушка, как ты полагаешь, Кира стеснительный человек?
  - Вот завидуя я Мейеру. Я бы так не смог, - осклабился Кисуро. - Мейер настолько деликатен, что иногда это похоже на аморальность.
  - Мне кажется, мой ответ вам не понравится, - ответил аватар.
  - А ты можешь сказать, что думает Кира о нас? - спросил Кисуро.
  - Какой мальчик хорошенький, - ответила девушка, не меняя восторженного вида.
  Виолетта засмеялась:
  - Она нам раскрыла первую реакцию Киры. Кира специально не ограничивала аватар и он говорит то, что видел.
  - Девичье сердце не обманешь, - вздохнул Кисуро.
  - Мы же не будем этим пользоваться, - обронил Мейер.
  - Не напрямую, - повторил Кисуро слова Мейера. - Девушка, кто тебе подбирал наряд?
  - Он выбран на основе разных предпочтений, - весело отозвался аватар. - А ваши комбинезоны, для чего они?
  На них всех были надеты плотные коричневые термо-комбинезоны, идеальная одежда для севера, теплая на любом морозе, не тяжелая и не стесняющая движений.
  - Переиграть машину невозможно, - философски произнес Кисуро. - Это я уже понял из 'Теории информации'.
  - Похоже, Киру мы загрузили основательно, - сказал Мейер. - Мне становится неловко.
  - Мы извинимся.
  - Скажем, что больше так не будем, - задумчиво добавил Кисуро.
  - Отправим ей просьбу нас извинить, - предложил Мейер. - Шкатулочка из дерева с вагаси, завернутая в шелковую бумагу. Напишем несколько строк.
  - С просьбой вернуть шкатулочку, - вставил Кисуро. - Иначе послание выйдет банальным и неискренним.
  Виолетта рассеянно усмехнулась. Она думала о другом:
  - Что будем делать после? Когда рассмотрим эту модель в подробностях и закончим с поисками. Уверена, что Ронана мы не найдем точно так же, как и Годзо. Что тогда, ждать новых контактов?
  - Есть еще вариант, - задумался Мейер. - Что именно Годзо нашел в последних экспериментах Ронана, что это его так увлекло? Однотипные повторяющиеся эксперименты. Не уверен, что мы поймем, что искал Ронан, но ...
  Аватар Киры внимательно слушал. Его выражение лица изменились. Кажется, снова включилась Кира.
  - Надеюсь, ты не слышала про шкатулочку? - поинтересовался Мейер.
  - Слышала, - ответило изображение. Лицо аватара изменилось и стало сосредоточенным и серьезным. - Шкатулочку я не верну ни при каких условиях. Вы только что говорили про эксперименты Ронана, ведь так?
  Мейер подтвердил.
  - Могу я узнать, почему вас они интересуют?
  Мейер испытующе посмотрел на Виолетту и Кисуро.
  - Нам о них рассказал наш знакомый, который затем исчез, - сдержанно проговорил он затем. - Мы пытаемся выяснить все, что можем.
  - Это как-то связано с тем, что просите объяснить? С этими коридорами? - осторожно спросила девушка.
  - Да, - с некоторым мучением произнес Мейер. Ему не хотелось, чтобы события походили на снежный ком: поначалу знают четверо, потом пятеро, девятеро и дальше по нарастающей. При чем не существовало никаких объективных причин такому нежеланию, только интуитивное капризное предчувствие, как правильно.
  Могло оказаться так, что связь с тем миром усиливалась оттого, что они начинали об этом думать.
  Изображение на экране дрогнуло. Возможно Кира настраивала аватар, подыскивая подходящие эмоции.
  - Позавчера вечером, - продолжила Кира. - Мне неожиданно попались Журналы последних работ Ронана. Я и раньше интересовалась его трудами, он ведь основоположник современной картины мира, а его фразой 'Вселенная открывается тремя ключами' начинается любой учебник физики. Поэтому сразу же начала просматривать. Перед тем как исчезнуть, он проводил вместе с Кристеном Кларком очень невразумительные опыты с инфополем. Это необычно. Почему блестящий физик заинтересовался инфополем, причем эта серия экспериментов, как оказалось, вообще выходит за мое понимание его как выдающегося физика? Простые, однотипные, лишенные смысла. Как лабораторные работы. Там, где все давным-давно изучено?
  - Вот и Годзо говорил об этом, - вставила Виолетта
  - И вдруг появляетесь вы с таким же интересом к его опытам. Удивительная и будоражащая синхрония.
  В синхронии Мейер не верил. Потому что случайности в мире предопределены. Особенно самые удивительные и будоражащие.
  - Кира, - осторожно спросил Мейер. - С тобой ничего необычного не случилось с позавчерашнего вечера?
  - Нет. Если не считать вчерашний кошмар.
  Кошмар представлял собой тягостный, нервный, рваный сон, балансируемый на границе просыпания и беспамятства. Незнакомое место, люди, тяжелые и неприятные вокруг, спешащие куда-то. Девять? Она точно не считала, возможно, их было и девять. Ее угнетала беспросветная атмосфера кошмара враждебного мира.
  Мейер обернулся к Виолетте и Кисуро.
  - Мне нужен ваш совет, - признался он. - Я не могу решить без вас.
  Они все поняли без объяснений. Стоило ли посвящать Киру в то, что произошло с ними? Выражение лица Мейера говорило недвусмысленно: появление Киры не случайно и сам он не против.
  - Не отключайся, - попросил Мейер. - И прости, что мы при тебе обсуждаем вопрос, прямо касающийся тебя. Обещаю, что в качестве извинения мы пришлем тебе две шкатулочки.
  - Да, но сладости будут только в одной! - предупредил Кисуро.
  Аватар Киры искренне засмеялся и замахал руками. Скорее всего, он отразил настоящую реакцию Киры.
  - Мы решаем большинством или единогласием? - спросила Виолетта. - Что, если кто-то будет против?
  - Тех мы высаживаем на необитаемый остров с одной только саблей, - с мягкой улыбкой заметил Мейер. - Иногда даем еще бутылку воды, но вода зависит от степени против. Ты ведь уже решила, ведь так?
  Виолетта понимающе улыбнулась. Мейер прекрасно уловил ее характер и желание всегда включать свет во всех углах. И эти его слова - он ведь готов был принять ее решение, каким бы они ни было.
  По Кисуро все было ясно и без слов. Он поднял руки и поводил головой - даже и не спрашивайте.
  Мейер повернулся к экрану и начал рассказ. О мире, неуютном, строгом и лишенном благосклонности к человеку. О неудобном маленьком здании, в которое кто-то попытался вместить множество распадающихся функций, бесконечно далеких от предназначения бетонного сооружения. О внезапном его расширении, словно здание, забродив от новым возможностей, вспухло, раскинулось залами, переходами, тамбурами и коридорами. Местами для отдыха и еды. Закрутилось в клубок, переплелось внутренностями, оставшись внешне простым набором из пары бетонных коробок. О людях, попавших туда. О загадочной связи, которая, воплотившись в образ скрученной мерцающей таинственной сферы, соединила два мира необъяснимой психической связью.
  Он говорил пару десятков минут, не пропуская ни одной мелкой подробности. По то, что случилось с ними и про их вторичные погружения.
  Аватар Киры замер. А потом исчез, заменившись настоящей Кирой.
  Лицо осталось почти прежним, сменились волосы. Черные короткие копны, открывающие шею, ничем не напоминали цветные волосы аватара. И одежда заменилась другой.
  - Я не знаю, что сказать, - неуверенно, хмуря брови произнесла Кира. - Возможно, слова сейчас совсем неуместны. Я должна пересмотреть все снова, учтя все, что услышала.
  Кира замялась.
  - Мне нужно много больше времени.
  - Я скину тебе все, что мы тут насобирали. Нашу модель, - сказал Мейер, после чего Кира отключилась.
  
  Из того, что они запланировали, остался только поиск Ронана. А еще Мейеру пришла мысль просчитать цепочку событий с точки зрения теории мультивероятности. Попытаться отыскать ключевые параметры, загрузить голову цифрами и формулами. Работы - на час, ну, может быть, чуть больше.
  Они разделились, чтобы не мешать друг другу. Точнее, чтобы не связывать друг друга, подумал Мейер: Кисуро то и дело засматривался на Виолетту, та отзывалась на его взгляды. Разумеется, искать Ронана этой паре лучше вдвоем и без присутствия Мейера.
  А он не будет отвлекаться.
  Мейер какое-то время постоял у окна, всматриваясь в безжизненное холодное пространство. Встраивая себя в неторопливость и покой. В рассудительность и холодное бесчувствие. Снег по ту сторону окна словно замораживал посторонние мысли и будил целеустремленность.
  Затем Мейер вернулся в кресло, раскинулся поудобнее, подтянул экраны и начал работать. Сверхсложная математика завораживала его, о чем он сам никогда бы не подумал еще шестьдесят лет назад. В прежней жизни математики не присутствовала точно, он бы оставил память о ней. Почему его вдруг так увлекли абстрактные, подчас даже за гранью понимания, умопостроения, являлось, как догадывался Мейер, новыми приятными возможностями тела и сознания, неограниченного, как прежде семидесятью или восьмидесятью годами былой человеческой жизни. Оттого он не удивлялся порывам и желаниям овладеть множеством вещей, полезных и не очень. Неважно, пригодятся они впоследствии, или нет. Словно жадно пытался восполнить прежние ограниченные возможности. Да и кто знает их, каковы они, настоящие возможности человека.
  Так что математика явилась одной из попыток найти себя и свои истинные способности. Одной их числа многих, если не бесконечных, вообще. Игра со словом 'бесконечность' завораживала. Почему бы и нет? Почему бы и не попробовать его вес и сложность, примерить на себя.
  То, что он делал сейчас, не отличалось сложностью. Модель, висящая перед ним, была полностью готова для наложения на нее стандартных процедур теории мультивероятности. Поисков параметров, расчетов совпадений, подбора критериев. И условия имелись донельзя простые: девять человек в одном месте в час Икс. Мейер решил не усложнять и начать с них, не стал включать себя, Виолетту и Кисуро.
  Предварительный расчет заставил поправить его некоторые элементы. Уточнить другие. Отменить отдельные условия. Стало вырисовываться то самое, элегантное и красивое соответствие цифр и реальности.
  С единственной, не укладывающейся в расчет деталью. Озадачивающей, неудобной, колючей, из-за которой все, что он проделал оказывалось неправильным - вся эта красивость и изящность.
  По расчету их должно быть семь. Не девять, а семь человек. Семь базовых параметров для идеального результата абсолютной вероятности.
  Мейер принял это как вызов и начал копаться в начальных условиях: по всей видимости, он что-то упустил, не учел.
  Он не заметил, как в зал вошла Виолетта с большим бокалом белого пенного напитка и тарелкой с вкусняшками. Села рядом с ним и, когда он отвлекся от экранов, с улыбкой протянула бокал.
  - Мне хотелось сделать тебе приятное. Несмотря на все отговорки Кисуро, что ты очень занят. Как он сказал, это то, что ты обожаешь: молочно-банановый коктейль с кокосовыми сливками. А тут ореховые батончики с фруктами. Мы по ним уже прошлись, это то, что осталось.
  Виолетта провела взглядом по экранам.
  - Ронана, конечно же, мы не нашли, - спокойно сообщила она. - Книги, места, ученики, друзья друзей, люди, которые им интересовались. Увлечения. Труды, упоминания, ключевые слова. Совпадений много и ни одно не указывает, где он может быть сейчас.
  - Мне нужно еще с полчаса, - сказал Мейер. - И на этом закончим. Нужно сделать паузу и отдохнуть. Выкинуть на время все это.
  - Наверное, я полечу к себе, - произнесла задумчиво Виолетта. - Жизнь продолжается.
  - Не останешься с нами? - спросил Мейер.
  - Если бы ты был один, то да. Но ты с Кисуро. Мне кажется, что... в общем, я думаю, так правильнее.
  - Свое решение всегда самое лучшее, - согласился Мейер, с приязнью смотря на Виолетту. - Пока не поймешь обратное. Что бы ни казалось перед этим.
  Виолетта улыбнулась, дотянулась до его щеки и провела по ней ладонью. Затем, не говоря ни слова - они прекрасно поняли друг друга объяснений, поднялась и вышла.
  
  Через полчаса Мейер окинул разочарованным взглядом висящие перед ним информационные кубы, взмахом руки погасил их и отправился искать своих спутников.
  Вначале зашел в обеденную зону, затем добрался до обзорной галереи южной стороны. Спустился к бассейну, обошел его и по зеленой галерее поднялся к вершине купола.
  Верхняя площадке пустовала, но на ярусе ниже он заметил приоткрыта дверь в одну из комнат для отдыха.
  Мейер спустился и открыл дверь полностью.
  На полу у входа валялись два комбинезона. А в углу комнаты, на диване находились Виолетта и Кисуро. Правая нога Виолетты лежала на плече Кисуро, левую она закинула ему за спину на уровне талии. Задыхаясь от страсти, прикрыв глаза в экстазе, подпирая и сжимая руками ее груди, Кисуро исступленно вталкивал себя в ее лоно.
  Виолетта перестала стонать, увидев Мейера. Их взгляды встретились и они какое-то время молча смотрели друг другу в глаза, пока забывшийся от неистового наслаждения Кисуро вминался в ее тело.
  Потом Мейер тихо вышел. Спустился на этаж ниже и остановился.
  То, что его переполняло, возможно, называлось ревностью. Обидой. Завистью. Но эта смесь, ядовитая и злая, принадлежала не ему. Она пришла оттуда, из тяжелого грубого мира, полного простых колючих эмоций.
  Мейер глубоко вздохнул. Он не собирался подаваться. Ему нужно было только время, чтобы эта грязная волна погасла внутри него, не выплеснувшись наружу. Совсем небольшое время. Он преодолеет этот отвратительный всплеск, обязательно преодолеет, в этом нет сомнений.
  
  Глава 20
  
  - Интересно, за чей счет банкет, - поинтересовалась Люда, подбирая очередную хрустящую тарталеточку с белоснежным кремом и горочкой черной икры на нем.
  - Тем, кто ел, счет пришлют по почте, - строго заметила Дарья. - Потом.
  - Не сомневаюсь, - Люда не возражала, - А как они узнают, кто сколько схомячил?
  Дарья саркастически повела бровями.
  - А я всех записываю.
  - Понятно, - Люда была настроена на разговор. - Только я, когда спрашивала, имела ввиду немного другое. Я представляла этот зал не таким. Кто-нибудь в вип-залах бывал?
  И она вопросительно посмотрела на Вячеслава Максимовича.
  Но тот молчал, не желая погружаться в пустой нецелесообразный разговор.
  - Вип-залы - разные, - ответил вместо него Максим. - Все зависит от аэропорта. Конечно, с лаунжем в де Голле или Франкфурте этот не сравнится, но по еде он их всех перещеголял. Фуагра, страстбургский паштет, кстати, тот, который я ел в Страсбурге, похуже, похуже. А горячее? Мясные рулеты. Кассуле. Картофельная запеканка. Есть чему поразиться.
  - А кассуле, это что? - заинтересовался Всеволод Сергеевич. - Вот то рагу с фасолью, мясом и колбасками? Спасибо, не знал. Максим прав, обычно в ВИПах меню достаточно скромное, а тут все такое...
  - Изысканно-нажористое, - добавил Максим. - Для изысканности здесь слишком много всего. Словно фирма, которая заказывала, не считала деньги и требовала всего, и побольше. Чтоб уж наверняка всех ублажить, гулять так гулять.
  - Да? - удивилась Люда.
  Ей хотелось все знать о вип-залах, и она не переставала донимать вопросами.
  - А такой как этот, где-нибудь был?
  Но ни Максим, ни Всеволод Сергеевич ответить не смогли, а остальные потенциальные знатоки умышлено молчали.
  
  Виолетта, забравшись на кресло с ногами, грела в руках запотевший бокал с соком. И внимательно слушала. Вип-зал был именно таким, как ей желалось. Небольшим, уютным, с простым дизайном и неяркими цветами - чтобы не отвлекал, а мягко баюкал и успокаивал. И даже ее тогдашняя случайная голодная мысль о еде - чтобы было как в том Парижском ресторане, в котором они пробыли больше четырех часов и про который папа сказал, что не ожидал, что будет так долго и так дорого - воплотилась полностью. Холодные закуски и горячие блюда - их можно разогреть в микроволновке, а от выбора и сервировки разбегались глаза. Съесть все это меньше чем за четыре часа точно не удастся.
  
  Они уже с полчаса находились в лаунже. Все без исключения. Дарьин план сработал: пока сама она с Настей оставались в лаунже, Артем с Максимом вернулся к остальным и без всяких неожиданностей привели их к девушкам.
  Сейчас все наслаждались сытостью и послеобеденным умиротворением. Разошлись по ярко освещенному залу с чашками и бокалами, расселись по креслам и диванам. Тревогу сменил рассудительный покой и желание поговорить: да, происходит черт знает, что, но жизнь продолжается, ничего, в сущности, не поменялось, и к тому же здесь есть черная икра!
  Всеволод Сергеевич сидел в кресле и, призакрыв глаза, переводил взгляд с одного на другого. Его этот нарочитый покой не обманывал. Внешне они сыты и расслаблены, но внутри напряжены и готовы взорваться - истериками ли, криками, действием - неважно.
  И Дарья эта, с языком без костей, девушка-насмешка и егоза, не принимающая ничего всерьез - тоже. Стоит, подпирает стену, покрасневшая то ли от ночного кофе, то ли от чего-то еще.
  Вторая девушка, Настя, погружена в себя. Слишком спокойна для скромного и стеснительного интраверта - сейчас внутри нее все должно кипеть и не давать покоя.
  Люда, внешне спокойная и готовая трындеть по делу и без - издергана и напряжена, словно после скандала.
  Муж ее, Артем, воплощение согласия и бесконфликтности, готовый на любой компромисс ради общего спокойствия, отводит глаза, словно стыдясь чего-то.
  И даже рассудительная Ольга Петровна, держащая себя в руках, непоколебимый монолит из хорошего тона и вежливости, не может успокоить руки - словно ее что-то гнетет, постыдное и шокирующее.
  Из них всех рассудителен только Вячеслав Максимович. Похоже, опыт чиновника дает о себе знать, его не так просто вывести из равновесия. Как хорошо, что такой человек есть среди нас. Но он один не может уравновесить напряжение, наполнившее зал.
  
  - Как думаете, для кого это все предназначалось? - поинтересовалась Люда.
  - Для випов, кого же еще, - бросил Максим, раскинувшись на кресле. Он терпеливо ждал, когда все закончат с едой, чтобы задать наиважнейший сейчас вопрос. Кого еще вывернуло наизнанку и затянуло в непонятный, ошеломляющий чужой мир на многие часы.
  Вячеслав Максимович оторвался от своих мыслей, оглядел всех, задержавшись на Дарье, и размеренно произнес:
  - Для нас.
  Его ответ удивил и заставил всех кроме Виолетты и Ольги Петровны посмотреть на него. Виолетта сосредоточенно и внимательно всматривалась во что-то внутри себя, а Ольга Петровна привыкла не удивляться словам мужа. Раз он так сказал, значит, на то есть причина. А кроме того, она заметила, что он неторопливо оглаживает подлокотники кресла, в котором сидел. А перед этим, она видела, спокойно проверял несколько раз часы, потом отрешенно мешал ложечкой в полупустой чашке. То есть находился в предельном напряжении. Она знала его привычки, реакции и эту абсолютную невозмутимость, почти безмятежность - он был чем-то основательно обеспокоен.
  - Для нас? Как это? - удивился Максим. - Хотите сказать, нас ждали?
  - Никогда не спрашивай, для кого приготовлена еда, - со значением произнес Артем. - А бери и ешь - вы это имели ввиду?
  - Я бы поправил, - сказал священник, - Никогда не сомневайся в том, что сделал. Прошлое не вернуть.
  - Максимович, - ввернула Дарья, - если вы собираетесь сдереть с себя лицо, ну, как это в фильмах бывает: герой снимает накладную резиновую маску лица, и оказывается инопланетянином, то заранее предупредите, чтобы я успела сделать селфи на вашем фоне.
  Ольга Петровна одарила Дарью укоризненным взглядом.
  - Вячеслав Максимович, объясните, - попросила Люда. - Почему для нас?
  - Потому что, кроме нас здесь никого нет? - негромко спросила Настя.
  Вячеслав Максимович одобрительно посмотрел на нее и кивнул.
  - Да. Логика событий подсказывает только одно объяснение, - сказал он. - Мы каким-то образом оказались связанным с этим местом. И все, что происходит - не случайно. Давайте исходить из этого.
  - Не ожидал среди чиновников встретить таких умных, - еле слышно прошептал на ухо Люде Артем.
  Та усмехнулась, посмотрела на него и ответила одними губами, чтобы никто не слышал: 'Это чутье. В таких обстоятельствах всегда обостряется чутье. У тебя не так?'
  Он не успел рассказать ей, что произошло в лаунже. И о чем говорил он и остальные. Конечно, ей нужно это знать. И про подпольного сомелье - бизнесмена с необъятными увлечениями, и про Дарью, которая, несмотря на свой острейший, керамической заточки язык, умна сверх приличий, и, конечно же про темную лошадку Настю.
  - А я все о своем, - по-простецки сказала Люда. - Если мы не случайно тут все съедим, что будет дальше?
  - Я предлагаю сменить тему, - произнес Максим. - У меня есть один вопрос к тем, кто оставался в зале...
  - Прости, Максим, - настаивала Люда. - Но мне кажется, мой вопрос важнее. Нужно думать о будущем.
  - Тут еды, - Максим досадливо кивнул на стол, - еще на несколько заходов. Вы прогнозируете будущее так далеко?
  - Я прогнозирую неожиданности, - в тон ему ответила Люда, - я прогнозирую, что вас тянет неизвестно куда и неизвестно для чего.
  - Мое мнение, - примиряюще произнес Всеволод Сергеевич, - нам в самом деле нужно выработать общий план действий. Совместных действий.
  - Ну, сидеть на месте и ждать - тоже план действий, - заметил Артем. - Не хуже и не лучше других. Во всяком случае, вероятности хорошего и плохого результата при этом не изменятся, можете мне поверить, как инженеру.
  Люда посмотрела на него. Одобрительно и признательно.
  - То есть, сидеть и ничего не делать, - раздраженно констатировал Максим. - Понятно и очень удобно для оправдания себя.
  - Друзья! - повысил голос Всеволод Сергеевич. - Можно мне слово?
  Завладев вниманием остальных, он неторопливо, подбирая слова, продолжил:
  - Мы все боимся. Только не этих стен и того, что они скрывают. Боимся за себя. Свою безопасность. Свое чувство важности. Свои границы - как бы их не нарушили чужие. Свое ощущение исключительности.
  Но важно ли это все? Мы думаем о себе одно, но на самом деле мы - стена, которую воздвигли, чтобы окружающие не узнали, какие мы ранимые, слабые, что любим и о чем мечтаем. Чтобы не узнали и не воспользовались. И мы настолько привыкли к этому валу, настолько подперли его привычками, обстоятельствами, конформизмом, что считаем собой вот эту вот стену. Хотя наша суть, истинная настоящесть - внутри.
  И нас страшат перемены, потому что, как бы чего не вышло, мы боимся прыгнуть выше себя, потому что движение разрушит то, что мы считаем собой, хотя оно всего лишь развалят ограду и даст нам возможность снова увидеть себя настоящего.
  У меня в детстве был... наверное, вернее назвать его просто случай, который кардинально изменил мою жизнь. Я перестал бояться. Учителей. Высоты. Неизвестности. Поэтому и пошел в летное... впрочем, это неважно. Как неважно то, что случилось с нами здесь. И еще случится. Важно то, как мы распорядимся собой. Издергаем себя в ненужных несущественных спорах или сохраним достоинство и разум. Способность видеть главное и не отвлекаться на суетное. Оставим свой ум чистым или забьем его мелочами?
  Люда пронзительным резким взглядом посмотрела на Артема. Он ее понял, им нужно поговорить наедине, обсудить все, что уже случилось и может случится. Поделиться тем, что они видели. Все начинало запутываться, все эти разговоры, все эти личности, одна умнее другой, и каждая со своим представлением, что нужно делать, мешали друг другу, не давали возможности предпринять что-либо действительно важное.
  Артем кивнул и пожал Люде руку.
  - Поэтому, - докончил Всеволод Сергеевич, - давайте, как просил Вячеслав Максимович, по сути. Только факты и то, что касается фактов. Гадать будем потом.
  Он посмотрел на Люду, увидел как та пожала плечами и махнул рукой Максиму.
  - У тебя, Максим, был вопрос.
  Максим поднял руку, потряс кулаком, что означало: 'Сергеич, ты - супер!' и наконец-то сказал, что хотел.
  - Нас здесь девятеро, - он переводил взгляд с Вячеслава Максимовича на его жену и обратно. - И как оказалось, в самолете у шестерых было то, что Настя назвала Видением. С большой буквы. Вячеслав и вы, Ольга, у вас во время полета не происходило ничего необычного? Странного?
  Всеволод Сергеевич удивленно посмотрел на Максима. О том, что видение было и у других, он не знал. С укором посмотрела на Артема Люда, но тот только наморщил брови: 'Потом, потом'.
  - Не только у нас? - коротко и быстро спросил священник и Максим утвердительно кивнул.
  Ольга Петровна вопросительно глянула на Вячеслава Максимовича. Она полностью полагалась на его опыт чиновника. Человека, чьей профессией было исключительно точно, аккуратно и безошибочно пройти по тонкой линии между правдой и враньем.
  Виолетта за ней немного растерянно приподняла руку, чтобы ответить, но тут же ее опустила.
  Вячеслав Максимович с любопытством смотрел на Максима.
  - У всех, кто здесь есть? - спросил он. - Было видение?
  - Скорее, транс, - уточнил Максим.
  - Я добавлю по поводу терминологии, - сказал Всеволод Сергеевич, - Измененные состояния сознания - вполне прижившийся термин в психологии. По крайней мере, в отличии от других он эмоционально нейтральный. Мы все, без сомнения, получили опыт измененного состояния сознания.
  Вячеслав Максимович согласно кивнул.
  - Да, у меня был такой опыт. Несколько минут, которые показались часами.
  И он посмотрел на жену.
  - Ты ничего не говорил, - сказала она.
  - Ты же знаешь, я от тебя ничего не скрываю.
  - Понимаю, - согласилась она. - У тебя не было времени сообщить. Как и у меня. Я ведь тоже собиралась тебе рассказать об этом, когда мы останемся наедине.
  Остальные с любопытством слушали их объяснения.
  - Ночной город? - спросил Вячеслав Максимович у жены.
  - Да. Без всякой связи с чем-бы то ни было. Вообще никакой зацепки.
  - Ты уловила самое главное, - мягко произнес Вячеслав Максимович.
  Ольга Петровна улыбнулась, открыто и благодарно, потом заметила, что все смотрят на них и сразу же стала железной и невозмутимой.
  - Высший класс семейных отношений, - тихо заметила Дарья Насте, которая сидела неподалеку от нее. - Коротко и впечатляюще. Хочу такого же мужа.
   - Отлично! - резюмировал Максим. - Начинает что-то выясняться!
  Он отступил дальше в зал - чтобы видеть всех. Пропустил колючий взгляд Люды и усмехнулся.
  - Предлагаю рассказать, что именно видел каждый, - предложил он. - Это важно - мы сможем сравнить, что видели, найти отличия и, возможно, прийти к какому-то пониманию. Начну с себя.
  Он повторил почти слово в слово то, что уже рассказал раньше Артему, Дарье и Насте.
  За ним продолжил Всеволод Сергеевич.
  Они говорили по очереди. Кто кратко, как Люда и Артем, кто подробно, как священник и Дарья. Свои ощущения вперемешку с тем, что видели. Артем считал виденное сном. Ярким, полным и красочным, в котором время застывает и после которого остаются невзрачные и совсем не привлекательные крохи, а основное тут же просачиваются в недоступные глубины памяти.
  'То есть, мы видели намного больше?' - переспросил Всеволод Сергеевич.
  Если это и был сон, то не похожий ни на один из виденных ими. Сон о городе, в котором жили странной жизнью люди, наполняли его переживаниями, делами, хлопотами, такими же непонятными и загадочными, как дела марсиан в своих каменно-песчаных крепостях. Если, конечно, они существует - и марсиане и их поселения. Поступки этих людей подчинялись иной логике, их отношения вызывали оторопь. А главное, что по всем признакам, они были совершенно удовлетворены своей жизнью. Вызывающе, демонстративно, оскорбительно удовлетворены.
  А вот та неприличная пара служила откровенным вызовом нравственности и всем тем разумным принципам, на которых зиждется человеческое общество. На этом особо настаивала Люда. Аморальная пара, погрязшая в грязном разврате, не заслуживающая чтобы о них вспоминать.
  Ольга Петровна, слушая их, вспомнила о Виолетте и полуобернувшись, прошептала торопливо и просяще: 'Прости, мы забыли о тебе. Ты тоже это видела?'
  На утвердительный кивок она кивнула сама: то, что и Виолетту унесло туда, было вполне очевидно.
  Она внимательно посмотрела на девушку, чтобы определить, как увиденное отразилось на ней. Но по виду Виолетты понять было невозможно: видела ли она то, что не должны видеть девочки шестнадцати лет, или ее это благополучно обошло. Виолетта казалась невозмутимо-озабоченной, то есть, выглядела, как обычно.
  
  Они не договаривают, думал Вячеслав Максимович, рассеянно слушая, как сменяют друг друга рассказчики. Эта очень полезная привычка слушать краем уха, воспринимая смысл и не пропуская детали, при этом размышляя о своем, выработалась у него давно. Профессиональное качество, неотъемлемый спутник его профессии.
  Не лгут, а именно утаивают. Это он тоже мог определить по незначительным деталям, по едва уловимым заминкам перед следующим предложением, по построению фраз. Интуиция, которая возникала из опыта и тонкого чувствования собеседника. Тоже профессиональное, как он полагал.
  Что они скрывают? Собственные чувства или какие-то дополнительные описания? Как правило, скрывается то, что полоснуло по душе, заставив ее отозваться острой болью. Неожиданное осознание чего-то постыдного. Страх оказаться не таким как все.
  Они же все боятся этого, размышлял Вячеслав Максимович, переводя взгляд с одного на другого. Всеволод полностью и абсолютно прав. Боятся поступить так, как не принято. Выглядеть белой вороной. И даже эта девушка, Дарья, ведь вся ее болтовня, весь цинизм, все прибауточки - тоже от боязни. Боязни остаться одной. Выпасть из того самого общества, которое не терпит выскочек и личностей.
  И я боюсь, признал Вячеслав Максимович. Что стану слишком заметным, выделюсь из толпы себе подобных. У нас этого не любят.
  А вот Там этого страха лишены. Не исключено, они боятся чего-либо иного, но уж точно не своей непохожести и независимости.
  Вячеслав Максимович поймал себя на мысли, что завидует тем двоим. Да, их отношениям, в которых нет стеснения, опасений быть непонятым, того самого страха, что ты чему-то не соответствуешь. Они просто живут, естественно и легко, без демонстрации и попыток что-то кому-то доказать...
  
  - Я думаю, после того, что открылось, шестнадцатилетней девочке не обязательно прилюдно рассказывать о том, что ей привиделось - спокойно сказала Ольга Петровна, когда Максим после нее перевел взгляд на Виолетту.
  Максим задумался. Он не хотел настаивать.
  - Позволю не согласиться, - деликатно, но с небольшой настойчивостью проговорил Всеволод Сергеевич. - Никто не требует у Виолетты изливать перед нами душу. Да я бы первый возразил против такого, поверьте. Я прекрасно вас понимаю, но мы сейчас в таком положении, что может быть важна каждая мелочь. Вдруг, она видела что-то другое?
  - Мне не хотелось бы, чтобы это выглядело допросом, - пояснила Ольга Петровна. - Девушки в таком возрасте впечатлительны и легко ранимы. Та аморальность, которую спокойно воспринимаем мы, может нарушить ее психическое состояние.
  - Принято, - согласился Максим. - Виолетта, говори только то, считаешь нужным. Мы сейчас говорим только о фактах, а не о моральной стороне.
  Виолетта встала как на уроке. Посмотрела на Максима и остальных, чужих взрослых людей, которые вдруг оказались связаны с ней странным образом. И которые считали ее ребенком. Аморальность, психическое состояние, ранимость, ну, разумеется. Они ведь ничего не поняли, увидев тех двух парней. Хорошо, она скажет то, что считает нужным. То, от чего они защищаются и что что вызывает в них растерянность.
  - Образы Кисуро и Мейера, - громко и четко, как на уроке произнесла Виолетта, - олицетворяют собой глубокие пороки общества, в котором они живут, а также духовно-нравственную деградацию, являющуюся характерным признаком западного общества с его псевдодемократией и псевдогуманизмом.
  - Однако... - вырвалось у Люды
  - Как-как? - спросил Максим пораженно.
  - Виолетта, сто баллов! - отозвалась Дарья.
  - Вы это хотели от меня услышать? - спросила Виолетта нормальным голосом. - Потому что подробностей их занятий сексом я не знаю. Не видела. К сожалению. Потому что это наверняка бы обогатило мой кругозор. Ну и лучше знакомиться с сексом на примере других, чем делать ошибки самому, не так ли?
  - Ольга Петровна, - восхищенно заметила Дарья, - а дочь то у вас - ого-го!
  - Виолетта, спасибо, - встрял смущенный Максим, - Это было круто.
  И он быстро перевел взгляд на Вячеслава Максимовича, приглашая говорить.
  - Я не расскажу ничего нового, - спокойно солгал Вячеслав Михайлович. - Поскольку видел то же, что и остальные. Да, мне хотелось бы добавить дополнительные детали, но я их не нашел. По времени это продолжалось часа четыре, наверное. И началось так же, как у вас, после грозы...
  После того, как он закончил, Максим коротко резюмировал:
  - Итак, Видение было у всех. Видели все одно и то же, кто больше, кто чуть меньше. Предлагаю не зацикливаться на этической стороне, потому что это уведет нас в дебри. Мы начнем выяснять, кто из нас самый нравственный и упустим главное. А главное сейчас понять, почему вы видели именно их. И как видение может быть связано с тем, что происходит в аэропорту.
  Максим извлек смартфон и посмотрел время: тот по-прежнему показывал без восемнадцати минут два.
  - У кого какие мысли? Предложения? Идеи?
  - Нам нужна системность, - сказал Всеволод Сергеевич, - А для этого нужно сложить вместе все, что мы уже увидели и узнали.
  Максим достал смартфон, открыл приложение для записей.
  - Я буду записывать, - пояснил он. - Первое: остановка времени. Второе: изменение пространства. Лаунж.
  Они наперебой стали вспоминать. Человек, которого встретил Артем. Самолет, к которому невозможно попасть. Самолет потянул за собой воспоминания - кто где сидел на борту. Потом последовательность событий - что и когда происходило. Им нужно было выработать программу, что делать, но никакого понимание не приходило. Для чего делать, и почему именно это? И они тщательно восстанавливали ткань событий, чтобы найти в ней подсказки. Но ткань шла складками и наплывами, выглядела хаотичным набором не связанных элементов.
  И малу помалу они начали выдыхаться. Первой выбыла семейная пара. Люда поманила Артема, и они вдвоем уединились в конце зала.
  Когда речь зашла про мультивселенные Эверетта и параллельные миры, Дарья поняла, что начинается маразм. Она встала и после секундного колебания направилась в туалет. Во-первых, ей кстати вспомнилось, что сам Эверетт никогда не считал свои вероятностные миры реальными, а во-вторых, щекотала мысль попытаться снова изменить пространство. Провести натурный туалетный эксперимент.
  Неожиданно к ней присоединилась Виолетта. Хотя, какая тут неожиданность, тут же определила Дарья. Среди них всех она оказалась единственной подходящей для Виолетты парой, а Виолетта явно чувствовала себя не в своей тарелке и ей требовалось выговориться.
  Дарья нашла взглядом Ольгу Петровну, на удивление спокойную, потыкала в воздухе пальцем в сторону Виолетты, потом на себя, показывая, что та идет с ней, Дарьей.
  Ольга Петровна не возражала.
  - Похоже, твои родители сломались, - удивилась Дарья, выходя в коридор. - Тащи новых. Что, тебе и слова не сказали потом?
  - Я сама удивлена, - призналась идущая за ней следом Виолетта. - Вообще ничего. Спросили только, все ли со мной в порядке. Мне кажется, они меня зауважали. У мамы точно было такое на лице написано.
  Дарья пропустила Виолетту вперед, оглянулась влево-вправо по коридору и зашла вслед за ней в помещение для эксперимента.
  - А чего это тебя на такое пробило? - спросила она. - Мальчик понравился?
  Виолетта подошла к зеркалу, приблизила к нему лицо и оттянула вниз щеки. Потом пригладила волосы, повернулась в разные стороны, не переставая оценивать себя, и ответила с легким смущением.
  - А тебе нет?
  - Ага, - Дарья поняла это смущение, очень хорошо поняла. И деликатно и доверительно сказала.
  - И мне.
  Через секунду, подумав, что деликатности и доверительности было слишком много, отчего о ней могут составить неправильное представление, Дарья добавила:
  - Я бы сказала, что моя нравственность едва не пробила пол, но с той минуты, как мы попали в ураган, пошла хрень такой забористости, что можно сказать, интерес к малолетке, не знаю точно, сколько ему лет, моему приличию и порядочности нисколько не повредил. Может, даже, наоборот.
  Она весело посмотрела на Виолетту.
  - И мы бы его научили правильным поцелуям, правда?
  - Он уже обучен, - с досадой ответила Виолетта. Она нахмурила брови, сделала строгое лицо и проверила то, что получилось, в зеркале.
  - То есть?
  - А ты ее не видела? - удивилась Виолетта. - Она ведь его целовала.
  Дарья замерла. Эксперименты отошли на следующий план.
  - Ты видела не то, что другие? - пораженно спросила Дарья. - А почему ничего не сказала остальным?
  Виолетта повела плечами и отвела взгляд.
  - И точно, - спохватилась Дарья, - чего это я. Много ли делятся со взрослым девочки шестнадцати лет? Особенно, если у них есть секретики.
  Виолетта улыбнулась.
  - Они все равно не поймут, - подтвердила она. - Или все испортят. Или и то, и другое. Тогда зачем говорить?
  - Но мне ты расскажешь? Клянусь всеми своими подписчиками в стриме... или даже нет, у меня есть клятва пострашнее: клянусь своими немытыми волосами, я никому не проболтаюсь!
  - Немытыми волосами, это как? - деловито осведомилась Виолетта.
  - Это все очень сложно, - проникновенно изрекла Дарья, - И очень страшно. Никому не по позавидую.
  Виолетта торжественно кивнула. А потом засмеялась.
  - Хорошо, тебе расскажу. Ты - не такая как они. Я не стала им ничего говорить, потому что думаю, что это место - оно исполняет желания. Мне хотелось попасть куда-нибуль, где большущие мягкие кресла, а не уродцы на металлических ножках. Где можно поесть нормально, а не только бутерброды. Где достаточно места для всех, и где просто спокойно и уютно. И то, о чем я думала, исполнилось. Даже решеточка точно такая, какая мне подумалась.
  - Та-ак, - только и произнесла Дарья.
  - Зачем им это знать? Ведь взрослые не умеют в желания. Они у них неправильные. И еще я не стала говорить, что все началось из-за тех троих. Кисуро, Мейера, вот же странные имена, правда? И этой, третьей, Марты.
  У Дарьи даже не нашлось слов и она просто смотрела на Виолетту широко раскрытыми глазами.
  - Ну да, - подтвердила Виолетта. - Я ведь видела все с самого начала.
  
  Глава 21
  
  Глаза Дарьи округлились и стали еще больше.
  - С самого начала, это как? - осторожно спросила она, чтобы не спугнуть Виолетту недоверием, насмешкой или снисходительностью. Не разломать тонкое, едва установившееся доверие.
  Свет ярких ламп отражался от серой глянцевой плитки на стенах, искрился на металлических кранах, множился в зеркалах, и казалось, что Виолетта, стоявшая перед ней, окружена сиянием.
  Дарья могла не беспокоиться, Виолетту тянуло выговориться. События и переживания, сцепляясь друг с другом, скрутились в большой ком и он требовал, чтобы его сбросили куда-нибудь. Вес ее нетерпения был настолько велик, что она открылась бы даже Аруцумян, случись та рядом.
  Дарья, хоть и была старше, но годилась вполне. Она была своей. Она могла понять. И правильно оценить.
  - Это когда они стояли на белом мосту. Мейер, Кисуро и Марта, та девушка. Такая рыжая, лет двадцати. И фигура у нее...
  Виолетта вздохнула с обожанием.
  - Вот как людям так везет?
  - Это не везение, - напряженно сказала Дарья. - Что-то другое. Они все там такие. Красивые и фигуристые. Значит, они стояли на мосту...
  - Да, - спохватилась Виолетта. - Очень извилистый и узкий мост. Тонкие перила по бокам. Хотя, даже не мост, а как дорога. Или горка. Или все же мост... я не знаю. А рядом с ним - три скалы. И пляж неподалеку. А море очень нежное - как на Мальдивах. Еще меня поразило, что половина неба была под грозой, а вторая - под солнцем. Поначалу я подумала, что это такой сон, но я себя полностью ощущала - не как во сне, и помнила, кто я, а еще все подробности можно было рассмотреть. Во сне так не бывает.
  Потом мне пришло в голову, что я вижу фильм. Только очень странный: словно сидишь в круглом кинотеатре и его показывают со всех сторон. Снизу и сверху. И кадры наплывают из-за спины. Эти трое смотрели на меня, но потом я поняла, что нахожусь внутри чего-то, а они - снаружи. И меня не видят.
  - Словно ты в сфере, - уточнила Дарья.
  - Абсолютный факт, - согласилась Виолетта. - Они говорили что-то про игру, про то, что они запустили какую-то, не знаю, машину или устройство. И у них не вышло. Какая-то игра, я не поняла. Да и понять их трудно - игра, космос, загадки. Как дети, честное слово!
   Ну да, как дети, подумала Дарья. Кисуро на вид четырнадцать-пятнадцать. Мейеру? Ну, лет двадцать. Или чуть больше. То есть, Виолетта ненамного старше Кисуро. И роста он такого же, как она. Или нет, даже повыше. Одним словом - дети. По сравнению с ней.
  - Еще они так разговаривали, знаешь, как родные друг другу. И подкалывали. Это было так мило. Потом полетели куда-то. Ужинали. И много говорили, я и половины не поняла, о чем. Да я и не слушала, смотрела вокруг - там все такое необычное.
  А когда прощались, то целовались. Вначале этот, как его, Мейер, а потом Кисуро. И Марта его чуть не затискала.
  - Вот же стервоза, - пробормотала Дарья. - Нет-нет, Виолетта, это у меня нервное, ты продолжай, не отвлекайся.
  Виолетта послушно продолжила.
  - Потом Мейер и Кисуро полетели в ночной город и меня потянуло за ними. А дальше ты знаешь.
  - То есть, они что-то включили и это повлекло за собой всю вот эту... - Дарья обвела головой окружающие их умывальники, зеркала и стены. - Всю вот эту радость?
  Виолетта утвердительно кивнула.
  - Получается, так. Потому что в самолете я задремала, а потом меня словно подбросило, я подумала, что это трубулентность, как в фильмах...
  - Турбулентность, - поправила Дарья.
  - Абсолютный факт, - согласилась Виолетта. - Я так и сказала. Но меня подбросило не телом, а психикой. Закрутило, потом пронесло по коридору и я словно очутилась в сфере. А они стояли снаружи и говорили.
  - По коридору? - спросила Дарья. - Хорошо, что не по тоннелю ос светом в конце.
  - Да, коридор, - убежденно произнесла Виолетта. - Узкий, длинный, извилистый коридор.
  - Извилистый? - насторожилась Дарья. - Случайно, не с полукруглым потолком?
  - Да, и с разноцветными стенами.
  - И цвета от песочного до светло-зеленого? - уточнила Дарья.
  - Скорее, это кремовый.
  - А по низу желтая плитка квадратиками? Как в Тетрисе.
  - Как-то так, - согласилась Виолетта. - Ты тоже его видела? Тебя подбросило?
  - Я постоянно в подброшенном состоянии. Но ты очень тонко заметила - подбросило. Значит, это тебя вытянуло первой. А остальных уже потом.
  Дарья посерьезнела и одобрительно посмотрела на Виолетту.
  - А почему тебя затянуло первой - вопрос на Нобелевскую премию. И вот что, я видела этот коридор здесь. В аэропорту. Вживую.
  Виолетта с интересом приподняла правую бровь.
  - Этот коридор тут неспроста, - задумалась Дарья. - Возможно, в нем все ответы. Я попала в него из зала. Как бы зала регистрации. Причем, на взлетном поле, совсем рядом стоял тот самолет, в который не смогли попасть Макс и патриарх.
  Дарья посмотрела на недоумевающую Виолетту.
  - Макс, это тот, который как бы бизнесмен, а патриарх - который называет себя священником.
  - То есть, как бы называет? - поразилась Виолетта. - Или ты...
  - Или я, - согласилась Дарья. - Я во всем начала сомневаться. И данный момент уверена только в себе.
  Она посмотрела на обеспокоенную Виолетту.
  - Немного здоровой паранойи никогда не помешает. Но ты, Виолетта, не переживай. Человеку, видевшему, как Кисуро целовался с девушкой, можно доверять. Вот же красивый мальчик...
  - Ты к нему точно неравнодушна, - засмеялась Виолетта.
  Дарья признательно вздохнула и сказала:
  - Значит, коридор. А ты, пока по нему проносилась, не видела окон в стенах?
  - Как будто нет. Все очень быстро промелькнуло.
  - Коридор, по которому шла я, имел окна. А за окнами были разные удивительные места. Может оказаться, что коридор проходит через них, и это никакие не окна, а двери. В общем, я хочу попасть в него еще раз.
  - А через него можно попасть Туда? - спросила Виолетта. - В тот мир, который мы видели.
  - Не знаю.
  - Тогда, зачем он тебе так нужен? - с любопытством спросила Виолетта.
  - Коридор, - начала Дарья, - может помочь понять, что именно случилось... хотя, Виолетта, я все вру. Я и сама не знаю, чем он может помочь, просто меня тянет в него по одной причине, но я не решаюсь себе в этом признаться.
  Виолетта удивленно приподняла брови.
  Это было очень личное. Давнее и личное, но Дарье показалось, что место, где они находятся, требует именно такого: бесконечно давнего и предельно личного. Того, что говорят совсем посторонним людям на предпоследней стадии опьянения. Или, когда все достало. Или, когда все уже абсолютно неважно.
  - Когда мне было восемь, - нахмурившись, нерешительно проговорила Дарья, - я попала в больницу с воспалением какой-то дряни. Температура под сорок, все как в тумане. Какое-то белое мельтешение вместо врачей. И огромный бежевый медведь, который меня обнимал и нашептывал.
  - Нашептывал? - удивилась Виолетта. Ее глаза от интереса расширились, она даже чуть подалась вперед.
  Странная ситуация, мелькнула у Дарьи мысль. Неведомые гребеня. Чудовищный аэропорт. Два часа застывшей ночи. Вечные два часа. И я стою в туалете и делюсь с подростком историей из своего детства. Которую рассказывала только раз. Своему бывшему. Гаду и полусволочи - он даже не полную сволочь не тянул.
  - Нашептывал, - подтвердила Дарья. - Успокаивал, ободрял, бурчал что-то по-медвежьи, но мне было все понятно. И вот, когда я лежала в реанимации, а вокруг стояли какие-то ящики с ручками, висели трубки, и страшно раздражал яркий свет, вдруг открылась дверь. Ее раньше там не было - она взяла и открылась в стене. И оттуда хлынул солнечный свет. Нормальный свет яркого дня. Потянул ветер, запахло хвоей и близким морем. Мне сразу стало легче. Медведь обрадовался, но он был против того, чтобы я подошла к двери. Он бурчал, что маленькие девочки должны лежать и ждать взрослых, что, конечно, запах лекарств ужасный, но... но - я не послушалась его, а легко спрыгнула с кровати и подошла к двери. За дверью начиналась дорога. Песчаная раскатанная повозками дорога - не автомобилями, а именно повозками с деревянными колесами. Вокруг стояли сосны, чуть дальше склон сходил к пшеничному полю, еще там, кажется, была небольшой лес, а за ним виднелись черепичные крыши маленького городка - и чистое теплое синейшее море. И знаешь, меня так захлестнуло счастьем, покоем, нежностью, любовью, словно я вернулась в свой дом. Свой настоящий дом. Это было невероятно, поразительно, невозможно - какой еще дом мог быть у маленькой восьмилетней девочки, но я точно знала, что именно за дверью мой дом, и меня ждут там и любят. Я уже готова была рвануть туда, но медведь поднял тревогу. Я испугалась, кинулась в кровать, а там уже набежали врачи, началась толкучка, ящики запищали. И я потеряла сознание. А когда проснулась, никакой двери в стене уже не было. И температуры не было. Меня через пару дней отдали домой и все кончилось.
  Дарья посмотрела долгим взглядом на восторженно замершую Виолетту и добавила:
  - Вот такая хрень со мной случилась в детстве. Я о ней забыла давно. Вру, не забыла, а вычеркнула и постаралась никогда не вспоминать, потому что жить с мыслью, что видела другую жизнь, определенно, намного лучшую, чем эту - прямой путь в дурку. А сегодня, в том коридоре, про который говорила, увидела снова. Ту самую дорогу. Те же сосны, то же поле. Только за стеклом. И я хочу туда попасть, во что бы то ни стало.
  - Как волшебно! - выдохнула Виолетта. - Даже представить не могла, что такое может случиться. А медведь? Он с тобой потом говорил?
  - Я на него обиделась с того случая, - наставительно произнесла Дарья. - И мы до сих пор не разговариваем. Да я и не знаю, куда он делся. Может, ушел.
  Виолетта слушала, затаив дыхание.
  - И что может быть там? Ну, если пойти по дороге?
  - Не могу даже представить. Наверное, что-то хорошее. Уж во всяком случае, лучше того, что у меня есть сейчас.
  - А у меня в жизни ничего интересного не происходило, - вздохнула с сожалением Виолетта.
  - А сейчас? - удивилась Дарья. - Ты шутишь?
  - Я поначалу подумала, что это у меня крыша едет, и испугалась, - доверчиво сказала Виолетта.
  - Ох, девочка, - вздохнула Дарья. - Крыша едет не так и не с такой скоростью. То, что происходит здесь, возможно, будет самым значительным и интересным во всей твоей жизни. Можешь мне поверить.
  Дарья оглянулась на дверь, затем подошла к ней и выглянула в коридор - проверить, не изменилось ли что, за то время, пока они были здесь.
  Нет, все оставалось по-прежнему.
  Затем Дарья посмотрела на часы смартфона. Те же без двадцати минут два.
  - Значит так, - сказала она. - Я собираюсь...
  - А можно с тобой? - с восторгом и нетерпением перебила Виолетта. - Я тоже хочу увидеть твой коридор и дорогу. Возможно, среди тех удивительных мест, найдется и то, которое меня вот так же тронет.
  Дарья усмехнулась.
  - Со мной можно все. А ты, Виолетта, схватываешь на лету. Кстати, там ведь было восемь... нет, семь окон...
  Дарья застыла.
  Семь. Их - девять.
  - Что-то не так? - спросила Виолетта.
  - Ты навела меня на мысль, - Дарья внимательно смотрела на девушку. - Очень любопытную мысль. Если каждое окно предназначено одному человеку, почему их всего семь?
  - Найдем коридор, и все узнаем.
  - Не сомневаюсь. Только что-то мне говорит, что это не понравится твоим родителями.
   - Да, - уныло вздохнула Виолетта. - Это точно. Мама будет против. Не то, чтобы категорически, но против. А папа хороший, он всегда все понимает.
  - Где б себе найти такого папу, - пробормотала Дарья. - Нет-нет, это я о своем, о девачковом. Кто еще тебя поймет, как не ты сам. Вот что сделаем: вернемся и попробуем проверить твоего папу на понимаемость. Я попробую уговорить его отпустить тебя со мной. И самое главное: о чем мы здесь щебетали - никому ни слова!
  Виолетта радостно и энергично закивала.
  
  Шведский стол потерял свою первозданную чистоту и привлекательность. На тарелках заметно убыло. Ровные ряды колбас, ветчины и сыров дрогнули и смешались в беспорядке. Распались дружные группы тарталеток и маленьких, на один кус, закусок на палочках. Пирамиды салатов съежились и развалились. Десерты держались дольше всего, но и их основательно проредили.
  И только блестящие, из нержавеющей стали выпуклые чафиндишы скрывали свое содержимое, и выглядели нетронутыми.
  Максим медленно прошелся мимо тарелок, глядя на них сыто и разборчиво. Пооткрывал крышки чафиндишей. Вдохнул ароматы блюд. Затем долго стоял над десертами. Он не попробовал и половины всего, но больше втиснуть в себя уже не мог. И не из жадности, а от одобрения и восхищения, насколько тут затейливо, не просто и вкусно.
  Он так и стоял над куском торта, уговаривая себя попробовать. Тем более, кусок был последним. Тем более, что это был не опостылевший унылый бисквит с жирным кремом из не пойми чего, а сложный набор из нескольких слоев, с чем-то по виду хрустящим, с прослойками темного желе и белой плотной зефирной массы.
  Подошла Люда, ловко подхватила лопаткой этот заманчивый изыск кулинара, и, не успев Максим среагировать, положила на тарелку, которую Максим держал на весу.
  - О! - только и выдохнул Максим.
  - Вы так долго над ним стояли, что я не выдержала, - пояснила Люда.
  - Сорри, - сказал Максим, - мне показалось, что...
  - Что я хочу его взять себе? И Вы собрались закатить скандал?
  Максим с неловкостью улыбнулся.
  - И начали бы драться с девушкой из-за куска торта? - продолжала с улыбкой Люда.
  - Ну... - протянул Максим. - Я привык к сильным и независимым женщинам, которые зубами выгрызают себе, по их мнению, счастье. Они, как правило, не нуждаются в том, чтобы им уступали. Хотя, конечно же, драться не стал. Умные люди могут решать конфликты мирно. Словами.
  - Умные и высокодуховные, - задумчиво откликнулся Артем из зала. - Только высокодуховные люди способны спорить из-за куска торта. Остальные сразу лезут в драку...
  Максим, широко улыбаясь, протянул тарелку Люде, но та отрицательно мотнула головой и провела рукой по горлу.
  Максим вышел в общий зал, сел с комфортом на ближайшее кресло и, наслаждаясь покоем, сытостью и обстановкой, изрек:
  - Я много где был. В разных странах и отелях. Видел много похожих столов. И скандалы тоже видел. И поэтому могу сказать, что духовность начинается там, где заканчивается колбаса. Едва тебе не хватило колбасы, как сразу начинается: кто я, имею ли право, и пусть никто не уйдет обиженным. А где ее вдоволь, никакой духовности нет. Есть уважение, человечность и порядочность.
  Максим посмотрел на сидящего неподалеку в кресле чиновника и провокационно добавил:
  - Не так ли, Вячеслав Максимович?
  Ольга Петровна насмешливо посмотрела на Максима.
  Разумеется, это был вызов. Или даже бунт, продиктованный завистью. Против успешности и нормальной жизни, которую они с Вячеславом олицетворяли. И которая столько им стоила, знали бы бунтари.
  - Правда, Максим, - спокойно согласился Вячеслав Максимович. - Именно так.
  Вячеслав Максимович наморщил лоб и устало потер виски.
  - Только есть один нюанс, - добавил он. - Зависит от человека, останется ли он порядочным, когда у него появится вдоволь колбасы, или нет. Если у него и в бедности не имелось духовности, то сохранить ничего не удастся.
  Ольга Петровна согласно кивнула. Муж оказался на высоте. Впрочем, как и всегда. Умный, тонко чувствующий человек. Она бы не сказала лучше. Не зря она остановила тогда свой выбор на худеньком интеллигентном юноше, казалось, без будущего, хотя вокруг были мальчики с очень хорошими перспективами. Но после никогда не жалела о выборе.
  Ольга Петровна нежно посмотрела на мужа и перевела взгляд на Максима.
  - Ваш взгляд, Ольга Петровна, - добродушно отозвался Максим, - явно означает: 'Ему не стоит увлекаться алкоголем'. Вы не поверите, но за сегодняшний вечер я не пил вообще. Разве что только чуть-чуть Шардоне из Бургундии, меньше трети бокала, когда мы были тут первый раз с Дарьей. Поэтому, то, что я сказал - не от алкоголя. И не от желания поддеть. Просто я начал говорить то, что думаю. И скажите спасибо, что говорю я, а не эта девушка с легкой шизанцой, Дарья. Она бы вам всем сказала. Хотя, почему вам - нам всем.
  Да, во мне большое желание выговориться. Словно мы все тут на...
  Максим перевел взгляд на Всеволода Сергеевича.
  - ... на суде. И лезет все, что мы в себе держали и не показывали другим. Все наши грехи, все, что накопилось за жизнь. Наша настоящесть, та, про которую сказал Сергеич. Еще я хочу сказать, что нашего прошлого мира нет уже как пару часов. Вообще нет. А с ним и прошлых заслуг, привилегий и даже отношений. Мы все сейчас равны, все выстроены в одну линию перед неизвестностью. И поступать нужно соответственно.
  
  К этому все должно было прийти, подумал Вячеслав Максимович. Когда удовлетворены основные потребности: голод и жажда, когда отступает усталость взамен всегда приходит страх. Паническая невыносимая инфернальная боязнь неведомого. Это естественно. Это нормально. Прежний знакомый обжитый мир остался в прошлом, а в новом они никто. Это пугает больше всего. Что нужно все начинать заново.
  Максима прорвало первым, но через самое малое время накроет их всех. И хорошо, если это будут только слова, без панического желания срочно что-то делать или куда-то бежать. Готовы ли они к подобному вызову? Готов ли он?
  Вячеслав Максимович внимательно слушал Максима, ничем не выдавая своих мыслей.
  Да, он к такому готов, не первый раз ситуация меняется кардинально. Прошлое, очень важное и срочное перешло в категорию 'неактуальное', его можно отложить на самую дальнюю полку памяти. И переключиться, мгновенно переключиться без эмоций и рефлексий на новую проблему.
  Он гордился этим умением и удовлетворенно отметил, что и сейчас это качество не подвело. Но способны ли они так же быстро войти в новый мир или будут отчаянно цепляться за старый, судорожно и отчаянно убегая от новых ситуаций и своего нового положения?
  Вячеслав Максимович незаметно оглядел всех. В зале отсутствовали двое. Виолетта и Дарья. Девушка с легкой шизанцой, как метко определил Максим. А ведь она заинтересовала его больше всех. Девушка, у которой за внешней демонстративностью и провокационностью скрывается очень острый и хваткий ум. Безусловно, самостоятельна. Независима. Вплоть до фрондерства. То есть, со стержнем внутри. Стальным волевым стержнем, который позволяет не поддаваться обстоятельствам. С ней нужно попытаться войти в контакт.
  Вячеслав Максимович поймал себя на мысли, что Дарья ему нравится. Даже, нет, не так. Он ею очарован. Причем, очень быстро, с первых ее слов и взглядов.
  Хорошо, кто еще в их группе самостоятелен и активен? Максим? Вполне. Это заметно по тому, как он себя ведет. Еще тогда, в зале ожидания, первым обошел и обсмотрел все.
  Всеволод Сергеевич. Умиротворяющее начало в их группе. Цемент, который сглаживает острые углы чужих характеров и скрепляет все в единый монолит. Рефери над любой схваткой, он себя так и чувствует. Держать себя и других в руках будет в любой ситуации.
  Артем. А вместе с ним и Люда. Пока неясно. Слишком много или наоборот, мало деталей. Общительны, оптимистичны. Что он, что она - душа компании. А поступок Люды с этим кусочком десерта, когда она подтолкнула Максима к решению, прямо-таки образцовый. Обаятельны неимоверно. Одним словом, приятные люди.
  Настя. В прошлом он скользнул бы по ней взглядом, не замечая. А сейчас... что-то в ней такое есть. Непонятное и необычное. Хотя, возможно, это играет с ним его подсознание, напоминая о беззаботной студенческой жизни, когда он был мальчиком из приличной семьи, скромным и с хорошими манерами. Таким же скромным и невинным, как она.
  А иначе отчего эта девушка кажется особой? Словно между ним и ней нашлась какая-то тонкая неуловимая связь. Которой быть не может абсолютно, настолько они разные, но которая насмешливо напоминает о себе тонкими уколами. Чуть ли не тоски. По чему эта тоска? По утраченным возможностям юности или по чему-то иному?
  Кто остались еще? Оля и Виолетта.
  Ну, в Олюше он уверен. Товарищ. Хороший, надежный, понимающий все товарищ, который всегда рядом - и этим сказано все.
  А в целом - ну почти невыдающийся набор человеческих характеров. Не герои. Не монстры и даже не мерзавцы. Обычные людей, со своими пунктиками, без чрезмерных достоинств и аномалий.
  И всех их нужно удержать в этой человечности, не дать сорваться, не дать сломаться хрупкому, уже сложившемуся единству. И слепить хоть какое-то сообщество, потому что человек - это общество. Да и выживать вместе проще.
  Пришло время действовать. Выяснять, куда они попали и как это можно использовать. Долго тут не высидеть. Да, здесь безопасно. Да, здесь комфортно, но в природе человека - никогда не быть удовлетворенным постоянством.
  Вячеслав Максимович взглядом подозвал к себе жену.
  - Виолетта там не слишком долго? - легендировал он свой последующий разговор с Ольгой Петровной.
  Она поняла с полувзгляда, как и всегда. Ничего не спрашивая, подошла к нему и наклонилась. Со стороны выглядело, что двое негромко - чтобы не мешать другим своими мелочами, обсуждает семейное.
  Чтобы его не прочитали по губам, Вячеслав Михайлович полуобернулся к стене.
  - Олюша, - тихо проговорил он. - Мне нужна твоя помощь. Долго им тут не высидеть, поэтому нужно упредить возможные конфликты. Да и пришло время активных действий.
  Ольга Петровна понимающе кивнула.
  - Пожалуй, будет лучше, если мы все разделимся. Ты не будешь возражать, если я тебя определю в какую-нибудь группу? Мне нужен свой глаз. Присмотрись к тем, кто будет рядом с тобой.
  Она согласно кивнула головой и только спросила:
  - А Виолетта?
  - Я позабочусь.
  Вячеслав Максимович кивнул, показывая, что это все.
  Ольга Петровна выпрямилась, громко, для всех сказала: 'Хорошо, сейчас позову', - и пошла к выходу из зала.
  Но Дарья и Виолетта уже двигались навстречу. Дарья чуть задержалась в дверях, оценивая обстановку, дождалась, пока пройдет Виолетта и громко произнесла:
  - О, судя по тревожному молчанию и застывшим в духовном единении лицам, мы пропустили скандал или драку?
  - Духовный диспут, - отозвался Максим.
  - Это точно, - подтвердил Артем. - На тему, как вредно обжираться на ночь. В духовном смысле, я имею ввиду.
  Дарья насмешливо глянула на него, но ничего не сказала. Она прошла в зал и выбрала кресло поближе к семье чиновника и особенно, к Вячеславу Максимовичу.
  При этом она послала ему долгий и почти романтический взгляд, который по мысли Дарьи означал 'только вы способны понять меня и мою исстрадавшуюся душу, точнее, то, что от нее осталось'.
  Невозмутимый и скрывающий мысли Вячеслав Максимович приподнял бровь, точь-в-точь, как Виолетта. А затем, к удивлению Дарьи, - она не ждала от него никакой видимой реакции, - утвердительно и многообещающе кивнул.
  Он явно был готов к разговору с ней, и Дарья решила ждать удобного момента, чтобы не привлекать внимание.
  - Я понимаю, - продолжал Артем, - мы все тут умные, самодостаточные - палец в рот не клади, - люди. Проницательные и знающие все обо всем. Со сложившимися убеждениями, от которых не отступимся ни на шаг, потому что это свое, выстраданное...
  Ольга Петровна с любопытством посмотрела на Артема. Он приобретал вес в ее глазах с таким многообещающим началом.
  - Манипуляциям не поддаемся. Пропаганда на нас не действует. Никая. Но... - Артем выдержал паузу. - И что мы тут, такие важные и гордые, делаем? Сидим, наслаждаемся кухней, гадаем, соблюдаем этикет - продолжаем вести себя так, словно по-прежнему в своем привычном окружении. И ни на секунду не желаем пустить в себя мысль, что прежнего мира больше нет. И от нас ровным счетом ничего не зависит!
  Дарья мельком глянула на Виолетту, но школьный опыт Виолетты давал о себе знать: демонстративное, ничего не выражающее лицо, 'я вовсе не боюсь, что меня спросят, и вообще, меня здесь нет'.
  И Дарья удовлетворенно и с сочувствием посмотрела на Артема.
  - Больше того, может оказаться, что мы попали сюда случайно. Это место - не для нас. И мы тут как комары, случайные комары, залетевшие непонятно каким образом в дом. Жужжат где-то у стены, мечутся туда-сюда. А потом, когда они вконец надоедают хозяевам, те включают фумигатор. Или прибивают подручными средствами. Вы не хотите об этом подумать? О том, что мы тут никто, не имеющий значения фактор, с которым никто не собирается считаться. И вся наша важность, наша независимость и гордость - не более, чем мыльный пузырь, никому из тех, кто устроил это место, не интересный.
  Артем вопросительно обсмотрел каждого. Только на Дарью посмотрел мельком, поскольку Дарью переполняло веселье и на ее лице читалось: 'Если хотите знать все о фумигаторах- спросите меня'. По крайней мере, она пыталась это передать своим взглядом. Артем понял это.
  - Артем, ты не прав, - спокойно ответила Люда. - Ты сам же нам напомнил про кухню. Этот лаунж появился не просто так. Или кто-то заботится о нас, или же это место очень гибкое и реагирует на желания. Кто-то подумал о еде - и она появилась.
  И люда вопросительно посмотрела на Дарью. Но у той во взгляде читались только фумигаторы.
  - Какая интересная идея! - оживился Максим. - Исполнение желаний.
  - А ведь Артем прав, - подал голос Всеволод Сергеевич, - мы до сих пор избегали думать о таком варианте. О том, что мы тут посторонние, причем нежелательные. А это многое меняет.
  - Это ничего не меняет, - возразил Максим.
  Они заговорили все разом. Максим, священник, Артем и Люда. О желаниях, угрозе, о том, что нельзя бесконечно сидеть и ждать неизвестно чего. Пользуясь этим, Дарья как бы между прочим подобралась ближе к Вячеславу Максимовичу. Тот кивнул и слегка наклонился в ее сторону, слушая.
  - Моя скромность и стеснительность, - тихо и задушевно проворковала Дарья, - не позволяет называть вас фамильярным ВчеславМаксимоичем. Можно я буду звать вас Ваше превосходительство?
  Вячеслав Максимович сжал губы, но остаток улыбки все же остался на них.
  - Ведь вы ведь не какой-нибудь мелкокалиберный чиновник?
  - Допустим, - согласился он. - На 'Ваше Сиятельство', я, похоже, не тяну. Превосходительство - чересчур официально. Поскольку ты ведь не просто так... подкатила...
  Дарья просияла.
  - То можешь звать меня Большим Боссом. И добавлять 'сэр' в конце.
  - А я ведь в вас верила, - призналась довольная Дарья. - Сомневалась, но верила. В вас есть что-то такое - что оставляло надежду, что вы далеко не тот человек, которым кажетесь поначалу.
  - Не полная бессовестная сволочь, - уточнил Вячеслав Максимович
  - Вот-вот. Поэтому буду откровенна, вы заслужили ее. Сэр в конце. Мне хочется разведать окрестности. И Виолетта тоже это захотела. Мы хотим пойти без посторонних. Понимаю, что это звучит глупо, незнакомый человек просит отпустить с ней вашу дочь...
  - Нет, не глупо, - перебил ее Вячеслав Максимович. - Вдвоем, Без чужих глаз... Вы что-то узнали?
  Последние слова он произнес совсем тихим голосом, так чтобы их гарантированно услышала только Дарья.
  - Ох, - удивилась Дарья. - Ну у вас и чутье. Я впечатлена. Лгать не буду, да, кое-что нужно проверить.
  - Не чутье - сопоставление данных и анализ, - отозвался Вячеслав Максимович. - Вы относительно долгое время находились вдвоем. То есть, времени поговорить - достаточно. Кроме того, именно ты нашла этот лаунж. Поэтому, вы могли вдвоем что-то понять. Или сделать некий вывод. Но вдвоем идти рискованно, ты согласишься со мной.
  Он задумался на мгновение.
  - Я могу пойти с вами?
  Теперь зависла Дарья.
  - Обещаю не мешать, - тихо добавил Вячеслав Максимович. - Еще - стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения вашего общества. Строго хранить тайны и вообще, я вам пригожусь.
  Дарья прыснула. Она хотела ответить, но Вячеслав Максимович сам понял, каким будет ее ответ. Он взглядом попросил ее сдержаться и помолчать, после чего встал и вышел на середину зала.
  - Прошу прощения у всех, что перебиваю, - громко произнес он. - Но мы все должны вернуться на стартовую линию. Я только что, как вы могли видеть, разговаривал с очень милой девушкой и согласился с ней, что все наши разговоры не стоят выеденного яйца.
  Дарья, насторожившись при первых его словах, расслабилась. Чиновник начинал ей нравится. Нестандартностью и непредсказуемостью.
  Вячеслав Максимович оглядел всех.
  - Артем, вы правы. И вы, Всеволод, тоже. И Люда, и, остальные. А вы, Максим, особенно. Мы свыклись со своим положением, вполне комфортным и удобным, но сейчас важно выйти из него и выяснить все особенности места, в котором находимся. И все наши возможности. Но для этого нам нужно разделиться. И думаю, вы, Максим, первый поддержите меня, поскольку, что-то мне говорит, вы знаете, почему. Если, конечно, у вас высшее экономическое.
  - Отчасти, - сообщил тот. - С образованием мне тоже повезло: фундаментальное и основательное. Не экономика, но близко к тому. Математики и тервера было достаточно. Конечно, не так, как у нашей Даши, я не математик, как она. Системы управления и системный анализ, если конкретно. Кстати, когда будет время, расскажу, если кому интересно, как я сдал один непростой предмет. Вообще ничего не учил, только пролистал чужой конспект и сдал. Причем, на отлично.
  - Вот! Вы точно должны знать лучше меня. Это из теории принятий решений: проблема непредсказуемого будущего и выбор в условиях неопределенности.
  - О-о! - оживился Максим. - Тут вы попали в точку. В очень жирную точку. Парадокс выбора и теория нечетких множеств, субъективные вероятности, это я помню.
  Максим доверительно посмотрел на Вячеслава Максимовича, а потом на остальных.
  - Вячеслав, я понял, к чему вы ведете. Мне не пришла в голову мысль, что теорию можно применить к нашему случаю, но это же очевидно. Классический случай, как из учебника! Мы просто обязаны воспользоваться наукой. А наука говорит, что при выборе в условиях неопределенности главное требование - сужение исходного множества альтернатив и расширение каналов информации. То есть, да, нам нужно разделиться, вы абсолютно правы. Причем, уточню, на тройки. Тройка - минимальное число для объективной оценки вероятности и принятия решений.
  Вячеслав Максимович довольно кивнул.
  - Я в вас, Максим, не ошибся.
  - Но кто-то должен остаться тут, - добавил Максим. - Это - информационный базис, от которого мы будем отталкиваться. Не пугайтесь терминов, это просто стартовая точка, которую нужно зафиксировать. Нас девятеро, поэтому мы легко поделимся на три группы.
  
  Строгая наука, с которой не поспоришь, убедила всех, что пришло время оставить уютный уголок и выйти из зоны комфорта. Разногласия начались, когда пришло время делиться. Артем с Людой видели свой набор, Максим отстаивал свой. Еще имелся Вячеслав Максимович, с желанием находиться вместе с Дарьей и Виолеттой.
  Его выбор приняли первым, хотя активно возражала Люда - она непременно хотела попасть с Дарьей в одну группу. Но ее сопротивление разбилось о радушную отзывчивость Дарьи. 'Люда! - радостно сказала Дарья. - Я тоже мечтала всю жизнь быть с вами вместе, но, во-первых, мое сердце принадлежит другому, а во-вторых, что скажет на это Артем?'
  
   Ольга Петровна участие в дискуссии не принимала. Она наслаждалась игрой мужа, которую тот вел ненатужно и естественно. Ведь идея разделиться принадлежала именно ему, но он очень умно навел на нее Максима, сразу заполучив союзника. Да, она не понимала, почему он захотел быть вместе с Дарьей. Не иначе, это после того разговора, который она не слышала. Главное, что за Виолеттой лучше него никто не присмотрит.
  Получалось, что у мужа был план, пусть и непонятный ей, и Вячеслав очень последовательно и незаметно его воплощал. Причем так, что окончательный выбор оказался не его, а всех - общим. Это они сообща решили, кто с кем отправиться и куда. Одна группа - вокруг аэропорта, другая - по внутренним помещениям. Решили не без труда, ибо в той тройке, что оставалась, должен присутствовать мужчина, а мужчин тянуло к действиям. Включая Всеволода Сергеевича, который почувствовал себя полным сил. Ни Максиму, ни Артему оставаться не хотелось. Больше того, ни в какую не желала оставаться в лаунже Люда.
  Но Вячеслав тонко лавировал. Он слушал, он соглашался со всеми без исключения, указывал на недостатки вариантов, замечал, что есть нюанс, поминал компромиссы, на один из которых пошел сам, преломив себя и согласившись идти с Дарьей, хотя посмотрите, он и Дарья, что может быть нескладнее? Он очень мягко и настойчиво подпихивал Максима и Люду к неприятному решению. И те согласились, что да, это только временно. Да, на них лежит едва ли не самая важная функция. И конечно, это оптимальный вариант. Не лучший, но оптимальный.
  
  Глава 22
  
  - Это может оказаться правдой? - с интересом спросил Кисуро.
  - Вполне, - беззаботно ответил Мейер. - Натуральной и нефильтрованной правдой, которую трудно принять из-за ее насыщенности и крепости.
  Мейер сидел на самом краю деревянной веранды-курэгава, свесив ноги. Бокал с вином, золотым прозрачным шардоне пятнадцатилетней выдержки стоял неподалеку. А тарелку, на которой от богатого сырно-фруктового обрамления остались только груер, реблошон и несколько гужеров Кисуро предусмотрительно перетянул за спину Мейеру, поближе к себе. Сам он пристроился так, чтобы и обнимать Мейера, и иметь быстрый доступ к сыру и оставшимся булочкам.
  Легкие решетчатые стены-окна они раздвинули как можно шире, чтобы ничто не загораживало вид - полукружье залива, прикрытое рваной накидкой тумана, и тонкую ажурную паутину высоченного моста. Клочья тумана подбирались к тонким линиям ферм, которые с трудом можно было наречь опорами - мост парил в воздухе, забавлялся ожиданием воды, приближая к ней свои декоративные части и касался противоположных сторон залива только для того, чтобы не быть унесенным порывом случайного ветра.
  Берега залива изгибались, но дальние детали скрывал туман, сползающий с окружающих залив утесов. Туман подбирался и к месту, где стоял дом, но все же они находились высоко, и туман, обессилев, истончался на склонах и исчезал в верхушках сосен, которые сверху казались колючими неровными шапками.
  За спиной, в глубине дома уже гостила ночь, сонно заигрывала с тусклым светом двух светильников, двух невысоких параллелепипедов, сложенных из дощечек горной сосны и плотной матовой бумаги. Наружу выходило только напоминание о свете, тихое и вежливое напоминание ночи о минувшем дне.
  В небе, сиренево-сине-фиолетовом небе проступили звезды, но залив еще не поглотила ночь - это был час между днем и ночью, тот необыкновенно волшебный час, когда царствует недосказанность и многозначность.
  - Тогда, получается, двое из них лишние? Не имеющие отношения к остальным? - спросил Кисуро.
  - Получается именно так. Неожиданно и странно.
  - Твоя странность - на уровне ощущений, - сказал Кисуро, прибирая очередной ломтик сыра. - Когда воспринимаешь что-то интуитивно, это влияет: ты начинаешь видеть необычное, то, что выпадает из обыденности. Может, лишних не двое, а намного больше. Или же все они там непредусмотренные персоны.
  Кисуро подхватил бокал, ненадолго коснулся губами вина и неторопливо поставил бокал обратно на дощатый, из криптомерии пол, покрытый толстым слоем старинного темного лака.
  - Ценное предположение, - ответил Мейер. - Я его запомню.
  - А что Кира?
  - А Кира... - задумался Мейер. - Мы с ней говорили еще. Кира - это Карабас-Барабас, у которого под халатом оказался большой круг сыра и роликовые коньки. Не смотри на меня так, я сам поражен.
  - Ну, про сыр понятно, - сказал Кисуро, подхватывая очередной кусочек. - А остальное при чем?
  - Не имею ни малейшего представления, - беззаботно и легко ответил Мейер. - Это семантический ряд, в котором следующий элемент вообще не таков, каким должен быть. Скромная застенчивая девушка, сыпящая с азартом и без запинки про гладкие топологические преобразования и физику времени. А ее взгляд, мечтательный и ждущий, говорит совсем о другом.
  - Ох уж эти женщины, - отозвался Кисуро. - Или это снова твои персональные ощущения?
  - Все вместе.
  Кисуро расплылся в снисходительной улыбке.
  - А кто там все время летает, видишь? - спросил он. - Над мостом, ближе к правому склону. Какие-то птицы. Я все жду, когда они начнут мурмурировать, как стаи скворцов.
  - Судя по синему оперению, это фениксы.
  - Не-а, для фениксов они слишком большие. Что, если гаганы?
  - У гаган металлический блеск на оперении и клювах, они сверкали бы в лучах солнца.
  Мейер поднял свой бокал и сделал небольшой глоток.
  - В любом случае, их слишком мало для мурмурации.
  - Если хочешь что-то высказать, количество не имеет значение. Это может быть правдой?
  Мейер улыбнулся:
  - Вполне. Натуральной и нефильтрованной правдой. Потом ее пропустят через фильтры, взболтают для однородности, добавят цвет для насыщенности, жирка для веса и получится солидная упитанная правда, устраивающая всех.
  - Но! - добавил Кисуро. - Всегда найдется какой-нибудь Мейер Шимода, которого такая правда не будет устраивать. Несмотря на то, что все давным-давно к ней привыкли, несмотря на то, зачем тебе это надо. Несмотря на то, что настоящая правда колючая и некрасивая.
  - Вот именно, - согласился Мейер.
  Кисуро снова взял свой бокал, чуть встряхнул, вдохнул аромат вина, а потом посмотрел через прозрачное солнечное содержимое на тонкие линии моста в сиреневом закате.
  - Мурмурация... - задумчиво проговорил Мейер, думая о своем, - а ведь в ее основе - паттерн из семи элементов. Согласование действий по шестерке соседей. И в итоге - семь птиц как единая неделимая ячейка. Почти как в теореме Мику Хацуне о сходимости к семерке и минимальном пределе граничных условий. Семь элементов - принцип мира...
  Мейер задумчиво смотрел в густое вечернее небо.
  - Ме! - требовательно сказал Кисуро. - Вот давай не будем снова говорить о том, в чем пока не можем разобраться. И вообще, я хочу нежностей, но мне не дает покоя одна мысль. Скажи, в принципы мира входят тропинки?
  - Входят, - убежденно произнес Мейер. - Ты про тропку за домом?
  - Ты тоже обратил на нее внимание? Похоже, она спускается вниз и идет вдоль залива.
  - Сразу ее заметил, как только прилетели. Она ведет к соснам вот там внизу. Как насчет пробежаться по ней завтра утром?
  - Я тобой горжусь, Мейер, - усмехнулся Кисуро. - Вот кто бы еще придумал вместо того, чтобы понежиться в постели, с утра пораньше носиться, высунув язык, по горам? Но если что, я - за.
  Кисуро снова отпил из бокала. Затем встал на колени, распустил пояс кимоно, обнял со спины Мейера и щекой прижался к его щеке.
  - Красивое место, - тихо проговорил он. - Красивое время.
  - Да, - прошептал Мейер.
  - Ты ни о чем не хочешь меня спросить?
  - Нет, - усмехнулся Мейер.
  - Значит, ты знаешь, почему она улетела в Эдо?
  - Конечно. Она решила, что ее близость с тобой меня расстроила.
  - Почему? - прошептал Кисуро, касаясь горячими сырными губами уха Мейера.
  - Она видела мой взгляд. Точнее, не мой, а вот того человека - его эмоции оказались чрезмерными и выплеснулись помимо моей воли.
  Кисуро отстранился от Мейера и сел рядом.
  - Страсти какие. Почему она мне ничего не сказала?
  - Слова не всегда способны передать важное. Что-то лучше объяснить поступками, взглядами, недомолвками. Касаниями. Слова - слишком грубый инструмент для чувств.
  - Ты не упомянул поцелуи. Надеюсь, они входят в список?
  Мейер усмехнулся.
  - Надейся, надейся.
  Он полуобернулся к Кисуро, взъерошил его космы и обнял за плечи.
  Кисуро приподнял голову и призакрыл глаза. Мейер медленно провел по его губам указательным пальцем, а потом щелкнул по носу.
  - Ну да, - тихо заметил Кисуро, - Ты необыкновенно деликатен.
  - А тебе бы только спешить, - ответил Мейер. - Посмотри, как тут красиво. Мост над заливом. Над туманным заливом. Покрытый звездной пылью. Ветки деревьев, схлестнувшиеся над крышей, цвет неба, игра теней на бумажных окнах. Разве ты не хочешь задержать все это подольше, как и свое нетерпение? Не дать ему выхода, позволить заполнить каждую клеточку, превращая желание в тонкую дрожь. Она, если ее не торопить, переродится в иное, в негу, в ощущение полноты себя. В другое ощущение мира.
  Мейер повернул голову и коснулся своими губами неторопливо и осторожно губ Кисуро.
  Тот обхватил его руками за шею и прижался трепещущим телом.
  - Ты знаешь, Мейер, что ты - извращенец? - прошептал Кисуро. - Вместо того, чтобы дать свободу желаниям, ты их сдерживаешь и сдерживаешь. У меня и так каждая клеточка заполнена нетерпением. И дрожи навалом - на любой вкус.
  Мейер усмехнулся,
  - Я всего лишь ищу то, что незаметно. Скрыто. Что заслоняется желаниями, отпущенными на волю. Что можно увидеть, только когда твое внимание чисто и прозрачно. Когда ты сам чуток и свободен. Когда не желание ведет тебя, а ты его.
  - Когда найдешь, скажи, - вздохнул Кисуро. - А может, ты опасаешься этого твоего... двойника? Он сейчас тут?
  Мейер нашел руку Кисуро и скрестил свои пальцы с его.
  - Нет. С ним я не позволил бы себе ничего. То, что он видел тебя с Виолеттой - досадная случайность. И знаешь, по тому, что я чувствую - его реакции, его одобрение, сомнение, его мысли - он похож на меня. Поразительно, ошеломляюще похож. И у него тоже есть достоинство. Будь уверен, он сделал бы все, чтобы не мешать нам своим присутствием.
  Мейер, увлекая Кисуро за собой, опустился на прохладный дощатый пол. А когда Кисуро лег, положил голову тому на живот.
  - Это странное соединение, - отрешенно проговорил Мейер, - Оно похоже на волны прибоя: то усиливается, то пропадает. И мой двойник точно так же, как и я, не имеет возможности этому противодействовать. К тому же, он чаще попадает в мое сознание и видит моим зрением, чем я в него. Наверное, ему намного сложнее, чем мне...
  Левая рука Мейера неторопливо скользила по животу Кисуро, по проступающими тонкими линиями тренированных мышц и дальше.
  - Его прежний опыт ничем не способен ему помочь. Мы для него - чужой непонятный мир. А тут еще его сознание периодически заливается моими мыслями, эмоциями и визуальными образами - тем, что вижу я. Догадываюсь, как он чувствует себя. Это похоже на то, как волна мощного прибоя сбивает тебя с ног, такого уверенного в себе и опытного, тащит и бросает на песок пляжа. И ты ничем не можешь этому помешать.
  - Просто восхитительно, как ты это делаешь, - прошептал Кисуро. - Не вздумай останавливаться.
  - Иногда паузы, когда мы почти не чувствуем друг друга, растягиваются на много часов. Еще связь пропадает, когда я сплю, так что мои сны свободны от его присутствия. И, как ни странно это звучит, мы приноровились друг к другу. Обменялись впечатлениями, собственным возбуждением и сообразили, что способны взаимодействовать. Что можем свести к минимуму дискомфорт. Сейчас осталось только настороженное любопытство.
  Мейер замолчал.
  - Удивительно, - тихо начал Кисуро, закрывая глаза и медленно выговаривая слова. - Почему это случилось именно с тобой? И почему у меня нет. Никакого контакта. С ними? Хотя я. Даже не знаю. Доставило бы мне удовольствие контакт. С кем-нибудь из них. И вообще, вообще...
  Кисуро напрягся, вздрогнул, затем ещё раз и порывисто задышал.
  Потом глубоко вздохнул, обоими руками притянул к себе Мейера и поцеловал его во влажные, полные освобожденной страсти, пахнущие мятой губы.
  - Я хочу целоваться, - тихо проговорил он. - Обниматься, млеть и плавиться. Чтобы во мне все трепетало и текло. Хочу, чтобы ты продолжал. Но так и быть, ты меня уговорил - в этот раз. Не будем спешить.
  Он снова опустился на пол, закинул руки за голову и закрыл глаза.
  - Забываю тебя спросить, во мне не слишком много женских гормонов? Как это выглядит со стороны?
  Мейер окинул Кисуро ласковым смеющимся взглядом и лег рядом, так, чтобы касаться и чувствовать.
  - Ты сомневаешься, значит, в самый раз. Вот если бы ты был безапелляционно уверен, что их достаточно, тогда да, я бы начал беспокоиться, это первый тревожный признак.
  Кисуро хмыкнул.
  - Я тебе обожаю, - прошептал он.
  Мейер закрыл глаза, пытаясь задержать настоящее: теплую пустоту дома, в котором кроме них никого не было, буйное и нетерпеливое стрекотание цикад, скрипы близких сосен, ровное и легкое дыхание Кисуро рядом. Все это, залитое нежным сиреневым закатом, распластавшимся на половину небесного мира, дополняло друг друга до ощущения крайней важности и ценности. Делало мир значимым и полным.
  - Ты сказал, искать то, что скрыто... - тихо проговорил Кисуро после долгого молчания, - это метафора? Искать, не зная, что. Это очень тонко. Тебя не тревожит, что все может зайти слишком далеко?
  Мейер задумался.
  - Возможно, - ответил он.
  - Не боишься?
  - Наверное, я боюсь только одного, - проговорил Мейер, - что окажусь перед выбором, когда оба варианта одинаково сверхценны.
  Не поднимая головы, Кисуро нашел рукой руку Мейера и взял его ладонь в свою.
  - Да, - сказал Кисуро. - Оказаться перед выбором. Я тоже очень этого боюсь. Что вдруг полюблю кого-то и нужно будет выбирать между тобой и ... другим, очень важным. И я не знаю, как поступить. Не знаю, как правильно. Чтобы потом оставаться в ладу с собой и не причинить никому боль. Все, что знаю и в чем категорически уверен, что эта дилемма не моральная, поскольку условный принцип не может рассматриваться в категориях морали. Учебник этики, глава пятнадцатая. Двоичная логика и ее ограниченность в сравнении с троичной, ложные интерпретации вынужденного и прочее на три страницы с разъяснениями и примерами.
  Мейер подавил смех.
  - Не смеши меня, - прошептал он.
  - Я знаю, - продолжал Кисуро, - ты сильный. Очень сильный и целеустремлённый. Твоя сила не на показ, она прячется в мягкости и нежности. Как бы ты поступил на моем месте? Остаться вместе и потерять при этом что-то важное, очень ценное или же бросить друг друга?
  - Есть масса способов извращений, - рассудительно отозвался Мейер. - Но мне кажется, ты определился с выбором. Просто не хочешь его принимать.
  - Да, - согласился Кисуро, нежно пожимая ладонь Мейера. - Определился. Я тебя брошу. Не теряя времени и безо всяких сантиментов.
  - А если я перестану быть целеустремлённым, засяду за учебник этики м тоже наполню себя женскими гормонами?
  - В этом случае - особенно. Начну веселиться, кинусь в любовь без оглядки, заживу полной жизнью, а по ночам, закусив губу, буду рыдать в подушку. И когда-нибудь, когда сухие подушки закончатся, я плюну на все и пойду тебя вызволять. Не знаю, от чего, от тоски, от депрессии. Или ты куда-нибудь влезешь - не сомневаюсь в этом.
  Кисуро согнул ноги в коленях, закинул правую за левую и легонько задрыгал нею.
  Мейер засмеялся и повернул голову к Кисуро. Тот смотрел на него с нежной, кроткой и одновременно озорной улыбкой.
  Мейер какое-то время проникновенно вглядывался в него, а потом, уловив движение Кисуро, сам потянулся ему навстречу.
  
  Сиреневые сумерки растекались по заливу, окрашивая камни, утесы, контуры деревьев, густую траву и раскиданные по ней цветы оттенками безмятежности и тихого ожидания.
  Если вечность существует - не в виде усилия ума, а как место: лестница, портик, колонны, а дальше - туманная всеохватывающая вечность, то окрашена она именно в цвета орхидей и фиалок, цвета рубина и тихой, бесконечной нежности, которая является третьей великой сестрой двух великих древних богинь - Любви и Желания.
  - Богинь ты приплел для красоты слога? - спросил со смешком Кисуро.
  Он лежал рядом с Мейером, положив голову ему на грудь, и тоже смотрел на розовые сполохи вечно вечернего неба.
  - Или чтобы придать значимости? Или тебе не дают покоя забавы богинь с пастушками?
  - Для полноты,- благодушно ответил Мейер. - Слога, значимости и забав. Смысла и ощущений. Вечера и его цветов. Для собственной полноты. Хотя, возможно, мы и не нуждаемся ни в чем, поскольку мы и есть вечность - с божественностью, пастушками, словами, которые не могут передать всего, с туманом, из которого проступают...
  Они сказали эти слово почти одновременно.
  Столпы.
  Столпы вечности.
  - Она говорила, почему именно вечности? - спросил Кисуро. - Я пропустил половину из того, что она нам втирала.
  Позавчера большей частью их с Мартой разговора Кисуро испытывал дорогу на удобство и устойчивость - прыгал по ней на одной ноге и заглядывал за перила вниз, на море.
  - Как-то спутанно, - ответил Мейер. - На трех вершинах находятся обсерватории, которые следят за лунами. Когда луны занимают определенное положение и свет падает под особым углом, обсерватории преломляют его и направляют в одну точку, после чего открывается... Вечность? Да, мы как-то это упустили.
  Мейер зашевелился.
  - Что? - спросил Кисуро.
  - Мы были там под вечер. Потом поехали ужинать. А утром я уже проснулся с контактом.
  Мейер задумался.
  - Все это время я считал, что контакт был инициирован оттуда, из того мира. А у нас длился обычный, ничем не примечательный вечер. Разве что ночь выдалась рваной и тяжелой, и донимала каша из всякой подсознательной ерунды. Но что, если мое допущение неверно? И причина лежит на нашей стороне? Скажем, тем вечером? Когда мы были с Мартой на ее Столпах?
  - Да, - согласился Кисуро, - стоило бы позвонить ей, чтобы это выяснить. Но только, сам понимаешь, я и Марта...
  - А вот нетушки,- отозвался Мейер, - звони сам. Ей будет приятно.
  - Да, но она может решить, что я...
  - Скажешь, что я тебя заставил.
  - Звоню исключительно под принуждением, - легко согласился Кисуро.
  Он вскочил, подхватил с пола кимоно, накинул его на себя и прошлепал босиком к экрану, висящему в глубине дома.
  Вслед за ним поднялся и Мейер.
  
  Марта Саратога Хирю отозвалась сразу же. Экран осветился, но покрылся молочным туманом - Марта не желала, чтобы видели ее, и где именно она находится.
  - Привет, Марта, - сказал Кисуро, садясь на пол и подбирая под себя ноги. - Ты спишь, и мы тебе помешали?
  - Да, сплю, - ответил бодрый голос Марты. По интонации чувствовалось, что ей было приятно.
  - Одна? - осведомился Кисуро.
  Экран прояснился и в нем проявилась Марта Саратога Хирю в огромной желтой плюшевой пижаме-комбинезоне, делавшей ее похожей на большого зверька с белым овальным пузом от шеи до коротких ножек, которые начинались от Мартиных колен. Капюшон с большими глазами и полукруглыми ушами был накинут на голову. Из-за левой ноги выглядывал длинный толстый мохнатый хвост.
  - А с кем мне еще спать, если ты со мной не хочешь? - спросила Марта.
  - Ты же знаешь, я сплю с Мейером.
  - Мейер, привет! - Марта помахала ему рукой. - Это ты его заставил позвонить? Сам он точно не додумался бы.
  - Марта, - примирительно сказал Кисуро, - Мы никак не можем быть вместе, потому что я испытываю к тебе дочерние чувства, и сама понимаешь, что...
  - Вот трепло малое, - перебила его Марта. - Ну почему я так тебя люблю?
  Кисуро сделал вид, что он тут не причем.
  - Прости за поздний визит, - сказал Мейер, - у нас к тебе невероятное количество вопросов.
  - Даже так? И конечно же, это все до предела срочно. У вас ночь уже? Что-то светло.
  Мейер отодвинулся, чтобы не загораживать Марте вид, открывающийся из дома.
  - Мы в Квенланде, на дальнем краю залива. Но мы тебя сильно донимать не будем.
  - Валяйте. Ты знаешь, что ради кое-кого я готова на все.
  Она строго нахмурила брови. Строгость, конечно же, была деланной.
  - И вы этим пользуетесь!
  - Ну что, ты! - возразил Мейер. - Завтра ты свободна? Мы хотели бы слетать на твои Столпы. Вместе с тобой.
  - Да неужто? А кто издевался над ними: 'Мило, очень мило'?
  - Ну что ты, он очень восхищался!
  - Ваше 'мило' означает самое страшное оскорбление, которое только можно нанести наивной и чистой девушке. Обвинение в банальности. Думаете, я не знаю, о чем вы думали? Что эти столпы никому не вперлись, кроме Марты, и вообще, то, что я придумала - банально и пошло.
  - Да? - удивился Кисуро, - Я тоже об этом думал?
  Марта только свирепо зыркнула на него.
  - Ты должна быть нам благодарна, - оживился Мейер. - Самое лучшее для наивных и чистых девушек - обвинить их в банальности. Это заставляет их держаться в форме. Наивной и чистой. А кроме того, кто еще лучше выудит из банальностей смысл, кроме тебя?
  - Не беси меня.
  Но вид у Марты был довольный и на лице ее читалось: продолжай в том же духе, и ты добьешься успеха. Когда-нибудь.
  - Если хочешь, мы слетаем вдвоем, - предложил Мейер.
  - Не дождешься! Летим все вместе. И это все, ради чего вы меня будили?
  Мейер отрицательно качнул головой.
  - Нет. Марта, скажи, а с того вечера у тебя ничего странного не случалось?
  - Следующий вопрос, - сказала Марта.
  - То есть, вообще ничего необычного? - переспросил Мейер.
  - О! - спохватилась Марта. - Точно! Сегодня. Около половины второго. Глубокой ночью. В полной тишине. Раздался странный, тревожный, пугающий вызов. У меня по спине пробежал холодок. Кстати, показать?
  Кисуро прыснул.
  - Дрожащей рукой я дотянулась до панели. И...
  - Только не пугай нас, - сказал Мейер. - И еще, почему открывается вечность? Что ты имела ввиду?
  - О, да, - зевнула Марта. - Это, безусловно, животрепещущий и неотложный вопрос, который не дает спать двум прохвостам в два часа ночи...
  - И которые не могут не поделиться ним с человеком, которому доверяют, которого любят, ценят, обожают и лелеют, - прервал ее Мейер. - Ведь только ночной звонок служит единственным признаком большой любви и оценкой той исключительно важной роли, которую она...
  - Хрр, - сказала Марта. - Хррр. Прости, я заснула на самом интересном. Чем все закончилось?
  - Мы договорились встретиться в десять по твоему времени. Ты упиралась, настаивала вначале на семи утра, потом на восьми, но нам удалось тебя уговорить.
  Марта испытующе посмотрела на Мейера.
  - Кисуро, - позвала она, - Я испепелила Мейера взглядом. Посмотри, что-то от него еще осталось?
  - Да, язык. Прислать тебе?
  - Можешь засушить и оставить себе.
  - Спокойной ночи, дорогая Марта, - сказал Мейер.
  - Да, - заторопился Кисуро, - Спокойной ночи, дитя мое. Спи спокойно и меньше думай о мальчиках.
  Марта посмотрела на него одним из своих очень добрых взглядов. В этом сочетались ласковая усмешка, обещание расплаты и обязательство, что это случится очень скоро.
  
  Глава 23
  
  Широкая лента белоснежного пляжа отделяла тихую сине-голубую воду от высоких и крутых горных отрогов, поросших лесом. Ели и кедры сглаживали острые ломаные грани, заполняли щели и уступы зеленым бархатистым цветом.
  Над отрогами темнело грозовое небо с тяжелыми клубящимися облаками, но сам пляж был залит солнцем, а дальше над морем облака и небо стирались, переходя в чистую безоблачную и нежную синеву. В ней помещались три луны - одна совсем огромная, высоко над горизонтом, в оранжево-желтой дымке, а две другие без атмосферы, простые серо-серебряные круглые сферы, висящие над горизонтом, с пятнами каменных морей и щербинками кратеров.
  Метрах в трестах от линии прибоя поднимались из моря три огромных каменных пальца, неровных, с изломанными контурами. Уступы и расщелины заполняла зелень. С пляжа можно было даже увидеть, что на вершинах трех скал находятся каменные постройки. Солнце играло лучами на сине-зеленых витражных окнах.
  Три скалы прошивала белоснежная лента висячей дороги. Дорога выскакивала из отверстий чуть ниже вершин, плавно изгибалась, не желая следовать кратчайшему пути, петляла, а потом входила в отверстия следующей скалы, чтобы, прошить ее насквозь и выскочить с противоположной стороны.
  Мейер, Кисуро и Марта лежали на горячем песке, нежась в слепящих солнечных лучах. Кисуро сразу сказал, что поскольку в прошлый раз ему не дали искупаться, он просто обязан сделать это сейчас. Но никто не возражал. Одежды для плавания с собой не захватили, но разве это когда-либо служило помехой?
  Они долго плескались в теплой воде - благодаря пологому широченному пляжу море прогрелось солнцем до той самой безукоризненной степени, когда казалась теплым, но при этом освежало. А после повалились в беспорядке на белоснежный песок, чтобы любоваться окружающим пейзажем и скалами.
  Идеальное место, чтобы совместить приятное с намеченным.
  Поначалу Марта намеревалась сделать поверхность скал до высоты в двадцать-тридцать метров неприступной для подъема - никаких зацепов, трещин и выбоин, никаких визуальных намеков на то, что тут можно взобраться, но потом решила, что гладкие основания не имеют нужной художественной выразительности и кажутся искусственными. И тогда она просто затруднила подъем до предела, насытив поверхности неровными плитами, нависающими одна над другой. Идея заключалась в том, что основной способ попасть на самый верх - использовать дорогу, соединяющую все три скалы и выразительно покачивающейся на ветру. Дорога не случайно имела удлиняющие ее петли и изгибы - они позволяли ей при определенных условиях опускаться почти до самой воды, Марта показала, в каком месте. Там находилось мелководье и можно было добраться пешком, вода доходила только до колен.
  Условие, по которым дорога опускалась, нелегкое и сложное, тут Марта себя не сдерживала, требовало вдумчивости, поисков и размышлений. Оно определялось предыдущими локациями. То есть, это место являлось финалом длинной истории. Финалом таинственным и пленяющим, поскольку три луны придавали пейзажу иномирность, словно здесь пространство текло, соединялось с другими.
  Луны совершали сложные движения по небосводу, наполняя площадки на вершине скал и обсерватории на них игрой теней. Стиль классик-иллюжн с его богатством витражей, невесомых воздушных элементов, игрой цвета на плоских полупрозрачных поверхностях и гармоничном переосмыслении классики создавал атмосферу ирреальности, настраивал на тот лад, который требовался.
  Инопланетность не далась легко, реальная физика требовала упрощений, например, голограммы лун должны всегда находиться на противоположной от солнца стороне неба, чтобы солнечные лучи не просвечивали их насквозь и не разрушали иллюзию.
  В финале, когда игрок решал все квесты, настраивал и запускал нужные механизмы, а луны занимали правильное положение, три разноцветных потока света из скал соединялись в одной точке, вода и воздух закручивались в туманных вихрях и, обрамленные ними, возникал...
  Вот что возникало, являлось камнем преткновения и питательной основой всех их полемик. Что бы не появлялось в финале, оправдывало ли оно всю эту основательно длинную и объёмную затею с локациями, загадками и столпами? Для чего нужна очередная Игра после бесчисленного количества других игровых проектов, которые человечество, почувствовав свою мощь и получив неограниченные возможности, с детским восторгом реализовывало на протяжении последних веков? Насколько она будет интересна и нужна? Вопрос нужности тянул другой вопрос, чем привлекает Игра, любая? Заодно следовало определить, почему Земля оказалась наполнена разными игровыми локациями, странными, необычными, волшебными сооружениями, почему изменился даже ее ландшафт. Меру, огромную мифологическую гору, протыкающую своим пиком стратосферу и уходящую в ближний космос, даже не вспоминали. Потому что смогли? Потому что возник интерес - наполнить свою жизнь историями, разными и многочисленными?
  Это страсть в человеке неистребима, доказывала Марта. Искать, открывать новое, расширять себя и мир вокруг. И всякий раз она будет влечь и притягивать.
  - Вот скажи, Кисуро, то, что пытаются вытворить с Древней Историей твои сообщники - вызывает интерес, влечет?
  - Влечет, согласился Кисуро. - Потому что оно идет от ощущения, что тебе недодали. Мира, в котором ты не прожил, потому что родился намного позже. Историй и событий в твоей жизни, которые обошли тебя стороной, но которые ты хотел бы попробовать на вкус. Другой повседневности и другого времени.
  - Вот! - торжествующе произнесла Марта. - Моя история ничем не хуже других, потому что она о поиске. Только вот не надо мне тут этого лепета про поиск себя и самореализацию. У меня красивое приключение, основанное на реальных событиях времён династии Цин. Про тайну, которую нужно разгадать, про настоящие глубокие чувства, ради которых стоит пожертвовать чем-нибудь очень важным для себя, про сложный выбор, когда сам выбор невозможен и оба варианта плохи.
  - Ну и про безответную любовь, - многозначительно добавила она.
  - Заметь, - ответил Кисуро, - у тебя счастливая безответная любовь, ты посмотри, Мейер, как она вся пышет счастьем.
  - Моя история, - сказала довольная и пышущая счастьем Марта, - актуальна в любом времени. И она имеет смысл, как и чувства, которые не теряют новизны даже после сотого поцелуя. Все что надо - оригинальность и нестандартность, лишенную тривиальности.
  - Да, Стопы вечности лишены какой-либо тривиальности, заметил Кисуро.
  - Забудьте о столпах, - ответила Марта. - И вечности, тоже. Столпы - черновое название, нужно же их как-то назвать. Мальчики, ну где же ваш полет фантазии?
  Мальчики ленились, разглядывали спутники-луны, не имеющие пока имен, отшучивались и неприкрыто тупили.
  Ведь оригинальность и нестандартность возникают не просто так. Они - мера твоей заинтересованности. И мера твоей сопричастности. Искренности и честности. А вообще, историй, главных историй, которые не оставляют тебя невовлеченным, всего ничего. Да и те всегда соединяются в одну - о тебе, о том, что ты открываешь или пытаешься открыть в себе или заглушить и вытравить без остатков. Это история о тебе и мире, о смысле, который ты привносишь в него. И если предположить, что есть всеобщая цель, которая заводит и вдыхает движение во все части огромного холодного механизма под названием Вселенная, а также в нас, в нашу способность желать и действовать, то она, безусловно, обладает еще одним качеством, кроме прочих очевидных. Она многогранна и лики ее прячутся в нашей способности воображать и творить, а также сопричастности к обилию не касающихся нас прямо вещей.
  Мейер, я знаю, у тебя неистребимое пристрастие чесать языком, но давай по существу и не так длинно, потребовала Марта.
  - Если по существу, - сказал Мейер, - то, вот я стою после долгой утомительной дороги, вымотанный и счастливый. Выполнив все, что нужно. Чего я жду: награды, сочувствия, любви ко мне, такому умному и целеустремленному? Или подвоха и новых испытаний? Возможно, это и есть самый главный квест - чего именно ты ждешь. К чему готов и что считаешь достойным тебя. Чего стоишь.
  - А затем начинается новая Игра на основе того, что заслужил? - вставил Кисуро. - Я его обожаю. Огорошить в самый неподходящий момент, когда этого никто не ждет. Предлагаю поместить в финал Мейера.
  - В этом что-то есть, - согласилась Марта. - Финал, который зависит от личности игрока. Строго, неожиданно и поучительно. Для тех, кто не знает, чего они хотят.
  - А кроме того, награда должна соответствовать затраченному. Мозолям на пальцах, поту, времени, в течении которого ты ломал себе голову над загадками. Об этом сказала Виолетта и я с ней согласен.
  Марта снисходительно посмотрела на Мейера. Затем села, удовлетворенно оглядела свои длинные безупречные ноги и подтянутый, без единой складочки, живот, смахнула с рук песок и взялась за планшет.
  - Так говорите, вам позарез нужно то, что я наваяла? Жить без Марты не можете?
  Кмсуро прыскал со смеху в песок, а Мейер с готовностью поддакивал. Да, позарез. Да, не можем.
  Марта развернула детальную историю.
  В прошлый раз они пробовали тестировать финальную картинку. Получилось не то, что ожидалось. Не таинственный пейзаж другого мира, как планировала первоначально Марта, пейзаж влекущий и манящий, а вполне заурядный и малопривлекательный коридор с явно каменными стенами. Интереса не вызывал ни сложный цвет, в который тот был окрашен: от желтого до салатного и голубого. Ни сломанный ряд небольших плиток у самого пола. Плитки шли неравномерно, а краска не прятала каменную шероховатость. Они увидели несколько ниш в стене, прежде чем изображение размылось, закрутилось, смялось, превратившись в закрученную сферу, и рассыпалось.
  Для игры, резюмировала Марта, подобное, совсем не завлекательное место не годилось совершенно.
  Мейер дотошно и требовательно рассмотрел коридор еще раз, а потом неуверенно повел бровями. Нет, он не видел ничего подобного. И ощущений никаких коридор в нем не вызывал.
  Марта, которая знала уже обо всем - весь полет Мейер обстоятельно и последовательно описывал и пояснял, что именно случилось с ним, Виолеттой и Кисуро за эти дни, - невозмутимо ждала.
  - В том, что мы делали тогда, и что видели, нет ничего необычного, - заметил Кисуро. - Я помню точно.
  - А почему вообще появился этот коридор? - вопросил Мейер. - Это какое-то место на Земле?
  - Вот, - едко заметила Марта. - Вот! Если бы вы тогда слушали, то ты сейчас не спрашивал бы. Это образ, собранный на основании двух десятков условий. Нереальное место.
  - Слишком неопределенно, - сказал Мейер, приглаживая горячий песков рядом с собой. - Возможно, мы ошиблись и ключевое событие произошло позже, например, ночью. Но воспроизвести тот вечер все же стоит.
  - Вот вечно свяжешься с вами, - недовольно пробурчала Марта.
  Встав, она начала отряхивать песок с бедер и ягодиц, но тот цепко держался на мокром теле. И Марта неторопливо пошла в воде, подчеркнуто покачивая узкими бедрами.
  Мейер с Кисуро какое-то время лежали на пляже, наблюдая за ней, а когда она вышла из воды, поднялись и тоже пошли окунаться.
  Марта шлепнула по ягодице проходящего мимо Кисуро, дошла до своей одежды, лежавшей кучкой на песке и развернулась лицом к воде. Затем демонстративно огладила тело, убирая с него воду. Насмешливо улыбаясь, провела ладонями по своим подтянутым округлым грудям, подчеркивая их форму. Она знала, что и Мейер, и Кисуро не сводят с нее завороженных взглядов и нарочно выставляла себя напоказ, дразнила и задевала их чувства своим безупречным грациозным и желанным телом. Рыжая, вихрастая, с десятком едва заметных веснушек и чуть раскосыми глазами Марта.
  Затем она деловито и основательно протрясла свою одежду, стряхивая песок, и быстро оделась в тот же наряд, который был на ней тогда: сверкороткие шорты из плотной ткани 'деним', открывающие полукружье ягодиц, тонкий оранжево-зеленый топик и широкий ремень на бедрах, к которому крепился коммуникатор-помощник.
  А затем Марта подошла ближе к Мейеру и Кисуро и стала нарочито внимательно наблюдать, как они одеваются. Разумеется, в отместку. Разумеется, чтобы смутить.
  Когда они были готовы, она важно и наставительно изрекла:
  - Итак, мои дорогие, вы сами это захотели. Путь будет долгим и опасным. Нам предстоит многое испытать. Не буду скрывать - дойдут не все. Готовы?
  Мейер и Кисуро только понимающе переглянулись.
  Подобрав свои мощные высокие ботинки на толстой рифленой подошве, Марта решительно зашагала вперед.
  Они дошли до нужного места пляжа и вошли в воду. Здесь начиналось мелководье и вода не поднималась выше колен. Но форма отмели, неровная и кривая, заставляла все время смотреть вниз - чтобы ненароком не ступить на глубину.
  Метрах в ста от пляжа Марта извлекла свой планшет и вызвала спуск дороги. Белая полоса впереди и высоко над ними качнулась. Но с места не сдвинулась. Марта нахмурилась и повторила вызов. И снова ничего не произошло.
  Марта повозилась с планшетом, посулила ему неприятности и попробовала снова. Но мост не опускался.
  Марта передала планшет Мейеру, чтобы попробовал тот, а сама пошевелила пальцами, разминая их, и помахала кистями.
  Мост, несмотря на новые попытки, оставался на прежнем месте.
  - Не мучайся, - сказал Мейер. - Мы долетим до вершины на аэромобиле.
  - Что, трудности и опасности уже начались? - спросил Кисуро. - Умоляю, не скрывайте от меня ничего!
  Марта задумчиво посмотрела не него взглядом, который не сулил ничего хорошего. С точки зрения самой Марты.
  
  Они вернулись на пляж, прошли к аэромобилю, на котором прилетели, пятиместной машине серого цвета с темной-синей полосой вдоль гладкого аэродинамического корпуса, и медленно поднялись в воздух. Марта, севшая к управлению, заложила пологий и долгий вираж, плавно подвела аэромобиль к площадке на второй скале, м мягко опустила машину на белые каменные плиты уступа.
  Овальной формы уступ являлся частью игры, на него в итоге попадал игрок. Чуть выше уступа в скалу встроилось каменное сооружение сложной пространственной формы, с полукруглыми полупрозрачными стенами, с внешними медными лестницами и переходами, с рифлеными сияющими поверхностями медных крыш-луковиц. Огромные панорамные витражные окна сверкали на солнце.
  И Мейер, и Кисуро бывали тут не раз, поэтому время на окружающие виды тратить не стали, а окружили Марту, которая, наконец, нашла причину, почему не опустился мост. Обычная, без всякой тайны причина. Общая блокировка не давала ничего включить, хотя статус ошибочно отображался, как доступный.
  Марта уже собиралась запустить механизм моста, но Мейер неожиданно и поспешно упредил ее:
  - Марта, нет! Подожди!
  Марту удивленно замерла, ее палец остановилась над планшетом.
  - Мы должны оставить все так, как есть, - пояснил Мейер. - Вдруг окажется, что ошибка возникла не просто так. Мы сейчас зафиксируем состояние и проверим, что еще изменилось и что могло послужить причиной.
  Рука Марты напряглась. Палец задрожал. Гримаса исказила лицо. Марта изо всех сил пыталась отвести палец от кнопки, но тот не поддавался. Марта схватила правую руку левой, но правая упиралась и не шла. Палец начал приближаться к поверхности планшета. Марта отчаянно сопротивлялась. Через секунду колоссальных усилий палец, наконец, поддался и чуть отошел. Марта напряглась еще. Палец ослаб и Марта облегченно и шумно выдохнула. Ее правая рука бессильно обмякла.
  - Что теперь? - беззаботно, как ни в чем не бывало, осведомилась девушка.
  Кисуро засмеялся. Марта не была бы Мартой без своих дурачеств.
  - Теперь мы тебя свяжем, - сказал ей в отместку Мейер, - чтобы ты не давала волю рукам.
  Кисуро одобрительно закивал.
  - Я знала, Мейер, - саркастически сообщила Марта, - что рано или поздно твоя порочная страсть ко мне приведет тебя к подобному.
  - У меня был яркий пример растления перед глазами, - насмешливо парировал Мейер.
  - Мейер! У тебя хватает наглости наводить поклеп на мою невинность и чистоту?
  - Ты должна быть мне благодарна: они настолько незначительны и малы, что без моих наклепов их никто не заметит.
  Марта внушительно погрозила ему пальцем.
  
  Кисуро веселился вовсю. Отсмеявшись, он поднял обе руки.
  - Стоп, стоп. Вы не забыли, для чего мы прилетели?
  - Я это и делаю, - добродушно проговорил Мейер. - Повторяю то, чем мы занимались в прошлый раз.
  Марта фыркнула и одарила Мейера благосклонным взглядом. Благосклонности было ровно столько, чтобы он не вообразил себе невесть что.
  - Хорошо, - энергично произнесла она, требовательно оглядывая Кисуро и Мейера. - Хватит меня соблазнять. Слепок состояния уже сделала. Настройки, состояние игрового движка, параметры. Пробежимся по элементам?
  Мейер подошел к низкому каменному парапету, заглянул вниз, на тихое море внизу и оглянулся.
  - Игровая механика, - продолжила Марта, - переходит в состояние 'пред-финал'. Включаются визуальные эффекты - лучи со скал, туман и прочие красивости. Потом строится ландшафт, который должен увидеть игрок. Берется случайная панорама Земли и обрабатывается. В основе лежит старый генератор событий, который мне однажды попался. У него есть приятная особенность - он использует инфо-поле. То есть, считывает состояние поля вокруг и используется его для поиска. Правда, пришлось повозиться, чтобы так сделать, потому что поначалу он был настроен иначе.
  - Старый генератор, - многозначительно сказал Кисуро.
  - А ты его раньше где-то использовала? - переспросил Мейер.
  - Включала пару раз для отладки, - пояснила Марта. - Я его нашла очень длинным поиском. По виду ему лет двести или больше. Название ничего не объясняет: две буквы 'Р' и 'П' и длинный буквенный код. У него я нарыла чрезвычайно полезную для игры возможность - анализировать инфополе. Правда, он брал данные с каких-то случайных точек, чуть ли не по всей Земле.
  - Что за точки? - заинтересовался Мейер.
  - Абсолютно случайные. Большинство - в стратосфере и только пару на земле. Никакой логики. Кроме того, в нем зашита куча непонятных координат. Возможно, старые данные. Я все это перепрограммировала.
  Марта посмотрела на внимательно слушающего Мейера, увидела зарождающийся вопрос и упредила его:
  - Все данные, конечно же, сохранились. Так вот, в результате финальная картинка варьируется в зависимости и от состояния игрока тоже.
  Мейер задумчиво смотрел вдаль. Кисуро рассеянно рассматривал сооружение, нависающее над ними.
  - После чего, - насмешливо сказала Марта, сбивая их серьезность, - Открывается доступ к длинному спиральному желобу и финальной гонке на одноколесных велосипедах.
  Кисуро засмеялся. У Мейера разгладилось лицо.
  - Как видите, ничего такого, что могло бы послужить толчком к контакту, проколу пространств. И наведенной порче, - докончила Марта.
  - Если только не считать одноколесные велосипеды, - вставил Кисуро.
  - Как скажешь, мой сладенький, - согласилась Марта.
  - В тот раз мы стояли на той скале, - Мейер кивнул на соседний каменный палец. - А о чем говорили? Ну, когда ты запускала тест? Я еще отвлекся. Кажется, о вечности?
  Марта оглядела свое творение удовлетворенным хозяйским взглядом.
  - У тебя одна вечность на уме, Мейер. Мы болтали обо всем. То есть, как всегда, чесали языками. А в тот самый момент я подумала... подумала...
  - Сейчас скажет, обо мне, - пробормотал Кисуро.
  - О тебе я всегда думаю, хорошенький мой. Но тогда появилась еще одна мысль: о скрытой в мире игре. Представьте: вы живете обычной жизнью, пользуетесь всем, что есть в мире, по мере возможностей что-то улучшаете, вволю хозяйничаете, потому что считаете своим, а потом наталкиваетесь на что-то, что ни во что не вписывается. Чужое. Кусочки Иного. Словно у мира есть еще какое-то предназначение, о котором никто не догадывается. Неважно, сооружение это или место. Или дом, который почти как обычный. Но они - не для нас, для каких-то дел, которые к нашему миру не имеют ни малейшего отношения. Меня эта мысль заворожила. И даже потрясла.
  - А я подумал о смысле, - рассказал Мейер. - Если мы, человечество начнем создавать новые миры - не игровые, а настоящие, то какой смысл мы в них вложим? К чему будут стремиться те, кто будут там жить? Насколько их цели будут понятны нам?
  Мейер перевел ласковый взгляд на Кисуро.
  - О тебе я тоже подумал.
  - Вам следует меня предупреждать, когда начинаете обо мне думать, - ответил тот. - Чтобы я приготовился. Что так смотрите? Моя очередь отвечать? Если я скажу, что тоже думал о себе, это будет считаться? Ладно. Даже не знаю, что и сказать, вы все такие высокопродуктивные и высокоинтеллектуальные, а тут я со своими нежностями. В общем, я думал, как хорошо быть тем, кем я являюсь. Не подлаживаясь под кого-то, не стремясь чему-то или кому-то соответствовать. Кажется, в прошлой жизни меня этим донимали. От меня ждали, чтобы я был кем-то, оправдывал чьи-то ожидания, менялся под чужие вкусы. Не просто же так во мне обнаруживается сейчас стойкое желание быть собой. Не стыдясь недостатков. Своих желаний. Слов. Мы мало задумываемся об этом, потому что считаем обычностью, но иногда нужно ее осознавать. Чтобы ценить. Ведь это так здорово, что мы такие, какие есть. Со всеми особенностями и причудами. И как восхитительно, что у меня есть Мейер. И Марта. Хотя, Марта, прости, я тебя разочаровываю и не испытываю таких же чувств, как ты ко мне. В любом случае лучше вас и нашей болтовни нет ничего на свете.
  - Если я разрыдаюсь от умиления, пните меня, - сказала Марта. - Иначе я потеряю форму. Мне нельзя говорить таких слов, я теряю хватку и становлюсь нежной и податливой.
  - Эмоции от достаточно абстрактных тем вряд ли вызовут большой всплеск инфо-поля, - заключил Мейер. - Это все несущественно и малозначительно.
  - Давайте, запустим тест еще раз. - предложил Кисуро. - Что нас сдерживает? Посмотрим, произойдет еще что-нибудь или нет.
  Они все переглянулись. Почему бы и нет?
  Марта повозилась с планшетом. Вслед за движениями ее пальцев скала за ними начала ощутимо вибрировать. Затем в ее верхней части медленно разошлись камни, открыв большую линзу, которая тут же наполнилась ярким нежным салатным светом. Объемный луч, вышедший из каменных недр, преломился через линзу и прошел над их головами. В центре треугольника, образованного скалами, он соединился с двумя другими лучами, малиновым и желтым.
  В области пересечения возник мерцающий полупрозрачный световой шар. Море под ним закрутилось тревожным водоворотом, а воздух вокруг визуально загустел и наполнился белыми быстрыми туманными вихрями.
  Марта сияющими глазами с наслаждением следила за собственным творением.
  Шар вобрал в себя туман, увеличился во много раз, осветился и исчез, выпуская из себя большое объемное изображение - длинный зал-коридор с высоким полукруглым потолком.
  Ряды круглых светильников, почти у самого потолка, освещали тусклым белым светом пространство из монолитного щербатого камня. Прямоугольные, без всякого декора пилястры, выступающие из стен, делили коридор на секции. По верху правой стены тянулся, заключенный в открытую металлическую прямоугольную оправу, ряд толстых черных кабелей. Конец длинного коридора скрывался в полумраке, казалось, там была металлическая дверь, но и-за слабого света она находилась на грани домысла и неуверенности.
  - Если я скажу: 'Как это мило', - будет ли это опять истолковано неправильно? - осведомился Кисуро. - Как в прошлый раз?
  Марта дала ему нежный и легкий подзатыльник.
  Да, изображение не соответствовало ее замыслу и на фантастический завораживающий, окутанный флером тайны пейзаж не походило совершенно.
  Марта взмахнула рукой и изображение мгновенно растаяло, лучи пропали, схлопнувшись, море разгладилось, а воздух в том месте, где висела объемная картина, вернул себе прозрачность и чистоту. Остался только запах озона.
  Мейер внимательно смотрел на то место, где висела сфера. Но на вопрос Марты, дать ли ему планшет, он отрицательно мотнул головой.
  - Вот те координаты в генераторе событий, про которые ты говорила, их много? - спросил он.
  - Сейчас посмотрю, - охотно ответила Марта. - С сотню наберется.
  Координаты шли группами от пяти до десяти значений.
  - А первые какие? - допытывался Мейер.
  Марта не видела важности в этих раскопках, но с готовностью нашла первую группу.
  К ним подошел Кисуро, он с возрастающим интересом следил, как Марта разворачивала список и связывала его с точками на земной поверхности. Все координаты, кроме одной указывали на места в стратосфере, далеко от земли. Как и рассказывала Марта.
  Но Мейер не оступался. Он взялся за вторую и третью группу. Снова только одна точка на земле, остальные в атмосфере. Но земная позиция второй группы совпадала с той, что была в первой.
  - Об этом я не подумала, - заинтересованно проговорила Марта.
  Она отобрала планшет у Мейера и начала сама проверять группы.
  Нашлось еще несколько повторений.
  Марта недоуменно посмотрела на Мейера, на Кисуро и проговорила задумчиво: 'Ручки-крючки, ножки-крошки побежали мучить кошку'.
  Затем она вывела повторяющуюся координату в воздух.
  - Тридцать восемь градусов и сорок шесть минут, тридцать четыре градуса и тридцать одна минута, - прочитал Кисуро.
  - А ведь не так и далеко, - заметил Мейер.
  Затем он вопросительно посмотрел на Марту.
  - Что означает этот пронзительный зовущий взгляд? - поинтересовалась девушка. - Координаты уже в аэромобиле.
  - Мне кажется, - Мейер медлил, - Ты ведь не горишь желанием лететь с нами?
  Марта наморщила лоб.
  - Ну вот ничего от тебя не скроешь! Мейер, ну как можно быть таким чувствительным?! Это даже неприлично.
  Но ее благодушный и удовлетворенный вид говорил, что ей донельзя приятна такая его способность.
  Они неторопливо направились к летающей машине.
  - Эта ваша Виолетта тоже будет? - поинтересовалась Марта, садясь за управление.
  - Она была с нами с самого начала и поэтому... - начал Мейер.
  - Ни слова больше, - прервала его Марта. - Кисуро, у тебя с ней уже что-то было?
  Серый аэромобиль плавно поднялся над площадкой и стал набирать высоту. Затем Марта прибавила скорость и заложила пологий вираж, чтобы с высоты птичьего полета еще раз осмотреть три каменные скалы на фоне бледно-синей воды.
  - У меня и с тобой что-то было, - ответил Кисуро.
  - Ну, один раз не считается, - отмахнулась Марта.
  - Я тоже так думаю, - быстро согласился Кисуро. - Один раз не считается. Хотя у тебя какая-то другая память, у нас было явно больше одного.
  - Мейер, это правда? - строго вопросила Марта.
  Мейер утвердительно кивнул.
  - Но тебе, Марта, не стоит беспокоиться на этот счет...
  - Спасибо всем за поддержку, - недовольно фыркнула Марта, - Разумеется, я не полечу с вами после всех этих гнусных откровений. Вы с успехом надерете кому надо задницу без меня.
  Аэромобиль взмыл в небо, стремительно набирая скорость.
  - Дополнительные нюансы в отношениях все портят, - продолжила Марта уже серьезно, - а они обязательно появятся, когда вы нас познакомите. Виолетта будет думать обо мне, я - о ней, в общем, не хочу быть переменной в уравнении со многими неизвестными. Меньше знаешь - быстрее ждешь. Так что, мальчики, без меня.
  Кисуро блаженно улыбался и молчал.
  Мейер хотел сказать, что она права, потом - что восхищен ее решением, но затем решил, что эти слова все равно не совпадут с тем, что чувствует он и что чувствует сама Марта.
  - Я могу тобой гордиться, - в результате проговорил он.
  - Что такое? - возмутилась Марта. - Как это понимать? Почему ты не гордился мной раньше?
  - Тобой гордился Кисуро. Тайно. Это тебя утешит?
  Марта отвлеклась от управления и бросила насмешливый взгляд на Мейера.
  - Надеюсь, ты не дашь ему слишком увлекаться Виолеттой? Это в твоих же интересах.
  - Если он меня бросит, я переключусь на тебя, - беззаботно отозвался Мейер.
  Они выбрали верный тон, подумал он. Веселый и легкий. Умиротворяющий и сглаживающий. После которого ничего не выглядит важным. Таким, от чего стоит расстраиваться и печалиться.
  - Вы знаете, что вы оба - отъявленные мерзавцы? - рассмеялась Марта. - Я высажу вас на ближайшей пересадочной станции. Чтобы вы осознали глубину своей непорядочности. Только держите меня в курсе. А я, пока вы будете охаживать эту вашу Виолетту, поработаю.
  Марта прибавила скорости и направила аэромобиль круто в небо.
  
  Глава 24
  
  'Вселенная, некоторые ошибочно называют ее Библиотекой, состоит вовсе не из атомной решетки кубов-комнат, с книжными полками, утепленным ватерклозетом и техноремонтом. Нет, если пользоваться вместо поколений частиц художественными образами - то это будет вереница невзрачных, окрашенных серой грунтовкой - она оказалась самой дешевой, - комнат, в которой три таких же дешевые двери из простенькой древесно-опилочной плиты.
  Именно так. Проект Вселенной экономен, дешев и минималистичен, и по сравнению с ним туалет на вокзале Нового Амстердама является образцом роскоши, технологий и стиля.
  Те, кто думают, что причина лежит в бюджете на очередной квадриллион лет, ошибаются. Причина заключается в принципе. Достаточно посмотреть на то, что уже освоено - в основе любой вещи заложена минималистичность и экономность. И оттого наше видение в инфракрасном и ближнем ультрафиолетовом диапазоне, вкупе со считыванием магнитных полей, дальновидением и чувствовании массивных предметов, лежит на складе, упакованное в коробочки с описанием, защитными пленками и гарантией завода-изготовителя. А вместо него нам предложен бюджетный вариант, в котором заблокированы возможность перепрошивки и апгрейда.
  По этой же причине пространственных измерений тоже три - самый экономный уровень, достаточный для того, чтобы понять, кто ты, что из себя представляешь, но недостаточный для разгульного веселья с потрясанием основ мироздания, те, кто знает толк в потрясании основ, поймут меня.
  Тщетные надежды истребить мир играми в коллайдере так и останутся нереализованной претензией на всемогущество, поскольку вилкой невозможно проткнуть ту же самую вилку.
  А вот почему дверей тоже три, когда их можно урезать до двух, является величайшей загадкой Вселенной, и, возможно, ключом к ее пониманию.
  Современная философская мысль тут повторяет древних философов, которые, начитавшись еще более древних, решили, что творец любит число три.
  Возможно, троичность дверей отражает тот самый уровень простоты. Выбор всегда троичен, а попытки свести его только к двум вариантам - то же самое, что запустить в туалет на вокзале Нового Амстердама слона-трансгендера. Даже при наличии вторичных половых признаков, его нельзя приписать ни к категории М, ни к категории Ж. Просто потому, что слон не вписывается в них. Ни по форме, точнее, формам, ни по существу. Своего понимания сущности М и Ж.
  Так это или не так, но в серой пустой комнате без стулев, с неясным освещением - то ли его урезали за неуплату, то ли сразу вкрутили лампочки пониженной мощности, есть только возможность открыть одну из трех дверей.
  В четырнадцатом веке неназванная секта утверждала, что всеобщий смысл - находиться в комнате, ничего не выбирая, ибо протест против выбора и есть тот самый выбор, и смысл заключен в том, чтобы ждать, когда двери откроются сами. Эта теория не лишена логики и здорового оптимизма. К сожалению, история скрыла от нас судьбу этой секты. Возможно, они и сейчас ждут и протестуют.
  Как известно, каждый выбор отправляет выбирающего в новую комнату с тремя дверями, попутно отсекая путь назад. То есть, если снова открыть дверь, через которую только что вошли, то она выведет в совершено новое помещение, а не в предыдущее. Эта загадочная предопределенность получила название стрелы времени. Почему мы можем двигаться только вперед? Потому что так направлена стрела времени. Почему стрела времени направлена именно так? Потому что мы можем двигаться только вперед. До недавнего времени в этом убедительном и заслуживающем восхищение объяснении заключалось вся научная парадигма.
  То, что наука подобно тайным жрецам Тота Трисмегиста не стала утверждать, что комнат вообще только три во целой Вселенной и все они ведут одна в другую, так что выбор не имеет смысла, является всего лишь историческим казусом.
  Жрецы, мучаясь от последствий священных экстазов, как-то мизантропически заметили, что в человеческой жизни все точно-то так же, так что радоваться тут нечему: как выбор, так и его отсутствие не меняет ничего, поскольку важно, что внутри, а не снаружи. Впрочем, это человеконенавистническая теория была развенчана Ньютоном в четвертом томе своих 'Начал'.
  Современность привнесла скепсис, сомнение в устоях и глумление метамодернизма. Из сочетания этих депрессивных состояний родилось безумное предположение, что Вселенная и ее троичный выбор, не ведущий никуда, является простой типографской ошибкой на 392 256 259 918 212 890 625-ой странице Полного руководства разработчика этого мира, между параграфом о Саде Наслаждений, который мы должны найти, и причине, почему мы одни во Вселенной'.
  
  - Нет, - задумчиво сказал Кисуро, - я точно его не читал. Ни в прошлой жизни, ни раньше. Иначе такой текст отложился бы в памяти.
  - Это специфическая книга, - согласился Мейер. - Когда Ронан ее написал, случилось много всего и ее просто не заметили. А потом она стала историей, и читателей поубавилось совсем.
  Они сидели на ступенях Большого Вокзала бывшей хеттской столицы, на самом верху лестницы. Позади, метрах в пятидесяти находился главный вход со всем его великолепием - витыми колоннами, плетением каменных лоз, большим окном-розой и богатым декором. А перед ними расстилалась площадь. Фонтаны не работали, и площадь выглядела как все забытые и заброшенные места - пустынно и странно. Но деревья росли по-прежнему и аллея вдоль проспекта, уходившего к Садам цариц, выглядела почти как в старину, если исключить полное отсутствие людей.
  Кисуро откинулся, лег на теплые мраморные плиты и закинул руки за голову.
  - А он написал еще что-то про то, что мы одни во Вселенной? Или ограничился только одной фразой? - спросил он.
  - У него про это целая глава. Причем, мне кажется, у него уже был готовый ответ, когда он писал. Выглядит так, словно он воспринимает Парадокс Одиночества как следствие чего-то другого и его это не сильно занимает.
  - А Сад наслаждений, это что?
  - Это такая доктрина, появившаяся на исходе четырнадцатого века в среде катаров. Одно время, пока папой был катар, ее даже пытались сделать главным столпом христианства. Между прочим, корни идеи находились где-то тут, на Востоке. Первые упоминания о Саде находятся еще у тамплиеров. Скорее всего, они и распространили ее по Европе. А потом ее подхватили катары, поскольку к пятнадцатому веку тамплиеры стали совсем закрытым сообществом. Катары полагали, что первых людей не изгоняли из Рая, тем более, что в главной книге христианства нет прямого на это указания. То есть, они, а вслед за ними и все остальное человечество по-прежнему находятся в Раю. Самое интересное, что в семнадцатом веке Второй Мировой богословский диспут согласился с этим положением. Впрочем, на этом настаивали магометане, и, скорее всего это все диктовалось политикой и войной за хеттское наследство. В хеттской империи ведь было официально три религии. Еще во времена Ронана метамодернизм вовсю игрался в историю и ее вариации, поэтому теория Сада, Рая, которого можно вернуть только собственным усилием, была на слуху.
  - Ты всем этим очень интересовался?
  - Да, во прежней жизни. Я смутно помню, что меня это очень влекло.
  - А теперь? - спросил Кисуро.
  - Теперь нашлись более интересные темы. Кроме того, теперь меня влечешь ты, - насмешливо заметил Мейер.
  Кисуро хмыкнул и положил свою руку на его.
  - Мейер, тебе скоро сто, а ты все бегаешь за мальчиками. Пора уже взрослеть и заняться чем-нибудь серьезным!
  - Напомни, почему я еще с тобой? - добродушно спросил Мейер.
  Кисуро приподнялся, порылся в дорожной сумке, которая стояла рядом, извлек оттуда продольную флейту и протянул Мейеру.
  - Я мирюсь с твоими недостатками. Ну, если не считать другого, чего у меня нет.
  Мейер саркастически улыбнулся.
  - Сыграешь? А то, пока мы ее дождемся... - спросил Кисуро.
  Хотя Виолетта и должна была прилететь с минуты на минуту, Мейер взял флейту, пошевелил пальцами, разминая и их и начал играть. Мелодию, которая трогала и безмерно восхищала его.
  Виолетта подошла сзади. Приложила палец к губам, показывая обернувшемуся Кисуро, что нужно молчать, и села с широкой улыбкой рядом с Мейером.
  - Как волшебно! Флейта кена? - спросила она, когда Мейер закончил играть.
  - Она.
  Виолетта взяла протянутую ей флейту и с интересом рассмотрела.
  - Я немного задержалась, вы не очень огорчились?
  - За это время Мейер научился играть на флейте, - степенно изрек Кисуро.
  Виолетта огляделась.
  - Какое монументальное место. Не помню, была я здесь когда-нибудь или нет. Это, кажется, бывший центральный вокзал? Да, а вот там что такое?
  Кисуро подвинулся и Виолетта села на освободившееся место между КИсуро и Мейером.
  - У меня есть новости, - сообщила Виолетта. - Объявился Годзо.
  Мейер и Кисуро встрепенулись.
  - Он, случайно, не ищет Ронана?
  - Не уверена. Я получила сообщение, в котором он говорит, что был неправ, все гораздо серьезнее, и он пытается что-то сделать. Человек в своем репертуаре.
  - Серьезнее? - удивился Мейер. - И ни слова о том, где он сейчас? Ему следовало бы знать про то, что мы уже увидели у этих девятерых.
  Виолетта тоже была с этим согласна. Но ее больше интересовал не шляющийся неведомо где приятель, а туманные объяснения о месте, координаты которого затесались в глубинах древнего невзрачного прибора с ничего не говорящим номером.
  Да, согласился Мейер, какие-то непонятные координаты и ничего больше. Считать, что они что-то объяснят, или раскроют - опрометчиво, скорее всего, они увидят обычный участок степи, на котором ровным счетом ничего не обнаружится. Но эти цифры -отдушина, маленькая попытка поактивничать, оторваться от работы ума и дать размяться телу.
  - Встретиться, - уточнил Кисуро. - Он слишком деликатен, чтобы сказать об этом прямо.
  Мейер засмеялся. Он не возражал.
  Виолетта с признательностью взъерошила волосы Кисуро и обернулась к Мейеру.
  - Когда мы виделись в последний раз, - начала она. - Мне показалось, что ты был... даже не знаю, какое слово лучше подобрать... расстроен, нет, огорчен...
  - Возбужден? - подсказал Кисуро, - Мейер ведь такой ранимый...
  - Это были не мои реакции, - невозмутимо пояснил Мейер. - А то, что чувствовал связанный со мной человек.
  - Выглядело чудовищно! Боюсь подумать о том, что ты испытал. А сейчас он тоже здесь?
  Мейер покачал головой.
  - Нет, и я в порядке.
  Он смотрел на Виолетту открыто и приязненно.
  Изменилось что-то в их отношениях или нет? Да, она прикасалась к Кисуро с особой нежностью - как близкий человек, но эта нежность могла быть обычным следствием того, что произошло между ними в Куполе, ничего более.
  По-прежнему ли они на расстоянии, близком, но все же расстоянии: каждый сам по себе, или же она желает присоединиться к их паре? Виолетта не торопилась проявлять свои чувства, не торопила события, что, безусловно, говорило в ее пользу.
  Если Мейеру и хотелось расширить свой союз с Кисуро, то, прежде всего, он желал бы видеть третьей не кого-нибудь, а Марту. Он считал, что именно Марта способна не дать ему и Кисуро захлебнуться в их то ли любви, то ли дружбе, не дать им погрязнуть в односторонности и следующей из нее ограниченности, если не ущербности. Только она способна разбавить их вязкую совместную жизнь своим острым языком, своим точным быстрым умом и конечно же, своим возбуждающим, влекущим телом.
  Вот только Кисуро был против.
  Когда однажды у них зашел разговор об этом, Кисуро сказал, что если они позволят Марте присоединиться, то он растеряет те крохи рассудительности и мудрости, которые у него еще есть. Марта просто-напросто утопит его в своей неудержимости и энергии. В ней нет той исключительной тонкости, которую он так ценит в Мейере.
  Мейер, вздохнув с сожалением, согласился.
  Виолетта? Но чувства Мейера к Виолетты оставались слишком неопределенными и многогранными, чтобы принять их за какую-нибудь основу.
  То есть, все было, как обычно. А именно - сложно и тонко. И по неосторожности или спешке можно все порвать и причинить боль всем без исключения.
  
  Они вылетели не сразу. Посидели на мраморных плитах привокзальной площади, рассматривая архитектурные детали. Виолетта впечатлилась бывшей столицей и Мейер завел рассказ про город и перипетии истории некогда могущественной державы. Виолетта смотрела по сторонам, на него, останавливала блуждающий взгляд на Кисуро, вновь окидывала взглядом здания и лучи улиц. Она выглядела умиротворенной и довольной жизнью.
  Координаты указывали на место, которое находилось отсюда не очень далеко, в районе со сложным гористым рельефом. Остатки былых гор, словно осколки рассыпались по большой территории, превратив местность в пеструю смесь извилистых долин, ущелий, каньонов и плато. С высоты они ничего не разглядели среди пиков, валунов и объеденных эрозией скал, поэтому снизились до высоты в пару сотен метров и, сбавив ход, медленно полетели в район, где сходились нужные координаты.
  Да, ее можно было заметить только с близкого расстояния - она имела тот же песчаный серо-желтый цвет, что и окружающие причудливые скалы. И ее завораживающая форма не сразу вычленялась на фоне леса из каменных глыб. Башня, цилиндрическая внизу, расширяющая и закручивающаяся раковиной улитки выше и переходящая в гладкий пончик у вершины. От цилиндрической части расходились шесть изогнутых стручков. Еще они походили на длинные, не распустившиеся бутоны.
  Низ покрывали шестигранные, словно соты, окна. Шестигранники повторялись и выше, но уже в виде покрытия, так что казалось, что пончик покрывала чешуя. По раковине разбегались борозды в виде спиральных линий.
  Около минуты они удивленно рассматривали башню, облетая вокруг, а потом, найдя неподалеку подходящее место с ровной каменной поверхностью, не покрытой пожухлым колючим кустарником и кривыми от жары деревцами, посадили аэромобиль.
  Пару минут заняла подготовка - каждый надел легкий защитный шлем с камерами и прочей машинерией, обязательной в походе. Повозились с походными рюкзаками, в которых находилась вода, веревки и приспособления для лазанья по горным склонам.
  Мейер настоял, чтобы они привели отпугиватели живности в дежурный режим и отдельно проверил у Виолетты крепление универсальной походной аптечки на плечах. Для него с Кисуро все эти действия являлись привычными, но для Виолетты все было внове.
  Включив визуальную запись и оценив маршрут, они зашагали в сторону Башни. Две долины: эта, в которой они сели, и та, где находилась Башня, сообщались, как они определили по трехмерной карте, узким проходом.
  Они нашли каменную тропку, которая извивалась в нужном направлении. Ровную гладкую дорожку хотелось считать вытоптанной людьми, но она была лишь следом бурных весенних ливней и шумных неудержимых потоков воды.
  Тропа завела их в каменную теснину. Скалы, сходясь, почти закрыли небо, остался только совсем узкий проход. Тропа устремилась вверх. Они осторожно, стараясь не поскользнуться на гладком туфе, поднялись, и после очередного загиба дорожки вошли в долину, где находилась Башня.
  Вблизи Башня выглядела еще больше и внушительнее, чем с высоты.
  - Никогда ничего подобного не видел, - вырвалось у восхищенного Кисуро.
  Мейер остановился и повел головой, чтобы камера на его шлеме смогла запечатлеть сооружение от основания до самого верха.
  Окна нижней части начинались метрах в пяти от земли, ниже окон шла шероховатая и ровная каменная поверхность. Нашелся вход - шестигранная деревянная дверь с медными вставками и в медной дверной коробке. Судя по черной полосе, дверь была открытой.
  - Почему надеялся, что она будет закрыта? - удивился Кисуро.
  - Дверь, которая не заперта, вызывает больше опасений, - ответил Мейер.
  Кисуро оглянулся, чтобы посмотреть на Мейера - насколько серьезно он это говорит, и охнул: зеленый, размером с ладонь, увесистый кузнечик с налету врезался в его шлем. Кисуро опешил на мгновение, а потом рассмеялся - кузнечик, похоже, пребывал не в меньшей оторопи, чем он.
  - Вот, - сказал Мейер. - Про что я говорил. Незапертая дверь.
  - Думаешь, стоит допросить кузнечика?
  - Ну не просто же так он тебя домогался.
  - Вы в подобных ситуациях всегда так ребячитесь или нарочно для меня? - поинтересовалась Виолетта.
  - Всегда, - сказал Кисуро, - но сейчас ты придаешь нашему дураковалянию очарование новизны.
  Они подошли к двери. Осмотрели ее, заглянули в темную щель, и Мейер несильно надавил на дверь. Та легко поддалась, и они вошли внутрь.
  Автоматика шлемов оценила освещение внутри как сумерки и подключила ночное зрение. Внутренние экраны шлемов осветились, словно пространство вокруг залил чистый и ясный солнечный свет. Стало видно, как днем.
  Они находились в просторном холле неровной формы. Три окна-соты под самым потолком, ряд дверей на противоположной от входа стороне холла - у земли и уровнем выше. Закругленный восходящий пандус вдоль стены. Начинаясь у пола, он обходил по спирали холл и скрывался в потолочном проеме.
  Они постояли, прислушиваясь: нет ли звуков, а потом осторожно, стараясь не удаляться далеко друг от друга, разошлись по холлу. Осмотрели пустые пыльные комнаты, а потом вступили на пандус.
  - Все выглядит древним, - заметил Кисуро. - Очень древним. Век-полтора назад?
  Мейер провел рукой по стене, обработанной по старой технологии: краска, которая шелушилась и опадала под его руками, а под ней - шероховатый серый прочный раствор.
  - И пустые комнаты, - добавил он. - Что в них находилось?
  Повторяя изгиб пандуса, они поднялись на уровень выше, к дверям, выходившим на пандус.
  За первой обнаружилась небольшая комната с пустыми металлическими стеллажами. А во второй, кажется, кто-то был.
  Шлем Мейера - он шел первым, - запищал и подсветил дверной проход на внутреннем экране пульсирующим светом предупреждения. Мейер замер, а потом очень осторожно и медленно открыл дверь. Он сразу заметил его: на краю крупной, ажурной, геометрически красивой паутины, раскинувшейся на пол комнатки, затаился ее владелец. Серый, с боевой черной раскраской мохнатый паук размером туловища с огромную тыкву.
  Почувствовав Мейера, паук тревожно двинул раскидистыми ворсистыми лапами и напрягся.
  - Кто там? - заволновался Кисуро, стоящий позади всех.
  Мейер усмехнулся Виолетте - она должна увидеть его улыбку на своем экране, - и подозвал Кисуро к себе. Тот немедленно подошел, с любопытством вытянул голову, заглядывая в комнату, и замер.
  - Ох, - только и проговорил он.
  - Кто там? - обеспокоенно спросила Виолетта.
  Мейер сделал шаг вперед, освобождая для нее место у двери.
  - Вы только посмотрите! - занежничал, замурлыкал Кисуро. - Утитутеньки! Какое милое милявище!
  Он сделал несколько шагов вперед.
  Многочисленные паучьи глазки тревожно мерцали. Паук не знал, чего ждать от теплых огромных фигур и неуверенно ждал.
  Кисуро медленно, чтобы не спугнуть, вытянул руку.
  - Терафосида Девон Рекс, - счастливо проговорил он. - Красотулечка.
  Его пальцы почти касались паутины и толстой когтистой лапки, похожей на лапу кошки.
  Паук оцепенел на секунду, а потом лапка медленно приподнялась и коснулась пальцев Кисуро.
  - Ох! - затрепетал Кисуро. - Вы видели?! Видели?! Он поздоровался! Мейер! Виолетта!
  - Похоже, Ки в экстазе, - засмеялась Виолетта.
  - Да постоянно, - заметил Мейер.
  - Вы бездушные черствые люди, - отозвался Кисуро. - Как можно не оценить такую
  красотищу?! Впрочем, я за Мейером давно это замечал. Но ты, Виолетта! Как ты могла?!
  Виолетта в ответ привлекла его к себе и слегка стукнула свой шлем об его.
  - Это семейство Терафосидин, - болтал Кисуро, - Короткошерстный. Трихроматическое зрение. Вы только посмотрите, какие у него нежные мохнатые лапки, какой он симпатяга!
  - Но ведь это дикий паук, - Виолетта не разделяла его энтузиазм, - Он может быть опасен?
  - Они чувствуют расположение, - не умолкал Кисуро. - Это ведь социальные животинки. И вы видели, как он среагировал? Как домашний! У меня когда-то был похожий, только другой породы, он не плел паутины. Он приваливал ко мне ночью, пристраивался рядом и грелся, причем, старался не разбудить. Это было так мило. А как он наслаждался, когда я чухал его спинку и брюшко! Мы с ним чудесно понимали друг друга.
  Виолетта поежилась. Она не была уверена в истинных пристрастиях и наслаждениях пауков. Пусть и одомашненных.
  
  Они двинулись по пандусу дальше и через виток поднялись до самого потолка. Пандус переходил в коридор, идущий вдоль стены с подъемом. Но между концом пандусом и началом коридора находилась щель в пару сантиметров. Такие же щели они обнаружили между полом коридора, потолком и внешней стеной. Коридор не состыковывался с несущей стеной башни.
  Мейер опустился на корточки и достал походный планшет. Он захотел вновь увидеть, как башня выглядит снаружи.
  - Внешняя и внутренняя часть разъединены, так? - Кисуро присел рядом с ним.
  - Да, и мы сейчас вот здесь, в Раковине, - Мейер коснулся изображения.
  Кисуро поднялся. Опустив голову, внимательно осмотрел щель. Перескочил на пандус, вернулся обратно в коридор, а потом легонько подпрыгнул.
  Они все замерли, пытаясь уловить покачивания или колебания пола. Но коридор сохранял неподвижность, словно монолитный.
  - Возможно, большая масса, - предположил Мейер.
  Кисуро опередил его с прыжком и Мейер поднял руку, чтобы хлопнуть ладонью по подставленной ладони Кисуро. Они думали одинаково и удовольствие от этого проявлялось в спонтанных жестах, вроде таких хлопков.
  Но Виолетте пришлось пояснить.
  - Мы поняли друг друга с полуслова, - сказал Мейер. - Внутренняя часть в Раковине, похоже, полностью отделена от внешней. Если тут нечто вроде гироскопа, прыжок показал бы это. Но поскольку пол не качнулся, значит, конструкция сложнее. Для чего так сделало - не понимаю. Не исключено, что для вращения.
  - Вот именно, - добавил Кисуро.
  Они продолжили подъем.
  Шестигранные окна на правой стене закончились, пошла желтого цвета монотонная каменная стена. Но через полвитка в стенах по обоим сторонам появились неглубокие и неширокие ниши - словно места для информационных панелей или же замурованные окна.
  Коридор продолжал загибаться и подниматься вверх. Ширина его на всем протяжении оставалась неизменной - они могли свободно встать в ряд.
  Они совершили полный оборот внутри башни, когда появилась второй разрыв.
  Снаружи эта часть Башни выглядела как бублик-тор, внутри же оказался круглый зал со сложной сферической крышей. В центре помещался металлические колодец с толстенными стенками. Из колодца лезла вверх колонна: в основании чуть меньшего диаметра, чем колодец, узкая в центральной части и вновь расширяющаяся вверху.
  В самом узком месте на колонну был насажен чешуйчатый, переливающийся бублик. Его с широким шагом обступали подобия меридианов - узкие ленты, крепящиеся к колонне, так что получалась сфера.
  По полу вокруг этой сложной конструкции проходили десятки цветных кабелей. Кроме того, кабели ползли по стенам, собирались пучками - в тех местах, скорее всего, раньше располагалось оборудование, заползали в колодец.
  Мейер, Виолетта и Кисуро двинулись вдоль стены и обойдя половину бублика, наткнулись на коридор, идущий вниз - точную копию того, по которому они поднялись сюда.
  Коридор повторял первый во всем - в цвете стен, фактуре поверхности. Даже ниши, а потом и шестигранные окна находились в тех же местах.
  Точно так же как первый он примыкал к пандусу, с широкой щелью между ними. Пандус спускался в зал, похожий на входной холл. Только без входной двери. И это был зал управления. Здесь стояли древние большие мониторы, перед мониторами - панели операторов с клавиатурами и креслами.
  Еще один ряд кресел с мониторами перед ними находился на возвышении у стены. Вероятно, эти места предназначались для руководителей.
  Они быстро определили основную панель управления и попробовали запустить подачу энергии, но у них ничего не вышло. Хотя по ощущению Мейера, все пребывало в рабочем состоянии.
  - Чувствуете свежий ветерок? - подсказал он. - Работают датчики присутствия. Я еще наверху заметил, что включилась вентиляция. Значит, система исправна.
  - Тогда почему ничего не включается? - спросил Кисуро, безуспешно водя пальцами по серому экрану.
  Экран едва-едва подсвечивался, в этом не было сомнений, но на касания не реагировал никак.
  - Какой это может быть век? - задумалась Виолетта. - Прошлый? Позапрошлый? Они выглядят совсем старыми.
  - Вспомните кабели, - отозвался Мейер. - Компактные передатчики энергии Солнца появились больше века назал, до этого получались только большие громадные устройства с толстыми экранированными кабелями и мощной защитой.
  Виолетта нашла на стене большое панно: ущелье в песочно-кирпичных скалистых горах. Горы простирались до самого горизонта, а ущелье находилось на переднем плане. По обеим склонам лепились полукруглые, с ребристыми крышами дома, с металлическими проходами между ними, площадками с ажурными металлическими перилами и узкими спиральными лестницами. Дно ущелья покрывала вода длинного извилистого озерца.
  - Кто-нибудь знает это место? - заинтересованно спросила Виолетта.
  - Знакомый цвет гор, - заметил Мейер. - Ки?
  - Не уверен, что знаю, - отозвался Кисуро.
  Он несколько секунд неподвижно смотрел на панно, чтобы шлем зафиксировал его интерес и запечатлел картинку как можно качественнее.
  - Место похоже на лабораторию, - заключил Мейер, садясь на одно из кресел. - Очень древнюю. Внутренняя часть башни вместе с коридорами вращается, я так думаю. Наверху - странная конструкция из поли-металла, явно для экспериментов. По времени похоже, что ее возвели два века тому назад.
  - Во времена Ронана? - спросила Виолетта.
  - Я вот тоже об этом думаю, - кивнул Мейер.
  - А я вот думаю, - сказал Кисуро, неторопливо двигаясь по залу и осматривая стены - как они сюда попадали? Входили, как мы через холл, поднимались по одному коридору, потом спускались по-другому?
  - И стены здесь толще, - добавил Мейер. - Зал меньше входного холла. За счет стен.
  Кисуро поковырял указательным пальцем поверхность стены рядом с собой.
  Покрытие легко сошло и в отверстии он увидел сотовую ячеистую структуру.
  - Изоляция? - спросила подошедшая к нему Виолетта.
  - Да, от инфополя.
  - Вот что мы сделаем, - сказал Мейер и решительно встал с кресла. - Не будем гадать, а оставим лазутчиков, пусть они тут все облазят и составят детальный отчет: материал, внутренняя структура, план и прочее.
  Мейер скинул с плеч рюкзак, извлек из него две коробочки и, щелкнув каждую для активации, положил на пол. Те, едва коснувшись пола, ожили - выпустили из себя ножки и засеменили прочь.
  Кисуро вслед за Мейером выпустил двух своих.
  - Часов семь или восемь у нас есть, - сказал он.
  - Да, - согласился Мейер. - Не будем им мешать.
  Они посмотрели, как лазутчики разбежались подобно паукам по залу, и двинулись в обратный путь.
  
  
  Солнце начинало садиться, когда они выбрались из башни. Низ долины покрыла тень, а верх скал залило желтым м красным.
  Прежним путем, по узкой извилистой дорожке между скал они вернулись к аэромобилю.
  - Куда теперь? - спросила Виолетта.
  Мейер вопросительно посмотрел на Кисуро, и развел руками, показывая, что выбор за ней.
  - Давайте в этот раз ко мне, - радушно предложила Виолетта. В ее глазах бегали задорные и игривые искорки. - Я знаю одно местечко в Бразил, на вершине горы. Вокруг растут персики и открывается не просто красивый, а чарующий вид на горы, даже лучше, чем на Инчжоу.
  - О-о, - загорелся Кисуро, - Давайте! Я уже соблазнился.
  - Прекрасный вариант, - без радости проговорил Мейер. - Но, пожалуй, я откажусь. Мне будет трудно любоваться чем бы то ни было, поскольку Башня не выходит у меня из головы. Летите вдвоем, а я поработаю. Не помешало бы узнать, что это за место на панно и связано ли оно с Башней, а еще нужно расчистить площадку возле Башни для посадки: каждый раз делать такой крюк утомительно.
  Виолетта внимательно смотрела ему в глаза.
  - Ты уверен, что не хочешь с нами?
  Ее взгляд полнился очень многим. Возможно даже большим, чем мог ожидать Мейер.
  - В следующий раз, - пообещал он.
  - Не уговаривай его, нам достанется больше персиков, - резвился Кисуро.
  Виолетта спросила взглядом еще раз, и Мейер по-дружески положил ей руку на плечо.
  - Ни о чем не переживайте, я в самом деле хочу поработать. Обработаю видео, поговорю с Мартой и Кирой. Пробегусь еще раз по биографии Ронана - как видишь, план объемный, с вами я точно ничего не успею.
  - Ну хорошо, - согласилась Виолетта и пошла снимать с себя снаряжение.
  К Мейеру подошел Кисуро.
  - Ты точно не хочешь с нами лететь? - серьезно и тихо спросил он, заглядывая в глаза к Мейеру.
  Мейер улыбнулся и взъерошил своевольные темные кудри Кисуро.
  - Нет.
  - Может, у тебя есть какие-то планы на меня?
  Мейер отрицательно покачал головой.
  - Я ей увлекся и хочу узнать, это по-настоящему или понарошку, - пояснил Кисуро. - Но ты точно ничего не будешь думать?
  - Сейчас - нет, - пообещал Мейер. - Может быть, когда-нибудь потом я и начну строить планы мести.
  - Потом не в счет. Я сам помогу тебе их строить.
  Кисуро прижался к Мейеру всем телом, подтянулся и страстно поцеловал в губы.
  - Люблю тебя, - еле слышно прибавил он.
  - Еще пару минут и мне не захочется тебя отпускать, - засмеялся Мейер. - Пошли, Виолетта ждет. Я сойду где-нибудь по дороге.
  
  
  Глава 25
  
  Настя воспользовалась моментом - отошла в дальний угол зала, забралась с ногами на кресло, откинула голову и закрыла глаза.
  Она хотела оценить все, что случилось, что слышала и видела. Все эти непрерывно накатывающие волны новых событий мешали разобрать их по степени важности, мешали отбросить ненужное и увидеть главное. А главное иногда бывает мелким и незначительным. Настя чувствовала несообразности. Грубые строчки наспех сделанных швов на ткани реальности и она, конечно же, хотела понять, что они значат.
  Для этого следовало вспомнить все, что произошло. Разговоры и поступки. Всех без исключения. Очистить от эмоций и понять их причину и связь.
  Но всем Настиным планам мешало непривычное ощущение, периодически усиливающееся. Словно соседи по многоэтажному дому вовсю топали, голосили: то ли пели, то ли спорили, лезли на стенку, то есть, жили полной жизнью. Странной, тревожной и непонятной. Которая отвлекала и смущала своей буйной демонстративностью. Заставляла внутренне сжиматься и отгораживаться, защищаясь. Это было одним из проявлений Аэропорта, Настя знала это, но пересилить его не могла. Только ждала, когда это безудержная жизнь за тонкой стеной ее сознания схлынет, и слушала с закрытыми глазами Максима.
  - Ну допустим, - не давал покоя себе и окружающим, Максим, - Артем и Сергеич годятся. Ну, предположим, Дарья тоже уместна - именно она нашла лаунж. Но при чем тут Виолетта? Чем может помочь в поисках неизвестно чего девушка шестнадцати лет?
  Люда внимательно слушала, сидя в кресле недалеко от Максима.
  Да, рассеянно подумала Настя. В самом деле, а как так получилось, что они пошли втроем? И Дарья, кажется, стремилась к тому, чтобы с ней пошла Виолетта. А ее отец шел в качестве довеска.
  Настя со странным чувством, приведшим ее в смятение - неужели это ревность? - осознала, что эти трое были заодно. Они ведь все заранее рассчитали. Они хотели идти вместе. Но вот почему? Даша нашла зал для ВИП-персон. Даша говорила о чем-то с Виолеттой наедине. Потом у нее было с полминуты потаенного разговора с Вячеславом Максимовичем. Она что-то знает? Но почему именно Виолетта?
  И Настя острым умом, который освободило от мелочей То странное, что они по привычке называли Аэропортом, осознала, что, Виолетта что-то поняла. Или узнала.
  
  Максим посмотрел на Настю, определил по ее тихому и внешне расслабленному виду, что девушка спит и негромко заметил Люде:
  - Вот девушка, которая все время молчит. И непонятно, она что-то замышляет или ей нечего сказать.
  - Она - интроверт, - так же тихо ответили Люда. - А всякий интроверт все время что-то замышляет, и кроме того, ему нечего сказать об этом. Я это знаю, потому что сама интроверт. Время от времени.
  Максим испытующе посмотрел на Люду.
  - Любопытно, вот эта твоя попытка шутить: это влияние этого места или Дарьи? - вслух спросил он.
  Люда вздохнула.
  - Нет, Дарья меня не пока покусала. Это, как ты правильно заметил, от этого зала. От того, что меня окружает. От этих податливых кресел, булочек: съешь ещё этих мягких французских булок да выпей чаю. Рассеянного мягкого света. Убаюкивающей тишины. Тебе вот нравится это место? Не вызывает отторжения? Не кажется навязанным? Словно нас специально расслабляют?
  Максим повел плечами.
  - Мне много чего кажется, как ты говоришь, навязанным. Но лаунж как лаунж. Не хуже других. Хотя, да, в этот аэропортик он не вписывается абсолютно.
  - Была бы моя воля, - сказала Люда, я все бы тут изменила.
  Она сказала эти слова обычным голосом, не стараясь быть тихой, отметила Настя.
  Настя слышала весь их разговор - а как не услышать в тихом и пустом зале, когда нет посторонних звуков, а слух и внимание обострены.
  Да, я интраверт, подумала Настя. Максим - экспат, активный, полный энергии, которая лезет из него наружу. Даже не лезет, а Прет. Две несовпадающие характерис...
  Настя замерла. Это было очевидно, но эта очевидность не проявлялась сама, она пряталась за событиями и характерами. Чтобы ее увидеть, требовалось внимание. Тишина и размышления.
  Их группа из девяти человек, оказалась определенным и законченным набором характеров. Словно таблица цветов или градаций серого - непрерывный ряд без разрывов. Почти без разрывов.
  Этот ряд не походил на типы личностей, как их понимала психология. Он являлся набором. Определенным и далеко не случайным комплектом людей, каждый из которых что-то олицетворял. Спокойствие. Поиск. Анализ. Что-то еще.
  Ох, внутренне выдохнула Настя. Все гораздо сложнее, чем кажется. Еще сложнее. Они все не просто так оказались здесь. Каждый из них обладает определенным качеством. Но почему? Для чего? Как девятеро людей связаны с этим местом?
  
  - У меня, - тихо продолжал Максим, - когда-то была девушка-интроверт. Или я у нее был, не знаю. В общем, я пытался за ней ухаживать. Точнее, пробовал понять, как можно ухаживать за девушкой, которую не поведешь в ресторан или на шашлыки. Ее все это не просто не интересовала, в ее мире не существовало как принцип. Я долго думал, что ей дарить и в результате подарил дорогущее собрание сочинений одного американского фантаста, поскольку она читала исключительно такое. Расширение личности, положенное на текст. Сложная фантастика не для всех. Ее реакция меня поразила. Смесь осторожности и недоверия, словно я предлагал ей чужое. Ей не принадлежащее.
  Я пытался проникнуть в ее внутренний мир, расшевелить, пробудить ухаживанием, вниманием, мелочами женщину. Но это только ее отталкивало, она этим тяготилась. Возможно, принимала как угрозу или подвох.
  А ведь я готов был устроить ей комфортную удобную жизнь, она ни в чем не нуждалась бы - но вот же человек, ее это не прельстило. Другие ценности. Она сама об этом сказала, мол, ты мне нравишься, очень. Но ты - обычный.
  'Слишком много слов ни о чем, - с досадой подумала Настя, - Человек, который привык всегда добиваться своего, не может понять одну очевидную мысль, которую очень вежливо ему пытались объяснить. Есть те, которые совпадают друг с другом. Словно созданы парами. А есть те, которым противопоказано быть вместе, потому что у них нет ничего общего'.
  - И ты ее бросил, - весело резюмировала Люда.
  - Ни в коем случае. Я захотел ее понять. Определить принципы, которые заставляли ее поступать именно так.
  - Или все же уязвленное мужское самолюбие? - поинтересовалась Люда. - Не для себя интересуюсь, для подруги.
  Максим засмеялся.
  - Нет же! Именно понять, чем именно я обычный. Но так и не понял, после чего поставил на девушках такого типа большой жирный минус. И звездочку рядом: 'Только во время дефолтов и кризиса личности'.
  Максим покосился на Настю.
  - А тут увидел Анастасию и... завелся. Ну чем-то трогает она меня. Как вызов: тебе этого не понять. Но я попытаюсь.
  - Хотела пошутить, - серьезно произнесла Люда, - но после таких слов - не буду. То, что повторяется, не является случайностью. Это...
  Она хотела что-то сказать, но осеклась, глядя на Максима.
  Тот замер, напряженно всматриваясь куда-то внутрь себя.
  - Что-то не так? - спросила Люда.
  - Все не так, - Максим мотнул головой, расслабляясь. Его лицо разгладилось. - Это место преподносит сюрприз за сюрпризом.
  Он с облегчением выдохнул и оглянулся. Люда испытующе смотрела на него.
  - Не бери в голову, - сказал ей Максим. - Шизофрения мне не грозит. Я со своей психикой управляюсь.
  Он встряхнулся, встал, осмотрел зал, а затем неторопливо двинулся к Насте.
  - Только не говори, что ты спишь, - сказал он, садясь в соседнее кресло.
  Настя кивнула и открыла глаза.
  - Только не говорите, что пришли узнавать, почему вы заводитесь от меня, - сказала она.
  Ее смелость перестала удивлять, она казалась естественной и нормальной. Говорить людям то, что считаешь правильным, не подлаживаясь под реакцию других - вполне нормально. И необязательно это оскорбление.
  - Значит, ты все слышала.
  Настя кивнула, соглашаясь.
  - Мне кажется, вы пробуете пробить стену головой. Когда у людей разная судьба, а один из них пытается во что бы то ни стало ее поломать, подогнать под себя. Хотя ему и ей предназначено совсем другое.
  - Веришь в судьбу?
  Настя ответила взглядом.
  - А я - нет, - уверенно возразил Максим. - Человек сам творец своей судьбы. Она строится из наших поступков. Которые определяются желаниями и волей.
  - И вся ваша жизнь подтверждает это, - согласилась Настя. - Я в этом не сомневаюсь. А вся моя жизнь утверждает обратное. Чтобы я ни делала, жизнь не позволяла забраться выше. И в солидные фирмы меня не брали, хотя я не хуже остальных, и жениха богатого, а главное, умного, не находится. Зимовка в тропиках, большое длинное путешествие по разным странам - каждый раз возникали препятствия, одно больше другого. И меня возвращало на прежнюю колею. В строгое русло, которое проложила не я. Словно мне назначено быть одной, неуспешной и невезучей. Независимо от того, хочу я этого или нет. Независимо от воли и попыток что-то изменить. Что из этого следует?
  - Недостаточно усилий, чтобы изменить судьбу? Или это оправдание ничего не делать, - ответил Максим, с интересом рассматривая Настю.
  - Нет. Разные... не знаю, как назвать... сценарии, наверное. Меня мой сценарий тыкает носом, чтобы я что-то поняла и сделала. Преодолела себя. А твой создает иллюзию, что все в твоих руках. Тоже, наверное, для чего-то.
  - Попасть сюда, например, - задумчиво произнес Максим, смотря на погрустневшую Настю.
  Он хотел добавить: 'Может даже такое, что встретить тебя', - но вместо этого оглянулся на Люду, которая, казалось, беззаботно сидела в кресле.
  - А ты что скажешь? - спросил он ее. - Все предопределено, и мы пешки или все человеку по плечу, главное настойчивость и желание?
  Люда усмехнулась.
  'Экспат, - подумала Настя. - Активный бесцеремонный экспат. Может, Люде вовсе не хочется принимать участи е разговоре. Я бы ни за что не спросила бы, уважая чужое желание'.
  - Ох, Макс, - сказала Люда. - Ты думаешь, я знаю правду? Или хочешь, чтобы я встала на одну из сторон?
  'А ведь он связывает нашу группу, - призналась себе Настя. - Сшивает своей энергичностью и настойчивым желанием. Не дает распасться на отдельные личности. На отдельные недовольные личности, вроде меня'.
  - Поэтому ничего не скажу, - продолжала Люда. - Единственно, могу за тебя замолвить словечко. Насть, а Насть? Советую к нему присмотреться. Ты ведь не женат?
  Максим засмеялся.
  - Развеселила. Послушайте, девчонки, вам не кажется, что они что-то долго ходят?
  Часы показывали все тоже застывшее время, но ощущения, сколько прошло в действительности, у всех отличались. Максиму казалось, что чрезвычайно много. Люда и Настя склонялись к мысли, что меньше часа. Может, больше, но уж точно не пару часов.
  Максиму не сиделось на месте. Он прошелся по залу, оглядел шведский стол в десятый раз, постоял у входа, прислушиваясь к ничем не нарушаемой тишине. А затем, обернувшись к девушкам, проговорил.
  = Вот что необычно - совсем не хочется спать. У вас так же?
  - Необычно другое, - заметила Люда, - Ничего не происходит. Вам не кажется странным это?
  - Странным? - оживился Максим. - А что-то должно происходить?
  Люда считала, что да. В мире все вовлечено в движение. За примером далеко ходить не надо - вот они, тут, все вместе, самый яркий пример. Пребывают в месте, которому нет названия, вместо того, чтобы уже пробовать босой ногой прохладный утренний прибой. И произошло все вследствие чего-то, неважно, как его назвать: наведенной порчи, сбоя в матрице, проделок инопланетян или происков древних майя. То есть, сдвинулись и завертелись шестерёнки и колесики неведомого, круто изменившие весь их привычный мир.
  А теперь шестеренки стоят. Остановились, успокоились, замерли. Почему? Что случилось? Или они ждут наших действий? Чтобы мы сделали что-то?
  - Действительно, - согласился Максим, - в этом что-то есть. Они ждут, чтобы мы что-нибудь сделали.
  Настя отрицательно качнула головой. Изменения никуда не делись. Ушли к ним внутрь и продолжили свое дело. Никто об этом не говорит и не выставляет себя напоказ. Но это заметно, сколько не отговаривайся и не скрывай. Вот что такое было у Максима пару минут назад, что он замер, словно его укололи внутри?
  - А мы сидим и сидим тут, - недовольно произнесла Люда.
  Она требовательно посмотрела на Максима, потом на Настю. Потом поёрзала на кресле. Потом встала.
  - Ну же! - сказала она. - Не понимаете намеков?
  - Понимаем, - согласился Максим. - Но здесь кто-то должен остаться, согласись.
  - Так и быть, останусь я. Мне это зачтётся в карму. Или останетесь мне должны.
  - Дело не в этом. Одной может быть опасно.
  Люда не соглашалась. И вдвоем может быть опасно. И втроем. Если не знаешь, с чем имеешь дело. А они не знают. И не узнают, если будут выжидать. Люда не просила их идти далеко, достаточно осмотреть близлежащие коридоры. Поактивничать. Прощупать.
  Максим взглянул на Настю.
  - Готова пройтись со мной?
  Настя, не привыкшая смотреть людям в глаза, выдержала его взгляд и с готовностью поднялась с кресла.
  Максиму потребовал минуту на личную жизнь и выскочил в коридор.
  Настя подошла к выходу из зала, посмотрела туда, в неизвестность и оглянулась.
  - Люда, а что ты имела ввиду, когда сказала Максиму, что повторения в жизни не являются случайностью?
  Настя постаралась произнести эти слова как можно нейтральным голосом. Чтобы было ясно, что вопрос ее и не интересует, так, повод поговорить, сбросить нервное напряжение.
  - И что повторения, это...
  Настя вопросительно замолчала.
  Люда посмотрела на Настю отстраненным и невнимательным взглядом. Скользким и отталкивающим.
  - Ты ведь не та, за кого себя выдаешь, - негромко обронила Люда. - Ведь так? Умная и все подмечающая. Разительно умная с экстраординарным чутьем. Не уверена, что точно знаю, для чего ты спрашиваешь. И не уверена, нужен ли тебе мой ответ. Что повторения в жизни не случайны. Так же, как и необъяснимые совпадения, синхронии. Так проявляется паттерн. Шаблон. По какому движется твоя жизнь. Хочешь ты этого или нет.
  Прежняя Настя побледнела, потом покраснела, она не привыкла к противостоянию и конфликтам. А новая не моргнула глазом.
  - И я вижу, как ты всех оцениваешь, - веско продолжала Люда. - Присматриваешься. Запоминаешь. Ты уверена, что тебе это надо? Ты уверена, что осилишь вот это все?
  Люда обвела головой зал.
  Настя не спешила отвечать. Она ждала, что еще скажет Люда. Но тут в коридоре показался Максим с бодрым: 'Я готов к труду и обороне!' - и Настя, запомнив выражение лица Люды, присоединилась к нему.
  Она молчала несколько минут, пока Максим давал напутствия Люда и пока торопливо шел по коридору. И только когда он остановился, выбирая путь, Настя сказала:
  - Ты позволишь вести мне?
  Максим опешил. Он не ожидал такого вопроса, такой прыти от скромной тихони и поначалу не нашелся, что сказать. Но не возражал.
  - Хорошо, - односложно сказала Настя, не проявляя эмоций.
  Не осматриваясь и не прицениваясь, она целеустремленно прошла зал и вошла в изогнутый коридор. Максим следовал за ней.
  - Мы не будем ни активничать, ни щупать,- произнесла Настя. - И не будем ничего искать.
  - Тогда для чего мы... - начал Максим, но Настя приложила палец ко рту.
  - Чтобы слушать, - сказала Настя. - Ты, я знаю, другой. Активный и энергичный. Но ты точно знаешь, что этому месту нужна твоя энергичность? Минуту назад я услышала слова: 'Ты уверена, что осилишь вот это все?' Не знаю, не уверена. Но чтобы понять, нужно нечто другое, чем поспешные и любопытные поиски неизвестно чего. Нужно уметь слушать. Что хочет Это Место. А то, что она чего-то хочет, я не сомневаюсь.
  Максим уважительно слушал.
  - Мы вернемся в зал, где сидели с самого начала. Где чемоданы.
  - Не могу сказать, что понимаю, но ощущаю, что в твоих словах есть смысл, - признался Максим. - Не ожидал от тебя такого. Да, такого - умного и неожиданного. Уважаю.
  - Нет, правда, - поспешил он сказать, увидев усмешку на лице Насти, - Ты достойна восхищения. У меня была девушка, чем-то похожая на тебя.
  - Я слышала, - сказала Настя, притормаживая и позволяя Максиму догнать себя.
  - Догадывался, что ты слушаешь. И говорил для тебя тоже. Вот меня привлекают такие люди. С сердцевинкой, про которую ничего не знаешь и которая не видна с первого взгляда. Если ты не против, предлагаю потом, когда все окончится, быть вместе. Тем более, у нас один отель.
  - А если ничего не окончится? - усмехнулась Настя. - Если мы будем тут вечно, пока не состаримся и не умрем от скуки? Особенно, после того, как увидим самые сердцевины друг друга.
  - Тогда тем более, - сказал Максим. - С таким человеком будет особенно приятно состариваться.
  Настя кивнула, соглашаясь.
  - Ты знаешь, что такое секретер? - спросила она.
  Она замедлила шаг - они вышли из коридора, и девушка оценивала, изменилось ли что-нибудь с прошлого раза.
  - Секретер? - удивленно переспросил Максим. - Почему ты спрашиваешь?
  - Да, это глупо, - согласилась Настя. - В моей прошлой жизни секретер казался безошибочным способом определить уровень человека.
  - Дело в том, что однажды я вез по Европе секретер восемнадцатого века. Это был короткий период моей жизни, когда я пытался одновременно поездить по миру и заработать. Я жутко переживал за груз, поскольку подозревал, что с ним дело нечисто. И поэтому слово секретер вызывает во мне фонтан воспоминаний о тех временах, когда я был молод и почти безрассуден.
  - Синхроничности происходят не просто так, - задумчиво сказала Настя. - Они проявляют узор. Получается, он у нас с тобой общий?
  Она посмотрела на Максима. Открыто и доверчиво.
  Максим остановился.
  - Насть, вот не надо на меня так смотреть. У меня есть единственное слабое место, открываю тебе секрет. Именно от таких взглядов я размягчаюсь и становлюсь податливым.
  Они зашли в зал, где сидели в самом начале вечера.
  Ничего не поменялось. Вещи оставались на месте.
  - Мы поступим так, - сказала Настя, неторопливо проходя по залу. - Во-первых, я хочу задать тебе вопрос.
  - Да, - с готовностью откликнулся Максим.
  - Ты знаешь, что такое Сфера Переноса?
  - Первый раз слышу. Что это?
  - Не знаю, - сосредоточенно проговорила Настя. - Сама услышала про нее случайно.
  Она обошла зал, осматривая его. Обсмотрела чемоданы на колесиках и сумки. А затем села на одно из кресел и сказала терпеливо ждущему Максиму.
  - А во-вторых, мы задержимся тут на чуток. Садись, Максим. Эти кресла предназначены для того, чтобы сидеть. И у нас нет никаких причин не проявить к ним уважение.
  Максим ухмыльнулся. Ни слова ни говоря, он подошел к Насте и сел кресло, через одно от нее.
  - Забавно, - заметила Настя, откидываясь на спинку и запрокидывая голову, к яркому свету потолочных ламп. - Я не просто замечаю множество вещей, кажущихся незначительными, я даже начинаю понимать их смысл. Экстраординарное чутье, как оно есть. Вот ты сел не рядом, хотя неравнодушен ко мне. И я понимаю, что ты таким образом неосознанно оставляешь пространство между нами. Для движения. И поступков. Оставляешь нам свободу. Возможность даже с близким человеком быть собой. Это настоящее уважение, которое следует ценить.
  Максим восхищенно посмотрел на Настю и кивнул, соглашаясь.
  - Я буду говорить, ты не обращай внимание, - продолжила Настя. - Иногда нужно выпустить из себя все слова, чтобы не осталось ни одного. Тогда освободится место для того, что лежит за ними. Что нагромождения слов не дают увидеть. У японцев есть одно выражение, которое я, конечно же, не помню, и которое переводится 'смотреть из-под ног'. Если нагнуться и посмотреть между ног - на мир сзади, то можно увидеть духов, не видимых при дневном свете. Перевернутый взгляд. Другая точка смотрения на мир.
  Настя задумчиво замолчала.
  - Я - за, - сказал Максим. - Только как смотреть назад?
  - Не уверена, что это можно передать словами.
  - Понимаю, - согласился Максим. - Хлопок одной ладонью.
  - Почти.
  - Как вы похожи, ты и она, - вырвалось у Максима. - Фантастику ты тоже читаешь запоем?
  Настя отрицательно мотнула головой, а потом добавила:
  - Перечитала в детстве. От отца досталась большущая библиотека. Он ее не забрал, когда нас бросил.
  - У тебя было не очень радостное детство, - догадался Максим.
  - Не очень, - не возражала Настя. - Меня отправляли во всякие детские лагеря. А я мечтала о море. О теплом море до горизонта. С белым песком на пляже. И чтобы, когда заходишь в воду, долго-долго было по грудь. Я мечтала об островах, в которым подплываешь утром. И пристани маленьких городков закрывает лес мачт. А узкие улочки ведут в близкие горы.
  - А сейчас мечтаешь? - негромко спросил Максим.
  - И сейчас, - вздохнула Настя.
  - Я два года плавал там, - проговорил Максим. - Среди этих островков. Они все совсем близко друг от друга. Маленькие марины, яхты стоят тесно, почти вплотную. Синее море, переходящее в небо. Каменные набережные, залитые солнцем, с тавернами, в которых сидят старожилы, про которых не поймешь, это люди или фавны, и бесконечно цедят узо. И улочки ведут вверх и переходят в горные тропы, по которым бродят козы и лежат остатки древних колонн. Там тепло и исполняются желания. У меня был 'иншор' шкипера, двадцать миль от берега. Я возил знакомых, потом туристов, плавал сам. Хочешь, мы отправимся туда вместе? Мне кажется, ты найдешь и покажешь то, что я пропустил и что не увижу сам.
  Настя улыбнулась и застенчиво опустила взгляд.
  - Вот так и не верь в совпадения, проговорила она еле слышно, - Все в твоей жизни как будто нескладно и кусочками, а оказывается, это такой очень сложный узор, который можно понять, если подняться над временем и охватить взглядом его всего. Мама, которая долго и часто болела после моих родов. Отец, который не смог преодолеть любовь к другой... Мечты девочки, которые казались невыполнимыми фантазиями...
  - Как у тебя все сложно было.
  Настя нахмурилась.
  - Да. Бабушка очень его ругала. И маму заодно, что с ним связалась. Зато - семья, счастливая полноценная семья. Хотя, я злословлю: все было сложно, если разобраться. Отец считал, что спас девушку, которая тонула, и они какое-то время были вместе. А потом она его бросила, но он по-прежнему был от нее без ума. Но в действительности у него образовались ложные воспоминания на фоне стресса. Потому что мама была в той смене и все видела сама, девушку не спасли...
  - Постой, - тихим и чужим голосом перебил ее Максим. - в той же смене, ты говоришь про какой-то детский лагерь?
  - Да, - насторожилась Настя.
  - Девушка утонула и ее не спасли? - медленно выговорил Максим. - А твой отец и твоя мать были там?
  - Вожатыми, - подтвердила Настя. - Ты переменился в лице. Эта история... ты что-то знаешь?
  Максим свел брови, раздумывая, а потом качнул головой.
  - Не уверен. Вот самое точное слово: я ни в чем теперь не уверен. Девушку звали Настей, как и тебя?
  - Да, - удивленно выдохнула Настя, - меня отец назвал в ее честь, хотя мама была против.
  - Странно, - задумчиво проговорил Максим. - Причем, непонятно, что страннее - то, что об этой истории мне рассказал Всеволод Сергеевич или то, что ее упоминает второй человек в нашей компании. Совсем непонятно...
  Максим посмотрел в удивленные и широко раскрытые глаза Насти.
  - Потому что через год утонувшая Настя встретилась в том же лагере с мальчиком по имени Сева. Не верить ему у меня нет причины. Возможно, ключ лежит в словах твоего отца, что она не утонула. Другой вариант событий.
  Максим задумался.
  - Хорошо бы расспросить остальных. Вдруг окажется, что мы все как-то завязаны на тот случай. Хотя, я точно нет, в моем детстве ничего такого не случалось. Разве только, если представить, что мне подменили воспоминания. Кстати, почему нет? И мы все здесь с чужими воспоминаниями. Результат эксперимента. А сейчас началась его финальная стадия. Или еще вариант - мы все из разных Вселенных. И поэтому у нас разная память об одном и том же событии. Но все правы, потому что все это происходило в реальности. Только в разных мирах.
  Максим ухмыльнулся.
  - Или как вариант, нам все это снится. Большой осознанный сон. Знаешь, что такое осознанные сны? Я одно время увлекался ими. Методика прерывания сна. Запись. Карта сновидений, неорганики... А потом, когда понял, что можно поломать жизнь по крупному, слишком там все серьезно, бросил.
  Настя тихо засмеялась.
  - Слишком много вариантов. И предположений. Ты бежишь по нескольким дорогам одновременно, хотя правильная только одна. Давай отложим эту историю в память, иначе мы забудем, зачем пришли. Да, она важна, но чуть менее важнее, чем другое.
  Настя осмотрела зал еще раз.
  - Да, - тихо сказала она, - у меня есть опыт осознанных снов. Но они появляются сами. Я ведь очень чуткий человек. Раньше я полагала, что это вредит, но сейчас думаю, что это мое преимущество. Дар. И он позволил понять, что мы видим только часть мира, а остальное ускользает от нас. Прячется за как бы случайными событиями. За совпадениями. В том, что видел кто-то, хотя это невозможно. За мелочами, которые мы пропускаем, как несущественные.
  Например, этот аэропорт. Почему начало трансформироваться именно это место, а не, к примеру, автобус, который должен был нас забрать. Те же девять человек, ночная пустая дорога, минимум деталей, меняй пространство, как хочешь. Потому что, наверное, именно аэропорт олицетворяет для нас границу. Место перехода из одной жизни в другую. А это значит, что механизм, который всем здесь управляет, подлаживается под наши представления и наши ожидания. Взаимодействует. И поэтому все вокруг имеет дополнительное значение, не то, к какому мы привыкли.
  Даже вещи, которые мы тут оставили. Обычно их сдают, у них свой путь...
  Максим выдохнул и заерзал в кресле.
  - Настя, - прошептал он, не удержавшись. - Браво. Я бы тебя обнял, но, не уверен, что ты будешь этому рада.
  Настя сосредоточенно кивнула и встала со своего места. Почти одновременно с ней вскочил Максим.
  - Зал отправления, - воодушевлённо проговорил он. - находится вон там.
  Но затем он нахмурился.
  - Находился, - добавил он. - Пока Дарья не повела нас в лаунж. И расположение коридоров стало другим... Тогда... тогда... мы можем выйти из аэропорта и попробовать попасть в зал отправления снаружи.
  Настя неторопливо шла к выходу из зала.
  - Когда ты сжимаешь надутый воздушный шарик, - сказала она, едва Максим замолк. - Стискиваешь с одной стороны, что происходит с другой частью? Да, она раздувается, потому что воздуха внутри слишком много и он выходит туда, где свободно.
  Настя посмотрела Максима.
  - Пространство тут пластично. Когда мы изменили его, зал отправления никуда не делся, он выдулся куда-то рядом.
  - Изменили? Мы? - осведомился Максим. - Ты думаешь, его меняем именно мы?
  Они вышли в общий зал и остановились.
  - Да, я знаю, - сказала Настя, оглядывая зал. - Ты скажешь, это невозможно, поскольку смена происходит не хаотически, и вовсе не по нашему желанию. Но ты и, наверное, те, кто об этом думал, делали одну и ту же ошибку...
  Настя отвлеклась.
  - Через этот коридор мы пришли из ВИП-зала. Значит, выход из аэропорта - там...
  Девушка двинулась в сторону выхода.
  - Так вот, ошибка заключается в том, что изменения зависят не от всех. А только от одного человека.
  Настя подняла голову, чтобы взглядом подтвердить свой вывод.
  - Таак... - протянул Максим.
  - Вот этот поворот в тамбуре, он куда ведет?
  - Скорее всего, подсобка, - пояснил Максим. - В самом начале я все тут осмотрел. Дверь была закрыта. - Один человек, говоришь меняет пространство... Дарья?
  - Как будто, Дарья. Именно она нашла Вип-зал. Но потом, когда она повела нас туда и мы не попали, я задумалась. Получалось сложно. Возможно, среди нас есть тот, кто не дает пространству меняться, как угодно. Удерживает его устойчивым. Возможно, Дарья только нашла зал, а изменил его кто-то другой. Слишком много оговорок и мало данных. Я не могу сказать точно.
  - Соглашусь, - сказал Максим, подходя к небольшой деревянной двери, выкрашенной под цвет стен и берясь за белую пластиковую ручку. - Слишком мало информации для окончательных выводов. Ну что, какая вероятность, что дверь не закрыта? Ставлю пятьдесят на пятьдесят.
  Максим легко надавил на дверную ручку и потянул на себя. Дверь поддалась.
  - Я так и думала, - сказала Настя.
  За дверью находилось короткое помещение со стеллажами вдоль обоих стен. На стеллажах лежал хлам - ленты ограждения в рулонах, упаковки с одноразовыми перчатками, бутыли с чистящими средствами. В дальнем конце находилась еще одна дверь.
  Максим быстро пересек подсобку и взялся за ручку. Дверь тоже оказалась незапертой. Она выходила в коридор, за которым начинался холл с кассами.
  Настя прошла вслед за Максимом. Не сговариваясь, они сразу подошли к стойкам регистрации с системой увоза багажа. Черный резиновый транспортер уходил в большое прямоугольное отверстие в стене, прикрытое вертикальными резиновыми лентами.
  Они залезли на ленту транспортера и подошли к отверстию.
  - Кто бы мог подумать, - сказал Максим, наклоняясь и проверяя размер лаза. - Что я буду лазить по таким местам!
  Он посмотрел на Настю.
  - Если не уверена или сомневаешься, мы можем вернуться.
  - Я бы так и сделала, - сказала не без вызова девушка. - Еще день назад. Но сейчас...
  Она сделала шаг вперед, но Максим остановил ее.
  - Нет, душа моя, теперь мой черед. Только перед тем, как туда залезть, я хочу уточнить. Получается, Дарья особенная?
  - Вообще-то, мы все тут особенные, - ответила Настя. - Каждый выполняет особую роль. Кто-то - меняет. Другой - стабилизирует. Еще один примиряет, сглаживает конфликты. А есть такой, кто будоражит, тащит вперед. И одновременно объединяет.
  Девушка чисто и ясно смотрела в глаза Максима.
  - Спасибо, - сказал он восхищенно. - Ты ведь меня имела ввиду? А ведь я сразу, едва тебя увидел, понял, что в тебе что-то есть. И не ошибся. Ты, Настя... в общем, спасибо. Начало что-то вырисовываться.
  Он смотрел весело и задорно. Теперь происходящее ему нравилось. Неизвестность, которая обволакивает, но которую можно преодолеть. Опасность и вызов. И человек рядом. Умный, схватывающий на лету. Готовый отважно лезть вперед. Способный не только понять, но и поправить. А главное, нежный и очень-очень симпатичный. Свой человек, в общем.
  - Вот люблю я это дело, - с удовольствием произнёс он. - Ладно, я лезу вперед, а ты за мной. И ничего не бойся.
  Он согнулся в три погибели, хрустнул косточками, покряхтел. И легко - места оставалось еще с запасом, пролез на ту сторону.
  Настя услышала его потрясенный возглас, а затем с той стороны протянулась его рука.
  Девушка легко наклонилась и передвинулась из яркого освещенного зала в темноту и неизвестность.
  
  Глава 26
  
  Они попали в огромный полутемный зал, заполненный конвейерами, транспортерами и вспомогательными системами. Второй, третий ярус - дальше мащинерия скрывалась в темноте. И все двигалось и работало - по транспортерам сплошным потоком перемещались чемоданы, сумки, баулы, кейсы и рюкзаки разных цветов и размеров. Багажные делители щелкали, откидывая, сортируя и распределяя. По спиральным желобам шумно съезжал груз.
  А главное, что хал уходил влево и вправо, насколько хватало взгляда и не заканчивался там, в полумраке, в серости, слегка подсвеченной длинными, но редкими настенными лампами.
  Максим потрясенно задрал голову. Потом обернулся к молча стоящей Насте и выразительно повел бровями.
  - Ну, ты поняла, что я хотел сказать.
  Настя выглядывала дорогу. Вдоль стены оставалось свободное место, по которому можно было пройти.
  - А главное, какой контраст, - заметил Максим, поднимаясь на цыпочки и заглядывая на ближайшую ленту. - Пустой аэропортик без людей и офигеть, сколько багажа. Что ты об этом думаешь?
  - Это не багаж, - раздумывая, произнесла Настя. - Не настоящий багаж. Нам показывает то, что больше всего соответствует нашим ожиданиям. То, что нам привычно.
  - Понимаю, - отозвался Максим. - Как объяснить то, что видишь в первый раз? Взять для описания знакомые вещи.
  Он поколебался, а потом подпрыгнул, зацепился одной рукой за стенку транспортера, а второй рукой подхватил проезжавший мимо рюкзак и сбросил его на пол. Рюкзак тяжело свалился на бетонный пол. Плотно набитый темного цвета рюкзак.
  Максим спрыгнул вслед за ним, подобрал, покрутил в руках, примериваясь. Оглянулся, ища что-то, затем, спохватившись, с широкой улыбкой полез в карман.
  - Как раз тот случай, для которого я его покупал, - пояснил он, извлекая из кармана небольшой, но увесистый металлический прямоугольничек. - Мультитул, который легко проходит контроль ручной клади. С виду - брелок, но его можно трансформировать...
  Максим повозился, продемонстрировал Насте, как получается отвертка.
  Затем, потыкав в молнию рюкзака, развел ее и докончив руками, полностью открыл рюкзак.
  Внутри находилась странная субстанция, похожая на черный плотный гель с голубыми святящимися искрами. Рука свободно погружалась в него, гель поддавался, но тут же застывал, вызывая странное двойственно ощущение - жидкости и одновременно твердого тела.
  Максим нахмурился, осмотрел вытянутую руку - гель не прилипал и не оставлял следов.
  - Ты совершенно права, - сказал он. - Хотя я надеялся, что там обычные вещи.
  Настя с осторожностью наклонилась над рюкзаком.
  - А я думала, что они монолитные. Молнии и замки - как нарисованные.
  Она оглядела пространство вокруг себя.
  - И это что-то значит. Какую-то особенность.
  Максим забросил рюкзак обратно на транспортер. Как и Настя, осмотрелся. И показал на ленту транспортера метрах в десяти от себя. Лента выходила из такого отверстия в стене, через которое пролезли они.
  - Да, я видела, - согласилась Настя и показала в обратном направлении.
  Такой же транспортер выходил из стены и там.
  Они выбрали тот, на который указал Максим, подошли к прямоугольному лазу, прикрытому с той стороны резиновыми лентами, и Максим высунулся на полкорпуса.
  - Ту удивишься, - услышала Настя его голос, - если я скажу, что это, похоже, тот же зал, из которого мы пришли.
  Настя забралась на транспортер, откинула ленты и чуть выдвинулась вперед - размер отверстия позволял это.
  Насколько она могла сравнить, зал точь-в-точь походил на тот, из которого они залезли сюда. Те же стойки регистрации, те же плакаты на стенах. Подтвердить или опровергнуть могли только вещи, лежащие в соседнем зале.
  Максим выбрался в зал, быстрым шагом пересек его, оглянулся на Настю, подбадривая ее и скрылся в коридоре. Он отсутствовал меньше минуты. Молча вышел из коридора, торопливо вернулся к лазу и присел на корточки.
  - Вещи там. Значит, зал тот же.
  Они перебрались обратно в темный огромный зал сортировки.
  - Чтобы окончательно убедиться, мне нужно вернуться к первому лазу и снова проверить зал с вещами, - Настя вопросительно смотрела на Максима.
  Тот не возражал. Эксперименты, хоть и не несущие особого смысла, могли дать ключ к пониманию, как тут все устроено.
  Да, ничего не изменилось. И первый лаз выходил в тот же зал. Больше того, они проверили еще один. Все транспортеры, расположенные достаточно далеко друг от друга, вели в один и тот же зал.
  После этой проверки Максим отошел от стены, задрал голову и показал Насте. Выше по стене тоже имелись транспортные ленты, выходящие из стены. И еще выше.
  Максим развернулся, чтобы в очередной раз рассмотреть трехмерную структуру, заполняющую зал.
  - Все транспортеры на этой стене выходят из одного зала.
  Максим посмотрел влево, потом вправо. Затем наклонился, чтобы оценить, что находится ан полу, кроме опор.
  Настя поняла его с полуслова.
  - Мы можем проверить, - сказала она. - Ты ведь хочешь пройти к противоположной стене?
  Транспортеры размещались в этом месте на уровне груди, вполне можно было пролезть под ними. Следующая линия располагалась ниже, ее они перелезли.
  Лавируя между конструкциями, нагибаясь и перебираясь через потоки беспрестанно двигающегося багажа, они преодолели метров сто. Стена за ними скрылась в полумраке, а впереди не просматривалось ничего кроме металлических механизмов.
  Они преодолели еще сто метров и остановились.
  Если стена и была, она могла располагаться как в километре, так и в ста от этого места. Проверять это не имело смысла. Им следовало вернуться.
  - Забавно, - сказал максим, помогая уставшей Насте. - Вокруг столько всего, а мы бессильны. Все, что мы делаем, не имеет никакого результата. И, похоже, смысла.
  - Как и вся наша жизнь, - заметила Настя. - Все, что мы делаем, пытаясь что-то изменить, не имеет особого значения, ничего по большому счету не меняется. Сумки едут дальше, механизмы работают. А мы устраиваем возле них уютные гнездышки и норки и считаем, что изменили что-то. Некоторые уходят в поисках стены, лезут наверх, расшвыривают чемоданы. И считают, что все в их руках. Разумеется, все в наших руках, делай, что хочешь, иди, куда хочешь - никто не препятствует. Только ничего от этого не меняется.
  Максим присел на ограждение и пригласил Настю сделать тоже самое, им требовалась передышка.
  - А если пробраться на самый верх, - сдержанно спросил он, - на самую вершину, к тем, кто заправляет всем этим?
  - Останешься заложником механизма. Не сможешь поступать так, как хочется. От тебя потребуется соответствовать, потребуется быть изворотливым и ловким, чтобы удержаться. Чтобы отпихнуть тех, других, которые тоже пытаются забраться на самый верх. Ты станешь, да, важным человеком, имеющим все. Но очень важный статус свяжет тебя по рукам. Ты не сможешь поступать свободно.
  Настя вздохнула.
  - Мне кажется, свободны - Они. И ни от чего не зависят. И не потому, что у них все доступно и свободно. Сделай все доступным у нас, чтобы без денег, без необходимости удалять из своей жизни восемь часов пять раз в неделю - что получится? Что угодно, только не мир, в котором легко и свободно. В котором хочется жить. Не искать, чем занять себя, а жадно стремиться. К другим, к новому, к себе самому. Это ведь правильно и чудесно - искать, что влечет тебя. Искать и ошибаться. Пробовать, не обращая внимание на время. На мысли, что ты будешь есть завтра. Или через десять лет. Впитывать в себя знания. Открывать и создавать. Да, я им завидую. И мне хочется - Туда...
  Настя замолчала и посмотрела на Максима. Тот смотрел на нее страстно и зачаровано. С улыбкой удовлетворения.
  - Ты открылась, - пояснил он. - Показала себя настоящую. Я, наконец, увидел, что хотел. И понял. Да, ты идеально встроилась бы в Их мир. Потому что ты не отсюда. Иная. Похоже, именно это меня влечет.
  Для нашего мира такое, безусловно, недостаток. Но если брать нечто большее, то это может оказаться достоинством. Да, большее, потому что мир намного сложнее, чем мы себе представляем. Я много где был и могу утверждать это определенно. Достаточно высунуться из кокона, в который загнало себя большинство: работа-дом-выходные, и сразу начинают появляться необъяснимые вещи. Я такого могу понарассказать... Даже не могу, а обязан. Рассказать тебе.
  Настя согласно кивнула.
  - Только, Максим, ты должен знать, что не очень нравишься мне. Мне необходимо об этом сказать, потому что иначе будет нечестно. Неуважительно. Неправильно.
  - Понимаю, все понимаю, - согласился Максим. - И ценю. Но ведь между уровнями 'знаем, как друг друга зовут' и 'одна сатана' находится множество градаций. Я не претендую на многое и готов даже на полудружбу-недолюбовь.
  Настя не возражала.
  Максим нежно посмотрел на нее.
  - У меня уже был опыт подобных отношений, я извлек из них урок. Да и ты - не Она. Ладно, давай я тебе расскажу об очень-очень необычном, что перевернуло мою жизнь. Пару лет я работал на Северах - хотел подзаработать, чтобы набрать стартовый капиталец для одного небольшого бизнеса. Вахты: две недели через две. А работа жесткая. Потому что Север, климат. Постоянно нужно быть начеку. И один раз прокололись. Вроде все предусмотрели, все рассчитали, но не успели до бурана, застряли в пурге далеко от базы. Поначалу ехали, но потом остановились: компас вертится во все стороны, дорогу замело, кругом белая мелькающая стена. Навигация со спутника умерла сразу. Потом вроде развиднелось. Двинулись наугад и выскочили в глаз бури. Неподалеку метель сплошной стеной, а тут чистое голубое небо и солнце светит.
  И оказалось, что мы стоим на узком плато метрах в двадцати до обрыва. Еще немного и все - свалились бы с концами.
  А за обрывом - долина в кольце гор. Большая, с зелеными деревьями, двумя озерками. И мамонтами! Да, теми самыми, которые вымерли. А там они бродили кучей, мохнатые, тёмно-коричневые, с длинными белыми бивнями. Меня до сих пор пробирает, когда я это вспоминаю. Ведь все они вымерли. И долины никакой в тех местах не должно быть.
  Буря долину не трогала, ее всю заливало солнце. И мы стояли минут десять и пялились, пока нас снова не начало засыпать поземкой. Вернулись в вездеход, чтобы переждать и сидели в нем, жгли солярку еще пару часов.
  А когда метель закончилась, вокруг были только белые ледяные поля с торосами. Снежная равнина до самого горизонта. Никаких обрывов, никаких долин, один плотный твердый, мы проверяли, снег.
  Мы там около часа еще покрутились, пытались найти ту красоту, но все без толку. Никаких следов.
  Иллюзия? Фата Моргана? Конечно, можно все списать на психологию, но только после того, как ты постоишь над обрывом, под которым гуляют мамонты, а тебя будет обдувать теплый ветер и ощутимо греть солнце, ты всю эту психологию засунешь куда подальше. Мир совсем не такой, как мы думаем.
  В общем, тот бизнес я так и не открыл. Открыл другой, чтобы оставалось побольше свободного времени. Потому что понял, к чему меня тянет всю свою жизнь. К Иному.
  Настя очарованно молчала.
  - Поэтому, - сказал Максим, поднимаясь, - я не оступлюсь, пока не разберусь, что к чему. Кстати, то, что я сказал по поводу верха. Мы ведь можем подняться выше.
  - Это что-то нам даст?
  - Ровным счетом - ничего, - согласился Максим. - Хорошо, а как насчет того, чтобы проехаться по этим лентам?
  Настя думала о своем.
  - Согласен, - сказал Максим, - тоже плохая идея. Мы не знаем, как долго они тянутся.
  Он посмотрел на неослабевающий поток чемоданов. Замер, присматриваясь. Поток не являлся набором случайных предметов, как обычно бывает с багажом миллионов людей. Предметы повторялись. Не часто, но то, что они совершенно одинаковы - размером, цветом, можно было понять. Иногда копии, не отличимые друг от друга, шли непрерывной вереницей.
   Максим встретился взглядом с Настей и охнул.
  - Ты так смотришь... = восхищенно выдохнул он. - Такой проказливый и хитрый взгляд. Мало кто так может смотреть. Это как знак высшей пробы у человека. И ты ведь что-то задумала? Погоди, ты тоже думаешь о багаже? Он ведь повторяется!
  - О багаже, - согласилась Настя, польщено улыбаясь, - Только это не багаж. Это внутренний механизм и его нам показывают в виде того, к чему мы привыкли. Сердцевина того, что происходит в Аэропорту. Да, я вначале тоже подумала о повторах и есть ли смысл в размерах и цветовых сочетаниях. Конечно же есть, только мы его не поймем. Это код, управляющие команды, последовательность символов. Только не единицы и нули, а что-то более изощренное и сложное. И сам язык программирования, на котором этот код написал, нам недоступен. Но мы можем поступить по-другому. Навести здесь беспорядок и посмотреть, что произойдет в ответ.
  - О! - сказал Максим. - Ставлю плюс тебе в карму. Это самое то! Что-то обязательно должно произойти. Возможно, заявится кто-нибудь из операторов, чтобы посмотреть, что происходит.
  Он вскочил, выбрал ближайший транспортер и без промедления начал скидывать с него наезжающую поклажу.
  Настя взялась за соседний и через минуту вокруг них образовалась бесформенная разноцветная гора из сумок и чемоданов.
  Казалось, ничего не изменилось, а затем началось движение. Свет замерцал, ленты над ними и по бокам начали двигаться, образовывая новую конфигурацию и поток, идущий к Максиму и Насте, иссяк.
  - Следовало ожидать, - негодующе проворчал Максим, рассматривая ближайший к себе транспортер.
  Но следуя примеру Насти, которая переключилась на другую ленту, тоже передвинулся дальше.
  Через пару минут они навалили новые горы вокруг себя и линии подачи опять начали движение, меняя конфигурацию.
  Но Настя не собиралась сдаваться. Максим встал рядом с ней, наблюдая, как она на новом транспортере усердно вылавливала и отправляла на пол чемоданы уже выборочно.
  - Умно, - согласился Максим. - Я все больше и больше тобой восхищаюсь. Сравниваю с теми девушками, которые попадались в моей жизни. Многие - очень умные. Способные вести разговор на многое темы. Расчетливые. Прочно стоящие на ногах. Точно знающие, что они хотят от жизни. Обладающие силой это вырвать. И я вот думаю, что бы они делали вот сейчас, в этом месте? Уверен, что ни одна из них не полезла бы в это чрево и уж тем более, не стала бы с упоением швырять чемоданы на пол.
  - С упоением? - с интересом переспросила Настя.
  - Ты аж светишься от удовольствия.
  - Звучит, как тонкий комплимент.
  Настя окинула расчётливым взглядом ближайшие ленты и лукаво улыбнулась.
  - А тебя использовали вот эти девушки, про которых ты говорил?
  - Пытались.
  - А могу я тебя использовать?
  Максим снисходительно улыбнулся.
  - Ну должна же я как-то использовать твое чувство ко мне?
  - Не приходило в голову такое, - признался Максим. - Ты серьезно?
  - Серьезность может служить оправданием? Да, конечно, я серьезна. Серьезна и счастлива, что могу вот так воспользоваться своей женственностью. Вот, что. При обрыве поток перенаправился по другим каналам. Их здесь столько, что иного не следовало и ожидать. Я захотела увидеть, что получится, если обрезать их код, вносить ошибки, но ничего не случилось, наверное, коррекция ошибок происходит где-то еще. А вот что будет, если мы переполним ближайший обработчик? Поэтому, Максим, мне нужно все это, - Настя показала на груды багажа на полу, - закинуть на ленты снова. Чтобы получилась куча. И главное, никакого смысла в этом действии нет. Как и в том, что мы делаем большинство времени.
  Максим просиял.
  - Я тобой очарован.
  Он взялся с азартом перекидывать чемоданы на транспортеры, стараясь, чтобы получилось нагромождение. Скопище. Хаос.
  Настя внимательно следила, как наваленные вещи доехали до ближайшего делителя и парализовали его работу. Едущие следом накатывались, переваливались друг через друга, заполняя оба выхода.
  Сбоку от делителя заморгала красная тревожная лампа. И секция - встала.
  Настя и Максим огляделись и прислушались.
  'Кажется, играет музыка', - хотел сказать Максим, но не успел. Их свалило с ног. Странный толчок задел только их, все остальное оставалось таким, как и прежде.
  Они начали подниматься, но новое сотрясение словно бы сместило пол под ними, и они упали опять.
  Потом по стенам словно бы прошла дрожь, ощутимая гулкая гигантская дрожь и верхние линии стали останавливаться.
  Максим подобрался к привставшей на корточки Насте и дотронулся до ее руки.
  - Мне это не нравится, - тревожно обронил он.
  Они поднялись на ноги и тревожно оглянулись.
  Зал наполнился гулом. Движение, куда не кинь взгляд, прекращалось, но гул продолжал нарастать, словно вдали начался какой-то другой, непонятный и пугающий процесс.
  Визуально не происходило ничего, но в замерших лентах и застывшем багажном потоке чувствовалась угроза.
  Максим, сжал руку Насти. Пол под ними на глазах терял свою бетонную пыльную серость, наполнялся черным глубоким мраком, в котором вспыхивали волны голубых икр.
  Максим, среагировав быстро и вовремя, подхватил Настю и легко посадил ее на ближайший транспортёр. В следующее мгновение пол под ним растаял, растворился, превратишься в пустую черноту, полную искр, но он уже крепко держался за ограждение. Подтянувшись, быстро забрался на ленту рядом с изумленной Настей.
  - Чуйка, - сообщил он без волнения, спокойно и уверенно. - Посмотри, стены тоже исчезли.
  Вокруг них сгущалась искрящаяся космическая тьма, поглощала предметы и конструкции. Только вверху по-прежнему блекло лился неяркий свет.
  Настя без слов кивнула. Транспортер, на котором они стояли, примыкал к спиральному желобу, по нему можно было подняться выше, на следующий уровень.
  Желоб предназначался для багажа, на его гладкой блестящей поверхности скользила обувь, но за высокие поручни можно было держаться.
  Максим вскарабкался первым, потом откуда-то сверху протянул руку Насте. Но Настя поднялась сама, ожесточенно и упорно.
  Они прошли по транспортеру с десяток метров, перелезли на ответвление и дошли до нового желоба. Этот был пошире, с резиновыми накладками. И витки его позволяли подниматься, почти не наклоняясь.
  А после двух витков он расширился совсем, бока его поднялись, совсем закрывая обзор.
  На четвертом витке они сообразили, что желоб превратился в широкий спиральный, поднимающийся вверх коридор со сплошными стенами.
  Металл незаметно оброс камнем, превратился в монолитную, желтоватого оттенка ноздреватую поверхность.
  Гул затих, поглощенные расстоянием, стало тихо и спокойно.
  С каждым витком коридор распрямлялся, загиб становился более плавным.
  Максим оглянулся на Настю и спросил взглядом.
  - Ценю твою заботу, - искренне и мягко сказала Настя, - но мне не нужна опека. Такая. Есть в жизни вещи, которые ты должен сделать сам, чтобы идти дальше. Чтобы преодолеть себя, чтобы понять, на что ты способна.
  - Некоторые не могут без опеки, - признался Максим. - Требуют твоего внимания, твоей заботы. И твоих денег. Рассказываю, как другу, не подумай ничего. Мне показалось, такой подъем тебе не под силу.
  - Тяжеловато, да.
  - Что ты думаешь? - спросил Максим, уводя разговор на другое.
  - Думаю, что меня удивительно не трогают такие ухаживания: демонстративные букеты роз, шампанское и галантное протягивание ручки. Мне кажется, они как красочная лживая реклама, за которой всегда прячется обман. А вот когда один человек приходит к другому и говорит, вот тебе, Настёна, лепестки роз, сделай из них варенье, потому что кроме тебя никто не приготовит его лучше. А я не знаю, как его варить. И оно забродит. И тогда этот человек принесет дубовую бочку и скажет, лучше тебя никто не портит варенье, и мы поместим варенье в бочку, чтобы оно бродило дальше и давало пузырьки натурального брожения. И я напишу на крышке чернилами из виноградного сока все, что об этом думаю: с какими предосторожностями хранить, в какую луну открывать и в какой пропорции смешивать с сушеными жабьими лапками и растертой в порошок паутиной ночных паучков.
  Максим оценивающе смотрел на Настю.
  - Я понимаю, - нахмурилась Настя, - я говорю глупости. Я легкомысленная. Но мне хочется быть несерьезной и легкой. Несмотря ни на что. А вообще, они схлопнули проблемный участок. Я ждала, что нас переместит обратно, в зал регистрации, а вместо этого мы поднимаемся по спирали вверх. Против часовой стрелки. И я не знаю, что это означает. В твоей жизни было что-то такое?
  - Заворожен, - сообщил Максим. - Я заворожен тем, что ты говоришь. И тоже ничего не могу сказать вразумительного. Кроме того, что выбора у нас нет.
  Настя оглянулась назад.
  - Выбор всегда есть, только он неочевиден.
  Она задумалась.
  - Если бы я была смелее, я предложила бы разделиться. Кто-то пойдет вперед, а кто-то назад. Мне кажется, там, позади, все изменилось.
  - Я тебя никуда не отпущу одной, - предупредил Максим.
  Но он согласился, да, в том, чтобы проверить обратное направление, что-то есть. И с энтузиазмом повернул назад, вслед за Настей.
  Они собирались пройти совсем немного, но после десяти метров коридор перестал опускаться, выпрямился, а потом ощутимо начал загибать влево и вверх.
  Максим с Настей переглянулись. Коридор настойчиво вел в одном направлении.
  Через пару минут они увидели в стене проход.
  Но то, что казалось издалека широким, во всю стену входом, оказалось большим залом, который примыкал к коридору. Пустой гулкий зал, в котором мягко светились части стен, примыкающие к потолку.
  На полу лежала каменная крошка.
  Они проверили стены - вдруг в какой-то найдется незаметная дверь, но ничего не нашли. Песочного цвета щербатая шероховатая поверхность не имела стыков и выглядела монолитной.
  Через десять метров, но уже с противоположной стороны они обнаружили второй зал, копию первого.
  Затем - третий.
  Залы шли в шахматном порядке, огромные камеры непонятного предназначения с каменной крошкой и песком на полу.
  У очередного зала Максим присел на корточки и провел рукой по стыку между коридором и залом.
  - Здесь была перегородка, - сказал он. - У камня другой цвет. И на ощупь фактура иная, гладкая.
  Настя смотрела в глубину зала.
  - Они выглядят очень древними.
  - Во! - подтвердил Максим. - Согласен. Как стены древнегреческих храмов. Или даже камни пирамид. Так что этим стенам может быть и две и даже три тысячи лет.
  Настя перевела взгляд на коридор.
  - Или так они будут выглядеть в будущем, через три тысячи лет, - пробормотала она.
  Они встретил еще несколько залов, а потом коридор сузился и выпрямился, превратившись в ничем не интересный коридор, окрашенный желтой масляной краской.
  - Не знаю, имеет ли это смысл, - сказал Максим, - Но я их посчитал. Всего семь залов.
  Настя считала тоже. Семь пустых залов непонятного предназначения. Имело ли эта цифра какое-то значение или было случайным числом?
  Через десяток метров они увидели дверь в стене. Обычную деревянную дверь белого цвета. Над дверью светилась плоская лампа с надписью на английском языке.
  - Выход, - удивился Максим. - Слишком просто, чтобы быть правдой. Но если это настоящий, тот самый выход, который мы ищем, то что будем делать? Вернемся к остальным или...
  Ответ казался неопределимым и морально очень и очень зыбким.
  Они открыли дверь - за ней была бетонная ночная полоса взлетного поля. А в десяти метрах от них стоял самолет. Их самолет, как мгновенно определил Максим.
  Пришла минута, когда действие должно опережать мысль. Все, как Максим любил и умел - молниеносно, отдаваясь интуиции и порыву.
  Максим мгновенно осмотрелся, оценивая пространство перед самолётом и вокруг него. Бросил взгляд на дверь и фасад. Там, дальше фасад покрывал непонятный белый налет, возможно, изморозь, но метры, отделяющие их от трапа, казались обычными.
  Схватив Настю за руку, Максим быстро повел ее к трапу. Затем они поспешно взбежали по темным ступеням. То, что самолет не был освещен так же, как в первый раз, Максим отметил на ходу. И трап выглядел ветхим, краска слетала с проржавевших панелей ограждения, а резиновые вставки превращались в крошку, когда на них ступали.
  Перед самым входом в лайнер Максим застыл и задержал Настю. Затем провел рукой по фюзеляжу самолета. Сухие кусочки краски сыпались под его руками, открывая покрытую серыми пятнами и трещинами, изъеденную коррозией металлическую поверхность.
  - Это алюминий, - обеспокоенно сказал он. - Он ржавеет намного медленнее, чем сталь. А это значит, что самолет стоит тут...
  Максим не договорил и вошел внутрь.
  Салон тускло освещали несколько ламп. Искусственная кожа на креслах висела лоскутами. Пластик обшивки повело и он шел волнами и образовывал большие щели на стыках.
  Дверь в кабину была открытой, но в самой кабине большая часть приборов была выдернута и оборванные жгуты блеклых проводов торчали из проемов.
  Максим растерянно посмотрел на Настю. Еще надеясь на что-то, проверил туалеты и ящички.
  И только потом сказал ушедшей в дальний конец салона Насте:
  - Бесполезно. Я думаю, там тоже ничего. Такое впечатление, что он простоял тут сто или двести лет.
  - Или тысячу, - ответила Настя.
  Она пристально оглядывала ряды кресел.
  - Ты на каком месте сидел? - спросила она.
  Максим разочарованно осмотрел ломающийся потолок, постучал по стенке и направился к Насте.
  'Вот там, - показал он издалека. - Среднее'.
  Настя кивнула и показала пальцем, задерживая внимания Максима. В месте, на которое указал Максим, отсутствовало кресло.
  - Моего тоже нет, - обыденным голосом сообщила она. - Я сидела дальше, у прохода.
  Максим встрепенулся, проверил.
  - А где сидели остальные? - спросила Настя. - Я помню, что Даша сидела за мной через три или четыре ряда.
  Они нашли ее место. У окна. Пустующее темное пространство в окружении старых кресел.
  - Смотрим все ряды, - Максим вновь наполнился энергией. - Ты по этой стороне, я - по другой.
  Они торопливо обошли весь салон. Отсутствовало семь кресел, в разных местах.
  - Семь залов, семь мест, - резюмировал Максим. - А нас девять. И мы точно определили трех: ты, я и Дарья. Осталось узнать, где сидели остальные и чьи места остались.
  Он достал смартфон и стал делать заметки. Настя подсказывала номера мест. На всякий случай, хотя уверенности, что в цифрах заключается какой-нибудь смысл, у них не было.
  Оставаться в разваливающемся старом самолете не имело резона, и они неторопливо спустились по трапу на поле.
  - Это было поучительно, - усмехнулся Максим, оглядываясь на самолет.
  - С того времени, когда мы с Всеволодовичем его видели, борт состарился и начал рассыпаться? - начал он размышлять вслух. - Или же это не тот, который мы видели раньше? Тогда, почему самолетов несколько?
  - Когда Даша рассказывала о математике, - тихо и задумчиво сказала Настя, - помнишь, в лаунже, когда мы были вчетвером? Она вспомнила, что есть какое-то правило о сходимости к семерке. Артем еще перебил ее, сказал, что это слишком сложно. Сходимость к семерке... Я не знаю, что это значит, но у нас постоянно появляется цифра семь...
  - Тебе не кажется загадочным, - спросил Максим. - Что среди нас оказался профессиональный математик?
  - Мне все кажется загадочным.
  Настя оглядела фасад аэропорта, всмотрелась в ночь, которая начиналась в десятке метров от них. Прислушалась.
  - Тихо, да, - проговорил Максим. - И дверь тут только одна. Через которую мы вошли. А за ней - коридор, который ведет только в одну сторону. Как мы попадем назад?
  - Коридор, который ведет только в одну сторону, - задумчиво повторила Настя. - Ну конечно, это символ времени. И поэтому самолет такой ветхий. Это - будущее. Точнее, не само будущее, а его образ.
  - Как мы можем этим воспользоваться? Думаю, никак. Есть вариант пройти вдоль фасада и поискать другие выходы.
  - В этом нет смысла, - возразила Настя и неторопливо двинулась к двери, белому прямоугольнику на пустом, монотонном сером бетонном фасаде без окон. - Тыкаться в поисках не пойми чего. Наше хождение по всем этим местам - как разговор с хозяином кафе, которое возле отеля: ни он тебя не понимает, ни ты его. Хотя ты очень стараешься. Впрочем, мы всю свою жизнь только этим и занимаемся: пытаемся объяснить миру, чего хотим. Сбиваемся, путаемся, отменяем: нет-нет, этого уже не надо, хочу другое. Иногда совсем противоположное. Здесь, по крайней мере, результат очевидный и его не нужно ждать годами.
  Настя решительно открыла дверь. Ничего не поменялось, за ней находился все тот же коридор, по которому они шли ранее.
  - Решение заключается в том, что именно мы хотим: вернуться назад, к тому месту, где были. К тому же самому времени. То есть, пойти назад. Обратно.
  Максим сообразил.
  - Верно, - подтвердила Настя. - Мы пытаемся высказать, чего мы желаем. Перевести наши сумбурные и понятные только самим себе хотелки в знаки, понятные остальным.
  Она развернулась лицом к полосе и осторожно, не поворачиваясь, сделала шаг назад. Потом еще один.
  Максим наблюдал, как пятясь, она преодолела несколько метров, затем тоже зашел в коридор, аккуратно закрыл дверь и попятился вслед за девушкой.
  - Странное чувство, - сказал он, когда догнал Настю. - Словно делаешь что-то не по правилам. И что глупее этого нет на свете. Но в том, что мы идем таким образом, что-то есть, ты права. Словно переключился в какой-то другой режим. Непонятный, упрощенный и - эффективный. Режим командной строки.
  - Глупее всего - жить по правилам, которые перестали действовать, - сосредоточенно сказала Настя. - Коридор опускается, нужно быть внимательным.
  - Да, я вижу.
  Они прошли еще пару минут, следуя изгибам опускающегося коридора. А потом уткнулись в стену с дверью. Коридор закончился совсем неожиданно, не так, как они рассчитывали.
  - Мы поворачиваемся или будем открывать дверь, так и стоя к ней спиной? - поинтересовался Максим. - Спрашиваю тебя как профессионала, который знает в этом толк.
  - Этот вопрос, - с серьезным видом ответила Настя, - самый важный. Его задают перед тем, как взвешивают сердце на весах. И по ответу судят о человеке. Достоин ли он чего-нибудь или его съест чудовище.
  Максим засмеялся.
  - Меня всегда это интересовало, - продолжила Настя, - что при выборе есть только два варианта: да или нет. Налево или направо. Открывать или нет. А можно ли выбрать нечто среднее? То, что между. Ни да, ни нет. Наверное, я влюбилась бы в человека, который открыл бы мне, как это делать.
  - Ты можешь не поворачиваться, а я развернусь, - предложил Максим. - Будет ли это считаться?
  - Ни да, ни нет, - задумчиво ответила Настя.
  Максим нажал на ручку, открывая дверь. Там, дальше, был коридор первого этажа, в котором они уже были - тот, который соприкасался с залом ожидания.
  - Я ждал чего-то подобного, - удовлетворенно сказал Максим. - Мы вернулись к началу пути. Я был уверен в своем везении, но, наверное, оно не подействовало бы без тебя. Так что мой респект и уважением, Насть.
  
  Глава 27
  
  Мейер позволил мелочам овладеть им. Отпустил на время все важное, словно того и не существовало, и неторопливо следил, как взамен его заполняет то, что обычно пропускается мимоходом, что кажется несущественным и не главным.
  Вот шлемы - на Кисурином появилась неизвестно откуда взявшаяся царапина, ткнулся, небось, своей головушкой куда-нибудь. Они явно требуют хорошей чистки.
  Мейер вызвал упаковочный бокс, затем аккуратно, не спеша, разложил шлемы и прочую амуницию, сопровождая каждую комментарием. После чего отправил бокс в длинный путь - в какие-нибудь подземные безлюдные залы, где его содержимое будет извлечено и рассортировано. Что-то на чистку, что-то сразу на хранение - каждое под соответствующим именем: его, Кисуро и Виолетты. И каждый раз они будут помещаться в новых хранилищах - ближе к месту следующего запроса, как его определит система после анализа всех прошлых использований.
  Когда-то после перерождения - которое позже назвали очищением памяти, - он вызвал к себе все вещи, которые накопились за его прежнюю жизнь, и долго перебирал их, удивляясь - зачем и для чего прежний Мейер использовал их раньше? Их важность казалась преувеличенной, а сам набор - просто случайным выбором незнакомых предметов.
  Да, накапливающийся опыт жизней, начиная с первой, от условного нуля, дал свободу от вещей. От их цепкости и важности, которые казались вечными и нерушимыми. Обнаружилось, что связи создаются не предметами, а собой, мыслями и привычками. Привязанностями и предпочтениями. И вообще не нуждаются в присутствии вещей. После чего пришла свобода - от места, времени и прошлого.
  Хотя, безусловно, прошлое жило в нем. По-настоящему важные воспоминания о первой жизни, как и у других людей бережно хранились в памяти, не тронутые многочисленными очищениями, но располагались слишком глубоко, чтобы всплывать при малейшем толчке. Они требовали усилий, поскольку то время казалось не просто далеким - оно казалось сном.
  Лузитания, где его высадили, оказалась подобным поршнем, способным двинуть воспоминания о том времени. Здесь он познакомился со своей первой. В Золотом треугольнике Мадрида: Прадо, музей Тассо и галерея современного искусства принцессы Софии. Он тогда начал с Прадо, и в зале Босха увидел ее. Она завороженно стояла перед 'Утешение мира'. И тоже пыталась разгадать скрытый смысл картины.
  Потом они разглядывали необъятного Веласкеса, еще - парусники шестнадцатого века, затем перебрались в музей Тассо, а после гуляли по парку и долго пили кофе в небольшом тапас-баре у вокзала Аточа.
  Ответным визитом он пригласил ее в Париж. Оказывается, она не была в галерее Людовика XIV, и почти полдня они ходили по узкому кварталу, протянувшемуся от церкви Сен-Дени в сторону Тюильри. Он рассказывал известную историю, как Людовик пожелал небольшой дом, в котором мог бы отдохнуть после молитвы, но непременно с фонтаном, и чтобы там было место для свиты, министров, любовниц - как же без них, ну и мушкетерской охраны. А фраза 'Разве мои мушкетеры не заслуживают таких же удобств, что и министры?' превратилась через много лет в знаменитую 'Разве мои мушкетеры не заслуживают таких же фонтанов'.
  Она слушала его, смеялась, а на подробностях, как архитектор втиснул узкий длинный квартал в средневековую застройку, притянула к себе и поцеловала. А потом отдалась - там же, в каком-то романтичном закутке.
  Они были из последнего поколения, которое еще застало прежний мир. И формальности, которые были его основой. Соглашение, церемонии, ты должен еще познакомиться с родственниками, с бесчисленным количеством родных и не очень людей, каждый из которых являлся бесконечной Вселенной со своим прошлым и видом на будущее. Из них всех он запомнил только тетю Ребекку, к своим семидесяти годам окончательно разуверившуюся в мире и людях, при этом, не переставая их любить и прощать. Она посмотрела на Мейера долгим пронзающим взглядом и потом шепнула, когда они оказались наедине: 'У вас ничего не выйдет, не мучайте друг друга понапрасну'.
  Еще он помнил тетю Клаудию, которая заявила свои права на него при первой же встрече. Она сетовала, что он не ее сын, затем, что ее дочь уже замужем - ну и что, что Мерибель почти на двадцать лет старше Мейера. Возраст не помеха, а вот семейные узы - это святое. Тетя Клаудия показывала ему семейные альбомы и рассказывала о своем прошлом стюардессы так, словно он и впрямь был женихом Мерибель, трепала за волосы и в глазах ее горели веселые задорные искры.
  Она была восхитительна - как человек и как тетя, и Мейер боялся представить, что случилось бы, будь она лет на сорок младше.
  Тетя Ребекка оказалась права - с Луисой они вскоре расстались. И причиной послужило не то, что он влюбился сразу и напрочь в ее сестру, нет. Луиса тоже вызывала в нем чувства. Но она была чересчур ... а вот в чем именно заключалось это чересчур, он так и не решил. Чересчур женственна там, где он ждал товарищескую поддержку и хоть какое-то усилие с ее стороны проявить свою самостоятельность. Ее демонстративные, нарочитые нежности к нему на людях смущали своей неуместностью, словно она не ощущала, что для них сейчас неподходящее время. И, главное, она никогда не покрасила бы волосы в голубой цвет, не надела бы короткую пышную юбку и полосатые чулки до колен, чтобы побаловать чужих незнакомых людей сладостями в утреннем поезде. Это все было слишком чуждым для нее.
  Да, они любили друг друга, иногда в полный накал, но потом стали видеться реже и реже. Разговоры их иссякали, превращаясь в тонкие сухие неинтересные ручейки, пока однажды он не понял, что почти сознательно избегает ее. Она спросила, ты меня бросил? И удивилась: 'Обычно я первой бросаю мужчин'. После чего стала его чураться, проявляя характер. Что опять-таки, было чересчур.
  За это время ее сестра успела выйти замуж. Как почти родственник, Мейера пригласили на свадьбу, но, разумеется, он не поехал.
  И сразу, и после, много лет спустя, Мейер гадал, в чем заключается смысл вот такого буйства жизни, чувств, отношений и взаимопроникновений, которые окончились ничем, оставив лишь горький пепел разочарований и тоски по упущенным возможностям. Но так и не пришел ни к чему.
  Кисуро утешил его теорией, что все имеет смысл, особенно то, что выглядит незначительным. И любая встреча, пусть даже если она видится совсем случайной, несет в себе отголоски прошлых и будущих событий. Но случай больше никогда не сводил нас вместе, заметил тогда Мейер. Кто знает, ответил Кисуро, может они появлялись в твоей жизни много раз, но только под другими обличьями. Но тогда получается, что и с тобой мы должны были видеться в прошлом не раз, засомневался Мейер. Может, мы и виделись, не теряя уверенности, ответил Кисуро.
  Если не привлекать реинкарнацию, которая так и не была доказана, то утверждение Кисуро не имело никаких прочных основ. Но было невероятно привлекательным, как бывает привлекательной чистая незамутненная правда. И Мейер вздохнул и принял слова Кисуро на веру. То есть, все в его прошлом имеет смысл, пусть и недоступный для понимания.
  Впрочем, это было слишком давно. И мир с тех пор основательно переменился, лишился прежних основ, про которые думалось - разрушатся они и человеческое общество перестанет существовать. Не перестал. И при этом взамен приобрел новые, не хуже прежних.
  
  Знакомые улицы старого города почти не изменились. Но стали чужими и непривычными - словно соседские выросшие дети, с которыми водился когда-то.
  Он прошелся по знакомым местам, но лишь для того, чтобы прочувствовать эту странность, попробовать со всех сторон, а потом занялся необходимым. Сперва он попытался забронировать апартаменты где-нибудь повыше, чтобы отрывался вид на парк или главную улицу, но к его досаде ничего не находилось. Все подобные места числились занятыми. Нашлось пару на окраинах, но Мейеру требовалось именно в центре. Он не без сомнений расширил поиск. Появился лишь один вариант, на первом этаже, зажатый со всех сторон плотной застройкой, но зато с небольшим двориком. Это было тот неприятный вероятностный случай, когда обстоятельства играли против.
  Мейер уже подумывал выбрать окраины или даже податься к побережью, неважно, западному или восточному, но потом решил стоически принять неизбежное. Да, улица выглядела невзрачно, но массивные деревянные двери с узором вызывали уважение. Да и вечернее солнце на рекламном изображении дома заманчиво и притягательно окрашивало каменный порог и двери оранжево желтым колером. И Мейер решился.
  
  Плиточный пол холодил ноги. Деревянная лестница со сложным плавным изгибом и площадками, делающими ее совсем не крутой, дружески поскрипывала. А обилие медных деталей, включая ручки и лампы, привносили старину и обаяние века пара.
  В глубине дома Мейер нашел кабинет, с дверями в виде большой продолговатой луковицы. Сложной формы стрельчатый потолок содержал витражное оконце-каплю, через которое проникал слабый свет, разделенный на синие, салатовые и малиновые цвета. Большая медная люстра с ярко-зелеными колбами, скорее всего, из уранового стекла, свисала с потолка. Старинная темных оранжево-коричневых тонов мебель с плавными обводами, дополняла общий стиль.
  Из кабинета Мейер вышел в патио, маленький внутренний мощеный камнем дворик со стеклянным купольным потолком с медным перелетом. Кресло-качалка подразумевала, что тут можно расслабленно сидеть, устремив взгляд вверх и позволяя креслу убаюкивать себя мерными качаниями.
  Обстановка влекла к себе, но отвлекала от главного. В большой кухне со столом-островом Мейер развернул широкий терминал и запустил обработку сегодняшней поездки. Он не стал менять стандартный алгоритм, когда убирались длинноты, мелкие ненужные подробности, повторные кадры и все их хождения уминалось в короткий, наполненный исключительно информацией фильм. Результат он сразу отправил Кире и Марте. Затем повозился с деталями ужина, который решил заказать сюда, и развернул на весь экран картину, найденную в Башне.
  Несколько домов в стиле стим-панк в красно-желтом ущелье. Разумеется, изображение могло быть и созданным - человеком или искусственным интеллектом, и висело оно в Зале управление как элемент общего стиля. Но Мейер, не сомневаясь в силе дизайна и красоты, очень недоверчиво относился к причинам, которые их вызывают. И потому запустил поиск по картинке с примечанием искать возможную или похожую локацию.
  Быстрого результата он не ждал - системе предстояло промчаться по всему бесконечному количеству фото в своих архивах, и, если совпадения окажутся минимальны, подключиться к базе Небесного Ока, чтобы перенацелить на подходящие места нужные спутники.
  Затем Мейер вызвал на дополнительный экран биографии Ронана и его близких коллег - он пролистает их позже. Прежде следовало надиктовать рекомендации по Башне: о том, что им требуется площадка для посадки, и где именно, и каких размеров. И выбрать из предложений желаемую форму, а потом уточнять ее границы, потому что там неровная поверхность, а потом определять, насколько тщательно ее следует обработать.
  Все это требовало времени, внимания, указаний и повторяющихся подтверждений. Но азарт, в который он погрузился, не давал утомиться и подстегивал продолжать.
  Лазутчики прислали предварительный результат своих суетливых паучьих перебежек: трехмерную карту башни, всех ее помещений. Внутри, как Мейер и догадывался, находился преобразователь энергии, их тех, первых моделей. Огромный тяжелый стержень с мощной защитой, получающий и преобразовывающий плазму Солнца прямо в электрическую энергию процессом Клиффорда-Хопфа. Значит, Башня была построена еще во времена Ронана или сразу после него.
  Ужин давно прибыл и дожидался его за дверцей приемного бокса, но Мейер никак не мог оторваться. Он отвлекся только когда прозвенел мелодичный тихий сигнал, которым система сообщила, что поиск изображения среди имеющихся завершен, совпадений не найдено и система по его требованию приступает к сканированию определенных участков земной поверхности.
  Мейер распаковал пришедшие блюда - холодное платильо и обычную тортилью. Нашел в ящиках кухонного острова и вооружился длинной массивной аристократической вилкой из набора старинных столовых приборов. Перебрал бутылки вина в винном погребке - но так и не определился, какое открыть.
  Подхватив тарелку с салатом и дополнив ее четвертью тортильи, он пошел бродить по дому, ужиная на ходу.
  Дом впечатлял необычностью. Сумрачный, недостаточно просторный на взгляд Мейера, но с обаянием старины и старинного вкуса. С родословной, которая хоть и не имеет значения, но придает оттенок благородства и утонченности. Такой дом годился для неторопливой вдумчивой работы, когда нужно шаг за шагом разбираться в чем-то невероятно сложном, или складывать что-то из кусочков, старательно, высунув от усердия кончик языка, подгонять их друг к другу, или творить, не замечая времени, новое. Да, дни, которые сменяют друг друга там, за порогом, тут терялись бы в полумраке и обстановке. Вещи и стены растаскивали бы их, впитывали в себя, не давая отвлекаться. Дом не для отдыха, не для развлечений. Для Дела.
  Мейер еще раз осмотрел кабинет, посидел на диване, наблюдая за игрой света в оконце на потолке, затем поднялся на следующий этаж, к спальням.
  Узкие стрельчатые окна тут давали больше света. Кровати под балдахином, одна побольше, другая, во второй спальне, поменьше, располагали к неге. Послеобеденной дрёме, когда глаза после еды слипаются сами, а мир застывает в сонной вечности.
  Еще выше находилась комната непонятного предназначения, возможно, для гостей, с одним единственным старинным секретером, пустым внутри - Мейер проверил, и напротив нее - балкон, выходящий во внутренний дворик.
  Это был еще один незнакомый Мейеру мир. Мейер поймал себя на мысли, что чувства, которые он испытывает сейчас, сродни тем, что тронули его в доме Виолетты, когда он по кусочкам, по словам, по деталям открывал ее для себя. Возможно, и этот дом так же станет понятным и своим. Что-то говорило Мейеру об этом. В любом случае, он не собирался его забывать.
  Стоя на балконе, Мейер вспомнил недавние слова Марты - о чужих пазлах внутри нашего мира, которые не принадлежат ему и составляют другую картинку. Другую игру.
  Может ли этот дом являться одним из таких пазлов? Иметь предназначение, о котором не догадываются все те, кто посещал его, как, например, он, Мейер?
  Мейер усмехнулся. Фантазия подчас заводила его слишком далеко.
  Он опустошил тарелку, спустился в кухню за другим кусочком тортильи и увидел, что поиск изображений завершен.
  Разглядывая трехмерную цветную карту земной поверхности, висящую в воздухе над кухонным столом, Мейер согласился, что да, он переоценил трудности. Скал такого характерного цвета и форм на Земле не так уж и много. Сопоставить с базой рельефа недолго. И потому поиск закончился быстро.
  Закончился совпадением, ущелье существовало в действительности.
  Он увеличил изображение. Определенно, и домики, которые он рассмотрел на склонах - точь-в-точь как на картине.
  Значит, изображение в Зале Управления отображало реальное место. И не помешало бы туда слетать, чтобы окончательно убедиться, что там никого нет. Или же найти нечто новое.
  Мейер свернул карту.
  Беспокоить Виолетту и Кисуро он не собирался, зачем мешать им услаждаться друг другом. Оставалась Марта. И Кира.
  Кире он позвонил первой.
  Вначале он увидел прошлый аватар, но его тут же сменила настоящая Кира.
  - Я опять звоню ночью, - извиняющим тоном проговорил Мейер. - Прости.
  - Ночные дела совершаются только ночью, - ответила Кира с еле уловимой загадочностью и отстраненностью в голосе. Словно ее наполнял опыт множества ночных дел.
  - Я не разрушаю твои планы? - поинтересовался Мейер. Он подумал, что такой разговор лучше вести не в кухне, а в кабинете с его особой, изысканной и чуть диковинной атмосферой. - Мы так поглощены своими делами, что забываем подумать о чужих.
  - Планы? - слегка смущенно ответила Кира. - Не знаю. Возможно, такие и есть, но если положат на одну чашу весов ваши видения, присутствие чужих сознаний и то место, в которое вы погружаетесь время от времени, а для другой чаши меня попросят найти равноценную замену, то я окажусь в растерянности. Знаешь, такие старые древние весы. Как на Суде Истины у древних египтян.
  Мейер очарованно наблюдал за Кирой.
  - Необъяснимо изысканное сравнение, - проговорил он.
  - Мне кажется, - неторопливо, словно сдерживая себя, произнесла Кира, - Что древние тоже играли в Игры. Как мы. Только их были куда страннее и глубже.
  - Никогда не думал о такой интерпретации, - задумался Мейер.
  - Чем еще, - сказала Кира, - объяснить столько несхожих религий, с разными пантеонами, которые сменяли друг друга. Или тем, что люди не знали, как на самом деле, или тем, что они играли в Игру. Второе мне кажется гораздо предпочтительнее.
  - Амемет Пожирательница в качестве финального босса, - призадумался Мейер. - Да, это внушает. И заставляет поразмыслить, что на самом деле они имели ввиду.
  - Вас теперь не трое? - поинтересовалась Кира.
  Ей явно хотелось спросить о Кисуро.
  - Красивый мальчик далеко, - ответил Мейер. - Не исключено, что ищет то, что может уравновесить чаши весов.
  Кира допустила улыбку к своим губам.
  - Я видела фильм, который ты прислал. Но признаюсь, бегло. Ты, наверное, ждешь комментарий от меня?
  Мейер с довольной улыбкой отрицательно качнул головой.
  - Даже если меня подведут к чудовищу по имени Амемет Пожирательница и прикажут говорить правду и только правду, то и тогда я буду утверждать, что не комментариев.
  - Тогда что? - задумчиво спросила Кира, опуская глаза.
  - Я и сам не знаю. Возможно, поддержки. Не прямой, разумеется. Взгляда, пары слов. Чтобы считать, что мы не тратим время понапрасну и происходящее наполнено хоть каким-то содержанием. Скажи, Кира, ты могла бы ранним-ранним утром раздавать сладости в полупустом вагоне поезда? Чтобы ловить неожиданные чувства незнакомых людей. И смущаться от их радости?
  - Это как-то связано с тем, что вы ищете? - спросила Кира. Она отводила взгляд, но Мейер уловил лукавые искорки в ее глазах.
  Ее ирония была восхитительна и Мейер рассмеялся.
  - А что ты скажешь про пауков? Больших мохнатых пауков?
  - Что у них светящиеся перламутровые глазки и очень нежные лапки.
  Кира подняла взгляд и встретилась ним с Мейером. Она немного смущалась и чувствовала себя неловко.
  - М-м-м, - восхитился Мейер. - Я передам твои слова, кому надо. Он будет в восторге.
  - Он такой нежный, - проговорила Кира.
  Она не уточняла, кто именно нежный - паук или Кисуро, оставляя недосказанность. Чарующую проникновенную недосказанность.
  Ее щеки порозовели.
  - И мне нравится, как ты говоришь, - продолжала Кира. - Как думаешь. Как смотришь. Не прямо, не требовательно. А словно сомневаешься. Словно ищешь то, что за словами.
  Мейер смутился.
  Но Кира не дала ему ничего сказать. Она перескочила на другое, без всякого перехода и смены интонаций. Чтобы не стеснять его поиском подходящего ответа, который подошел бы ей. Потому что она боялась, что он, Мейер, скажет не то, что она хотела бы услышать.
  - Вы нашли 'ТСЭ-4', одну из первых моделей преобразователей энергии Солнца. Тогда еще не умели уменьшать размеры моста Клиффорда-Хопфа и поэтому преобразователи получались огромными, с тяжелой основной защитой.
  Взгляд Кира наполнился энергией и засиял.
  - То, что в стенах встроена изоляция для нейтрализации биоинформационного поля, наверное, говорит о том, что они проводили над ним эксперименты. Но преобразователя полей там нет. Еще я думаю, что мощность, которую они получали, позволяла им делать полную изоляцию зоны эксперимента. Не знаю, для чего. И я долго анализировала условия, которые вы описали вчера. Мне стоит изменить мое мнение: да, гомотопные гладкие преобразования в виде нетривиальных расслоений возможны, но только в том случае, если поверхность односторонняя.
  - Погоди, - Мейер оживился. - Еще раз.
  - Извини, я забыла, что ты не физик. Я решила думать наоборот. Какое именно пространство должно быть, чтобы коридоры соединялись таким странным способом, закручиваясь за себя? Вышло, что пространство там одностороннее. Ты с трудом улавливаешь, да, я вижу. Я еще упрощу. Односторонняя поверхность. Как на ленте Мёбиуса. Никаких параллельных миров и мультивселенных. Все происходит в едином пространстве. Но метрика у него не привычная нам, евклидовая, а сложная и ультраметрическая.
  Кира говорила вдохновенно и быстро.
  - Вот тут я тебя уже догоняю, - сказал Мейер, - ультраметрические пространства, они мне знакомы по адельной алгебре. Каждая точка пространства является центром, у треугольников нет самой длинной стороны: они равны или короче.
  - База этого пространства около пятидесяти метров, - продолжала Кира, удовлетворенно смотря на Мейера. - В нем сходятся разные части, которые могут быть расположены, где угодно. Но все они - в одном пространстве, как бы непостижимо это не выглядело.
   Для человека внутри все выглядит обычным: параллельные прямые, углы, горизонтали, но все заметно меняется после этих пятидесяти метров. И как следствие: чтобы покинуть ультраметрическую сферу, нужно совершить шаг, длиннее диаметра этой сферы.
  - Прыгнуть сразу на пятьдесят метров, - уточнил Мейер.
  Кира улыбнулась и кивнула.
  - Мы все ближе к Амемет Пожирательнице. Потому что есть следующий вопрос, на который у меня нет ответа: что это за место? Наша Вселенная тоже имеет топологию замкнутой односторонней поверхности, но мы не наблюдаем нетривиальные расслоения, подобные тем. Никаких склеек и переходов.
  Мейер не возражал: да, не наблюдаем.
  - А в виде десерта, особого - такими любили бросаться в старых фильмах, я угощу тебя их временем. Остановка древних электрических часов объяснима только в случае существования двух ортогональных плоскостей времени. Биологические существа пребывают во второй временной плоскости, а электрические процессы протекают по-прежнему, в исходной.
  - Биология тоже связана с электромагнитными полями, - засомневался Мейер. - В организмах должно ведь что-то измениться?
  - Должно, - согласилась Кира. - Вероятно, изменилось и очень сильно.
  Она посмотрела в глаза Мейеру.
  - Но это все, что я знаю.
  И она замолчала. Снова став тихой и нерешительной.
  Она ждала его слов.
  - Амемет Пожирательница с сомнением смотрит на тебя, - доверительно проговорил Мейер. - Ты ведь о многом не сказала.
  Кира удивленно посмотрела на Мейера.
  - Наверное, ты пересматривала несколько раз, как Кисуро обхаживает паука. Видела, как нас заинтриговало изображению в зале Управления. Но не упомянула о нем, потому что боялась, что твой интерес к нам окажется невостребованным или мы не захотим пригласить тебя. Я нашел это место, Западное полушарие, не так и далеко от Сиболы. Не знаю, захочет ли Марта, но с ней нас будет пятеро: я, Кисуро, ты и Виолетта. Потому что ты, как выражается Ки, в доле. Еще ты не спросила о многих вещах. Почему мы выбрали именно тебя. И где коробочки со сладостями, которые я обещал.
  Кира в замешательстве улыбнулась, мотнула головой, а потом подняла источающий удовольствие и благодарность взгляд на Мейера.
  - Я не была уверена.
  Затем, преодолевая неловкость, спросила:
  - Если я приглашу тебя прогуляться со мной, это не будет утомительным для тебя?
  - Нет, - радостно ответил Мейер. - Мне нужно максимум сорок минут.
  
  
  Марта Саратога Хирю вырабатывала эндорфины, преодолевая очередной километр на беговой ленте. Лента динамически приподнималась и опускалась, удлинялась перед Мартой и сжималась за ее спиной, так что ее стандартная стометровая длина многократно менялась.
  Увидев Мейера, Марта показала ему кулак, и он ждал, пока она изменит режим ленты и финиширует. Тяжело дыша, Марта нагнулась к коленям, расслабляя руки, затем распрямилась и поочередно потрясла ногами, снимая с них напряжение. Хотя на лбу была повязка для бега, вбирающая влагу, лицо покрывали капельки пота.
  - Ты неотразима, - заметил Мейер, разглядывая короткий топик и узкие, облегающие шорты. Все плотно прилегало к телу, выделяя все гладкие выпуклости, бугорки и ложбинки.
  - Не завидуй, - насмешливо отозвалась Марта. - Что у вас нового?
  Мейер согласно кивнул: завидовать не будет.
  - Я отправил тебе видео и информацию. Кира определила, что это лаборатория со старым генератором энергии. По времени - века Открытий.
  - Кира?
  - Да, та девушка, о которой я рассказывал, физик. Еще обнаружилось, что та картина в Башне указывает на реальное место, в Западном полушарии. Возможно, она висела там всецело для атмосферности, но мне хотелось бы проверить. Ты не присоединишься?
  Марта желания не изъявляла. Она нахмурилась.
  - Хоть кто-то должен быть вне этой вакханалии тыканий наугад и неуемных поисков, - объяснила она, - Сохранять отстраненность и спокойный рассудок. Поэтому, хватит травмировать мою тонкую социопатию своими грубыми непристойными предложениями.
  Марта с ухмылкой посмотрела на Мейера.
  - Как скажешь, дорогая, - согласился Мейер. - Если поменяешь решение, то мы полетим утром.
  Марта оглядела кухню, в которой находился Мейер.
  - Это ты где?
  - В Мадриде, в центре. Недалеко от площади Солнца.
  Марта кивнула, подхватила полотенце, утерла лицо и сняла повязку со лба.
  - А где Этот? - поинтересовалась она.
  - Этот проводит время с Виолеттой.
  Марта насмешливо посмотрела на Мейера.
  - Вот горе-то какое, да?
  - Не погорюешь - не поймешь, не пожалеешь - не заснешь, - отмахнулся Мейер.
  - Ну да, все, что остается - молоть языком.
  Марта прошла в ванную, там отбросила повязку, затем не без труда стащила с мокрого тела топик.
  - Не хочешь ко мне прилететь? - спросила она Мейера, наблюдающего за ней. - Так уж и быть, утешу тебя. Только, клянусь, никакой близости! Даже и не надейся! Не для тебя эта ягодка росла. Хотя...
  Марта смерила Мейера испытующим взглядом. Потом с несрываемым удовольствием оглядела свое обнаженное по пояс тело.
  - ... может и будет. Если сможешь растопить мое суровое и жестокое сердце своими жалостливыми рассказами про то, как вам хорошо вдвоем и что он в тебе нашел. Что в тебе есть такого, чего нет во мне?
  - То есть, опять ничего не будет, - усмехнулся Мейер. - Спасибо, но я договорился с Кирой и сейчас лечу к ней.
  - Как это у вас быстро получается, - сказала Марта. Она поводила плечами возле зеркала, продолжая любоваться собой, потом посмотрела ехидно на Мейера, потянула руки к шортам, собираясь снять их, и отключила изображение. Остался только голос.
  - Нет, ну что за люди - никаких принципов! А где тоска, где 'мой любимый уехал к другой', где томление, грусть и страдания?
  - Там же, где и видеокартинка, - ответил Мейер.
  - Воздержание, Мейер, только воздержание спасет этот мир от потери нравственных ориентиров!
  - Ты ко мне придираешься, - усмехнулся Мейер. - Но, несмотря на это, я улетаю с тихой, светлой и нежной радостью и соблазнительный, не забывающийся образ темного экрана будет греть мое сердце во все время моего долгого и трудного пути.
  - Смотри не перегрейся, милый, - только и сказала Марта.
  
  Глава 28
  
  Кира Энтерпрайз Дзуйкаку встретила Мейера на просторной лужайке перед домом, ярко освещенной высотным освещением.
  Она ждала, когда Мейер подойдет, смотря сдержанно, с затаенным ожиданием, а потом доверчиво протянула руку для пожатия.
  Он не ожидал, что она будет одета так церемонно и утонченно. В черные короткие шорты с бахромой по низу, угольного цвета рубашку с редким мелким бело-серебряным узором на рукавах и груди, ажурные перламутрово-антрацитные чулки в крупную сетку и высокие ботинки цвета ночи на толстой рифленой подошве.
  Мейер перехватил подарок левой рукой, пожал ее руку, и только потом протянул ей две амарантовые, покрытые лаком шкатулки.
  - Вторая, как и обещал Кисуро, пустая. А первая - со сладостями.
  Кира засмеялась и, не сводя с Мейера осторожного и пытливого взгляда, поправила рукой волосы. Затем бережно приняла подарок.
  - Тут что-то написано... Оставь хоть что-то на завтра... а на этой... Следовало съесть все вчера. Как восхитительно.
  Она шагнула вбок, посмотрела на свой дом, встроенный в зеленый холм, потом на Мейера.
  - Я догадываюсь, - сказал Мейер. - Мы едва знакомы. О чем заговорить, чтобы преодолеть первые минуты неловкости в присутствии чужого человека? Чтобы избегнуть опорожненных истасканных слов.
  - Ты прав, - согласилась Кира. - Хочешь посмотреть дом?
  Мейер привстал на цыпочки и чуть наклонился вбок, чтобы увидеть большое панорамное окно, встроенное в невысокий зеленый холм. Террасу сбоку и другое окно, повторяющее своей кривизной рельеф. Дом заглубился в окружающий ландшафт, соединился с ним, укрылся под жимолостью, цветами и диким виноградом.
  - Я уже посмотрел, - сказал он. - Органический стиль, гармонично вписывающийся в ландшафт. Все скрыто в складках рельефа. И изящно. Потом ты рассказала, как хорошо не террасе летом, среди зелени, цветов и толстых упитанных пчел, и как тепло и уютно внутри, когда за окном гудит и резвится ветер, бросаясь листьями. Потом ты пригласила меня на ужин, но...
  - Нет, - развеселилась Кира. - Не пригласила. Ужин нужно еще заслужить.
  Она включилась в игру, отбросив смущение и став раскованной и смелой. Как в те минуты, когда говорила о любимом деле.
  - Если дом мы посмотрели, а остальное не предвидится, давай прогуляемся.
  Мейер с готовностью согласился.
  Неподалеку, рассказала, Кира, рукой подать, находится большой сад, в котором собраны растения разных видов со всей Земли. У него даже есть собственное имя - 'Ботанический'. Можно просто бродить под исполинскими деревьями, вообще ничего не говоря. Деревья такие удивительные и разные, что придают глубину даже молчанию.
  - Мы не будем молчать, - пообещал Мейер. - Если слов не найдется, будем подыскивать междометия.
  
  Почему сад носил такое странное название: 'Ботанический', не знал никто. Возможно, в прошлом здесь помещался какой-нибудь опытный участок, на котором проводились биологические эксперименты по скрещиванию и модификации. Во всяком случае, эта традиция - собирать в одном месте сотню и более разнообразных и чужих видов зелени, пришла оттуда - из глубокой древности.
  Сад, а точнее, парк, полный извилистых дорожек, закутков, наполнялся светом - Кира сделала запрос на небесное освещение и несколько десятков из тысяч ячеек-зеркал, висящих на разных орбитах, словили и перенаправили сюда солнечный поток.
  Казалось, что только что начались сумерки, еще совсем легкие и ясные, при которых видно все и можно читать, не напрягаясь.
  Мейер не противился выбору Киры, и они неторопливо пошли по выбранной наугад каменистой дорожке, мимо серых объемных стволов, в пряной сочной атмосфере многих ароматов.
  Лицо Киры посветлело, она перестала чувствовать стеснение в обществе Мейера.
  Они начали с Ронана, как в щепетильных аристократических беседах дальнего прошлого начинали с нейтральной темы о погоде. Потом припомнили его 'Пятьдесят оттенков невозможного' и знаменитую фразу. Три ключа, это очень просто, объяснила Кира. В старой физике считалось, что существует три поколения элементарных частиц, отличающихся масс-энергиями. Но никто не понимал, почему вещество состоит только из частиц первого поколения. А Ронан доказал, что в основе материи лежат три основные осцилляции, три кирпичика, из которых сложено остальное. Все просто. Его работа оказалась первой и сработала как спусковой крючок лавины, поэтому его и считают первым, хотя позже нашли гораздо больше всего, чем даже предсказывал Ронан. А три двери, это троичная логика, которая лежит в основе мира и машинных вычислений. Это Мейер понимал прекрасно. Но странно то, сообщила Кира, что текст книги вовсе не совпадает с Ронаном, с его основательным вдумчивым характером. С его почти созерцательностью и неторопливостью. Книга слишком балагурная и сумасбродная. Словно бы писал кто-то другой.
  Мейер и Кира дошли до места, где дорожка соединилась с другой, и повернули. Переплетающиеся кроны и частые стволы вокруг образовали коридор с густым высоким зеленым сводом, в котором блуждали преломленные солнечные лучи.
  Кира остановилась, приязненно посмотрела на Мейера и спросила. Открыто и доверительно.
  - Почему вы выбрали именно меня?
  - Это долгая история, - отозвался Мейер, - Которая началась миллионы или больше лет назад.
  Кира удивленно смотрела на него.
  - Именно тогда атомы и молекулы Вселенной начали свой долгий и не поддающийся пониманию путь к биологическому созданию, которого потом назовут Кисуро. Причем, я думаю, это какие-то особые атомы, поскольку они сложились в нечто совсем невообразимое. У него был огромный список претендентов, но он выбрал и предложил только тебя. Потому что увидел что-то, что сразило его. Отозвалось. Я его понимаю, потому что чувствую так же. Во мне что-то отзывается на тебя.
  - Мы не виделись раньше, - задумалась Кира. - В этом рождении точно. А в прошлом... я уверена, что не забыла бы тебя. И его.
  Кира приподняла голову, с нежностью и удовольствием впуская в себя тихий мир сада.
  - Это ведь мое второе рождение, которое я долго, очень долго оттягивала. Мне хотелось сохранить из прошлой жизни как можно больше, потому что я боялась, что после стирания стану другой. Перестану быть сама собой. Потеря памяти меня пугала - ты же знаешь, что стирается почти все, кроме базовых слоев. И что мой опыт, все хорошее, случившееся со мной, исчезнет. Мне казалось это неправильным. Поэтому я тянула до последнего. До двухсот тридцати двух лет. Несколько раз омолаживалась. Это было чудесно, физически я чувствовала себя превосходно, но оставалось что-то такое, что не давало полной радости. Я знаю, что подобное состояние расписано в деталях, но я упиралась и сопротивлялась всем правильным рекомендациям. И потому все мои бывшие разочарования, неоправданные ожидания, давние забытые обиды, сомнения, страхи - полный опыт моей жизни, в основном плохой, - накапливался, оседал тяжелым грузом и давил. Я стала уставать от повторения, от бесчисленных дней, от всего. Начало казаться, что ничего нового в моей жизни уже не случится. Тогда я выбрала место, легла в очиститель и...
  Кира замолчала.
  - И? - переспросил Мейер. Он прекрасно знал, что вмещает это 'и', но хотел услышать от девушки.
  - И проснулась. Как просыпаются утром. Чистым, ясным ярким солнечным утром. Вчерашнее кажется далеким и нечетким, а ты полон свежести. И желаний. Я прочитала, что меня зовут Кира Энтерпрайз Дзуйкаку. И позади - очень долгая жизнь. Я не помнила родителей и прошлое - только какие-то отрывки, как давний-давний сон. Мне снова исполнилось четырнадцать лет, а вокруг все виделось новым и отчасти незнакомым.
  Мейер понимающе усмехнулся.
  - Это было восхитительно, - Кира остановилась. - Несмотря на то, что прошлое стало почти чистым листом. Какое-то время я жила у родителей, чтобы не потерять связь с прежним, но потом окончательно призналась себе, что мы совершенно, абсолютно разные люди, нас не связывают интересы и привычки. И совсем не нужно пытаться построить родство там, где есть только биология. Я съехала, чтобы дать свободу им и себе.
  Мейер понимающе кивнул.
  Так случалось с подавляющим большинством. Когда биологическая память очищалась, мало у кого обнаруживалось в остатке истинное родство, то глубокое и духовное, что способно накрепко привязать родителей и детей друг к другу.
  Кира посмотрела на Мейера открытым доверительным взглядом и снова неторопливо зашагала по дорожке.
  - Все-же, я осталась собой. Не очень коммуникабельной и замкнутой. Тихой и мечтательной. Мне отчего-то думалось, что характер после стирания памяти изменится, но эти качества никуда не делись. Вы, наверное, удивились, увидел аватар вместо меня?
  - Вышло неожиданно, - согласился Мейер. - Одно из объяснений, которое пришло на ум - тебя успели подменить, а настоящая Кира лежит где-то связанной и с кляпом во рту.
  - В таком случае, - задорно проговорила Кира, - я и сейчас могу где-то лежать связанной и с кляпом во рту. А ты говоришь с кем-то другим.
  Мейер весело посмотрел на Киру. На деревья вокруг. Вздохнул полной грудью и развел руки в сторону. От удовольствия, от тепла, источаемого землей. От озорных легкомысленных слов. От хода мыслей Киры, неординарного и неожиданного. Непредсказуемого. И потому такого влекущего.
  И это превосходно, что мир состоит из столь непохожих людей. Если бы она оказалась такой, как Кисуро, как Марта, как Виолетта, он был бы предельно разочарован.
  Кира, похоже, прочитала это в глазах Мейера, потому что лучезарно усмехнулась и тряхнула волосами.
  - Мы можем говорить без слов, ведь так? Это так восхитительно - найти человека, с которым слова не обязательны.
   Они дошли до очередной развилки, замедлили шаг и не сговариваясь, выбрали одинаковое направление. Через большую лужайку с коротко подстриженной травой, деревьям с темной корой и широкими редкими кронами. Поначалу им показалось, что на ветках висят продолговатые темные плоды, но плоды при приближении расправили большие кожистые перепончатые крылья, снялись все разом со своих мест и заполнили пространство над головой шумным беспорядочным полетом, ором и суетой.
  Крики летающих лисиц оглушили, не дали говорить. Мейер и Кира убыстрили шаг и почти вбежали в рощу хлопковых деревьев.
  Кира нашла место между высокими плоскими, словно ширмы, корнями одного из ближайших деревьев, смахнула сор и села, поджав под себя ноги.
  Мейер, видя ее зовущий приглашающий взгляд, устроился рядом.
  - Я кажусь себе девочкой из одной игры, - искренне проговорила она, поглаживая щербатую стену рядом с собой. - Она ходит по дорожкам из кубиков, перепрыгивает, поднимается и спускается по лестницам, решает головоломки...
  - А вокруг, - добавил Мейер, - вОроны в плащах и остроконечных черных шапках. Маленькая серьезная и целеустремленная девочка, которая никогда не улыбается...
  - Потому что, - вставила Кира, опережая его, - загадки требуют вдумчивости. И серьезности. Вчера ночью я сидела на крыше дома, пила шоколад и смотрела на звезды...
  - Ох, - тихо восхитился Мейер, - Я тоже хочу сидеть на крыше, пить шоколад с мармеладом и смотреть на звезды. Мне нравится шелест тростника и тихий плеск близкого моря, но я согласен и на кипарисы с елями, которые теребит теплый воспитанный ветер. И чтобы далеко-далеко вдали горели огоньки пустой беззвучной дороги. А в ближних кустах кто-то шевелился - маленький, толстый и недоверчивый. Прости, я перебил тебя.
  - Об этом нужно подумать, - задумалась Кира. - У тебя хорошо получается сбивать. Я уже не знаю, что важнее - толстые маленькие зверушки, которые прячутся в кустах, или мои вчерашние мысли.
  - Нет ничего важнее мгновения, которое мы проживем сейчас. В нем может поместиться все: и мысли, и зверушки, и девочка с остроконечным колпаком, которая бродит по загадочному миру со всеми его загадками.
  - Захлебываясь от упоения всем этим, - добавила Кира. - Я думала вчера о многих вещах. О Ронане, тех людях, про которых вы рассказали. И о вас с Кисуро. О том, что мы - как дети. Дети, случайно попавшие в незнакомый большой сад. Неуверенные, осторожно пробующие на вкус необычные диковинные плоды. Я думала о парадоксе обитаемости, и что наше одиночество во Вселенной может быть ложным. Иначе откуда взялись те люди?
  В общем, хаотическая и, наверное, безумная смесь, о которой только и следует думать по ночам.
  Мейер переглянулся с Кирой. Понял ее, поднялся и протянул ей руку, чтобы помочь встать. Она взяла его руку без стеснения, а потом не отпустила, и они медленно пошли назад к аэромобилю, на котором прилетели, так и держась за руки.
  - Ты очень красиво сказала о саде, - тихо заговорил Мейер. - О том, как мы познаем его, по шажочкам и кусочкам.
  В моей первой жизни я совершил одно путешествие. Тогда еще в ходу были наземные мобили, которые не летали. На колесах. И я ехал на одном таком по дороге, старой и пустынной, летом, через бескрайние поля кукурузы и пшеницы. Через маленькие городки и старые заправочные станции. Ночевал в полях, в машине или пустых мотелях, в которых стояли древние металлические автоматы по продаже сладостей и воды. А на кухнях - огромные, все в хроме тостеры и кофеварки. Смотрел на ночное небо и слушал тех, кто живет в ночи. Считал километры и развилки, упивался названиями на белых дорожных указателях и впускал в себя шершавый свист колес и гул ветра. Останавливался, когда хотелось, и снова гнал. Меня ничего не торопило, и я смотрел, как густеет и размякает время, как оно прячется в тенях и линиях электрических кабелей. Я мог провести целый день в каком-нибудь месте без названия, всего пара домишек - только потому, что почувствовал среди пыльных белых стен и выгоревших от солнца старых столбов чужую историю, другой мир. Я знакомился и расставался. Целовался горячими ночами и считал звезды - в небе и чужих глазах.
  Поля сменялись холмами, каменными россыпями, сухой рыжей степью и безводной горячей песчаной пустыней. Дорога поднималась в край острых холодных гор, невероятной высоты сосен и чистых слепящих снегов. Петляла над ущельями, на дне которых неслись ледяные сильные ручьи, и скрывалась в тоннелях. Это было непередаваемо чудесно - видеть, как меняется мир. Как движется время. Чувствовать, как постепенно, по чуть-чуть он открывается тебе. Своими днями, ночами, знаками и линией дороги. Встречами и вещами. Принимает тебя, как своего, вовлекает в себя и начинает делиться. Историями, событиями и тайнами.
  Мне кажется, что последними днями я словно еду по дороге. Новой дороге. Встречаю Виолетту, Годзо, тебя. Словно мир снова начинает открываться. Это трудно передать словами, но я чувствую, что подошел к чему-то тайному и глубокому. Оно совсем рядом. Но пока ускользает каждый раз, когда я в него всматриваюсь.
  Силуэт аэромобиля показался между деревьями, за поворотом дорожки.
  - Как восхитительно, - тихо проговорила Кира и посмотрела долгим и почти нежным взглядом на Мейера. - Я тоже хочу проехаться так, как ты рассказал.
  Мейер с сожалением улыбнулся.
  - Когда я рассказал об этом Кисуро, тот был вне себя. Он родился позже, когда наземного транспорта уже не существовало. Он меня до сих пор периодически склоняет к тому, чтобы повторить тот маршрут. Но, скорее всего, моей дороги давным-давно нет.
  Он пропустил Киру в аэромобиль и сел сам. Машина с разгоном взмыла в ночное небо и взяла курс к дому Киры.
  Кира молчала, но слабая улыбка удовольствия не сходила с ее лица.
  Когда дом Киры показался вдали, Мейер повернулся к девушке и проговорил:
  - Меня невероятно тянет сидеть с тобой на крыше, пить шоколад и следить за звездами. Когда-нибудь.
  Кира молчала, задумчиво улыбаясь. И ответила, только когда аэромобиль коснулся земли м осел, выпуская подножки.
  - Меня тоже к этому тянет, Мейер. Но мне кажется, что когда-нибудь это слишком далекое время и таких звезд, как сегодня уже не будет.
  Кира застенчиво протянула Мейеру руку.
  - Переночуешь у меня? Только, ты не огорчишься, если между нами не будет близости?
  - Я огорчусь, если она случится. Не хочу, чтобы тонкость и неторопливость, и наше осторожное узнавание друг друга смыло цунами возбуждения. Оно для тел, а не для души.
  - Мне не хочется тебя отпускать, - призналась Кира тихо и ласково. - Но я боюсь, что все закончится постелью. А после всего того, что мы рассказали друг другу, это кажется неправильным. Признательна тебе, что ты чувствуешь так же.
  
  
  Мейер выспался. Не осталось ни доли, ни капли сонливости. Его подсознание наградило его этой ночью чистыми и ясными снами, в которых не осталось места для далеких чужих образов, занимавших его ум последние дни. И вернулся он в дневное сознание легко и безмятежно, без контакта со своим вынужденным напарником.
  Мейер открыл глаза, а затем прищурился - назойливые солнечные лучи, проникающие через не затемненную четверть потолочного окна, слепили безжалостно и сильно.
  Мейер потянулся и уже было собрался смахнуть с себя одеяло, как почувствовал, а потом и вспомнил, что рядом лежит Кира. Поздно вечером, когда он уже почти спал, она пришла к нему.
  Сделала шаг в темную комнату, остановилась и спросила негромко, спит ли он.
  - Давным-давно, - пробормотал Мейер, приоткрывая глаза - но ты не обращай на это внимание.
  Кира подошла и села на край кровати.
  - Я знаю, ты спишь, - произнесла она, оглаживая простынь, - но мне хочется сказать это сейчас, потому что утром может быть утро. Понимаешь?
  - Да, - согласился Мейер, открывая глаза полностью.
  Затем, оттолкнув от себя сон, он приподнялся над подушкой. - Понимаю. Утром может быть только утро. Его наполнит иное настроение, а этот вечер останется в прошлом. Вместе со всеми нашими ощущениями и попытками их продлить.
  - Ты меня очаровал, - призналась Кира. - Словами. Разговором, длинным и проникновенным, который увлекает за собой в неизвестность слов. Тем, как ломал обычность, словно хрупкий утренний лед на осенней луже. Спонтанностью. Чувствами, которые скрывал. Они окрасили и прогулку в Ботаническом Саду, и звезды, которыми мы любовались...
  После прилета они поднялись на крышу - смотреть звезды. И пить горячий шоколад. С длинными непрочными ломтями фруктового мармелада, который ломался в руках и пачкал их сахарной пудрой.
  У Киры имелся старый телесканер, который нужно было закрепить на голове фиксирующими ремнями. И небо расцвело цифрами, названиями и красками. Они по очереди приближали Луну, искали на ней хрустальные города, извилистые надлунные тоннели и гладкие посадочные площадки с бело-красными номерами. Они нашли и рассмотрели в подробностях Небесную Обсерваторию, висящую в темно-синей пустоте на границе космоса и атмосферы. Площадки и купола скрывались за каменными склонами, но окружности астролябий ярко светились в лучах солнца, а в тени выделялись своей сине-зеленой подсветкой.
  Мейер и Кира толковали о крае Вселенной, о потерянных галактиках, ушедших на горизонт видимости. О мире, прошлом и себе.
  - Мне не хочется, - проговорила Кира, сидя на краю его кровати, - чтобы этот вечер закончился, как и тысячи до него. Я засну в своей комнате. Ты - здесь. И все, что успело нас связать, утечет вслед за сном.
  Кира подняла голову и посмотрела долгим проникновенным взглядом на Мейера.
  Мейер подвинулся и откинул край одеяла.
  - Оно утечет так или иначе, - проговорил он с благожелательной улыбкой. - Все, что я могу предложить - дремать по очереди, чтобы схватиться хотя бы за кончик хвоста прошедших минут, когда они гурьбой будет убегать от нас. Еще я не принимал душ, меня просто не хватило на это долгое и тяжкое действо. И если тебя не смущает мое потное соседство, то...
  Он протянул ей руку.
  Лицо Киры прояснилось, она взяла его руку в свою, пожала и осторожно легла рядом - лицом к нему, но так, чтобы между ними оставалось расстояние.
  - Наши сны переплетутся, - прошептала она.
  - Если мои будут слишком приставучие, не церемонься.
  - Учту это.
  Она ласково погладила его руку.
  - Ты созвучен мне, - тихо сказала она.
  Мейер ответил. Потом еще. Что-то совершенно бессмысленное и невпопадное. Поскольку уже провалился в сон.
  
  Сейчас Кира спала рядом, поджав ноги и подложив вытянутую руку под голову. В тонких, серых, прилегающих к телу трусиках-шортах с сетчатой вставкой на бедрах и узком сером топике с такой же сеткой по бокам.
  Ее тонкая кисть почти касалась Мейера.
  Мейер вгляделся в ее тонкое заостренное лицо. Нет, он никогда не встречал ее ни в одной из своих прошлых жизней. Но эти длинные размашистые брови и заостренные скулы, чуть округлые глаза и губы, словно сжатые тайной, и слегка широковатый нос вызывали в нем ощущение чего-то, очень узнаваемого и привычного. Своего.
  Ее лицо не было идеальным: глаза и губы казались великоватыми, на полразмера больше, чем требовалось, но Мейер не мог отвести от ее лица Киры взгляд, настолько оно источало красоту.
  Он просидел с десяток минут, тихо млея, а потом, уговорив себя, пошел в ванную, смывать вчерашний пот и грязь.
  Под теплыми струями воды, бьющими со всех сторон, он вспомнил, как это чувство называлось в старину. Дежа веку. Странный набор непонятных слов, не то, что современное 'эффект спонтанного осознанного соединения с инфо-полем'. Да, наука полагает, что эта щемящая радость узнавания, как будто прикосновение к чему-то более обширному, чем твоя жизнь, всего лишь отзвуки и отголоски инфополя с его бесчисленными вариациями, сюжетами и наслоениями - своей памяти и памяти остального человечества, прошлого и нынешнего.
  Но, Мейер как всегда сомневался. И Кисуро в этом его поддерживал. Неохватное непостоянное тончайшее инфополе. Вселенная сюжетов, образов, смыслов. Какова вероятность того, что случайный набор элементов соберется в совокупность, которая отзовётся в твоей душе радостью узнавания? Сразу у двоих. Или троих. Мейер рассчитывал ее когда-то. Выходило около нуля. Значения начинались где-то за теми миллиардами лет, которые Земля еще не прожила.
  Современная наука, которая знала столь много, что позволяла себе смело пользоваться словом 'почти все', тут сочувственно разводила руками. Мультивероятности, вы должны понимать, многое зависит от параметров, которые не пока не определены...
  
  
  Когда Мейер вышел из душа, Кира уже не спала. Лежала, зажмурив глаза, раскинув руки и подставив новому дню довольное лицо.
  Она не открыла глаз, когда Мейер подошел к кровати, только потянулась и повернулась к нему. Открыла только после вопроса.
  - Скажи, Мейер, а ты чувствуешь, как мир изменился после вчерашнего вечера?
  Она была восхитительна в своей грациозности, естественной, открытой и глубоко личной. Словно они узнали друг друга до последней капельки и корочки, и с ними этой ночью случилось все, что может и не может случиться между мужчиной и женщиной.
  И вопрос ее был таким же полным и восхитительным.
  Мейера залило нежным удовольствием и он сел на кровать, к ней поближе.
  - Ведь сегодня другой день, - продолжила Кира, - Не тот, который должен был начаться по плану.
  Она вопросительно и с надеждой, что перед ней все тот же, вчерашний Мейер, смотрела на него.
  - Да, - ответил он. - Об этом кто-то должен сказать. Этот день другой. Словно продолжается вчерашний вечер. Не так, как обычно, когда просыпаешься и происшедшее кажется случившимся сотни лет назад, и оно глубоко в твоей памяти. Сегодняшней ночи, которая уничтожает прошлое и создает настоящее заново, не существовало. Она минула нас.
  Кира, замерев, завороженно смотрела на Мейера.
  - Наверное, это произошло оттого, - продолжал тот, - что мы поступили не так, как сами ожидали от самих себя. Нарушили обычный ряд. Верно?
  - Как сами не ожидали от себя, - повторила Кира. - Ни больше, ни меньше.
  Она поднялась и села на кровати, подобрав под себя ноги. Потом продолжила взгляд Мейера, перевела его на свое тело и зарделась.
  - Они маленькие, да?
  - Нет, - Мейер нахмурил брови, пытаясь выглядеть серьезным. Но у него это не получалось. - Они в самый раз - чтобы обхватить их ладонями, почувствовать каждый сантиметр их плотной упругости, трепещущий бугорок соска и замерить от сладкого удовольствия и восхищения их красотой. Прости, что я так долго не мог отвести от них взгляд. На самом деле мне думается о десятке разных вещей. О том, что я не знаю, что именно ты любишь на завтрак, о том, что Кисуро бесконечно прав - все имеет свой смысл. И наша встреча тоже. О том, что на самом деле означает дежа веку. Может ли быть, что тысячи лет назад я держал твою руку в своей, и мы смотрели в глаза друг другу, не способные отвести взгляды. Или наоборот, с неприязнью и даже ненавистью. Как два слишком близко поставленных магнита. Или отталкивание, или притяжение. И меня заполняет эта смесь, странная и не выразимая словами. И все, что я могу о ней сказать - что мне это нравится.
  Кира опустила голову, улыбаясь. Затем встала с кровати. Она чувствовала себя чуть неловко, это было заметно по ее рукам, которые она не знала куда девать.
  - Я могу сказать, что люблю на завтрак, - сказала она, - яичницу с помидорами, чесноком и грецкими орехами, ты ее сегодня попробуешь. Еще кукурузную кашу и лодочки из теста с сыром. Приготовься съесть все.
  Мейер с интересом слушал.
  - То, что ты сказал, - продолжила Кира, - да, смесь. Необычная и необъяснимая смесь. В которой много чего есть...
  Она запнулась.
  - Знаешь, Мейер, меня ведь тоже заполняет. Десятком несовместимых ощущений, воспоминаний и желаний. Очень странных. Не знаю, должна ли я говорить о них, но мне кажется, что мы теперь настолько близки, что дальше уже некуда. И мне просто необходимо открыться тебе. Мне хочется, чтобы ты видел меня голой. Под потоками воды, которые стекают по моему телу. Наверное, это извращение?
  - И чтобы я при этом завтракал? - поинтересовался Мейер. - Если нет, то желание вполне естественное. Кисуро периодически донимает меня подобным. Так что, не беспокойся. Если для тебя это важно, я могу сидеть напротив ванной, но с закрытыми глазами.
  Кира беззаботно и ликующе махнула рукой, подошла к Мейеру и мягко подтолкнула его в направлении кухни.
  - Мы больше не скажем об этом ни слова. Жди, я быстро.
  И заторопилась в свою комнату.
  
  
  Причина, по которой Мейер выбрал для встречи вокзал Нового Амстердама и по которой они с Кирой прилетели намного раньше, была проста и по сути необъяснима. Вокзал - один из великолепных образцов магического реализма, его вершины. Стиля 'Нереальный магический реализм'. Он был не просто красив, он был великолепно, чарующе, завораживающе необычен. И в этом заключалась необъяснимость. Почему его залы-порталы, многозвенные сложные своды, игры сложных форм, игра в прозрачность и цвет так притягивали к себе? В какой степени они могли оправдать вопрос, в чем заключена красота? В изменчивых потолках залов? В изображениях, которые меняются в течение стандартных тридцати двухчасовых общеземных суток? В картинах чужих миров, которые вот здесь, рядом, за стеклом? В элементах обыденности, из которых вырастали формы и линии невозможного? В мечтах, которые есть к каждом, и которые готовы выпорхнуть, влекомые свободой окружения?
  Или в нашей готовности увидеть нереальное в привычных вещах? Проходя под сводами, созданными как будто не для человека, окружаемые полутенями нежных зеленых, фиолетовых и голубых цветов, мы погружаемся в историю, которая не существовала никогда. Мы погружаемся в строгие правила тонких полусфер и выгнутых окон, которые ведут не наружу - они ведут внутрь тебя и на самом деле, вступая в мир архитектурной раскрепощенности, называемой нереальным магическим реализмом, мы вступаем в себя.
  Да, заметила Кира, Алехо Вальмонт сказал хорошо.
  Его имя скрыто в первом зале, в иероглифах входа, ответил Мейер. У меня где-то есть настоящий большущий альбом всех его работ. Мелованная бумага, качественная трехмерная микро-печать. Шикарная вещь в свое время. Оказывается, на него большое влияние оказал комплекс Святой девятки в Барселоне.
  - Покажешь? - спросила Кира.
  Она смотрела на Мейера ласково, но с малой толикой тревоги и ожидания. Словно опасалась, что их единение в скором времени разрушится.
  А Мейер теребил бокал с фрапе, полный бежевой кофейной пены, и пытался взглядом встроиться в ее неуверенность, наполнить неутоленные счастьем глаза Киры своей убежденностью и спокойствием.
  
  Кисуро и Виолетта появились, как договаривались. Почти, как договаривались, что, как известно даже педантам, не считается.
  Кисуро распирался счастьем, Виолетта цвела улыбками. Эта парочка держалась за руки, словно любовники на пике ми-ми-ми, ути-ути и желаний, которые никак не могут утолиться.
  Они все, исподволь разглядывая друг друга, перецеловались. Мейер отдал Кисуро и Виолетте сумки с их снаряжением, затем показал на ждущий их глайдер.
  Он сам сел за управление, рядом устроилась Кира, так что Кисуро не пришлось выбирать, с кем сидеть - с Мейером или Виолеттой. И вообще, выбор - это когда два взаимоисключения. Остальное - компромисс. Деликатность и мудрость. Наилучший вариант, значение, которое лежит между 'да' и 'нет' в полном соответствии с логикой троичного выбора. В полном соответствии с гармонией мира. Уж Мейер со своей страстью к Теории Мультивероятностей знал в этом толк.
  
  
  Сверху нужный им каньон выглядел совершенно так же, как и остальные - пустынно и безлюдно. И только на втором круге, снизившись, они нашли крыши. Солнце только что поднялось и тяжелые густые тени заполняли каньон. Здания из-за медных, чистых, не тронутых окислением крыш сливались с песочным фоном, растворялись среди узора трещин, расселин и каменных неровностей. Разглядеть их, не зная, где искать, было трудно.
  Мейер аккуратно подвел глайдер к началу каньона и заставил зависнуть.
  На трехмерной карте нашлась обычная площадка для аэромобилей и Мейер медленно ввел машину в каньон. Каменные стены песочного цвета поплыли вверх, съедая небо. Стало темнее.
  Аэромобиль плавно осел на серую, с узорами неработающей подсветки площадку.
  Мейер выключил двигатель, посмотрел на замершую в ожидании Киру. На молчащих и собранных Кисуро и Виолетту.
  В полете от их первоначальной настороженности и отчужденности не осталось и следа. Кисуро перетянул не ожидавшую его веселого напора и обаяния Киру к себе и Виолетте, разбил ее скованность обхаживаниями и озорством. Он даже порывался разложить кресла - тогда получилась бы ровное и большое лежбище, но ему не дала Виолетта. Она почувствовала Киру и повела себя с ней, как с давней знакомой. Кисуро в результате перебрался на передние сиденья, к Мейеру, но и там ему не сиделось смирно. Он обернулся назад и всю дорогу болтал, не закрывая рот.
  Сейчас их всех еще окутывала аура беззаботности. И, самое главное, общности. Как одну команду.
  Вторя ему, этому чувству единения, Мейер задорно проговорил, обращаясь к Кисуро:
  - Якорь брошен, капитан. Силы вторжения собраны на полубаке. Все готовы к высадке.
  Кисуро расплылся от удовольствия, а девушки одарили Мейера веселыми взглядами.
  - Тогда в бой, сеньоры и сеньориты! - строго произнес Кисуро. - И пусть ни у кого не дрогнет рука от избытка чувств.
  
  Они высадились из машины и быстро рассыпались по площадке. На дальнем ее краю обнаружился лифт, встроенный в стену, и закрытая медная дверь с круглым иллюминатором. Параллельно лифту поднималась вертикальная металлическая лестница с несколькими промежуточными площадками из рифленого металла. Не просто лестница, а лестница с большой буквы - с заклепками, ажурными - не функциональными частями, с изогнутыми медными экранами - не для прочности и безопасности, а для красоты. Лестница века пара и механических вычислителей.
  Пока остальные осматривали кабину лифта - такую же затейливую, с решетками, деревянными панелями, рычажками и миниатюрными лампочками под матовыми колпачками, Мейер оценил дома, встроившиеся на разной высоте в стены каньона. Три с одной стороны, четыре с противоположной, плюс многоэтажное строение с широкой площадкой на дне каньона, у озера. И ни блеска или движения. Если здесь и были люди, они никак не выдавали себя.
  Лифт оканчивался на уровне самого высокого дома. Там находилась площадка с козырьком. Решетчатый узкий переход, крепившийся к стене каньона, длиной тридцати или больше метров соединял площадку и дом.
  Похожие переходы, идущие вдоль стен, связывали дома друг с другом. Получался один единый комплекс, который казался ухоженным - и безлюдным.
  
  Решили подниматься попарно: Кисуро с Виолеттой, затем Мейер с Кирой. В случае, если машинерия лифта откажет или если он остановится по другой причине двое других, оставшихся снаружи, помогут выбраться.
  На верхней площадке они осмотрелись. Неширокая, прикрепленная к каменной стене дорожка с перилами выглядела сомнительно. Она вела неровным путем на промежуточную площадку, а затем к первому дому-цилиндру песочного цвета, с металлическими ребрами жесткости на равном расстоянии друг от друга.
  Осторожно, держась на большом расстоянии друг от друга, они прошли до дома. Нашли входную дверь - деревянную, с медными вставками и круглым выпуклым оконцем. Дверь легко открылась.
  Внутри находилась гостиная. Длинный диван повторял изгиб стены. У противоположной стены стоял небольшой столик, а рядом с ним - встроенный в стену современный холодильник с системой быстрой готовки. Окна в потолке, хоть и оставались затемненными, но давали достаточно света.
  Они увидели еще две двери. Вторая так же, как и та, через которую они вошли, выводила на площадку вокруг дома. Скорее всего, там начиналась дорожка, ведущая к следующему дому - он виднелся в круглом оконце. А третья дверь уводила вглубь скалы.
  Мейер осторожно приотворил ее и все увидели большой, погруженный в полутьму зал, полный больших тонких экранов - настоящих, а не воздушных, шкафов с книгами и незнакомых устройств. Некоторые экраны светились, добавляя свет. У дальней стены помещался диван и несколько кресел, центр зала оставался свободным.
  Они не сразу разглядели сидящего в дальнем углу человека. Глубокий старик лет тридцати шести или семи, развалившись в кресле, с любопытством смотрел на них. На нем были надеты свободные шорты из плотного материала, похоже, не термо, и такая же старомодная полублестящая рубашка с пережитком - невысоким стоячим воротником.
  Обвислые дряблые щеки, морщины, округлый живот, чуть выдаюшийся вперед, заставили всех четверых замереть.
  Старик заговорил первым.
  - Много раз представлял, как окончится мое затворничество. Но не думал, чтобы вот так и сегодня. Четверо молодых людей...
  Старик задержал взгляд на Кисуро, а потом продолжил.
  - Ну что же, давайте знакомиться. Меня зовут Сирша. Сирша Ронан.
  
  Глава 29
  
  - Ронан? - выдохнул Мейер. - Вы - Ронан?
  - Почему это тебя так удивляет?
  - Потому что мы вас искали, - сказала Виолетта.
  - Но совсем не ожидали встретить тут, - добавил Мейер.
  - Однако, - удивился Ронан.
  Держась за поясницу, он не без труда поднялся с кресла и жестом показал на настенные экраны.
  - У меня здесь система наблюдения и она среагировала на вашу авиетку. Поначалу я думал, что вы случайно оказались в этих краях, но, похоже, вы летели именно в мой каньон. Тем более, что время слишком раннее для прогулок. Я следил за вами все это время.
  Старомодная 'авиетка' выдала в нем человека из далекой старины, настолько далекой, что она вполне могла претендовать на слово 'легенда'.
  Ронан сделал пару шагов навстречу и остановился.
  - Вы кого-то опасаетесь и здесь прячетесь? - спросила Виолетта.
  - И да, и нет, - ответил Ронан. - Но вначале я хочу узнать, почему вы меня искали, и как нашли. Или даже нет, не так...
  Ронан еще раз внимательно осмотрел их.
  - Вот что, мои молодые гости. Простите, за 'молодые', лет вам, наверное, порядочно. Просто я до сих пор связываю внешность и возраст. Молодо выглядит - значит, и лет немного. Простите мою бестактность, но вот вы выглядите лет на четырнадцать. Но лет, Вам, безусловно, больше?
  Кисуро, к которому он обращался, довольно кивнул.
  - Если считать года, то да, их прошло около двадцати. Двадцать лет во втором рождении. Но кого интересуют цифры? Так что мне четырнадцать. И меня зовут Кисуро. Вот его - Мейер, а этих двух очаровашек - Виолетта и Кира.
  - Спасибо за очаровашку, - усмехнулась Виолетта.
  Кира во все глаза смотрела на Ронана.
  - Похоже, у нас впереди долгий разговор, - сказал Ронан. - Давайте поступим так: вы, скорее всего, завтракали, но я еще нет. В любом случае, я приглашаю вас разделить со мной утреннюю трапезу. Если кто присоединится, возражать не буду. Захочет помочь - тоже. Идемте, я покажу вам свое обиталище.
  Он вышел в гостиную, в которой они уже были, и свернул ко второй двери. Металлической дорожкой, прильнувшей к отвесной скале, они прошли к следующему зданию с большими округлыми окнами, за которыми проглядывались висящие на стенах сковородки.
  У входа Ронан задержался.
  - Тут у меня кухня, столовая и склад для продуктов, - кивнул он дверь перед ними. - Чуть дальше - жилая зона, внизу - место для отдыха и спорта, рядом с ними и чуть выше - гостевые домики. Вот в той перемычке устроен проход, так что можно попасть на ту сторону каньона, не выходя на воздух. За перемычкой есть подвесная дорога - ее отсюда не видно, - которая ведет к ангару с авиетками. Там стоит одна на всякий случай. Внизу - озерко с проточной водой. Вода подогревается, можно купаться в любое время. Я предпочитаю ночами, когда над каньоном стоит полная луна.
  Ронан явно испытывал гордость за свое жилище.
  - А теперь, завтрак!
  Они вошли в просторную кухню. Большей своей частью она уходила в каньон. Длинный кухонный стол шел вокруг стены. Десятки сковородок и кастрюль разных размеров и цветов нависали над столом.
  - Простите, Ронан, - сказал Мейер, - все это время вы жили здесь? Два или три века? Безвылазно?
  - Да, - просто и чистосердечно ответил Ронан, - почти три века. Но об этом только после завтрака. Поскольку я не знаю, для чего вы здесь, то мои ответы могут несколько варьироваться. Вот тут - кофейники и чайники. Я предпочитаю готовить и чай, и кофе сам. Но у меня есть и современная кофемашина, стоит вот там. И вообще, чувствуйте себя как дома. Я настолько отвык от присутствия человека, что любая ваша активность будет приятна. Можете даже побить что-нибудь, я, как ни странно, буду рад.
  Ронан любезно пооткрывал все дверцы в шкафчиках и поощрительно махнул рукой, мол, давайте, не скромничайте.
  - Я разогрею пудинг и сделаю яичницу со шпинатом, - в довершении объявил он и пошел готовить.
  Поначалу они чувствовали неловкость от присутствия человека, выглядящего не просто старше, а намного старше - почти на целую бесконечность. Но Ронан оставался само дружелюбие, и стеснение улетучилось среди звуков громыхающей посуды, любезных советов, куда сложить их шлемы и прочую амуницию, в сомнениях, что выбрать - мед, варенье или сгущённое молоко. Какой сок и какой сыр. Ронан был подключен к общей системе доставки и булочки, которые он между делом извлек из буфета, выпекались час назад или даже меньше.
  Когда приготовления окончились, они расселись за большим овальным деревянным столом в дальней части кухни, в обеденной зоне. Здесь вдоль стен стояли старинные шкафы высотой под потолок, а между ними висели картины.
  - В древности, - торжественно заговорил Ронан, держа вертикально в руках старинные узкие серебряные вилку и нож, - при начале трапезы по обыкновению говорился спич. Возможно, это делалось для того, чтобы сидящие за столом не сразу набрасывались на еду, а имели возможность насладиться ее видом. Сегодня необычный день для меня и мне следует сказать что-то, приличествующее случаю. Нечто запоминающееся и важное. Но я думаю только о том, что это дурацкая традиция - болтать перед едой, поскольку мне хочется как можно быстрее отправить в рот яичницу. Аминь.
  Ронан оглядел остальных.
  - У вас есть главный?
  - Нет, мы все равны, - ответил Мейер. - У каждого решающий голос.
  - Я так и думал. Но поскольку нужно начать с кого-то, начнем с тебя. Твой черед сказать несколько слов.
  И Ронан замолк, с любопытством глядя на Мейера.
  Мейер задумался на секунду.
  - Три дня меня тревожит и мучает мысль, что происходит, - сказал он. - За это время я познакомился с несколькими прекрасными людьми. Очень милыми и, как оказалось, важными для меня. Мир треснул, да. Но даже если он начнет разваливаться, меня будет утешать связь, которая возникла между нами. Тонкая близость, которая делает человека родным.
  Ронан понимающе кивнул и перевел взгляд на Виолетту.
  - Времена меняются, но всегда есть то, что остается постоянным. Завтраки входят в их число, - улыбаясь, произнесла она.
  Ронан согласно кивнул и посмотрел на Кисуро.
  - Теперь вы, юная девушка.
  - Вообще-то, я мальчик, - с нескрываемым удовольствием откликнулся тот.
  Ронан охнул и смутился.
  - По крайней мере, до обеда. Это во второй половине дня я меняю пол. И к вечеру мне хочется любви, ласки и нежностей. Мейер не даст соврать.
  - Не дам, - согласился Мейер.
  - Мой любимый, - продолжил Кисуро, - сказал так, что после него уже ничего ни прибавить, ни убавить. Мне остается добавить только одно. Не спрашивай спящего кузнечика о его снах. Все равно он ничего не расскажет.
  Мейер улыбнулся, а потом посерьезнел. Как всегда, Кисуро был тонок и глубок. Эта его фраза... она напомнила ему о вопросе, который он задаст Ронану первым.
  - Однако, - сказал Ронан.
  - Это глубокая мудрость, полная философии, - пояснил Кисуро. - Надеюсь, вы оцените ее по достоинству, в отличии от этих.
  - Пожалуй, соглашусь, - сказал Ронан. - В ней полно мудрости. А в завершение я хотел бы услышать вас.
  Кира кивнула.
  - Я плохо говорю, точнее, у меня в такие моменты никогда не находится нужных и красивых слов. Они могут прийти после, но вот чтобы спонтанно - нет, предложения всегда смущаются и прячутся от меня. Но для этого дня у меня есть в запасе немножко. И для Мейера, тоже. Не знаю, уместно ли будет говорить их здесь и сейчас.
  - Очень уместно, - подбодрил ее Мейер.
  Кира опустила глаза к тарелке.
  - Мир состоит из мелочей, из несущественностей и рутины. И только от нас зависит наполнить его смыслом. Вчера он начал наполняться. Благодаря Мейеру и его странной истории. А сегодня - благодаря всем вам.
  Кира замолчала.
  - Сильно, - сказал Ронан. - Не знаю предыстории, но чувствую, что тут у вас целое повествование с прологом и продолжением. А теперь - завтрак!
  Он с аппетитом набросился на свою яичницу, отпил кофе, отхватил кусок от хлеба, навел ужас на ломти сыра, выхватив сразу два, сунулся к пудингу, снова отпил кофе. Ронан ел быстро, самозабвенно и ловко, успевая прожевать, управиться с кофейником, масленкой, хлебницей, методично опустошая их. При этом он активно разглядывал на гостей и источал благодушие и хлебосольность.
  Остальные ждали, пока он закончит завтракать. Перебрасывались словами и впечатлениями. Шутили и пробовали булочки и мягкий сыр. И сдерживали нетерпение.
  Наконец, Ронан прикончил последний бутерброд, отложил столовые приборы в сторону и поднял руки.
  - Я спешил, как мог. Итак, вы искали это место. Для чего?
  Мейер посмотрел на своих друзей, но все ждали, что начнет именно он.
  Мейер зажмурился, протирая глаза, затем выдохнул.
  - Три дня назад я проснулся со странным ощущением...- начал он.
  Мейер постарался не упустить ничего. Удушливое неприятное присутствие чужих суждений и мыслей, погружение в тяжелый колючий мир, разговор с Годзо, свои попытки понять, что происходит.
  - Минутку, Мейер, - перебил его Ронан. - Твое второе имя случайно не Шимода?
  Мейер удивленно кивнул.
  - Я читал твою статью о критериях выбора параметров при скоростном расчете. Когда же это было... кажется, лет пятьдесят назад... увы, память начинает сдавать, но твое имя я не забыл. Мейер Шимода. Хорошая статья. Ничего лишнего, все по существу. Не терплю длинные хождения вокруг и около. Итак, к какому выводу вы пришли?
  - Мы положились на научный способ обработки информации. Создали трехмерный линейный поток данных со слоями для каждой персоны, влючая нас. Отдельные временные шкалы. Заложили туда все, что знаем, что видели и чувствовали.
  - Тааак, - заинтересованно потянул Ронан.
  - И получили результат. Начало последовательности лежит раньше, чем событие в том летательном аппарате, которое они называют 'самолетом'. Конец последовательности находится в интервале до девяти дней. Точнее, уже семи. Затем я попробовал прогнать то, что мы получили, через расчетные модели теории мультивероятности. У меня есть несколько таких, с которыми я возился время от времени. Я получил отрицательную вероятность в виде адели для девятерых и положительную для числа семь. Возможно, я где-то ошибся с этой семеркой...
  - То есть, - задумался Ронан,- по твоим расчетам их должно быть семеро? Семерка, да, хорошо совпала бы с теоремой о минимальном пределе граничных условий. Семь параметров - семь человек. Я хочу видеть твою модель и все данные, которыми вы располагаете.
  Мейер согласно кивнул и продолжил.
  Дальше было про Киру и ее теорию. Ронан оживился и не сводил взгляд с девушки, периодически кивая на слова Мейера. Отвлекся он только, когда Мейер заговорил про игру, которая придумала и создала Марта. Ронан с виноватым видом поднял руку.
  - Прости меня, что прерываю, это важно. Ты не помнишь название генератора случайности, который выбрала Марта?
  Мейер назвал по памяти, хотя Кисуро набирал Марту, чтобы она сообщила точное наименование.
  - Буквы 'Р' и 'П', - повторил Ронан. - Длинный ряд цифр, тире и восьмерка в конце. Окончательная версия нашего с Пейджем генератора. 'РП' означают Ронан и Пейдж. Ну конечно, длинные воздействия на поле...
   Он поджал губы и задумчиво потер виски. После чего с вопросом посмотрел на Мейера.
  Мейер продолжил - о башне и о том, что они в ней нашли.
  Ронан молчал и хмурил брови. А когда Мейер закончил, призакрыл глаза и откинулся на стуле назад. Потом открыл и оглядел стол.
  - Вы знаете, что происходит? - с надеждой спросил Мейер. - И у вас есть ответы на наши вопросы?
  Ронан утвердительно кивнул. Он выглядел серьезно, даже озабоченно.
  - Годзо был прав? - спросил Мейер. - Насчет сна?
  - И да, и нет, - ответил Ронан. - Нет состоит в том, что это не сон. Но прежде чем я вам все расскажу, мне хочется услышать ответы на два вопроса. Они, возможно, покажутся незначительными или не относящимися к делу, но это только на первый взгляд. И да, еще мне следует сказать, что я доволен.
  Ронан улыбнулся и подобрел, лицо его разгладилось.
  - О лучшем выборе я и мечтать не мог. Физик, вероятностник, псионик. Умный и не простой мальчик.
  - Вы забыли Марту, - подсказал Кисуро. - Она архитектор игровых миров.
  - Чудесно, - согласился Ронан. - Итак, первый вопрос: в чем смысл жизни?
  - Это совсем просто, - ответила Виолетта.
  - Да, - подтвердил Мейер. - Вас не удовлетворяет общепринятый ответ?
  - Удовлетворяет. Но у вас нет никаких дополнений или комментариев?
  - Конечно, есть, - ответил за всех Мейер. - Смысл - в творчестве. В создании нового. В привнесение новых смыслов в мир и заполнение его своими творениями.
  - Да, - согласился Ронан. - Я удовлетворен. Мне хотелось убедиться, что вы именно такие, какие надо. И второй вопрос. Вы слышали про Хэннона Фуллера?
  Не слышал никто.
  - Не ищи, ты ничего не найдешь, - поспешил сказать Ронан Кисуро, который снова вывел клавиатуру в воздух. - Это был вопрос на всякий случай. Я расскажу об этом после. А сейчас...
  Ронан встал из-за стола.
  - Мы сейчас тут приберем - страшно не люблю беспорядок, и перейдем в мой кабинет, он рядом с кухней. А чтобы не терять времени, я буду рассказывать. Итак...
  Ронан замолчал. Подхватил тарелку с чашкой и блюдцем, открыл ногой моечную машину, запихнул все внутрь.
  - Да, все сюда, - подсказал он остальным. - Иногда я мою вручную, да-да, вручную, не смотрите на меня так, в этом заключен смысл. Особенно, когда нужно подумать над чем-нибудь. Руки и тело занято, мозг - свободен. Итак, с чего бы начать... увы, как всегда, память подсовывает совсем незначительные эпизоды...
  - Это бывает от торопливости, - заметила Виолетта. - Начните с того, что есть, возможно, ваше подсознание подсовывает воспоминания не просто так.
  Ронан благодарно кивнул. Затем открыл дверь кухни и показал на соседнее цилиндрическое здание.
  - Приятно иметь дело с профессионалом, - продолжил он. - Тогда слушайте.
  Он пошел первым, рассказывая на ходу.
  - Я учился на финансиста и в одни из каникул приехал к родителям. До диплома бакалавра по экономике оставался год, в центре занятости нашего университета уже появлялись какие-то предложения насчет будущей работы, и я решил съездить домой, поскольку не знал, будет ли у меня время потом. Это маленький городок в Сеговии, скучный и нетуристический. Я слонялся по улицам, сидел в барах с родственниками и приятелями, клеился к девушкам. И, наверное, так бы и уехал назад в альма-матер, получил диплом, если бы не статья в местной газете... Вот сюда. Располагайтесь.
  В большом прохладном кабинете они расселись по диванам - древнему, постоянной формы, и современному. Ронан занял кресло, которое стояло почти в центре кабинета и смотрело на два больших настенных экрана. Перед тем, как сесть, Ронан развернул кресло к диванам.
  - В статье говорилось, что утром в одном из оврагов на окраине городка дети нашли нечто невообразимое. Дальше шли рассуждение об инопланетянах, русалках, телекинезе, подпольных лабораториях мафии, в общем, всякая чушь. А оказалось все просто - в овраге валялось чучело нарвала. Откуда оно там взялось, никто не знал. Но большое, мастерски сделанное чучело впечатляло тем, что было совершенно чуждым в этом овраге, на кирпично-песочном фоне. Пыльные камни, какой-то мусор и переливающиеся волны на мокрой коже, да, она казалось мокрой, словно его только что вытащили. Еще этот длинный витой рог. Я стоял среди зевак, по моим ногам топтались мальчишки, и думал, что не хочу быть финансистом, сидеть в банке и считать транзакции. Я хочу чуда. Такого же, как невозможный нарвал в тихой неторопливой жизни сонного городка, в котором никогда ничего не происходит.
  Так я стал физиком.
  Много позже образовалась группа единомышленников: я, Пейдж, Фуллер, Кларк и Стюарт. Образовалась не сразу, сначала познакомились на одном конгрессе я и Фуллер, потом нас позвал к себе Пейдж, а он был междисциплинарник, и там к нам присоединилась Эмили. Эмилия Стюарт. Мы искали выход из тупика, в который зашла фундаментальная наука. Но главное, что нас всех объединяло острое и активное желание чуда. И мы это чудо нашли.
  - Эффект наведенной макродекогеренции в клетках? - спросил Мейер.
  Ронан отрицательно мотнул головой. Затем сжал руками подлокотники кресла и начал слегка вертеть его: туда-сюда, вправо-влево. Он явно волновался.
  - Нет, этот эффект нашли остальные в группе Пейджа, мы с Фуллером занимались чистой физикой и проблемой поколений частиц. Мы моделировали квантовую сцепленность на разных моделях пространства, а Эмили возилась с квантовыми вычислениями, а заодно следила, чтобы наша математика не слишком противоречила реальности - впрочем, об этом написано в любой книжке по истории физики. Вот что там не написано: однажды, в один из выходных, мы сидели в небольшом кафе в Лозанне: я, Хэннон и Эмили. Болтали обо все, в том числе и о работе. Мы тогда уже очень близко подобрались к пониманию, что Вселенная устроена очень просто. Фуллер сказал, что настолько просто, что возникает мысль, что это простота умышленная. Эмили засмеялась и погрозила нам пальцем. А потом, когда мы уже перескочили на другое, сказала, что умышленность не подразумевает случайности или подразумевает ее в некоторой определенной степени. А если это так, то степень умышленности можно математически оценить. Тогда она уже вовсю работала над той самой моделью расчета квантовых событий, которая потом выльется в теорию мудьтивероятностей.
  А через неделю она пришла к нам в кабинет, закрыла дверь, стерла, несмотря на наши возмущенные возгласы, какой-то расчет с рабочей панели и написала формулу. Ту самую, которая описывает случайности уровня микромира в теории мультивероятностей. Формула Стюарт.
  Это, пояснила Эмили, оператор на фазовом пространстве состояний системы. Вот эта часть содержит начальные ограничения. А вот так я получаю результат для квантовой системы. Сегодня я полночи думала, а что, если применить мою формулу для системы 'наша Вселенная'. И получить начальные ограничения, зная ее современное состояние и метрику. Это было невероятно сложно и глупо одновременно.
  Разумеется, сказал Фуллер. И у тебя вышла бесконечное количество решений, добавил я. Нет, возразила Эмили, не бесконечное. Я взяла ваши модели с первой по четвертую. Для всех кроме одной я получила неопределенность. И только для второй есть решение, имеющее смысл. Так что, если модель номер два описывает Вселенную, то...
  Дальше Эмили многозначительно улыбнулась, сказала, дерзайте, и ушла спать после бессонной ночи. А мы переглянулись и занялись своими прежними делами. Но через полчаса не сговариваясь, решили вплотную заняться моделью номер два. Вы должны ее знать, это структура Ронана-Пейджа. В наше время мы называли ее расслоением Клиффорда-Хопфа. Она была хороша тем, что после преобразований ее топология идеально рождала ровно три поколения частиц, как это и наблюдается в реальности.
  Ронан перевел дух и оглядел всех.
  - Я не слишком сложен? Кире и Мейеру это должно быть понятно, но вот как вам, друзья мои?
  - Нет-нет, - сказала Виолетта за себя и Кисуро, - продолжайте. Мы все проходили физику в школе.
  - Хорошо, - продолжил Ронан, - Мы потратили несколько недель на расчеты. Потом еще на анализ астрономических данных и поиск соответствий в той куче данных, которая была наработана на ускорителях и собрана спутниками. Со стороны это выглядело успехом, но на самом деле мы были подавлены осознанием чудовищного факта, что наша Вселенная - симуляция. Не сон, как решил ваш Годзо, тут он не прав. А симуляция.
  - Симуляция? - выдохнул Мейер.
  - Симуляция? - изумленно повторила Кира.
  - Хорошо как день начался... - заметил Кисуро. - Симуляция или творение?
  И только Виолетта настороженно молчала, ожидая, когда Ронан продолжит.
  - Какой вы хороший вопрос задали, - закивал Ронан Кисуро. - В чем заключается разница между созданной Вселенной и виртуальной? Если бы мы создавали цельный мир, каким именно он мог бы быть - в виде внешнего отростка, в виде обособленного пузыря рядом с нами или в качестве модели, существующей в каком-нибудь вычислительном устройстве? Мы обсуждали этот вопрос годами. Мы разработали критерии, чтобы точно это определить. Но, увы...
  Ронан нахмурился.
  - Ограничения по минимальному и максимальному размеру - один из признаков симуляции. В нашем мире это планковская длина и конечный размер Вселенной, которая компактна и не расширяется с ускорением, как считалось раньше. Пространство и время дискретно гранулированы. Топология - замкнута. Ну и простота - Вселенная устроена настолько просто, что мысль о ее искусственности просто не может не появиться.
  Налицо классический набор симуляции, как мы ее понимаем. Разумеется, доказать из самой симуляции, что мы не существуем как реальный объект - невозможно по определению, нужно знать, что такое эта настоящая реальность, но есть косвенные методы. То, что сейчас называется теорией мультивероятности, точнее, ее часть для квантовых систем и элементарных частиц. Это основы расчета всей нашей Вселенной. Способ, которым Они определяют поведение физических объектов и их взаимосвязь. Именно мультивероятность и ее метод скоростного расчета поставили окончательную точку - до этого мы еще сомневались в возможности быстро просчитать Вселенную и надеялись, что ошиблись.
  Ронан задумался и замолчал.
  Сказанное им висело в воздухе, отяжеляя его, вызывая мелкую тонкую дрожь, неуверенность и вопросы. Бесчисленное количество всяких вопросов.
  Странно, подумал Мейер. Мир взял и развалился, так просто, обыденно, при свете дня, а я ничего не чувствую. Совершенно ничего. Кроме дрожи.
  Он посмотрел на Кисуро. Тот напряженно молчал. Кира застыла, и только Виолетта, казалось, почти не среагировала. Только широко раскрытые глаза выдавали ее состояние.
  - Может быть еще кофе? - слова Ронана разорвали тягучую вязкую неприятную паузу.
  Кофе не желал никто.
  - В книгах по истории науки, - продолжил Ронан каким-то виноватым тоном, но быстро вернул себе прежний спокойный тембр, - вот тот переход от квантово-механических предсказаний к анализу сложных макросистем, человека, общества описывается как гениальное озарение Эмили, но на самом деле это был продукт долгого анализа и длительных сомнений. Точно так же, как Создатели рассчитывают физику нашей Вселенной, они задают и поведение объектов в ней. Поначалу мы думали, что алгоритмы разные, но потом оказалось, что для экономии ресурсов они пользуются теми же методами. Эмили масштабировала мультивероятность на человеческое общество и в общих чертах все подтвердилось. Так что, мир, в котором мы пребываем, - продукт вычисления чудовищного и быстрого механизма.
  - Но для чего? - подавленно спросил Мейер.
  - Во времена моей молодости, - ответил Ронан, - были очень популярна виртуальная реальность. Ты надевал шлем, закреплялся в устройстве позиционирования и погружался в выдуманный мир. Наша Вселенная - такая же выдуманная игра. Для чего? А это еще не один год, потраченный для выяснения, кому могла понадобиться подобная симуляция.
  - И вы выяснили? - спросила Виолетта.
  - Отчасти. Многие вещи взаимосвязаны. Например, наше существование говорит о том, что наши создатели или похожи на нас или очень близки к нам.
  - Не очевидно, - возразил Мейер. - Это могут быть существа, экспериментирующие с формами жизни. И сейчас они сидят, пялятся на нас своими неопределенными органами восприятия и подавляют удивление и шок - от наших тел, нашей еды, наших разговоров...
  - И того, чем мы занимаемся, - добавил Кисуро. - Во всех смыслах.
  - Уже очевидно, - Ронан поджал губы и наморщил лоб. - Не спешите с выводами, я расскажу, к чему мы пришли.
  
  Глава 30
  
  - Мы продолжали работать, как обычно, но часть результатов не показывали никому. Вначале - чтобы не повредить своей научной репутации, а потом - потому что пришло ощущение, что наше знание не принесет никакой пользы. Все же пару раз мы собирались опубликовать свои работы, но каждый раз что-то мешало. Один раз Пейдж - ему мы рассказали все, - он был категорически против, чтобы мы вынесли все наружу. А затем просто не хватило духу. Потом теория мультивероятности вышла на такой уровень, что мы смогли просчитать результат - что случится, когда мир узнает правду.
  - Да, - не вытерпел Мейер, - наверняка у вас получилась обратная вероятность.
  - Приятно иметь дело с профессионалами, - довольно улыбнулся Ронан. - Именно! Мы получили то, что в теории мультивероятности называется обратной вероятностью. Невозможность достигнуть желаемого результата. И потому о том, что мы открыли, не знал до сегодняшнего дня никто, кроме нас пятерых.
  - Но где остальные? - спросила Виолетта. - Вы ведь тут один?
  Ронан мягко улыбнулся.
  - Если я перескочу, то потеряется последовательность событий, а она важна. Еще чуть терпения. Итак, мы определили, что наша Вселенная - симуляция, созданная для неведомых целей неведомыми существами, мы назвали ее цивилизация Альфа. Дальше возник вопрос, является ли Альфа базовой цивилизацией или вышестоящей, то есть, находится ли она сама в этой симуляции или наблюдает за нами со стороны. Нам помогло то, что наука сделала огромный, едва ли не взрывной шаг вперед, новые данные валились чуть ли не ежегодно. Больше того, некоторые данные, которые не находили ответа в Большой науке, идеально ложились в наши построения. Например, крупномасштабная структура Вселенной в виде додэкаэдров. Насколько я знаю, до сих пор есть два или три предположения и нет четного объяснения, не так ли Кира?
  - Да, - быстро подтвердила Кира, - Считается, что ячеистая структура вызвана гравитационными флуктуациями в ранней Вселенной. Наиболее полный анализ есть у Коллин Гудвин.
  - Превосходно, - довольно сказал Ронан. - Это наиболее характерный пример. Там, где наука притормаживала, мы гнали на всей скорости. Потому что эти данные давали нам новое понимание. Когда астрофизики пересчитали размер Вселенной, и особенно, когда в научном сообществе начались разговоры, что мы, возможно, вообще единственный разумный вид во Вселенной, мы были озадачены. Получался, что размер жизненного пространства - я имею ввиду планеты, пригодные для жизни или для терраформирования, - слишком велик для одной цивилизации и слишком мал для нескольких. Здесь получался явный парадокс, на который мы потратили пару лет. А потом орбитальная система супепртелескопов обнаружила эффект зеркальности у дальних галактик. Затем подтвердилась додакаэдрическая структура - и вот она-то и навела нас на мысль пересмотреть свой взгляд на топологию вселенной. Мы обнаружили, что наша модель допускает несколько топологических интерпретаций, причем, выходило нетривиальное расслоение!
  Ронан возбужденно посмотрел на своих гостей.
  - Вы понимаете, дорогие мои друзья, что это такое?
  - Да, - восхищенно подтвердила Кира.
  Нет, ответили остальные.
  - Ах да, ну конечно, не все из вас физики,- спохватился Ронан, - Тогда в двух словах: эти ячейки - отображение других миров. Наши создатели вместо того, чтобы плодить симуляции, создали одну, в которой совместили мириады других симуляций! И не просто симуляций, а вариаций базовой. Непонятно? Только на первый взгляд.
  Ронан взмахом руки включил экраны на стенах, затем вызвал на один изображение крупномасштабной структуры Вселенной - черный эллипс, на котором проступали бледные соты, составленные из белых точек. Второй экран пока пустовал.
  - Представьте, что вы создали мир, неважно, для каких целей - игры, развлечения или работы.
  На втором экране появилась точка, из которой вытянулась короткая линия.
  - Этот мир живет и развивается по законам, которые вы предварительно задали, - увлеченно продолжал Ронан, - линия, которую вы видите, это его развитие во времени. А потом вам понадобилось этот мир изменить. Причем для вас важно оставить и предыдущую версию, в которой никаких изменений нет.
  Повинуясь жестам Ронана, от линии потянулась в сторону другая.
  - А потом еще, - прибавил Ронан.
  От главной линии побежала в сторону, но уже другую, новая линия. Получилась деревце с центральным стволом и двумя ветками. А потом оно стало расти и усложняться. Начали вырастать новые ответвления - из главной линии, из боковых, из новых боковых, так что получилось большое ветвистое древо.
  - Нам неизвестна окончательная цели симуляции, - сказал Ронан. - Но в целом модель ясна. Дерево Симуляций. Вариации и вариации вариаций. Оно как-то связано с человечеством, его развитием. Возможно, мы - проверка некой теории. Возможно, перебор вариантов. Точно утверждать этого мы не можем. А вот что нам известно - что есть основной, базовый мир, который был создан первым и представляет собой вариант без коррекций, контрольный, и огромное количество ветвящихся версий, в которых что-то поменялось. Что-то в нашей истории. Им, очевидно, важны эти изменения, эти новые версии. Но для экономии ресурсов, чтобы каждый раз не создавать отдельную копию всего Универсума, они помещают слепок тут же.
  Все вместе образует то, что мы считаем нашей Вселенной.
  Ронан кивнул на первый экран, где эллипс Вселенной приобрел объемность, а соты превратились в подобие додекаэдров.
  - То, что наблюдается на небосводе, это искаженное из-за особенностей нашей метрики изображение всех этих миров-копий. Топологически они в нашей Вселенной. Умно, не правда ли?
  Ронан улыбнулся и погасил экраны.
  - Вы интересуетесь историей?
  - Интересуемся, и очень, - сказал Кисуро.
  - История, - Ронан одобрительно кивнул, - полна вариативности. Что изменится, если произойдет то или иное событие? Или не произойдет? Метеорит, пролетевший мимо. Извержение, которое не началось. Буря в заливе, разметавшая флот. Случайный выстрел, которого могло не быть. Вы не представляете, насколько ход истории зависит подчас буквально от одной небольшой мелочи. Словно история истончается и превращается в узкое горлышко песочных часов, с тонкой струйкой-нитью внутри. И достаточно совсем небольшого движения, чтобы дальше все пошло по-иному.
  - Вы считаете, Их интересуют эти вариации? - спросила Виолетта.
  - И они создали всю громадную Вселенную исключительно ради нас? - спросил Мейер.
  Ронан развел руками.
  - Признаюсь, я не знаю этого. Очень много вопросов по-прежнему без ответа. Возможно, Симуляция - тестовый полигон. Большой Взрыв - и смотреть, что получилось. Возможно, они изучают зарождение и развитие разумной жизни, и кроме нас в Симуляции полно иных разумных цивилизаций. Конечно, хотелось бы верить, что мы, человечество как-то выделены - антропный принцип засел во мне основательно.
  Ронан виновато улыбнулся.
  - Похоже, у меня не получается последовательная история. Мне нужно было упомянуть Кларка. Он был членом исследовательской группы Пейджа и занимался попыткой связать биологию и физику. Разумеется, о симуляции он ничего не знал. Потом, когда понимание базового строения Вселенной потянули за собой ворох открытий, он пошел дальше всех и получил первое свидетельство существования поля психической энергии. Того, что сейчас называется инфополем, в наши времена - полем астральных проекций или просто астралом, а еще ранее - коллективным бессознательным. Нам показалось это очень важным, и мы при помощи Пейджа затянули его в наш тайный союз. Он принял идею симуляции спокойно. И сразу выдал ворох идей. Действительно, поле оказалось важным элементом - оно служит элементом связи и синхронизации симуляций. Про что говорят 'витает в воздухе', а именно: мысли, идеи, страхи, предположения, сюжеты - все это общее для наших миров. А еще - изобретения, названия, имена и даже поступки, так что получается единый цельный фон. Это сделано для того, чтобы человечество в любой из симуляций оставалось тем же самым человечеством, что и в первой. Инфополе - единое пространство мыслей, пси-форм, и паттернов психологических структур. Того, что раньше называли коллективным бессознательным. Так что в любой симуляции имеется практически идентичный набор. Мифов, текстов великих книг, полотен живописцев. Расцветок флагов, сказок, кушаний, названий вин, улиц, городов и канонов красоты.
  И самое главное - шаблонов личностей. Поэтому в любой из симуляции будет свой Ронан, свои Мейер, Кира, Виолетта, Кисуро и остальные. Ваши дубли. Или же вы их - это смотря с какой стороны смотреть.
  - Дубли? - вырвалось у Мейера.
  - Ты полагаешь, что много одинаковых Мейеров - это плохо? - осведомился Кисуро.
  - Не одинаковых, - поправил его Ронан. - Вовсе не одинаковых. Общий только шаблон. А дальше вступают в действие место рождения, окружение, воспитание. Так что нет идентичных людей. Скорее, они как близнецы, разлученные после рождения и выросшие в различных мирах. И мы не сразу приняли эту концепцию: слишком много находилось и сейчас находится возражений: почему мы не видим эти копии в своем мире, где они хранятся, сколько всего шаблонов? Тем не менее, это единственный вариант объяснить связь между ними и вами. Ту связь, которая возникла, когда Марта запустила наш прибор. Но!
  Ронан замер на мгновение и внимательно посмотрел на своих гостей.
  - Прежде чем перейти к тому событию, кстати, очень значительному - оно позволяет понять многие вещи, к которым раньше мы не знали, даже как подступиться, - я хотел бы задать один вопрос. Очень важный. Для всех нас.
  Его внимательно слушали.
  - Предположим, создатели симуляции захотели ее изменить. Или же стереть совсем. Или только часть. Есть ли способ противостоять этому? Сохранить себя, точнее, информацию о себе. Знаю, вопрос непростой, но меня интересует ваше мнение.
  И Ронан вопросительно повернул голову.
  - М-м-м, - начал первым Мейер после долгой паузы. - Первое, что мне приходит в голову...
  - Внешнее хранилища? - быстро подсказала Кира.
  - Именно, - подтвердил Мейер. - Но поскольку мы внутри симуляции, то нет никакой возможности сохранить что-то снаружи.
  Все смотрели на Ронана, ожидая, что он скажет.
  - Нет-нет, не внешнее, - энергично затряс тот головой. - Хранилище подразумевает контроль над ним. Как получить контроль над чем-то вне симуляции? Но даже, если такой контроль и имеется - кто и как будет получать данные из него впоследствии, после стирания оператора?
  - Логично, - согласился Мейер.
  - Мне кажется, должен быть способ, - убежденно проговорила Кира. - Неочевидный способ. Я интуитивно это чувствую.
  - Скажите, Ронан, симуляция контролируется Ими полностью? - спросила Виолетта. - Мы целиком зависим от Них? Наши поступки, воля, желания?
  - Хорошо, что ты спросила об этом. Мы предоставлены самим себе. Самостоятельны, если можно так сказать в нашей ситуации. Есть контролирующий механизм, есть порог изменений. Все, что ниже этого порога - свободные флуктуации, заданные начальными параметрами. А вот, что выше, попадает под их внимание и как правило, корректируется. Это следует из самого принципа Симуляции - свободное развитие под контролем и управлением в случае необходимости. Именно это объясняет, почему нашим исследованиям ничего не мешало. Наша активность находилась ниже порога изменений, нас никто из Создателей, точнее, из управляющего механизма не замечал. Фуллер работал над определением порога изменений, у меня есть все материалы. Тебе, Мейер, они будут особенно интересны.
  Ну как, есть еще предположения?
  - Распределенная информация под порогом изменений? - спросила Кира.
  - Интересная мысль, - согласился Ронан. - Мы думали над этим. Но в случае стирания симуляции пропадает все. Итак, это все предложения?
  - Нет, - ответил Кисуро. - Если вам интересно мое мнение как абсолютного профана и творческой личности, то мне кажется, это из второго тома Теории сложных систем. Делегирование информации в систему выше рангом. Но я не знаю, есть ли такая возможность у нас...
  - Ох, - выдохнул Мейер, - ну конечно же!
  - А ведь в самом деле... - задумалась Кира.
  - Ого! - воскликнул Ронан с уважением. - Не ожидал, что кто-то вот так сразу ответит. Абсолютно правильно! Нужно хранить данные в системе, которая выше уровнем в иерархии. И у нас такая система есть - инфополе.
  - Но оно не может хранить сложную информацию! - среагировала Виолетта, - Даже Балкан пишет, что устойчивые паттерны инфополя не долговременны! А Балкан фундаментально занимался инфополем. Да и Вы с Кларком писали...
  - Писали, - согласился Ронан. - Наши эксперименты как раз и были способом нащупать стабильные структуры в инфополе. Более того, именно Кларк предположил, что функция синхронизации симуляций - вторична. А на самом деле инфополе является общей операционной памятью всего дерева симуляций. То есть, центром управления. Пространством вероятностных траекторий, если использовать термины теории Мультивероятности. Этого, разумеется, нет в учебниках по Мультивероятности, но Кларк очень хорошо разработал это направление. Тем более, мы особое внимание уделили инфополю после Хэннона... но об этом в самом конце.
  Итак, мои дорогие друзья, простите, что получилось скомкано. Я поделился самым важным, остальное по необходимости само всплывет со временем. Вернемся к главному, к вашей истории. Вне всякого сомнения, все началось с запуска нашего прибора в нестандартном окружении и режиме, который мы не предусматривали.
  А вот что случилось с вами тремя дальше - меня потрясает. И ставит точку в долгой дискуссии о природе Создателей. Мы ведь после десятков лет исследований так и не могли прийти к какому-либо выводу: наблюдают ли Создатели за нами извне и только извне, или же они каким-то образом присутствуют в Симуляции. Например, в виде проекцией, или в качестве участников, как мы участвуем в придуманных играх в виде какого-нибудь персонажа. Поскольку прямо узнать это не имелось никакой возможности, мы занялись косвенными признаками. Необходимыми условиями: что должно быть в Симуляции, чтобы обеспечить присутствие Создателей. Кто-то даже предположил, что Создатели управляют Симуляцией отсюда. Да, это выглядит надуманно, но такая возможность необходима в случае, как мы его нарекли, сильного присутствия Создателей. Это было совершенно умозрительное рассуждение о дублирующем канале управления. Отсюда, из Симуляции в операционную память, в основной канал управления отправляются коды. И здесь должен находится терминал для ввода. Тогда это казалось просто игрой ума с очень маленькой вероятностью. Но то, что вы рассказали, приводит меня именно к этому варианту. Мне совершенно непонятна природа связи между вами и вот теми людьми, но то, что они попали во временной мешок означает только одно: им открылся и они попали в дублирующий канал управления. Да-да, и не смотрите на меня так, это именно управляющая структура: ортогональная время, то есть, время Метавселенной, склейки и переходы пространства, обусловленные нашей метрикой. Кира совершенно права, это происходит на односторонней топологии нашего мира и с нашей точки зрения подобное невозможно. Но там работает совершенно другая физика: А-физика, как мы ее назвали. Физика наших Создателей и Метавселенной. Я потом покажу вам выкладки.
  Значит, получается, что наши Создатели присутствуют в Симуляции. И это огромный сдвиг в нашем понимании Реальности!
  Ронан торжественно оглядел своих гостей, но потом нахмурился.
  - Это одновременно и чудесно, и угрожающе. Чудесно, что мы сдвинулись с мертвой точки, у нас появилась целая гора новых данных. А плохо вот что. Во-первых, я не понимаю происходящего. Что именно, какие триггеры открыли доступ к механизму управления? Ведь управление должно быть очень хорошо защищено от случайного вмешательства. В обычном состоянии механизм управления абсолютно скрыт. Он должен запускаться только при срабатывании определенных условий. Очень специфических условий чтобы исключить самопроизвольное включение.
  Во-вторых, почему механизм проявился в другой ветке, а не в нашей, где запустился прибор-инициатор? Что это за ветка, насколько отличается от нашей?
  В-третьих, что это за люди, которые оказались вблизи механизма управления? Они как-то связаны с механизмом? С вами?
  И самое главное, срабатывание механизма управления - очевидно, нестандартное событие. Оно сразу привлечет внимание, если еще не привлекло, Создателей. Я не удивлюсь, если в ближайшее время они все вернут в обычное состояние. Не уверен, Мейер, что твой расчет в семь дней связан именно с этим обстоятельством, но то, что механизм управления Симуляцией будет открыт не очень долгое время - вне всякого сомнения.
  Ронан посмотрел на всех по очереди пылающим взглядом, задерживаясь на каждом.
  - Вот, собственно, все. Простите, что огорошил вас и сломал привычные представления о мире, но вы пришли ко мне за правдой. И я просто обязан был рассказать вам все. Ну, почти все.
  Ронан приглашающим жестом предложил говорить, но никто не проронил ни слова. Рассказанное Ронаном оказалось непомерно велико, чтобы его можно было переварить быстро. Целиком. Совместить со своим прежним пониманием мира, убеждениями, мыслями и чувствованиями. Слова Ронана придавили все остальное своим весом, не позволяя даже вынести какое-либо внятное суждение. Не говоря уж о его верности или ошибочности.
  - Понимаю, - проговорил Ронан, - вам нужно время, чтобы принять новое знание.
  Мейер кивнул.
  - Или оставить его где-то в глубине себя, чтобы при случае быстро забыть, - добавил Ронан, испытующе смотря на своих гостей.
  Мейер отрицательно покачал головой.
  - Что вы про это думаете? - наконец спросил он, оглядывая Кисуро, Виолетту и Киру.
  - Вы полагаете, что рассказанное мною - неправда? - поинтересовался Ронан.
  - Нет-нет, - покачал головой Мейер, - это слишком чудовищно, чтобы не быть правдой. Я спросил, каково их мнение: как теперь жить дальше? С этим знанием?! У вас-то было время для принятия идеи, что мы - симуляция. У нас - только пара минут.
  Ронан понимающе кивнул.
  - Каково количество симуляций? - осторожно спросила Кира. - Насколько их много?
  Она переключилась на подробности, подумалось Мейеру. Возможно, так и надо. Занять себя деталями, планами, чтобы оглушающая правда впиталась в тебя мимоходом. Безболезненно и почти незаметно.
  - Минимальная оценка - порядка сотни миллионов, - с готовностью ответил Ронан, - мы исходили из размера Вселенной и возможного ареала нашей цивилизации, подсчитанного по методике Кобба. - Но их может быть и пара миллиардов. Всего же их существовало еще больше: часть симуляций, как мы определили, наблюдая за тонкой постоянной структуры, уничтожается, взамен появляются новые.
  - Скажите, Ронан, - спросила Виолетта, - а как вы жили с этим? Что решили для себя?
  - Вы ждете полноценного рецепта? - устало, с ноткой сожаления и даже вины поинтересовался Ронан. - Его нет ни у кого из нас. Мы - фишки на игровом поле. С соответствующими возможностями и правами. Как с этим жить? Так же, как и прежде. Да, мы пытаемся покинуть игровое поле, возможно, это и есть ответ. Завоевать право решать свою судьбу самому.
  Виолетта едва заметным кивком показала, что понимает его.
  - И все это время... - начала она.
  - Я не просто ждал, - Ронан обвел головой зал, имея ввиду весь комплекс. - Тут много чего появилось, блокировка инфополя, например. Сканеры и анализаторы событий. Еще я пытался нащупать следы в нашем мире А-физики, физики Метавселенной. Искал способы наблюдения за другими ветками. А они потянули за собой изучение истории - появилась необходимость определить возможные точки бифуркации, при которых создаются новые симуляции. Кроме того, история сама по себе интересная штука. То есть, два века не такой уж и большой срок для всего. Сами понимаете, что свою память я не стирал, проходил только короткие курсы омоложения. Ну а теперь у меня появилась новая цель: понять, что произошло...
  Ронан оборвал конец фразы и выжидательно посмотрел на своих гостей.
  Гости переглянулись.
  Виолетта собралась что-то сказать, но передумала.
  - Ты хотела что-то сказать? - спросил ее Кисуро.
  - Нет, услышанное меня раздавило. Что бы не сказать, оно будет не к месту.
  Кисуро легонько подтолкнул Мейера.
  - Тебе не отвертеться и не отмолчаться. Тем более, что лучше тебя сказать так, чтобы оно выглядело не к месту, но по сути попало в саму точку, все равно никто не скажет.
  Ронан улыбнулся и промолчал. Он ждал.
  Ждал, что они скажут, подумал Мейер. А что нам сказать? Что вообще нужно говорить после такого?
  Мейер пожал запястье Кисуро в знак благодарности: Кисуро подтолкнул его к действию, не дал застрять в собственных ощущениях и размышлениях о их важности или несущественности.
  - Мы все раздавлены, - сказал он Виолетте и остальным. - И будем еще долго раздавлены. Но это, похоже, не имеет никакого значения. Ронан сказал то важное, с чем я полностью согласен. Право решать свою судьбы самому. Быть свободным даже в раздавленном состоянии. Но тут у меня опыта совсем нет. Поэтому, я хотел бы услышать, Ронана. Ведь мы все этого хотим, не правда ли?
  Виолетта энергично закивала. Согласно вздохнула Кира. А Кисуро положил голову Мейеру на плечо.
  - И это не попытка перевалить на вас бремя решения, - добавил Мейер. - Мы все равно примем свое. Мы хотели бы услышать ваш опыт, Ронан. Как нам поступить?
  - А ты восхитителен, - прошептал в ухо Мейеру Кисуро.
  Со стороны казалось, что он просто поцеловал Мейера.
  - Ты ведь хочешь узнать, на что он рассчитывает? Нужны мы ему или нет? - продолжил шептать Кисуро.
  Мейер довольно и ласково посмотрел на него. Тот хитрюще улыбался.
  Ронан вздохнул и тяжело поднялся с кресла. Потянулся, разминаясь. Посмотрел в окно.
  - Ну, раз вы хотите этого, - сказал он, поворачиваясь обратно к ним. - Тогда слушайте. Есть два граничных варианта. Один: забыть, словно нашей встречи не существовало. Другой...
  Ронан развел руки.
  - Вот это все станет и вашим тоже. Мы вместе попробуем побороться, да-да, именно побороться: за возможность самому решать судьбу своего мира, за право знать, за право не быть зависимым от кого бы то ни было. Победы не обещаю.
  Это две крайности, два предела. Но! Выбор всегда троичен, а попытки свести его только к двум вариантам...
  - То же самое, что запустить в туалет на вокзале... - продолжил Мейер.
  - Нового Амстердама... - мгновенно среагировал Кисуро.
  Ронан рассмеялся.
  - Ну конечно же! Слона-трансгендера. Вы и ее читали! Да, между двумя полюсами, как всегда, вариаций без числа. Но прежде чем вы совершите выбор, я хотел бы рассказать об опасностях.
  Ронан нахмурился и заметно напрягся.
  - Я не просто так спрашивал вас о Хэнноне Фуллере, моем коллеге и друге. Я пытаюсь отыскать хотя бы малейшее упоминание о нем, любую, пусть минимальную нестыковку в реальности. Чтобы вернуть. Потому что его в нашей ветке симуляции не существует. И не существовало, помню о нем только я.
  Скорее всего, мы тогда пересекли уровень воздействия - наши попытки разобраться в механизме симуляции и найти способ как-то противодействовать, стали заметны Там, наверху. Я очень хорошо помню этот вечер: были я, Хэннон и Кларк. Мы вместе ужинали в отеле. Как раз в тот день закончился конгресс физиков, но мы не поехали на официальное закрытие и все эти утомительные мероприятия, а вернулись в отель и засели ужинать на террасе. Она на втором этаже и выходит на площадь Орла, как раз напротив президентского дворца.
  Кисуро чуть склонил голову и посмотрел на Мейера. Его взгляд предназначался Мейеру и только ему. В этом отеле у них был медовый месяц. Окна их номера выходили на огромную площадь, а завтракать они спускались на ту самую террасу, где зябко ежились от холодного утреннего воздуха высокогорья и пили горячий шоколад. А когда солнце садилось, все заливало невозможно красивым цветом, от которого захватывало дух. Солнце накладывалась на цвета дворца и его длинный ряд окон, ласкало причудливый Кафедральный Собор, который ограничивал площадь слева, игралось с тенями на плитах площади, и казалось, что день перетекает в какой-то другой день, не в вечер, не в ночь, а в день иного мира. В эти безумно красивые минуты мечталось и любилось особенно сильно.
  - На террасе кроме нас никого больше не было, - продолжал Ронан, - и мы говорили свободно. Обсуждали эффекты автосогласования в квазистабильных состояниях инфополя, способы их инициации и кодирования. Все это казалось зыбким и ненадежным. А потом Хэннон, глядя на Кафедральный собор, сказал, а вы знаете, что в барокко есть своя вершина, предел развития, своя пламенеющая готика? Фламбуайян - это высшее развитие готики. А вершина барокко - Чурригереско. Посмотрите на него, сказал он нам. Два шпиля, симметрия и словно выпадающая правая часть, которая полна хаоса и которая является доминантой. Но все вместе проникнуто скрытой гармонией. Которая заставляет нас с уважением думать о старых мастерах. Расшифровывать ее - одно удовольствие.
  Кстати, сказал тогда Хэннон, а ведь мы не учитываем, что знание о Симуляции могло быть доступно и им. Живущих в прошлом. Почему нет? Я думаю, такое знание должно быть зашифровано в книгах. Или, в скульптуре, например. В картинах...
  Хэннон напряженно смотрел на Собор - я помню этот его взгляд, а потом после долгого молчания пробормотал: 'Ну конечно же! Кажется, я знаю решение! Но мне нужно время'.
  Хэннон ушел к себе, чтобы набросать модель. Мы ему не мешали. Он зашел ко мне незадолго до полуночи, но я уже спал. Помню, что Хэннен был возбужден и активен, и сказал, что нашел очень оригинальный способ и он срочно едет в наш Миндон - мы так называли лабораторию, это та, которую вы нашли. Я не помню, что ответил - потому что он разбудил меня, я мало что соображал, и ехать куда-то в ночь казалось сумасшествием. А утром...
  Ронан оглядел всех с грустной улыбкой.
  - Утром я позвонил в Башню, чтобы узнать результаты. И меня огорошили, сказав, что никакого Хэннена Фуллера нет, и не существовало никогда. Потом удивил Кларк, спросив, кто такой Фуллер. Я не сразу понял, что он не шутит. Хорошо, что объяснять ему много не пришлось, он понял все и включился буквально через пару минут. Мы спустились на ресепшен, узнали, что никакого Фуллера у них не было, а его номер не занят. Еще оставалась надежда на Пейджа и Стюарт, но и те забыли о Хэнноне, так же окончательно, как и другие. Случилось Изменение, которое, почему-то, не задело меня. И новая реальность больше не содержала человека по имени Хэннон Фуллер. Забавно, да? Иногда меня посещала мысль, что я сам придумал его, раз никто не помнит. Так вот, в тот день мы с Кларком бросились выяснять и записывать все, что я помнил. Я говорил, а Кристен меня корректировал, рассказывая, что помнит он.
  По большей части то, что мы наработали вместе с Хэнноном - теория, эксперименты, выводы, стало относиться ко мне. То есть, в измененной реальности все это придумал исключительно я один. Остальное считалось продуктом совместной работы с Кларком, Стюарт и Пейджем. И даже книгу, забавную, острословную книгу, которую, играючи, набросал за пару месяцев Фуллер, приписали мне.
  Разговор предыдущего вечера Кларк не помнил совершенно. И идея Фуллера, а я полагаю, это была прорывная идея, так и осталась неузнанной. Скорее всего, Хэннон подступился к важному, очень важному и механизм Симуляции мгновенно среагировал.
  Ронан замолчал, а потом после короткой задумчивой паузы, продолжил.
  - Мы продолжили экспериментировать дальше, но результаты выходили незначительными - нас всех подавило исчезновение Хэннона. К тому же, над нами висел дамоклов меч Изменений. И Пейдж и Эмили посчитали, что мой опыт очень важный. И что мы, в сущности, пока беззащитны против Них. Поэтому, мы сделали единственное, что могли сделать - затаились. Пейдж, Кларк и Стюарт погрузили себя в сон, а я остался наблюдать.
  Вот это вы должны знать, прежде чем ответите, как решили поступить.
  - Понимаю, - начал Мейер. - Спасибо Ронан. Нас здесь четверо. С Мартой - пятеро. Но каждый решает сам. Я мог бы сказать только за себя, если бы был один, но сейчас у меня только половина голоса. Вторая - у него.
  Мейер кивнул на Кисуро.
  - Он лукавит, великий дипломат, - отозвался Кисуро. - Потому что прекрасно знает мой ответ. Я - в доле.
  И мальчик перевел взгляд на девушек.
  - Безопасность не дает ничего, кроме иллюзии самой безопасности, - ответила Кира. - Я - тоже.
  Она посмотрела на Виолетту.
  - Мне может, и хотелось бы побыть в этой иллюзии, - задумчиво произнесла Виолетта. - но это во мне говорит обычный и естественный страх. Учитывайте его. И да, я - с вами.
  - Осталась Марта, - довершил Мейер. - Но что-то мне говорит, что я знаю ответ.
  - О, да, - усмехнулся Кисуро.
  - Хорошо, - просто сказал Ронан. - И знайте, что я боюсь не меньше вашего. Но не беспокойтесь, мы будем крайне осторожны. Время, проведенное здесь, дало понимание, как действовать.
  Он отодвинул кресло далеко вбок, а затем неторопливо и церемонно наклонился в поклоне одзиги-сайкерей. Как в старину. Это было так неожиданно и так мило, что у Кисуро вырвалось: 'Ой'. А главное, этим древним жестом Ронан выразил намного больше, чем словами. Благодарность, облегчение, что его долгое томительное ожидание завершилось, уверенность, сожаление, что он может предложить очень немного, и надежду. Одинокую тоненькую нить надежды, которая дает силы и не позволяет сдаться.
  Мейер поспешно встал и поклонился в ответ. А вслед за ним и остальные.
  Затем пришло то самое время действовать.
  Ронан оживился. Но без всякой лихорадочной поспешности человека, истосковавшегося по делам. Он был расчетлив и размерен. Деловит и рассудителен. Как человек, которому нечего терять. Прежде всего, ему требовалась полная информация, очень полная, настолько полная, насколько возможно - по миру, где девять человек бродили по пустым залам. По месту Управления симуляциями. Это моя просьба и ваша задача, сказал Ронан, погружаться в этот мир как можно глубже, вызывать его как можно чаще. Пробуйте, пытайтесь, старайтесь, это очень важно. Чем больше мы выудим оттуда информации, тем легче будет понять, как поступить нам. Мы опережаем тех людей в понимании: они еще не знают, куда попали. И мы должны упредить их, поняв первыми, как работает механизм управления.
  Затем Ронан захотел видеть Марту. Генератор случайных событий, который она использовала, содержит недокументированные возможности. Крайне необходимо поработать с ним, чтобы понять, что конкретно произошло три дня назад.
  - Наша активность не останется незамеченной Там? - поинтересовался Мейер.
  - Они начинают реагировать, когда события превышают некий уровень, - ответил Ронан. - возможно, в вещественном мире и есть какие-нибудь сканеры, но главный контроль, мы полагаем, осуществляется через инфополе. Ведь все наши мысли, страхи, устремления вызывают возмущение поля психической энергии. Сканируй поле - и получишь практически полную информацию о состоянии человечества. Зеркало, хоть и своеобразное, со своим языком и своими кодами.
  Но здесь, в моем логове стоят умные фильтры. Мы разработали их и применили, когда поняли настоящий смысл инфополя. Так что наше преимущество в незначительности и незаметности. И в скорости.
  Ронан заметил, как напряглись его новые товарищи и беззаботно махнул рукой.
  - Друзья! Никакой тревоги, никакого уныния. И вообще, давайте расслабимся. Все важные вещи нужно делать легко и играючи. Да, быстро, но без напряжения, суеты и излишних сожалений, что мы симуляция. Для этого будет время потом. А для начала, давайте я покажу вам все здесь. Поскольку это место теперь и ваше. И в случае, если окажется, что человек по имени Сирша Ронан существовал только в вашем воображении, вы замените меня.
  
  Глава 31
  
  Густое черное ночное небо прокололи разноцветные огоньки звезд - не только в зените, а по всему небесному куполу блестели и искрились маленькие блестки. Даже над далекими холмами.
  Это было настоящее неприрученное звездное небо, не смазанное огнями дорог, освободившееся от покровов смога и дыма, от зарева городов. Небо первых людей, небо неопытной науки и робких догадок. Без созвездий и историй.
  Артем попытался определить, по-прежнему ли это небо Земли, но не определил. Потому что Медведицы не находились, а кроме них глубокие познание Артема в астрономии касались только общеизвестных фактов астрофизики - о Большом Взрыва, об инфляционном расширении Вселенной и о пресловутой загадке темной материи. Он мог только сказать, что Млечный Путь слишком ярок и насыщен для Северного Полушария, но это мало что давало, поскольку Артем не помнил в точности, как именно должен выглядеть Млечный Путь. Его взгляд, тренированный узнавать издалека номера автобусов и каналы телепередач по их логотипу, так и не смог найти легко узнаваемый Пояс Ориона.
  - Мы могли бы узнать по движению звезд, время застыло повсюду или же только в этом аэропорту, сказал Артем вслух. - Хотя, наверное, это ничего не даст. Мы будем здесь вечно - пока не выучим все созвездия и всю тайную жизнь звезд. Мы будем ходить из зала в зал по пустому аэропорту, выяснять отношения, множить упреки, сожаления, опасения, надежды. Мало-помалу наши прошлые жизни перестанут быть тайной, мы нас захлестнет подробностями, включая давние детские обиды - как тетя Авдотья подло солгала твоим родителям, сказав, что это ты выпил все молоко. Или как Аделаида Петровна поставила пять не тебе, а своему любимчику, хотя у него ошибок нашлось больше. Как подставили тебя на твоей первой работе твои же сослуживцы, которых ты считал друзьями. Мы выпьем до дна все чувства, так что останется только тихое неясное сожаление - неизвестно, о чем. Мы перестанем различать, где наше прошлое, а где чужое. И среди имен, цифр, адресов мы узреем вечность, попробуем ее на вкус, постоянный бесконечный вкус отсутствия всяких перемен. Вы знаете, почему ничего не происходит? Потому что мы на пороге вечности. В самом сердце мира. Неподвижном и застывшем. Чтобы мы не делали, не изменится ничего. Мы обречены на томительное одиночество и незнание.
  - Зачем же так депрессивно, - упрекнул Всеволод Сергеевич. - Ты ошибаешься, Артем. Изменения происходят. В нас самих. Еще пару часов назад, уверен, ты бы подобное не сказали.
  - Не сказал бы, - согласился Артем. - Но перспективы следует очертить в любом случае.
  - Кстати, о перспективах, - отозвался Всеволод Сергеевич. - Я чувствую себя помолодевшим лет на десять как минимум, и это мне категорически нравится.
  - Вы психологически точны, Артем, - уважительно заметила Ольга Петровна. - Очень точны. В подобных условиях, в маленьких коллективах обязательно проявляется все, что раньше пряталось в глубинах психики. Весь негатив, все страхи и боль, от которых мы когда-то бежали. У вас, случайно, не психологическое образование?
  - У Люды, не у меня. Я - культуролог по второму образованию.
  - А я - дипломированный психолог, - призналась Ольга Петровна. - Всеволод Сергеевич, вы правы. Я тоже чувствую себя бодрее. А вы заметили, что мы не хотим спать, хотя прошла уже как минимум половина ночи?
  Заметили все, но ни Артем, ни священник не знали очень важный вывод, который из этого следовал. Изменения в метаболизме. Их нежелание спать означало, что так называемая 'магниевая бомба' не действует.
  - Как-как? - переспросил Артем. - Магниевая бомба? Что это?
  Ольга Петровна объяснила. Про накопление магния в нейронных сетях мозга и его влиянии на деградацию мозговой деятельности. И что термин этот устоявшийся и широко употребляемый.
  Артем пристально смотрел на жену чиновника.
  - Что-то не то? - озабоченно спросила она.
  Артем утвердительно кивнул.
  - Вы точно это помните? - спросил он. - Именно так: 'магниевая бомба'?
  Ольга Петровна была уверена полностью, на все сто.
  Артем поднял голову к звездам, оглянулся по сторонам и кивнул каким-то своим мыслям. Он не стал продолжать и рассказывать, что такого термина в современной медицине нет. И не было никогда, уж это он знает точно. А вот то, что жена чиновника как бы помнила о 'бомбе', говорило о многом. Ему, Артему, во всяком случае. Пространство начало течь, пропуская знания и информацию из соседних слоев-миров.
  - Ну, что, готовы, идти? - сказал он вместо этого.
  И на вопрос Ольги Петровны: 'Куда?' - ответил серьезно:
  - В пугающую неизвестность.
  - Артем! - позвал Всеволод Сергеевич. - Может, впереди пойду я? Я все же бывший военный. К опасности морально готов.
  Но Артем не соглашался. По множеству причин, среди которых не последнее занимала скорость реакции и острота зрения. А кроме того, идти замыкающим не менее опасно. Вы знаете, что в Индии тигры, когда замечают, что их преследуют, делают большой быстрый крюк, чтобы оказаться за спинами своими охотников?
  - Ну хорошо, убедил, - согласился Всеволод Сергеевич. - Дело в том, что ты прав, тут может быть очень опасно. Я о том разговоре в лаунже. Ты ведь очень важную тему поднял. Не побоялся сказать то, в чем мы все боимся признаться. О нашей незначительности. О том, что, возможно, мы тут - никто.
  Артем удовлетворенно кивнул и размеренно двинулся параллельно фасаду здания в сторону второго выхода. Остальные последовали за ним.
  - Посторонние, - продолжал негромко говорить Всеволод Сергеевич. - Дети, залезшие в соседский сад за грушами. Случайно залезшие.
  - Ну, как-то так, - согласился Артем. - Я мог бы еще сказать, не сад, а трансформаторная будка, но не хочу никого пугать. Себя, в том числе. Мое мнение - нам нужно меньше самоуверенности. И больше осторожности.
  - Меньше самоуверенности... - задумчиво повторила Ольга Петровна.
  - Как венца природы, - пояснил Артем. - Люди слишком важного мнения о себе. И своих возможностях. Во всемогущество тоже нужно уметь играть. И я имею ввиду не только человечество в целом. Возьмите наш лаунж. Вам не кажется странным, что в месте, где все меняется, нашелся уголок, тихий, спокойный, с вкуснейшей едой? Причем, сразу для всей нашей компании, ни больше ни меньше?
  - Да, это необычно, - согласилась Ольга Петровна.
  - Почему они именно такой? - продолжал Артем. - Он ведь выбивается и своим стилем, и своим набором от остального аэропорта. Да, он хорош, но сделан под определенный вкус, не находите?
  - А ведь это - здравая мысль, которую мы не учли, - вставил Всеволод Сергеевич. - Артем, тебе нужно было принять участи в общем разговоре, у тебя хваткий ум.
  - Определенный вкус? Пожалуй, - согласилась Ольга Петровна. - Стильно, с тонким оттенком минимализма и простоты. Сложность, созданная из сочетания простых вещей. Гармония, скрытая в оттенках, недосказанности и кажущейся простоте. Мне кажется, я знаю, чей это вкус.
  Артем благодушно и удовлетворенно посмотрел на Ольгу Петровну и остановился.
  - Вот тут - второй вход. Мы проверяли, но он был заперт. Проверим еще раз, не возражаете?
  Артем осторожно взялся за вертикальную трубу ручки и потянул стеклянную дверь на себя. Та не поддалась. Он оглянулся на спутников:
  - Отрицательный результат - тоже результат.
  Затем Артем неторопливо двинулся вдоль стены здания дальше, поглядывая по сторонам.
  - Насчет вкуса. Догадываюсь, что Вячеславу Максимовичу нравится такое? - без интереса, между прочим спросил он.
  - Не угадали. Виолетте.
  - Да? - удивился Артем.
  Он остановился, вздохнул ночной воздух полной грудью. И умиротворенно заметил:
  - Тихо как. Тепло. Юг. Бархатная ночь. Обожаю такие места. А вы?
  - Мы все обожаем такое, - негромко проговорила Ольга Петровна. - Только, наверное, не теплую южную ночь с цикадами, шелестом тростника и тихим плеском близкого моря. Мы обожаем свободу. Которая ассоциируется у нас с этим набором. Когда оставляем за дверями аэропорта то, что считаем своей жизнью, обрываем все, чем она цепляется за нас. И пытаемся стать теми, кто мы на самом деле.
  - Тяга к свободе, - задумчиво проговорил Артем.
  Он замедлил шаг, чтобы Ольга Петровна поравнялась с ним.
  - Или тяга к иллюзии свободы? - добавил он. - Что, если бы вам предложили свободу? Какую хотите. Неограниченную, персональную и подогнанную под вас и ваши вкусы? Взяли бы или страшно? Или лучше спокойно и безопасно мечтать о свободе, пребывая в том, что мы считаем своей настоящей жизнью?
  - Превосходный вопрос, Артем, - сказала Ольга Петровна. - Слишком хороший для такой безумной ночи. Глубокий, с психологическим подтекстом.
  - Это ответ? Или попытка ухода от ответа? - спросил Артем.
  - Не знаю, что ответить. Честно. Слишком много оговорок и много абстрактного. Что именно предложили? Что мы при этом теряем? Какие условия?
  - У меня не выходит из памяти вот тот человек, - пояснил Артем. - Георгий Антонович. С которым я говорил, когда первый раз вышел из аэропорта. Он ведь попал сюда из другой Земли. Уверен, что на короткое время, и их автобус вернулся в свой мир сразу, как только выехал отсюда. То есть, существование параллельных миров не подлежит сомнению.
  - Согласен, - отозвался Всеволод Сергеевич. - Мы это уже признали.
  - Необозримого количества других миров. Похожих на нас или отличающихся. Как тот, который мы все наблюдали во время полета. А что, если бы у вас появилась возможность перейти в какой-нибудь из них? Особенно, если бы нашелся лучше нашего? Что именно вы потеряете? Вашу прошлую жизнь. Ваше окружение. Все, нажитое посильным трудом. А приобретёте свободу быть самим собой. Делать то, что хочется, а не что обязаны по положению или принадлежности к чему-то. Искать свое предназначение, не оглядываясь на мнение окружения, не боясь быть непатриотичным и не социальным. Не боясь идти против течения.
  - Если бы я не провела с вами несколько часов, я бы подумала, что вы меня искушаете, - усмехнулась Ольга Петровна. - И да, Артем, считай, что это тот самый уход от ответа. Потому что я не уверена в себе. Не уверена, готова ли я к подобному выбору. Хотя казалась бы, что как психологу мне следовало все знать о себе. Но вот - не знаю. А вы, Артем, с психологией раньше дела не имели?
  Артем отрицательно качнул головой.
  - Это было размышление вслух. Я ведь не только вас, Ольга имел ввиду. Всех. Дело в том, что мне кажется, что это место соединяет разные миры. То, что мы видим, всю эту аэропортовскую машинерию и обстановку - всего лишь декорации. Несущественные подробности, на которые не нужно отвлекаться. Куда какой коридор ведет, взлетная полоса, самолет - это неважно. Главное скрывается за ними.
  Артем прошел с десяток шагов, достиг угла здания и остановился.
  - Но, разумеется, это не отменяет того, о чем я говорил. Нам не следует быть беспечными. Мы тут незваные гости.
  Артем неторопливо заглянул за угол, затем всмотрелся в темноту за пределами освещенного аэропортовскими лампами пространства. Запрокинул голову, чтобы осмотреть верх здания.
  За углом начинался высокий забор из частых металлических прутков. Сплошная полоса серых прямоугольников и круглых штанг начиналась от стены и уходила в темноту. Сверху забор покрывала полоса колючей проволоки с наклоном в их сторону. Метрах в пяти виднелся проход, дверь из таких же прутков, что и остальной забор, с темной табличкой.
  Табличка, как они прочитали, предупреждала на английском языке, что вход запрещен.
  Но дверь оказалась незапертой.
  С едва слышным скрипом она открылась, когда Артем нашел ручку, повернул и потянул на себя.
  - Ну что? - спросил он, отступая, чтобы не загораживать проход. - Что мы делаем дальше? Открытая дверь и табличка, которая не разрешает войти. Наша самоуверенность, готовность лезть, куда не надо, и - недвусмысленное предупреждение. Разумеется, можно считать, что табличка - элемент антуража, строгих аэропортовских правил, но мы то знаем, что это место уже далеко не аэропорт и все что мы видим, имеет другой смысл. И я не знаю, как поступить, поскольку сам только что говорил об опасности. Но внутри меня все противится: вот просто так взять и вернуться? Ведь это в природе человека - идти через опасности вперед, высовывать голову за край, чтобы узнать, а что там? На минуту стать мальчишкой. Непоседливым, любопытным и отчаянным мальчишкой, который мечтает о парусах и рвется встретиться с бурей.
  С каким воодушевлением он это говорит, подумала Ольга Петровна. В обаянии ему не откажешь. И язык хорошо подвешен. Ну как можно после таких слов сказать, да, нам следует вернуться. Потому что мы залезли в трансформатор и куда не ткнись - всюду опасно. А может, он нарочно говорил все это для того, чтобы мы преодолели свою нерешимость? Похоже, я начинаю думать, как Славик, который всюду ожидает двойной смысл. Или тройной.
  - Конечно, мы пойдем дальше, - решительно произнесла Ольга Петровна. - Потому что все в душе мальчишки. И девчонки.
  Артем согласно кивнул и прошел за ограждение.
  - Если бы эту дверь не открыли, - сказал он, ожидая, пока пройдут остальные. - А вернулись в лаунж, то до конца жизни мучились бы вопросом - почему мы ее не открыли? Что ждало нас там, в неизвестности? А сейчас будем себя сожалеть и изводить сомнениями - зачем мы это сделали. Почему не выбрали безопасность и спокойствие. Это все в природе человека. И выбор не имеет никакого смысла, поскольку мы не знаем будущего.
  Они осмотрелись. Здание справа закрывало взлетную полосу, а слева все съедала темнота, прожекторы в ту сторону не светили.
  Они наискосок двинулись к углу здания.
  Обращенный к полосе Фасад и бетонное пространство перед ним заливали чистым белым светом прожектора, установленные на невысокой крыше. Аэропорт не превышал обычное трехэтажное здания и потому свет от ламп не рассеивался, а бил мощно и ярко, освещая рулежку и дотягиваясь до взлетной полосы.
  У здания стояли пустые тележки и два приземистых маленьких оранжевых тягача со спящими проблесковыми лампами на длинных штангах.
  На движение, которое наполняло темноту, покрывшую взлетную полосу, обратили внимание не сразу. На полосе что-то двигалось - сгустки тьмы, неразличимые в слабом свете, каждое - высотой не выше человеческой груди. Черные пятна хаотично перемещались, меняли размер и не сразу стало ясно, что это двигаются большие черные крылья.
  Ольгу Петровну тут же задвинули за рядом стоящий тягач, а Артем и Всеволод Сергеевич присели рядом с ним, тревожно всматриваясь в мрак. Темнота не позволяла различить деталей и после недолгих колебаний они медленно продвинулись на пяток метров в сторону полосы.
  Контуры прояснились, стали четче и оформились в чудовищное понимание.
  По бетонке неуклюже расхаживали, переваливаясь на толстых коротких ногах птицы. Гигантские черные птицы, непохожие ни на что, ранее виденное. Массивные мускулистые тела с ногами отдаленно напоминали кривоногих шимпанзе. Только у этих шимпанзе шерсть заменяли тяжелые массивные перья, отблескивающие в редких лучиках света, и огромные крылья вместо рук. Но самое непривычное заключалось в головах. Из перьевых воротников выходила короткая шея, которую венчала голова, похожая на обезьянью, с не очень большим загнутым вниз клювом. Клювы желтовато, словно какие-нибудь латунные краны отблескивали в полутьме. Как и когти.
  Большие обезьяны с клювами и крыльями.
  Они были поглощены собой. Подскакивали в тишине, прыгали друг за другом, вертели головами. Ходили вперевалку, распустив крылья и волоча их за собой.
  Не сговариваясь, Артем и Всеволод Сергеевич осторожно и неторопливо попятились к тягачу.
  - Что... - начала было Ольга Петровна, когда они присоединились к ней, но Артем приложил палец ко рту и она перешла на шепот,- там? Что вы увидели?
  - Я даже не знаю, как их назвать, - тихо ответил Артем. - У меня на языке вертится слово 'гарпии', но я никогда не видел гарпий и не могу ничего утверждать точно.
  Он посмотрел на Всеволода Сергеевича.
  - Оля, представьте уродливых шимпанзе с крыльями, - возбужденно проговорил тот. - Я понимаю, Артем, ты, наверное, ждал от меня большого развернутого ответа со ссылками на христианский бестиарий и классификацию нечисти, но церковь в подобных случаях пасует и лажает как и остальные. Тут больше пригодится мой военный опыт. Они выглядят спокойно, но я советовал бы держаться от них подальше.
  - Возможно, это сирены, - задумчиво сказал Артем.
  - Сирены? - удивилась Ольга Петровна. - Те были женщино-птицами, а тут обезьяны.
  - Так всегда бывает, - ответил Артем, - Поначалу выглядит женщиной, потом оказывается обезьяной. Мы же не знаем, как в действительности выглядели сирены. Возможно, у них бесподобные голоса.
  Ольга Петровна прыснула.
  - Ты так говоришь, чтобы подбодрить? Я же вижу.
  Они шептали, согнувшись, за тягачом, не решаясь двинуться дальше. Птицы тревожили и одновременно притягивали.
  - Мы по-прежнему в деле? - спросил Артем, выглядывая птиц на полосе. - Никто не желает вернуться?
  - Они держатся в темноте и не выходят на свет, - заметил Всеволод Сергеевич. - Если мы пойдем вдоль стены, в полосе света, то нам, скорее всего, ничего не будет угрожать.
  - Пожалуй, - согласился Артем.
  Он достал свой телефон и задумчиво посмотрел на него.
  - У нас будут оправдания, когда нас спросят, сделали ли мы фото этих существ? - спросил он. - Или наша осторожность перевесит? Если снимать отсюда, то камера телефона не вытянет - слишком темно. Но не будем ли мы потом жалеть, что упустил такую потрясающую возможность.
  - Мой телефон тоже не снимет хорошо, - с сожалением сказала Всеволод Сергеевич. - Насколько близко нужно подобраться к ним, чтобы не стать кандидатом на премию Дарвина? Метров двадцать? Тридцать?
  Ольга Петровна извлекла свой телефон. Дорогой смартфон известного бренда. Разблокировала, открыла камеру и стала настраивать.
  - На что не пойдешь ради науки, - тихо проговорила она.
  - Я вами восхищаюсь, - сказал Артем, наблюдая, как Ольга Петровна легко скользит пальцами по экрану. - Я ждал, что вы скажете, на что не пойдешь ради денег. Эти фотографии будут на вес золота. А вы оказывается, альтруист и порядочный человек.
  - Я вас разочаровала?
  - Вы меня воодушевляете.
  - Вот, - сказала Ольга Петровна, демонстрируя экран смартфона - как важно иметь качественную и очень дорогую вещь. Я настроила на ночь, режим телефото, без вспышки, камера вытянет, наверное, метров с двадцати.
  - Отлично, - сказал Артем. Он протянул руку, но его опередил Всеволод Сергеевич.
  Он был непреклонен и деловит. И то, что собрался совершить Артем, делается совсем не так, поверьте опыту бывшего военного. И Всеволод Сергеевич принял руководство. Ольгу Петровну отодвинули еще дальше, за второй тягач, чтобы она оставалась в тылу и безопасности. Артему поручалось вернуться к углу здания и произвести в нужное время шум. Да, любой. Не чрезмерный, но достаточный, чтобы привлечь внимание. При этом Артем тоже будет в безопасности - его скроет темнота за углом, а кроме того, у него будет возможность отступить за забор.
  Сам же Всеволод Сергеевич осторожно и тихо проберется как можно ближе к птицам и в нужно время сфотографирует на заранее разблокированный смартфон Ольги Петровны. Сигналом для начала послужит мигание фонариком.
  Всеволод Сергеевич, еще раз выслушал пояснения Ольги Петровна, что и как нажимать, после чего согнувшись и прижимаясь к земле неуклюже перешел-перебежал в сторону от них. По большой дуге он пересек освещенную часть бетонного поля и скрылся в темноте далеко от птиц.
  Еще через минуту в темноте блеснул фонарик - Всеволод Сергеевич подавал знак.
  Артем крадучись, вернулся к углу здания, зашел за него и начал хлопать и улюлюкать. Вначале тихо, а потом сильнее.
  Поначалу хаотическое движение на полосе не изменилось. Но потом оно замерло, птицы прервали свои ленивые игры-потасовки, развернулись в сторону звуков и осторожно вытянули головы. А несколько даже совершили несколько неуверенных шагов к Артему, чуть выступив из темноты на свет.
  Всеволод Сергеевич, вжавшись в пыльный и теплый бетон, торопливо нажимал на кнопку съемки.
  Артем, войдя во вкус, попрыгал и замахал руками.
  Птицы, ленивые благодушные птицы, развернулись и неторопливо заковыляли обратно в тьму.
  Через пару минут все собрались возле Ольги Петровны. Всеволод Сергеевич отирал колени и живот от бетонной пыли и крошки, Артем нетерпеливо следил, как Ольга Петровна пролистывает кадры, безжалостно удаляя смазанные. Осталось с пяток фото, на которых можно было различить чудовищно нереальных гарпий. Или сирен. С металлическими крыльями и обезьяньими головами.
  Птицы, казалось, окончательно скрылись в темноте. Выждав с минуту, все трое двинулись дальше вдоль стены аэропорта, то и дело оглядываясь назад.
  Но ночь стала снова обычной южной ночью, без пугающих созданий. Без звуков и шевелений.
  И они осмелели. Перестали жаться к фасаду и сдвинулись ближе к взлетной полосе - в полутьме она виднелась четче. Артем даже на короткое время отходил к ней и останавливался, чтобы понять, есть ли на ней еще что-нибудь.
  Но полоса пустовала. Птицы сгинули, не оставив следа.
  В третий раз, отойдя к самому ее краю, Артем снова замер, вслушиваясь и всматриваясь в ночь. Повернул голову влево и вправо, пытаясь разглядеть, что там. Затем сделал пару шагов назад и остановился - словно споткнулся.
  Ольга Петровна и Всеволод Сергеевич увидели, как он напряженно смотрит вверх, на крышу аэропорта. Через секунду он опустил голову, оглянулся и подозвал их к себе.
  Они начали оглядываться на крышу еще до того, как подошли к Артему, но не увидели кроме козырька и набора пылающих белым светом прожекторов ничего. И только дойдя до места, где стоял Артем, заметили то, что видел он. И тоже замерли.
  Над аэропортом угадывались контуры странного сооружения.
  Здесь, в центре здания прожекторов имелось больше, и, хотя все они были направлены на поле, остатков рассеянного света хватило для того, чтобы различить широкое основание невысокой спиральной башни, которая подпирала гигантский шар темного колера с серебристыми контурами шестигранников на поверхности. Из верхней части шара выходили три толстых изогнутых ребристых стручка - темень не позволяла оценить, из чего они: бетона или стали. А из вершины поднимались и скрывались в ночи несколько темных массивных труб. Все остальное скрывала темнота.
  Ольга не сразу подняла телефон, чтобы сфотографировать. Она думала о странных картинах средневековых визионеров. Босха в первую очередь. Потому что башня словно сошла с картины Босха. С его знаменитого, непознанного до сих пор пентаптиха.
  - Вот это и есть то, что мы считали аэропортом, - тихо проговорил Артем. - Фотографируешь?
  - Пытаюсь. Мешает свет от прожекторов.
  Несколько минут они не сводили взгляда с того, что находится над крышей аэропорта, пробуя разглядеть подробности. Но яркое сияние прожекторов, направленных вниз, мешало увидеть что-либо еще. Возможно, башня была не одна. Возможно, крыша приобрела форму конуса - все прятал и искажал яркий свет и ночь за ним.
  Но как бы ни хотелось увидеть все в деталях, следовало идти дальше.
  - Что-то мне эта башня напоминает, - сказал Артем, когда они вернулись к зданию. - Не могу вспомнить, что.
  - Затейливую башню в парке Гуэля в Барселоне, - сказал Всеволод Сергеевич. - Мне кажется, это сооружение намного шире и выше, мы видели только часть.
  - Очень может быть, - согласилась Ольга Петровна. - Сказочная архитектура, лишенная привычной функциональности. Я тоже поначалу подумала о Гауди и его вычурном стиле.
  - А мне почему-то вспомнилось Мехико, - задумчиво произнес Артем. - У нас с Людой там был медовый месяц, Мы неделю жили в Гранд Отеле, который выходит на площадь Сокола, это самый центр города. Каждый вечер пили кофе на веранде и смотрели как Кафедральный собор и Президентский дворец заливало оранжевым светом заходящее солнце. Непередаваемое волшебное ощущение, словно бы солнце смывало слой нашего мира и открывало те, которые находятся за ним. Я, когда смотрел на эту башню, почувствовал то самое ощущение
  - Все же это не Гауди, - сказала Ольга Петровна. - Башня очень похожа на то, что рисовал Босх.
  - И ведь верно,- вспоминая, сказал Всеволод Сергеевич. - Триптих Босха 'Сад наслаждений'?
  - Это не триптих, - мягко возразила Ольга Петровна, - пентаптих: с обратной стороны есть изображение на створках, и всего изображений пять. А главное, мы не знаем, как он называется. 'Сад наслаждений' - 'Эль гардин де Делисиосоз' - условное название, первоначальное не сохранилось. Очень необычная и загадочная картина. Выставлена в Прадо.
  - В Прадо? - удивился Всеволод Сергеевич. - Разве не в Рейхсмузее, в Амстердаме? На первом этаже, в самом конце средневековой экспозиции. Там целый зал, в котором только одна картина.
  - Странно, - отозвалась Ольга Петровна. - Я видела ее в 'Прадо', второй зал направо от касс. Виолетта тянула дальше, а я стояла перед картиной и не могла отлипнуть. Напротив еще 'Искушения святого Антония'.
  - Может, ее перевозили в то время? - решил Всеволод Сергеевич.
  Нет, не перевозили, подумал Артем. Это разные миры, касаясь друг друга, оставляют в нас иные, не наши воспоминания. Они сейчас все рядом - и тот, в котором картина Босха в Амстердаме, и тот, где она в Мадриде. И еще тысячи других с ее настоящим именем.
  - Чем она загадочна? - поинтересовался Всеволод Сергеевич. - Обычный христианский сюжет: Рай - грехи земной жизни - наказание.
  Они достигли стеклянных дверей. Здесь находился вход для прибывающих, кажется, они после посадки прошли именно через него. Много-много часов назад.
  Дверь оставалась открытой. Но они, следуя плану - обойти аэропорт, пошли дальше.
  - Не соглашусь, - возразила Ольга Петровна. - У Босха есть триптих 'Воз сена'. Вот там все это в наличии: изгнание из Рая, земная жизнь, воздаяние за грехи. Три части. Логическая цепочка. А в 'Саде' никакой логической цепочки нет.
  Всеволод Сергеевич удивленно посмотрел на нее.
  Ольга Петровна остановилась и посмотрела по сторонам.
  - Мы не спешим? Я могу отнять у вас несколько минут? Раз уж мы видели явно Босховскую башню, то думаю, в этом есть смысл.
  Никто не возражал.
  - Да, Всеволод Сергеевич. В левой части 'Сада' нет факта изгнания. Есть Рай до грехопадения. Мир идиллии и покоя, в котором нет времени. В центре - карнавал. Жизнь, наполненная чувственными и телесными удовольствиями, без стыда, смущения и условностей. Это вовсе не грехи, которые детально изображены в 'Возе сена'. Возможно, ритуал. И справа - ад. Но ад необычный, музыкальный.
  Земного мира на этих картинах нет. Центральная часть лишена какого-либо упоминания Земли. Там странные сооружения. Башни, вроде этой, которая над нами. Озеро. Поля. Но ничего земного, ни одного намека. Люди и звери вместе. Искаженный рай. А вот сама Земля изображена на обратной стороне триптиха. На его створках. Серый, блеклый, скучный земной шар. И получается, что кроме Земли или для Земли есть три мира, три варианта. Три выбора. Безгрешный, лишенный чувств христианский Рай, затем 'Сад наслаждений', и, наконец, - обиталище страхов, угрызений и боли.
  - Мир без стыда, смущения и условностей, - повторил Всеволод Сергеевич. - Да. Без насилия. И люди в нем относятся друг к другу иначе, без вражды. Без злобы и зависти. Без ненависти, наконец. Вы понимаете? Наше Видение. Мир, населенный молодыми людьми. Насколько мы успели понять, он именно такой. Чудный, вызывающий смятение, неприлично счастливый.
  - Расположенный между раем и адом, - тихо добавила Ольга Петровна. - Если не идеал, то хотя бы попытка приблизиться к нему. Лучшая версия нашего мира, существующая где-то близко и одновременно невообразимо далеко.
  - Вы неприлично чувствительны, - заметил Артем. - Я понимаю вашу тонкую художественную натуру, Оля, но мне кажется, вы оба делаете преждевременные выводы на сомнительном материале. Башня. Отрывки чужой жизни. Сад наслаждений. Они не обязательно соединяются в одно целое.
  - Разумеется, - согласилась Ольга Петровна. - выводы делать рано. Но для предположений - самое время. Для красивых и красочных предположений. Поскольку иные и не заслуживают нашего внимания.
  Артем кивнул, улыбаясь признательно и восхищенно. Умная женщина, не потерявшая свою красоту. И ее тонкие глубокие слова. Это было красиво.
  Они спокойно и неторопливо подошли к следующему входу, освещенному так же ярко, как и первый.
  Резко открывшая дверь заставила их вздрогнуть и отскочить. На полосу перед их ногами вывалилась девушка. Им показалось, что это стюардесса их рейса - она была в такой же красной форме, что и те. Девушка упала на бетон так, словно была без сознания или не имела сил.
  Все произошло так неожиданно, что они опешили. Но потом не сговариваясь, бросились к неподвижно лежащему телу. Мужчины приподняли стюардессу и попытались посадить. Безвольная голова стюардессы клонилась набок. Но в едва открытых глазах теплилось сознание.
  Всеволод Сергеевич нащупал слабый пульс, приподнял голову и проверил зрачки. Попытался определить, насколько бледное лицо, но не смог из-за яркого света.
  - В зал! - скомандовал он. - Положим ее на кресло. Ей нужна вода!
  Подхватив легкую стюардессу, Артем и Всеволод Сергеевич неуклюже заволокли ее внутрь. Положили на три стоящие рядом кресла. Ольга Петровна расстегнула униформу, жестом отогнала мужчин.
  В соседнем зале нашелся автомат, который безжалостно и быстро вскрыли огнетушителем.
  Губы девушки дернулись, почувствовав воду. Они приоткрыла глаза, судорожно вздохнула, сделала слабый глоток. Затем обвела нечетким плавающим взглядом стоящих вокруг людей.
  - Годзо, - тихо, с усилием прошептала стюардесса. - Меня зовут Годзо.
  
  
  Глава 32
  
  Дарью переполняло удовольствие. Полное удовольствие от происходящего. От того, что все сложилось легко и без напряга. Родителей не пришлось ублажать, они ублажили себя сами, причем очень элегантно. Она возглавляла тройку, то есть, имела полную свободу действий. И присутствие отца Виолетты не мешало. Вячеслав Максимович оказался вишенкой на торте. Очень необычной и неожиданной вишенкой. Она оценила, с каким изяществом он оборонял их группу от изменения. Она оценила 'милую девушку'. И его легкое умолчание, с каким он скрыл ото всех их разговор. А главное, он оказался умен, проницателен и, самое неожиданное - своим человеком. Дарья уловила это по тому, как он легко включался в ее треп, мгновенно настраиваясь на ее волну, не пытаясь разрушить или прервать.
  Таких людей следовало ценить и иметь в друзьях. И он точно не будет им мешать.
  В отличии от Дарьи, Виолетта выглядела разочарованной. Присутствие родителей, пусть и в половинном варианте ее сковывало. Ей хотелось доверительности и свободного общения.
  Вячеслав Максимович уловил мгновенно все нюансы, понял, но ничего не сказал, только попросил Дарью задержаться. Они пропустили вперед первую тройку - Ольгу Петровну, Всеволода Сергеевича и Артема. Те шли к выходу, чтобы выйти из аэропорта и осмотреть его снаружи.
  Затем Вячеслав Михайлович оглянулся на тех, кто оставался - Максима, Люду и Настю. Кивнул одобрительно и дружески Максимум, а на Насте задержал долгий задумчивый взгляд.
  И только затем повернулся к Дарье с Виолеттой, и проговорил.
  - Виолетта, я понимаю, что у тебя свои интересы быть с Дарьей. У меня - свои и они не пересекаются. То есть, можешь считать, что меня здесь нет. Ты, Дарья, тоже. Командир тут - ты. Делай то, что хотела, я не буду мешать и пойду сзади, как охрана.
  Дарья улыбнулась своей улыбкой номер девять - 'застегните ремни, и помните, что вы сами этого хотели' и двинулась вперед.
  Они вышли в холл и Дарья направилась по диагонали к противоположному углу - где находился вход в тот самый ее коридор. За ней следовала Виолетта, а Вячеслав Максимович замыкал, прикрывая тыл.
  Коридор не поменялся, оставшись таким же урезанным, как и в прошлый раз. Дарья дошла до первой ниши и внимательно осмотрела ее. Штукатурка осыпалась, за ней проглядывались швы между массивными темно-бордовыми кирпичами. Цвет ниши не отличался от песочного цвета остальной стены. То есть, ниша создавалась во время возведения остальной стены, много-много лет назад.
  Дарья осмотрела нишу напротив.
  Несомненно, она находилась в другом коридоре, а не в наскоро измененным первом. Очень похожем, тех же цветов, с таким же неровным рядом квадратных маленьких плиток, но другом.
  Не оглядываясь, Дарья решительно зашагала дальше. Виолетта ускорила шаг, чтобы успеть. Поднажал и Вячеслав Максимович, это было слышно по его учащённому дыханию. Подъем давался ему не без труда.
  За плавным поворотом, метрах в двадцати обнаружилась новая ниша, пошире первых. И со стеклом. Темным плотным, словно закопчённым тусклым стеклом, которое не позволяло увидеть, что за ним. Стекло казалось вмурованным, вплавленным прямо в кирпич и штукатурку.
  Дарья притормозила, провела рукой по поверхности стекла, всматриваясь в него и снова быстро пошла дальше. Коридор продолжал гладко заворачивать влево и подниматься под небольшим, но ощутимым углом.
  По пути встретилось еще три ниши, все с темными толстыми стеклами, которые не давали увидеть, что находится за ними. Дарья только притормаживала возле них на секунду-другую и гнала дальше.
  Она остановилась, только когда коридор кончился.
  Виолетта явно не была готова к такому темпу, Вячеслав Максимович тоже тяжело дышал.
  То, что они выдохлись, было частью плана - идти как можно быстрее, не раздумывая и сбивая посторонние мысли темпом. Чтобы осталось только усердное, свободное внимание. И желание.
  Они вышли в зал, похожий на те, которые проходили. Бетонный ровный пол, белые стены с информационными плакатами и рекламой. Большие, всю стену окна на противоположных концах зала. За левым начиналось летное поле. Вровень с полом.
  Возможно, это был тот зал, из которого она видела самолет.
  Дарья подошла к окну, но самолет не обнаружила. Да и стоянка, которая виднелась через противоположное окно, выглядела иначе, словно ее развернули.
  Виолетта вопросительно смотрела на Дарью, а Вячеслав Максимович внимательно оглядывал зал.
  - Не спрашивайте пока меня ни о чем, - предупредила Дарья.
  Она еще раз оглядела зал. Три входа, как в том зале, из которого она попала в коридор с окнами.
  Был ли этот зала тем же, только с другими видами из окон, или же они попали в иной? Что говорило об этом ее математическое образование? А оно говорило, правда очень-очень тихо, что за всей этой чехардой прячется одно важное расстояние, которое позволяет незаметно и бесшовно впихнуть в одно место кучу всего. Через какое время все начинает меняться? Метров через двадцать? Пятьдесят? Что-то около того. Когда они устроили цепочку, она растянулась метров на сорок. Но изменения через эти пятьдесят или сорок метров происходят не просто так. Они зависят от чего-то внутри них.
  Точно так же, эти три выхода из зала тоже неспроста. Это выбор. Вход и развилка. Таких тут немного. Большая часть просто помещения со входом и выходом. Что там Макс говорил про тройки: минимально необходимое для принятия решения?
  Дарья добродушно посмотрела на Виолетту.
  - Ну что, пришло время для настоящего дела?
  Виолетта с готовностью кивнула.
  Дарья вышла на середину зала и глубоко вдохнула. Стоя тут, в центре всей этой неведомой хрени - да, именно в центре, поскольку любая точка ультраметрического пространства является ее центром, - она чувствовала то, прежнее. Кураж. Готовность принять вызов и ответить на него. Свои силы.
  - Виолетта, заметь, - беззаботно произнесла она, - биток откатился назад и встал под парте, что характерно.
  Виолетта непонимающе посмотрела на Дарью.
  - Играешь в бильярд? - мгновенно отозвался Вячеслав Максимович.
  Потом он понял, улыбнулся и кивнул головой.
  - Я играю в жизнь,- весело пояснила Дарья. - Это такая непроизвольная реакция. Как покраснение после прививки. Мир колет - я реагирую. А то, что всякими странными словами, то это от начитанности. Ведь приятно иметь дело с девушкой, которая начитана и насмотрена, не правда ли? А еще приятнее, когда собеседники понимают, о чем речь и сразу врубаются в тему. Виолетта, бери пример с папы. Кстати, можно теперь звать вас Папа Виолетты? Поверьте, это намного уважительно, чем сэр в конце. И почти так же уважительно, как Папа Карло, не мне вам говорить, как важен нам этот человек. В концептуальном смысле. Так вот, мне очень приятно, что мое глубокое и умное замечание нашло своего благодарного ценителя, который оценил красоту слога, эрудированность, образность, и который... который...
  Дарья споткнулась на половине фразы и засмеялась - Вячеслав Максимович смотрел на нее очень необычным взглядом. Она даже была готова поспорить, что он наслаждался ею.
  - Так вот, заметьте, тут три выхода. Не два, а именно три. Три варианта выбора.
  - Понимаю, - согласилась Виолетта. - Вход мы тоже считаем выходом, потому что... потому что он тоже мог измениться?
  - Я ей горжусь, - сообщила Дарья Вячеcлаву Максимовичу, пристально смотря ему в глаза.
  - Что характерно, - насмешливо отозвался Вячеслав Максимович, выдерживая ее колкий, пряный, задирающий и провокационный взгляд.
  Он меня клеит или я его, подумалось Дарье.
  - Виолетта, - произнесла она, - помнишь, ты говорила, что это место исполняет желания?
  Виолетта метнула взгляд на отца и досадливо поморщилась.
  - Папа Виолетты! - громко скомандовала Дарья. - Закройте уши и отвернись.
  Вячеслав Максимович послушно приложил ладони к ушам, но не отвернулся, а отошел в конец зала.
  - Можешь говорить свободно, - сказала Дарья.
  Она не стала понижать голос. Рано или поздно им придется открыться другим. А лучшего варианта чем Вячеслав Максимович нет.
  Виолетта сомневалась, но Дарья была настойчива, и Виолетта поддалась.
  - Попробуй подумать о выходе, - попросила Дарья. - Не о конкретном, а о выходе вообще, чтобы выйти из этого аэропорта. Полностью. Окончательно. Финально.
  - О выходе? А как же коридор?
  - Коридор, - рассудительно заявила Дарья, - в плане. И я уверена, что коридор и есть выход или он очень близко к выходу. Во всяком случае, ты думай так, а там посмотрим.
  Виолетта сосредоточеннее кивнула.
  - И не напрягайся, дорогая. Пусть это будет легко и ... нетерпеливо. Ты все увидела, все попробовала и просто хочешь отсюда выйти.
  Дарья искоса глянула на чиновника. Тот прилежно держал ладони на ушах, но, конечно же, все слышал.
  - Еще думать? - спросила Виолетта с закрытыми глазами.
  - А хочется?
  - Не уверена.
  - Тогда хватит. Папа Виолетты, к барьеру! В смысле, подходите. Сеанс психотерапии окончен.
  - Что теперь? - настороженно спросила Виолетта. - Я попыталась думать так же, как в прошлый раз.
  - Теперь, - удовлетворенно сказала Дарья, - мы попробуем проверить твою способность. Выбирай выход.
  Виолетта наугад ткнула в один из дальних.
  Дарья согласно кивнула и зашагала первой.
  Сейчас она не спешила, шла обычным темпом, периодически напевая 'Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной' и невыносимо фальшивя при этом.
  Недлинный коридор скоро закончился. Дарья выглянула из него, хмыкнула и отступила в сторону, давая возможность увидеть остальным.
  Перед ними находился зал паспортного контроля. Три стеклянные будки, сияющие металлические штанги ограждений, глухие стены справа и слева. За будками начинался ярко освещенный зал с магазинчиками беспошлинной торговли, в котором, отсюда было заметно, было два выхода.
  - Их по-прежнему три, - заметила Дарья. - Но дьюти-фри - это что-то новенькое. Если бы я не была столь образована и умна, то обязательно сказала бы: 'Сектор Приз на барабане!'
  Она вступила в зал, прошла по лабиринту из ленточных ограждений, мимо будки контроля и подошла к стеллажам с товарами.
  - Я точно не думала про дьюти-фри, - извиняюще произнесла Виолетта, двинувшись вслед за Дарьей. - А три выхода - это важно?
  - Это возможность выбора, - пояснил идущей за ней Вячеслав Максимович. - Нам предлагают выбор. Причем это полноценный метафизический выбор. Как развилка на дороге в волшебной стране. Ты можешь вернуться, а можешь выбрать один из двух вариантов.
  Вячеслав Максимович подошел к будке пограничников, заглянул в нее, обошел, заглянул с другой стороны.
  - Я слышал весь ваш разговор, - сказал он, - Но не беспокойтесь, вы можете потом от меня избавиться, как случайного свидетеля. Я хочу сказать, что место среагировало на твои мысли, Виолетта, очень правильно. Паспортный контроль - это всегда выход.
  Виолетта замерла, посмотрела на отца, потом на стоящую неподалеку Дарью.
  - Девушки, - сказал Вячеслав Максимович, - а можете сказать, почему вы решили никого не посвящать во то, что узнали? Хотя, догадываюсь, ты, Виолетта, считаешь, что таким способом охраняешь свое личное пространство от нас, родителей. Ну, а ты, Даш?
  - Ну-у.., - уклончиво потянула Дарья, - Не мне вам рассказывать, что вначале нужно осмотреться, понять самому...
  - Да, - сказал Вячеслав Максимович. - Ты совершенно права. Мне тоже вся наша компания кажется очень странной. Я бы тоже никому не рассказал.
  Дарья усмехнулась. Он великолепно читал ее. Без слов.
  - Что-то такое, - продолжил с серьезностью Вячеслав Максимович, - что не объяснить словами. Атмосфера настороженности и осторожности. Они все, как выясняется, милейший люди, но вместе получается достаточно непонятный и тревожный набор. А кроме того, все они что-то скрывают. Включая меня. И ты, Даша, тоже что-то скрываешь, не так ли?
  - От вас ничего не утаить, - усмехнулась Дарья.
  - Поэтому, я бы им не доверился. Кроме своих, конечно.
  Вячеслав Максимович пристально посмотрел на Дарью.
  - И тебя, Даша.
  Дарья выдержала его взгляд, но ничего не сказала. А на проснувшуюся внутреннюю психологиню с ее торжествующим: 'Дарья Александровна, да вас, походу, клеят и вам это до безобразия нравится', только цыкнула.
  Пока они обменивались взглядами, Виолетта с азартом подошла к стеллажам со сладостями и начала перебирать.
  - Даша, ты сладкоежка? - спросила она
  - Частями, - невпопад ответила Дарья.
  Виолетта сняла со стеллажа бело-черную плитку швейцарского шоколада и повертела ее в руках.
  - Хочешь спросить, как я отношусь к халяве? - Дарья отвлеклась от Вячеслава Максимовича. - И что она во мне вызывает? Будоражит, вызывает пароксизмы совести, оргазм жадности или...
  - Что такое пароксизм? - простодушно поинтересовалась Виолетта.
  - Это когда колбасит в особо сильной степени, - сказал Вячеслав Максимович.
  Он пошел вдоль стеллажей, не отвлекаясь на яркие этикетки и коробки.
  - А ведь вы, Папа Виолетты, правы - сказала Дарья, - Непонятный и нездоровый набор. Чего стоит хотя бы панегерик Артема. К чему он все это говорил? На нервный срыв его речь явно не похожа.
  Вячеслав Максимович остановился и одобрительно глянул на Дашу.
  - А что, если он говорил это со вполне определенной целью, - сказал он. - Взбудоражить нас?
  - Взбудоражить? - удивилась Дарья. - Не думала об умысле. Или это у вас профессиональная деформация?
  - Что такое 'панегерик', мне, наверное, уже нет смысла спрашивать? - сказала Виолетта, переходя к бижутерии. Не ожидая ответна, она зарылась в браслеты и фенечки.
  - Чутье, - ответил Вячеслав Максимович. - Поверь, оно меня не подводило.
  - Окей, - согласилась Дарья. - Кстати, а чего это мы тут застряли? Выбирайте, куда идти, ваш черед.
  Вячеслав Максимович отрицательно качнул головой.
  - Пусть продолжает Виолетта. Если, как ты говоришь, это место отзывается на нее, она и должна выбирать.
  - Хорошее слово, отзывается, - с уважением произнесла Дарья. - А ведь ты прав, Папа Виолетты. Я восхищаюсь вами все больше и больше. Еще немного и я начну ставить вас всем в пример.
  На спокойном покерном лице Вячеслава Максимовича промелькнула улыбка, задержалась в уголках губ и глаз - достаточное время для того, чтобы Дарья увидела ее и оценила.
  - Виолетта, - позвал он. - Какой выход ты выберешь?
  Виолетта оторвалась от прилавков, приподнялась на цыпочки, чтобы увидеть угол зала, затем посмотрела на противоположный.
  - Они ничем не отличаются, - предупредил Вячеслава Максимович.
  Виолетта, испытывая удовольствие от собственной ценности, важно покачала головой.
  - Тот, дальний.
  И снова вернулась к витринам.
  Вячеслав Максимович внимательно осмотрел выход, у которого стоял, потом мимо ярко совещенных витрин с наклейками 'скидка' прошел к другому. Дарья шла следом, поглядывая по сторонам.
  - Они ведь просто одинаковые, - проговорил Вячеслав Максимович, заглядывая в короткий проход с открытыми стеклянными дверями в конце. Дальше виднелся большой полутемный коридор. - Они неотличимо одинаковые. Догадываешься, почему?
  - Догадываюсь, - согласилась Дарья, подходя к Вячеславу Максимовичу. То, что ее рука коснулась его руки, разумеется, оказалось совершенно случайным. - С разными любой сможет выбрать. А вот когда они один в один, тогда сложно. Тогда начинает работать интуиция. Если она есть. Или чутье.
  Вячеслав Максимович с приязнью посмотрел на Дарью, стоявшую рядом. Окинул взглядом ее фигуру.
  - Исключительно верно. Теперь моя очередь ставить тебя в пример, - дружески произнес он.
  Затем позвал Виолетту.
  Виолетту мучила дилемма. Она не могла оторваться от браслета. Тоненький, очень стильный. Совпадающий с ней. В пустом дьюти-фри, странного места, где кроме них, никого нет, ни продавцов, ни персонала. Возможно, их тут никогда и не было и эти предметы, что лежали перед ней, являлись неким приглашением. Возьми и пользуйся.
  - Кроме нас, здесь никого нет, - сообщила она, обращаясь к отцу. - Я могла бы взять что-нибудь на память?
  - Как думаешь, почему я скажу, нет? - спросил тот.
  Виолетта уныло вздохнула.
  - Нельзя брать чужого, - произнесла она. Затем с сожалением выпустила из рук украшения и пошла к ним.
  - У Виолетты стальная воля, - заметила Дарья. - Ничего не взять, когда можно.
  Вячеслав Максимович насмешливо посмотрел на нее.
  - Ты бы взяла?
  - О, проверяете? - оживилась Дарья. - В ее возрасте - не уверена. А сейчас... Нет, конечно. Другие приоритеты. Тем более в таком месте. Да и воспитана я так - не зариться на чужое. Во всех смыслах.
  - Да, - согласился Вячеслав Максимович. - Не зариться на чужое. Ты бесконечно права.
  - Я сейчас расплачусь от умиления, - сказала Дарья. - О честности, о том, что нельзя брать чужое, мне рассказывает чиновник среднего ранга. Который живет далеко не на одну зарплату. Или вы, страшно сказать, бессребреник?
  Вячеслав Максимович улыбнулся. Очень мягко и добродушно.
  - Одно другого не отменяет, Даш, - шепнул он. - Мы об этом еще поговорим.
  
  Подошла Виолетта и они направились дальше. Дарья впереди, затем Виолетта и Вячеслав Максимович.
  Они вышли в просторный и длинный коридор. Автоматически зажегся свет прямо над головами, потом позади них и впереди и они поняли, что перед ними - гейты, выходы на посадку.
   По левую сторону располагались ряды стульев и стойки регистрации, а за панорамными окнами редкие и очень слабые светильники освещали абсолютно пустое летное поле.
  В глухой стене справа метров через пятьдесят по световому пятну на полу угадывалась дверь
  Виолетта покрутилась, посмотрела кругом и направилась к двери.
  Это был тот, первый проход из дьюти-фри.
  - Да, он выглядит насмешкой, - сказала Дарья. - Мы тут умно распинались об интуиции, тешили свою сообразительность, а оказывается, оба выхода из дьюти-фри ведут в один коридор. Виолетта, что тебе говорит твоя совесть?
  - Совесть? - удивилась Виолетта.
  - Я имею ввиду то, что у тебя внутри, - пояснила Дарья. - Как правило, обычно сверху лежит совесть. У меня, например, именно так.
  - Ты смешная, - с обожанием произнесла Виолетта. - Мне кажется, нужно идти по коридору дальше.
  Вячеслав Михайлович высматривал номера гейтов, но никаких указателей и цифр не нашел.
  Серые кресла сменились глухой стеной со служебными помещениями, потом начался второй зал. Не доходя до третьего, они увидели впереди плоский эскалатор с поручнями.
  Дарья оглянулась. Они прошли уже больше пятидесяти метров, но коридор за ними не собирался меняться.
  - Ты смотришь, не поменялось ли место, которое мы прошли? - спросил Вячеслав Максимович. - Пока что все очень логично. Мы ищем выход, нам предлагают паспортный контроль, потом гейты. Следующим, тогда, должен быть выход к самолету.
  - Не уверена в их логике, - сказала Дарья. - И меня волнует, почему нет одного необычного коридора. Виолетта, а ты больше ни о чем не думала?
  - Думала, - согласилась Виолетта. - Я всегда о чем-то думаю. Это моя неотчуждаемая особенность.
  Дарья затормозила, чтобы посмотреть на нее, а заодно и на Вячеслава Максимовича.
  - Не смотри на меня так, я сам ею восхищаюсь, - коротко сообщил тот.
  - Больше ничего такого я не желала, - сказала Виолетта. - Только выход.
  Они подошли к эскалатору. Свет, включаясь с тихими щелчками, побежал над ним, освещая коридор. Длинный, очень длинный коридор.
  Проверяя, Дарья вступила на дорожку и ее черная лента начала движение в гулкой тишине коридора.
  - Даша, - доверительно и негромко спросил Вячеслав Максимович. - Ты можешь не отвечать, но вот то, которые ты ищешь - оно для тебя чем-то важно?
  - Очень, - ответила за нее Виолетта.
  - Понимаю, - проговорил Вячеслав Максимович.
  - Мне кажется, он важен для всех, - добавила Виолетта. - И для тебя тоже, па. Мне хочется его увидеть.
  Вячеслав Максимович согласно кивнул и замолчал.
  - Виолетта все верно сказала, - после долгой паузы проговорила Дарья. - Он похож на коридор, по которому мы уже проходили. Только вместо ниш - огромные панорамные окна, за которыми находится непонятно что. Я думаю, что туда, внутрь, можно попасть. Вы увидите сами.
  За первой транспортной дорожкой следовала другая. В правой стене появились двери и ответвления. Но они не стали отвлекаться и возвращаться ради них. А прошли вперед, чтобы стать на очередную ленту.
  Медленно проехал слева очередной зал с едва подсвеченными снаружи окнами. Справа появился и проплыл мимо вход в служебный коридор со стеклянными дверями в дальнем конце. Слева потянулись стены с дверями служебных заведений. Следующий зал выглядел намного светлее и когда лента подвезла их к нему, поняли почему. За окнами зала лампы освещения светили ясно и чисто, в полную силу, освещая серую бетонную поверхность, желтые пустые тележки для багажа, приземистый транспортер и - большой белый самолет, стоявший неподалеку, носом к ним.
  К самолету был подведен трап, дверь в передней части - открыта, а сам самолет ярко светил своими иллюминаторами. Только в кабине царил полумрак.
  
  Глава 33
  
  - Вот, - сказала Дарья, - это тот самолет, который я видела из зала. Только тогда я была на первом этаже, а сейчас мы на втором.
  Транспортер провез их дальше, мимо двух следующих залов, таких же полутемных, как и первые.
  Перед тем, как торопливо вернуться в зал с самолетом, они попытались посмотреть, куда ведет общий коридор. Кроме очередного транспортера, уходящего в темноту, не было видно ничего. Оканчивался ли он или тянулся дальше еще, они не определили. Да, это было важно. Ожидаемый выход оказался просто одним из гейтов. Означало ли это, что они нашли не главный выход и они с самого начала ошибались в своих ожиданиях? Чем оканчивался коридор - глухой стеной или чем-то еще?
  - Это можно проверить и после, - сказал Вячеслав Максимович, машинально посмотрел на свои часы, потом, спохватившись, на телефон.
  Что-то в его взгляде зацепило Дарью. Не дожидаясь, пока он попросит, она посмотрела на время смартфона. Тот показывал без восемнадцати.
  Время сдвинулось в обратную сторону?
  Они вошли в освещенный зал и прежде всего подошли к окну.
  На ярко освещенной площадке стоял самолет. Трап, тележки - ничего не изменилось.
  Дарья провела рукой по стеклу. Она не ошиблась. То, что казалось легким налетом с противоположной стороны двойной рамы, на самом деле было изморозью. Холод проникал через два толстых стекла и внушительное воздушное пространство между ними и перетекал в пальцы.
  - Приложите руки к стеклу, - посоветовала Дарья и направилась стеклянному тамбуру, вдававшемуся в зал.
  Она готовилась к тому, что дверь будет запертой, но та оказалась открытой.
  - Это слишком просто, - сказала она вслух, открывая дверь и делая пару шагов внутрь.
  За тамбуром начинался телетрап. Узкий коридор с глухими, без окон стенами. Этот телетрап можно было увидеть из зала. Но он оканчивался далеко от самолета.
  Дарья остановилась и подождала, пока подойдут Вячеслав Максимович с Виолеттой.
  - Он оканчивается не так уж и далеко от самолета, - задумчиво сказала Дарья. - То есть, нам нужно пройти по, простигоспади, телетрапу, спуститься на поле и дойти до самолета. Если не учитывать холод, то все выглядит легко. А что вы скажете, Большой Папа и Виолетта, если все закончится вот так: мы поднимемся в самолет и окажемся в своем мире. Без 'здрасьте' и 'досвиданья'. Как будто ничего не было?
  - Словно вернули билеты на фильм, который очень хотела посмотреть, - сказала Виолетта. - Вернули и не пустили.
  - Что-то мне говорит, что не все так просто, - сказал Вячеслав Максимович, оглядывая телетрап. - Давайте сделаем так: я пойду впереди, Виолетта за мной, а ты, Даша, будешь замыкать.
  - Максимович, неужели это то самое? - весело отозвалась Дарья. - Героизм и трогательная мужская забота о женщинах и детях?
  - И не надейся, - в тон ей ответил Вячеслав Максимович. - Сзади опаснее всего.
  - Уфф, как камень с души спал. Но все равно я пойлу первой. Это моя неотчуждаемая особенность, как сказала наша дорогая Виолетта. Правда, солнышко?
  Виолетта довольна кивнула головой и благодарно коснулась рукой предплечья Дарьи.
  Дарья взяла ее за руку. Словно подружку.
  Но на пороге телетрапа она отпустила руку Виолетты и выдвинулась вперед.
  Под негромкий и немелодичный напев Дарьи - а петь она совсем не умела, - 'куда ты тропиииинка, меня привелаааа...' они прошли по пружинистому ребристому полу метров двадцать и повернули влево, повторяя загиб коридора. Но вместо ожидаемого конца с лестницей вниз они увидели, что телетрап продолжается и через следующие двадцать метров делает новый заворот, теперь уже вправо.
  Дарья перестала петь и оглянулась на Вячеслава Максимовича.
  - Я ждал чего-то похожего, - без всякого удивления прокомментировал он.
  Они дошли до следующего поворота. Рукав не собирался оканчиваться. А через десяток метров они увидели, что стены телетрапа перешли в каменный коридор того же цвета. На полу появилось каменное крошево.
  Ряд светильников продолжался дальше, освещая коридор прежним ярким светом.
  Они прошли до следующего поворота и дальше Дарья стала как вкопанная, так что Виолетта едва не натолкнулась на нее. Вячеслав Максимович тут же обошел Виолетту и выдвинулся к Дарье.
  - Впечатляет, правда? - спросила Дарья.
  Коридор впереди, метрах в пяти заволакивала тяжелая серая паутина. А у потолка примостился ее владелец. Его тяжелое черное тело достигало полуметра. А мощные мохнатые суставчатые лапы, опиравшиеся на стену и держащиеся за потолок, захватывали больше метра.
  - Ой, - выдохнула Виолетта и непроизвольно отступила назал.
  - Как вы относитесь к паукам? - поинтересовалась Дарья, не отрывая взгляда от чудовищно большого паука. - Лично у меня с ними нежные, но токсичные отношения. У нас расставлены границы, которые ни они ни я не стремимся пересечь. Я не лезу в их дела, они - в мои.
  Она говорила, но по ее дрожащему голосу Вячеслав Максимович понял, что она боится.
  Он осторожно взял ее за руку и мягко потянул назад.
  - Даша, ну какой ты мне подаешь пример? - участливо произнес он. - Из нас троих кто-то же должен не бояться?
  Дарья пришла в себя. Оглянулась на него и обеспокоенную Виолетту. И отошла назад, чтобы еще увеличить расстояние между ней и пауком.
  - А я думала, чиновники боятся только утраты доверия, - сказала она. - Ну, что Виолетта, крипово?
  Виолетта ответила взглядом.
  - Он явно не наш, правда? - спросила Дарья, - - Какие самые большие пауки на Земле?
  Это был риторический вопрос, но на него ответила Виолетта.
  - Терафоса блонди. Больше десяти сантиметров. Но этот на Терафоса не похож.
  - Интересно, он ядовитый?
  Этого не знал никто.
  О том, чтобы идти вперед, не могло быть и речи. Паук слишком пугал своей величиной.
  Вячеслав Максимович попробовал подойти к нему ближе, но за пару метров остановился: паук угрожающе зашевелился, после чего Дарья сказала, что это никому не нужное геройство, и что она уже поставила галочку в нужной графе и он может перестать пытаться произвести на нее впечатление.
  Вячеслав Максимович вернулся.
  - Не в этом дело, - пояснил он, - Пауки, как известно, плотоядные, а кроме того, он может быть ядовитым, вот что меня останавливает. И да, признаюсь, находиться с ним рядом невероятно жутко. Так что, девочки, у меня остался только вариант потопать ножками и сказать 'уходи, злой паук'.
  Дарья повеселела. И попробовала произнести эту фразу, под смех Виолетты.
  - Еще можно попробовать отогнать его огнем, - задумчиво сказал Вячеслав Максимович. - Но что-то мне говорит, что это не поможет и паук здесь неспроста. Он как квинтэссенция наших страхов. Если мы используем огонь, появится что-то, не менее страшное, которое не будет бояться пламени. Поэтому, лучше уж будут пауки.
  Дарья уверена в этом не была, но не возражала.
  Они решили вернуться в коридор и осмотреться,
  
  Коридор с гейтами не изменился. Те же длинные ленты дорожек, ряды залов. И самолет стоял, как ни в чем ни бывало. Телетрап оканчивался не очень далеко от него и выглядел совсем коротким, метров на пятнадцать-двадцать, не больше.
  Они подустали и короткий отдых не помешал бы. Особенно, Виолетте.
  'Ну что, Виолеточка, - сказала Дарья, - пришла пора подумать о релаксе. Только без фанатизма. Скромно и стильно, как в прошлый раз'.
  Виолетта довольно кивнула и погрузилась в себя. Но думала она недолго.
  'Я думаю, всем понравится. Я хотела побольше и поудобнее', - сказала она через полминуты с довольной и хитрой улыбкой.
  Они решили опробовать ближайший проход в стене рядом с транспортером - короткий коридор с закрытыми стеклянными дверями в конце. Матовые стекла не позволяли увидеть, что за ними, было ясно только одно - за ними ярко и пестро.
  Там оказалась зона беспошлинной торговли. Такое же яркое, полное магазинчиков и стеллажей пространство, что и в первом дьюти-фри. В первую минуту им показалось, что они попали туда, где уже были, но это место было намного просторнее и выше, со вторым этажом, на котором виднелись закусочные и ресторанчики.
  Несколько секунда они стояли, рассматривая новое место, а потом поднялись на второй этаж по широкой многомаршевой лестнице.
  И возле первого же бара Дарья остановилась со счастливой улыбкой. На стильной черной доске, стоявшей у входа, среди написанных мелом названий напитков и блюд она увидела слова 'моккачино' и 'бичерин'.
  - Я верила в это! - торжествующе провозгласила она. - Заходите, я вам сделаю настоящий качественный моккачино.
  Не останавливаясь, она прошла за стойку, осмотрела эспрессо-машину, пробежала взглядом по стойке и полкам.
  Вячеслав Максимович и Виолетта расположились за стойкой со стороны зала.
  - Та-ак, - болтала Дарья, - сиропы у них тут, тут шоколад. Молоко, корица... о, да тут и готовый шоколадный соус есть. Ну, тогда погнали.
  - Я видел чуть дальше указатель со словом 'отель', - сказал Вячеслав Максимович. - Любопытно, почему это место реагирует только на желания Виолетты? Я ведь тоже пробовал представить место для отдыха. Но ничего из того, что мне хотелось бы, тут не заметил.
  - Мы не заслужили, - беззаботно откликнулась Дарья, возясь с кофе-машиной. - Ни ты, Папа Виолетты, ни я. Только она достойна.
  Виолетта заулыбалась.
  - Ты спать не хочешь? - поинтересовался у нее Вячеслав Максимович.
  - Ни капельки.
  - Мы тут уже почти целую ночь, - он мельком глянул на часы. - Восемь утра по механическим часам. И мне тоже не хочется спать.
  - Метаболизм, - заметила Дарья, проверяя, насколько растопился шоколадный соус.
  - Метаболизм, - подтвердил Вячеслав Максимович. - Я заметил это по Всеволоду Сергеевичу. Он будто помолодел.
  - Вливаем шоколад, - проговорила Дарья, - Добавляем горячее молоко. А теперь эспрессо. По чуть-чуть.
  Она высунула кончик языка от старания.
  Первый бокал она передала Виолетте.
  - Немного смешалось, - виновато сообщила Дарья. - Но я не настоящий бариста. Дайте мне пару лет, и я вам буду тут готовить идеальные моккачино. Держи, Виолетта, заслужила.
  Виолетта тревожно встрепенулась на 'пару лет'.
  Она так шутит, - успокоил ее Вячеславу Максимович.
  Второй достался ему. С третьим удовлетворенная Дарья вышла сама и расположилась на ближнем к стойке кресле.
  Несколько минут они молчали, смакуя напиток.
  - Папа Виолетты, - затем спросила Дарья. - А почему вы захотели пойти с нами? Только из-за Виолетты, или было что-то еще? Виолетта, ничего, что я зову твоего отца именно так?
  - Да, нормально. Ему нравится такое. Ну, необычное.
  - Конечно, было, - согласился Вячеслав Максимович. - Я почувствовал, что вы что-то нарыли ценное и захотел быть у этого источника первым, чтобы, когда он забьет, монетизировать. Как всякий непорядочный чиновник.
  Дарья хмыкнула.
  - Видишь ли Даша... - продолжил Вячеслав Максимович, - Еще недавно я бы увел разговор в сторону, чтобы задурить тебе голову и заставить думать, что я предельно искренен. Я говорил бы обо всем, кроме правды. Хотя, правду бы тоже сказал, поскольку правда - самая лучшая ложь. Но вот сейчас... сейчас я буду предельно искренним. Почему солидного мужчину внезапно потянуло к приключениям? Потому что это место нас меняет. Сбрасывает все искусственное, все, чем мы закрывались от мира. И как итог проступают наши истинные качества. Да, меня тянет к тайне и приключениям. А внешнее: солидный высокомерный чиновник, держащий дистанцию, это маска.
  Вячеслав Максимович задумался на мгновение.
  - Расскажу вам один случай из моей жизни, о котором никто не знает. Почти никто, кроме мамы Виолетты. Я ведь оканчивал солидный университет с долгой историей. И по очень хорошей специальности. И стал бы я ученым, прозябающим в безвестности, ну, может с парой статей, если бы не один случай. На пятом курсе был у нас один экзамен, не совсем профильный, по смежной теме. Вел его очень интересный человек. Даже не так - мэтр. Бывший разведчик, да, вот таких людей к нам забрасывало. А я к экзамену не готовился совершенно - тянул диплом, подрабатывал, и искал варианты, куда бы пристроиться после ВУЗа, который никому не нужен, кроме тебя. И наука твоя никому не нужна. В общем, в теме был полный ноль. Только успел пробежаться по чужому конспекту за полчаса до экзамена, чтобы составить представление. А когда подошла очередь, подумал, ну кому потом все это будет нужно, все эти тонкие материи, красивые интеллектуальные выводы и строгая наука? Осядут ненужным невостребованным грузом где-то в памяти. И я успокоился. Точнее, на меня снизошло просветление в виде абсолютного покоя. Я понял, что все, о чем я тревожился - неважно. Важно нечто другое. Нечто неуловимое, что не передается словами. Правильное чувствование мира. Я легко выбросил из головы страхи, сомнения в будущем, неуверенность, ожидания, поразившись, насколько легко смог это сделать и насколько они меня отягощали раньше. И с непоколебимой уверенностью в себе вошел в аудиторию.
  Билет, который вытянул, я, конечно же не знал. Абсолютно и категорично. Я даже не стал готовиться, а сразу вышел отвечать. Метру, в тот момент он был один из экзаменаторов. Мне было все равно, кому. Меня окрыляло чувство доступности Вселенной. И особого ощущения, что я начал понимать ее настоящие законы. В общем, меня несло. Я впаривал и втирал. Обстоятельно, а главное, искренне и честно, смотря прямо в глаза.
  Он с первых секунд понял, что я не готовился, но позволил заговаривать ему зубы. Минуту, другую, пятую. Негромко, так что разговор был слышен только нам.
  Он остановил меня через полчаса, я потом это узнал, потому что потерял ощущение времени, как вот мы сегодня. В его глазах играли искорки.
  'Вячеслав, - сказал он, - достаточно, я это оценил. У меня остался только один вопрос. Зачем вам это все?'
  Я начал было нести пургу, но он твердо осадил: без завираний, пожалуйста, отвечайте, как самому себе. Я честно ответил - про Вселенную, про то, что не передать словами. Про неуловимое чувство, что знание обо всем где-то рядом, совсем рядом.
  Метр к моему удивлению, согласно кивнул и сказал странные слова: 'Вы знаете, что у каждого человека есть определенный план? Нет? Ну и ладно. Вот вы готовитесь стать физиком-теоретиком, а вы уверены, что это именно то, что вам предназначено? И не получится, что вы проведете жизнь в борьбе с препятствиями на пути не к вашей цели?' Я ответил, что не знаю, в исходных условиях его примера слишком много неопределенностей. Зато знаю я, сказал мэтр. Увеличение числа неопределенностей приводит к хаосу, а хаос рождает стабильность. Я хочу предложить вам хаос, сказал мне мэтр. Вы будете в нем подобно разведчику, очень хорошо законспирированному. Продвигать определенные цели. Согласны?
  А как же главная цель и предназначение, спросил я, хотя внутри согласился. Может, то, что вы предлагаете, тоже не мое?
  Метр улыбнулся и сказал, что он во мне не ошибся.
  В общем, я согласился. И метр огласил на всю аудиторию: 'Вот тот единственный человек, которому я искренне ставлю заслуженное отлично!'
  Происходящее казалось нереальным. Оценка, моя самоуверенная наглость. А главное, выбор. И к вечеру моя скоропалительная решимость уже казалась авантюрой. Я лег спать встревоженным и долго не мог заснуть. И мне приснился сон. Я попал в чужой дом. Старый солидный дом с витой деревянной лестницей, небольшим мощёным двориком и стеклянным потолком над ним. С незнакомыми и очень стильными, художественными комнатами. Он выглядел обжитым, словно его вот только что оставили те, кто в нем жил. Я был один и бродил свободно. Вроде сон как сон, ничего необычного, если бы не ощущение, что все вокруг существует не просто так, а несет определенный смысл и значение. Меня наполняло это ощущение чужого - действий, какого-то важного движения, смысла, который несла каждая вещь. Меня пустили туда на время, чтобы передать послание. Никто ничего не говорил, никаких записей, оно появилось во мне, пришло от этого дома: 'Не стоит беспокоиться. Наша главная цель и смысл найдут нас в любом месте и любом времени. Достаточно не изменять себе. И хранить надежду'.
  Через какое-то время я стал помощником одного мелкого чиновника. Поменял судьбу полностью. Не скажу, что мне это нравилось, но... хаос рождает стабильность. Пару раз я выполнял особые просьбы мэтра, всегда неожиданные и подчас рискованные. То есть, он держит меня в поле зрения, и я догадываюсь, что моя карьера двигается не без его участия тоже.
  Вячеслав Максимович замолчал.
  Дарья смятенно крутила в руках пустой бокал. И сказала не сразу.
  - Виолетта, надеюсь, ты закрыла уши, чтобы ничего этого не слышать?
  - А надо было? - удивилась Виолетта.
  - Не надо, - ответил Вячеслав Максимович, - Она вправе это знать.
  Он ласково посмотрел на дочь.
  - Внизу почти тот же самый дьюти-фри, - сказал он. - А ты, я видел, поедала глазами тот браслет. Если тебе он еще так важен, можешь принести. Подумаем вместе, стоит ли он того.
  Виолетта рассудительно кивнула и улыбнулась. И хотя ей перехотелось, она все же съехала с высокого табурета и отправилась в недра дьюти-фри.
  - Вы необыкновенно щедры, - с усмешкой заметила Дарья.
  - Нет, - Вячеслав Максимович покачал головой. - Я удержал ее от поспешного выбора. Любое решение должно созреть, быть взвешенным и осмотренным со всех сторон. Она очень чуткий, тонкий и глубокий человек, и мне хочется, чтобы эти ее качества не пропали, а развились. Поэтому я ее слегка направляю в нужное время. Она ничего не принесет. А главное, поймет, что первое решение не всегда верное.
  Дарья многозначительно кивнула сама себе.
  - А как же то твое решение на экзамене? - ехидно спросила она, поднимаясь с кресла и занимая табурет Виолетты, - Первое решение не всегда верное?
  Вячеслав Максимович засмеялся.
  - Я тебе обожаю, - сказал он. - Твой ум, твое острословие.
  - А я тобой восхищаюсь, - сказала Дарья, ставя локоть на стойку и подпирая лицо ладонью. - Тебя выбрали недаром. Ты ведь не просто так отправил Виолетту, ведь так? Одним махом двух зайцев. Ты ведь хотел что-то сказать мне?
  Вячеслав Максимович одобрительно качнул головой.
  - Я не сразу этому научился. Одновременно решать несколько важных задач. Да, я хотел поговорить с тобой. Ты очень умный, интересный и необычный человек. Из моего круга. То есть, мы созвучны. С одинаковыми зубцами и выемками, которые входят друг в друга. Одного материала.
  - Ну да, - согласилась Дарья. - Было бы странно, если ты запал на мою нескладную фигуру - кирпич и второй с половиной размер.
  - Все вместе. И мне кажется, они у тебя больше.
  - Ты им льстишь. А вообще, как мило. Но знаешь, Вячеслав, что меня саму поражает до глубины души? Еще недавно я без сомнения отдалась бы тебе. Не исключено, что прямо тут, на барной стойке. Со стонами 'Да, да, еще, еще, факинг щит!' Но сейчас мне вспоминается, что у меня, оказывается, есть какие-никакие принципы. Мы с Виолеттой нашли общий язык. Я узнала тебя. И я не позволю себе разбить сердце твоей жены.
  Вячеслав Максимович понимающе кивнул.
  - Ольга - товарищ. Боевой, проверенный опытом товарищ, который все понимает. Мы предельно откровенны друг с другом, и - полностью свободны в отношениях. При этом я ее никогда не предам. И наши отношения - это только наши отношения.
  - Допустим, - согласилась Дарья. - Ты хочешь, чтобы я стала твоей любовницей. Но ты готов к тому, что я буду нестандартной любовницей? У меня не будет маленькой собачки, если я и заведу животное, то это будет гигантский ленивец. Или нет, семейство капибар. Я пока еще не решила. Я не накачаю губы филлером, не увеличу ягодицы. И запросы у меня другие. Мне недостаточно квартиры на Монмартрте. Я потребую каморку на Эйфелевой Башне, на самом ее верху. И подводную лодку. Вместо яхты.
  - У меня на примете есть каморка на вокзале Монпарнас. Под куполом, над служебными помещениями. Там прозрачная крыша и видно Эйфелеву башню. Но вначале тебе нужно будет пройти собеседование у моей жены, она проверяет каждую любовницу, соответствует ли она ее высоким требованиям.
  - Вячеславик, ты ведь шутишь, да? - поинтересовалась Дарья.
  Вячеслав Максимович был предельно серьезен. Без тени улыбки во взгляде.
  - Конечно шучу, - ответил он. - У меня не было любовниц. И раз ты просишь наверху Башни, я попробую что-нибудь выяснить у своих французских знакомых. Даша, ты осознаешь, что влечешь меня именно этим. Своей исключительностью?
  - Еще немного, и я разрыдаюсь, - сказала Дарья. - Только не знаю, отчего. От тебя, от себя, от мира вокруг. Оттого, что моя жизнь после того, что уже произошло, уже не будет прежней. Во всех значениях.
  Она протянула вперед правую руку и положила ее на стойку.
  Вячеслав Максимович взял ее ладонь в свою и нежно пожал.
  Они разняли руки, только когда услышали, как по лестнице поднимается Виолетта.
  Та вошла спокойная и удовлетворенная. В руке она держала что-то пестрое и цветное.
  - Браслет я решила не брать, - сказала она. - Папа Виолетты, ты прав, он того не стоит. И как вещь и как память. Но взамен я решила взять другой. Этот очень милый и похож на тот, который мы видели у того колдуна в Кении. Я хочу подарить его девушке, которая с нами, Насте.
  Вячеслав Максимович усмехнулся на 'папу Виолетты', а потом вопросительно приподнял брови.
  - Она одна, - пояснила Виолетта. - И все время молчит. Возможно, мы кажемся ей неприятными. Не знаю, но мне кажется, я ее чувствую. И этот браслетик, он просто будет как просьба проявить намерение. Я еще нашла бумажный шнур и белую бумагу, получится настоящий японская просьба-ханнэ.
  Вячеслав Максимович одобрительно посмотрел на Виолетту.
  - Иногда думаешь, насколько японцы совершеннее нас в человеческих отношения - объяснил он Дарье, - Чувства, которые мы демонстрируем, чувства, которые проявляются невольно и те, что мы скрываем - это все разное. И все требует своего особого подхода. Изящества и гармонии. Виолетта в этих делах дока - словно родилась в Японии. Или была там в какой-то своей прошлой жизни.
  Виолетта отрицательно мотнула головой.
  - Мне кажется, - сказала она, - что я проживаю несколько жизней одновременно. Эти другие жизни как ветер, очень слабый ветер, который появляется ниоткуда и приносит ароматы неведомых пряностей и плодов. Очень нежные и сладкие ароматы.
  Вячеслав Максимович посмотрел на свой смартфон.
  - Снова без двадцати два. Девочки, вы еще наговоритесь об этом. Я предлагаю вернуться к остальным и привести всех сюда. Во-первых...
  - Во-вторых и в-третьих, - перебила его Дарья, - не нужно нам объяснять. И так понятно, что здесь места больше, комфортнее, а главное, ближе выход.
  - Я все время недооцениваю тебя, - ласково признался Вячеслав Максимович. - Только я не уверен, что вновь прийти сюда будет легко, если здесь все постоянно меняется.
  Дарья торжествующе глянула на Вячеслава Максимовича.
  - А я, похоже, тебя переоцениваю, Папа Виолетты. Уже ясно, что Виолетта генерирует контент. То есть, способна трансформировать пространство в этом месте. А я его открываю. Я нашла лаунж, который придумала она. Нашла, даже не зная о нем. Нашла коридор. А теперь мы легко пришли к выходу. То есть, никаких цепочек не нужно. И оставаться не обязательна. Нужна только я. Я привожу в любое место на выбор.
  Вячеслав Максимович очарованно кивнул.
  - Согласен полностью.
  - Единственное, но, - добавила Дарья. - Мне кажется, об этом пока лучше не распространяться. Пока.
  - Несомненно. По множеству причин, причем, ни одна не является веской и обоснованной. Включая мою приобретенную осторожность. Но вместе они перевешивают.
  - Даже маме? - спросила Виолетта.
  Мама являлась исключением.
  Они поднялись и направились к выходу из бара.
  - Папа Виолетты, - позвала Виолетта, - ты не против, если время от времени я буду тебя так называть? А я ведь знаю то, что ты представлял. Ресторан грузинской кухни с твоими любимыми чебуреками? Так я их нашла.
  
  Чебуреки не забрали много времени. И их оценила даже Дарья. Она порывалась рассказывать о пицце, самой лучшей пицце в мире, которую ела когда-то на юге Италии, и по сравнению с которой все остальное, включая непонятные чебуреки, - дешевый контрафакт из Китая, но потом призналась, что да, эти хороши. А ее губы, лоснящиеся от масла, подтверждали лучше всяких слов.
  Они вышли в общий зал и собрались пройти в коридор с гейтами, но умиротворенная Дарья остановила их.
  - Надеюсь, вы не хотите вернуться прежним путем? - сказала-предложила она. - В этом нет никакого смысла. Отсюда в лаунж должны быть и другие пути. Поверьте нежному девичьему сердцу. Не готова сказать, что бесконечное количество, но думаю, их много. Очень много. Поэтому - за мной.
  Она решительно повела их в противоположный конец зала, мимо залитых светом киосков и магазинчиков.
  Они оглядывались на товары, но не сбавляли шаг.
  - Усредненный набор, - вскользь заметил Вячеслав Максимович, - который может найтись в любом аэропорту. Без какой-либо национальной специфики. Абстрактный аэропорт.
  Они пересекли последний магазин - с алкоголем, раскинувшийся на всю ширину зала, и вышли в пустой просторный зал с рамками безопасности и металлическими столами.
  Перед рамками Дарья остановилась и огляделась.
  - Подождите, - произнесла она, рассматривая закрытую дверь в стене, по их сторону рамок. Очевидно, она вела в помещение для персонала. - Вот там, в конце зала - коридор. Он, если я не ошибаюсь, должен выводить к стойкам регистрации. А эта дверь...
  Она развернулась, подошла к двери и острожное открыла ее.
  Потом удовлетворенно кивнула Виолетте и Вячеславу Максимовичу, чтобы они последовали за ней.
  Внутри она показала рукой на плитки, которая покрывала стены до потолка. Маленькие квадратные плитки песочного цвета с разноцветными цветочками. Плитки закрывали стены очень недолго, потом их ряды побежали вниз, уменьшаясь и через десяток метров от них остались только островки у самого пола.
  Стены приобрели тот самый окрас - разных цветов и коридор начал изгибаться, скрывая то, что впереди.
  Дарья ускорила шаг и после очередного поворота восторженно охнула.
  Ее нагнала Виолетта и Вячеслав Максимович. Он не запыхался, к его удовлетворению.
  Они увидели, на что смотрела Виолетта. Большое панорамное окно во всю стену. За толстым, очень толстым - словно иллюминатор в батискафе, стеклом находилась песчаная дорога в окружении сосен. Обочины устилали сухие сосновые иглы. За редкими коричнево-оранжевыми стволами проглядывалось зеленое поле, лежащее намного ниже дороги, затем зеленая густая полоска деревьев и ярко синяя манящая полоска воды. Возможно, моря.
  - Вот, - тихо проговорила Дарья. - Там - мой дом. Настоящий дом.
  В ее глазах заблестели слезы.
  Вячеслав Максимович подошел к Дарья и приобнял.
  - Понимаю тебя, - тихо и нежно проговорил он. - И что ты чувствуешь.
  Он отошел от Дарьи и приложил ладонь к стеклу. Стекло холодило, но это не был обмораживающий холод, а легкая влажная ночная прохлада, случающаяся перед рассветом.
  Виолетта стояла рядом и с широко раскрытыми глазами впитывала в себя детали - песчаный рисунок дороги, шероховатые, с каплями смолы стволы сосен, узор поля вдали.
  - Она похожа не картину, - выдохнула она с восхищением.
  Дарья глубоко вздохнула и стерла порывистым и резким движением капельки, скопившиеся в глазах.
  - Она трогает, - добавил Вячеслав Максимович. - Словно сон, который когда-то тебя взволновал. Или детская мечта, которая безумно влекла и о которой ты давным-давно позабыл, когда вырос.
  Дарья с любопытством посмотрела на Вячеслава Максимовича.
  - Приятно, что ты меня понимаешь. Я уже рассказывала Виолетте, потом расскажу тебе, почему от этого места я теряю хватку и становлюсь ранимой слабой девочкой.
  Дарья опустилась на корточки перед окном и начала внимательно осматривать соединения окна со стеной.
  Вячеслав Максимович, поняв ее, начал разглядывать стекло и стены рядом с собой.
  Они не нашли никаких потайных кнопок или указателей, или зацепок. Окно составляло единое целое со стеной. Стекло переходило в камень без зазоров и щелей, словно трансмутрировало в иную форму всеми своим атомами одновременно и резко.
  - Нет, Даша, вход не здесь, - сказал Вячеслав Максимович. - Здесь только окна. Хотя, нужно посмотреть дальше.
  - Да-да, - согласилась Дарья.
  Они пропустили Виолетту вперед, а сами не спеша двинулись за ней. Близко друг от друга, касаясь ладонями.
  - Меня тронула твоя реакция, - негромко сказала Дарья, - Честно. Ты в самом деле почувствовал что-то особенное, когда увидел Дорогу?
  - Да. Она что-то во мне всколыхнула, хотя, могу гарантировать, никогда раньше ее не видел. Разве что во сне. В одном из тех, о которых мгновенно забываешь при пробуждении. И это чувство, трудно определимое, словно пробуждает во мне что-то. Память о другом мире, как бы глупо это не звучало.
  
  - Вот, - согласно сказала Дарья, беря Вячеслава за руку. Но тут же отпустила, поскольку Виолетта впереди остановилась и оглянулась на них. Нетерпеливо и подгоняюще.
  - Еще одно окно, - сообщила Виолетта.
  Второе выходило на долину в окружении ледяных морозных гор.
  Дарья уже видела ее и, пока остальные всматривались, напряженно и внимательно, она оценивала другое. Размеры, расстояние между окнами, противоположную стену. Они могли ничего не значить, но Дарья хотела убедиться.
  Виолетта, наполнившись видом из второго окна, нетерпеливо поспешила дальше. Она хотела увидеть все.
  За третьим находилась дорога через пустыню.
  - Похоже на Аризону, - сказал Вячеслав Максимович после долгого разглядывания. - На горизонте - Скалистые горы. Ничего необычного на первый взгляд. Интересно, почему именно это место?
  - Может, там, на этой дороге в Аризоне есть что-то такое, что не видно отсюда? Или что нам не показывают? - предположила Дарья.
  - Мы можем это проверить, - сказал Вячеслав Максимович. - Потом. Когда вернемся. Хочешь?
  Дарья улыбнулась. Разумеется, она хотела, и это было самое лучшее предложение, которое мужчина может сделать девушке.
  Виолетта снова увлекла их за собой, не давая задерживаться. Она первой добежала до следующей панорамы. И остановилась как вкопанная. Когда Вячеслав Максимович и Дарья поравнялись с ней, она продолжила стоять с широко раскрытыми восторженными глазами, упоенно вглядываясь в зависший над зеленой пеной леса массивный каменный остров.
  Вячеслав Максимович уловил своим исключительным чутьем, что переживает Виолетта и не стал ничего спрашивать. Отошел подальше, чтобы не мешать разговорам девушек.
  - Это он, - прошептала Виолетта. - Я не знаю, может, он мне снился. Может, я видела его в каком-нибудь аниме. Но я знаю точно, что он - мой. Этот летающий остров создан для меня...
  Она приложила горячие ладони к стеклу.
  - Откройся, ну пожалуйста, - страстно, с мольбой прошептала Виолетта. - Я же знаю, что ты ждешь меня. И у меня там есть дом. С деревянной террасой. И селадоновыми чашечками для чая.
  Дарья обняла ее.
  - Не спеши, - ласково проговорила она. - Если твое, то оно никуда от тебя не убежит. Найдет в любом месте. И любом времени.
  Вячеслав Максимович призакрыл глаза и улыбнулся. Улыбкой бесконечного и полного согласия. Он позволил себе не сдерживаться, и проявил свои чувства полностью.
  Когда девушки отошли от окна, он сказал:
  - Даша, ты говорила, здесь семь окон? И, похоже, за каждым находится нечто, что невероятно трогает каждого из нас. Прикасается к глубоко личному. Сокровенному.
  - Но нас девять, - заметила Дарья. - А окон всего семь.
  - Какие-то могут относиться сразу к нескольким людям. Любопытно, что может затронуть меня? Даже нетерпение появилось.
  Они позволили Виолетте стоять перед окном столько, сколько ей хотелось. И только когда она вздохнула и обернулась к ним, сияющая, с блеском в глаза, они пошли дальше.
  Следующие два окна они прошли без задержек. Ни озеро, ни болото ничего не говорили им и оставались чужими непонятными картинами.
  Когда они подошли к последнему окну, Вячеслав Максимович замер. Чуть ускорил шаг. Слегка нахмурился. То есть, полностью выдал свои чувства.
  Молча он прошел до конца окна, заглядывая внутри внимательно и цепко. Потом вернулся к его началу. Окинул кабинет взглядом сверху донизу, даже приблизил голову к стеклу, чтобы лучше увидеть подробности.
  После чего повернулся к девушкам и озабоченно произнес:
  - Я должен был об этом догадаться. Демонстрация того, что мы считаем самым важным в своей жизни. Теперь нам нужно выяснить, это реальные места, в которые можно попасть, или просто картинки? И для чего тогда они тут?
  - А эта комната... - начала Дарья.
  - Да, - утвердительно кивнул Вячеслав Максимович. - Это именно тот кабинет, который я видел во сне.
  
  Коридор закончился сразу же за седьмым окном. Дальше находилась простенькая дверь, как та, через которую они вошли.
  Дарья первой открыла ее, удовлетворилась увиденным и позвала остальных: 'Это холл первого этажа, рядом с залом, где мы сидели'.
  В холле они задержались. Увиденное еще оставалось живым, ярким и трогающим душу. Трогающим так, что все последующее кажется не очень и важным. Не особо.
  - Мы же вернемся туда, - спросила-сказала Виолетта со смесью надежды и одновременной уверенности в голосе. Она знала ответ, но ей хотелось услышать других. Почувствовать чужую неуспокоенность и томление, чтобы соединить их со своими.
  Дарья только ласково кивнула - она была на удивление молчалива и тиха, а Вячеслав Максимович задумчиво проговорил:
  - Нужно смотреть дальше. Что у тебя попросят взамен. И это меня тревожит.
  Они услышали дальние голоса - значит, вышли в правильное место и лаунж находился совсем рядом.
  Но прежде чем двинуться дальше, Вячеслав Максимович остановился и взял Виолетту за руку.
  - Перед тем, как вернуться, я хотел бы довериться тебе, потому что уважаю и не хочу ничего скрывать...
  Вячеслав Максимович колебался. Или подыскивал слова.
  - Не хотелось, чтобы ты поняла это как-то иначе. Ты же знаешь, что мы с мамой - не разлей вода. И в наших отношениях ничего не изменилось. Но...
  - А-а-а, - усмехнулась Виолетта. - Особые обстоятельства непреодолимой силы? Ты про Дашу?
  Виолетта беззаботно махнула рукой.
  - Я уже давным-давно все про вас поняла. Ведь это чувствуется без слов. Особенно без слов. Ты не подумай, я все понимаю, мне это даже нравится - у вас такие нежности, и вы оба скрываете их. Все так чинно, как на чайной церемонии. Обожаю такое.
  Даша восхищенно смотрела на Виолетту.
  - Тогда идемте к остальным, - бодро и удовлетворенно проговорил Вячеслав Максимович. - Там, кажется, что-то происходит.
  
  Глава 34
  
  Они снова находились вместе, в своем доме в Большом Эдо. Лежали в полутьме на постели, подсвеченные зелено-фиолетовыми уличными сполохами. Кисуро рассеянно водил тонкими пальцами по простыне - лишь бы занять себя, а Мейер лежал, задумчиво глядя в потолок, и пытался думать. Точнее, выудить какой-нибудь смысл среди бесчисленного количества не имеющих никакой важности мыслей.
  Кисуро, как он сам сказал, был как выжатый лимон. Или даже нет, не как лимон. Ты видел выжатое яблоко, спросил мальчик. Нет, удивился Мейер. Тогда можешь посмотреть на меня, сказал Кисуро
  Поэтому Мейер просто лежал, позволяя выжатому яблоку делать, что тому вздумается.
  Зелено-фиолетовые сполохи с улицы менялись на сине-оранжевые, и тела Мейера и Кисуро красились в разные цвета, в такт пульсирующему свету. Плавились, растворялись в переливах цветов.
  Кисуро был сосредоточен и - безрадостен. Вся его неугомонность, энергия и нетерпение ушли в медленные и методичные движения пальца
  - Как думаешь, у нас есть завтра? - спросил он тихим голосом, почти без интереса, словно его уже не заботил ответ.
  Свет за окном замер, слился с предметами, приобретя их очертания, а потом снова пустился в изменчивый непрочный непредсказуемый бег.
  - Наверное, завтра есть всегда, - попытался сосредоточиться Мейер. - Должно быть. В любых обстоятельствах. Завтра - это то, где нам хотелось бы быть. Его ничто не должно у нас отнять.
  - Ты меня утешаешь? - поинтересовался Кисуро.
  - Пытаюсь найти что-то устойчивое среди падающих опор.
  - Представляя будущее, которое может никогда не случится?
  - В этом тоже есть смысл.
  Кисуро нахмурился и запрокинул голову.
  - Ронан, - повернулся к нему Мейер, - два века соседствует с этим знанием. Наверное, и нас ждет та же участь. Жить, как прежде, не выйдет. Нас будет преследовать горькая и обидная истина. Омрачать радость, не давая испытать удовльствие от жизни. Мы вкусили плод Познания, тот самый, как на картине Босха, и мир изменился. Он больше не вернет себе невинность и непорочность.
  - Еще день назад, - мрачно проговорил Кисуро. - Я представлял наше общее будущее. Тебя, себя и Виолетту. Теперь кажется неважным, будем мы жить втроем или вдвоем.
  Мейер хмыкнул. Он уже выговорился, нырнув как можно глубже в неизбывную тоску, печаль и беспросветность. И они поднадоели ему своей бесконечной унылой монотонностью. Он подумал, что не мешало бы перекусть. Еще они с Кисуро давно не бегали, не требовали от тела полной выкладки, чтобы оно не отлынивало, напрягалось и работало в полную силу. И потому Мейер заинтересованно и вполне бодро спросил:
  - А с Виолеттой ты говорил об этом? Она тоже этого желает?
  Кисуро среагировал на интонацию Мейера, совсем не печальную и меланхоличную и недоуменно посмотрел на него. Затем неопределенно повел рукой в воздухе.
  - Она - не против. Ты очень ей интересен.
  - А если я скажу, что во мне все противится этому? - с интересом продолжил Мейер.
  Кисуро приподнялся, чтобы посмореть на Мейера - с чего это он вдруг так повеселел.
  Мейер ухмылялся, глядя на растерянного Кисуро.
  - С чего вдруг такая радость жизни? - вопросил тот. - Хотя, чего это я, будто тебя не знаю, любителя огорошить. Говоришь, все противится? Чем бы тебя пронять... и что, ты вынесешь спокойно мои страдания? Будешь наблюдать, как я чахну и тону в депресии?
  - Ты собирался меня бросить, - напомнил Мейер со смешком.
  - А это что-то изменит? - отозвался тот. - И только не говори, что тебе хочется пустить в курятник Марту!
  Мейер вздохнул с сожалением.
  - Как тебе Кира? - спросил он.
  - Это такой перевод разговора? - осведомился Кисуро. - Попытка спрыгнуть?
  Его палец перестал блуждать по кровати. Кисуро лег на бок, подпер голову рукой, пробарабанил пальцами по бедру. Во взгляд вернулась былая беззаботность.
  Поскольку Мейер вопросительно молчал, Кисуро продолжил.
  - Что касается Киры, то она... она... странно симпатична. Особой очаровательной странностью. Не такой, как все. Словно внутри нее пружинка, которую никто не знает, потому что она не видна. В самую неожиданную минуту пружинка распрямляется и выскакивает чертик. Или кто-то еще. А Кира смотрит с невинным взглядом: а что, разве вы не ждали такого? Ну вот такая я.
  Мейер засмеялся: 'Это ты определил за то время, пока она была с нами?'
  - Я беру пример с тебя, - обяснил Кисуро. - Делать интуитивные выводы, собирая мелочи.
  Мейер снисходительно вздохнул: 'Ох, уж этот Кисуро', - лег на спину, закинул руки за голову и посмотрел в потолок.
  - Она необычайно интересна, - сказал он. - Мы провели с ней вечер. Мне не хотелось уезжать, а она боялась, что все закончится постелью...
  - Так-так, - заинтересовался Кисуро.
  - Много говорили. Потом сидели на крыше и смотрели на звезды через телесканер. Пили шоколад с мармеладом...
  - Ох, - вырвалось у Кисуро. - Я тоже так хочу! А дальше, дальше?
  - А потом, чтобы вечер не растекся по разным комнатам, не затерялся в снах, не разъединил хрупкое доверие, прикосновение друг к другу, она пришла ко мне. Легла, не раздеваясь, на мою кровать. И мы проспали вместе всю ночь, не коснувшись друг друга ни единого раза. Я проснулся раньше и с полчаса любовался нею. Все это так неожиданно. Виолетта, которая мне особенно приятна. Кира, которая внутренне созвучна. Два невероятно близких человека, появившихся с интервалом в два дня. А еще неповторимая, неподражаемая Марта. Ты согласишься, что создать троицу с кем-то из их троих не получится никак. Поэтому предлагаю все оставить, как есть, не пытаясь изменить. Пока есть такая возможность - оставить.
  - Пожалуй соглашусь, - ответил Кисуро.
  Он сел на кровати, посмотрел в окно, на лежащего рядом Мейера. Провел ладонью ему по животу, потом прихлопнул, чтобы у того напряглись мышцы. И вообще, чтобы тот не расслаблялся.
  - Неожиданно и странно, - проговорил Кисуро. - Мы продолжаем жить так, что словно ничего не случилось. Хотя, с другой стороны, как нам еще жить, если ничего от нас не зависит? Наверное, так же, как и раньше...
  Он подумал и насмешливо добавил:
  - Впрочем, если ты заметил, я уже не живу так, как раньше.
  С минуту Мейер боролся с желанием рассмеяться, а потом махнул рукой, взъерошил волосы Кисуро и притянул к себе.
  - Я тобой горжусь, - сказал Мейер и замолчал.
  - Без объяснений? - поинтересвался Кисуро.
  - Без объяснений, - подтвердил Мейер. - А какой смысл объяснять, если мы и так понимаем друг друга?
  - Ну, может быть для тех, кто не понимает. Кто в эту минуту внимательно следит за тем, что мы делаем и что мы говорим.
  - Им тоже нет особого смысла что-либо объяснять, - задумчиво повел бровями Мейер. - Поскольку нет уверенности, что поймут. Например, мою сегодняшнюю послеронановскую печаль, которая вовсе не является печалью уязвленного самолюбия. А чем является, я и сам не знаю и пытаюсь изо всех сил понять. Возможно, протестом против будущего, которое могут у меня в любую секунду отобрать. Возможно, неудовольствием от того, что все вокруг перестало нам принадлежать. Еще я думаю, что ничего из этого не повлияет на мою решимость быть Мейером Шимода. Любить и быть привязанным к бесконечному числу вещей. Еще это означает, что прежнего Мейера больше нет, как и прежнего мира тоже. Реальность изменилась, и я вслед за ней. Раз уж мне дали свободу воли и сознание, то я воспользуюсь ими в полной мере, пусть и не надеются на другое!
  Сейчас я определенно в подполье, потому что собираюсь делать то, что создателям этого мира совсем не понравится. Я не перестал любить - но я начал бороться. Вот как это объяснить просто и доступно? Как вместить в объяснение мою тревогу, опасения, неприязнь к нашим создателям и одновременно уважение, сомнения в том, что у нас что-то выгорит и почти полную обреченность. Как вместить лежащего рядом и ухмыляющегося человека, ради которого готов на все? И странное ощущение - мира, который слушает тебя, который смотрит и ждет, как ты поступишь. А я не знаю, как поступить. Точнее, знаю - я собираюсь спать. Сладко, долго и ненасытно, тихо посапывая и переваливаясь с боку на бок, утыкаясь в твое плечо или щеку. Спать, поскольку это единственное, что нам сейчас доступно.
  - Я тоже тобой горжусь, - прошептал Кисуро. - За вот это твое умение сказать так, что непонятно, о чем разговор: о простом или сложном. Нужно ли этого бояться или безоговорочно любить? Стоит ли пытаться понять или достаточно слушать. Ну и за умение плести языком, конечно же.
  Мейер улыбнулся и закрыл глаза.
  
  
  Он не ждал, что снова провалится в далекий мир с закрученным пространством и временем, как позавчера - слишком много случилось всего, что оттягивало внимание на себя, будоражило и отвлекало. Мейер даже подзабыл о своих погружениях Туда. Но его затянуло с холодной, лишенной всего человеческого силой в миг, когда он засыпал.
  Мейер еще слышал, как ворочался Кисуро и чувствовал его тонкую руку на своей, но окружение стало иным: их квартира в Эдо заменилось совсем неизвестным местом. Не арЭопортом, который сам по себе являлся лишь образом, случайным набором архитектурных элементов и пейзажей. Поскольку Зона Управления не имела какой-либо внешней формы, оно подстраивалось под операторов, под их представления и ожидания, как может выглядеть место, дающее возможность управлять огромной системой миров.
  Мейер попал в скрытую часть инфополя, о которой не догадывалось человечество. Она соседствовала с Расчетчиком, плавно входя и зацепляясь с его элементами. Сознание Мейера соприкоснулось с тем самым механизмом, который, проецируясь на реальность Симуляции, создавал действительность. Его можно было назвать Контрольным Центром, можно, Программой или Механизмом, а можно и Библиотекой Шаблонов, ибо слова никогда не передают правильной сути того, что лишено слов и познается только образами.
  Окружающее пространство, следуя за подсознанием Мейера, колебалось, меняя на краю периферийного зрения фон - там мельтешили, переплетаясь, интерьеры, пейзажи и виды.
  Мейер не должен был здесь находиться, он это знал. Но! Но. Но...
  Вследствие огромного числа маленьких и больших 'но', связавшихся между собой и сошедшихся в одной точке, его пронесло через барьеры и защитные механизмы. Не кого-нибудь из той девятки, а Мейера. Потому что три дня назад он был с Кисуро и Мартой, когда включился сложный прибор Ронана, как она полагала - генератор случайных событий, но который использовался Ронаном для других целей. Прибор локально изменил инфополе, основываясь на ментальной карте трех людей, согласно сложному алгоритму, придуманному Ронаном и Пейджем. Нестандартная флуктуация, наложившись на изменчивое податливое поле, дала всплеск. В механизме, который управляет симуляциями, это всплеск был воспринят как управляющий сигнал, в результате чего механизм произвел скоростной поиск по симуляциям в попытке соединить в единый контур все вариации троих людей. Это была стандартная функция, безобразно сложная и неподдающаяся пониманию человеку. В тот момент единственным подходящим под условие нашелся мир с непостижимым, не несущим никакого смысла для человеческой логики номером. Мир, в котором ипостаси Мейера, Кисуро, Марты также находились вместе. В точке с теми же координатами пространства Симуляций.
  Со стороны событие выглядело пробоем веток Симуляции, когда сознания семерых людей соединились с тремя иными. Нестандартность события заставила сработать защитные механизмы, которые посчитали, что полученных условий достаточно для создания Зоны Управления в симуляции с длинным и ничем не выдающимся номером.
  А сейчас Мейер получил доступ к Библиотеке. Потому что механизм управления работал, а Мейер находился в числе инициаторов. А еще потому, что он, Мейер, как и Кисуро, был слишком раздражающ, слишком неординарен и аморален для другого мира. Странное условие, но для расчетчика, сканирующего инфополе, важен был спектр, а не субъективные мнения семерых людей. Еще важны были мягкосердечие и принципы Мейера, остававшиеся неизменными в любых обстоятельствах и распространявшиеся также на тех, кто был Мейеру неприятен. А еще - десятки как будто незначительных и несущественных мелочей, включающих особенности характера, предпочтения и даже то, что произошло давным-давно, но вросло в память и стало частью самого Мейера. Как, например, дорога, которая когда-то вела его: бесконечность, втиснутая в тонкую неширокую ленту, четыре колеса, закаты, меняющиеся каждый вечер. Мир, открывающийся заново и восторженный человек, жадно впитывающий все его изменения.
  То, что считалось просто частью жизни, мелочью, приятной или не очень, несущественным фоном, обретало весомость и объем Там. Эта странность, необычность, и даже больше - поразительность, вели к пониманию того, насколько неочевидные вещи учитываются Расчетчиком. И как умаляется ценность того, что явялялось важным в мире людей.
  И потому Мейера вовсе не удивился дороге, теряющейся впереди и позади в сером густом тумане. Эта дорога напоминала ту, по которой он когда-то ехал - своей неопределенностью и обещанием. Нет, не чуда, просто обещанием, свободным от какой-либо предметности. Перед ним находилась чистая вечная квинтэссенция движения вперед, проявление той самой глубинной энергии, что побуждает сорваться с нагретого насиженного уютного места.
  Хотя внешне она казалась вполне обыденной, с неровной поверхностью, протоптанной будто бы десятками тысяч ног, с песчаными обочинами и стеной слева. Стеной из шероховатого гладкого известняка.
  Стена принадлежала Библиотеке. Да, Мейер стоял на пыльном песчаном тракте, у высокой каменной стены. За стеной, он знал это новым, только что родившимся знанием, под пологими черепичными крышами с загнутыми краями, находился лабиринт залов.
  Серая стена изгибалась, повторяя изгибы дороги. Совсем рядом, за следующим изгибом стены расступятся, давая место входу, обрамленному двумя резными деревянными колоннам густого красно-коричневого цвета, скрепленных красными брусьями перекладин. Сверху вход покрывал двускатный черепичный навес. За входом окажется мощёный большими квадратными плитами двор с несколькими деревьями можжевельника по краям. В глубине двора - крытая террасе с широкими ступенями, там будет начало Библиотеки.
  На самом деле она не такая, думал Мейер. Эти изогнутые ветки на фоне серой стены, россыпь хвойных иголок на каменных истертых плитах, ворота-тории и покрытые лаком массивные брусья, все это существовало и раньше в памяти Мейера, а Расчетчик лишь собрал разрозненные кусочки и сложил их в наиболее понятный ему образ. Точно так же, как ранее он соединил память и привычные для семерых людей образы и получился небольшой аэропорт с петлями коридоров и залов. И самолет рядом, как квинтэссенция загадочного, непостижимого, сверхсложного процесса управления.
  Мейер подошел к террасе и поднялся по лакированным темным ступеням. В полумраке веранды виднелись три высокие двухстворчатые, со сквозными узорами красные двери. Три двери, как олицетворение троичной логики. Да, нет и то состояние, которое не является ни да, ни нет. Ни добром, ни злом. Ни сомнением, ни уверенностью. Ни любовью. Ни ненавистью.
  Тонкие и тихие мелодичные звуки доносились из-за дверей.
  Мейер коснулся центральной, она легко поддалась, и вошел внутрь, в прохладный цветной полумрак.
  Он попал в кабинет. Поначалу ему показалось, что он оказался в Мадриде, в доме, в котором провел вчерашний вечер, но память возражала. Этот кабинет был больше, люстра светила малиновым цветом, а не светло-зеленым, оконце в потолке сменило цветные стекла на обычные прозрачные, а обстановку дополнял массивный полуовальный стол с бесчисленным количеством выдвижных ящиков, раскладывающими подставками, выемками и секциями для мелочей. Стол-головоломка, обладающий неограниченными возможностями облегчить пользованием им.
  Над столом нависала репродукция Босха. Уменьшенная во много раз копия обратной стороны пентаптиха 'Утешение мира'. Круг бесцветной пустой Земли в тонкой деревянной раме. Обратная сторона зеркала, как выразился Годзо.
  Остальное - двери-луковицы, оконце в потолке, диван, столик и кресла были точь-в-точь, как в Мадриде.
  Мейер подошел к столу, провел рукой по его гладкой полированной поверхности. Все его чувства оставались при нем, он чувствовал прохладу и твердость благородного красного дерева, тонкие ароматы, приходящие со двора - от камня, от сосен, от чистого теплого воздуха. Это забавляло и потрясало одновременно.
  Мейер развалился в кресле, наслаждаясь этими ощущениями. А главное, подпиравшей их мыслью, что ничего из этого не существует на самом деле, оно смоделировано, рассчитано, сотворено в искусственной среде. Он, его реакции в том числе.
  Мысль позабавила его. Но он тут же забыл о ней - Библиотека коснулась Мейера и он погрузился в густую вязкую смесь картинок и смыслов.
  Мейера обрел понимание множества вещей. И прежде всего природы странного родства, объединяющего его, его близких и тех семерых. Ведь мир сложен из историй и их неразгаданного узора. Некоторые овладевают тобой целиком, другие обвевают лишь краем. Все они несут смысл, хотя их причудливый ритм кажется лишенным всякого значения. Неважно, о чем они, о поиске или возвращении, о вечной разлуке и печали или о счастье обретения. Все они - об открытии, все они - кусочки, из которых ты складываешь себя.
  
  Маленький мальчик стоит на узком и холодном песчаном берегу лесного озера. Ветер рвет кроны высоких елей и касается воды своими порывами, образовывая глубокую и быструю рябь. Возле девушки, которую только что выволокли из воды, уже толпятся, снуют взрослые. Одну из них зовут Светланой, она влюблена в молодого человека по имени Олег, который пытается делать искусственное дыхание.
  Маленькому мальчику четыре года, его родители сняли неподалеку дом на лето. Он стоит на песке, держа в руках лопаточку и ведерко, и смотрит на необъяснимую возню и сутолоку. Это воспоминание, яркое и четкое, без объяснений, что происходит, без понимания, без названия просто отложится на дне детской памяти, чтобы быть стертым через много лет. Взрослым он не будет помнить ничего.
  Другому мальчику один год. Он не понимает происходящего, и сутолока вокруг никак не отложится в его памяти. Его родители тоже здесь, в толпе.
  Никаких случайностей в мире нет.
  Это ложь, что все зависит от тебя.
  Это правда, что все зависит только от тебя. От твоих решений и последствий. Легко порвать тонкую свитую нить, но от этого она не исчезнет, и пауки, ее соткавшие, продолжат нести свое кропотливое и точно выверенное бремя.
  Девушку не смогли спасти, над ней трясся мелкой нервной дрожью молодой человек, чуть старше ее. Случайное решение Тани проплыть на спор - ведь мы сами творцы своей судьбы, не так ли? - порвало множество нитей, разрушило предначертанное, которое пришлось стягивать и связывать топорными узлами. Девочка, которая должна была родиться через пару лет, родилась много-много позже. В непрочном и тяжелом союзе двух людей, без взаимности и счастья. И потому мальчик, стоявший на песке, женился на другой. Но их всех все равно свел вместе холодный неумолимый расчет, только в других комбинациях, с грубыми швами на неровной ткани реальности. Когда случается то, что должно случиться, но с другими людьми. Например, кто-то должен встретить девушку, странную и непонятную, и это то, что непременно должно составить его и ее обязательный жизненный опыт, но девушка - другая, не та, которая запланирована, встроена, вшита в узор реальности изначально.
  Или когда твоя судьба заключена в том, чтобы быть вместе с одним единственным человеком, но тот родился намного позже и рождение его связало десяток других узлов. Без тебя.
  Еще одна душа вошла в мир намного позже остальных. Причудливые новые нити бесконечной паутины, которые рано или поздно поместят каждого в предназначенное ему место, тянулись неотвратимо и непредсказуемо.
  Незримый механизм подвел семерых людей друг к другу только через много лет. Не так, как требовалось согласно начального узора. С грубыми стежками поверх тончайшей ткани мира, но подвел. Вот почему они оказались вместе в одном самолете.
  В этом запутанном клубке действий и результатов, случайностей и неизбежности находились стыковки и накладки. Когда первоначальный план заменял собой настоящие воспоминания, когда проступал правильный вариант, искажая реальность. Тогда близкие реальности соединялись, дополняя недостающее. Поэтому мальчик Сева получил безумную ночь с девушкой, которую запомнил на всю жизнь. А Олег пребывал в уверенности, без каких-либо сомнений, что Таню спасли.
  Открывшаяся поразительная взаимосвязь потрясла Мейера. Не сложностью и запутанностью, а тем, что он тоже находился в подобной сети. Не только его близнец в дальнем мире, но и он сам. Кисуро. Марта. Виолетта. Кира. Ронан. И даже Годзо. Семь человек. Плюс все остальные люди на Земле.
  Тетя Клаудия, тетя Ребекка, Луиса, все его давние и будто бы случайные встречи, знакомства, соприкосновения наполнились смыслом и проявилось то, что связывало всех в один ясный и очень определенный паззл. И паззл этот не походил на ровную четкую магистраль, ведущую вперед. Он напоминал лабиринт, сложное трехмерное сплетение переходов и направлений. Как ковер, неимоверный узорный ковер, сплетенный из разноцветных нитей. Каждая - ничем не выдающаяся история, без начала и конца, простая непритязательная линия одного цвета. Но вместе они создают узор, немыслимый для каждой отдельной нити. Трехмерный разноцветный узор, полный глубины, а главное - смысла и значения.
  Только этот смысл невозможно передать словами. В словах он рассыпался бесцветными осколками, ускользал и становилось отрывочно и запутано. Как черная голая ветка в проеме двери: луна ушла, унесла свое сияние и волшебный рисунок вместе со стихами, рожденными ним, исчезли - остался только черный ломаный контур, качающийся на ветру. Один лишь контур, не трогающий душу.
  Как мазок картины, отдельный незначительный случайный полоска краски - насколько она ценна сама по себе? Только в соединении с бесчисленным количеством друших полосок, частей, без которых невозможно огромное единое целое.
  Все их встречи, расставанья, совпадения не несли смысла по отдельности. Все их встречи, расставанья, совпадения несли смысл, который можно понять, только поднявшись над временем. Только увидев завораживающий, живой, находящийся в движении безумно сложный общий узор.
  Мейер вспомнил Годзо. Ведь истории, которые посещали того, и одну из которых услышали Мейер и Виолетта, Годзо получал отсюда - из Библиотеки. Неполные, урезанные, но все же яркие кусочки и фрагменты - словно Годзо заглядывал в крохотный глазок: видно всего ничего, но и этого достаточно, чтобы понять, как непрост мир и насколько скрытое превосходит все то, что мы знаем.
  Мейер не спешил. Тихая неторопливость Библиотеки заставляла думать, что время здесь течет не так, как в реальности. А еще внимание Мейера приковывали несколько вещей. И прежде всего, яркий, казалось, солнечный свет, льющийся из оконца на потолке. Но за ним, вместо неба отчетливо проглядывалась сухая песочного цвета земля с пожухлой желтой травой. Земля находилась вверху.
  Впрочем, существовал еще вариант, что вверху пребывал именно Мейер. И оконце было направлено правильно, вниз.
  Мейер подошел к нему и даже привстал на цыпочки, чтобы получше рассмотреть мир с той стороны. Он увидел дорогу, пыльную, наезженную колесной повозкой неширокую дорогу, но кроме нее больше ничего не нарушало одноцветного пространства полупустыни.
  Затем Мейер подошел к двери-луковице и открыл ее. Он ожидал блеклую жаркую пустыню, но увидел вокруг небо. Голубоватое чистое пространство воздуха, прореженное белыми сгущениями далеких облаков. Облака плавали далеко-далеко внизу, а над головой помещался темно-синий свод с проступившими звездами, и между ними, чуть выше Мейера - висящая в небе огромная масса камня. Темно-серая каменная гряда, обращенная к земле. Похоже, что он видел Обсерваторию. Небесный остров, поднятый в стратосферу около двух веков назад, после того, как человечество получило власть над гравитацией и возможность использовать напрямую почти бесконечный источник энергии - Солнце. Обсерватория была первой, после нее подняли еще с десяток островов, поменьше.
  Мейер вгляделся в неровные каменные уступы, висящие в воздухе совсем рядом. Похоже, что перед ним висела на краю атмосферы и космоса их, земная Обсерватория. С такого ракурса он никогда не видел ее раньше. Каменные уступы, покрытые кое-где мхом. Скрюченные ветки кустарника, нашедшего пристанище в перевернутом мире.
  Ему показалось, или в самом деле среди камней он разглядел небольшой карниз и каменную лестницу, ведущую вверх? Хотя, почему он решил, что они необычно, возможно этот карниз или даже площадка - для каких-то технических служебных надобностей.
  Мейер поймал себя на мысли, что по привычке хочет сфотографировать то, что видит.
  Он осторожно затворил створки луковицы и огляделся. Он увидел все, что находилось в кабинете. Луковица выводила в небо. Следовало ли ему сделать шаг туда? Библиотека не давала подсказок, она предоставляла ему выбор.
  Первый выбор - за игроком. Неважно, кто он - разумное существо или только считает себя таким. Осуществляет ли этот выбор случайно или намеренно он. Соглашаясь с последствиями или нет.
  Но Мейер оттягивал решение. Ему захотелось вернуться на начальный уровень Библиотеки. Получить доступ к внутреннему каталогу, как если бы он являлся Билиотекарем, а не посетителем. Его не интересовали две другие двери, которые он видел перед тем. Он раздумывал над вариантом, который сам по себе не является выбором.
  Мейер неторопливо подошел к входной двери и, помедлив секунду, отворил. Увиденное заставило его замереть. В сиренево-фиолетовых сумерках то ли заката, то ли рассвета лес белых каменных столбов заполнял неширокую долину. Мейер не смог определить, что это за место - он видел только неровные монолиты выше человеческого роста, тени от них и темные склоны справа и слева. Даль терялась в фиолетовых и сиреневых переливах.
  Это место вполне могло годиться для Мартиной игры - как пример того самого неземного пейзажа. Но Мейеру думалось, что это все-таки Земля. Только мало кому известная.
  Мягкий нежный свет погружал долину в печаль. В грустную долгую и бесконечно нежную тоску, от которой на глаза накатывали слезы. Неважно, мужественный ты или не очень. Стойкий или сентиментальный. Потому что всегда и везде, в любой душе найдется место, из которого текут слезы. От того, что случилось давным-давно, или еще случится - тогда, когда ты этого не ждешь. От того, что разорвало тебе душу. Или разорвет в грядущем. И эта печаль жила в этой долине и тихим-тихим голосом пела о ране твой души...
  Мейер помедлил на секунду и сделал шаг вперед.
  И оказался в своем доме в Эдо.
  По стенам, освещая их, бегали цветные сполохи с улицы. Ложились на просторную кровать, освещая лежащего Мейера и тонкое одеяло, убежавшее куда-то далеко вбок. Сполохи сновали по согнутой худощавой спине Кисуро с проступившими на ней позвонками. Кисуро спал, свернувшись калачиком и подогнув ноги.
  Мейер встряхнулся и сел, протирая глаза. Ему не хотелось будить Кисуро, но он был обязан это сделать.
  Кисуро зашевелился, разогнулся, сонно приподнял голову и повернул голову к Мейеру.
  - Ки, - тихо проговорил Мейер, - Мне срочно нужно к Ронану. Я был в Библиотеке и узнал уйму вещей.
  Кисуро отозвался неопределенным 'хм', затем сел, скрестив ноги по-турецки, сонно посмотрел на Мейера и закрыл глаза.
  Мейер соскользнул с кровати и торопливо начал одеваться.
  - Ты можешь остаться, а потом прилетишь, когда выспишься.
  Кисуро сидел с закрытыми глазами и согласно кивал. Он еще спал.
  Когда Мейер вышел из ванной, Кисуро все так же сидел в прежней позе, склонив голову. Услышав шаги, он сонно пробормотал с закрытыми глазами:
  - Ты не представляешь Мейер, какому сильнейшему испытанию подвергаются мои чувства к тебе. Я должен быть рядом. И должен спать. Потому что нельзя не спать... потому что такое время, когда глубокая ночь... и когда нужно только спать... сладко-сладко...
  Мейер усмехнулся и взъерошил волосы Кисуро.
  - Если ты меня бросишь, - бормотал Кисуро, - я тебя пойму. И одобрю. Потому что... потому что...
  - Дорогушечка, - ласково произнес Мейер, - всегда есть третий вариант.
  Он забрался на кровать, подтянул к себе безвольного, не сопротивляющегося Кисуро и взвалил себе на плечо все его килограммы, едва дотягивающие до пятидесяти.
  - Я возьму авиаглайдер побольше - чтобы ты смог разлечься, и полечу помедленнее. У тебя будет лишний десяток минут подремать. Твою одежду я уже собрал.
  Кисуро благодарно и сонно молчал.
  
  Глава 35
  
  В этот раз посадка не заняла много времени. Мейер уступил место пилота проснувшемуся окончательно Кисуро, тот лихо залетел в каньон, потом, почти не снижая скорости, подвел аэромобиль к посадочной площадке и опустил рядом с уже стоявшим аппаратом.
  Они нашли Ронана в его кабинете. Ронан и Марта сидели напротив экрана с развернутыми на нем чертежами и блок-схемами.
  - Марта? - поразился Мейер, он не ожидал увидеть ее тут в такое время.
  - Вот так вот! - вырвалось у Кисуро.
  - Марта. Вот так вот, - передразнила их девушка. - Не могу отказать себе в удовольствии насладиться тем, как они обескуражены!
  - Проходите и устраивайтесь, как вам удобно, - радушно предложил Ронан.
  - Котенок, иди ко мне, тут есть кресло, - весело позвала Марта.
  Кисуроь обреченно посмотрел на Мейера, но тот сохранял невозмутимость.
   - Мы с Мартой обсуждаем детали генерации образов,- добродушно сообщил Ронан. - Меня восхитило, как она придумала в своей игре обрабатывать слепки инфополя. Это еобычайно плодотворно и перспективно. Вам повезло, что у вас такой товарищ.
  - Вы слушайте, слушайте, - добавила Марта. - И запоминайте.
  - Мы видели, как вы прилетели, - признался Ронан, - Вираж во время спуска меня впечатлил. Вы превосходный пилот.
  - Не я, - отмахнулся Мейер. - Кисуро. В своей первой жизни он был пилотом.
  Ронан изумленно поднял брови, затем уважительно закивал Кисуро. Тот выбирал себе место поудобнее и только беспечно махнул рукой: мол, какие мелочи.
  Он все же сел рядом с Мартой. Та скептически оценила расстояние между ними, после чего одним движением подтянула его поближе к себе. Кресло на скользящем основании легко подъехало и соприкоснулось с ее креслом. Марта удовлетворенно и почти торжествующе посмотрела на Мейера. Этот взгляд не имел номера, просто взгляд Марты в хорошем настроении, когда ее можно просить обо всем.
  Мейер подождал, пока все успокоится, затем пододвинул ближайший стул к себе и сел.
  - Ох, простите! - спохватился Ронан. - Я ведь отвык от людей и всех этих условностей! Друзья, вы завтракали?
  Мейер отрицательно качнул головой.
  - У нас было три часа ночи, когда мы вылетали.
  Марта вопросительно приподняла одну бровь.
  - Тут единственное место, где можно поговорить, не опасаясь, что взбаламутишь своими мыслями мнфополе - объяснил Мейер. - Я не стал дожидаться утра, потому что думаю, дело срочное. Очень срочное: я был в Библиотеке. Их Библиотеке.
  Ронан замер. Марта приподняла вторую бровь.
  - Меня затянуло туда из сна. Я попал в стабильную структуру, причем в полном сознании. Это та часть инфополя, про которую вы упомянули - пространство вероятностных траекторий. Вне всякого сомнения, это операционная память Симуляции, общая для всех вариаций. По ощущению - Библиотека, поскольку там бездна информации.
  - Библиотека? - оживился Ронан. - Так значит, ты попал не куда-нибудь, а в Библиотеку?
  - Для меня это наиболее очевидный образ, - пояснил Мейер. - Устойчивый архетип, потому логично, что мне представилась Библиотека, а не что-нибудь иное. Н вовсе не минималистическая, как в книге, а очень даже роскошная.
  Ронан улыбнулся и кивнул. Отсылка к книге, пусть даже написанной не им, доставляла ему удовольствие.
  А после того, как Мейер рассказал про три двери, он совсем расплылся.
  - Мы полагали, что они тоже используют троичную логику, но без доказательств. Фуллер, когда писал свою книгу, этот образ трех дверей, как трех вариантов выбора, подобрал по наитию, в попытке передать наши ощущения.
  - А теперь самое-самое, - продолжил Мейер. - То, что мне открыла Библиотека. Во время включения вашего прибора, который перенастроила наша любимая обожаемая Марта, произошвло воздействие на инфополе, которое механизм контроля Симуляции воспринял, как часть управляющего кода.
  Они слушали Мейера, замерев и не сводя глаз. Даже Марта, по достоинству оценившая и 'любимая' и 'обожаемая', идущие подряд и без предлогоа, мгновенно стала серьезной и внимательной.
  - Вы были правы, Ронан, когда говорили про теорему о минимальном пределе граничных условий, теорему о сходимости к семерке. Для открытия Зоны Управления нужно семь операторов. Семь человек. Семь критериев...
  Ронан удовлетворенно кивнул: 'Законы, по которым управляется Симуляция, универсальны, это очевидно. Удивительно, что эта универсальность проявляется в таких несповпадающих областях'.
  - Да, нас было всего лишь трое на той скале. Но в другой ветке с такими же координатами Симуляция обнаружила нужных семь человек, находящихся вместе. Только это не наши пространственные координаты, а какие-то ее внутренние. Симуляция обнаружила наших двойников, близнецов. Дальше потянулась цепочка событий, логичная с точки зрения Симуляции. Нас связало сознаниями. Семеро с их стороны, трое с нашей...
  Марта недоуменно повела плечами. На ее сознание не покушался никто. Ни в тот вечер, ни после. Что саму Марту забавляло. И являлось дополнительным подтверждением ее цельной и гармоничной натуры, а еще - способности владеть собой в любых ситуациях. И хотела бы она видеть того, кто смог бы забраться в самую ее сердцевинку и начать там хозяйничать!
  - Я тоже не понимаю пока, почему контакт проявился только у меня, у Виолетты и очень-очень слабо - у Кисуро. Как бы то ни было, нас связало. И не плоскими одномерными связыми, а какой-то сложной многомерной.
  Поскольку семеро человек нашлось в другой ветке Симуляции, то Зона Управления открылась у них, а не здесь...
  - Ты говоришь о семи, - негромко и деликатно вставил Кисуро, - но там ведь девять человек?
  - Библиотека ничего не сообщила на этот счет, - отозвался Мейер. - Да, Ки, там девятеро, хотя нужно только семеро.
  - Семь ключевых, - задумчиво указал Ронан, - Теорема говорит о минимальном пределе. Их может и больше. Например, девять.
  - Возможно, - согласился Мейер. - Очень возможно.
  - Марта, я и ты, - начал перечислять Кисуро, размышляя, - Виолетта- четвертая. Кто еще трое?
  - Кира, - подсказал Мейер.
  Марта перевела вопросительный, очень вопросительный взгляд на Мейера: 'Это вот та Кира? Мейер, Мейер Шимода, почему я о ней еще ничего не знаю?!'
  Мейер уклончиво и обескураженно вздохнул.
  - Допустим, шестой - Годзо, - сказал он. - А седьмой?
  Мейер посмотрел на Ронана. Мог ли Ронан быть седьмым в их общности? Почему бы нет?
  - Я не уверен, седьмой ли я, - произнес Ронан. - Это выглядит слишком надуманным. Скорее, восьмой или даже девятый.
  - Это сейчас неважно, - требовательно сказал Кисуро. - Ме, что еще? Что с их и нашим временем?
  - Не знаю, - с сожалением ответил Мейер. - Библиотека дала много информации про связь семерых, так что я понял, почему их свело друг с другом, могу объяснить часть их разговоров, но не знаю, сколько времени Зона Управления останется открытой и в чем заключается процесс управления. И на что он влияет.
  Мейер оглядел сидящих напротив и торопливо поднялся.
  - Библиотека накидала мне много чего, - добавил он. - И сейчас мне срочно нужно сканирование краткосрочной памяти. Вы должны увидеть сами.
  Ронан, несмотря на возраст, легко вскочил с кресла и махнул рукой.
  - За мной! У меня есть такое оборудование, но оно внизу.
  'Внизу' означало поспешно, перескакивая через ступеньки, спуститься по металлическим лестницам на уровень воды.
  Затем, следуя за Ронаном, они торопливо прошли, пробежали по деревянному помосту в лабораторию. Ту заполняло научное оборудование. Часть его выглядела древним и старомодным, но другая, расположенная в тонких стойках, смотрелась современно.
  В углу на прочных шнурах, уходящих в полукруглый потолок, висел обычный гамак. Рядом с ним стояли два гибких новыих исследовательских кресла с датчиками и обвеской.
  Одно вытащили на середину лаборатории, Мейер тут же забрался в него и поерзал, располагась поудобне. Ронан подал ему шлем с проводами. Сканер мозговой активности, судя по устаревшему виду, прошлого века.
  Мейер повертел его в руках, с любопытством осматривая со со всех сторон, и только потом надел.
  Остальные сгрудились у большого экрана в паре метров от кресла.
  Ронан без задержек, привычно и ловко запустил процедуру считывания. Экран отобразил карту мозга Мейера, структуры памяти, а потом побежали картинки, которые программа захватывала, пока Мейер сосредоточенно и напряженно мысленно касадся своей памяти.
  Процесс занял не больше десяти минут, после чего Мейер стянул с себя шлем и впихнулся к остальным, между Кисуро и Мартой, которая недовольно фыркнула.
  На экране уже развернулось обработанное изображение библиотеки, как ее видел Мейер, раскадрированное и отсортированное по времени.
  - Впечатляет, - пробормотал Ронан. - Мы погрузились во внутренние структуры Симуляции так глубоко, как не могли себе представить. Пусть вас не смущает знакомый визуальный ряд, на самом деле, это символы. Визуальный алфавит.
  - Нечто вроде алфавита подсознания? - уточнил Кисуро.
  - Что такое алфавит подсознания? - удивился Ронан. - Мне это незнакомо.
  - Это из восстановительного курса 'Основы современной психологии'', - выдал без запинки Кисуро. - Подсознание использует семантико-метафорические образы, а не слова. Абстракции, которые можно расчленить на составляющие. Первыми в истории к подобной классификации подобрались древние тяньсяйцы в своем трактате 'Свод Перемен'.
  - Ох, - смущенно сказал Ронан, - я этого не знал. В моем образовании тут зияет огромнейший пробел.
  - Все об этом знает Виолетта, - добавил Кисуро.
  Они начали с кабинета, который Мейер видел в Мадриде и который с изменениями воспроизвела Симуляция. Кабинет находился за дверью номер два, пояснял Мейер. Центральная дверь. Символ непредельных и не граничных ситуаций. Вариации возможного и гибкий выбор. Симуляция должна была понять меня, когда я открывал эту дверь. Но почему Симуляция показала кабинет, определить не удалось. Возможно, он оказался наиболее свежим и доступным среди всего того, что наполняло внешние слои подсознания Мейера. Возможно из-за особенностей, которые выпадали из привычного ожидаемого ряда и несли скрытое значение, например, оконце на потолке. Символ противоположности и перевернутости.
  Что означала пустынная дорога, видимая в оконце, не определил никто. Пытался Ронан, но его догадки о снах, которые его посещали после исчезновения Фуллера, и в которых он видел какую-то дорогу, посчитали сомнительными. Дорогу видел Мейер, а не Ронан, и его воспоминания если и содержали дороги, то не такие патриархальные.
  Требовалась Виолетта с ее опытом, знаниями и натренированным психологическим чутьем и все согласились, что без нее никак.
  Небесная Обсерватория тоже вызвала вопросы: являлась ли она символом или указывала на реальный объект. О площадке и лестнице, которые видел Мейер, не знал никто.
  Они извлекли из недр Мировой Библиотеки красочную план-схему и вывели ее на экран, чтобы обсмотреть глыбу Обсерватории со всех ракурсов. Похожие ломаные контуры нашлись, и быстро, но без лестницы. Не исключено, что карниз существовал, но на том трехмерном изображении, которое висело перед ними, ничего похожего не нашлось.
  Решили, что им стоит слетать и посмотреть на месте.
  - А вот, что я увидел, когда решил выйти из кабинета, - сказал Мейер, переходя к финальным кадрам. - Симуляция не дала вернуться на шаг назад, к предыдущему выбору, а показала новую локацию. Мы с Кисуро попытались отыскать такое место на Земле, пока летели, но не нашли. Необыкновенно завораживающе, не правда ли?
  Марта пристально рассматривала долину.
  - Вот что-такое я хотела изначально, - сообщила она. - В своей игре.
  Мейер согласно кивнул. Он знал, что Марту эта долина и мягкие волшебные цвета равнодушной не оставят.
  - Итак, - резюмировал Мейер, - Симуляция или Библиотека, неважно, как называть, после моего выбора показала три картинки. Мы не знаем, эти места существуют в действительности или же они - образы вроде архетипов. К двум позициям доступ затруднен: одня - за оконцем в потолке, другая - парит далеко в воздухе. Что они могут означать?
  Мейер замолчал и оглядел стоящих рядом.
  Ронан задумчиво оперся руками о стол перед экраном. Марта пробарабанила по столу короткую дробь. А Кисуро отошел к гамаку, чтобы его потрогать.
  - Нам нужен мозговой штурм, - предложил Кисуро. - Быстрый и беспощадный ко всякой логике и любым сомнениям.
  - Прежде всего нам нужен завтрак, - сказал Ронан. - Предлагаю подняться в столовую и перекусить. Отвлечься.
  - Не может так оказаться, - спросил Мейер, - что Библиотека дала нам информацию, которая слишком сложна для нас? И которую мы не способны обработать?
  - Может, - согласился Ронан, - все может. Но прежде всего - завтрак.
  
  
  Мармелад из тропических фруктов резался ножом и тонкими оранжевыми пластами ложился на небольшие воздушные булочки из слоеного теста. Не оранжевыми, уточнила Марта, это коралловый цвет. С оттенками ванильного.
  Марта управляла кофе-машиной: терпеливо выставляла для каждого отдельные настройки, выслушивала просьбы про количество сливок и размер пены, крепость и насыщенность, доливки и дополнения. А затем милостиво передавала чашку с результатом.
  - Фуллер обожал делать кофе вручную, - говорил Ронан, тасуя тарелки и столовые приборы. - В медном кофейнике, чтобы весь процесс происходил у него на глазах. Меня он тоже заразил, но, конечно, с удобством современных машин не сравниться ничто, когда получаешь сколь угодно сложный результат за секунды.
  Он с благодарностью принял от Марты моккачино, которое она захотела сделать специально для него.
  - Два века без стирания памяти, - спросил Мейер, следя, как Марта охаживает кофе-машину, - тяжелый груз?
  - Тягостный, - признался Ронан. - Но меня держит однообразие. И - одержимость. Когда дни повторяют друг друга, они спресовываются, и года пролетают быстрее. А одержимость гонит вперед. В моем случае стирание памяти - зло, я должен хранить все, что увидел, узнал и понял. Все, что выстрадано за долгие годы. Пыл, эмоции, порывы и озарения не запишешь и не воспроизведешь, а они важны, как мне думается, очень важны.
  При стирании пропадут подзабытые мелочи, которые всплывают неожиданно и которые подчас оказываются чрезвычайно ценны. Или то, что словило и спрятало однажды твое подсознание, когда ты обращал внимание на другое. Вы не поверите, но я смог вспомнить узор на шпаге с эфесом Бильбо, которая лежала в числе всякого хлама на чердаке в доме родственников. И даже какое именно миндальное печенье мы в детстве таскали с кухни всей оравой.
  Ронан благодушно улыбнулся.
  - Монотонность и скудость впечатлений заставляет обращать внимание и ценить мелочи. Так что в моем завторничестве тоже есть смысл. А еще я познавл важность неторопливости. Поэтому не спешите и наслаждайтесь завтраком.
  Они не спешили. И даже Кисуро со своими молниеносными утренними перекусами сдался и уплетал вовсю, пробуя все, что лежало на тарелках.
  Ронан вызывал симпатию своим опытом и предпочтениями, очень схожими и близкими. Мейер тоже считал важным отвлечься, пусть даже во время самой горячки. Выключиться, отгородиться, словно нет никаких первостепенных, нависших над тобой дел, окунуться в неторопливость и покой. И говорить о совсем посторонних вещах.
  - Именно так Фуллер придумал нашу лабораторию-башню, - с увлечением рассказываал Ронан. - Мы были у него в гостях, в родительском доме. Он не так и далеко отсюда. Сидели за большим столом, на котором чего только не имелось, а девушки - его родственницы, подносили и подносили еще. Фуллера распирало от упоения и он пытался влюбить нас в свои родные места. Провинция Ликаония, как она называлась в древности. Необъятные степи, покрытые густой буйной травой, чудные горы из туфа, который объел ветер, ломаные извилистые долины и дороги, которые неожиданно начинаются в степи и так же неожиданно пропадают. Когда все закончится, смеясь, говорил Фуллер, я построю маленький двухэтажный домик у конца одной такой дороги, буду по утрам варить кофе и наслаждаться покоем и тишиной. И ждать, когда ко мне кто-нибудь приедет. На маленьком ослике, например. Он идеально подходит для этих мест.
  Почему бы нам не построить тут нашу лабораторию, затем предложил Фуллер. Такую же вычурную, как и горы вокруг. Мы поставим в нее новый генератор энергии, который обеспечит любые потребности. И начнем сканировать инфополе, но не так, как обычно. Операционная память Симуляции, сколь глубоко она не закрыта от нас, должна как-то влиять на инфополе. Побочные неаведенные возмущения, эхо внутренних процессов, следы фоновых излучений.
  Так родилась идея прибора 'РП'. Мы брали точки, где излучение самого инфополя минимальны - на высоте и одну контрольную, у земли. И искали следы излучений операционной памяти.
  Ронан ностальгически улыбнулся, а затем, увидев, что тарелки на столе почти пусты, а напитки допиты, сказал с энтузиазмом:
  - Итак. Мы возвращаемся к прежнему?
  Так как никто не возражал, то Ронан продолжил.
  У них появилась доступная цель - Обсерватория. Остальные две локации, показанные Симуляцией, останутся предметом для догадок и экспериментов.
  - Если только мы не найдем долину со столбами, - уточнил Мейер.
  - А вообще, - сказал Ронан, - мы уже получили то, о чем и подумать не могли - понимание, что произошло. Оно тянет за собой даже не глыбу, а глыбищу знания. Теперь из всех гипотез, предположений и догадок, которые скопились за века, можно отсечь ненужное. Мы знаем, что управление изнутри Симуляции возможно. Возможны переходы между ветками Симуляции, Зона Управления соединяет ветки. Возможны глубокие персональные и даже коллективные связи между личностями. И наиглавнейшее - мы подступились к кодам Управления. Даже если их и сменят, что неизбежно произойдет в скором времени, физика Симуляции останется прежней. И новые коды мы тоже сможем вскрыть. Ибо теперь мы понимаем механизм. Принципы действия и необходимые условия. Так что, если даже у нас сейчас ничего не выйдет и Зону Управления свернут, захлопнут, нет причин для беспокойства. Мы попытаемся открыть ее уже отсюда. Неважно, сколько для этого потребуется лет.
  Ронан источал воодушевление.
  Но Мейер его оптимизм не разделял.
  - Что-то не так? - с любопытством поинтересовался Ронан. - Нам не следует ничего скрывать друг от друга. Истина рождается в диалоге.
  - У меня нет доводов, - вздохнул Мейер, - всего лишь предчувствия. И предощущения. Я не уверен, что нам дадут второй шанс. И времени у нас все меньше.
  - В команде всегда должен быть такой человек, - согласился Ронан. - Который не дает самоуспокоиться. Ты прав, пока не время думать о запасных вариантах.
  
  План действий не требовал обсуждений, поскольку являлся простым и очевидным. Ронан остается, связывается с Виолеттой, ведет с ней беседы и начинает обработку данных, Мейер, Кисуро и Марта летят к Небесной обсерватории.
  - И Кира, - добавил Мейер. - Она полноценный участник. Уверен, что она не откажется.
  Марта длинным подозрительным взглядом осмотрела Мейера.
  - Ты, случайно, не изменяешь мне за моей спиной, а? - строго спросила она.
  Кисуро сдержал готовый сорваться смешок.
  - Тебя это тоже касается! - тут же накинулась Марта на него. - Виолетта... Кира... Если так пойдет дальше, то добрая старая Марта превратится в молодую и злую.
  Мейер послал ей воздушный поцелуй и поспешил к выходу, чтобы не видеть свирепого взгляда, которым Марта иногда любила одаривать окружающих. Взгляд номер сто тридцать восемь: испепеление на месте.
  
  Глава 36
  
  У Киры время клонилось к ночи, но нет, она не спала, выспалась днем и, конечно же, ее не потревожили, и она будет не просто рада, а в восторге от возможности прокатиться в одно место.
  Кира не спросила, в какое, она поняла с полуслова, что в Обсерваторию. Только радостно улыбнулась и сказала, что уже ждет их.
  Мейер закончил раговор и оглянулся на Марту, но Марта вне обыкновения молчала. Только улыбалась, снисходительно и насмешливо.
  Кира ждала их у края ярко освещенной лужайки, рядом с коробами, в которых помещалась амуницией и одежда для лазания. Упаковки прилетели, как и они и рассчитали, раньше.
  Дом, поляны, деревья вокруг поглощала кромешная ночная темень.
  Первым сошел на землю Мейер, подошел к Кире. Девушка чуть подалась, патом в сомнении отпрянула, всматриваясь в его глаза: изменилось ли что-то с их прошлой встречи, не стал ли он другим?
  Она неуверенно протянула ему руки, но Мейер обнял ее и прижал к себе.
  Затем, не ражимая объятий, повернул к остальным:
  - Красивого мальчика ты уже знаешь. А эту неотразимую и соблазнительную девушку зовут Марта.
  Мейера сменил Кисуро. Он беззаботно обнял Киру и чмокнул в щеку.
  Марта Киру смущала. Кира на мгновение встретилась с ней взглядом и тут же отвела.
  Марта покровительственно осмотрела девушку, дружески взяла ее руки в свои, а потом обняла и проговорила доверительно, но так, чтобы слышали остальные.
  - Если эти двое будут тебе докучать, скажи мне. Мы быстро найдем на них управу. Ведь так?
  Кира розовела и смотрела на Мейера растроганно и чуть растерянно.
  Марта обняла Киру за талию и пока Мейер и Кисуро распаковывали коробки, благодушно просвещала. О том, что девочки всегда найдут общий язык, и что доверять этим двум прохвостам - себе дороже, потому что один постоянно пытается затащить к себе в постель, а второго... в общем, за ними нужен глаз да глаз.
   Марта была на высоте, чуткая, все понимающая Марта, сама доброта и отзывчивость и Кира таяла от ее внимания, участия и задушевности.
  С полчаса они переодевались, проверяли и крепили оборудование. Спокойно и без торопливости - Обсерватория и так приближалась к ним. А потом пили чай у Киры, ароматный душистый черный чай вперемншку со сладостями и хрустящими солеными палочками.
  Вместе с ароматами чая в дымке горячего пара их обволакивала сопричастность. Словно они уже сотню лет лазили одной компанией по неведомым дебрям. Спали вповалку, пили из одной чашки, мылись на виду друг у друга без стеснения и мерзли, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться.
  Только эта тонкая приязнь, думал Мейер, неважно как ее назвать, доверительностью или откровенностью, связавшая их почти мгновенно крепкими узами, особого рода. Самого крепчайшего, какого только можно вообразить - родства по духу. Не по крови, убеждениям, или интересам. По духу, который подчас невозможно объяснить в словах. Ибо как передать эту уверенность и убежденность, что человек, который сидит напротив тебя, рядом с тобой - самый близкий тебе. Без доказательств и логических заключений. Просто потому, что душа поет, млеет и расцветает в его присутствии.
  И Мартина деликатность, она ведь не от правил хорошего тона, или особого расчета. А от того, что она безошибочно поймала в себе и почувствовала это родство.
  Меня засасывает очевидность, подумал Мейер. Все это понимают, и Кира в том числе. И мы молчим, потому что это понимание не нуждается в объяснениях. Оно невыразимо-чудесно без слов, оно заключено в движениях, взглядах, прикосновениях, мыслях, в том, чего не было, и что может случиться. Оно бесконечно красиво тем, что мы осознаем душой все эти непроизносимые тонкости. И не требуем для них слов.
  И я не знаю, умею ли я ценить, то что получил, что окружает меня, все их дурачества, характеры, такие непохожие и непростые, их умение говорить и особо - умение молчать, или же просто принимаю самим собою разумееющееся, как неотъемлемое право, которое я должен требовать от мира.
  
  В глайдере они разместились попарно: Кисуро, который управлял машиной, Мейер рядом, затем девушки.
  Тяжелая просторная машина, послушная легким, почти небрежным движениям Кисуро, неторопливо выплыла из освещенного круга, качнулась и, набирая ход, устремилась в темноту.
  Марта и Кира на задних сиденьях сидели вплотную друг к другу и вполголоса ворковали о чем-то, деловито и увлеченно. Не иначе, перемывала им с Кисуро косточки, подумалось Мейеру.
  Кисуро изображал очень важную персону, без которой полет невозможен, наклонялся вправо и влево перед виражами, делал "Вжжжж-жжжж", в общем, веселился и ребячился, как мог. Он посерьезнел только, когда они выскочили из ночи в день и начали спускаться к своей цели.
  Летающая Обсерватория дрейфовала на высоте чуть меньше десяти километров. Громадная конусообразная глыба, у которой широкое скальное основание смотрело на звезды, а вершина конуса - на землю. На основании, среди утесов помещался комплекс полусфер, башен и арок, все в покрытии 'чешуя дракона' бледно голубого цвета.
  
  
  Давным-давно, на исходе века открытий, когда человечество обрело власть над гравитацией, Обсерватория являлась символом. Да, научным инструментов тоже, но прежде всего символом. Зримой силы науки, которая легко вознесла массу камня в воздух и заставила плыть выше облаков. Потом появились и другие летающие острова, но Обсерватория оставалась самой массивной. Она подплывала к самому краю космоса, линии Кармана. Правда, потом, чтобы обновить атмосферу в гравитационном пузыре, ей приходилось нырять к уровню высочайших гор.
  Те дни, когда она использовалась по назначению, давно прошли, сейчас Обсерватория неторопливо плавала над Землей по зафиксированной траектории, пустая и безлюдная. Интерес к ней давно пропал, она првратилась в фон, пейзаж, невыносимо красивую картинку, неотъемлемую и важную часть человеческого мира.
  Управляемый Кисуро, глайдер сделал круг над Обсерваторий, опустился к ее скалистому окончанию, развернулся носом к Обсерватории и начал медленное движение вокруг нее. Мейер искал точку, с которой он видел Обсерваторию в Библиотеке. Какое-то время они определяли правильную дистанцию - Кисуро то подводил глайдер ближе, то отводил. Задирал нос выше или ниже, после чего все всматривались в висящуюю рядом глыбу. Мейер полагался на память, а остальные сверялись с картинкой, которую вывели на главный экран.
  Глайдер неторопливо совершил круг и пошел на второй. Среди каменных утесов и громадных зубьев они не нашли ни лестницы, ни площадки. Возможно, они слишком торопились.
  На втором витке для верности подключили искусственный интеллект. Тот тут же разграфил картинку на характерные линии, поделил их на основные и дополнительные. Мейера передвинули на заднее сиденье, а его место заняла Марта. Поскольку Мейер задавал слишком много вопросов и вообще, у кого лучше художественный вкус?! Мейер не возражал, но продолжал задавать вопросы теперь уже с заднего сиденья, пока Марта не поинтересовалась, с кем он там разговаривает.
  Они нашли нужное место почти одновременно с машиной, даже раньше. Пока искуственный разум еще сомневался, подстраивая под картинку линии, они уже поняли, что каменные изломы такие же, как на изображении. Только центральная часть не совпадала. Вместо лестницы и площадки рядом с ней они видели массивную глыбу камня, огоромный зуб. Из-за него они проглядели это место в первый раз.
  Кисуро подвел гладйер ближе. Машина вошла в гравитационную сферу Обсерватории и ее развернуло, но Кисуро тут вернул машине прежнюю ориентацию.
  Они приблизились к каменному основанию Обсерватории совсем близко. Каменный зуб находился не далее, чем в двадцати метрах от них.
  - Этого зуба на картинке нет, - сказал Мейер, но это было ясно и без его слов.
  - Потому, что... - продолжил Мейер и не закончил.
  Почему глыба отсутствовала на картинке Мейера, все тоже догадывались. Зуб мог закрывать и площадку, и лестницу.
  Кисуро опустил гладйер ниже зуба, неторопливо подвел поближе и попросил всех сесть и пристегнуться.
  Потолок осветлился и превратился в большой экран, но Кисуро пользовался трехмерной картой, которая транслировалась перед ним.
  Глайдер, отзываясь на легкие движения рук Кисуро медленно и плавно прошел под зубом. Какое-то время над глайдером проплывали неровные каменный зубцы, а потом они резко ушли вверх. Над ними находилось подобие купола.
  Библиотека показала Мейеру это место, убрав закрывающие его камни. Именно поэтому о нем никто не знал, поскольку с любого ракурса его прикрывали от взглядов каменное месиво.
  Кисуро начал поднимать глайдер. Хотя места хватало, он делал это потихоньку, осматривая каменные стены вокруг. А метров через десять остановил машину.
  Чуть выше и сбоку, совсем недалеко от них находилась площадка - та самая, какую видел Мейер. Узкая лестница, вырубленная в скале, вела вверх. Искусственный свет светильников на стенах давал возможность увидеть все подробности.
  - Площадка небольшая, - сообщил Кисуро. - Я подведу глайдер к ней вплотную и выпущу трап.
  Глайдер, нехотя поворачивая нос, поднялся, замер, колеблясь, снова поднялся и остановился. Казалось, что в этих манипуляциях нет ничего сложного, но Кисуро с облегчением выдохнул, когда глайдер выплыл на уровень площадки и подошел к ней почти вплотную.
  - Гравитационное поле Обсерватории, - пояснил Кисуро свой потный лоб. - Вы заметили, что гладйер постоянно уводило?
  Марта восхищенно любовалась Кисуро. Вместо слов она ограничилась только коротким 'Профи', которое она направила не ему, а Мейеру.
  - Да, - согласился тот, - Каждый такой раз я ему завидую. Не знаю, можно ли назвать это чувство завистливой тоской или завистливым восхищением. Или даже завистливым удовольствием. В общем, сразу включайте обогрев костюмов, потому что там жуткий холод, не думаю, что эта часть Обсерватории обогревается.
   - Восхитительно, как ты это сделал, - неуверенно произнесла Кира, поднимаясь с кресла. - Я думала об автопилоте, и даже боялась, что ты его включишь, но ты все сделал сам. Как в старину. И мне хотелось этого. Несмотря на то, что это опасно. Наверное, вы посчитаете меня безрассудной, но мне кажется, что так правильнее - полагаться на себя. Пробовать свои силы и уметь их использовать. Чтобы в случае чего...
  Кира не договорила.
  Марта, которая внимательно слушала ее, подошла и приобняла с улыбкой.
  - Что нисколько не отменяет их общую бестолковость, - заметила она.
  Потом повернулась к застывшим Мейеру и Кисуро.
  - Э, а вы чего застряли? Выдвигаемся. Я пойду впереди, за мной Кисуро, потом Кира, а ты, Мейер - в арьергарде.
  Они по очереди перебрались по короткому трапу на узкую, шириной не больше метра площадку. Внизу под ними находилась десятикилометровая, полная холодного ветра пропасть. В ней далеко-далеко внизу плавали редкие облака, а земля расплывалась в нечеткий бесформенный серо-зеленый фон.
  В дальнем конце площадки вырубленная в неровной горбатой стене лестница без парапета и перил вела наверх. Ширина пролета - не больше полуметра. Короткие пятьдесят или даже меньше сантиметров между грубой, едва обработанной каменной стены обрывом.
  Марта осторожно ступила на первую ступеньку, проверила, не скользит ли подошва, затем чуть развернулась и стала подниматься.
  - У тебя нет клаустрофобии? - негромко спросил Мейер у Киры.
  - Нет, - так же тихо ответила она. - У меня стандартный набор модификаций. Адреналина полно, но страха нет.
  - В любом случае я буду тебя страховать.
  Кира согласно кивнула и ступила на лестницу.
  Первый подъем длиной метров в десять закончился поворотом и короткой террасой, такой же узкой, что и лестница. Терраса проходила над площадкой, к которой пристыковался глайдер, и оканчивалась другой лестницей. Лестницы, сменяя друг друга, обходили купол купол, повторяя ломаный контур каменных стен. Оканчивались они в точке напротив, только намного выше, там находился другой карниз и коридор, уходящий, насколько было видно с их места, внутрь каменного массива.
  Осторожно переступая по каменым ступенькам все четверо поднялись по ломаному полкружью лестниц и вышли на ровную площадку перед невысоким и нешироким коридором. Затем очереди, стараясь не подскольнуться на каменной поверхности, вошли в него. Яркий бело-желтый свет освещения купола сменился матовым зеленым, исходившим из длинной, на весь коридор полосы на потолке. В ее свете они разглядели на противоположном конце металлическую дверь.
  Поскольку перед дверью зеленая полоса освещения заворчаивала вправо под прямым углом, скорее всего, коридор там поворачивал.
  Марта оглянулась, проверяя, все ли на месте, и целеустремленно зашагала вперед, почти касаясь потолка своим шлемом.
  У поворота она остановилась. Заглянула право, затем попробовала открыть дверь. Та не поддалась. Попробовал толкнуть или оттянуть дверь и Кисуро, шедший за Мартой, но тоже без результата.
  Марта сделала пару шагов дальше по коридору, чтобы к двери подошли остальные.
  - Дальше, - сказала она, - еще немного и коридор заканчивается. Судя по освещению, там или зал, или обрыв.
  Марта дождалась, пока Мейер с Кирой осмотрят дверь без ручки и каких-либо видимых устройств открытия и пошла дальше.
  Через десять метров коридор вывел их на узкий каменный балкон без ограждений.
  Они словно ппопали на берег озера, окруженного скалами. Скалы сходились над головой, образуя сложный ломаный свод, подсвеченный белым искусственным светом. А голубую воду заменяла прозрачная пустота с редкими пятнами облаков далеко внизу.
  Балкон, на котором они стояли, обходил эту бездну с правой стороны и на противоположной стороне соединялся с полукруглой площадкой. Там находилась еще одна дверь.
  Марта, стоявшая справа, не спешила идти. Она внимательно рассмотрела путь, стены вокруг, а потом показала рукой. Балкон имел разрыв в несколько метров. То есть, прямого пути на площадку напротив не существовало. Кроме того, вторая дверь могла быть закрыта точно так же, как и та, мимо которой они прошли.
  - Но мы же проверим в любом случае, - без тени сомнений сказала Марта.
  - Разумеется, - удовлетверенно отозвался Кисуро.
  - Разумеется, - насмешливо повторил за ним Мейер
  - Мне тоже нужно это сказать? - спросила Кира. - Но если и эта дверь окажется закрытой, нам придется вернуться?
  - Не обязательно. Мы пробуем сейчас самые легкие и самые очевидные варианты.
  Кисуро, вытянув голову, с опаской заглянул в пропасть, чтобы рассмотреть изломанные каменные пики, коловшие многокилометровую пустоту.
  - Этот проход гораздо меньше прежнего, - заметил он. - И видите, какие неровные контуры? Глайдер тут не протиснуть, он застрянет.
  Марта, настороженно смотревшая, как он заглядывает в провал, обняла его за плечи и отодвинула ближе к стене.
  - Присоски не подойдут, - сказала она, - как нарочно, стена здесь бугристая и с наплывами. Есть еще вариант крюков, но я не вижу подходящих трещин. Хотя, если подниматься вот отсюда, то можно будет первый крюк вбить вот там, а следующий левее. Но меня смущает вот тот выступ.
  - Там три или четыре метра? - спросила Кира, высматривая провал.
  - Ближе к четырем, - согласилась Марта.
  - Мне кажется, что... - начал Мейер и замолчал. В деталях рассмотреть место, где обрывался балкон, мешали стоящие впереди. Он деликатно втянул обратно в коридор вначале Киру, потом Кисуро - ради общей безопасности, потом протиснулся мимо Марты, которая двигалась ему навстречу, и вышел на балкон.
  - Я так и знала, - ехидно сказала Марта, снимая шлем,- Что все затевалось только ради этого. Признайся, Мейер.
  - Это чтобы держать тебя в тонусе, дорогая, - усмехнулся Мейер, вручая ей свой страховочный трос.
  Он прошел до конца балкона и внимательно осмотрел стену сбоку и чуть впереди. Марта и остальные стояли у выхода из коридора, следя за его движениями.
  Ровная и длинная щель в стене, где оканчивался балкон, соединялась под прямым углом с двумя другими, параллельными. Получался прямоугольник высотой в метр и длиной на весь разрыв. Возможно в стене скрывалась недостоящая часть, выездной мост. Но каких-либо слелов панели управление или других устройств Мейер не нашел.
  Он вернулся в коридор. Сняв шлем, снова протиснулся мимо Марты, на этот раз полностью прижавшись к ней.
  Марта насмешливо, обняв его одной рукой, задержала объятия, потом дружески отпихнула и повернулась к Кире.
  - Это то, о чем я говорила. Только тотальный контроль и никаких уступок!
  Кира, смеясль, опустила голову.
  - Что мы будем делать? - спросил Мейер.
  - Четыре метра, - неуверенно проговорила Кира. - Это не так много. Балкон длинный и места для разбега достаточно. Я могла бы прыгнуть. Но страховка должна быть длинной.
  - Не меньше двадцати метров, - уточнил Мейер. - Чтобы страховать отсюда, из коридора. С балкона мы тебя не удержим.
  В глайдере, напомнил Кисуро, лежит стометровая бухта. И сам Кисуро намного легче остальных. Которые слишком много едят.
  - Ты не допрыгнешь, - возразил Мейер. - Тут важна длина ног.
  Кисуро тут же решил это проверить. Сняв шлем, он придвинулся сначаля к Марте, которая стояла ближе. Коснулся своими бедрами ее. Затем привстал на цыпочки. Прошелся внимательным взглядом по ногам Марты.
  - Хороши, правда? - невинно осведомилась Марта.
  Затем Кисуро подошел к Кире и распрямился, касаясь ее ног своими.
  - Я чуть выше вас всех, - вздохнула Кира. - Самые длинные ноги - у меня. Поэтому прыгать - мне.
  - Она права, - согласился Мейер. - Как бы мне не хотелось это признавать. Прыгнул бы я, но на страховке я буду полезнее.
  Пока Мейер и Кира ходили за тросом, Марта с Кисуро еще раз внимательно осмотрели первую дверь. Все указывало на то, что она открывалась исключительно с другой стороны.
  Киру обкрутили сложными страховочными петлями, чтобы распределить нагрузку по телу, если она сорвется, затем распустили трос. Мейер, Марта и Кисуро, по правилам обмотавшись веревкой, остались стоять в коридоре, а Кира вышла на балкон.
  Неторопливо, осматривая камень под ногами, она прошла до обрыва, вернулась назад. Посмотрела на остальных, чтобы увидеть их поддержку.
  Балкон, идущий вдоль стены, повторял ее крутой изгиб. Бегущему следовало все время заворчаивать влево, что мешало бежать быстро. К тому же, ширина балкона не превышала метра.
  Но Кира все равно решилась. Она еще раз посмотрела на стоящих за ней, поправила тонкий невесомый трос, снова оценила путь, пригнулась, выдохнула и резко рванула вперед.
  На середине пути она зацепилась плечом о стену, но не убавила скорость. Ближе к краю засеменила, чтобы попасть на самый край балкона толчковой ногой, затем рванула вперед и - прыгнула!
  Ее прыжок был легок и красив. Кира перемахнула над обрывом, коснулась ногами края противоположной площадки, но врезалась правым плечом в стену. Ее развернуло и бросило вниз. Она судорожно попыталась схватить руками камень и выровняться. Ее тело извернулось, она сделала скачок почти боком, преодолевая последний метр балкона и свалилась уже на площадку.
  Перекатившись, она с трудом встала, потирая ушибленное плечо и бок. Поморщилась и с трудом пересиливая боль, помахала застывшим от напряжения, словно прыгали они, Мейеру, Марте и Кисуро.
  Затем, прихрамывая, подошла к двери, еще раз оглянулась на стоявших на противоположной стороне товарищей и попробовала толкнуть.
  От толчка полукруглая металлическая дверь поддалась и приоткрылась.
  Кира счастливо улыбнулась и помахала рукой.
  - Тут коридор, - крикнула она.
  Затем торопливо развязала узлы и скинула с себя петли троса.
  - Погодите! Я посмотрю, что внутри. Может, я выйду к первой двери и открою ее со своей стороны.
  Ей хотели крикнуть, чтобы она была осторожной, но Кира уже скрылась за дверью.
  - Ну, что скажете? - Марта очарованно смотрела на полуоткрытую дверь.
  Мейер потянул к себе страховочный трок, сматывая его.
  - Скажу, что да, ноги у тебя хороши.
  Марта добродушно и со смешком хлопнула Мейера по плечу. Затем посмотрела на Кисуро.
  - Это я ее нашел, - ответил тот с гордостью. - Она не просто умная, а очень смелая и решительная.
  - Чуткая и нежная, - добавил Мейер. - Не то, что некоторые.
  - Все, все, - сказала Марта. - Сейчас расплачусь. Нет, вы видели, как она бежала? А как красиво прыгнула? Я боялась, что после прыжка она не удержится, она ведь ударилась об стену.
  - Я уже готовился ее удержать, - сообщил Мейер.
  - Да, я видела, как ты напрягся. Она великолепна.
  - А я видел только спину Марты, - сокрушенно вздохнул Кисуро. - Ну и остальное, что ниже.
  Марта приподняла бровь и одарила Кисуро саркастическим и одновременно поощряющим взглядом.
  - Могу сказать, что они тоже великолепны,- поспешил сказать Кисуро.
  Они подождали немного, но Кира не возвращалась, и тогда неторопливо двинулись по коридору к первой двери. Они тоже надеялись, что двери выходят в одну систему коридоров и попав внутрь можно перейти сюда.
  Марта приобняла Кисуро и слегка прижала к себе.
  - Умоляю, только не задуши в своих объятиях, - попросил тот.
  - Котенок, ну неужели я тебе не нравлюсь? - спросила Марта. - Бери пример с Мейера, который от меня без ума.
  Кисуро засмеялся и в ответ тоже обнял ее.
  - Загадочное место, - сказал, идущий позади, Мейер. - Никогда не слышал, что в Обсерватории есть нижний вход. Во всяком случае, на плане Обсерватории его нет. Я имею ввиду тот план, который висит в главном зале.
  - Мейер, - строго сказала Марта, - не смей менять тему разговора. Мы говорили о Кире. Да, немного отвлеклись на мою красоту, но разговор шел о Кире. Судя по вашим эпитетам, которыми вы награждали эту чистую невинную девочку, вы хотите втянуть ее в нашу секту? Да, секту, потому что ни семьей, ни обществом анонимных болтунов назвать ее язык никак не поворачивается. А ты чего хихикаешь?
  - Я молчу, молчу, - отозвался Кисуро.
  - Она будет меня утешать, - усмехнулся Мейер, - я буду плакаться ей о том, какая ты бесчувственная и недоступная.
  - И не надейся. Я не дам тебе ее испортить.
  Они остановились у дверей. Марта встала за спиной Кисуро, поцеловала его в затылок, после чего крепко прижалась к его спине и сцепила руки на его животе.
  - В общем, - сказала она строго, - я беру Киру под свое покровительство.
  - Я погрешу против истины, если скажу, что ждал этого, - проговорил Мейер. - Я думал о тех многих причинах, которые могли не дать реализоваться этому. И почему все они могли оказаться очень важными. И только один вариант казался необязательным. Который выбрала ты.
  - Зная Мейера, - нежно проговорил Кисуро, поглаживая тонкие руки Марты, - могу сказать, что он очень-очень тебе благодарен.
  - А то я не знаю,- усмехнулась Марта и посмотрела на Мейера.
  И этот взгляд, этот многозначительный взгляд мог означать все, что угодно, уж Марта постаралась. И то, что она приняла благодарность Мейера, и то, что ее решение могло быть продиктовано великодушием, да-да, именно великодушием. А может и собственной приязнью к Кире, а вы что подумали, что девочки не могут любить друг друга? А может этот взгляд был всего-лишь взглядом скромной и очень вежливой девушки, которая приносит окружающим только добро, а они этого не ценят. И она страдает внутри. В общем, ее взгляд должен был означать: сомневайся, Мейер, сомевайся, милый, почему я так решила и что послужило настоящей причиной.
  
  Дверь перед ними начала движение. На них дохнул теплый воздух внутренних коридоров Обсерватории и в проеме показалась веселая Кира.
  - Заждались?
  Массивная меатллическая дверь шла с трудом, вчетвером ее открыли полностью.
  - Здесь совсем простой замок, - сообщила Кира. - И есть дистанционное управление, вот оно, на боковой стене.
  Марта вышла вперед, порывисто обняла Киру, затем поцеловала в щеку.
  - Милая, - растроганно проговорила Марта, - мы переживали за тебя. Ты рисковала.
  Она осторожно прикоснулась к правому плечу Киру: 'Сильно болит?'
  Кира вздохнула.
  - Это было безрассудно, я знаю. Но потрясающе. Я знала, что вы вытащите меня, в случае чего.
  Марта распаковала аптечку, заставила Киру оголить плечо и наложила восстанавливающий пластырь. Потом ей захотелось обработать ушибы на бедре и спине, но Кира смущалась от такой заботы и внимания. Хорошо, легко согласилась Марта, я займусь тобой позже.
  Коридор, в который они попали, покрывал искусственнй теплоизолирующий мрамор. Температура ощутимо поднялась, на что среагировлаи датчики костюмов, отключив подогрев.
  Яркое освещение, ни чета экономному прежнему, выхватывало все детали, гасило тени, позволяло рассмотреть подробности.
  Коридор сразу от двери плавно поднимался вверх, заворачивая вправо. В правой стене появились двери. Одну Кира успела проверить, пока шла, она оказалась запертой, но сейчас можно спокойно проверить остальные.
  Не спеша они пробовали открыть каждую, но ни одна не поддалась.
  - Этот коридор, - поясняла Кира, - суля по его изгибу проходит недалеко от внешней стены Обсерватории. Чуть дальше он начнет спускаться. Я, когда открыла дверь на площадке, попала именно в него. Вначале я пошла направо, но там дальше - лестница наверх и развилка. Тогда я решила вернуться и пойти сюда.
  Коридор и двери в нем вызывали вопросы. Служебные помещения? Но почему все скрыто в недрах Обсерватории? Плоский, с наклоном пол не имел лестниц и уступов. Для грузов?
  - Самое интересное - дальше, - сказала Кира. - Идемте.
  Она уверенно шла впереди, а остальные цепочкой следовали за ней.
  Они прошли выход на площадку, в который, не утерпев, заглянул Кисуро, затем дошли до каменной лестницы, ведущей наверх. Коридор перед лестницей чуть расширился, на стенах и потолке появились металлические направляющие.
  Лестница вывела в новый коридор, повернутый к предыдущему под прямым углом. Облицовка стен сменила цвет и фактуру, став более гладкой, совсем как в открытой части Обсерватории. И левый и правый конец коридора оканчивались полукруглыми металлическими дверями. Еще ряд дверей шел вдоль противоположной стены.
  Они разделились, чтобы проверить, открыты ли они.
  Поддалась только одна, в правом торце.
  Марта подождала, пока подойдут остальные и оттянула ее полностью.
  Перед ними находился круглый зал с высоким купольным потолком, залитый чистым ярким светом. Небольшой балкончик на уровне второго этажа обходил зал по периметру и оканчивался двумя узкими металлическими трапами, спускавшимися к двери, через которую они вошли.
  В центре зала стояли три глубоких анабиозных кресла, три большие капсулы с матово серой нижней частью и прозрачной, откидыввающейся верхней. По полу к капсулам тянулись толстые шланги и провода.
  В таких капсулах стиралась память.
  Два кресла с откинутыми крышками пустовали. Третья капсула с закрытым верхом работала. Сквозь прозрачную часть были видно, что в густом вязком бледно-зеленом желе - для расслабления, поддержания теплового баланса и поддержки, - покоился человек.
  Замерев, все четверо медленно подошли к третьему креслу.
  Мейер, как и остальные, наклонился к прозрачной поверхности. Лицо плавающего внутри человека закрывала маска с нижней непрозрачной частью. К маске со всех сторон подходили трубки системы дыхания. Лоб скрывался под выдвижной головной частью. Но глаза и часть носа Мейер увидел.
  Мейер протер рукой чуть запотевшую поверхность крышки, чтобы рассмотреть лучше.
  Затем перевел взгляд на тело. В бледно-зеленой массе просматривались его контуры.
  Сомнений не осталось. Тем более, что он видел его всего четыре дня назад.
  Мейер поднял голову, посмотрел на замерших товарищей и негромко проговорил:
  - Его зовут Годзо.
  
  Глава 37
  
  - Годзо? - переспросил Кисуро. - Это тот, о котором ты говорил?
  Мейер кивнул, подтверждая,
  - Вот это - он?
  Мейер снова кивнул.
  - Мы с Виолеттой гадали, куда он пропал, - добавил он. - Получается, сюда?
  Мейер задумчиво смотрел на покоящегося почти в невесомости Годзо.
  - Он обновляет себе память? - с сомнением вопросила Марта, оглядывая оборудование и приборы, стоящие вдоль стен. - Тут полноценная стирательная машина. Три машины.
  Она отошла к стене, прошлась вдоль нее и остановилась перед одним из блоков.
  - Посмотрим, что он себе запланировал.
  Марта провела пальцем по экрану, вызывая диалог. Отзываясь на ее движения, по экрану побежал поток цифр, слов и картинок.
  Марта делала самое очевидное - смотрела, что именно происходит сейчас с машиной стирания памяти. Какую программу задал ей Годзо.
  Подошла и встала рядом Кира. Затем Кисуро. Только Мейер оставался у капсулы, осматривая ее и разглядывая кабели и соединения.
  Марта нахмурилась. Недоуменно провела пальцем по экрану, возвращая предыдущие данные.
  - Что-то нет так? - насторожилась Кира.
  - Сеанс начат два дня назад, - громко, для всех сообщила Марта. - И окончился через два с половиной часа. Он должен был прийти в себя еще два дня назад. Видите? Режим ожидания, цикл завершен.
  Кира и Кисуро начали подсказывать, но Марта мотнула головой. Она и так это делала - выуживала параметры, какие задал Годзо. Ручной режим с необычными пси-ритмами и сложной структурой. Годзо стирал себе память?
  - Нет-нет, это не стирание, - Марта рылась в потоке данных. - Я тоже поначалу думала, что он стирает себе память. Это что-то другое.
  Кисуро вернулся к Мейеру, который осматривал соседние капсулы.
  - А какой у него пульс? - поинтересовался Мейер.
  Пульс по показаниям системы диагностики относился к зоне неопределимых состояний, для которых нет возможности дать точные заключения. Требовались дополнительные действия.
  Марта, наконец, нашла нужный раздел. Экран заполнился блоками цифр, временными диаграммами и предупреждениями. И снова предупреждениями. Да, система тщетно пыталась определить способ вернуть Годзо в его нормальное состояние.
  Происходящее выглядело странным. И необъяснимым. Если состояние Годзо выходит за пределы нормы, почему система контроля не поднимает тревогу? Почему не приступает к активным действиям, где все эти автоматические комплексы быстрого восстановления и поддержания жизни?
  На какое-то время все растерялись. Они не имели опыта, они не сталкивались с подобным в своем обозримом и комфортном прошлом. Да, они знали, что делать в экстренных случаях, при ранении или катастрофе - знание лежало в надежных отделах памяти, под рукой, но то, что происходило с Годзо, не подпадало ни под одну инструкцию.
  Но уже через пару секунд они побороли замешательство, переключили себя на новые настройки, в режим быстрых решений и молниеносного анализа. Без самокопаний и чувств.
  Мейер вспомнил про Виолетту - она знала о Годзо все. О его пристрастиях к беспечности и пренебрежению правил безопаности. Возможно, Виолетта обладала опытом нужных процедур.
  Марта углубилась в детали. Последовательно, не спеша, шаг за шагом. Мозговая структура Годзо пребывала без повреждений. Хотя пси-карта соответствовала режиму глубокой комы, но организм продолжал работать без сбоев. И базовые функции выполнялись полностью. При том, что сознане отсутствовало.
  - Вот, - Марта ткнула пальцем в экран, - вот эта метка. Система дает сбой, поскольку в базе данных нет нужного варианта. Я бы назвала его состояние анабиозом, но помнится, при анабиозных состояниях совсем другие карты пси-полей. А еще совсем невероятная ритмограмма мозга. Вообще нет ничего похожего на тета-ритмы.
  Кира восхищенно слушала ее.
  Мейер вместе с Кисуро безуспешно пытались дозвониться до Виолетты. Контакт с миром оборвался и не восстанавливался даже после всех проверок и ухищрений. Возможно, электромагнитные волны блокировались самой Обсерваторией. Или же стены этой лаборатории были выполнены из стуктурированной каменой массы специально для того, чтобы изолировать ее от ненужных воздействий. И достаточно выйти наружу, чтобы связь, к которой они привыкли, и которая являлась естественной и невероятно удобной частью их жизни, вернулась.
  Значит, им следует выйти из лаборатории.
  Но Марта не спешила. Они вместе с Кирой нашли полный отчет системы диагностики. Маленький экран обычной информационной панели старой модели не имел возможности расширения и потому доставлял неудобства и вызывал задержки.
  Отчет сообщал, что система после двух с половиной часов ожидания вернулась в режим самоконтроля. Через минуту, не получив от датчиков сигналы завершения, инициировала проверку показателей тела. А затем, определив, что карта сознания вне нормы, запустила восстановление. Стандартный режим, который окончился ошибкой. Затем, еще через одну минуты - углубленный. Именно поэтому зеленое желе, предназначенное гасить внешние раздражения и усыплять нервные окончания, продоложало заполнять капсулу.
  Марта отодвинулась от экрана и обсмотрела всех. Итак, Годзо находился в состоянии, которое невозможно определить. При том, что его организм работал, как обычно, и здоровью его ничто не угрожало.
  Марта глубоко вздохнула, возвращаясь в образ прежней Марты.
  Она удовлетворенно кивнула Кире, посмотрела на Мейера и Кисуро и провела взглядом по лаборатории и балкончику. На балкончик выходили три неширокие пластиковые двери серого цвета. Марта вопросительно посмотрела на Мейера.
  - Вот именно, - согласился он. - Вместо того, чтобы их проверить, мы тут валяли дурака.
  Марта одобрительно улыбнулась Мейеру. А потом вместе с Кирой наблюдала, как Мейер и Кисуро, быстро поднявшись по разным лестницам, проверяют каждую дверь.
  В первой находился туалет. В третьей - ванная. А между ними - кухонька с системой хранения продуктов, но без доставщика. То есть, Годзо располагался тут с удобствами и вполне мог устраивать основательные и долгие эксперименты.
  Но вот почему именно в Обсерватории, высоко над Землей? И еще в таком потайном, скрытом месте. Он мог бы налепить табличку 'Не беспокоить' и его никто не потревожил бы.
  - Табличка 'Не беспокоить', - заметил Кисуро Мейеру, - всегда вызвает особое любопытство. У меня-то точно.
  - А чем вообще занимался этот ваш Годзо? - спросила Марта. - Ронан использовал точки в стратосфере для снятия характеристик инфо-поля. Может и Годзо занимался чем-то подобным?
  Предположение Марты, скорее всего, и являлось самым правильным ответом.
  
  В лаборатории оставалась еще одна дверь, которую они не проверили - напротив входной.
  Дверь легко открылась. За ней находился узкий - мог пройти только один человек, - и короткий коридор-тупик, со стеной в дальнем конце. За метр от нее, на высоте груди виднелся подсвеченный ярким салатовым светом пульт с двумя кнопками.
  В коридор зашел Кисуро, внимательно обсмотрел пульт, затем стену рядом и напротив. После чего нажал верхнюю кнопку. Не увидев никакой реакции, подождал и нажал нижнюю.
  Торцевая стена подалась в его сторону, затем пошла влево, уходя в открывшуюся в стене щель, и они увидели впереди внутренний коридор Обсерватории.
  - Узнаете? - удивленно спросил Кисуро. - Это ведь коридор возле машинного зала!
  
  В Обсерватории бывали все. Некоторые, как Кисуро с Мейером - и не по одному разу. Оттого, коридор, в который они вышли, был им хорошо знаком. Они оказались на уровене 'Минус Два' - на нем помещались устройство нулевой гравитации и распределитель электрической энергии. Обычный, ничем не примечательный технический этаж с обыкновенными коридорами, покрытыми белыми, подсвеченными изнутри пятиугольниками. Никому и в голову не взбредет, что где-то тут может находиться потайная дверь.
  Обычным для посетителей путем они поднялись выше, в залы телескопов и затем вышли на главную террасу. Сзади нависала трезубая каменная гора, рассеченная куполами и узкими серебристыми переходами, а перед ними, в пятидесяти метрах, за парапетом начиналась бездна. Вверху же простиралось темно-синее небо ближнего космоса. Небо чистых звезд и туманностей.
  Восстановилась связь, их снова соединило с миром и всем человеческим знанием.
  Они расположились у кафетерия. Выбрав столик, подтянули легкие кресла, расположили их полукругом - чтобы любоваться видом. Марта открыла планшет, вывела над ним световой экран и оглядела бездельников, сидящих вокруг нее. Бездельников оказалось только двое, поскольку Кире Марта доброжелательно сказала: 'Я имею ввиду этих двух, ты на стороне добра'.
  После чего Марта начала искать ответ, можно ли вывести Годзо из состояния, в котором он оказался. Несколько раз она повторялась - ей хотелось описать особенности как можно точнее, с деталями и мелочами, пусть даже казавшимися сейчас неважными.
  Бездельники ждали, пока она закончит, чтобы не мешать, а потом занялись Виолеттой. Мейер собирался ограничиться разговором, но Кисуро горел желанием видеть ее здесь. Это так явно отображалось на нем, что Мейер первым поспешил предложить такой вариант. Он думал о Марте, которая, конечно же, не покажет вида, что ее ранят отношения Кисуро и Виолетты. Но зачем причинять ей боль, выставляя напоказ вспыхнувшую нежность этих двоих.
  Кисуро внимательно посмотрел на Мейера, кивнул, что он все понял, затем коснулся осторожным взглядом Марты и сказал с максимальной беззаботностью:
  - Да, конечно, пусть Виолетта прилетит.
  Марта своим великолепным чутьем почувствовала неладное. Возможно она уловила нотки фальши в интонации. Может ей показалось странным чересчур торопливое предложение Мейера. Может, среагировала на какой-то свой триггер, например, имя посторонней девушки ближе чем в четырех словах от имени Кисуро.
  Она оторвала взгляд от экрана, пристально посмотрела на Кисуро, после чего перевела колкий взгляд на Мейера.
  - Нет, ну какая деликатность! Если бы мое черствое сердце было на самую малость мягче, я разрыдалась бы. И бросилась тебе на шею. Возможно. Хорошая попытка, Мейер. Я поставлю галочку в соответствующем пункте.
  Затем она насмешливо посмотрела на Кисуро:
  - Скажи ей, пусть поторопится, потому что у нее здесь есть конкурентки.
  После чего вновь уставилась на экран.
  
  Кисуро во время диалога с Виолеттой тактично ограничился только звуком, не стал разворачивать изображение. Вежливо, по всем правилам хорошего тона извинился и спросил, не разбудил ли ее. Выслушал ответ, достаточно долгий, после чего громко, так, чтобы услышали остальные сообщил: 'У нее важные сведения о Годзо!'
  У них тоже имелись важные сведения, еще и какие, но Кисуро не стал упоминать подробности. Серьезно, старательно пряча улыбку, он покивал каким-то очень для него приятным словам Виолетты и закончил вызов.
  
  Виолетте обещала прилететь минут за сорок. За это время Марта успела узнать много чего о граничных состояниях сознания, а также то, что у Годзо все эти состояния могут как быть, так и не быть. По отдельности, в сочетаниях или даже одновременно. Некоторые, особенно впечталившие ее фразы Марта зачитывала вслух.
  В результате, она роздасадованно закрыла экран и занялась Кирой, поскольку Кире, по мнению Марты никак не подходило общество Мейера и Кисуро. Ну что нам эти мальчишки, убеждала Марта, с демонстративной нежностью опекая свою соседку. Никакой серьезности, постоянные дурачества. Один вообще - кожа да кости, а мы с тобой, две красивые умные девушки, всегда поймем друг друга и развлечем.
  Кира розовела, не зная, шутит Марта или говорит всерьез. Взгляд ее вспыхивал и она вопросительно поглядывала на невозмутимого, сдерживающего смех Мейера и веселящегося Кисуро: что из сказанного правда? Изредка ее рука касалась руки Мейера и ненадолго задерживалась, как если бы Мейер служил защитой, и она удостоверялась, что та по-прежнему рядом и действует. Лицо Киры трогала улыбка, чуть сдержанная и деликатная, за которой прятались одновременно восторг, восхищение и удовольствие. Потому что Киру влекло происходящее: и игра Марты, и безмятежная болтовня Кисуро, и ответные пассы Мейера, вся эта игривость вперемешку с серьезностью, а главное, ее покоряло то, что рождалось за словами, многозначительными взглядами и улыбками. Тонкая гармония любящих, созвучных друг другу людей, приводящая не просто к единению. А к чему-то большему, чем дружеский союз нескольких человек.
  Кира встречалась взглядом с Мейером и находила в его ободряющем ответном взгляде согласие с ней и ее чувствами.
  Знают ли наши создатели об этом, думал Мейер. Доступно ли им подобное необъяснимое соединение? Является ли их целью? Смыслом Большой Игры? Или же для них это обычное состояние, и они буднично воспроизводят в нас то, что является их неотъемлемой частью?
  И самое необычное, что для проявления этой сцепленности мало троих. Вот, к примеру, я, Кисуро и Марта: казалось бы, законченный набор из трех несовпадающих и взаимодополняющих частей. Три кварка, создающие единую неразрывную частицу. И вдруг - Виолетта, которая появившись, гармонично дополнила нас, зацепила Кисуро и стала неотделимой частью целого. А потом на отдалении возник Годзо, выделив Виолетту и придав ей ценность. И сам он, наверняка находится с нами в каких-то отношениях, мы просто не успели их увидеть. Затем нашелся совсем непохожий Ронан. Из какого-то другого уровня, не менее важного. Как дополнительная масса, создающая нужный гравитационный фон.
  Совсем неожиданно появилась Кира, чистая и чувственная. И нас наполнило и связало новым полем. Без которого, разорвись оно теперь, станет неуютно и пусто. Неполно, потому что мы уже вкусили гармонию целого. Погрузились в завораживающий экстатический симбиоз из сильных и слабых связей семи людей.
  Семь человек...
  Семь человек, создающих единство, как оказалось, способное управлять миром. И ведь те семеро даже не подозревают о том, что им подвластно. А мы подозреваем? Может, мы точно так же не осведомлены о всех своих возможностях?
  Мейер призакрыл глаза и откинулся на кресло.
  - Обратите внимание на его прохиндейскую улыбочку, - донесся до него оживленный голос Марты. Разве у приличных людей, ну, кроме меня, разумеется, могут быть такие ухмылочки?
  - На него так действует любовь, - заметил Кисуро.
  И дипломатично добавил:
  - Ко всем нам.
  - Я тоже бы сейчас вздремнула, - мечтательно произнесла Кира.
  - Он не спит, - предупредила Марта. - Как всегда, что-то замышляет.
  - У нас нет ни грана совести! - возмутился Кисуро. - Вместо того, чтобы принести ему плед, чашку горячего шоколада, поцеловать в лобик, мы сидим тут и перемываем ему косточки.
  - Возможно, это лучший вариант, - сказала Марта. - Может, он не любит, когда его целуют в лобик. Да, Мейер?
  - Я восхищаюсь его стойкостью! - вырвалось у Киры. - Я бы не выдержала такого!
  - Ну что ты, - бросила Марта, - поцелуй в лоб, если его делать быстро, не вызывает болевых ощущений. И незаметен для жертвы.
  - А я как восхищаюсь! - вставил Кисуро.
  Вот, подумал Мейер. Как же я вас всех люблю! Больше или... еще больше. Все ваши словечки, насмешки, вашу заботу, близость, ваше горячее желание не расставаться. Можно ли считать все это достаточной ценностью для Симуляции? Тем, что она считает важным и оправдывающим все наше существование? Основой для действий, на которые откликнется, среагирует Механизм Управления? Или же эти отношения ценны только для нас, а холодный бездушный алгоритм требует нечто иного?
  
  Появился глайдер Виолетты. Светло-коричневая продолговатая капля вынырнула далеко справа, увеличилась в размере и неторопливо подплыла к парковочной площадке внизу. Виолетта поднялась на обзорную площадку в тот самый момент, когда все делили каштановые кинтоны, которых оставалось совсем ничего.
  Первым увидел Виолетту Кисуро - и тут же лишился сливочной конфеты, поскольку Марта, Кира и Мейер своего шанса упускать не собирались.
  - Что тут у вас? - с интересом спросила Вилетта, подходя к столу и оглядывая чашки с шоколадом и почти пустые блюда со сладостями.
  - У нас все плохо, - удовлетворенно отозвался Мейер, вытирая салфеткой губы. - Присаживайся и отдыхай. Все равно, хуже уже не будет.
  - Надеюсь, это не все, ради чего вы меня сюда позвали? - Виолетта перекинулась ласковым взглядом с Кисуро.
  - Было бы лучше, если все, - ответил Мейер. - После черной меланхолии какая следующая степень?
  - Вы все в черной меланхолии, или только Мейер? - осведомилась Виолетта. Улыбка играла на ее губах.
  - Мы все, - благодушно ответил Мейер, - это экзистенциальная тоска, она передается через взгляды. Через обещания и неудавшиеся мечты. Мы все залиты нею по макушку, но только у меня хватает сил констатировать это. Видишь ли, Виолетта, мне сегодня не додали чашки горячего шоколада, не укрыли пледом и не поцеловали в лоб. Я даже не знаю, стоит ли бороться за мир, в котором тебя не целуют в лобик.
  Виолетта засмеялась.
  - Пожалуй, нет, - согласилась она. - Причем, думаю, это обоюдно. Если мир не хочет, чтобы его целовали в лоб, то такой мир никуда не годится.
  Виолетту посадили между Кисуро и Мейером. Пододвинули чашку и блюдо с оставшимися конфетами.
  - Вот это - Марта-тян, - не унимался Мейер, - девушка, которая делает все, чтобы никто не увидел, какая она внутри нежная и уязвимая. Мы делаем вид, что верим в ее стальной и неугомонный характер, главное, чтобы она не заподозрила, что мы знаем правду. А это Кира-тян, с которой все наоборот, за хрупкостью скрывается воля и целеустремленность. А также длинные ноги, которые мы сегодня имели счастье использовать в деле.
  Виолетта прятала улыбку, смотря на Марту, а потом на Киру. Потом взяла чашку с шоколадом, который налил ей Кисуро.
  - Могу представить, что у вас тут происходило.
  - Я мог бы рассказать об инфернальности неотвратимости и вытекающего из него эпичного коллапса нашей метафоричности, но сказать по правде, я сам об этом ничего не знаю.
  Мейер покосился на Киру, расплывшуюся от удовольствия, на Марту, благосклонно взирающую на него и спросил.
  - Ничего, что я за всех отвечаю?
  - Отвечай, отвечай, - махнула ему Марта, - Кто-то же должен отвечать за все.
  Виолетта, просмеявшись, отпила шоколад, разделалась с кинтоном и откинулась на спинку кресла.
  - Я вас понимаю, - сказала она. - Что может быть лучше чашки шоколада и душевного разговора на высоте десяти километров. Кстати, когда я подлетала сюда, то видела красный спрайт. Удивительный спрайт с ножками, юбками и пелериной. Завораживающее зрелище.
  Высотные молнии всегда очаровывали своей необычностью. Что объемные алые спрайты, что синие джеты и эльфы. Некоторые, особо восхищенные, поднимали Обсерваторию повыше, далеко над стратосферой, чтобы наблюдать вблизи за высоковольтными разрядами.
  - Да, - согласился Мейер, - и мы тоже с Кисуро так делали. Но только один раз. Поднимали Обсерватрию к границе атмосферы, чтобы посмотреть, как оттуда выглядит Земля.
  - Очень обстоятельная причина, - прокомментировала Марта. - Вы и дальше будете молоть языком или займемся делом?
  - Если ты не догадалась, - заметил Мейер, - мы уже говорим о деле. Мы все время говорим о деле.
  - Тогда и я поговорю, - решительно заявила Марта, - Значит так, мои красивенькие и любвеобильные, хочу всех персонально предупредить, что я без ума вот от этого мальчика. Да-да, именно от этого, поэтому если кто собирается крутить с ним шуры-муры, прошу делать это так, чтобы моя, как заметил Мейер, тонкая, впечатлительная и легко ранимая натура не пострадала. Что до этого, который развалился в кресле с ехидным видом, то можете делать с ним, что хотите. Этот тип уже который год пытается затащить меня в постель. Но я слишком порядочна для всего этого. А теперь, займемся серьезными вещами. Виолетта, начни первой, а потом мы тебя огорошим.
  Виолетта встретилась с Мартой взглядом. А затем дружески улыбнулась. Они поняли и приняли друг друга без объяснений и слов. Точно так же, как недавно Марта с Кирой.
  Мейер не сомневался, что случится именно так и два различных непохожих характера притянутся друг к другу как магниты.
  Виолетта вернула серьзность, осмотрела всех и сказала.
  - Я снова попала Туда. Они нашли девушку, которая говорит, что ее зовут Годзо.
  - Как-как? - первой встрепенулась Марта. - Там объявилась девушка, которая утверждает, что она - Годзо??
  - Не утверждает, нет. Она в полубессознательном состоянии. Все ее слова, это 'Меня зовут Годзо'.
  Марта решительно поднялась с кресла: 'Идемте, покажем ей'.
  Она увлекла Виолетту с собой. Обвила ее руку своей, ни дать - ни взять, две лучшие подруги. Доверительно и открыто начала рассказывать о потайной обсерватории.
  За ними поднялась Кира, так что Мейер и Кисуро оказались последними.
  То, что Годзо оказался в Том мире, потрясало своей неожиданностью и кажущейся невозможностью. Но с другой стороны, связанность двух разных событий: Годзо погружает себя в неизвестное, необъяснимое состояние тут, а в другом мире девушка сообщает, что она - Годзо, - выглядела логичной, объяснимой и вполне допустимой.
  Следовательно, механизм переброски сознаний не исключительный, а полне обычен и может быть воспроизведен. Нужно только разобраться, попал Туда Годзо случайно или намеренно. Определить режимы работы всех его устройств. И понять, чем вообще он занимался в Обсерватории, скрытый от мира. На высоте десятка и более километров. В разряженной атмосфере, в окружении молний.
  Мейер задумался, а потом, взяв за руку Кисуро, убыстрил шаг.
  Они догнали Киру и обступили ее с двух сторон.
  Как, переспросила Кира, могут ли высотные спрайты и джеты влиять на инфополе? Она тоже не слышала о подобном. Тем более, что это два разных взаимодействия: электромагнитное и пси. А лаборатория, как оказалось, экранирована от электромагнитных полей. Но предположение показалось Кире интересным, она пообещала при возможности уточнить. Мейер признал, что да, его идея - из раздела: 'А вот еще, что мне приходит в голову', но тем не менее захотел посмотреть профиль полета Обсерватории в то время, когда Годзо начинал эксперимент. На всякий случай.
  
  Перед коридором, примыкающем к Лаборатории, они остановились. Дверь оставалась открытой, и они по очереди прошли через узкий тоннель в зал Годзо.
  Марта подвела Виолетту вначале к анабиозному креслу-капсуле. Виолетта рукой отерла крышку, хотя в этом не было необходимости, наклонилась и нахмурилась.
  - Его организм работает безупречно. Но сознания отсутствует, - тихо сказала Марта. Она, как и остальные, надеялась, что опыт Виолетты подскажет правильные действия. От режима 'обаятельная стервоза' не осталось и следа, сейчас Марта была послушным и расторопным ассистентом, внимательно ловящим каждое слово Большого Босса.
  Виолетта выпрямилась и, махнув Марте - чтобы та не отходила от нее, подошла к панели управления. Окинула ее быстрым понимающим взглядом и начала водить пальцем, извлекая информацию. Марта, стоя рядом, рассказывала, что делала она, а Виолетта одобрительно кивала.
  Они все слелали правильно. Выудили и просмотрели информацию, но не стали вмешиваться в работу системы диагностики, вызывая тесты.
  - Система общей тревоги отключена, - поясняла Виолетта, - Годзо всегда ее отключал. Поэтому аппаратура ограничилась внутренними процедурами. Я попробую запустить расширенный твин-анализ, это синтетический тест, который используется в специфических случаях. Он сравнивает карты сознания до стирания и после. И способен активировать нужные нам зоны мозга.
  Пока Виолетта объясняла Марте подробности и настраивала программу тестирования, остальные под руководством Киры занялись стоявшим в зале оборудованием. Кира сразу же определила анализаторы электромагнитного и пси-поля, стоящие рядом на невысокой стойке. Сбоку от них помещался гравимометр и многочастотый спектр-генератор. Все соединялось в единую сеть. Часть кабелей уходила в стены.
  Нашелся и терминал управления в сложенном виде. Его тут же включили, но записей экспериментов в нем не нашлось. Терминал управлял функционированием лаборатории, дверями, содержал данные о разных параметрах, подключенных приборах, но история экспериментов в архиве отсутствовала.
  - Это похоже на Годзо, - отозвалась Виолетта. - Ну что, мы готовы.
  Она запустила тест, и, пока он выполнялся, подошла к капсуле Годзо. Скользнула отстраненным взглядом по покоящемуся в густой жидкости телу и задержалась на лице.
  Остальные подошли и встали рядом с ней.
  - Почему три кресла? - негромко спросил Кисуро. - Я еще могу понять два, хотя для чего служит второе - ума не приложу. Но три?
  - Когда ему надоедало в первом, он пересаживался в соседнее. И так по кругу.
  - Я тоже не могу вспомнить, почему их три, - сказала Виолетта. - Когда я жила с Годзо, обычно двух хватало для всех. А вот третье ... он что-то говорил про троичность, минимальное число оценки... не уверена, что именно так.
  - Минимальное число для объективной оценки и принятия решений, - подсказал Мейер, - Любопытное и странное оправдание.
  - Годзо во всем таков. Экстравагантный, с легкой сумасшедшинкой. Я нисколько не удивлена, что кресел три, хотя нужно одно, и вы не удивляйтесь, это его особенный стиль.
  Твин-тест не дал ничего. Виолетта решилась было на тестирование базовых функций, но потом задумалась и решительно отвела руку от экрана управления.
  - Послушайте, - она повернулась к панели спиной. - А давайте подумаем, почему мы не можем его вывести из этого состояния?
  - О! - сказала Марта. - Что-то мне говорит, что даже если я и начну первой, все скажут, фу, да это и так ясно. Сознание Годзо сейчас в другом месте, а мы тщетно пробуем найти его тут.
  - Вот именно! - Виолетта приязненно посмотрела на Марту. - Мы исходили из парадигмы, что сознание пребывает в теле и неотъемлемо от него. Но то, что я видела, и означает, что сознание Годзо там, где эти девятеро. Только мне не совсем понятно, почему он не попал в кого-нибудь из девяти, но с этим, наверное, мы со временем разберемся.
  Мейер прикоснулся к ее руке своей левой рукой, а правой остановил готовую что-то сказать Марту.
  - Сёдзё-ай-няши, милые красавицы, простите меня, но для таких разговоров лучше места, чем у Ронана, не найти. Тем более, что мы должны очень о многом друг другу рассказать.
  Никто не возражал, тем более, что следовало во все посвятить Ронана.
  Выходить решили через главный вход. Кисуро, как только попадет в зону действия связи, переведет их глайдер к причалу для посетителей, тому самому, где сейчас висел глайдер Виолетты. Они оставляли Годзо тут, под контролем аппаратуры капсулы, расчитывая вскорости вернуться. Возник вопрос, как опять попасть в его лабораторию и им пришлось задержаться, чтобы перенастроить управление дверями, добавляя себя и ключевую фразу для открытия.
  И только когда все было готово, они вышли в коридор, проследили, как плавно закрылась потайная дверь, не оставив щелей и намеков на вход, и поднялись на обзорную площадку.
  Вилетта, отправив свой глайдер назад, пересела к остальным, и, управляемая Кисуро, воздушная машина взял курс к Каньону Ронана.
  
  Глава 38
  
  Ольга Петровна вопросительно посмотрела на мужчин.
  - Нужен врач, - просительно сказала она.
  - Погодите, - остановил ее священник.
  Он наклонился над стюардессой, внимательно осмотрел, подержал руку на запястье, улавливая пульс, приподнял одно веко, затем другое. Затем подержал тыльную сторону ладони на лбу.
  - В церкви часто падают в обморок, - пояснил он. - Поэтому у меня какой-никакой, но опыт. Кровотечения нет, зрачки на свет не реагируют, руки холодные, пульс слабый, но стабильный, то есть, сердце работает без перебоев. Но врач, да нужен.
  Они посмотрели друг на друга. Стюардессу следовало отнести в лаунж, это было очевидно.
  - Мне кажется, что лаунж должен быть где-то там, - Ольга Петровна неуверенно показала на один из коридоров.
  - Это неважно, - решительно произнес Артем. - Несем в любом случае.
  Священник и Артем вновь подхватили безвольное тело стюардессы, теперь уже бережно.
  Вел Артем, Ольга Петровна замыкала.
  Они пересекли холл и перешли в соседний зал, с зоной касс и регистрации. К нему примыкал еще один, к которому потянулся Артем - ему показалось, что это тот зал, из которого они уходили в лаунж.
  За квадратным переплетом большого, во всю стену окна виднелся близкий бок авиалайнера. Яркий свет из его иллюминаторов освещал пространство вокруг.
  Всеволод Сергеевич первым увидел самолет. Из зала просматривался только правый борт, но священник был уверен, что это тот самый самолет, к которому тщетно пытался подобраться Максим. И выход открыт и трап точно так же стоит вплотную. Только теперь лайнер стоял совсем близко к зданию.
  Артем замер, увидев, куда смотрит священник.
  - Тот самый, - растерянно сказал Всеволод Сергеевич.
  Пару долгих секунд Артем пристально рассматривал крыло и кусок борта. Потом внимательно посмотрел на стюардессу, которую поддерживал. Снова перевел напряженный взгляд на самолет. И только потом решительно выдохнул, отводя взгляд:
  - Идемте!
  Но едва они двинулись, как из коридора в конце зала вышло трое - Дарья, Виолетта и Вячеслав Максимович.
  От неожиданности все на мгновение остановились. Троица несколько секунд с изумлением смотрела на стюардессу и только потом кинулись помогать. Сразу определили, что девушку нужно нести в лаунж. Да, в лаунж, подтвердил Вячеслав Максимович, к остальным.
  Направление движения поменяли и тут же столкнулись с Максимом и Настей, которые шли навстречу.
  Те замерли, не ожидая увидеть сразу всех. Потом Максим и Настя заметили стюардессу. Объяснять времени не было. Максима подключили к остальным мужчинам и стюардессу торопливо понесли в лаунж.
  Пространство не поменялось, маршрут от зала ожидания остался прежним.
  Девушку осторожно внесли в зал. Под удивленным взглядом вскочившей с кресла Люды выбрали подходящий диван и аккуратно положили.
  Что делать дальше, никто не знал. Врача среди них не имелось. Всеволод Сергеевич снова пощупал пульс, нашел его умеренно нормальным - и этим закончились все возможные медицинские процедуры, которые они знали.
  - Она сказала, что ее зовут Годзо, - пояснила Ольга Петровна. - И она вроде бы с нашего рейса.
  - Подтверждаю, - Максим опустился на корточки, внимательно рассматривая лицо девушки. - Я ее видел. Годзо - что это за имя?
  Этого не знал никто.
  Они потрясенно смотрели на безвольное тело, всматривались в застывшее лицо, тронутое то ли болью, то ли эмоцией. Девушка принадлежала той части мира, от которой их отделили. Олицетворение нормальности и надежда на возвращение в обычность.
  - Кто-нибудь знает, что с ней? - спросил Максим.
  - Выглядит как обморок, - отозвался Всеволод Сергеевич. - Очень глубокий обморок. Потеря сознания.
  - Или кома, - вставил Артем. - Не нужно бояться этого слова.
  Всеволод Сергеевич согласился, возможно и кома.
  - Оля? - обратился к жене Вячеслав Максимович.
  В одном слове он уместил все: вопрос, сможет ли она помочь, понимание, что она только психолог, и главное, он не ставил ее в неудобное положение, вынуждая отвечать перед всеми.
  - Всеволод Сергеевич прав, - ответила та. - Следов ушибов, ран я не вижу. Отечностей нет. Кожные покровы нормальные. Ну разве что чуть бледная. Все говорит про обморок. Если бы был нашатырь, то...
  - Понимаю, - вставил Вячеслав Максимович.
  Он хотел сказать еще что-то, но замялся.
  - Забавно, что я не знаю, как теперь лучше обратиться ко всем. Прежнее пустое и даже лицемерное 'друзья' потеряло смысл. Товарищи? Коллеги?
  - О-о, - оживилась Даша. - У меня для таких торжественных случаев есть целый список, который начинается с 'Уважаемые отдыхающие и гости столицы' и заканчивается 'Братья и сестры'.
  - Так вот, все перечисленные категории, - невозмутимо продолжил Вячеслав Максимович. - Мы нашли большой дьюти-фри. Там места намного больше, чем тут. Есть отель и аптечный киоск. Нам нужно перенести девушку туда. Это недалеко, так, Дарья?
  - В шаговой доступности, - подтвердила Дарья.
  Никто не возражал. Девушку вновь аккуратно подняли и понесли. Дарья уверенно вела. Рядом с ней шла Виолетта, причем, как отметила для себя Ольга Петровна, девушки держались за руки.
  Дарья не сомневалась - дьюти-фри останется неподалеку в любом случае, и о дороге не беспокоилась. Она уловила принцип: поначалу все изменчиво. Локации появляются и исчезают. Но если в них побывать, они фиксируются, застывают. Точно так же застывают и дороги к ним, достаточно всем пройти по ним раз.
  Обратная дорога получилась короче - коридор с панорамными окнами исчез, испарился, а вместо него оказался обычный, ничем не примечательный, короткий переход.
  Всей группой они пересекли магазин с алкоголем, прошли, ведомые Дарьей между рядов магазинов. Отель находился на втором уровне, за рядом кафешек.
  Те, кто не был здесь, удивленно оглядывались на размеры зала, яркий многоцветный свет, товары на полках. Но пока молчали.
  Дарья первой толкнула двустворчатые стеклянно-матовые двери и восхищенно замерла, оглядывая стильный интерьер, точечные светильники на высоком потолке и сиреневую подсветку колонн и верха стен.
  Номера легко нашлись во внутреннем коридоре, не очень большие, с футуристическим дизайном, в бело-фиолетовой гамме, с мебелью плавных, округленных форм и сложной, тонкой подсветкой салатного цвета.
  Стюардессу положили в первом же номере, красную форменную куртку на ней расстегнули, предварительно выгнав мужчин.
  Через пару минут все собрались в зоне лобби, возбужденные и нетерпеливые. Ольга Петровна и Вячеслав Максимович ушли смотреть лекарства. Всеволод Сергеевич обстоятельно рассказал, как девушку нашли. А потом вместе с Артемом уточнял подробности: да, словно бы выпала из здания аэропорта, нет, кроме нее больше никого не видели, да, они сразу же пошли туда, откуда появилась стюардесса.
  Припомнили самолет, который виднелся из зала. Хотя взлетная полоса, возле которой Всеволод Сергеевич, Артем и Ольга Петрова проходили, перед тем пустовала.
  С возращением Ольги Петровны начались новые попытки привести в чувство девушку по имени Годзо. Но ничто не помогло - ни растирание висков водкой, ни осторожные пробы с каким-то медицинским, гадко пахнущим средством, заменяющим нашатырь. Это все, что нашлось в киоске, пояснила Ольга Петровна.
  Стюардесса явно реагировала, вздрагивала, ресницы ее дрожали, губы шевелились, но в сознание не приходила. Пульс ее нормализовался, она ровно и тихо дышала, поэтому ее решили на время оставить в покое. Смотреть время от времени, но не пытаться привести в чувство.
  Все снова собрались в лобио, растеклись по нему, занимая удобные места - мягкие кресла и построенный вокруг большой центральной колонны диван. Виолетта села рядом с Дарьей, Максим - поближе к Насте.
  Первые секунды молчали, собираясь с мыслями- слишком много случилось всего. Потом начали рассказывать. Вячеслав Максимович о том, как нашли первый дьюти-фри, как ходили по коридору с гейтами. Он умолчал о самолете, но в деталях рассказал, как они пробовали пройти по телетрапу и как натолкнулись на паука. О коридоре с окнами упомянул, но так, что это никого не заинтересовало.
  Потом говорил Максим. Долго и подробно. Про багажный зал, чемоданы и попытки подействовать на беспрерывный поток вещей. По самолет он тоже начал рассказывать, но его остановила сидящая до того с призакрытыми глазами Настя. Ей захотелось продолжить самой с вполне определенной целью - чтобы Максим не рассказал про пустующие кресла. Об обратном пути по коридору спиной вперед она тоже умолчала. Максим задумчиво кивал, вопросительно посматривал на Настю, но не перебивал.
  - Вот, оказывается, где вы ходили, - сказала Люда, пристально глядя на Артема.
  Максиму показалось, что в ее голосе затесались нотки зависти.
  Артем пожал плечами.
  - В любом случае, - сказал он, - у нас теперь громадный фудкорт и отличный отель. Никто не скажет, что стало хуже. Кстати, насчет самолета. Мне не терпится снова вернуться в зал, где мы все встретились и рассмотреть на него. Разумеется, после того, как отдохнем. Кто со мной?
  Желающих не нашлось.
  - Мне не хочется идти самому, - проговорил уныло Артем. - Люда? Дарья? Я уверен, что самолет показывается не просто так и он очень важен. Возможно, как-то связан с выходом. А мы же собираемся выходить отсюда? Мы не должны забывать об этом. Искать варианты. Пробовать. Решать, как выйти поскорее.
  - Не умеешь ты соблазнять, = благодушно заметила Дарья. - Какой-то самолет, пфф. Нет, чтобы сказать, девули, кто со мной тестировать номера?! А правда, какой интересный отель? Пожалуй, я пойду выберу номерок. Виолетта, не хочешь приобщиться к прекрасному?
  Настя внимательно слушала Артема.
  Максим раздумывал. Опыт с багажом и коридорами удерживал его от хождений со случайными попутчиками. Без Насти.
  - А ведь нам в самом деле нужно отдохнуть, - устало произнесла Ольга Петровна. - Понимаю, спать не хочется никому, но нам нужна сенсорная депривация: слишком много впечатлений, организму нужно переработать их.
  Она взглядом спросила мужа. Тот тоже взглядом ответил, что она абсолютно, непререкаемо права и он, конечно же, идет вместе с ней.
  Они ушли первыми. Вслед за ней потянулась Дарья с Виолеттой.
  Ушел и Всеволод Сергеевич, сказав, что попробует расслабиться, эмоций и событий в самом деле случилось слишком много.
  Настя тоже встала с дивана.
  - А сколько в этом отеле номеров? - поинтересовался Максим.
  - Не считал, но вроде много, - отозвался Артем, он не спешил уходить. - Должно хватить на каждого.
  - Проверю, - сказал Максим.
  Он оглянулся на Настю, чтобы увидеть, чем занята девушка. Задержался на секунду, раздумывая, а потом, ни сказав ни слова, отправился выбирать себе номер.
  Настя разглядывала интерьер фойе. Она слышала, как ушел Максим, но не повернулась. Ее заботило другое. Еще ей была нужна свобода, пьянящий вольный вкус которой она успела почувствовать.
  Настя подошла ко входу и шагнула на балкон.
  - Я пройдусь, - обронила она, едва повернув голову к Люде и Артему. Не дожидаясь какого-либо ответа, она неторопливо двинулась по балкону, с интересом посматривая на разлитые огни магазинов внизу.
  Артем вяло переглянулся с Людой.
  - И? - сказала она. - Что скажешь, родной.
  - Все скажу, - неторопливо и расслабленно ответил Артем.
  Он встал, подошел к коридору, ведущему внутрь, прислушался. Затем обошел зону лобби, выбирая кресло, сел и с наслаждением растянулся.
  - Не удалась затея с самолетом? - саркастически спросила Люда. - В ней нет никакого смысла, ну признайся. Разве что побыть наедине с Дарьей.
  Артем устало покачал головой.
  - Не с Дарьей, нет. И все чудовищно вымотались, Ольга права. Никто ни на что не реагирует.
  - Если не с Дарьей, то с кем?
  - Как тебе Виолетта?
  - Виолетта? - засмеялась Люда. - Эта девочка? Ты серьезно?
  - Более чем.
  - Виолетта? - удивилась Люда. - Никогда бы не подумала. Ну, Артем...
  - Никто никогда не думает, - расслабленно протянул Артем. - Она милая, согласись.
  - Кто бы говорил.
  - А ты знаешь, мне начинает здесь нравиться, - хитро улыбнулся Артем. - Приятная компания, спокойная обстановка, длинные разговоры ни о чем с умными вменяемыми собеседниками. И ни одного психопата. Ни одной истерики и эмоционального надрыва. Начинаю думать, а что, так можно было?
  - А что думаешь про Годзо? - испытующе спросила Люда.
  - Какой-то неучтенный фактор, - ответил Артем, запрокидывая голову и прикрывая глаза. - Ничего существенного. Флуктуации поплывшего пространства, которое начало структурироваться. Кстати, мы втроем видели внешнюю форму.
  - Иногда тебя невозможно понять: ты шутишь или смеешься.
  - Разницу между шуткой и смехом всегда трудно понять.
  Люда пожала плечами.
  - А Настя тебя не интересует? Ведь пошла куда-то. А с виду такая тихоня.
  - Нет, не интересует. Пусть ходят где хотят, пусть находят что угодно, это все неважно. Ты же знаешь, что сейчас важнее всего. Расслабляющая ванна с горячей водой. Или душ.
  - Ну тебя, - отмахнулась Люда, встала с кресла и направилась ко внутреннему коридору.
  - Благоверная, ты куда? - поинтересовался Артем, приоткрыв один глаз.
  - Искать расслабляющую ванну с горячей водой.
  
  * * *
  
  Ольга Петровна заглянула в номер, затем в соседний, напротив. Прошла по коридору дальше, открыла очередную дверь, удовлетворилась тем, что увидела, и позвала мужа, стоящего в начале коридора.
  Затем ополоснула лицо в ванной комнате и с грустью посмотрела на свое отражение в зеркале. Выходя, натолкнулась на мужа, устало усмехнулась и потрепала его по волосам.
  В этом номере находилась большая двуспальная кровать. Ольга Петровна расположилась на ней, разгладила рукой складки покрывала.
  - Это такое долгое вступление? - поинтересовался Вячеслав Максимович. - Значит, что-то серьезное?
  Верно, она позвала его не только для того, чтобы отдохнуть.
  - Даже не знаю, с чего начать, - обронила Ольга Петровна.
  Вячеслав Максимович ободряюще кивнул и сел рядом.
  - Тебе не кажется странным, что Виолетта все время с Дарьей? - с тревогой спросила Ольга Петровна. - А та намного старше. Я видела, как они держались за руки, словно... словно... в общем, я начинаю думать о нехорошем.
  - Ты так говоришь, будто в этом есть что-то плохое, - усмехнулся Вячеслав Максимович.
  Ольга Петровна нахмурилась.
  - Славик, я не шучу.
  Вячеслав Максимович ласково улыбнулся и приобнял Ольгу.
  - И я не шучу. Дорогая и нежно любимая Олюшка! Тебе не кажется, что ты превращаешься с издёрганную, желчную стерву? Которая опекает и отбирает свободу у близких людей. Свободу выбора. Свободу ошибаться и получать опыт. Собственный опыт, а не персонально твой. Свободу быть собой.
  Вспомни, какими были мы? Как делали глупости и как были готовы на всякие непотребства.
  - Кажется, - вздохнула Ольга Петровна. - Еще и как кажется.
  - Даша, - заметил Вячеслав Максимович, - очень хороший человек. Из нашего круга. Я хочу ввести ее в дело. Сделаю референтом. Потом, как положено, любовницей. А чтобы ты не заметила, буду к тебе очень нежен и заботлив. Ты, конечно же, сразу все поймешь, только не подашь вида, а про себя подумаешь, ладно, по крайней мере, это Даша, которую я хорошо знаю, порядочный человек с принципами. А не какая-нибудь вульгарная, напыщенная, вся в ботоксе дура. Даше со спокойной душой можно меня доверить.
  Ольга Петр отстранилась от мужа и внимательно посмотрела на него.
  - Что именно ты в ней нашел?
  - Дополнение,- честно признался тот. - Свое и твое дополнение. В ней есть то, что мы погасили в себе, став важными и степенными. Чертовщинка. Искра. Она, как пинок нам, хорошие правильный пинок, чтобы мы вернули себе неуспокоенность, энергию, азарт. Как в молодости. Вернули то, прежнее отношение к миру. И друг другу.
  Ольга Петровна задумчиво молчала.
  - Поэтому, пункт 'Виолетта и Даша нежно держатся за руки' можешь вычеркнуть. Давай к другим.
  - Всегда тобой восхищалась, - благодарно призналась Ольга Петровна. - После твоих слов все сказанное до того становится неважным. Вот вроде бы признался, что завел любовницу. По правилам я должна впасть в истерику, устроить скандал, но вместо этого я думаю о том, как мгновенно ты снял с моей души одно из беспокойств. А еще рассказал о Дарье так, что я просто должна признать, что она нам необходима.
  - Она тебе понравится, - мягко проговорил Вячеслав Максимович.
  - Не сомневаюсь, у тебя прекрасный вкус, который я всегда ценила. Теперь, о другом. Мне нужно многое тебе рассказать. Со мной происходит нечто странное.
  Вячеслав Максимович мягко остановил ее, обняв.
  - Я догадывался, это заметно, - тихо проговорил он. - Ты слишком погружена в себя. Но прежде чем расскажешь, выслушай меня. Тут многое чего происходит странного и удивительного. Не только с тобой. Мне тоже есть что открыть, то, что я утаил ото всех.
  Ольга Петровна с нежностью слушала его.
  - И не нужно бояться перемен. Еще большие ждут нас впереди. И здесь, и дома. Дома особенно. Если, конечно, мы туда вернемся. Поэтому мне нужна будет твоя поддержка. Как ты умеешь. Без тебя я не вытяну. А теперь, рассказывай.
  
  * * *
  
  Всеволод Сергеевич слукавил. Ему не настолько требовалось расслабление, он чувствовал себя прекрасно, словно сбросил с десяток или даже больше лет. Целью было уединиться.
  Он тщательно осмотрел несколько номеров, выбрал один из дальних и, зайдя, закрыл за собой дверь на ключ.
  Внимательно осмотрел номер, проверяя, есть ли посторонние предметы. Затем отправился в ванную. Неторопливо вскрыл прозрачную упаковку с зубной щеткой, выдавил из небольшого тюбика разноцветную зубную пасту.
  Привычные повседневные мелочи гасили фон из случайных, отвлекающий от главного мыслей. Размеренные автоматические движения позволяли сосредоточиться. Размышлять, спокойно и тщательно. Взвешивать, отсеивать лишнее, выделять существенное. Ибо пришло время.
  Ведь никто из них кроме него не знал правды. Возможно, догадывался, как например, молодая девушка, Анастасия. У нее работала и очень хорошо, интуиция. Это Всеволод Сергеевич сразу определил - по тому, как она молчала, впитывая в себя чужие разговоры. По тому, как вспыхивали на какие-то фразы ее глаза - это она тут же старалась скрыть.
  Возможно, что сообразил и Максим. У этого врожденная хватка.
  Следовало выработать стратегию поведения, учитывая все это. Рано или поздно правду узнают все. Особенно, когда придется выбирать. А время выбора неотвратимо приближается.
  Будет ли готов к этому сам Всеволод Сергеевич?
  Кроме того, неизвестным фактором оставался Годзо. Это ставило в тупик. Следовательно, работал еще какой-то механизм, о котором Всеволод Сергеевич не знал. Но узнать должен.
  Закончив чистить зубы, Всеволод Сергеевич ополоснул лицо и вернулся в комнату. Посмотрел на застывшее время в телефоне. Возможно, совсем скоро оно сдвинется. А пока есть возможность спокойно все обдумать, он должен ей воспользоваться.
  Всеволод Сергеевич сел в кресло, положил руки на мягкие бока, вытянул ноги и закрыл глаза.
  
  * * *
  
  Дарья обсмотрела с пяток номеров, прежде чем выбрать. Они все были небольшие, без каких-либо окон, и стильные, как футуристические кабины космического корабля.
  В том, который пришлеся ей по душе, помещалась большая, королевского размера кровать. Дарья придирчиво осмотрела стопки полотенец во встроенном шкафу, махровые халаты. Виолетта в это время перебирала бутылочки с гелями и шампунями в ванной и проверяла, как течет из душа и кранов вода.
  - Неужели мы этого дождались? - обрадованно сказал Дарья, заходя к Виолетте. - Горячая вода и объемный душ! Я так истосковалась по нему, что готова влезть под него в одежде. За тобой никто не занимал? Тогда скажешь, что я. И потом снова я.
  Виолетта смеялась.
  Дарья вышла из ванной, изгибаясь, стащила с себя футболку, скептически посмотрела ее на просвет, бросила подальше, затем скинула лифчик и стала снимать джинсы.
  Виолетта, выйдя из ванной, смущенно следила за ней.
  - Я тебя случайно не развращаю? - поинтересовалась Дарья, раздумывая, раздеться ли ей полностью или остатьсся в чем-нибудь. Оба варианта не имели каких-либо преимуществ, особенной в условиях, когда некого соблазнять. - Я думала, мы этот вопрос уже обсудили: нам обоим нравится Кисуро.
  Виолетта энергично закивала головой.
  - Да.
  Но потом замялась и нерешительно добавила:
  - Просто иногда... ну я представляю... точнее, я думаю, что... наверное, я развратная.
  - Ходишь голой по дому? - сразу определила Дарья.
  Виолетта смущенно кивнула.
  - Да. Мне хочется, чтобы было завораживающе и волшебно: нежная девушка, одетая так, что можно почти увидеть то, что нельзя. Все строго и в тоже время соблазнительно. Она недоступна и вместе с тем готова быть Его. Если Он заслужит. Я ведь могу соблазнять?
  - Определенно, - согласилась Дарья. - Еще немного и ты даже меня соблазнишь. Шучу, шучу. Это я так тобой восхищаюсь.
  Виолетта смутилась.
  Примерившись, Дарья с размаху прыгнула на кровать, развернулась, укладываясь поудобнее, и заложила руки за голову.
  - Ты, Виолетта, явно рождена для эпохи тонких чувств, чайных церемоний и недосказанности, - наставительно произнесла она. - И у тебя чудесный вкус, отель это подтверждает.
  Виолетте стало приятно, но ее последнее пожелание - тогда, у гейтов, - не содержало столько подробностей, как в первый раз, всего-лишь общую канву, без деталей. То, что появится отель, она сама не ожидала.
  - Понятно, никогда не знаешь, что хочешь на самом деле, - заключила Дарья. - Ладно, отправляйся в душ, дорогая, иначе я не выдержу так долго без воды и понесусь мыться вместе с тобой. А мы ведь обе этого не хотим.
  
  * * *
  
  Максим выбрал пустующий номер, оглянулся на коридор - нет ли в нем кого, прежде чем зайти. В номере одобрительно осмотрел кровать, пристенный, на всю длину, столик, кресла - все округлое, с блестящими белыми поверхностями. Повозился с выключателями, оценивая режимы света и нежную салатовую подсветку стен и зеркал.
  Затем, блаженствуя, упал на кровать, раскинув руки.
  Он был один. А это означало, что он наконец-то может заняться делом.
  
  * * *
  
  Настя прошла по балкону, с любопытством рассматривая вывески, списки красочных меню и пустые прилавки. Дойдя до лестницы, спустилась на первый уровень. Неторопливо вошла в лабиринт магазинов, оценивая каждый и останавливаясь, чтобы рассмотреть подробнее. Ей показалось, что окружающее многообразие чересчур демонстративно, избыточно и даже чрезмерно.
  Возможно, подумалось девушке, все вокруг и предназначено для того, чтобы искушать. Дорогой одеждой эксклюзивных брендов, украшениям с баснословными ценами, вещами, ценник которых обычно или пугает, или вызывает зависть. Кремами, мазями, гелями, косметикой, изысканной, натуральной, исключительной. Мелочами, которые наполняют жизнь комфортом. Аристократическими стильными мелочами.
  И самое основное, что все - доступно. Подбирай, примеряй, владей, вволю отдаваясь своим вкусам и наслаждаясь чувством обладания.
  Мир, в котором можно все.
  И я ведь не соблазняюсь, подумала Настя. Почему? Наверное, потому, что знаю: самое ценное, самое важное, интересное и стоящее заключено не в этих ярких декорациях. И если я застряну в них, блаженствуя от того, что прежние запреты спали и теперь можно все, то я упущу главное. А вот что это главное, я даже не знаю. Но уверена, что уж точно не быть в плену чувств и ощущений.
  Настя остановилась и оглянулась.
  Ей показалось, что кроме нее по залу ходит еще кто-то. Осторожно и тихо, подбираясь к ней. Она непроизвольно вздрогнула.
  Разумеется, я не буду бояться. Уж теперь то я ничего не буду бояться, потому что нет ничего страшнее того, что находится внутри себя. А с собой я уж как-то разберусь и договорюсь.
  Настя сделала еще пару шагов.
  Явственное ощущение присутствия постороннего усилилось. Настя остановилась и напряженно прислушалась. Зал ответил тишиной, плотной, объемной, многозначительной и даже насмешливой.
  Сердце Насти вдруг гулко забилось, вызывая пугающий холодный пот. Слабость ударила по животу, выбила опору из ног. Те вдруг ослабели так, что стало трудно держаться на ногах. Страх обручем сдавил грудь и запульсировал громко и требовательно в голове.
  Настя покачнулась, не в силах стоять, судорожно схватила губами вдруг ставший густым и вязким воздух и повалилась на пол.
  
  Глава 39
  
  Ронан стоял возле лифта, грузный, бесформенный, нескладный и внимательно наблюдал, как белый каплевидный глайдер садился на площадку. Когда они высадились, все пятеро, он широко улыбнулся и радушно развел руки в стороны. Его искренняя радость не нуждалась ни в словах, ни в объяснениях. И вызвала ответные улыбки у остальных.
  Их всех переполняло увиденное и важно было не вывалить его за раз бесформенной кучей, а разобрать, рассортировать и оценить, поэтому начали с малого. С обеда, про который спросил Мейер. Да, Ронан уже обедал, но это не важно, совсем не важно.
  Ронан отворил дверь возле лифта и, рассказывая про коридоры, прорезанные в скальном массиве и соединяющие помещения нижнего уровня, привел сначала в оранжерею со стеклянными стенами, полную зелени, а потом в просторный круглый холл с террасой, выходящей к воде. Ронан оживленно вещал про заведенный в каньон поток воды, про циркуляцию и подогрев, упомянул капельное орошение, потом заговорил о спальнях, которые поначалу предназначались для его друзей, тех, первых. Он говорил о десятке вещей, казалось бы, посторонних, отвлекающих от дела, но Ронан был мудр и опытен. Он, уводя разговора, давал время на то, чтобы ушло первое нетерпение, азарт, а осталась спокойная рассудительность, позволяющая подсознанию тихо и незаметно раскладывать по полочкам памяти, находить ассоциации и будить интуицию.
  Они обедали за большим круглым столом в холле. Через открытые двери доносился тихий плеск воды, втекал прохладный воздух неторопливым потоком, принося свежеть и упоение местом и временем. Яркое солнце рассеивалось на стенах каньона, смешивалось со светом искусственных неярких ламп, погружая убежище Ронана в спокойные, умиротворяющие оттенки песочного и оранжевого.
  Шесть человек сидели напротив друг друга, шесть разных сочетаний воли, чувств, желаний и надежд. Улыбались, препирались по поводу того, что лучше сочетается с легким игристым Креман из долины Луары, шутили, обменивались взглядами и наслаждались. Пусть придуманной Создателями, пусть иллюзорной, но свободой; чувствами, которые являлись их личной выстраданной собственностью, багажом и одновременно - заслугой и неуверенной тихой надеждой на то, что глубина и объемность этого багажа имеет ценность и дает хоть какое-то право на существование.
  Они упивались тем, что оставались собой. Что могли позволить себе быть собой, несмотря ни на что. Несмотря на уравнявшее всех бремя и общий, безотрадный и тяжкий, без надежды на просвет знаменатель.
  Они продолжали жить, как раньше. Играли свловами. Взглядами. Отношениями и недосказанностями. А потом плавно перешли к тому, что волновало всех. Начали с Годзо и его исчезновения. Пару дней назад, когда в его доме Мейер и Виолетта погрузились в измененное состояние сознания, он наверняка о чем-то догадался. После чего направился в Обсерваторию - чтобы проверить догадку? И скачки высот летающего острова, которые, как и предполагал Мейер, обнаружились в профиле полета Обсерватории, говорили о том, что свои эксперименты Годзо проводил, поднимая летающий остров почти к границе космоса.
  Ронан не возражал. Да, интенсивность инфополя уменьшается с ростом высоты, это общеизвестно. И, значит Годзо что-то исследовал в условиях слабого инфополя. Могли ли его эксперименты повторять опыты самого Ронана и Фуллера? Вполне возможно. Высотные молнии? Ронан заинтересовался. Высотными молниями с точки зрения инфополя ведь никто толком и не занимался. И действуют ли энергетические феномены высотных слоев атмосферы на слабое пси-поле, не знает никто. И это очень даже не второстепенный вопрос, как кажется на первый взгляд.
  Вслед за Ронанном загорелся взгляд у Киры. Настолько, что ее решили общими усилиями удержать от исследований прямо сейчас. Все же главным оставался Годзо. Попал он в мир Номер Два, как его договорились называть дальше, случайно или намеренно? Канал между мирами существует до сих пор - контакты между сознаниями Мейера, Виолетты и их 'близнецами' продолжают возникать. Мог ли Годзо случайно подключиться к нему? Или он целенаправленно искал способ и нашел новый способ соединения? Почему он скрыл результаты своих экспериментов? И где они?
  Меня это необычайно будоражит, признался Ронан. Мы столько лет гадали, можно ли из одного варианта Симуляции попасть в другой, и тут получили сразу два ответа. Какой первый? А вы вспомните рассказ того человека, как его, Ар... Арт... Ронану подсказали имя, но Ронан снова запнулся и махнул рукой. Тот самый случай, когда без каких-либо видимых последствий соединились, взаимопроникли на короткое время два разных мира. С двумя различными историческими прошлыми.
  И второй ответ - Годзо. Посторонний человек, сумевший повторить тончайшее стечение обстоятельств или воспользоваться им.
  Да, Годзо оказался большущей кляксой на белом листе дней и событий. Темно-синяя, из чернил осьминога, клякса, попавшая своими осьминожьими шлепками на самое важное и интересное. Почему его сознание связалось с сознанием постороннего человека? Как это повлияет на механизм Управления? И самое приоритетное - можно ли повторить его эксперимент? Да, подтвердил Ронан, именно эксперимент.
  А насколько оправданы какие-либо эксперименты во время, когда они, возможно, находятся под пристальным вниманием, когда подкосилось прошлое, сбилось настоящее, а будущее проглядывается вовсе? Пусть даже страдает научный интерес, тем более, что пресловутый научный интерес - такая конструкция, которой частенько оправдывались всякие сумасбродства, недовольно сказала Марта. Недовольство Марты выглядело заботой. Все это поняли, в том числе и сама Марта и стала еще более недовольной. А потом демонстративно недовольной.
  Силой, которая мягко сгладила все всплески характеров, все колкости и неудовлетворенности, стала Виолетта. От нее проистекала доброжелательность и доверие, а также явное ожидание: ну разве могут собравшиеся не оправдать ее надежды и не быть паиньками? Виолетта заговорила о Годзо и его привычках скрытничать. Создавать тайны на ровном месте. Записи найдутся. Главное - не разочаровываться и продолжать попытки разобраться.
  Марта, как и другие, благосклонно и одобрительно смотрела на Вилолетту. А о Кисуро не стоило и говорить, он поедал ее взглядом.
  Все же Ронан думал о будущих экспериментах. Большой научной программе, для которой лавина событий нанесла данные. Кучу, вал, гору данных. Это читалось на его лице. Еще он нашел сообщника в виде Киры, потому что Кира светилась готовностью и пониманием.
  Потом вспомнили, что Виолетта еще не видела, что узнал Мейер. Над столом развернули экран и ждали, пока Виолетта внимательно просмотрит все кадры. Она сосредоточенно молчала, разглядывая картинки, а на последних - с каменными столбами, - оживилась. Она узнала место. Оно недалеко от Толлана, на севере. И выглядит проще, в столбах нет такой необычности, как на картинке, нет таких цветов, но она уверена, что это именно они. Там целый комплекс, какие-то сооружения многовековой давности, заброшенные и пустые, а столбы - только малая его часть.
  Мы летим туда, тут же сказал Мейер, а потом быстро добавил, конечно же, не сегодня. Сегодня еще полно дел. Виолетта, хоть и говорила с Ронаном об образах, которые продемонстрировала Библиотека, должна еще раз внимательно и без спешки просмотреть увиденое Мейером. Марта изъявляла желание ей в этом помочь. Ронану не терпелось систематизировать все услышанное. Просмотреть фильм, который собрали из записанных на шлемы видео. Подступиться к тому, что делал Годзо. А кроме того, он не закончил с моделью Мейера, его смущал финальный срок, время завершения, которое определила программа и Ронану хотелось бы понять, из чего оно вытекает.
  У Киры имелись свои планы, в которые входили высотные разряды. Она посмотрела на оставшихся без видимых дел Мейера и Кисуро и попросила их помочь, доверительно собщив, что мучить не будет.
  
  
  Ужинали все вместе в столовой, в верхней части каньона. Солнце давно ушло, каньон погрузился в ночь - горели только редкие светильники, подсвечивая черную теплую воду и куски стен. Теплый воздух наполнился прохладой.
  Они говорили мало. Ронан после ужина сказал, что сегодня он окончательный ноль и валится с ног, и ушел спать на верхний ярус. Остальные тоже разошлись по спальням.
  Мейер и Кисуро попытались смотреть новости, обратно себе. Оба чувствовали себя слишком перевозбуждеными для созерцания и неторопливого наслаждения.
  Мейер с разбега закинулся на кровать, перевернулся, освобождая место для Кисуро, который влетел на кровать следом, и устало закинул руки за голову.
  - Я не усну, - пожаловался он. - День оказался слишком бурным.
  - Что уж говорить обо мне, - бессильно сказал Кисуро, тоже закидывая за голову руки. - Я тоже выдохся. Совсем. Окончательно. Бесповоротно. Секс не предлагать.
  Непонятно, он спрашивал или предупреждал.
  - Это вопрос? - вяло поинтересовался Мейер.
  - Это крик души, - отозвался Кисуро.
  Они молча лежали с полчаса, рассматривая сложный сводчатый потолок из дерева и слушая, как за тростниковым пологом тихо плескалась вода, а потом Мейер сказал:
  - А ведь это хорошая мысль.
  - О крике души?
  - О крике, в том числе. Как ты смотришь на то, чтобы навестить Виолетту? Прямо сейчас!
  - Сейчас? Виолетту? О-о-о... - глубокомысленно и вяло изрек Кисуро. - Ты переменил свои взгляды насчет нее?
  - Я переменил свое желание лежать тут.
  - Ты совершаешь безнравственный поступок, - отозвался Кисуро, - толкая меня в пучину сладострастия и разнузданности.
  - Пучина будет неглубокой, - предупредил Мейер, вставая, - мы просто поболтаем. И твою нравственность буду блюсти я лично.
  - Ладно, - с притворным недовольством проговорил Кисуро. - Но ты уверен, что она не спит?
  - Уверен. Я вижу свет в ее домике.
  Спальня Виолетты находилась дальше по террасе, метрах в десяти от них. Мейер постучал негромко в закрытую дверь и тихо спросил в круглое оконце, из которого лился яркий свет, не спит ли она.
  - Не спит, не спит! - раздался бодрый голос Марты. - Валяйте, входите!
  На огромной кровати сверхбольшого размера сидели, подобрав под себя ноги, голые Виолетта и Марта. На плечи Марта накинула оранжевое полотенце, и оно составляло всю ее одежду. Виолетта укрывала бедра одеялом.
  Она машинально подтянула его к себе, едва Мейер и Кисуро вошли, а потом, осознав свое движение, улыбнулась и посмотрела на Марту. Марта, не пошелохнувшись, оценивающе смотрела на Мейера и Кисуро.
  Кисуро, ничуть не смутившись, подошел к кровати и завалился в пространство между девушками.
  - Мейер хотел вам что-то сказать, - беззаботно проговорил он, закидывая руки на талии девушек. - Все претензии к нему.
  Марта приподняв бровь, вопросительно посмотрела на Мейера.
  - Вот, - сказал Мейер, - Для начала хочется узнать, что вы тут делаете вдвоем?
  - Мейер! - приструнила его Марта. - Ну что могут делать вдвоем две красивые голые девушки? Разумеется, мы перемываем вам косточки.
  Мейер замер возле входа, раздумывая, чтобы ей такого сказать.
  - Да-да, - насмешливо продолжила Марта, - можешь оставить нам Кисуро, и уходить.
  - Ему нельзя уходить, - бросил Кисуро, - он блюдет мою нравственность. У меня на него вся надежда.
  - Мейер, не слушай никого, садись возле меня! - позвала Виолетта.
  - Пожалуй, я вас всех разочарую, - Мейер продолжал стоять у входа. - Виолетта, прости, и ты, Кисуро, тоже, но я вас оставлю. Но ты, Марта, не радуйся. Я вернусь, и очень скоро.
  Мейер развернулся и вышел из домика. Спальня Марты находилась на уровне выше, а вслед за ней шла спальня Киры. Мейер, подгоняя себя, поднялся по узкой деревянной лестнице, обогнул домик Марты по извилистому широкому балкону, взлетел по следующей лестнице и осторожно постучал в дверь Киры.
  Она не спала. Почти не спала, начинала дремать, но, конечно же, он может войти.
  Она лежала в полутьме на деревянной кровати, укрывшись пледом и подложив руку под голову. И предложение Мейера удивило ее.
  'Куда?' - удивленно переспросила она.
  - Здесь недалеко, - пояснил Мейер, - можешь даже не одеваться.
  - Не одеваться? - еще больше удивилась Кира. - Ты предлагаешь...
  Она смутилась и зарделась.
  - Просто там все без одежды. Почти все. Одетые только я и Кисуро. Так что, не переживай.
  Она выкинула свою оджеду в утилизатор, а новую хотела заказать только утром...
  - Не ты одна. Вы, девушки, все одинаковы.
  - Мейер, скажи, ты хочешь, чтобы... - она замялась, - чтобы... я... с вами...
  - Хочу, - согласился Мейер. - Но это не то, о чем ты думаешь. Мне нужен твой ум. И да, полотенце - хороший вариант.
  Кира открыла было рот, чтобы попросить Мейера отвернуться, а потом покраснела и откинула одеяло.
  - О, прости, - потупился Мейер. - Хотя, похоже, тебе, как и мне это нравится. Так?
  Кира засмеялась, закрываясь толстым мохнатым полотенцем.
  - И не смотри на меня так. Твой взгляд говорит больше всяких слов! - укоризненно сказала она, подходя к Мейеру. Затем ласково взяла его за руку. - Так и быть, соглашусь, чтобы ты вел меня в место, где одетые только ты и Кисуро.
  
  Марта и Виолетта полулежали вокруг Кисуро, самозабвенно втирающего им что-то. Кисуро водил в воздухе рукой и периодически проверял как девушки реагируют на его болтовню.
  - Вот, - сказал Мейер замершей троице, - я вернулся с подмогой. Кира, проходи и устраивайся без стеснений.
  - Рядом со мной, - подвинулась Марта. - И подальше от него. Он тебя не соблазнял по дороге? Подозреваю, он всех нас нарочно собрал в одном месте, чтобы сподручнее было окучивать. Так Мейер?
  Кира села возле Марты. Та чуть стянула с ее плеч полотенце, чтобы посмотреть на место сегодняшнего ушиба и царапины. Но те почти затянулись, а синяк почти не просматривался.
  - Именно, - Мейер дождался, пока Марта закончит. - Очень трудно окучивать вас, когда вы сидите в своих каморках по отдельности. Нас всегда-что разделяет. Расстояние, привычки, неотложные дела и даже опасение причинить боль. Хотя мы соединены странным, завязанным не нами единением. Мы обречены быть вместе. Не случись этот пробой между мирами, нас все равно бы закрутило и подвело друг к другу. Я или Кисуро, или Марта нашли бы Виолетту. И Киру. А потом Годзо. И Ронана. Потому почему бы нам не быть рядом, не сидеть в одной спальне? Тем более, что это доставляет всем удовольствие. Еще я хочу... хочу... в общем, я не знаю, чего хочу. Возможно, ясности. Искренности. Доверия. Понимания, что с нами происходит. И не просто понимания, а нежного, как поцелуи, понимания. Которое спрятано во взглядах, в словах, не пришедших вовремя. Теперь они сиротливо лежат где-то внутри нас. Важные и правильные слова. Возможно, мне хочется откровенности...
  - Судя по непонятности и многословию, на предложение оргии это не похоже, - рассудительно заметила Марта. - Мейер, ты предлагаешь что-то конкретно?
  - Еще не знаю.
  - Не удивлена, - сказала Марта, - Все, как обычно. Поначалу вы с Кисуро будете меряться длиной своих...
  Марта выдержала долгую и многозначительную паузу.
  - ... языков, не знаю, про что вы подумали, извращенцы. А потом, как всегда, зальете меня и остальных с головы до ног своей... жизнерадостностью и своими остротами.
  - Ты чересчур к нему жестока, - укоризненно заметила Виолетта. - Мне иногда тоже что-то хочется - что-то такое, что трудно выразить словами. Мейер, я тебя понимаю.
  - Это не жестокость - это она так меня любит. Но не хочет себе в этом признаваться, - пояснил Мейер. - Правда, Марта?
  - Опять Марту приплели, - благосклонно проворчала Марта. - Кстати, разговоры разговорами, но вот я не прочь бы потанцевать. Снять напряжение.
  - О, - зашевелился Кисуро, - и я не против. На террасе перед домом. А потом прыгать в воду. Только, боюсь, мы разбудим Ронана.
  Марта одобрительно похлопала по его бедру.
  - Мейер, не стой, иди сюда, я подвинусь, - позвала Виолетта. - Или ты собрался танцевать?
  - Я собирался спеть, - отозвался Мейер. - Признаюсь, мне не хочется в эту ночь откровений и чистосердечных признаний что-либо утаивать. Меня тянет устроиться рядом с Кирой, еще меня смущают голые груди Марты, и беспокоит, что подумает Виолетта, если я влезу между ней и Кисуро.
  - Интересно, чем это они его смущают? - Марта демонстративно выгнулась, повела плечами, опустила взгляд, осматривая свое тело, а потом озабоченно спросила Кисуро:
  - Тебя они смущают?
  Кисуро неопределенно повел головой.
  Виолетта подвинулась, освобождая место для Мейера.
  - Я еще не решила, что подумать, - сказала она. - Так что не беспокойся на этот счет.
  Взглядом она приглашала Мейера лечь рядом.
  - Кира, я буду думать о тебе, - проговорил Мейер, опускаясь на кровать перед Виолеттой. Чтобы Кира не огорчалась, он послал ей воздушный поцелуй, затем второй такой же - Марте, которая изобразила, что старательно вытирает его с губ.
  Марта с азартом заговорила о танцах. Ее не оставляла мысль устроить танцульки. Пусть даже они будут тихими, такими тихими, каких еще не видывал мир. Танцы ведь тоже могут быть откровенными, не меньше, чем слова. Откровенными и бессловесными. Кира, лежащая за ней, тихо смеялась, а Кисуро то поддакивал, то раззадоривал.
  Виолетта сдвинулась к Мейеру, прижимаясь к его спине.
  'Ты хорош', - шепнула она ему в ухо.
  И добавила: 'Во всех смыслах'.
  - А я думаю про то, что сказал Мейер, - заговорила Кира. - Про то, что сближает людей. Ведь это, поистине, очень трудно объяснить. Можно говорить сколько угодно слов и все они будут просто лишенными ценности звуками. Годами, прожитыми в пустоте. А можно прийти и лечь в кровать, причем, голой, к, казалось бы, чужим людям, с которыми познакомилась пару дней назад - и получить ее. Готовность отдаться целиком. Открыть душу. Танцевать, петь - что угодно. Потому что с вами я ощущаю себя полной.
  Марта приподнялась и обняла Киру. Как подругу. Или любовницу. Мейер был полностью уверен, что Марта сама не знала точно. Но нарочно задержала Киру в своих объятиях ровно на столько дольше, чтобы и другие подумали об особых отношениях. И Мейер готов был присягнуть, что Марта при этом думала: 'Пусть догадываются и сомневаются!'
  Кира, смеясь, поцеловала ее, но без всяких подтекстов - как подружки целуют друг друга, взяла за руку и потянула танцевать. Полотенце, которым она укрывалась, слетело. Кира порозовела, смутилась, засмеялась, но продолжала тихо и плавно изгибаться. Марта потащила за собой Кисуро, который не стал сопротивляться. Втроем они вышли на широкую террасу перед домом, освещенную желтым и салатовым светом светильников-шаров и начали двигаться и беситься в полнейшей тишине. Музыка была не нужна, она звучала в них самих.
  Мейер развернулся к Виолетте. Девушка положила руку ему на плечо.
  - Ты опасаешься встать между мной и Кисуро? - Она ласково и мягко вглядываясь в его глаза. Тебя это тревожит?
  - Я опасаюсь впустить тебя к нам, - чистосердечно признался Мейер. - Потому что есть Марта, а теперь еще и Кира. Но у Кисуро, разумеется, свое мнение на этот счет. Поэтому я не знаю, что именно меня тревожит. Хотелось бы, чтобы больше всего меня беспокоил Годзо, но вместо этого я боюсь обидеть тебя своей неуступчивостью. Все слишком хрупко и непрочно, все эти наши привязанности и влечения. Мне не хочется определенности, тем более, что между 'да' и 'нет' умещается множество вариантов. Ведь так?
  - Именно, - Виолетта провела рукой по голове Мейера, приглаживая его темные волосы. - И у нас есть тысячи лет впереди, чтобы во всем разобраться.
  - Тысяча лет и один день, - отозвался Мейер, кладя руку на бедро Виолетты.
  - Если наши судьбы сплетены воедино, то... - Виолетта не договорила, только позволила улыбке скользнуть по своим губам и потянулась к Мейеру.
  Они смотрели друг на друга тем самым взглядом, в котором интерес смешивается с неуверенностью, отчужденность растворяется в привычке, а неловкость превращается в тонкое, неуловимое желание. Желание непонятно чего. Только, несомненно, не близости. Возможно, стремление оставаться самим собой. Или пробовать новое, не превращая его в часть себя. Может ли произойти такое? Почему бы и не поискать, не испытать, возможно или нет?
  Пожалуй, тут не обошлось и без желания почувствовать, что находится там, за соединением тел, за множеством объятий, оргазмов и ночей, проведенных вместе...
  - Ага! - бодро воскликнула Марта, входя в дом. Растрепанная, разгоряченная голая Марта. - Я так и думала!
  Она испытующе оглядела лежащую в объятиях друг друга парочку, потом бесцеремонно растолкала их и влезла в середину. Перевернувшись на спину, заложила руки за голову, ногу - за ногу и покровительственно посмотрела вначале на Мейера, затем на Виолетту.
  - Мейер, - пожурила она его, - а как же любимая Марта? Где твоя страстная, пылкая, а главное, вечная любовь ко мне?
  Виолетта приобняла Марту и положила голову ей на грудь.
  - Если бы ты оставался верен мне, - наставительно продолжала Марта, - я бы разрешила сделать то же самое. Но теперь, когда ты так бессовестно надругался над своими чувствами, об этом и речи быть не может.
  - Но это нечестно! - возмутился Мейер. - Мы изменяли тебе вместе!
  Виолетта погрозила Мейеру пальцем. Затем снова опустила руку на живот Марты и демонстративно его погладила.
  - Ну и о чем вы тут ворковали? - спросила Марта. - Надеюсь, о любви? О той, которая заставляет взрослых людей лежать голыми в одной постели и ничего не делать. Или вас, так же, как и меня, плющит от неизвестности? Вам не кажется это забавным? Нас тут три сногсшибательные девушки без одежды и два парня, тоже не сильно одетые. И одна огромная кровать. А мы вместо того, чтобы перепробовать все возможные комбинации и положения, чем только не занимаемся: танцуем, копаемся в нюансах чувств, дразним друга, подначиваем и старательно избегаем очевидного. Может, пора перестать обманывать себя?
  - А где именно тебя плющит, можно посмотреть? - поинтересовался Мейер.
  - Посмотреть, потрогать, потискать - я тебя знаю, Мейер. Никаких подробностей, чтобы ты себя не распалял. Виолетта, прикрой мою грудь, чтобы он не пялился.
  Виолетта лукаво посмотрела на Мейера и переместила кисть с живота Марты на ее правую грудь.
  Марта задумчиво разглядывала потолок.
  - И вообще, Мейер, ты можешь сколько угодно фривольничать и молоть языком, но от серьезного разговора тебе не отвертеться.
  - Поскольку, секса не предвидится, мы будем говорить о деле? - спросил Мейер. - Ты этого хочешь? Так я сдерживаю себя весь вечер, чтобы не заговорить о делах. Между прочим, меня беспокоит всего два вопроса.
  - Именно! А второй какой? - спросила Марта. - Первый, скорее всего, о Годзо?
  - Бинго! Почему Годзо не попал в кого-то из тех семерых, мы ведь с ними связаны. Второй же вопрос...
  - Второй попытаюсь угадать я, - предложила Виолетта. - Почему связь есть только у нас двоих, тебя это интересует?
  - Вы определяете мои мысли так, словно мы прожили вместе не одну сотню лет, - заметил Мейер.
  - Не ожидал, что это случится так быстро? - поехидничала Марта.
  - Я могу предположить, почему у Марты нет связи, - задумалась Виолетта, - Марта - сильная и энергичная. С той стороны ее двойник такой же. Связь же, как мне видится, подразумевает взаимность. Готовность сонастроиться. Возможно, уступить в чем-то. Я говорю о подсознании. У них же - два сильных потока, бьющих навстречу.
  - Как насчет Кисуро? - спросил Мейер.
  - Пока не знаю. Я заметила, что связь между нашим миром и тем не совсем двусторонняя. Нам соединиться с ними намного труднее, чем им с нами. Возможно потому, что они более закрыты, зажаты, склеены своим ожесточением, недоверием и осторожностью. Для них окружающее - враждебно, в отличии от нас. Мы свободы, они - в плену своих комплексов и своего прошлого. Твой двойник в этом отношении выделяется. Скорее всего, он среди них всех был более готов для связи, поэтому, Мейер, первый контакт произошел между вами. И потом, когда приехал ко мне, легко попал в Мир Два, пользуясь уже готовым каналом...
  - Ты только посмотри на них! - Кисуро пропустил Киру и остановился в дверях. - Я так и подозревал, что дело нечисто.
  Кира остановилась рядом с ним. Кисуро обнял ее за талию, завернул ногу за ногу и требовательно посмотрел вначале на Мейера, затем на Марту и Виолетту.
  - Нет-нет,- не согласилась Кира, - похоже, у них серьезный разговор. Верно?
  Мейер отодвинулся от Марты и приглашающим жестом показал на место, где только что лежал.
  - Верно, - подтвердила Виолетта. - Мы говорим о соединении с Миром номер два. У тебя, Кира, не появилась связь с кем-нибудь из них?
  Кисуро устроился за Мейером, а Кира, отрицательно качнув головой, прилегла между Мейером и Мартой.
  - Вы еще не обсуждали картину? - спросила она, полуобернувшись к Марте и Виолетте. - Нет? Которую видел Мейер в Библиотеке. Ведь она тоже что-то может ообозначать? Или случайный элемент?
  - Тогда уж, почему обратная сторона пентаптиха? Если предположить, что Библиотека давала мне подсказки на вопросы подсознания, то картина - тоже какой-то ответ. Думаю, там кругом концентрированный смысл. Указание на нижний вход в Обсерваторию, например, привело к Годзо. И долина пальцев тоже должна куда-то привести.
  - Долина пик, - поправила Мейера Виолетта.
  Мейер кивнул. Секунду назад Кира коснулась своими пальцы его ладони. Не оглядываясь, не меняя положения тела. Просто отвела свою руку, коснулась запястья Мейера и легко сплела свои пальцы с его в тайном, известном только им двоим пожатии.
  - Мы сегодня, - сказала Кира, - пытались подступиться к гипотезе о влиянии инфополя на высотные молнии. Конечно, это чистое безумие, потому что копаться в данных и разрабатывать эксперименты - вопрос месяцев. Зато она хорошо дисциплинирует ум. И когда разбираешься в ворохе цифр не просто так, а одержимый целью, то результат совершенно иной. Я пришла к идее, мальчики знают, что Годзо получал данные из операционной памяти Симуляции, используя сверхвысотные высокочастотные разряды. Возможно, они как-то модулируются пси-полем. Или яляются отражением процессов, которые протекают в операционной памяти. Не знаю только, делал он это сознательно, понимая процесс или наугад, методом проб и к единому знаменателю параметры пси-поля, характеристики разрядов и - ментальную карту Годзо. Ведь человеческий мозг считывает пси-поле, а значит он - один из важных элементов паззла.
  Но как переместилось сознание Годзо, я не представляю. Словно он передал в Операционную память Симуляции команду на перенос, и та ее исполнила.
  - Я уже ничему не удивлюсь, - пробормотала Виолетта, - если окажется, что такое возможно.
  - Послушайте, почему до сих пор никто не вспомнил о корневом мире? - поинтересовался Кисуро. - Неужели не интересно? Мир ноль, неизменяемый стержень, от которого отходят ветки вариаций?! С которого все началось.
  - Наверное, потому, что мы можем нафантазировать все, что угодно, - отозвался Мейер. - Слишком мало данных для анализа - и мы сдерживаем себя.
  - Еще отвлекает то, что кажется более важным, - Кира забрала руку и развернулась к Мейеру. Посмотрела внимательно ему в глаза, замерла и снова протянула кисть к его руке.
  Кисуро никак не хотел себя сдерживать. Его влек образ центрального мира, ну вы только подумайте, это ведь самый настоящий центр, стержень, вокруг которого все крутится. Разве не интересно узнать, какова чистая, правильная история без всех этих случайностей, нелепостей, землетрясений и извержений, которые случаются в самый непрдевиденное время, выстрелов, столкновений и прочих привнесенных внезапностей. Словно обратная сторона твоего пентаптиха. Основа, без которой невозможно существование остального. Там, наверное, есть все они. Первоначальные, истинные варианты Мейера, Виолетты, Марты, которая... о, а вы знаете, что Марта уже спит?
  Они приподнялись и убедились, что и Виолетта тоже заснула.
  - Остались мы трое, - Кисуро взмахом руки убавил до предела свет, перевалился через Мейера, чтобы оказаться между ним и Кирой, и заговорщически зашептал. - Несломленных и готовых бороться до конца.
  Потом он увидел, что Мейер и Кира держатся за руки и прямо расцвел.
  - Наверное, мне тоже нужно идти... - начала было Кира, но Кисуро приложил указательный палец к ее губам, заставляя замолчать.
  - Тссс, - мы всех разбудим.
  На лице Киры читался недоуменный вопрос.
  - А почему бы и нет, - ответил Мейер. - Почему бы тебе не остаться тут? Кровать огромная, мы спокойно поместимся впятером. Только представь, ты собираешься идти к себе, потому что у тебя внутри горит мысль: спать нужно в своей постели или в постели с любимым. И не узнаешь, каково это - спать вот так, случайно, среди друзей, целуя обстоятельства и смакуя их, как только что заваренный чай.
  - Не хочу ничего представлять, - Кира взяла палец Кисуро и оттащила от своего рта. Но не отпустила, а продолжала держать.
  - Хотя хочу много чего, - зашептала она, - хочу целоваться в темноте. С тобой, Мейер. И с тобой, Ки. Не смотрите на меня так, сейчас темно, и я могу говорить, что угодно. А завтра утром я откажусь от этих слов и этих желаний. Мне очень хочется того, о чем ты наговорил, и очень не хочется, чтобы завтра утром я чувствовала неловкость. Перед собой, перед вами - за свою и вашу разнузданность. Поэтому... поэтому... я не знаю, как поступить.
  Кисуро вопросительно посмотрел на Мейера.
  - Поступим так, - прошептал тот. - Ты оставайся, а мы идем к себе. Мы расстанемся ненадолго, завтра ведь летим в Долину пик вместе.
  Он придвинулся к Кире и легко поцеловал ее в губы. Кисуро поспешил сделать то же. Только задержался на чуточку дольше, чем Мейер.
  
  - Их не слишком много? - спросил Кисуро, когда они поднимались по лестнице в свой домик-спальню. - Что станет с нашей любовью? Мы не начнем изменять друг другу?
  - Измена - следующая стадия любви.
  Кисуро недовольно шлепнул Мейера. Легко, но ощутимо, чтобы тот перестал дурачиться.
  - Не знаю, Ки. Я только знаю, что люблю тебя и никогда не брошу.
  Кисуро подозрительно молчал, только обнял Мейера за талию.
  
  Глава 40
  
  Что это за место, не знал никто. Короткий абзац в справочнике только пробуждал любопытство - судя по расположению и специфическим деталям, тут находился древний научный испытательный комплекс для испытаний космических технологий. Или военный полигон. Создан предположительно за век или даже два до века открытий. Поскольку какая-либо информация о нем отсутствует, и на его территории не было обнаружено ничего, что указывало бы на истинное предназначение, комплекс мог быть тайным.
  Они летели втроем: Мейер, Кисуро и Кира. Ронан не вылазки из своего убежища пока не решался, а Марту с Виолеттой заботило другое. Они собирались в Обсерваторию, проверить состояние Годзо и снова повозиться с аппаратурой, возможно, что-то удастся найти. Ну должны же мы, посмеиваясь, сообщила Марта Мейеру, посплетничать наедине и обсудить во всех деталях, какие вы в постели.
  Столбы, которые сейчас видели Мейер, Кисуро и Кира, заполняли ровное прямоугольное поле, огороженное с трех сторон высокими рукотворными насыпями. Пространство перед столбами покрывал искусственный камень - но не современный, а очень-очень старый, серого цвета, с пыльной шероховатой поверхностью. Камень встречался повсюду - плиты из него покрывали котлованы неясного происхождения, склоны холмов, составляли дороги, которые пересекали странное место во всех направлениях. Щербатый, рассыпающийся камень, весь в трещинах и сколах. Он уступал даже слабому напору выцветшей травы с одинокими вкраплениями зеленых стебельков, которая, как с низкий стелющийся кустарник росла повсюду.
  Перед тем как сесть, они описали широкий круг, разглядывая узор из дорог, холмов и полуразрушенных строений. Затем зависли на пару минут над столбами, выбирая место. И опустили глайдер у начала каменного леса.
  Расстояние между столбами составляло чуть больше метра, а вдоль насыпей обнаружились ровные белые утрамбованные дорожки. Место выглядело совсем не так, как ее показала Библиотека, а буднично и скучно. Как и выглядят все знаменитые или таинственные места, заметил Мейер, то есть, обыкновенно и прозаично. А то, что Библиотека показала это место иначе, всего лишь эффект подсознания. Сны ведь тоже кажутся полными смысла и важности, пока не проснешься.
  Кира не соглашалась. То, что Мейер видел в Библиотеке - существенно и это вовсе не особенности восприятия, Библиотека привлекала внимание, пыталась что-то сказать своими образами. Мейер ответил невпопад, он и сам склонялся к этой версии, только доводы в ее пользу представляли собой лишь уверенность, не передаваемую словами и едва ощутимую. Требовалось время, чтобы это ощущение дозрело и наполнилось фактами.
  Кисуро, молчал, взяв на себя роль молчаливого арбитра, который все понимает, морально поддерживает, и даже готов к снисхождению. Правда, в исполнении Кисуро снисхождение выглядело скорее, как подстрекательство и подзуживание.
  Потом Кира спросила, в чем смысл флейты, которую она видела еще вчера. Мейер брал ее к Обсерватории, и Мейер признался, что не знает сам. Логики во флейте не имелось никакой, но Мейер привык ее таскать с собой по какой-то ничем не обяъснимой вере, что она, возможно, понадобится. Во всяком случае, она весит немного и почти не занимет места.
  Еще Киру интересовало, почему они включили отпугиватели на дежурный режим и Кисуро завел длинную и страшную историю про тигра, который лично едва не задушил его и Мейера собственными руками. Точнее, лапами. История была наполовину враньем, хоть и живописно красивым. Тигр, да, существовал и он едва не напал на них в одном из путешествий, но Кисуро разукрасил историю прологом, вступлением, эпилогом, а еще дополнительными сюжетными линиями. Причем, Кира тоже знала, что мальчик заврался окончательно, но продолжала давиться от смеха, не останавливая его.
  Кисуро замолк, только когда дорожка повернула под прямым углом, так что они увидели на склоне впереди, метрах в пятидесяти оголовок открытого входа. К нему от основания склона вела небольшая лестница из десятка ступенек.
  Они подошли к началу лестницы и остановились. Мейер поднялся до ее половины, оглянулся на лес из каменных пальцев перед ним и кивнул, узнавая вид:
  - Я смотрел отсюда, с этой точки. Впереди - столбы, по бокам - насыпи. А за спиной...
  - Вход, - докончил вместо него Кисуро.
  
  Мейер держался деловито и собрано. Как и десятки или даже сотни раз перед неизвестностью, в которую они собирались влезть с головой. Кисуро выдвинулся вперед, Кире предназначался центр, а замыкал Мейер.
  Кира ожидала, что первым пойдет Мейер, но ей объяснили, что самое опасное место - тыл. И тот злополучный тигр напал не откуда-нибудь, а сзади. Долго шел за ними, крадучись. Затихал, сливаясь с кустами и травой. Припадая к земле, нюхал ветер. И всегда оставался позади. Этот тигр научил их правильно оценивать опасность.
  Кира восхищенно посмотрела на Мейера, потом на Кисуро. И заняла центр.
  Судя по системе петель, здесь висела массивная дверь, может быть, металлическая, со множеством крупных заклепок, как любили делать в древности. Короткий серый коридор, пыльный и сухой, выходил в темный пустой зал с торчащими из пола толстыми металлическими болтами - по-видимому, в тех местах к полу крепилось массивное оборудование. По стенам тянулись пустые дырчатые коробы, но от кабелей, которые в них когда-то находились, не осталось и следа.
  Из зала влево и вправо отходило два коридора.
  Кисуро и Мейер сняли со спин рюкзаки и активировали лазутчиков. Затем показали Кире, как управиться со шлемом, и надели свои.
  Пока они готовились, лазутчики определили, что оба коридора выводят на противоположную сторону насыпи, но в правом есть дополнительное ответвление.
  Хрустя каменной крошкой, все трое двинулись направо и вышли к просторной лестничной клетке. Простая каменная лестница со множеством пролетов и перилами из тонких полос металла вела вниз. Голые стены не имели ни указателей этажей, ни индикаторов, ни информационных панелей. Сплошная ровная каменная поверхность с узкими пустыми выемками. Возможно, в них когда-то помещались светильники, но сейчас выемки не содержали ничего.
  Мейер, Кисуро и Кира насчитали больше десяти витков, перед там как лестница уткнулась в небольшой вестибюль с двумя выходами.
  Левый вел в большое помещение с массивным металлическим полом, подвешенным к потолку при помощи мощных труб-домкратов - по одному на каждый угол. На полу, привинченные к нему стояли высокие пустые шкафы из тонкого металла.
  Экраны шлемов показывали зал, как если бы он был освещен мягким солнечным светом, не скрывая мелочей: обрезков кабелей, облезших остатков краски, блестящие поверхности поршней домкратов, тронутые ржавчиной.
  К этому залу примыкал другой, тоже висящий на домкратах, но поменьше размером.
  Правый выход вестибюля соединялся с длинным коридором, полном дверей на обеих его сторонах.
  Мейер и Кисуро уверенно шагали вперед, заглядывая во все, встречающиеся им по дороге закутки. Кирой же овладела тревога. Она оглядывалась на Мейера, невольно задерживала шаг и даже замирала, перебарывая неуверенность. Безлюдные, холодные, мрачные коридоры и помещения давили на нее, ощутимо гнетя своей непонятностью и чужеродностью. Они окрашивали будущее в цвета угрозы и даже опасности.
  Смятение Киры ощутил, угадал Мейер. А вслед за ним, реагируя на едва уловимые изменения в движении Мейера и его взгляде, который он видел на экране своего шлема - и Кисуро. Мальчик замедлил шаг, ободряюще улыбнулся и протянул Кире руку - словно открывая для нее свое личное пространство, безопасное и спокойное.
  Назрела небольшая передышка, и они устроили привал, сев прямо в коридоре на сухую пыльную каменную поверхность.
  Да, ответила Кира на их вопрос, со мной все в порядке. Нет, конечно же, и речи не может быть о том, чтобы вернуться!
  Она смотрела на обоих с благодарностью.
  - Там, в Обсерватории, - пояснила она, - было иначе. Ведь вокруг, за каменными стенами находился воздух. Много воздуха. Сверху, снизу. А эти подземелья тяготят. Кажется, что на тебя давит вся толща земли, которая над головой. И выход только один.
  Мейер и Кисуро переглянулись: 'Это ожидаемое и вполне нормальное ощущение'.
  - Да, - подтвердила Кира. - Но я не ожидала, что так чувствительна к клаустрофобии. А вам подобное не впервой? Вы так уверено держитесь, прям на загляденье.
  Это был риторический вопрос, ответ который Кира, разумеется, знала.
  И Мейер и Кисуро дружески, без всякой заносчивости улыбались.
  - Я ведь видела все ваши уловки, - призналась Кира, - Ваши как бы случайные касания, темп шагов, который вы уменьшили, оглядывания, словно просите совета. Это так необыкновенно нежно и очаровательно. Я одновременно и смущаюсь, и горжусь.
  Она посмотрела на Мейера, потом перевела взгляд на Кисуро.
  - Это место выбивает из равновесия. Во мне появяляются необычные ощущения, все вперемешку. Робость, восторг, удивление, восхищение. И даже желание... Да, желание! Ну вы понимаете, какое... - Кира опустила голову, улыбаясь и розовея одновременно. - Да! Я вижу, как вы это все делаете - умело, споро и без медлительности. Как относитесь друг к другу. И я завидую вам. Вашему отчаянному спокойствию и доверию. Созвучности и единению - как оно склеивает таких разных людей во что-то цельное и общее. Меня к этому тянет. А может, я так ревную. Или хочу вас обоих... да, я и говорю - странные ощущения, все вперемешку. А ко всему еще и желание, чтобы вы овладели мной. Вдвоем. Прямо здесь. Хотя, конечно же, это неправильно...
  Кира чуть выгнула спину и подалась вперед в невольном и одновременно провокационном движении. Тело Киры играло, показывая, насколько оно грациозно, чувственно даже под комбинезоном. Разве эти линии, эти контуры не могут вызвать желания? Кира не противилась этому, осторожно преодолевая себя и пугаясь того, что делает.
  - Неправильно и неуместно, - докончила она.
  Кисуро приподнял одну бровь и вопросительно посмотрел на Мейера.
  - По-видимому, гормональное?
  - Нервное, - уточнил Мейер.
  - Не переживай, у меня постоянно так, - успокоил девушку Кисуро. - Я разрываюсь между желанием быть мальчиком и одновременно - девочкой. Так что я знаю, каково это, когда тебя пучит от совершено разных желаний.
  - Но ведь вы тоже меня хотите? - неуверенно, несмело поинтересовалась Кира.
  - Возможно, психическое, - задумался Мейер.
  Кира чуть повела коленями в стороны, стряхивая с них пыль. Еще это выглядело, словно она гладила их, наслаждаясь собственной привлекательностью.
  - Причем, непрерывно, - подтвердил Кисуро.
  - С напором, - тихо проговорила Кира, заливаясь румянцем стеснительности, - так, чтобы я дрожала, стонала и извивалась, а вы продолжали еще и еще, несмотря на все мои судороги и сотрясения. А как вы это делаете друг с другом?
  Раскрасневшаяся Кира смущенно и в то же время дразняще смотрела на Мейера и Кисуро. Ее переполняло ощущение себя, своей желанности, своей чарующей и нежной власти над сидящими перед ней двумя, в общем-то, мальчишками, восторженными непоседливыми мальчишками. Тонкости владения этой силой пока обходили ее, она просто купалась в ее буйном, неудержимом и сладком потоке. И желание вызывать все новые и новые волны не покидало ее.
  - Тебя интересуют подробности? - удивился Мейер.
  - Мы делаем это изобретательно, - многозначительно проворковал Кисуро. - Нежно и страстно. Как и все остальное.
  - Да, интересуют. Я хочу, чтобы вы меня хотели. А вы могли бы заниматься этим на моих глазах?
  Она сыпала словами, не переставая, блаженно и двусмысленно улыбаясь.
  - Вы не представляете, насколько вы красивая пара. И мне хочется видеть, как вы изнемогаете от влечения. И переносите желание меня друг на друга. Потому что я передумала вам отдаваться. Я буду голой и недоступной... Потому что недоступность... недоступность... создает новые возможности!
  Кира призакрыла глаза и глубоко выдохнула. Волна схлынула, оставив обычную рассудительную неспешную Киру.
  Девушка своим обычным взглядом посмотрела на озадаченных Мейера и Кисуро. Затем закрыла лицо руками.
  - Надеюсь, вы не запомните того, что я наговорила? - удрученно спросила она. - Время от времени я отпускаю свою неуравновешенность и неуемность на свободу. Для тонкой и глубоко чувствующей девушки иногда нужно, что бы ее вселенная вступила в контакт с этой. Чтобы все застывшие недоговоренности и непонятности разбились о другие такие же. Но сейчас, похоже, это было чересчур? Это на меня так подействовало это место. И ваша привлекательность. И вчерашний вечер, когда я танцевала голой на глазах у Кисуро. И Марты. И всех остальных. Это было необыкновенно и... и... И во мне что-то поменялось. Вчерашняя раскованная свобода меня не отпускает до сих пор! А может, я просто открылась, потому что чувствую себя с вами в безопасности. Словно дома. Наверное, оттого, что я ощущаю вас в своем мире. Не вне, а внутри, понимаете?
  Кира опустила руки и доверчиво посмотрела на Мейера и Кисуро.
  - Но это неважно, я снова готова тут бродить бесконечно долго. Мальчики?!
  Мейер только улыбнулся - гамма его эмоций оказалась слишком сложной для каких-либо слов.
  - Я потрясен, - сообщил Кисуро, поднимаясь с пола вслед за остальными. - А скажи, тонко чувствующая девушка, вот это твое трудно определимое, как бы поточнее высказаться, желание отдаться и не отдаваться одновременно, насколько оно тебя беспокоит?
  - Совершенно не беспокоит, - беззаботно отозвалась Кира. - Мне кажется, что у нас только что был долгий и чудный секс. Настолько восхитительный, что не стоит его повторять, чтобы не поломать первое чудесное впечатление.
  - Ну конечно... - уныло вздохнул Кисуро, - очень чудесный секс. Как же, как же, я помню...
  - Будущее всегда интереснее, когда оно неопределенно и непонятно, ведь правда?
  Кисуро делал вид, что разочарован. И молчал.
  - Правда, - подтвердил вместо него Мейер. - Мы верим в это.
  - И во многое другое, - многозначительно добавил Кисуро, прервав свое молчание.
  
  Двери справа и слева вели в разного размера пустые помещения. Обрезки металлических труб, остатки упаковки на полу, отверстия в стенах - что тут помещалось раньше, можно было только предполагать.
  С десяток широких и узких дверей. Они все оказались не запертыми. Кроме последней. Широкая раздвижная дверь из иного материала, чем остальные, не поддалась, когда до нее дотронулись. За дверью простукивалась пустота и очевиднее всего, там находилась шахта лифта. Но никаких панелей управления они не нашли.
  - Это не лифт, - заключила Кира. - Здесь нет видимой и легко доступной панели, а значит, им нельзя управлять быстро, когда понадобится. Да, там шахта, но какого-то другого предназначения.
  - Все же думаю, что это именно лифт, - задумчиво проговорил Мейер, оглядывая оставшуюся часть коридора с единственной дверью в торце.
  - В чем смысл иметь дистанционное или скрытое управление для простого устройства? - спросила Кира.
  Кисуро так широко улыбался, что Кира щелкнула пальцем по поверхности его шлема, чтобы та на мгновение затуманилась.
  - Ты права, - сказал Кисуро. - В том смысле, что рассуждаешь с нашей точки зрения. Я тоже считал бы, что это не лифт, если бы не знал Мейера. Он думает за них тоже - за тех, кто все это тут нагромоздил и нарыл. А они могли быть заинтересованы в том, чтобы скрыть панель управления.
  Кира с вопросом повернулась к Мейеру.
  - Чтобы предельно усложнить вход, - пояснил Мейер. - Или же лифт управляется изнутри. Посмотрите, после лифта дверей больше нет. Только вот та маленькая в торце.
  - У меня замурашки по коже, - сообщил Кисуро, - когда он вот так говорит.
  - Может, мурашки? - удивилась Кира.
  - Не-ет, - уверенно возразил Кисуро, - именно замурашки. Эти толще, упитаннее и ножек у них во много раз больше.
  Они не спеша и даже осторожно подошли к последней двери. Ее явно разместили тут намного позже остальных дверей. Она открылась, но непохоже на предыдущие - движением вбок, внутрь стены.
  За дверью находился не очень большой, метра два в диаметре, стакан. Структура стен отличалась от коридорных более гладкой поверхностью, иным цветом и более низким потолком - стакан тоже делали намного позже всего этого подземелья.
  В самом центре круглой каморки помещалось шестигранное отверстие, в котором плотно уместился такой же формы стержень. Стержень не поддавался при нажатии и не выковыривался - Кисуро это проверил, едва войдя.
  - Стержень, - внушительно сказала Кира.
  - Это ключ, - добавил Мейер.
  - Ключ, - подтвердил Кисуро.
  - Ключ, - согласилась Кира. - К этому самому лифту? Но почему они хотели предельно усложнить вход?
  - Чтобы такие как мы не могли попасть внутрь, - предположил Кисуро.
  - Такие, как мы?
  - Которые думают только о сексе, например...
  - Я о нем и не думаю, - удивилась Кира.
  - Это Кисуро о себе, - пояснил Мейер.
  После коротких раздумий, что делать дальше, они тщательно проверили стены и невысокий потолок каменного стакана, затем вернулись в коридор и очень внимательно осмотрели и даже простукали стены вокруг двери. Затем вернулись к лифту и прощупали стены вокруг него. Никаких потайных панелей, встроенных рычагов и кнопок не нашлось. Инфракрасное сканирование подтвердило - кругом сплошные каменные стены без щелей и сквозняков.
  На всякий случай, они прошли по коридору до его начала и обратно, не спеша вглядываясь в любую неровность и шероховатость.
  Затем они снова зашли в стакан и попробовали еще раз выковырять стержень или запихнуть его дальше. Не добившись ничего, они снова переключили внимание на стены, потолок и пол. Да, тут обнаружились подозрительные вертикальные швы на всю высоту стен, но движения воздуха возле них отсутствовало, то есть, это мог быть всего лишь результат того, что стакан делали из готовых блоков, а не вырезали в каменном массиве изнутри.
  - Теперь давайте решать, в чем смысл этого стержня и как он должен сработать? - сказал Мейер после того, как не осталось ничего не осмотренного и не ощупанного.
  - У меня есть несколько вариантов, - поспешила сказать Кира, - да, они все очевидные. Но я попробую, если не возражаете, побыть на стороне тех, кто устроил это. Итак, для посторонних вход должен быть трудным, но для своих в любом случае - легким, чтобы не тратить каждый раз время на его открытие. Поэтому, мой вывод - фраза или набор слов, например.
  И Кира вопросительно посмотрела на напарников.
  - Я тобой горжусь, - не утерпел Кисуро.
  Мейер ласково коснулся руки Киры в знак признательности.
  - Кисуро-тян, твой вариант?
  - Эта милая девушка сказала настолько все, что мне нечего было бы добавить - если бы не долгое знакомство с Мартой. Поскольку Марта - архитектор игровых миров, - пояснил он Кире, - то думаю, голосовой ключ - слишком просто.
  Кисуро хлопнул в ладоши и посмотрел на стержень. Затем хлопнул два раза подряд.
  - Видите?
  - Температура? Тепло человеческого тела? - не сдавалась Кира. - Направленный свет?
  Кисуро отрицательно покачал головой. Затем приложил ладонь к стержню и подержал так секунд десять. Ничего не изменилось. Он попробовал осветить стержень и светом с нашлемного фонарика, и опять без результата.
  - Кодовая фраза? - неуверенно спросила Кира.
  - Что-то говорит мне, - ответил Кисуро, - и я подозреваю, что говорит тень Марты, что в этом месте нечто вроде игры. То есть, подразумевается, что пришедший или должен эту фразу знать, или способен найти отгадку из того, что у него есть и что он узнал по дороге.
  Кира задумалась.
  - Такой информации, которую можно было бы обработать, у нас немного... а сколько дверей в коридоре? Одиннадцать? Нет, двенадцать?
  - Двенадцать, - подтвердил Мейер.
  - Расстояния между дверями - они могут оказаться кодом? Вроде двоичного: ноль, единица.
  - Хорошая попытка, - восхищенно заметил Кисуро. - И она сработала, будь тут какой-нибудь многознаковый ввод: панель с экраном или клавиатура. Но тут нечто иное, просто поверь нашему опыту общения с Мартой и всеми ее проектами.
  - Тогда никаких вводных данных у нас больше нет, - сокрушенно отозвалась Кира.
  Она посмотрела на Мейера, который все это время молчал, рассеянно осматривая каменный стакан.
  - Зато... зато... такие данные могут быть у Мейера. В Библиотеке ты же видел эту долину. Только в других цветах. Это может что-то означать?
  Кира вопросительно замолчала.
  Мейер согласно улыбнулся, а после снова нежным движением коснулся руки Киры, подбадривая ее.
  - Ки, - сказал он. - Тебе этот стержень ничто не напоминает?
  - Еще и как, - отозвался тот. - Я тоже пытался вспомнить, где я мог его видеть? Только тот был больше. И не такой обработанный. Серого вцета. Мы что только не перепробовали, чтобы его открыть.
  Кисуро повернулся к Кире и завел рассказ о теплой солнечной долине в окружении частокола гор. И каменном капище в центре долины. Там тоже был шестиграник, утопленный в камне.
  Кира удивленно слушала.
  Мейер неторопливо снял шлем и сел, прислонившись к стене. Согнул в коленях ноги и подтянул к себе поближе. Кира недоуменно следила за ним. А когда Мейер затих, она тоже сняла шлем. Неяркий свет ранних сумерек, который они видели в своих шлемах, сменился кромешным мраком. Но через пару секунд, когда ее глаза свыклись с темнотой, она увидела, что стержень излучает мягкий и очень слабый фиолетовый свет. Он изливался через тонкую щель между стержнем и полом. Верх стержня оставался темным, а вот ниже просматривался полупрозрачный, наполненный светом шестигранник. Шлемы если и определяли этот свет, то он терялся при осветлении изображения.
  - О! - вырвалось у Киры. - Ты знал?
  - Нет.
  Кира опустилась на пол в точно такую же позу, как у Мейера. Тут же снял шлем и Кисуро. Он восхищенно выдохнул, увидев фиолетовое свечение. Затем сел рядом с Мейером, с противоположной стороны от Киры.
  - Но догадался?
  - Нет, Кира, нет. Просто такие места - со своими тайнами, - требуют тишины. И почтения. Требуют, чтобы мы перестали спешить и прислушались к ним.
  - Обожаю его, - нежно проговорил Кисуро.
  Кира увидела в полутьме, что он обнял одной рукой Мейера за талию и опустил голову на его плечо.
  - Ты сейчас поймешь почему, - доверительно и негромко проговорил Кисуро Кире.
  - У него ко мне завышенные ожидания, - пожаловался Мейер, - Он уверен, что я все знаю и все предвижу. Хотя в данном случае он прав. И ты, Кира, права, у меня есть вся необходимая информация и я должен был сообразить, что нужно сделать.
  - Кто бы сомневался, - тихо отозвался Кисуро.
  Мейер поднял руку и приобнял Кисуро за плечи.
  - Ты сегодня высказалась, теперь моя очередь, - продолжил он, - Я не ожидал, что стержень может светиться. Но считал, что было бы неправильно и некрасиво, если бы в этом месте не нашлось какой-нибудь особенности. Звездного неба на потолке или тихой мелодии. Да, в непознанности есть своя красота, но она должна быть подчеркнута - как подчеркнуты закатом дальние горы в дымке тумана, или подчеркнута ветром цветущая ветка. Не ошибусь, если скажу, что именно так устроен мир. Не так, как мы предполагали. Ведь, как оказалось, мы не знаем его совершенно. Я думаю, что он создан ради красоты. Странной, чудной, нечеловеческой - не нашей красоты, но ее блеклые тени восхищают и нас.
  И те, кто создавал эту загадку, знали об этом. Заметьте, ни панелей управления, ни указателей, всего лишь простое незамысловатое устройство со скрытой функцией. Как весь наш мир: подчас невзрачное содержимое со скрытым смыслом, который вот так сразу и не понять. Или когда кажется, что смысла вообще нет.
  - Обычно так и бывает, - негромко проговорил Кисуро, - смысла, как правило, нет.
  - Вот именно, - продолжил Мейер. - Того, что именно мы называем смыслом. Давным-давно кто-то из древних написал, что среди бесчисленного, возможно, бесконечного числа звуков и их сочетаний, есть одно выделенное. Этим словом сотворен мир. Его повторение способно уподобить нас создателю. Возможно, произнесший этот набор вновь, создаст новый мир. Или обрушит старый.
  Древние болтали всякое. Мы воспринимаем только ограниченный диапазон звуков. И какие-то из них влияют на нас, вызывая возбуждения коры головного мозга и забеги импульсов по нейтронным сетям.
  Можем ли мы услышать то, что не слышимо в принципе? Можем ли мы уловить, осознать, принять смысл, который не является в нашем понимании смыслом?
  - А в этом есть какой-то смысл? - спросил Кисуро.
  - Безусловно, - согласился Мейер.
  - Про звуки: это была метафора, или ты имел ввиду... - начала Кира.
  - Можно ли считать то, что он имел ввиду, смыслом? - не унимался Кисуро. - Меня, признаюсь тебе, Кира, привораживает его способность говорить умными словами ни о чем. Мне очень хочется научиться так же.
  Мейер засмеялся и ласково пробарабанил пальцами по плечу Кисуро.
  - Не буду вас томить: я начал догадываться, когда увидел свет из стержня. Этот цвет повторяет тот, который я наблюдал в Библиотеке. Кира очень вовремя напомнила о нем. Но совпадение само по себе не имеет смысла, оно всего лишь намекает на нечто иное.
  Мейер многозначительно посмотрел на Киру, потом довернул голову, чтобы взглянуть на Кисуро и продолжил:
  - Кира совершенно права - важен звук.
  - Звук? - удивилась девушка.
  - Стоп, стоп, стоп! - оживился Кисуро. - Соответствие звуков и цветов? Оно?!
  - Да. Ведь свет - это колебания с определенной частотой.
  - Свет и звук! - восторженно повторила Кира. - Ну конечно же! Фонон-фотонные кристаллы?
  - Ммм, - задумался Мейер. - Возможно ты права, и тут в самом деле задействована звуковая технология управления световыми конструкциями в воздухе, но я имел ввиду совсем простой механизм. Звук - тоже колебания. Неважно, что совершенно другой среды. Важна только частота. Цифры.
  Каждая нота имеет свою частоту. На сорок первой октаве звуковые частоты математически начинают совпадать с частотами видимого спектра. И все цвета умещаются в одной октаве, с ее семью нотами. Получается, семь стандартных цветов - семь звучаний. Когда-то физики, изучавшие музыку, или же музыканты, ставшие физиками, придумали простое соответствие звуков и цветов. Перенесли частоты сорок первой октавы на диапазон фортепиано - а в физике любят заниматься подобными штуками, оправдывая их важным и многозначительным термином 'перенормировка', - и получили простенькую таблицу.
  Тому цвету, которым Библиотека закрасила долину, а именно, оттенку фиолетового соответствовали целых два красивых звуковых интервала, которые в музыкальной науке называют неустойчивыми. Увеличенная кварта и уменьшенная квинта, звучания-диссонансы.
  - Почему неустойчивыми и почему диссонансы? - удивился Кисуро.
  - Почему два интервала? - удивилась Кира.
  - Традиция - пояснил Мейер. - Они нестандартные. Музыканты исторически привыкли к определенной гармонии, ладу, а эти интервалы из него выбиваются. Разумеется, все это - условности, точнее, базовый набор сведений, на который мы опираемся. Эти сочетание звуков ничем не хуже и не лучше других, просто у них такое название. И используют их не меньше, чем остальные. Почему именно два интервала? Даже не знаю. Возможно, из-за полутонов. Или же потому, что они захотели найти смысл там, где его не было. В любом случае, я с ними согласен: открывающий стержень звук должен состоять из нескольких нот, чтобы исключить случайное открытие. Поэтому я попробую для начала воспроизвести интервал от ноты си.
  Мейер, потревожив Кисуро, отодвинулся от стены, встал на ноги - вслед за ним поднялись остальные, - порылся в походной сумке, нашел свою флейту, и, очистив ее рукой, поднес к губам.
  - Так вот почему она всегда с ним, - восхищенно шепнула Кира.
  - Готов покляться, что он всегда ждал такой минуты, - таким же шепотом ответил Кисуро.
  Первые пробы не удались. Обычно так и бывает.
  - Мы это поняли, - заметил Кисуро. - Не торопись.
  Мейер сосредоточился, подождал немного, а потом вновь поднес флейту к губам.
  Получились обычные, ничем не выдающиеся, не трогающие душу звуки. Но в ответ свет в зазоре мигнул и стержень стал медленно выдвигаться вверх, демонстрируя свое шестигранное, неярко светящееся тело и освобождая сиренево-фиолетовое сияние.
  А вслед за поднимающимся стержнем с тихим каменным скрежетом стены камеры стали расходиться в стороны по тем самым швам, которые ничем не выдавали настоящее устройство камеры.
  Перед ними оказался неширокий, короткий, слабо освещенный коридор. А вот там, куда он выходил, было совсем светло и просторно.
  Торопливо преодолев десяток метров, они вышли в огромный тоннель и остановились.
  'Грандиозно', - восхищенно пробормотал Кисуро.
  Тоннель слишком отличался от того, что они видели и к чему успели привыкнуть. Контраст поражал. Почти круглое, большого диаметра сечение. Яркий сложный белый свет с оттенком салатового от длинных источников, вписанных в геометрический рисунок панелей на стенах. Ровные гладкие плиты пола с неровным мраморным рисунком. Длинные технологические фермы из блестящего металла на потолке. И все это на протяжении метров ста или даже больше. Ближний конец закрывала слегка выпуклая металлическая плита по размеру тоннеля с заклепками, трубками, квадратными плитами на заклепках и круглыми иллюминаторами с массивными металлическими обводами.
  На дальней стороне они увидели вторую круглую дверь-плиту, но отличавшуюся от первой: с иным рисунком деталей непонятного предназначения и овальным отчетливым контуром, возможно небольшой дополнительной дверцы.
  Они внимательно исследовали ближний конец тоннеля и его массивный затвор, а потом неторопливо, прислушиваясь к тишине и рассматривая стены, последовали ко второму.
  - Почему светло? - негромко спросила Кира. - Есть в этом какой-то смысл?
  - Конечно есть, - отозвался Кисуро. Запрокинув голову, он рассматривал потолок. - Чтобы тем, кто тут бегает, было комфортно и уютно.
  - Тем, кто тут бегают? - удивилась Кира.
  - Ну да. Такие толстенькие создания с десятком глазок и мохнатыми лапками. С кучей мохнатых лапок...
  Кира вопросительно посмотрела на Мейера.
  - Я думаю, что лапкам комфортней было бы в темноте, - ответил тот. - Это должен быть главный тоннель и один из затворов выходит на поверхность. А вот второй... Впрочем, это неважно, я не понимаю, почему тоннель так декорирован. Его утилитарность не должна подразумевать украшения и свет. То есть, все же остаются лапки.
  И Мейер озабоченно оглянулся.
  - Вы же шутите? - с тревогой спросила Кира и поежилась.
  - Видишь ли, - проникновенно сказал Кисуро, - я ищу повод обнять тебя за талию, и не нахожу. Поэтому, можешь считать это не шуткой, а поводом.
  - Своими объятиями за талию ты Киру еще сильнее испугаешь, - вставил Мейер, - Неизвестно, что страшнее.
  Кира засмеялась, махнула на них рукой и убыстрив шаг, пошла первой.
  - Я же все вижу! - сказала она. - Вы все это говорите, чтобы отвлечь, для моего спокойствия. Но я не буду искать слова, чтобы сказать, как мне с вами приятно и хорошо. Мы займемся делом. Все остальное - потом.
  
  Они не ошиблись с дверцей. Тонкий овальный контур на цельнометаллической поверхности затвора давал возможность пройти дальше, не двигая саму многотонную дверь-заглушку. Овальная дверца поддалась после небольших усилий и переступив через высокий порог, они оказались в полутьме. На узком балконе огромной шахты, чья противоположная стена еле различалась в слабом освещении. Дно шахты не просматривалась совсем, терялась в негустой рваной темноте, поделенной на части светильниками на стенах.
  Мейер и Кисуро одновременно надели шлемы, за ними поспешила надеть шлем Кира.
  Кисуро заглянул за тонкий легкий непрочный парапет балкона и охнул.
  - Только посмотрите, там метров пятьсот, не меньше!
  Свод, каменный прочный свод шахты нависал почти над головами.
  Балкон, на котором они находились, начинался справа в полувитке от них и по пологой спирали уходил влево вниз. Линия круглых ламп повторяла его линию.
  Мейер сделал пару шагов по решетчатым плитам, притопнул пару раз, проверяя его прочность, и оглянулся на Киру и Кисуро.
  Они поняли друг друга без слов, соединили друг с другом страховкой и цепочкой двинулись по кажущейся бесконечной спирали вниз. Но через виток наткнулись на деревянную, с узкими оконцами дверцу лифта. За распахивающимися дверцами помещалась кабина, небольшая, для двух человек, с простым управлением кнопками.
  Мейер долгим взглядом посмотрел вниз, на ровную спираль балкона, затем на своих товарищей. Ему хотелось пройти весь балкон, чтобы ничего не пропустить. Лифт же предоставлял удобство и возможность сберечь время.
  - Я тоже не знаю, что лучше, - отозвался Кисуро, понявший его с полуслова. - Кира, я верю, что ты уже научилась читать наши мысли.
  - Еще бы, - усмехнулась Кира.
  - Тогда я сразу извинюсь за то, что иногда появляется в моей голове. Ты эти мысли пропускай. Что думаешь про лифт и лестницу?
  - Тоже, что и вы.
  Кира заглянула за парапет.
  - Лифт - очень удобно, в этом нет сомнений. Но лестница... Я бы пошла лестницей. Но обратите внимание, в лифте четыре кнопки. Пусть и без надписей. Верх, низ и, очевидно, два промежуточных уровня.
  - Или стоп и пуск, - вставил Мейер. - Но мы можем это проверить.
  Они сняли шлемы и затолкнулись в узкую кабину лифта. Мейер с трудом закрыл за собой дверцы.
  - Теперь я понимаю, почему вы захотели поехать лифтом, - смеясь, проговорила стиснутая со всех сторон Кира.
  - Ты должна оценить мою воспитанность, - оправдывался Кисуро. - Если я и обнимаю тебя случайно, то по всем правилам хорошего воспитания. И даже если я покажусь слишком возбужденным, то это совершенно приличное и даже утонченное возбуждение.
  Кира улыбалась в его волосы, а потом поцеловала куда-то в голову.
  - Поскольку, только я помню о деле, - сказал Мейер, - то нажимать кнопку мне.
  Кира изогнулась как могла, прижатый Кисуро сдавленно, но очень довольно охнул, а Мейер нащупал между чьей-то спиной и стеной лифта нижнюю кнопку и надавил ее.
  Где-то над ними мелодично дзинькнул механический звонок, лифт встряхнулся и с металлическим дребезжанием двинулся вниз.
  Он опускался неторопливо. Настолько неторопливо, что его при желании можно обогнать, подумал Мейер. Если очень быстро идти по балкону. Или бежать. Краем глаза Мейер видел, как уходят вверх спирали балкона и ряды круглых матовых светильников.
  Еще он чувствовал, как дышит Кира. А ее волосы норовили закрыть ему глаза.
  - Возможно, их тоже было трое, - проговорил Мейер, когда счет витков спирали ушел за второй десяток. - Тех, кто опускался вниз. Не один человек, а именно трое. Они еле влезали сюда, а потом долго молчали. Потому что только в тесном пространстве, можно по-настоящему понять другого. Как если бы нас поместили в камеру сенсорной депривации. Жесты, мимика, язык тела - ничего из этого не доступно и неважно. Зрение, слух и обоняние заглушены постоянством движения и света. И остается только чувствование. Сверх-чувствование. Которое находит смысл в локонах чужих волос на твоей щеке. Их сочетаниях и длине. В биении чужого сердца, которое совсем близко от твоего. В тонком пушке на чужой щеке. В доверии, с которым другой локоть впечатался в твой живот. В совместности и близости...
  - Красиво, - сдавленно проговорила Кира. - Красиво и глупо. Потому что все это у них уже было. Когда она отдавалась им до изнеможения, до сладкого, с длинными стонами исступления. И совместность, и близость рождалась потом, когда они долго и безмятежно лежали вместе, сцепив руки и ничего не говоря.
  - О чем вы там перешептываетесь? - подал голос Кисуро, - Вы своими разговорами доведете меня до оргазма. И не одного. Но я хотел заметить, что вы выбрали неправильный способ описания. Это просто принадлежность к чему-то такому, что объединяет нас. Что делает не просто группой, а... а... вот - сообщниками!
  - Семьей, - заметил Мейер. - Нет слова точнее. Просто семья.
  - Есть еще слово клан, есть корпоративность, - добавила Кира, - Но Мейер сказал просто превосходно, лучше не придумать.
  - А то, - гордо сказал Кисуро.
  - Как же я вас обожаю, - тихо произнесла Кира. - За вот такое. Но больше ни слова!
  Они замолчали. Потому что слова могут разрушить то, что не высказано. Что не нуждается в пояснении и понятно и так.
  - Я буду говорить взглядом, - все же не утерпел Кисуро.
  Он сжал губы, но всеми своими вздохами, взглядами и шевелениями показывал, как ему трудно себя сдерживать.
  
  Лифт остановился за несколько витков до дна. Яркий свет не одного десятка светильников выделял подробности, играл лучами на перилах и обработанных стенах с тонким сложным узором, облицованном плитами дне с его рисунком тонких спиральных линий, убегающих из центра круга.
  Шаг витков у дна стал круче. Спустившись, они поняли, почему - чтобы дать место большому проходу-тоннелю. Балкон проходил над ним. Тоннель вел в огромный зал, который просматривался из шахты. По обе строны прохода находились два невысоких - не выше двух метров, - коридора, которые вели, очевидно, в служебные помещения.
  Их бегло осмотрели, а затем вошли в основной тоннель.
  Его необычно ребристые стены напоминали небольшие волны, идущие одна за другой. Поверхность волн, шероховато-податливая, притягивала руки.
  Зал, в который вывел тоннель со стенами-волнами, заполняли колонны - тонкие и толстые, разного диаметра, расположенные в беспорядке. Потолок зала скрывался в полумраке, его не пробивал даже сильный направленный луч фонаря.
  Зал пребывал почти во тьме, свет источали только редкие светильники, расположенные у основания стен. Размеры зала с трудом поддавались оценке: бесчисленное количество колонн не давало увидеть стены.
  Шаги гулко отдавались во мраке, множились, а эхо обступало со всех сторон. Троица даже останавливалась, чтобы проверить, что кроме них тут больше никого нет, а странный близкий шум рождали они сами.
  - У вас есть какие-нибудь предположения? - тихо и встревоженно просила Кира.
  Но ни предположений, ни догадок не находилось. В хаотичном расположении колонн, в их размерах не обнаруживалась логика. Столбы уходили вверх и скрывались в темноте, которая не позволяла оценить их высоту.
  Только через долгий десяток-другой минут показался край зала. Ряд колонн оборвался, открывая десяток метров пустого пространства и стену с рядом длинных светильников.
  Мейер дошел до стены, провел по ней рукой, затем снял с себя рюкзак и устало присел.
  'Пришла пора запустить лазутчиков, чтобы все здесь облазили', - пояснил он.
  Звук его голоса ушел к колоннам и в пустоту, которая отозвалась эхом, потом вторым и третьим.
  - А мы? - негромко, чтобы ее голос так не резонировал, спросила Кира.
  - Предлагаю вернуться вдоль стены. У нас недостаточно информации, а лазутчики обследуют и составят карту места намного лучше нас.
  - И сколько у них на это уйдет времени? - спросила Кира. - Мы не пропустим важное?
  - Пропустим, - согласился Мейер. - В первый раз все пропускают важное. Потому что обилие новых впечатлений отвлекает. Нет, я не шучу, вот, Кисуро подтвердит.
  - Подтверждаю, - согласился Кисуро.
  - Точнее, шучу, но не сильно.
  - Подтверждаю, подтверждаю, - добавил Кисуро, - он таков. Мейер хочет сказать, что не стоит увлекаться частностями. Мы должны понять их замысел.
  - Хочу, - согласился Мейер. - Кира, я тебя прекрасно понимаю: нас завалило вопросами, на которые нет ответа: что это за шахта, почему стены тоннеля ребристые, почему такой хаотичный рисунок колонн, есть ли закономерность в их толщине и размещении. А вдруг где-то в зале кроме колонн есть еще что-то. И еще тридцать три вопроса...
  Кира кивнула:
  - Тридцать четыре: для чего это все и какую связь имеет с твоим видением?
  - Вот именно, - ответил Мейер. - Это частности, которые уводят нас от главного. Нам нужно подняться с уровня 'мы пришли, увидели и обомлели' на следующий: для чего все это предназначалось. То есть, вернуться назад. И попытаться понять логику действий людей, которые тут когда-то находились.
  Кира не возражала.
  
  Стена отклонялась от вертикали на заметный угол, что говорило о том, что зал в сечении - круглый или овальный.
  Через пару десятков метров в ней обнаружились круглые отверстия на высоте пяти или выше метров, диаметром больше человеческого роста. Отверстия шли группами, располагаюсь на окружности большого круга. Первый круг, затем метров через двадцать - другой. Высота и ровная гладкая стена без выступов не давали взобраться к нижнему отверстию и заглянуть в него.
  Пришла мысль о вентиляции, но для обычного притока воздуха количество отверстий было избыточным.
  Обратный путь показался намного длиннее. Их подавляло темное громадное пространство без потолка, гулкое, готовое отозваться на любое движение и звук. Непонятное и оттого тревожащее.
  Они вышли в шахту. Задрав головы, посмотрели наверх, на колоссальную, пронизанную ожерельем световых точек, пустоту и начали более детально осматривать два боковых коридора.
  Те вели в служебные помещения. Нашлись комнаты для отдыха, ванные и кухня со старым-старым оборудованием, сделанным не ранее, чем сто лет назад. Они определили прмиерный возраст по устаревшему стилю. Когда последний раз им пользовались, никто не смог сказать точно. Может, лет десять, может пятьдесят или сто.
  Заброшенность и забытость всего, что они видели, вызывала мысль - не тратят ли они время зря. Может, смысл видения Мейера заключался не в этих комнатушках и шахте, а чем-то другом?
  - Может, - согласился Мейер. - Поэтому, предлагаю не гадать и беспокоиться, а расслабиться. Мы ничего не ищем. То, что нам надо, найдет нас само. Мы смотрим. Удивляемся. Ценим.
  - Любуемся, - добавил Кисуро, - лично я любуюсь. Всем...
  Он многозначительно посмотрел на Киру.
  Кира весело протянула ему руку.
  - Я тороплюсь, потому что со мной такое первый раз. Но я тоже научусь. Вот уже я смотрю и ничего не ищу. Я только оцениваю.
  Она взглядом окинула Кисуро с ног до головы, зесмеялась. Затем положила руки на талию Кисуро и развернула того от себя. Потому что он отвелекал и будоражил ее.
  Кисуро тоже засмеялся. Им обоим это доставляло удовольствие.
  Они побродили еще - снова зашли в тоннель с неровными волнистыми стенами, но в зал вступать не стали. Обследовали низ шахты и его плиточный пол. Поднялись на пару витков вверх по балкону. Они не увидели помещений управления, которые обязятельно должны присутствовать в подобном месте. Хотя бы для того, чтобы контролировать вентиляцию и освещение. Если управление скрыто, то от кого?
   Детали нагромождались, валились друг на друга, заслоняя. Впечатлений оказывалось слишком много и они загромождали ум, мешая смотреть далеко.
  Они решили вернуться. Еще и потому, что осознали, что невероятно устали и вымотались.
  - Здесь обязательно должен быть второй выход, - говорил Мейер, когда они подходили к лифту. - Хотя бы ради безопасности. Кроме того, тут множество вещей, которые просто вопиют, почему так, а не иначе! Мы уходим временно.
  У лифта они замешкались. Кисуро был готов на жертву - снова ехать в лифте втроем, быть прижатым к Кире и вообще, терпеть всяческие неудобства ради общего дела, но у Мейера имелись другие планы. И хотя это заняло время, он отправил Киру и Кисуро первыми, а сам терпеливо ждал, когда лифт совершит неспешный путь вверх и обратно.
  Он расслаблено и безучастно рассматривал шахту. Ему хотелось этой безучастности и отстраненности, тишины и безмыслия, чтобы это место открылось ему. Тихонько шепнуло или мелькнуло образом.
  Когда лифт приехал, Мейер, зайдя в него, внимательно осмотрел его внутренние деревянные панели и четыре кнопки без надписи. Он не стал пробовать разные сочетания - нажал верхнюю, а потом внимательно прислушивался к ходу лифта, надеясь, что тот выдаст дополнительные остановки другим звуками. Возможно на двух промежуточных уровнях расположен центр управления. Но Мейер, как не прислушивался, не уловил перебоев в монотонном гудении механизма лифта, и не увидел каких-либо изменений в картинке, проскальзывающей за оконцем кабины.
  
  Они вернулись к глайдеру той же дорогой, по которой спускались. Сейчас она показалась чуть короче, но совсем на чуть-чуть - усталость оседала в ногах и удлиняла метры.
  
  Глава 41
  
  Мейер расслабленно лежал на кровати и не торопился вставать. Ему не хотелось будить Кисуро, который время от времени беспокойно ворочался под боком, а значит - досыпал последние ночные сны и балансировал на зыбкой непрочной грани между сном и явью.
  Еще Мейер не спешил, поскольку считал, что им следует взять небольшую паузу после вчерашнего напряженного и полного событий дня. Тем более, после ночного звонка Киры, когда она сказала, что все поняла. А раз так, можно не спешить.
  А еще Мейера тянуло найти в тревожной неопределенности и даже мрачности последних дней янтарную, застывшую капельку покоя и тихой безмятежности, на пару минуток задержать послесонную расслабленность, в которой нет обязательных дел, ни вчера и завтра - только ленивое и неторопливое созерцание.
  Мейер созерцал вчерашний вечер. Уставшую Киру, положившую голову на обзорное стекло глайдера. Кисуро, который, после очень некоторых раздумий, склонил голову на плечо Киры, отчего чего та улыбнулась и приобняла его.
  На половине пути до убежища Ронана они остановились перекусить - терпеть до Каньона не хотел никто. А потом, после картофельных оладий и пончиков, которые обожал Кисуро, Кира, очень нежно глядя на Мейера и Кисуро, извиняющим голосом произнесла: 'Если я не полечу с вами, вы огорчитесь?'
  Разумеется, огорчатся, и Мейер постарался показать всем своим видом, а Кисуро прямо источал горьчащее горе. Но Кира, безусловно, была права. Пробудь они этот вечер и дальше вместе, все окончится постелью. Да-да, потому что вы будете рядом, и я не смогу себя сдержать, доверительно проговорила Кира, смущенно отводя взгляд. А ей хотелось поработать. Подумать. Оценить то, что она увидела сегодня. В ней клокочут сейчас идеи и предположения, они требуют неотложной проверки. Оттого Мейер, Кисуро и она должны сегодня быть как можно дальше друг от друга.
  Это было разумно. И Мейер без слов согласился. Согласился и Кисуро, но со словами. Кира смеялась его воздыханиям, а потом наклонила к нему голову и поцеловала в губы. Так, как он хотел, страстно и пылко, по-настоящему.
  Киру высадили у ее дома, и глайдер взял курс на убежище Ронана. Там уже осела глубокая ночь и они тихонько, чтобы никого не разбудить, пробрались в свою спальню. Но сон не шел, они долго толкались в ванной, а потом ворочались в кровати, задевая друг друга. Обоих переполняли чувства, но они сдерживали себя, ограничиваясь короткими фразами. И только когда Кисуро, перевернувшись с бока на бок в сотый раз, случайно оказался в объятиях Мейера, мальчик не выдержал.
  'Знаешь, Мейер...' - озабоченно начал он.
  'Знаю, - перебил его Мейер. - Мы оба горим желанием. И оба думаем о ней.'
  'Там, возле стержня... это было непередаваемо. То, что скрывалось за ее словами, ну ты понимаешь. И потом, в лифте, когда мы стояли вплотную друг к другу и я чувствовал ее всю, а она не противилась этому... Все происходило, словно мы сто лет до того были вместе. Эта ее открытость, с которой она пустила меня в свое личное пространство - не демонстративно, как Марта, не с новым осторожным интересом, как Виолетта, а как человек, с которым ты провел уйму времени. Доверительно, свободно и очень скромно, словно говоря: "ну, тебе-то можно, ты - свой". Это ведь не просто влечение. А нечто несравненно большее!'
  'Уверен в этом', - ответил Мейер.
  'Поэтому, мы ведь не будем сегодня давать волю своей страсти?'
  'Разумеется'.
  Кисуро специально приподнял голову, чтобы увидеть выражение лица, с которым Мейер произнес это 'разумеется'. Не присутствовало ли в нем сарказма выше обычного?
  'Чтобы не выглядело, что мы замещаем наше желание Киры, - продолжил он. - И чтобы не подразумевалось, что мы хотим именно ее'.
  Мейер согласно кивнул: 'Никто не сможет нас упрекнуть. Ни в воздержании, ни в чем ином'.
  'Тебе легко такое говорить', - пробормотал Кисуро.
  Мейер едва сдерживал смех.
  'Думай о завтрашнем дне', - прошептал он в ухо Кисуро.
  Кисуро если и думал, то недолго: совсем скоро он заснул, и крепко. Настолько, что его не разбудил полуночный звонок Киры.
  'Мейер, извини, что разбудила, - устало, но весело проговорила Кира. Ее валило в сон, но она держалась. - Я не могла утерпеть до утра. Кисуро спит? Да, вижу. Как сладко... Знаешь Мейер, я, кажется, все разгадала. Ты не поверишь, насколько нам повезло! Этот зал, понятно, для чего он... ой, ты еще не видел трехмерного плана? Я, когда увидела, сразу сообразила. А потом начала искала ключевые последовательности. Конечно, это безнадежное дело, потому что их миллиарды, но тут я вспомнила о...'
  Кира сбилась и смущенно посмотрела на Мейера.
  'О вас с Кисуро. О том, что случилось возле стержня. И о том, что показала Библиотека. Это было почти как озарение.
  В общем, невероятно! Я поняла, что имел ввиду Хэннон, когда говорил о хаосе! И если у нас получится, мы получим ключ. Ключ ко всему! И знаешь Мейер, я очень признательна вам, за то, что с нами случилось и что случится еще! За то, что я с вами. А вы - со мной. И... - щеки Киры окрасились розовым, - завтрашнюю ночь мы проведем вместе. Передай это Кисуро, когда он проснется!'
  Мейер, улыбаясь, качал головой.
  'Да, я прилечу к вам утром, сразу как проснусь. Даже завтракать не буду. Пока, мой дорогой и нежно желаемый Мейер!'
  Сейчас Мейер вспоминал счастливую улыбку на ее лице и свое состояние ласковой и сладкой растерянности от ее слов. От взгляда, и румянца, который они с Кисуро должны сберечь...
  Кисуро зашевелился, приподнял голову, окидывая их неширокое, не то, что в Эдо, ложе расслабленным полусонным взглядом, затем закинул руку Мейеру на грудь и вяло спросил:
  - Утро уже доброе или еще нет?
  Мейер взъерошил волосы Кисуро и легко вскочил с кровати.
  - Ты не представляешь, насколько! Ночью звонила Кира. Но ты должен сам это увидеть. А я - в ванную.
  - Кира? - удивился Кисуро уже в спину Мейеру. - Не слышал ничего.
  Когда Кисуро вошел в ванную, Мейер нежился в теплых и колючих струях воды. Кисуро с непонятной Мейеру озабоченностью посмотрел на себя и свое тело в зеркале, выгнувшись, почесал спину и встал рядом с Мейером под водопад воды.
  - Она звонила ночью? - спросил он неуверенно.
  - Да, была уже совсем глубокая ночь, ты спал, и я не стал будить, - беззаботно ответил Мейер.
  - Не хочется думать, что Мейер Шимода еще и галлюционирует, - заметил Кисуро, прижимаясь животом к боку Мейера и кладя ладонь ему на живот. - Мне все же думается, что существует и другое объяснение.
  Мейер не сразу понял, что он имеет ввиду.
  - Я далек от мысли, что ты пошутил, - продолжал Кисуро. - Тогда, почему я не нашел записи?
  Мейер замер, не отводя от него взгляда. Кисуро уловил тревогу в глазах Мейера и тоже застыл. Только хлопал глазами, когда в них попадала вода.
  Мейер, увлекая Кисуро за собой, выскочил из душа. Его тело уже отзывалось холодком внизу живота от ужасающего предчувствия.
  Он начал с воспроизведения вчерашних записей. Как и сказал Кисуро, звонка Киры не нашлось. Мейер срывающимся голосом сам вызвал Киру. Через долгих десять секунд им сообщили, что такого абонента не существует.
  'Адрес!' - вырвалось у Кисуро, но Мейер уже водил руками по экрану, выбирая локацию - дом Киры.
  Еще очередной десяток долгих, словно минуты, секунд. Дом, который они искали, дом-холм, окруженный зеленью, с крышей, с которой так удобно смотреть на звезды, находился на прежнем месте, построен семь десятков лет назад. И уже сорок лет, как в нем никто не жил.
  Кисуро взял Мейера за руку.
  - Это оно? - тихо спросил он чужим голосом.
  - Да, - ответил Мейер, не узнавая и своего. - То самое изменение, про которое рассказывал Ронан.
  У него еще мерцала слабым светом надежда, и он лихорадочно начал вызывать Ронана. Но не закончив, замер. Включил запись разговора и повернулся к Кисуро.
  - У тебя превосходная память. Ты тоже должен это запомнить. Вот что было ночью: она извинилась за поздний звонок, ей так хотелось рассказать, что она не утерпела до утра. Посмотрела на тебя, спящего, затем сказала, что нам повезло. Она получила план всего подземного сооружения и поняла, для чего оно предназначено. Затем сказала, что очень много последовательностей, каких именно, не уточнила, и, простой перебор невозможен. Еще она что-то вспомнила, но не сказала, что именно. Что-то связанное с Библиотекой и стержне-ключе. После сказала, что поняла, что имел ввиду Хэннон, и что у нас есть возможность получить ключ. Ключ ко всему. Затем снова переключилась на нас с тобой и сообщила в завершении, что эту ночь проведет с нами.
  - О-ох, - вырвалось у Кисуро. - Я потрясен. Не могу даже сказать, как потрясен. Ключом, разумеется... Ну хорошо, хорошо, не смотри на меня так, обещанием тоже.
  Мейер грустно улыбнулся. Он только сейчас сообразил, что они стоят в спальне голые, мокрые, в луже стекающей с тел воды. Наверное, не стоит вызывать Ронана в таком виде, печально произнес он.
  
  Ронан заканчивал завтрак.
  - Я знаю, что вы тут, но не был уверен, что не спите, - радушно отозвался он, отвлекаясь от кофе. - Поднимайтесь! Мы с вами тут одни, Марта и Виолетта прилетят позже.
  - Одно слово, Ронан! Вчера мы были с Кирой. Ты ее помнишь? - Мейер не смог сдержать волнение.
  - Кира?
  Ронан уловил во выражении лица Мейера что-то необычное и посерьезнел.
  - Кира, Кира... позавчера утром вас было трое: ты, Кисуро, Виолетта. Марта прилетела вечером. Но Киры... нет, такой я не знаю.
  Мейер был готов к этому ответу, но сердце его все равно сжалось в тоске.
  - Произошло Изменение, - мрачно сказал он. - Мы поднимаемся к тебе.
  - Нет-нет, - Ронан мгновенно сообразил, что происходит. - Приходите в Лабораторию. Очень важно зафиксировать все твои воспоминания! Или вы помните мир до Изменения оба?
  Услышав ответ, Ронан почти просиял. Потом нахмурился.
  - Мы попробуем что-то сделать! Не отчаивайтесь заранее.
  Мейер согласно кивнул, разорвал связь и вопросительно посмотрел на Кисуро.
  - Конечно, нужно спросить их прямо сейчас! - согласился тот, поняв Мейера без всяких слов. - Даже несмотря на то, что у нас нет времени. Даже несмотря на то, что мы догадываемся об ответе. Если хочешь, я позвоню Виолетте, а ты - Марте.
  
  - Кира? - снисходительно переспросила Марта в ответ на их путаные торопливые вопросы. - Кто такая Кира?
  - Наша новая знакомая, - пояснил Мейер.
  Кисуро рядом кивнул, подтверждая.
  - Новая знакомая? - Марта окинула их недовольным взглядом. - Что за делишки за моей спиной?! Какая-то девушка якшается с вами, а я об этом ничего не знаю! Что вообще происходит?
  - Мы думаем, что произошло Изменение и о Кире помним только мы. Хотя ты с ней тоже была знакома.
  Марта внимательно посмотрела на Мейера.
  - Ну, предположим, у Мейера это врожденное. Дитятко живет в собственном мире и вечно витает в облаках...
  Она ласково посмотрела на Кисуро.
  - Но ты-то? Хотя, может, это заразное? И тебе передалось от него? Да, мой ненаглядный?
  - Мы не шутим, Марта, - обронил Мейер.
  - Вот это и странно, - нахмурилась Марта. - Она с вами спала?
  - Еще нет, - ответил Кисуро.
  - Это еще более странно, - Марта задумчиво смотрела в пространство мимо них.
  Мейер, давным-давно привыкший к манерам Марты и ее неутомимой страсти трепать языком, спохватился. Сейчас Марта пребывала в абсолютной серьезности.
  - Как давно вы ее знаете?
  - Пару дней. Мы вместе прилетели к Ронану: Я, Ки, Виолетта и Кира. Ты познакомилась с ней позавчера вечером.
  - Ронану сказали?
  - Да, и мы идем к нему.
  - Я вылетаю, - только и сказала Марта и оборвала связь.
  Но через секунду восстановила.
  - Только не вздумайте вы пропадать, - сердито сказала она и отключилась окончательно.
  
  Виолетта сразу поняла, что случилось.
  У Ронана, спросила она, вчетвером? И я ее хорошо знаю?
  Она думала пару секунд.
  - Больше никто не помнит о ней, кроме вас? - спросила она затем. И добавила:
  - Вы записали все о ней? Все-все, включая внешность, характер, привычки?
  Мейер и Кисуро утвердительно кивали: да, все это они запишут.
  - Ты вылетаешь к нам? - спросил Кисуро. Желание этого явно отображалось у него на лице.
  Виолетта напряженно думала.
  - Не сразу.
  - Понимаете, - пояснила она в ответ на их недоуменные взгляды. - Мы в спешке можем упустить важные детали. Когда я видела ее последний раз, позавчера вечером? В тот вечер, когда мы были вчетвером: я, вы и Марта? Вот! Мне нужно время, чтобы узнать, что я помню, и есть ли в моих воспоминаниях нестыковки. И это важно сделать прямо сейчас.
  Кисуро смотрел на Виолетту восхищенным взглядом.
  - Мудро, - согласился Мейер. - Тогда, конечно же, не спеши. Встретимся у Ронана.
  
  Мейер окинул комнату невнимательным взглядом, вопросительно посмотрел на мешкающего Кисуро, подгоняя его взглядом, и собрался было выходить, но Кисуро его остановил.
  - Погоди, - мягко произнес он. - Ты расстроен, спешишь и упускаешь важное. Во-первых, тебя не интересует, что увидела Кира на плане?
  Мейер с досадой хлопнул себя ладонью по лбу и благодарно кивнул. Конечно же, с этого нужно было начать.
  Он сам развернул в воздухе трехмерный план подземного сооружения.
  Ветки тоннелей, большой проход. Шахта. Зал с колоннами...
  Мейер водил руками в воздухе, поворачивая план то так, то эдак и сосредоточенно молчал.
  Он увидел то, что они не смогли определить вчера. Потолок в форме закрученной луковицы. Колонны, которые на самом деле оказались открытыми трубами, заканчивались, не доходя до него. Часть труб оказалась пустотелыми, часть наполняли структуры в виде сотов. Под землей трубы двоились и троились, соединялись с большими пустотелыми шарами, превращаясь в сложную и запутанную систему. Зал с внешней стороны опутывали технологические коридоры, за ними находились залы с оборудованием.
  - Ты думаешь то же, что и я? - напряженно спросил Кисуро, заводя указательный палец в центр плана, в зал с трубами. - В чем его смысл там, под землей? Что он играет?
  Мейер внимательно рассматривал вход в зал и луковичный потолок.
  Теперь сложная комбинация шахты, тоннеля и зала становилась понятной. Вход с ребристыми стенами - он служил для регулировки потока воздуха. Шахта - компенсатор давления. В зале - резонирующий потолок сложной формы. Все вместе служило частями огромного органа. А сложная запутанная система воздуховодов обеспечивала его работу.
  И Кира сразу поняла это, едва увидев полный план.
  - Много последовательностей, - сказал Кисуро, вглядываясь в план, - это ведь про комбинации звуков. Мелодию.
  - И потом она сказала, что что-то вспомнила и мы можем получить ключ, - проговорил Мейер. - Стоп. Давай остановимся на этом. Пока что.
  - Именно, - согласился Кисуро. - Но меня еще кое-что интересует. Записи вчерашнего вечера. Да, Киры там не будет, это и так понятно, но давай все же посмотрим.
  - Лифт? - спросил Мейер. - Ты хочешь увидеть нас в лифте?
  Кисуро сосредоточенно кивнул.
  - Я кое в чем хочу убедится, - пояснил он.
  Он вызвал на развернутый в воздухе световой экран запись их вчерашнего похода, быстро пролистал до того времени, когда они сели отдохнуть первый раз.
  Они увидели коридор, двоих себя, а потом изображение сорвалось и превратилось в серую смесь линий, полос и осколков чужих изображений.
  - Ты ждал именно этого? - спросил удивленный Мейер.
  - Я думал... я не был уверен...
  Кисуро сосредоточенно пролистал дальше. Изображение появилось и показало, как они вошли в камеру со стержнем, но потом снова исказилось и пропало в цифровом хаосе.
  Кисуро терпеливо выуживал картинку за картинкой. Они в коридоре, затем в тоннеле, вот выходят на спиральный балкон к лифту. И снова длинная бессмысленная лакуна.
  - Ты понимаешь, что это значит?
  - Вполне отчетливо, - Мейер в задумчивости потер кончик носа. - Стереть одну Киру в этих кадрах у Них не вышло. Поэтому удалилась вся информация о тех событиях. Это как шлейф. Шлейф стирания.
  Мейер выждал немного, размышляя, и добавил.
  - Только я не знаю, как этим воспользоваться.
  - И я не знаю, - с сожалением проговорил Кисуро. - Но тебе не кажется, что тут очень важно, что происходило в этих кадрах.
  - Кажется, - прервал его Мейер. - И я даже догадываюсь, почему они стерты. Но только не стоит об этом распространяться, пока мы окончательно не разберемся. Пару дней назад я точно так же не хотел говорить Виолетте, с кем связан из тех семи. Тогда это казалось почти блажью и необъяснимой стеснительностью, но теперь я могу объяснить свою интуитивную закрытость. Это не должно попасть в инфополе. И это не касается вопроса доверия к своим друзьям - мы откроемся им, когда будем готовы, не так ли?
  Кисуро с признательностью посмотрел на Мейера. Потом провел указательным пальцем сверху вниз по его губам.
  - Пошли к Ронану.
  
  Ронан был деловит, быстр и немногословен.
  Он указал Мейеру и Кисуро на уже приготовленные места со шлемами, и приложил палец ко рту, видя, что Кисуро хочет что-то сказать.
  - Сейчас самое главное, - сказал Ронан, - зафиксировать то, что вы помните. Об остальном будем размышлять потом. Поэтому, вспоминайте как можно тщательнее, в малейших деталях. Проекции инфополя, посторонние образы, которых полно там, все то, что называется мара, вам мешать не будет. Я тоже запишу свои воспоминания в качестве контрольных.
  Узнав, что отсчет воспоминаний должен начаться с их первой встречи, он кивнул: "больше ни пол слова!" - и надел свой шлем.
  
  Мейер не собирался спешить. Более того, он намеревался просидеть в шлеме как можно дольше - полчаса, сорок минут, час, но все его блуждания по собственной памяти, выуживание подробностей и возвраты к важным эпизодам заняли от силы минут пятнадцать.
  И он еще ждал, пока расслабленный Кисуро закончит и неуверенно снимет с себя шлем.
  - Не скажу, что я подготовился к этому полностью, - отозвался Ронан, давно сидящий в кресле без шлема, - но последовательность действий составлена давно. Более того, я знаю - а теперь узнаете и вы, на что обратить особое внимание.
  Мейер и Кисуро внимательно слушали.
  - Прежде всего, к чему я пришел за годы размышлений, и что мы должны учитывать, это вопрос, являются ли ваши воспоминания наведенными. Да, именно так. Мы не знаем, является ли сейчас наша ветка Симуляции исходной, в которой существовала Кира или же это новая ветка, в которой Киры никогда не существовало. Поэтому, каждый факт рассматривайте именно через призму этого вопроса. А теперь давайте по порядку: что помните вы.
  Ранан накинулся на запись воспоминаний с нескрываемым азартом. В нем скрывались и долгие годы ожиданий настоящего дела, когда информация валится без перерыва отовсюду, а ум должен разогнаться до полной своей скорости, и неутоленная скорбь от утраты Хэннона и даже желание какого-то, пусть небольшого, реванша.
  Возможность, которая открылась сейчас, давала надежду. И эта надежда искрилась в глазах Ронана.
  Мейера же сдерживало от открытых эмоций внутреннее ожидание еще больших подвохов и неприятностей, а Кисуро просто насуплено и серьезно молчал. Только в его взгляде иногда проступали тонкая и острая как лезвие горесть, смешанная с решимостью.
  Ронан бурлил и задавал вопросы. Отзывался на каждый комментарий Мейера. Что ответила Кира, что спрашивал он, Ронан.
  Он бормотал, не отрываясь от экранов: "Да, это логично", а потом, отвлекшись, резюмировал: "Да, с Кирой был бы полный комплект: физик плюс специалист по вероятностям, псионик, архитектор миров и фактор 'К'".
  На фактор 'К' тут же встрепенулся Кисуро: "Я, само собой, только рад такой высокой оценке своей персоны, но это явно лишнее, я к ним никоим боком."
  Ронан наморщился: "Нет-нет, ты не прав. Мейер, это твоя область, ты лучше объяснишь", - после чего Мейеру пришлось пояснять про ключевые параметры во время расчета связанных мультивероятностей. Про характеристики нестабильности и неопределенности, а также фактор внешнего воздействия на систему операторов. Это был один из управляемых компенсаторов случайности. Так что Кисуро со своей проницательностью и тонким умом был очень важен.
  "Для всех нас," - добавил Мейер в конце.
  На минуту Кисуро наполнился своей обычной деликатностью и невинной обходительностью: "Поскольку в теорию мультивероятности так глубоко я еще не погружался, то поверю тебе на слово".
  Ронан листал свои и чужие кадры-картинки, оценивал слова Киры, замирал, обдумывая.
  Да, в его воспоминаниях без Киры возникали необъяснимости и нелогичности. Почему о время первой их встречи Мейер, Кисуро и Виолетта ехали в лифте не вместе, а разбившись на две группы, хотя места хватало для всех. К чему относились взгляды Мейера и его спонтанные улыбки, не относящиеся к разговору. И не связанные ни с кем из его спутников.
  Да, нестыковки можно было объяснить присутствием еще одного человека, но Ронан и так знал об этом. А он желал найти нечто особое, некий знак, который помог бы понять механизм Изменения или какие-нибудь его особенности.
  Пропавшие части записей, на которых кроме Киры находились еще Мейер с Кисуро, придали ему азарта. Но и Мейер, и Кисуро были немногословны, а на слова Ронана, что это очень важно и за это можно зацепиться, вяло согласились.
  План подземного сооружения придали Ронану второе дыхание. Он согласился безаговорочно и быстро, что ничем иным, как большим органом сооружение быть не может. Но соты разных форм и калибров в части труб заставили его задуматься. Они говорили об инфополе, поскольку с инфополем могут взаимодействуют только губчатые структуры, как, к примеру, человеческий мозг. Орган воздействовал на ифнополе?
  Оба раза, - сокрушенно проговорил Ронан, - они не дают нам узнать что-то важное. Люди, которые о чем-то догадались, исчезают. И мы ничего поделать не можем. Пока что не можем.
  - Они совсем стерли ее? - Мейер с трудом выдавил эти слова.
  - Не знаю, - после долгой паузы отозвался Ронан. - Я долго думал над этим. Неужели Фуллера безвозвратно и окончательно вычеркнули из всех ветой Симуляций, как угрожающий элемент? У меня никаких доводов считать обратное, но почему-то во мне теплится надежда, что Фуллер существует в одном из миллионов миров. И Кира, тоже.
  Мейер стиснул губы.
  В Лабораторию вошла хмурая Марта. Обсмотрела всех, затем подошла к Кисуро. Вначале, взяв его руки в свои, долго взглядывалась, желая убедиться, что перед ней тот самый, ни капельки не изменившийся Кисуро. А потом порывисто прижала к себе,
  Марта, ничего не знавшая о Кире, не должна проявлять столько эмоцией, подумал Мейер. Это очередной след Киры, оставшийся после поспешного изъятия ее из их ветки Симуляции.
  - Ты, наверное, что-то вспомнила, - спросил он Марту.
  Марта подошла к нему и тоже обняла. Может, даже с такой же страстью, как и Кисуро.
  - Очень смутно. Я чувствую себя опустошенной. Словно из меня выдрали кусок луши.
  
  Глава 42
  
  Все эти поиски нестыковок, рытье без остановки прошлого и десятки, много десятков пролистанных воспоминаний не имели смысла. 'Она мне кажется очень и очень знакомой', - сказала Марта, увидев изображение Киры. Но это ощущение тоже ничего не давало. Как и порыв Ронана вычислить частотный диапазон исполинского органа на основании длины и диаметра колонн.
  Основание в виде ощущений, снов, просто предчувствий и 'это совсем рядом, словно истина кружит неутомимо вокруг и готова отдаться в руки - только знать, куда их протянуть', являлось слишком зыбким и непрочным, чтобы делать выводы.
  Мейер досадливо нахмурился.
  Они упускают главное. Те крупицы главного, что тянутся тонкой золотой жилой рядом с отвалами переработанной пустой породы. Но вот как найти эту жилу, как подняться над лавиной фактов и узреть то ценное, что связывает их, он не знал. И предложить что-либо взамен кропотливого, тщательного, скрупулезного сопоставления, совмещения и монотонной работы - не мог.
  - Ты чем-то недоволен? - без обиняков поинтересовалась Марта, едва заметив колебания Мейера. - Валяй, вываливай на нас оглушающую правду, которая нас потрясет. Задай нам перца!
  Мейер не удержался и улыбнулся.
  - Нет, ну разве можно ее не любить? - спросил он.
  Марта одарила Мейера снисходительным взглядом, в который добавила немного благосклонности. Совсем немного, чтобы Мейер не воображал много. Кроме благосклонности там находилось очень много многозначительного "Любовь? Да что они знают о любви?!"
  Ронан внимательно выслушал Мейера.
  - Верно, - сказал он. - Нельзя однобоко смотреть на проблему. Я его поддерживаю. Но этим, - он обвел взглядом экраны вокруг, - тоже кто-то должен заняться. Поэтому, я продолжу разбираться с записями. Это необходимо. Да.
  - То, что Мейер говорил, - сообщила Марта, - 'Я не уверен, я не знаю' - это обычное его состояние. Впрочем, нельзя не признать, что он умен.
  - Временами, - многозначительно добавила она. - Именно поэтому я останусь с Ронаном. Неопределенность и смутные предчувствия оставим Мейеру. И пока некоторые будут рефлексировать и разглядывать на просвет свои бесценные переживания, я поищу склейки. Да, да. В любой игре обязательно случаются баги. Ошибки. Это могут быть и логические нестыковки, и склейки сюжета. И просто особенности игрового движка, который не справляется с прорисовкой мира. Инструментов для тестирования и вылова этих штук - полно. А так как симуляция по своей форме - игра, то я использую их. Скормлю все наши записи тестировщику.
  - Хотел бы сказать, что тебя мне будет не хватать, - Мейер встал с кресла. - Но не в этот раз, было бы нечестно сказать неправду. Но я верю в тебя. И даже в твое нежелание разглядывать на просвет.
  - Ну надо же, - Марта сердито посмотрела на Мейера. - Я его задела за живое.
  - Надеюсь, это сделало тебя счастливой? - рассеянно - он думал о другом, - ответил Мейер.
  - Даже не пытайся меня разжалобить!
  Мейер оторвался от своих мыслей и с интересом посмотрел на раздосадованную Марту.
  - Даже не пытайся заставить меня поверить, что у тебя есть то, что можно разжалобить, - насмешливо произнес он.
  - Ронан, - осведомилась Марта, - в твое время тоже было принято говорить гадости девушкам?
  Ронан неопределенно мотнул головой.
  - Ты несправедлива, - не унимался Мейер, - это вовсе не гадости. Я пытаюсь придать всплеску твоих гормонов и гиперактивности оттенок благородной утонченности.
  Марта взглядом показала Мейеру, что о нем думает.
  - Вы давно знаете друг друга? - добродушно спросил Ронан, пытаясь снять напряжение между ними.
  - Они вместе, сколько себя помню, - отозвался Кисуро. - Такая милая пара, не правда ли?
  - У меня такое чувство, что Мейер достает меня с самого детства,- раздраженно заметила Марта.
  - Они так переживают друг за друга, - пояснил Ронану Кисуро. - И свою тревогу проявляют в колкостях, чтобы случайно не показать трогательную нежность и беспокойтсво. Это у них такая любовь. По правде, они жить друг без друга не могут.
  - Э-э, - встрепенулась Марта, - валите отсюда. Оба. Пока я Её еще сдерживаю.
  Кисуро, ни говоря ни слова, потянул за собой Мейера.
  Они только задержались у самой двери, слушая Ронана.
  - Я далек от мысли что-либо советовать вам, - сказал тот, переводя взгляд с Марты на них и обратно. - Но на вашем месте я бы не стал возвращаться во вчерашнее место. Не забывайте об инфополе. И о том, что вы очень важны для нас.
  
  
  Перед тем, как сесть в глайдер, Мейер задержал руку на дверце и повернулся к идущему за ним Кисуро:
  - Ты точно хочешь лететь со мной?
  - Мог бы и не спрашивать.
  - Они делают важное дело.
  Кисуро вопросительно посмотрел на Мейера, потом пробарабанил тонкими пальцами по руке Мейера, после чего аккуратгно отвел его руку от двери и первым забрался внутрь глайдера.
  - Но сейчас абсолютно бесполезное, - в спину ему докончил Мейер.
  Кисуро прошел в дальний конец глайдера и с удобством развалился на заднем кресле. Ноги он закинул на спинку впереди стоящего кресла.
  - Я молчу, потому что хочу выслушать твое объяснение, - пояснил он.
  - Бесполезное, - повторил Мейер, забираясь в глайдер, - потому что мы теряем самое важное и самое основное - время. Все, что на нас навалилось: эксперименты Годзо с инфополем, мои блуждания в Библиотеке, то, что мы нашли в подземелье - это ведь не на месяцы - на годы кропотливых тщательных исследований. Годы ошибок, заблуждений, гипотез, проверок. А у нас нет ни то чтобы месяцев, а даже недель. Только дни. И нужно не копаться в картинках памяти, не гадать о частотах подземного устройства, а думать, как попасть к тем девяти. Поскольку это единственный способ как-то повлиять на происходящее.
  Но как туда попасть - у меня нет никакого решения. Поэтому, если хочешь лететь со мной, знай, что мне нечего предложить. Марта права, я в сомнениях и в незнании. И весь мой план состоит в том, чтобы не делать ничего. Мне нужна передышка, я хочу отстраниться и, может быть, взглянуть под другим углом.
  - Тогда садись за штурвал, - сказал Кисуро, соглашаясь с Мейером. - Самый лучший способ отвлечься. И если ты надеялся, что я брошу тебя в таком важном деле - не делать ничего, то ты ошибался.
  Мейер благодарно улыбнулся Кисуро. Кто еще мог сказать так легко и весело, разрушить тревогу и беспокойство всего парой слов. Кисуро понял, что хочет Мейер с полуслова и сразу выбрал нужный тон.
  Мейер вывел глайдер из каньона, сделал большой разворот, набирая высоту, и направил его к побережью.
  Глайдер несся над ломаными, с резкими краями красными каньонами, оставлял за собой выглаженные ветром и солнцем долины и сухие русла рек. Неровные поломанные горы вокруг, словно составленные из разных цветов: красный, красно-оранжевый, песочный, сменяли друг друга.
  Мейер молчал, задумчиво глядя на пространство под ними. Но когда на горизонте появились большие темные скалы, тронутые на вершинах словно изморозью, Мейер встрепенулся. Ведомый его рукой, глайдер круто повернул влево, одновременно устремившись ввысь.
  - Ничегонеделанье, - рассудительно заметил Кисуро со своего места, - хорошо совмещается с рассуждениями вслух.
  Он растекся по креслам и не собирался менять удобного положения. Ноги его все так же болтались вверху, на спинке переднего кресла, периодически он покачивал то одной, то другой.
  - Болтать ни о чем - это важная составляющая, без которой любое ничегонеделанье превращается в томительную работу по изведению себя, - добавил Кисуро.
  Мейер специально оглянулся, чтобы увидеть выражение его лица. Озорное и одновременно испытующее.
  - Ну да, - заговорил Мейер, вновь поворачиваясь к штурвалу, - только болтание должно быть особое, подойдет не всякое. Наполненное специально выращенными для него словами, отобранными вручную, с круглыми бочками и медовым смыслом. Чтобы смысл растекался, взбалтывался и обволакивал своей медоточивой многогранностью, многосмысленностью и стыдливой недосказанностью. Или необласканностью, потому что необласканность - обратная сторона недосказанности. И, говоря об необласканности, мы говорим обо всем, чем угодно, кроме того, что нас действительно необласкивает, хотя и должно. Это заболтанная необласканность, которая является наполнением несущественности и опустошением смысла...
  - Надеюсь, ты сам не понимаешь, о чем говоришь, - заметил Кисуро, сияя от удовольствия. От того, как Мейер обращался со словами, крутил, выжимал их и со всего размаху запускал, как теннисный мячик.
  - У тебя есть какой-то план? - спросил он, просмеявшись.
  - Никакого, - признался Мейер. - Мы летим в Мадрид. Я хочу увидеть кабинет. Но в моем желании нет никакого плана, только предчувствие. Смутное и не имеющее смысла.
  - А вообще, - добавил он секундой позже, - план у нас есть. Единственный и срочный. Попасть в Мир номер Два.
  Кисуро молча кивнул, соглашаясь.
  
  Глайдер вознесся к темно-синему пространству между небом и космосом и после доворота начал пологое скольжение в разреженном воздухе стратосферы.
  Глайдер летел сам, вмешательство Мейера не требовалось, но Мейер по-прежнему сидел на месте пилота, отрешенно рассматривая землю, лежащую далеко внизу, мелкую и пеструю, словно карту.
  Молчал и Кисуро, напряженно размышляя о чем-то. И только когда на краю земного диска показалась полоска европейского континента, он задумчиво спросил:
  - Вот скажи, Мейер, Мейер Шимода, как взрослые люди могут любить друг друга?
  Мейер удивленно повернул голову. Видно, Кисуро волновало что-то очень важное, потому что его обычную игривость заменила серьезность. Чрезвычайная серьезность.
  - Возьмем тебя и Марту, - продолжал Кисуро,- Тут ясно: вы так самозабвенно достаете друг друга - это, я понимаю, настоящая любовь. Или вот с Кирой: бесконечно заводить один другого, играть на грани, утонченно наслаждаться оттенками чувств и оттенками оттенков, вместо того, чтобы просто отдаться друг другу, это да, это сильно. Ну а у нас с тобой что?
  - В самом деле, - пряча улыбку, согласился Мейер. - Тут и сравнивать нечего.
  - Я красивый. Очень красивый. И ты меня хочешь, это понятно. Я сам себя хочу. Но кроме этого ведь есть что-то, что связывает нас?
  - Масса банальностей, - ответил Мейер. - Быть вместе в радости. И в неприятностях. Особенно в неприятностях.
  - Ждал, что ты скажешь нечто подобное. Ты мазохист, очевидно, и тебя влекут неприятности.
  Мейер кивнул.
  - Это притяжение, - невесело проговрил он. - Нечто вроде гравитации. Нас неодолимо притягивает друг к другу. Называть это любовью или продолжать искать первопричину этой силы, мне кажется, нет смысла. Важно, что человека хочется пустить в себя, отворить для него все дверцы своего мира: вот это гостиная, это спальня, это чуланчик, тут свалены воспоминания, надежды, все деревянные кораблики с парусами, подзорная труба, шпага в ножнах, с нее нужно только снять ржавчину и протереть маслом, а вот сундук со старыми картами и веревочная лестница на крышу - это все и твое тоже. И ключик от потайного шкафчика, тоже. Потому что мир без тебя становится неполным. Пустым и неинтересным.
  - Ох, Ме, - упоенно прошептал Кисуро.
  - Ох, Ки, - передразнил его Мейер. - Вот не надо меня баловать своим восхищением. И вообще, любовь - это когда мир вокруг тебя трескается, осыпается и собирается развалиться совсем, а ты говоришь о любви. Потому что это важнее любого мира.
  - Ме, - проговорил негромко Кисуро. - Я хотел этих твоих слов. Потому что ты всегда попадаешь в самое яблочко. Сказать так, что точнее и быть не может. В несколько слов запихнуть то, что невозможно выразить свовами. И при этом утешить, и подбодрить.
  И Кисуро протянул к Мейеру руку: 'Иди ко мне...'
  
  
  Они оставили глайдер на посадочной площадке возле центрального парка и пешком дошли до нужной улочки.
  Мейер отворил тяжелую деревянную дверь со старинным узором и внушительными медными заклепками и предложил Кисуро войти.
  - Удивительное совпадение, что это место с твоего прошлого посещения не занято, - Кисуро не спешил входить, с интересом разглядывая вход.
  Мейер провел ладонью по старому дереву, пробуя его шероховатую теплую поверхность.
  - Это было бы совпадением еще неделю назад, - сказал он. - Сейчас уже не совпадение. Похоже на тот самый аттрактор случайностей из мультивероятности. Когда случайные, не связанные события начинают множится и идут одно за другим.
  Кисуро вошел внутрь прошелся по прохладному коридору с мозаичными плитками на полу, заглянул на кухню, потрогал деревянные перила лестницы, ведущей наверх.
  - Что мы здесь будем делать? - спросил он. - И, где ванная? Самое первое, что нам нужно сделать - принять душ.
  - Да. Ванная вот там. А делать мы будем все, чтобы нравиться случайностям. Обживайся. Прислушивайся к себе, к месту. Не думай о времени. Думай о завтраке. Точнее, ужине, поскольку тут уже вечер.
  Они оба постарались не спешить. Неторопливо расхаживали по комнатам, слушали скрип деревянных ступеней, примерялись к изогнутым перилам: а можно ли скатиться по их сложному пути и не свалиться, затем меряли своим присутствием и своими шагами патио.
  Они сдерживали себя, представляя, что у них в запасе бесчисленное количество песочных часов - устанешь все считать и переворачивать.
  Неторопливо выбирали завтрак: да-да, и тортилью! И чуросы, чуросы к кофе! И кофе чтобы был с небольшим количество горячего молока: кортадо, как оно называлось в этих местах.
  Они неторопливо хрустели тостадами, забирали друг у друга куски толстой тортильи, дурачились - и в самом деле поверили, что время задремало среди чуросов, с наполовину опустошенной чашкой кофе в сонной лапке.
  Не спеша и тихо - чтобы не разбудить его, они перебрались в кабинет. Кисуро восхищенно обсмотрел оконце на потолке, прошелся, присматриваясь к деталям, поцокал несколько раз языком, а после облюбовал диван - его мягкие плавные линии позволяли удобно вписать в него тело. Мейер развалился с противоположной стороны. Двоим места было маловато, но они сплели ноги, чтобы уместиться.
  - Я стараюсь нравиться случайностям изо всех сил, - начал разлагольствовать Кисуро, скользя взглядом по полутемному кабинету. - Старательно прислушиваюсь к себе. И к этому дивану. Но ничего не лезет в голову. Единственно, кажется, что это место полно тайн, но это я уже сам придумал: место, в котором хочется хранить тайны. Так что это не считается.
  - Считается, считается, - неторопливо возразил Мейер. - Ты ведь придумал легко и ненатужно, не задумываясь, не напрягаясь. Словно мимоходом подобрал лежащее под рукой, на полочке, мимо которой проходил. А как оно туда попало, на эту полочку? Так что, в твоих придуманных словах есть потаенный смысл - и он оттуда, из тех краев, где вольно прогуливается наше подсознание, пока мы тут заняты, казалось бы, важными вещами.
  Я тоже предполагаю, что этот дом - для тайн. Он предназначен для того, чтобы хранить секреты. В нем собирались те, кому есть что скрывать от остального мира. Эти стены, это дерево, эти плиты скреплены нашептыванием и заклинаниями - чтобы обуждаемое рядом с ними не просочилось, не утекло наружу. Здесь разворачивают свернутые в трубочку древние карты с секретными отметками и значками. А на массивную деревянную столешницу кладут листки - те, древние, бумажные шебуршащие листки с планами. С закорючками и отметками.
  Люди, которые приходят в этот кабинет, к специально подобранному нежно-таинственному свету ламп - не из нашего мира. А из какой-нибудь Рута 18, бесконечной дороги между пространствами, посреди пустынных желтых полей с редкими пыльными рощами. Или из места, где солнце весело искрится на тающих ледяных глыбах и прозрачные дорожки льда сменяет робкая трава. То есть, оттуда, где времена, земли и истории сменяют друг друга, из непостоянства и вечного движения.
  - Кажется, тебя несет, так же, как и меня? - осведомился Кисуро, довольно улыбаясь и щекоча пальцами ног бедро Мейера.
  - А то. Я придумываю на ходу, а это значит, что ничего из сказанного не может быть правдой. А еще значит, что все сказанное имеет вероятность оказаться правдой. А следовательно, здешний дом в самом деле полон секретов. Прошлых и будущих.
  - Погоди, - спохватился Кисуро, - Хочешь сказать, что мы станем искать здесь потайные ящички и комнаты?
  - Будем, - согласился Мейер. - Но не потому, что мы сможем что-нибудь найти. А потому, что этого просит сам Дом.
  - Я бы прятал секреты в лестнице, - задумчиво произнес Кисуро, перебираясь под бок Мейеру. Чтобы не свалиться с дивана, он обхватил Мейера двумя руками. - Шаг ступеней и их ширина - данные, изгибы перил - функция для кодирования. Или, например...
  - Расположение предметов на кухонном столе, - опередил его Мейер. - А еще лучше записать данные на оконных стеклах. Они будут переливаться разными цветами, словно так было задумано архитектором интерьера, но при попадании света нужной частоты покажется скрытая информация.
  - А еще хорошо записать микрошрифтом на столешнице. Дерево словно покрыто узорами, но если взять микроскоп и навести резкость...
  Они посмотрели друг на друга и засмеялись.
  - Мы занимаемся тем, что валяем дурака, - сказал Кисуро, касаясь своей щекой щеки Мейера. - Как ты и хотел. Ты ведь хотел именно этого?
  Мейер хмыкнул.
  - А ты, кажется, снова хочешь близости? - поинтересовался он.
  - Я всегда хотел близости с тобой. - грустно ответил Кисуро. - С той самой минуты, как увидел первый раз. Хотя ты прекрасно понимаешь, что 'близость' к физиологии не имеет никакого отношения. Близость к твоим делам и планам. Твоим секретикам. Твоим маленьким невинным извращениям. Твоим затаенным мечтам. Чтобы они стали моими, а я - их частью. Физиология уже следствие. Приятное следствие всего остального. И я не могу себе представить, что случится, если я это все потеряю.
  - Ты и не должен такое представлять. Думать о неудачах означает смириться с поражением. Но мы ведь не собираемся сдаваться? Вот именно.
  Мейер запрокинул голову и прикрыл глаза.
  - Тогда, в Библиотеке я пробыл в кабинете совсем недолго, - неторопливо проговорил он, вспоминая детали и выыуживая из памяти самые, казалось, незначительные подробности. - Сразу после того, как Библиотека показала мне узор связей тех семерых и нас, включая Ронана и Годзо.
  И я ведь думал о Годзо. Ну конечно! Совсем короткое время, но думал. Что свои истории он получал в Библиотеке. Тайком, случайно, словно подсматривал. Потом я смотрел на оконце в потолке, затем открыл дверь... получается, мыслями о Годзо я дал понять Библиотеке, что интересуюсь ним и она показала мне, где его можно найти.
  Кисуро внимательно слушал его, не перебивая.
  -А еще я не хотел совершать выбор. Мне казалось важным вернуться к начальному входу. Избегнуть вариантов, выйти за пределы парадигмы, которую мне навязывают. Стать на короткое время Библиотекарем. И Библиотека в результате показала мне...
  Мейер замолк.
  - Доступ к Библиотеке? - осторожно и тихо проговорил Кисуро. - Ты думаешь, именно об этом догадалась Кира? Но кто его построил, и когда? И заметь, глубоко под землей, втайне от людей. Даже вход закрыт на звуковой ключ.
  - 'Утешение Мира', - негромко сказал Мейер. - скорее всего, не мы одни знаем про настощее устройство Вселенной. Что-то просачивалось, что-то вытягивали принудительно, как Годзо, например. Очень может быть, что Босху тоже рассказали и попросили нарисовать картину. С зашифрованными элементами. Ты знаешь, что на правой створке 'Утешения мира' есть отрывок нотной записи?
  - Ох, - заинтригованно выдохнул Кисуро. - Кира не могла ее иметь ввиду?
  - Не уверен, - отозвался Мейер. - Было что-то еще.
  - Но для нас этот путь закрыт, - с горечью проговорил Кисуро. - Они нас удалят, как и Киру.
  - Мы не будет ломиться в открытую дверь, где нас ждут, - согласился Мейер. - Нас эта долина сбила с пути. Нам следовало с самого начала сосредоточиться на том, что делал Годзо.
  Мейер решительно поднялся с дивана, увлекая за собой Кисуро.
  - Вот что, пошли!
  - А кабинет? - Кисуро обвел его головой. Его тоже влекло это место.
  - Это место место очень важно. Только у нас нет к нему ключа. Оно как паззл, важный паззл, без которого не сложится цельная картина. Но сам по себе несущественен. И неважен сейчас. Мы свяжемся с Виолеттой и, если она еще не нашла записей его экспериментов, поищем их вместе. А потом попробуем сделать то, что не рсботало у него.
  Кисуро не возражал. У него оставалось одно определенное желание, но видя, как Мейер задержался возле окна, а потом в кухне окинул внимательным взглядом поверхность столешницы, Кисуро рассмеялся и не стал ничего говорить - Мейер проверил их легко придуманные случайные идеи.
  
  Глава 43
  
  - Ох, как чудесно, - сказал Кисуро, - поднимаясь по очередной висячей дороге, составленной из широких досок и подвешенной на скрученных лианах.
  Над головой зеленая листва перемешивалась с утренним солнечным светом, а низ, где журчала вода, покрывал густой сонный сумрак.
  Кисуро заглядывал вниз, задирал голову на кроны пышных тропических деревьев, подсвеченные солнцем, оглядывался на Мейера и светился удовольствием.
  Дорожки под ними скрипели и раскачивались, но это не мешало ходьбе, а придавало особое удовольствие. За ними следили птицы, толстые тропические птицы, сидящие на перилах из канатов и лианах. При приближении они нехотя и не торопясь перебирались подальше, а потом возвращаясь вновь, громко сообщая в спину Мейеру и Кисуро, что о них думают.
  - Все эти дорожки ведут в одно место? - спросил Кисуро, на ходу оборачиваясь к Мейеру.
  - Мы с Виолеттой были только у Годзо, поэтому не знаю. Но мое чувство прекрасного надеется, что нет.
  - Мое - тоже. Скучно и неинтересно, когда разные дорожки приводят к единственному окончанию. Не оставляя выбора.
  - Скучно и неинтересно, когда разные дорожки приводят к окончанию. Вместо того, чтобы привести к новому началу.
  Кисуро засмеялся и покрутил рукой в воздухе, показывая, что он в восторге от слов Мейера.
  Мейер помнил маршрут, но все же они едва не заплутали. Развилки казались одинаковыми, деревянные дощечки, канаты и лианы походили друг на друга, как близнецы. Но они вовремя заметили, что дом Годзо оказывается ниже и левее, и вернулись, чтобы выбрать верное направление.
  Когда им открылась терраса дома Годзо, они переглянулись.
  - Не было ли это основной причиной, по которой она тут? - заметил Кисуро. - Мы тоже так хотим.
  - Я говорил, что ей не доверяю - сказал Мейер - она читает наши мысли.
  Кисуро засмеялся.
  Виолетта тоже увидела их и, улыбаясь, ждала, пока они приблизятся.
  Она полулежала на легком шезлонге, держа в руках бокал с ярко-зеленым содержимым.
  Кисуро подошел первый. Провел рукой по голому животу Виолетте и склонил к ней голову. Девушка отложила бокал с напитком, приподнялась с кресла, обхватила Кисуро рукой за шею, притянула к себе и они соприкоснулись губами.
  Мейер терпеливо ждал пока закончится их жадный долгий поцелуй, а потом скользнул своими губами по щеке Виолетты.
  Ему показалось, что она ждала поцелуя именно в губы. Он даже уловил некую досаду в ее взгляде. Но Виолетта ничем больше не проявила своих чувств.
  Кисуро присел на пол рядом с Виолеттой, под ее руку. А Мейер уселся у перил прямо на полу.
  - Мейер сказал, что не доверяет тебе, - счастливо сообщил Кисуро, млея от близости Виолетты, - Потому что ты читаешь наши мысли.
  - Не все, - сообщила Виолетта. - Только те, какие вы хотите скрыть. Я нашла записи Годзо еще вчера, но из-за того, что случилось сегдня утром, они отошли на второй план.
  - И что в них? - спросил Кисуро, поводя плечами и смеясь взглядом: Виолетта, разговаривая, поглаживала его спину.
  - То, что мы искали и не нашли в Небесной Обсерватории. Описания экспериментов, детальные карты режимов. Схемы настройки капсул. Он все хранил тут, а в Обсерватории после каждого экспеимента стирал. Правда, у него тут особый порядок. Похожий на свалку... Мейер, ты так смотришь. Твой взгляд, догадываюсь, означает особую благодарность?
  - Очень, невероятно особую, - подвердил Мейер.
  По губам Виолетты скользнула улыбка.
  - Что вы знаете про молнии? - спросила она.
  - Кроме того, что знают все? - спросил Кисуро. - Ничего.
  - Я тоже ничего не знаю. Например, про избирательность. Когда попадает в одного и того же человека несколько раз. Или когда ударит в цепочку людей и поразит каждого третьего. Мейер, что может сказать об этом теория Мультивероятностей?
  - Дополнительные факторы, которые не учитывались, - с готовностью сообщил Мейер. - Причем, по меньшей мере два из них вообще могут быть не связаны ни с молниями, ни с ифнополем. Это могут оказаться и фазы Луны, и, количество ложечек сахара, которые Годзо положил в кофе утром. Я утрирую, конечно, но приблизительно так и есть.
  - Годзо тоже упоминал дополнительные параметры, которые неизвестны. А что ты скажешь про модуляцию молний инфополем?
  Мейер заерзал и вопросительно посмотрел на Виолетту.
  - Я уже ничему не удивляюсь, - сказал он. - Это Годзо так считает?
  - Понятно, что вы прочитаете об этом намного более полно, - Виолетта мягко, доверчиво улыбалась. Ее рука за спиной Кисуро не оставалась без дела, потому что Кисуро едва не плавился от удовольствия. - Но раз уж я начала, то дорасскажу. Хотя, признаюсь, мне просто нужно выговориться. Перед близкими людьми.
  Кисуро утвердительно закивал головой и подняв голову к Виолетте, посмотрел на нее ободряюще и нежно.
  - Я вспоминаю тот наш разговор с ним, - продолжила Виолетта, смотря на Мейера - когда он нес всякую чепуху про сны. Он ошибался, но при этом нащупал, даже не знаю, как его назвать. Особенность? Побочный эффект или даже недокументированную возможность. Блокирование псиполя при одновременном снижении осознания отрывает путь к каким-то глубинным его слоям. Мозг, видимо, начинает ипользовать какие-то другие механизмы, которые как правило, не задействованы в обычном состоянии. Возможно, это результат эволюции, во всяком случае Годзо считает так.
  Забавно, что всего неделю назад я стала бы рассуждать о подсознании, архетипах и коллективном бессознательном, но сейчас это все кажется наивным и поверхностным, поскольку мы знаем о Симуляции, и ее механизмах. И о том, что пси-поле являеется частью операционной памяти Симуляции.
  Теперь понятно, почему Годзо устроил свою лабораторию не где-нибудь, а в Высотной Обсерватории - в условиях меньшей интенсивности псиполя. Потом он заметил, что на эксперименты влияет тропосфера, а точнее, необычные тропосферные электрические явления. Спрайты и джеты. Где-то около года назад Годзо начал анализировать частоты и модуляции пси-поля.
  Мейер кивал. Это то, что пыталась нащупать Кира.
  - Теперь понятно, почему там стоят приборы для анализа спектрограмм, - сказал он.
  - А это правда, что человеческий голос вызывает колебания стекла? - спросила Виолетта. - Знаете, такие древние оконные стекла, твердые и хрупкие. Без затемнения, подсветки и звуковой изоляции. И измерив эти колебания, можно узнать, о чем говорят люди за таким стеклом?
  - Наверное, да. Это Годзо так написал?
  - Он приводил эту возможность в качестве примера. Его заметки - как из века пара, обстоятельные, подробные описания с отступами и пояснительными вставками. В этом весь Годзо. Позер и мечтатель. Так вот, окно - стратосферные молнии. И Годзо по ним восстанавливал 'голос'. Внутренние структуры и данные инфополя. Истории, как он их называл. Теперь мы знаем, что они относятся к внутренняя операционная памяти Симуляции, ведь так?
  - Да, - подтвердил Мейер. - Я уточню. Очевидно, он натолкнулся на структуры повседневности. Шаблоны. То, что определяет события нашей жизни. Когда тебя сводит с одними людьми, и уводит от других. Чтобы ты не делал и как ни старался. Или когда тебе везет раз за разом и ты рассуждаешь о белой полосе жизни. Или когда все против тебя, и новый день беспросветнее прошедшего. Когда ничего не зависит от твоих желаний, твоих усилий и тщетных попыток что-то изменить. Просто шаблон, в который ты попал и который рисует узор твоей жизни. Это все оттуда.
  Виолетта согласно кивнула.
  - Уточнение принято.
  Затем она грустно усмехнулась.
  - С каждым днем мои знания все больше и больше теряют свою ценность.
  - Это удел всех знаний, - ласково изрек Кисуро. - Всех ценностей и всех дней - уменьшать свою значимость. Тебя это огорчает?
  - Отчасти. Но это неважно. Когда Мейер рассказал Годзо, что с ним случилось, это придало Годзо азарта. И когда после разговора мы погружались в транс, он записывал параметры инфополя вокруг нас и наши пси-ритмы. А потом в Высотной Обсерватории попробовал промодулировать псиполе нашими ритмами на тех частотах, которые получил раньше.
  - Но у него не получилось, - резюмировал Мейер.
  - Не получилось, - согласилась Виолетта. - И я знаю, почему.
  Кисуро и Мейер вопросительно посмотрели на Виолетту.
  - Все в его записях. Он передавал в инфополе свою ментальную карту. А о мире Номер Два имел представление только с наших слов. То есть, его придумывал. Неудивительно, что его забросило куда-то рядом. У него ведь не было контакта, как у нас. Кроме того, он ничего не знал о Симуляции.
  Мейер задумчиво посмотрел на Кисуро, млеющего рядом с Виолеттой.
  - Да, мы знаем намного больше его. Несравненно больше. Он даже не представляет, насколько...
  - Ты что-то удумал? - поинтересовался Кисуро. - Или это просто такой бесконечный цикл про знания?
  - Если он попал прямо туда... - Мейер смотрел на мальчика и девушку отстраненным взглядом. Он раздумывал, он сопоставлял. - Значит, получается, что... но все равно, это спорно... хотя, если инфополе уже отслеживало нашу связь... но я не понимаю, он в самом деле хотел попасть туда или случайно...
  Виолетта переглянулась с веселящимся Кисуро и улыбнулась.
  - Мы тоже не понимаем, - заметил Кисуро.
  - Да. - Мейер согласно закивал головой. - Это нормально, вы не должны этого бояться и скрывать.
  Виолетта мотнула головой, смеясь.
  - Я сам ничего не понимаю, - продолжил Мейер. - Как ему удалось туда попасть и что за механизм перебросил его сознание. Я только предполагаю, что шансов у нас больше. Точнее, у меня.
  - У тебя? - Кисуро зашевелился, заерзал и недовольно поднял брови. - Или ты считаешь, что твоя связь с Ними даст тебе преимущество? Вспомни, что запускали игру Марты мы втроем. И все началось с нас. Кроме того, если кто-то думает обо мне, как о четырнадцатилетнем мальчишке, то я взрослый сформировавшийся человек с опытом еще одной жизни, который много что повидал. Да, мой опыт в глубине памяти, но это ничего не значит. И вообще, что с того, что мальчишка?
  - Это был бы самый распоследний аргумент, - поморщился Мейер, - Который я никогда бы не упомянул.
  - Ну да, я в запале, - бросил Кисуро, - И самое главное - у меня тоже был контакт! Сегодня ночью, я просто не успел о нем рассказать из-за того, что исчезла Кира.
  Мейер удивился. Удивилась и Виолетта.
  - Ну да, - подтвердил Кисуро. - Был. Правда, хвалиться мне нечем, но это была устойчивая связь. Я понял, что мы связаны. И... и... мне нужно время для того, чтобы принять мысль, почему у меня связь именно с...
  Кисуро запнулся на мгновение.
  - С этим человеком. И да, не смотрите на меня так плотоядно, я тоже не готов объявить открыто, кто это. И мне нужно поразмыслить, почему именно с тем!
  - Принято, - очень мягко произнес Мейер.
  Таким же успокаивающим примирительным тоном он добавил: 'Но ты должен согласиться, что наилучший кандидат - я. Виолетта?'
  Виолетта согласилась с ним. Но Кисуро не сдавался.
  - Что ты собираешься делать такого, что не смог бы сделать я?
  - Да, Мейер, - сказала Виолетта. - Каков твой план?
  - Он очевиден. Попасть первым к управлению Симуляцией, чтобы оно не значила. Если брать наши игры, то, как правило, управление - это доступ к режимам игры. Остановка, загрузка новой, сохранения, восстановление. Выбор настроек. Изменение каких-то преимуществ или особенностей. Что у них, наших Создателей - не знаю. Возможно, переход по Симуляциям. Возможно, что-то еще. В любом случае, нам нужно туда попасть, пока есть возможность. А она уменьшается с каждым часом. Здесь, в нашем мире мы бессильны. Мы даже не можем и подумать о Столбах, не то, чтобы к ним лететь и разбираться, как работает подземный Орган и как его запустить. Мы не можем гадать, что нашла Кира - потому что программа Симуляции следит за нами. Мы обречены только наблюдать и строить предположения. Оттого самое важное сейчас - попасть в Мир Два.
  - А если у тебя ничего не выйдет? - требовательно спросил Кисуро. - Ты об этом подумал?
  Мейер поднялся с пола террасы.
  - Чтобы получилось, я должен прочитать все записи Годзо. Очень внимательно. А потом подумать.
  Кисуро тоже поднялся и увлек за собой Виолетту.
  - Ты только его послушай! И это, называется, логика.
  - Прости, Ки. - Мейер направился к Кисуро, но тот уже сам подходил к нему. Привстав на цыпочки, обхватил и прижался к Мейеру.
  - Я боюсь тебя потерять, - проговорил он, нахмурившись. Чтобы не случилось так, как с Кирой.
  Мейер ласково поцеловал Кисуро куда-то в густые вихрастые волосы и погладил по худой спине.
  Потом посмотрел на стоящую невдалеке Виолетту.
  - Идемте, не будем терять времени.
  
  Виолетта привела их в рабочий кабинет Годзо, большой зал в стиле "лесА-пещеры" с панорамным окном сложной формы которое делило на неровные секции изогнутый изящный переплет. Стены закрывали шкафы до потолка, заполненные коробочками, напоминающие книжные обложки. Да, сказала Виолетта, почти, как у меня, и я уже не помню, кто у кого скопировал.
  Записи Годзо, в которые они азартно нырнули, захлестнули их валом информации: то, что они искали, параметры и режимы работы аппаратуры, сведенные по дням и экспериментам, и кроме того - сопроводительным текстом Годзо. Годзо давал воли словам, словно знал, что его записи будут читать и оттого Годзо несло и заносило. Он едва не впадал в назидательность, он вещал и наставлял, он вопрошал себя, убеждал и пророчествовал. В общем, глумился, как мог.
  Через час они узнали все, что хотели, но Мейер какое-то время еще машинально продолжал листать дальше, чтобы не пропустить что-нибудь новое.
  Нового не нашлось.
  Кисуро за это время переместился ближе к Виолетте. Затем вообще встал со своего места, подошел к ней со спины и, наклонившись, коснулся ее головы своей. Его руки опустились на ее плечи, потом скользнули вниз по ее грудям и остановились на животе. Виолетта в это время говорила с Мейером. На мгновение ее голос дрогнул.
  Они трепетали от близости друг от друга, хоть и старались не подавать вида. Но рваное дыхание и горящие взгляды выдавали их прорывающееся желание.
  Мейер нежился в их полускрытой срасти, в том, как они сдерживали себя, не давая волю порывам тела. Его очаровывали все эти случайные и естественные движения Кисуро, вызывавшие ответную мягкую дрожь Виолетты, которую девушка в следующую секунду подавляла.
  И самое главное, что оба они: И Кисуро, и Мейер никак не делили между собой эту тонкую невыразимую естественность, обворождительный флер близкого и полного наслаждения. Мальчики всегда договорятся между собой в таких делах, как сказал однажды Кисуро. И это добавляло в переживания Мейера особые нотки тихого сладкого восторга, чистого от зависти и любого вида ревности.
  Но Мейер не позволил себе долго наслаждаться происходящим. И после очередного взгляда Виолетты, в котором она не успела погасить трепет и возбуждение, Мейер встал с кресла.
  - Вот что, - сказал он. - Это свинство - не оставить вас вдвоем. Пусть даже и в такое время. Тем более, что у меня есть повод. Большой и красивый повод.
  Кисуро лукаво улыбался. В смятении Виолетты - словно ее застали врасплох, смешивалось много чувств.
  - То, что проделал Годзо, выглядит, да, заманчиво. Мы проделаем то же. Но перед этим я хочу побывать на своем рабочем месте. У меня есть три модели расчета будущего и я хотел бы проверить на них, что нас ждет. Это обычное приложение теории Мультивероятности. В общем, мне нужен часик-другой тишины. Ну а все детали обсудим уже позже.
  Мейер благосклонно окинул взглядом Виолетту, вернувшую себе свое непоколебимо спокойное выражение лица и Кисуро, который, судя по нему, одобрял все, что Мейеру взбредет в голову.
  - И не следите за мной, - добавил Мейео.
  Кисуро и Виолетта улыбнулись одновременно и почти одинаково. Как сообщники.
  
  
  Сейчас Мейер сидел за своим рабочим местом, перед светящимися экранами, которые отображали объемные цветные, полные света графики, формулы, списки и ход расчетов, и смотрел в пустоту. Нужный настрой не приходил. Его заполняли мысли о Кире, о Кисуро и Виолетте. О Марте и Ронане. О том, что происходит сейчас в Мире номеро два. И что нужно спешить, очень спешить.
   Он подошел к панорамному окну, за которым клубилась метель, била мелкой снежной сыпью по белым снежным шапкам холмов.
   Хотелось стоять и стоять здесь, нежась в теплом воздухе и бездумно смотря на вьюгу за толстым прочным стеклом. Не думать ни о чем, словно недавнее прошлое, суматошное и неопределенное, осталось спокойным и размеренным, как неделю назад. Как месяцы и годы тому назад. И не отягощало назойливым тягостным грузом, отвлекающим и мешающим думать.
   Мейеру вспомнилась долина - чудесная солнечная теплая долина в окружении льда, холода и вечной снежной кутерьмы. Контраст был поразительным, когда они с Кисуро выбрались из холодных наносов снега, из забитого ветром, метелью и серостью неба. Вначале в бесформенное нагромождение скал где стих ветер и наступила тишина, а потом через проход, перешедший в тоннель, - в раскинувшийся под чистым голубым небом мир, над которой не сдерживаемое ничем солнце изливало полуденный зной. Лед под ногами топился, тек ручьями, они прошли по снежной каше, по истекающим водой ледяным дорожкам и ступили на мелкую серо-зеленую травку и густой теплых мох.
  Теплый, загадочный недоступный оазис посреди зимнего буйства, в который можно попасть только случайно. Сад среди хаоса и безжизненной пустоты.
  Как тогда сказал Ронан про Хеннона? Хаос, в котором скрыта гармония? В беспорядочной пестрой случайной смеси, без смысла, значения и порядка может найтись важное. Узор. Паттерн. Смысл.
  Точно так же, как скрыт в случайном бросании игральных костей мировой генератор случайностей. Чтобы он проявился, необходим хаос. Много хаоса. Как можно больше.
  Кира тоже упоминала хаос.
  Мейер медленно провел пальцем по толстому, слегка податливому стеклу, теплому на ощупь. Возможно, в этом стекле есть слой проекций, Мейер не задумывался об этом раньше. Тогда стекло могло показать ему что угодно, не обязательно то, что на самом деле находится по ту сторону. И Мейер, не зная правды, мог считать, что видит реальность.
  В конце концов, реальность - это уверенность в том, что все, что тебе демонстрируют, и есть правда.
  Каково это - откинуть эту уверенность, а до кучи и самомнение, а заодно и накопленную за многие года солидность, важность, уважение к самому себе, миляге и душке, и прыгнуть в холодную, томительно неизвестную настоящесть. В которой ты снова никто. В которой нужно доказывать свою действительную важность - и уже не самому себе. И не обязательно, что это получится.
  Неприятно до отвратительности...
  Мейер передернул плечами и вернулся к висящим в воздухе полупрозранчым, сотканным из света экранам.
  Разумеется, он прилетел сюда не только ради моделей будущего. Модели - грубая попытка заглянуть Туда, на минуты и часы вперед. В будущем всегдя найдутся составляющие и случайности, которые невозможно учесть, потому что о них ничего не знаешь, сидя в своем настоящем. И они поламают все расчеты. От моделей единственная польза - проявить тенденцию. Указать, является ли твой прогноз наиболее возможным из всех вариантов или нет.
  Мейер прилетел сюда, потому что не хотел, чтобы Виолетта и Кисуро чувствовали себя неловко. Они могли подумать, что Мейер улетает, чтобы не быть помехой. Хотя, наверняка, они все поняли. Но их понимание только добавило изысканность к отношениям. Отношениям троих людей, связанных прочными нежными чувствами и боязнью причинить другому боль.
  Мейер улыбнулся, наслаждаясь мыслью, как им хорошо вдвоем и как они благодарны ему.
  В любом случае, следовало закончить дело, ради которого он сюда прилетел.
  Итак, подумал Мейер. Итак...
  Он извлек обычный шаблон - наш мир, как он есть, но, подумав, отборосил. Он проведет расчет на тех данных, которые он, Виолетта и Кисуро насобирали пару дней назад. Эта модель послужит базовой. Только введет условия, то, что он узнал, что открылось за последние дни.
  Существует связь между сознаниями, говорил Мейер, чуть придерживая каждое слово, чтобы избегнуть двусмысленности и многозначности.
  Условие второе. Есть способ, при котором эта связь устанавливается.
  Условие третье. Существует механизм, который управляет этой связью.
  Пример, далее сказал Мейер и как можно подробнее рассказал о том, что случилось: про запуск игры Марты, последующую ночь, затем про Виолетту и Годзо. Детально описал эксперименты Годзо и его последний опыт. А также, по каким причинам он застрял в теле постороннего человека.
  Какова вероятность того, с небольшим волнением закончил Мейер, что установится устойчивая связь при использовании того же оборудования и сознание человека перенесется в Мир Два.
  Мейер замолчал, ожидая ответа.
  Экраны заполнила картинка подготовительного режима: машина обрабатывала данные.
  Затем картинка дрогнула.
  - Была ли попытка повторить запуск первого эксперимента, при котором установилась связь между миром один и два? - спросила машина.
  В самом деле, почему мы не повторили, задумался Мейер. Наверное, какими-то внутренними предощущениями посчитали, что второй запуск игры не приведет ни к чему. Механизм уже сработал. Но как объяснить предощущения компьютеру?
  Он все же попытался.
  - Объяснение учтено, - услышал он в ответ. - Относится ли человек-стюардесса из мира два, связь с которой получил человек по имени Годзо, к девяти первоначальным персонам?
  - С вероятностью, близкой к единице, нет. Это следствие ошибки в настройках.
  Искуственный интеллект не спешил считать.
  - В числе исходных параметров используется количество вовлеченных персон. Семь с одной стороны и девять с другой. Для какого именно значения произести расчет: для семи или девяти?
  Мейер повел бровью. Да, машина дотошно и кропотливо следовала методике, заложенной в модели расчета. Количество людей, конечно же, влияло на окончательный вариант, поскольку учитывался параметр свободной воли, их поступков, их возможных желаний, их соучастия или неприятия. Как правило, число персон подразумевалось неизменным. И искуственный интеллект недоумевал: так сколько их всего, семь или девять?
  - Девять, - сказал Мейер. - Считаем для девяти. Девять в Мире Один и девять в Мие Два.
  Искуственный интеллект сообщил, что объяснение учтено и начал вычисления.
  С минуту Мейер терпеливо ждал результата. А затем выдохнул.
  Машина посчитала по трем моделям, которые он давным-давно создал и долгое время шлифовал, улучшая. Один текущий, основной и два каких-то предварительных тестовых. Результаты почти совпадали, эти единицы можно было и не учитывать.
  Тридцать с чем-то процентов. Безобразно мало даже для того пессимизса, с каким Мейер ждал окончания расчета.
  Мейер нахмурился. Пробарабанил руками по бедру. Как Кисуро. Потом провел указательным пальцем себе по губам. Тоже, как делал тот. Изменил в обоих мирах число персон на семерку и запустил вычисление.
  Новый результат его ошеломил. Вероятность не может быть просчитана, поскольку существует неизвестный параметр, влияющий на достоверность. Без его учета результат вычислений будет являться случайной величиной.
  Некоторое время Мейер сидел, пытаясь понять, почему он получил такой ответ. Недостаточное описание? Неполные данные? Или тот самый случай, когда система проявляет скрытое свойство, до того никому неизвестное.
  Мейер потребовал объяснений, но искуственный разум не мог внятно рассказать о деталях процесса вычисления. Следовало разобраться во всем самому, но это часы и часы работы, в то время, как его будут ждать у Ронана.
  Он собрался закончить и свернуть экраны, но какая-то мысль не давал ему покоя. Мейер не спешил вставать с кресла.
  Нерешительно он вернул в Мир Два девятку - девять человек. Но семерку в их мире оставил без изменений. И снова запустил расчет. Машина опять начала уточнять, но Мейер настаивал: семь и девять. Да, именно в такой конфигурации. Да, он знает, что, подобное выходит за рамки стандартной модели. Да, он согласен с тем, что это займет дополнительное время.
  Но машина справилась подозрительно быстро. Причем, к результатам прилагалось текстовое дополнение.
  Мейер охнул, мельком увидев цифру семьдесят четыре, то есть, почти успех, и поторопился прочитать, что сообщала машина.
  Вариант 'семь-семь', утверждала та, является более предпочтительным, посольку вне параметра, которые для текущей серии расчетов является неопределимым, результат стремится к единице. В случае 'семь-девять' влияние неизвестного параметра уменьшается до величины, которая не влияет на производимые вычисления и результат зависит только от введенных данных.
  Мейер выдохнул. Прочитал текст еще раз. Потом схлопнул все экраны движением руки.
  Ему следовало возвращаться. Во время полета он продумает в деталях, что делать остальным, если он нырнет в тягучую темную неизвестность и, как и Годзо не выплывет на той стороне. А шанс этого был велик. Половина-наполовину, как чувстововал сам Мейер. Потому что эти цифры, которые он получил только что, являлись ошибочными. Машина считала что-то другое. Вариант будущего, да, но какой-то более расширенный вариант, вовсе не результат эксперимента, который первый раз окончился неудачно. Да, Мейеру следовало бы остаться и зарыться в работу, чтобы понять, что он получил, но только работы этой на многие часы, если не дни. А время, как подстегивало Мейера тревожное ощущение некой неотвратимости, у них всех оставалось все меньше.
  Мейер потянулся, чтобы позвонить, но потом передумал. Наверняка эти двое сейчас застыли в податливой сладостной истоме. Держат друг друга за руки, заглядывают в глаза, чтобы уловить в них отблески счастья. Включая и свое. Увидеть открывшуюся тайну - мир другого человека. Такой способ понять другого ничуть не хуже других. Лежать голыми, смотреть в чужие глаза и видеть в них все.
  
  Он все же набрал Кисуро - когда находился высоко над Землей.
  - Погоди, - осадил его Кисуро. - Знаю, знаю, у нас нет времени, но спешка не самый лучший способ в игре с ним. Да, у меня нет убедительных доводов, поэтому я просто прошу - отложим до завтрашнего утра.
  - Ты использовал самый веский и обстоятельный довод, какой только мог - вздохнул Мейер. - Ничего не могу сказать против.
  Кисуро просиял.
  - Мы должны все тщательно подготовить и прописать все возможные варианты: кто, как и когда. Ме, доверься мне, так будет лучше.
  Мейер согласно кивал.
  - Виолетта того же мнения, - продолжал довольный Кисуро. - Так что, мы ждем тебя у Ронана.
  
  Глава 44
  
  Они снова сидели в кабинете Ронана, как в первый раз. Только теперь без Киры.
  Каждый выбрал себе место поудобнее и даже Ронан опустил кресло до самого пола, повторяя за остальными.
  Кисуро устроился на коленях Мейера, и пока тот говорил, обнимал за талию, терся плечами, в общем, вовсю показывал, как он Мейера ценит и что Мейер может полностью рассчитывать на него.
  - Рискованно, - сказал Ронан и задумчиво замолчал.
  - Ни минуты не сомневалась, - Марту преполнял сакрказм, - что Мейер задумает учудить что-нибудь в подобном роде. Слышу это с откровенны...
  Она запнулась.
  - ... сожалением или радостью - нужное, Мейер, подставь сам.
  Кисуро заглянул в глаза Мейера и взъерошил ему волосы.
  - Я понимаю, - продолжил Ронан, - что это один из возможных вариантов, я сам поступил бы так же, но мы все понимаем, что результат непредсказуем.
  - Ваши посиделки с Мартой увенчались успехом? - поинтересовался Мейер.
  Как он подозревал, они не нашли ничего существенного. А нестыковки, ощущения и уверенности к существенному не относятся.
  - Нельзя сказать, что мы потратили время зря, - добавил Ронан. - Марта, спасибо ей, изменила мой взгляд на многие вещи. Например, Симуляция, как игра. И все наши инструменты и наше понимание игр можно применить к Симуляции. На мой взгляд это упрощенный вывод, но Марта меня пригвоздила: чтобы не спорить, гадать и мучиться, давайте сделаем компьютерную модель Симуляции. Как мы ее понимаем сейчас. Увидим, что работает, что нет. Чтобы проверить концепцию, она набросала первый черновой вариант. И сразу подтвердилось предположение, что инфополе, точнее, то, что мы считаем инфополем, не может не быть связанным с операционной памятью Симуляции. И очевиднее всего, оно отвечает за игровую логику. Кроме того, инфополе должно быть связано с библиотеками шаблонов, скриптов и паттернами ситуаций. Тем, что мы называли Библиотекой. Видите, как меня Марта натаскала, что я свободно оперирую игровыми терминами?
  - Она кого хочешь заставит, да, - согласился Мейер.
  - Получается, что экранировать инфополе мы не можем в принципе. Еще мы поняли, что в Библиотеке должна храниться бездна информации: о каждом человеке, о триггерах, которые срабатывают в ответ на какое-нибудь событие, о так называемых квестах.
  Еще, что кажется мне очень важным: для минимизации расчетов Симуляции обработка события производится только на слое объектов, а не слое уровня. Эту фразу я вначале не понял, но с помощью Марты разобрался. Это тот самый пороговый уровень, ниже которого Симуляция не реагирует на все наши действия. Еще она...
  Ронан растроганно улыбнулся.
  - Вдребезги разбила мое убеждение, что создатели Симуляции похожи на нас. Симуляция может оказаться и стратегией, в которой много различных рас. То есть, мы, человечество может быть каким-нибудь придуманным экзотическим набором для Игрока. Или тренировкой навыков. Или просто способом развлечь игрока. У нас есть немного времени?
  - Ни малейшей капельки, - ответил Мейер.
  - Хорошо, тогда к насущному. Мы, я полагаю, должны обсудить способы связи с тобой, наши действия тут, твои действия там. Ну и вариант, на случай, если ты не получишь контакт с твоим двойником?
  - Именно, - согласился Мейер. - Я думал об этом все время, пока летел, и у меня есть предварительный план.
  - А вообще... - Ронан заерзал на своем месте, - это безумство. Но, уверен, что ты не нуждаешься ни в моем одобрение, ни в осуждении. Поэтому, давайте начнем со связи...
  
  Все это являлось необходимым. Неотложно необходимым. Варианты, возможные и не очень. Десятки вариантов, которые через минуту отбрасывались как нереализуемые и которые через другую минуту рассматривались вновь.
  Они пытались использовать то, что имели под рукой, тот скудный набор способов, который недалеко ушел от слова 'ничего'. Искали бреши, лазейки. Соглашались, что это может не сработать, но мы не должны откидывать и такой способ. Они блуждали в предположениях, догадках и все больше осознавали, что после их стараний получается замок на песке, непрочный, бесформенный и недолговечный.
  Мейер устало вздохнул, понимая, что больше они не выжмут из себя ничего.
  - Мне нужен твой комментарий, Ронан, - сказал он. - Точнее, нужно, перед тем, как я отправлюсь Туда, поделиться важным. Надеюсь, важным. Сегодня в своей лаборатории, перед тем, как просчитать вероятность будущего, я думал о многих вещах. О Кире и ее словах про Хеннона и хаос. Она поняла, что имел ввиду Хеннон. Потом, уже по дороге сюда я вспомнил твой неожиданный первый вопрос во время нашего знакомства: как хранить информацию в случае разрушения системы. Понятно, что ты имел ввиду гораздо большее - как нам, разумным существам, сохранить себя в случае отключения нашей ветки Симуляции. И все что вы делали с Хэнном Фуллером, все эти поиски устойчивых глубинных структур в инфополе имели именно эту цель?
  - Да, конечно, - согласился Ронан. - Это подразумевалось.
  - А вы догадались, что Фуллер, говоря о хаосе, имел ввиду, что его можно использовать? Передавать информацию через хаос?
  - Это ни для кого не секрет, - согласился Ронан. - В теории связи есть целые разделы, посвященные передаче информации при помощи хаотических, случайных сигналов. Проблема заключается в синхронизации передатчика и приемника. Они оба должны иметь одинаковые генераторы хаоса.
  - Но у нас ведь есть общий для всех генератор, - сказал Мейер. - Мировой генератор случайностей самой Симуляции.
  Взгляд Ронана, полный интереса, нетерпеливости и даже азарта остановился на Мейере и замер.
  - Я уверен, вы думали об этом, - сказал Мейер.
  - А когда ты родился? - поинтересовался Ронан. - Видишь ли, Мейер, я чувствую себя с вами и с тобой в частности, так, словно я снова в прошлом, в том чудесном времени, когда мы заново открывали Вселенную. Если ты родился намного позже нас, то ...
  - То во мне может быть шаблон кого-то из твоих друзей? Уверен, что нет. Мы с тобой связаны, Ронан. И поэтому обречены узнавать и тянуться друг к другу в любом месте и любом времени. Придумывать, что уже знали когда-то друг друга. Искать и удивляться созвучностям и комфорту в присутствии другого. Странно, не так ли?
  - Да,- охотно согласился Ронан. - Но ты, мой друг, похоже, на пороге самого главного. То, что мы об этом думали - неважно, мы все равно ни к чему дельному не пришли. Кроме того, что Хэннон, думая о хаосе, нашел способ, как взломать Симуляцию и хранить втайне от Создателей свою информацию. Давай неторопливо и взвешенно. Итак, мировой генератор случайностей.
  Мейер согласно кивнул.
  - Да. Эта мысль давно зрела во мне. В теории Мультвероятностей считается, что мировой генератор всего лишь принцип. Математическая структура. Но ведь это вполне реальный механизм. Он используется повсюду, для всех событий нашей Вселенной в качестве генератора случайных событий.
  - Допустим, - согласился Ронан.
  - Сложность заключается в том, чтобы передать через него данные о нас.
  - Не только. Как создать приемник, который расшифрует впоследствии переданную информацию? Мы пришли к выводу, что только при помощи закрытых от нас частей инфополя. При помощи системы верхнего уровня. Но вот каким именно способом?
  - Спровоцировать систему самой проделать всю необходимую работу.
  Ронан повел бровями в сомнении.
  - Допустим.
  - При каких условиях происходит ветвление? - задал вопрос Мейер.
  - Та-ак, - протянул Ронан. - Та-ак. При каких точно условиях, мы не знаем, но в этот момент Симуляция создает копию текущего мира. В одном события идут по одному сценарию, в другом - иначе.
  - Но вы, наверняка, пытались предположить, что это могут быть за условия?
  - Конечно. Возможно, какие-нибудь социальные или даже физические триггеры. Например, уровень колебаний инфополя. Раньше про события, которые назревают, говорили: 'висит в воздухе'. Сейчас то мы знаем, что все это легко считывается по общей напряженности инфополя.
  - Да, - согласился Мейер. - Но я хочу вас подтолкнуть, чтобы вы сами пришли к этому. Итак, ключевая точка, точка бифуркации. Вокруг почти...
  - Хаос... - пробормотал Ронан. - Хаос. Хэннон говорил о хаосе! И ты меня подталкиваешь к мысли именно о нем.
  - Да, - подтвердил Мейер. - Хэннон Фуллер, похоже, имел ввиду хаос, на который реагирует Симуляция. Особое состояние, при котором все всумбур, все вперемешку. Действия, мысли, решения. События. Инфополе в этом случае тоже какое-то особенное.
  - Вот-вот, - сказала Виолетта. - Я пытаюсь вспомнить, кто исследовал состояние хаоса в связке с инфополем и мало кого могу найти. Мы, оказывается, почти ничего не знаем о хаосе и реакции на него инфополя.
  - Для нас это единственная возможность воздействовать на механизм Симуляции, - продолжил Мейер, - инициировать ветвление на наших условиях.
  Никто не пытался возражать.
  - Причем модулирование хаоса, то есть, задание начальных условий нового мира может зависеть от нас. Симуляция воспроизведет все так, как мы захотим.
  Ронан задумался. Ронан призакрыл глаза. Ронан пробарабанил пальцами по колену.
  Затем грузно поднялся с кресла и энергично прошелся из конца в конец кабинета сложным ломаным маршрутом, чтобы не задеть ноги остальных.
  Потом повернулся к терпеливо ждущей четверке, и спросил:
  - Каким образом можно задать условия ветвления?
  - А каким образом их задал Хэннон?
  - Как? - остолбенел Ронан.
  Мейер посмотрел на него, на молчащих Марту, Кисуро и Виолетту и проговорил.
  - Что, если Фуллер, перед тем, как его стерла Симуляция, пытался задать условия? В том генераторе, который потом попал к Марте? После озарения в Мехико, о котором ты тогда рассказал, он отправился в лабораторию-башню и перенастроил прибор. Но не успел сделать самого главного - отладить его. И когда мы запустили его, он сработал не так, как планировал Фуллер.
  - Или так, - задумчиво отозвался Ронан. - Именно так, как он задумал. Чтобы открылся механизм управления.
  Взгляд Ронана посветлел.
  - Мейер! Ты даже не представляешь, что сейчас сказал.
  - Ну почему же, представляю, - скромно отозвался Мейер.
  - Представляет, представляет, - добавил Кисуро.
  Ронан готов был всех обнять, это читалось в его взгляде.
  - Вот что Мейер, - сказал он. - Ни о чем не беспокойся, делай, как задумал. Если что-то пойдет не так, мы тебя вытянем. То, что ты сейчас сказал - это как найти и открыть дверцу там, где мы проходили сотни раз и не видели ничего. А за этой дверцей - ну почти все, что мы ищем, мне видится это так.
  - Спасибо, это важно, - сказал Мейер.
  Он перевел удовлетворенный взгляд на Кисуро и увидел, что тот очень пристально и задумчиво смотрит на Ронана. Но это продолжалось не более секунды, Кисуро почувствовал Мейера и тут же вернул свою обычную беззаботность и легкомысленность.
  - Ни о чем не беспокойся, - повторил он вслед за Ронаном.
  - Я подумываю пробудить остальных из своей команды, - удовлетворенно рассуждал Ронан. - Похоже, пришло для этого время. Ну а завтра мы займемся генератором Хэннона. Так, дорогие друзья?
  Он хотел говорить и говорить, настолько был окрылен. Но остальные не разделяли его желание: этот день вымотал всех до предела. И они были настроены на отдых, причем не короткий, а полноценный длинный спокойный отдых. И никаких подъемов спозаранку, слышишь Мейер, я тебя знаю.
  Мейер не противился. Его самого валило с ног. И потому он почти не среагировал, когда перед дверью в их спальню Кисуро задержал его, затем, привстав на цыпочки, обнял и поцеловал в губы - длинно, страстно и безудержно.
  - Я побуду у Виолетты, - прошептал он. - Не жди меня. Все будет хорошо, я в тебя верю.
  Мейер только благосклонно кивнул.
  У него еще имелись грандиозные планы связаться со своим двойником, но сон перебил все. Тогда с утра, только и подумал он, перед тем, как заснуть.
  
  Слово 'побуду' у Кисуро расширилось, похоже, до целой ночи, благодушно подумалось Мейеру, когда утром он не увидел Кисуро рядом с собой. Хотя, только что зарождающееся утро явялось чересчур ранним для любых заключений. Кроме единственного - такой ранний тихий час прекрасно подходил для того, чтобы связаться с двойником в мире номер Два.
  Ощущение чужого присутствия до сих пор пребывало в Мейере, колеблясь от слабого и неназойливого соседства до настырного вмешательства в мысли и восприятие. Больше того, это были качели, потому Мейера точно так же временами забрасывало Туда, и его заполняло эмоциями, чувствами и переживаниями чужого тела, словно он почти оказался Там. Почти относилось к туманной зыбкой сфере, которая не давала совершиться окончательному переходу. Сфера размывала и отдаляла Мир номер Два, и Мейер видел его словно через гибкое запыленное стекло.
  Еще он не мог управлять телом своего двойника, точно так же, как тот не мог верховодить Мейером. Контакт ограничивался только сознанием, и то не всем. Если наложить эту связь на карту функция сознания и его структуру, как ее изображают в учебниках пси-психологии, то получилась бы размазанная нечеткая клякса, соединенная с такой же кляксой на той стороне.
  Работал странный и совершенно непонятный механизм, который не зависел от воли или безволия Мейера и его двойника. Механизм жил своим ритмом, то сужавшим кротовую нору, соединившую их мысленные пространства, то расширявший. Закономерности в этих колебаниях Мейер не мог уловить, кто знает, что служило их причиной и какие силы влияли на алгоритм, управляющий этой норой. Мейер склонялся к мысли, что такая сложность определяется тем, что действуют не одна, а несколько разных инструкций или программ, взаимоисключающих друг друга.
  Это были странные чувства, но не настолько неприятные, чтобы не суметь быстро свыкнуться с ними и даже временами забывать о них. Мейер терпеливо ждал, когда схлынет очередная волна. Еще они давали Мейеру уверенность, что сегодняшний эксперимент удастся, он сможет влезть в своего двойника целиком, завладев на время его сознанием. Хотя бы потому, что за все время контакта никто из них не противился и не пытался изгнать другого. Они удивлялись, смущались, они шокировали друг друга, но при этом понимали и принимали с уважением. И вообще, я всегда смогу договориться сам с собой, думал Мейер.
  В этот раз контакт не начинался. След от двойника виделся слишком нечетким. Возможно, сейчас длился очередной спад.
  Мейер попытался взбудоражить сознание, надеясь, что его пси-колебания смогут расширить узкую червоточину. Он подумал о Кисуро, о том, с какой готовностью, возбуждающей Мейера, тот отзывался на его ласки. Словно только и ждал случая, чтобы обрушить все представления Мейера о том, что можно, а что еще нельзя. Кисуро будто стоял на высоком обрыве, не решаясь один сигануть вниз, в далекую темную воду, такую манящую, теплую воду с белой пеной и нежным запахом моря. А с Мейером ему было не страшно. Кисуро брал его за руку и, вопя и захлебываясь от удовольствия, бросался вниз, увлекая сомневающегося Мейера за собой.
  Иногда он сам подгонял Мейера быть более - нет, не раскованным, - чрезмерным, чтобы утопить желания тела в приливе более тонких и нежных чувств. В конце концов, их ласки предназначались не для того, чтобы потакать телам, а чтобы расширить кипящие чувства друг к другу. Как продолжение любви, когда неосязаемое и незримое, наполняющее внутри, хочется продлевать и растягивать, распространяя на каждую клеточку тела, чтобы наполнить и их тонкой, неуловимой волной счастья.
  Это все было восхитительным и невыносимо очаровательным.
  Двойник Мейера там, в своем мире вздрогнул, Мейер почувствовал это. Мысли Мейера слишком расходились с тем, к чему тот привык и что считал нормой. Двойник источал неудобство и смущение с оттенками пунцового стыда. Мейер снисходительно улыбнулся - ему казались забавными эти расхождения в морали и опыте. Двойник вернул большую сложную гамму впечатлений.
  Кажется, связь между ними упрочнилась. Мейера погрузило неглубоко, без визуальности, но обмен информацией заметно упростился. И Мейер задал главный вопрос, ради которого и тратил столько сил.
  Двойник замер. Двойник задумался. Мейер попытался передать ощущение безопасности и неотложности. В конце концов, это в интересах их всех. Без подробностей. И это очень-очень важно. Хоть и выходит за пределы всего того, что знал и о чем мог предположить двойник.
  Двойник молчал и это начало тревожить Мейера. Но сильно растревожиться он не успел, двойника заинтересовали подробности. Но как это будет выглядеть, Мейер и сам не знал. Главное, чтобы не получилось так, как с Годзо. Да, с этой стюардессой. В которой на самом деле находится другой человек. То есть, мне предлагается лишенная всякого понимания и обоснования, без понимания последствий авантюра, излучал двойник. Обоснования есть, ответно думал Мейер. Как и частичное понимание последствий. Что, впрочем, не отменяет того, что это действительно она и есть - сомнительная легкомысленная авантюра.
  Двойник снова задумался. А потом Мейер почувствовал его ответ. И в ответе он узнал самого себя, ибо сам ответил бы точно так же. Слово в слово. Мысль в мысль. Легкомысленность и сомнительность - это не недостатки. Это - достоинства. Точнее, возможности. Которых никогда не бывает много.
  Двойник соглашался, ибо такой опыт он никогда больше не сможет получить. Это как стоять в аэропорту на стойке регистрации, в ожидании, когда твою персону проверят и отправят в обычный скучный рейс в город, где нет ничего интересного. И вдруг компания предлагает тебе другой билет на двухпалубный лайнер, за океан, в место, где ты никогда не бывал. Вот что-то у них там произошло, и ты попал в их список.
  Слишком много аллюзий на вещи, которые мне неизвестны, подумал Мейер. Его двойник излучал довольствие, и даже снисходительно улыбался - мысленно, разумеется, - точь-в-точь, как недавно Мейер.
  Мейер улыбнулся в ответ. Он еще успел поинтересоваться, что происходит там, в Мире номер Два, есть ли изменения. И успел понять, что изменений не произошло, презде чем искусственно расширенная связь между его сознанием и двойника истончилась в ниточку. Его мысли снова принадлежали только ему.
  Мейер открыл глаза, осмотрелся и, наконец, решил открыть непрочитанное сообщение, напоминающее о себе зеленоватым мерцанием.
  Сообщение отправил Кисуро.
  'Я знаю, - говорил тот, смущенно отводя глаза, - ты будешь в исступлении, но вначале выслушай. Ты поймешь, что я прав, абсолютно прав...'
  Даже не дослушав Кисуро, Мейер понял, что произошло. Его обдало холодным потом. Он сдержался, чтобы сразу не набрать остальных и просто сидел и растерянно ловил слова Кисуро.
  Самое неприятное, нестерпимо неприятное заключалось в том, что с доводами Кисуро невозможно было не согласиться. Да, им следовало провести тестовое соединение. Да, у Мейера больше опыта и в мире Один он более ценен для команды, чем Кисуро. И Мейер быстрее вытянет Кисуро Оттуда, чем Кисуро вместе с остальными вытянет Мейера. Все остальное - сантименты.
  Сантименты, прикусил губу Мейер, делают жизнь полной и насыщенной, чтобы она не стала унылой скучной последовательностью логичных поступков.
  'И я знаю, что ты скажешь про сантименты, - говорил Кисуро, улыбаясь блестящими, полными влаги, глазами, - что они наполняют жизнь. Но, согласись, для дела важнее попробовать первым мне, а не тебе. И вообще, Мейер, доверься!'
  Во время записи Кисуро уже находился там, в Небесной Обсерватории. И свои слова подкреплял детальным показом, какие именно параметры он выставляет и в какой последовательности.
  'Все так, как делал Годзо. Только я изменил вот здесь: добавил проверки и растянул время. То есть, пока я буду погружаться, машина начнет перебирать больше вариантов. Деталей появится больше, чем у Годзо, вы потом посмотрите. Еще я привез нормальный новый терминал, чтобы не мучится с маленьким экраном и старыми меню. И да, я верю, что ты вытянешь меня, если что-то пойдет не так. А если так, то мы вчера все обговорили: я постараюсь связаться с вами через ваших двойников. Учти, я буду ждать тебя на той стороне, потому что одному мне будет скучно, и вообще, мой милый, тебе так просто от меня не отвязаться, и не надейся!'
  Ах, Кисуро, горько выдохнул Мейер. Милое умное доброе трепло, ну что же ты наделал!
  Он не стал никого вызывать удаленно, поспешил увидеть вживую.
  Виолетта сидела на кровати растрепанная, с раскрасневшимся лицом и, похоже, не знала, что делать. Кисуро прислал сообщение и ей. Оно не содержало технических подробностей и было короче.
  - Я все знаю, - сдерживаясь, чтобы не разреветься, с трудом проговорила Виолетта. - И он туда не попал, у меня утром произошла связь с Ней, у них ничего не изменилось.
  Мейер не стал требовать подробностей, а сразу же отправился к Марте.
  Кисуро не забыл и ее, потому что Марта встретила его на пороге, строгая и торопливая.
  - Собрался? - только и спросила она. - Позавтракаем после.
  
  Они задержались на совсем короткое время, чтобы сообщить обо всем Ронану, после чего глайдер вознес их в чистое голубое небо. Весь полет они молчали. Марта - сосредоточенно, Виолетта - растерянно. А Мейер удрученно.
  В лаборатории, которую устроил Годзо, они увидели то, что ждали. Два анабиозных кресла с телами. Годзо и теперь Кисуро. Казалось он спал, безмятежно и расслаблено.
  Машины показывали отсутствие сознания.
  Мейер, закусив губу, опустил руки в густую вязкую зеленую слизь и обхватил руками тонкое предплечье Кисуро. Он так и стоял, пока девушки возились с аппаратурой. То, что они говорили, он почти не слышал, всматриваясь в тонкие и нежные, как у девушки, черты лица Кисуро.
  Мейера оторвали от своих мыслей только слова Марты.
  - Мейер! - с напором бросила она ему, - Может, хватит там всхлипывать? Это, вообще-то, моя прерогатива: стоять с ним рядом, плакаться и клясть тебя.
  - Я не всхлипывал, - возразил Мейер. - Виолетта?
  - Подтверждаю, не всхлипывал, - согласилась та.
  - Разве только внутри себя, - добавил Мейер.
  - Я про внутри тебя и говорю. Слышно даже здесь. Иди сюда и посмотри на это.
  Мейер послушно пришел к девушкам, чтобы увидеть запись событий, которую они развернули в воздухе благодаря новому терминалу.
  Кисуро подготовился основательно и разумно. Он подключил механизм сканирования ментального поля, чего не далал Годзо. И визуальные образы, которые возникали в сознании Кисуро при погружении Туда, оказались на записи.
  - Вот режим погружения, - Виолетта комментировала, пролистывая информацию, - тут он начал концентрироваться и попробовал думать о тех девяти. Здесь начался процесс успокоение сознания, все, как в тот раз, когда мы были у Годзо. А вот это - тот самый режим Годзо. Обратите внимание, как сразу поменялась картинка, появились абстрактные геометрические формы. Они как правило возникают при измененных сосстояних сознания, и считаются шумом и просто фоном. А ведь это признак особой фазы сознания. Мне думается, сознание так реагирует на повление мета-информации.
  Марта слушала, не сводя с Виолетты внимательного взгляда.
  Виолетта внимательно рассматривала график мозговых ритмов.
  - Вот он, этот режим, - тихо и сосредоченно проговорила она. - Сознание не 'ушло в себя', как говорят, а перешло в новый режим. Тот самый, который нам нужен.
  Экран показал на мгновение закручивающуюся в спираль темноту, затем ее наполнил свет, растекся, начал становиться плотнее, гуще, формировать окружности и дуги, и все увидели мерцающее и переливающеся разными цветами полупрозрачное нечто, похожее на несколько совмещенных сфер, часть которых вывернули наизнанку.
  - Это она, - прошептала Виолетта. - Наша связь с тем миром.
  - Сфера Клиффорда-Хопфа, - сорвалось с губ Марты. - Я знаю ее, потому что пробовала создать такой же визуальный образ в одной из игр.
  - Да, - выдохнул Мейер. - Тот же процесс для переноса сознания, что и для энергии. Минимум затрат, никаких сложных построений. Минималистический проект Вселенной.
  Он увеличил изображение.
  - Теперь мы можем ее рассмотреть в деталях.
  Он не стал считать, поскольку и так догадался, сколько слоев должно быть в наборе.
  - Поэтому иногда все казалось нечетким, - тихо проговорил он. - Их семь. Семь сечений-слоев по числу необходимых человек. Слои накладываются друг на друга и искажают результат. И вот почему мы могли слышать и чувствовать всех семерых.
  Виолетта торопливо двинула изображение дальше. Сфера надвинулась, закрутилась, разошлась оболочками - и исчезла.
  - Он говорил, что получил контакт, - сказал МЕйер. - Только так и не сказал, с кем. Мы знаем только, что двойник его поразил.
  - Они все нас поразили, - добавила Виолетта.
  - Меня не особо, - заметила Марта. - А что, нормальная девушка. До меня, конечно, не дотягивает. И не вздумай, Мейер, за ней приударить!
  - Спасибо, Марта, что ты пытаешься меня отвлечь, но это лишнее. Давайте, определимся, что у нас есть. Кисуро не проник в своего Двойника, мы это знаем по утренним контактам, которые случились позже, чем погружение Ки.
  - Я тоже так думаю, - вставила Виолетта. - - Иначе он обязательно проявил бы себя.
  Мейер согласно кивнул.
  - Мы видели сферу Клиффорда-Хопфа. А это значит, что мы начали понимать физику процесса. Лучше об этом, конечно, сказала бы Кира, но я попробую вместо нее. При запуске прибора Ронана-Хэннона мы попали на управдяющие коды Симуляции. Симуляция создала мост между нашими сознаниями, точно такой же мост, который используется для получения энергии Солнца. И то, что мы увидели такую же сферу, и особенно, что она приблизилась, означает, что Кисуро достиг моста. Мне кажется логичным, что картинка после этого исчезла, дальше сознание ушло в Мир Два и перестало передавать сигналы в мозг. Я уверен, что Ки уже в Мире Два, но не может установить связь со своим двойником. То есть, мы на этой стороне все делаем правильно.
  - А ты уверен, что легко войдешь в сознание своего двойника? - спросила марта. - Ни у Годзо, ни у Ки не получилось.
  Мейер нахмурил лоб. Потом наморщил нос. Потом растянул губы, как при улыбке.
  - Надо полагать, это ответ? - поинтересовалась Марта.
  - Я думаю, как лучше рассказать о доводах, которые я приводил своему двойнику сегодня утром, чтобы он пустил меня вместо себя. И сколько потратил на это времени.
  - То есть, сейчас мы воочию наблюдали процесс твоего мышления? - осведомилась Марта.
  Она перевела взгляд на Виолетту.
  - Я на стороне Марты, - сказала Виолетта. - Она ведь не просто так тебя задевает. Твоя уверенность и согласие двойника - не самое главное. Мы ничего не знаем о механизме переноса. Мы лишь надеемся, что он без подводных камней. Может оказаться, что Симуляция подведет тебя к сознанию твоего двойника, но не пустит дальше.
  Мейер согласился. Но тут же напомнил, что его сознание и его двойника соединены единым каналом. Они уже в некоторой степени внутри друг друга.
  - Да, и это единственное, - нехотя проговорила Виолетта, - что меня удерживает от возражений.
  Марту не удерживало ничего.
  - Мейер, ты знаешь, то, что ты собираешься сделать - авантюра? - сказала она.
  - Полная авантюра, - согласился Мейер.
  Марта повела плечами, что означало, что у нее нет никаких комментариев на такую глупейшую глупость. Но взгляд ее выражал другое. Возможно, восхищение. Наполовину со скепсисом. И маленькая толика уважения - как раз столько, чтобы Мейер не задавался.
  Мейер оглянулся на кресла, в которых находились Годзо и Кисуро, и вздохнул.
  - Кисуро пытался концентрироваться на своем двойнике во время запуска.
  Виолетта машинально перелистывала информацию на экране.
  - Концентрация, - задумчиво повторил Мейер. - Вот что, милые мои красавицы, давайте готовить третье кресло. А потом мы пойдем выпьем кофе. И как странно: Кисуро спрашивал, почему тут три кресла, если Годзо и одного хватило за глаза.
  - Никакого кофе! - строго предупредила Виолетта. - Энергетическую смесь, как перед очисткой памяти.
  - Я имел ввиду, что кофе выпьете вы.
  Они управились за совсем небольшое время, после чего поднялись из лаборатории наверх, на площадку перед входом, где так же, как и в прошлый раз стояли столики и кресла. Марта задержалась, а Мейер с Виолеттой сели на соседние кресла.
  Виолетта посмотрела вдаль, не небо, по верху которого рассыпались яркие мерцающие звезды, и которое внизу, перейдя через все оттенки синего, растекалось нежнейшей голубизной. А потом повернулась к Мейеру, чтобы посмотреть на него внимательным вопросительным взглядом.
  Мейер грустно улыбнулся и провел тыльной стороной указательной пальца по ее щеке. По гладкой бархатистой щеке.
  - Ты боишься? - спросила она. - И я не понимаю, почему тебя не останавливаю. Наверное, потому, что...
  Она помедлила.
  - ...потому что ты мне очень дорог. Как и Ки. Ничего, что я называю его твоим нежным словом?
  Мейер согласно кивнул.
  - У нас была неделя, - проговорил он, доверительно смотря в глаза Виолетте. - Взбалмошная неуравновешенная неописуемая неделя. Прости, что втянут тебя в это. Но я сам не знал...
  - Мейер Шимода! - Виолетта взяла кисть Мейера обоими руками. - Ты говоришь не о том.
  Хорошо, согласился он. Тогда он скажет о том, что следует.
  - Ты - как девчонка из соседского дома, - начал он, всматриваясь в лицо девушки. - О которой знаешь все. Пристрастия, любимые и нелюбимые вещи, вкусы. Которую пару раз даже видел голой, когда она полностью не закрыла занавеску.
  Виолетта тряхнула головой.
  - Не помню таких подробностей, они все давным-давно стерты, но мне кажется, что я не давала возможности за мной подсматривать. Так что тебе повезло с соседкой.
  - Это такой образ, - пояснил Мейер. - Одним словом - девушка каждого дня. С ней просто и ясно, потому что нет никаких иллюзий и придуманных образов. Ее не нужно узнавать. Ей не нужно что-то доказывать и добиваться, вы с ней такие, какие есть, без всякого желания понравиться на чуточку больше. Без обязательств и планов, без необоснованных надежд. С ней - обычно. Настолько обычно, что это может даже быть счастьем. И все сложности сводятся к короткому 'да-нет'. Вы или вместе, или нет.
  - И о которой никогда не будешь мечтать, - докончила Виолетта.
  Мейер ласково усмехнулся.
  - Ты дополняешь. Исключительно точно, верно и умно. Словно знаешь мои мысли. Если и с Кисуро у тебя такое же совпадение, то понимаю, почему он влюбился в тебя.
  - Еще нет, - возразила Виолетта, смотря просто и понимающе. Как девчонка из соседского дома. - Кисуро на грани. И боится ее перешагнуть, чтобы не потерять тебя.
  - Буду откровенен, - сказал Мейерю. - Я тоже этого боюсь. Точнее, боялся, пока не увидел, что мы связаны друг с другом. Настолько крепко и неотрывно, что просто диву даешься. Да, это я про мир Два.
  Я увидел ценность того, что считал несущественным. Важность не только наших с Кисуро отношений ... даже не знаю, как их назвать. Сладкая острая будоражащая любовь-дружба-непоймичто.
  Значимость не только лихорадочной и пылкой, обжигающей любви, которая у нас с Мартой. Но и спокойного тихого умиротворения с тобой. Тонкого невесомого чувствования с Кирой. Дружбы, откровенной прямой теплой, без осадка с Ронаном. Возможно, с Годзо, не успел этого узнать. Хотя, не исключено, с ним выйдет что-то иное, фантасмагорическое.
  И все это - оттенки любви. Даже, не любви, а нечто высшего. Что делится, расслаивается в калейдоскопе нашего мира на доли. Или оттенки...
  - На цвета, - вставила Виолетта. - Как радуга из чистого белого цвета.
  - Да. Да!
  Мейер притянул Виолетту к себе и поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй, но очень осторожно. Неторопливо, словно оставляла самое сладкое на потом.
  - То есть, получается, ты знаешь, кто мой двойник Там? - довольно спросила она после.
  Мейер усмехнулся.
  - Да. Про моего, наверное, тоже знаешь, кто он.
  - Догадалась чуть ли не с самого начала.
  Она подвинула кресло поближе к Мейеру, провела рукой по волосам, затем опустила руку ему на плечо.
  Она гладила предплечье Мейера. Как человек, с которым прожила и еще проживет множество веков.
  Затем она легко встала с кресла, провела рукой по руке Мейера, поднимаясь к плечу. После чего погладила затылок и, чуть повернув голову Мейера к себе, надолго соединила свои губы с его. Словно пробовала на вкус и не желала потерять ни единого ощущения.
  - Я позову Марту, - затем сказала Виолетта. - Она так деликатно оставила нас наедине, что не будем злоупотреблять ее добротой. Тем более, у нас будет достаточно времени потом.
  Мейер грустно улыбнулся. Он тоже в это верил.
  Марта пришла через минуту. Грациозно прошлась по площадке в своем красном блестящем комбинезоне, который льнул к телу, не оставляя нигде складок и подчеркивая ее тонкие формы. Остановилась возле Мейера, оценила расположение кресел, хмыкнула и, подтянув к себе дальнее, села напротив Мейера. Затем тряхнула густыми рыжими растрепанными локонами и спросила:
  - Скажи мне, мой хорошенький, на что ты рассчитываешь, на везение?
  - Скажи, моя хорошенькая, ты поймешь, если я останусь тут, с вами?
  Марта повела бровями, что означало, что попытки Мейера подловить ее на противоречиях бесполезны. Затем вытянула ноги и положила их Мейеру на колени.
  - В этом ты прав - не пойму. Ни за что не простила бы тебе Кисуро.
  Она пристально разглядывала его. Вела взгляд по волосам, лицу, опускалась к его кистям с тонкими пальцами, оглядывал, словно оценивала. Или даже нет. Она - любовалась им, с удивлением понял Мейер.
  - Сколько мы вместе, лет двадцать? - спросила она, стараясь проявить насмешку в голосе. Но Мейер уловил еще и усталость. Тяжелую, печальную угнетающую усталость. - Да, почти двадцать. И вот признайся мне Мейер, Мейер Шимода. Почему тебя вдруг потянуло на мальчиков? До Кисуро я не замечала в тебе ничего подобного.
  - Меня не тянет на мальчиков, - удрученно ответил Мейер. - И никогда не тянуло. Меня тянет к человеку. По имени Кисуро. По имени Марта. По имени Кира. И Виолетта.
  - Ты знаешь, Мейер, что мои чувства к тебе... не то что чувства к Кисуро. И вообще, к чему эти уловки, я тебя не люблю, как его. Но вот я думаю, что даже будь я с твоим Кисуро вместе, вдвоем, и ты не маячил бы рядом, я все равно не стала бы счастливой. Потому что, как ни странно, мне не хватало бы тебя для окончательного сноса крыши. Так что вы оба настолько мне родные, что дальше не могу.
  - И ты не сказала мне об этом раньше...
  - А то ты не знал.
  Марта недовольно махнула рукой, затем встала, пододвинула кресло вплотную к коленям Мейера, и села, закинув ноги ему на бедра. Потом взяла правую руку Мейера в свою и подтянула поближе к себе.
  - Какая удача, - заметил Мейер, - попасть в личное пространство Марты.
  - Не выдумывай, - устало, с досадой ответила Марта, - Ты давно там. Влез с ногами, все расшвырял, разбил мой чайный сервиз, который я берегла для приданого, и нанес глубокую душевную травму моему внутреннему таракану Арнольду Н. Крогсу. И я не знаю, что из перечисленного хуже. Понимаешь, Мейер, мне так паскудно, что я думаю тебе отдаться. Здесь и прямо сейчас.
  - Это у тебя от безысходности. Близость не принесет радости ни тебе, ни мне. К тому же, я не хочу твое тело - только всю целиком. Все твои чувства, внимание и ласку. Все твои словечки и взгляды. Чтобы ты билась в моих объятиях и искренне стонала: да, да, еще, еще, любимый!
  Марта понимающе кивнула.
  - Да, да, еще, еще, любимый, - спокойно и размеренно проговорила она. - Ты доволен?
  - Вот за это я тебе и люблю, - невозмутимо произнес Мейер. - Кстати, а можно это твое желание отдаться мне сейчас забронировать и перенести на потом?
  - Ты только о сексе и думаешь, - произнесла Марта. Она погладила кисть Мейера. Ее глаза сияли.
  - Нет, не о сексе, - вздохнул Мейер. - О будущем.
  - Не знаю, что хуже. Мейер, а может, ты останешься? - тихо и просяще произнесла она.
  - Ты сама знаешь, что это невозможно.
  Марта согласно кивнула.
  - Вот за это я тебя и ... - она помедлила. - Докончи сам.
  - Я думаю, - проговорил Мейер, стараясь, чтобы его голос звучал ободряюще, - что все получится. Еще пару дней назад я полагал, что взломать код Симуляции изнутри невозможно в принципе. Уровни доступа, разграничения прав, изоляция подсистем и ядра - все работает против нас. А потом оказалось, что мы, находясь внутри Симуляции, можем увидеть следы внутреннего механизма Симуляции. Ведь то, чем занимался Годзо, ни что иное, как считывание побочных излучений. И те частотные последовательности инфополя, на которые он попал, это ведь следы основного кода. Управляющих последовательностей.
  Дальше нужно было только понять, что код Симуляции не таков, к какому привыкли мы в своих компьютерах. Это не наборы цифровых последовательностей. Это структуры высшего порядка, понимание которых дала мне теория Мультивероятности. На физическом уровне эти структуры, да и сам код Симуляции выглядят как образы. Точнее, что они на самом деле, я не знаю, но мы их воспринимаем как образы. Возможно, дело в том, что инфополе, то есть, операционная часть Симуляции глубоко связана с нашей психикой, и мы воспринимаем ее именн так, образно. Как умеем. Как сознательные существа. И поэтому базу данных я видел в качестве Библиотеки. А код мы воспринимаем как визуальные потоки, как слайды и фильмы.
  И да, Симуляция очень сложна. Это не наши игровые пространства. Это намного больше, глубже и сложнее. Как адели по сравнению с формулами начальной математики. И у меня есть внутренняя уверенность, что в ней возможно многое, о чем мы и не догадываемся. И мое погружение вовсе не обречено на неудачу.
  Так что, Марта, любимая Марта, тебе так просто от меня не отвязаться.
  Мейер привстал, притянул не ожидавшую этого Марту к себе и поймал ее губы своими губами. Захватил жадно и страстно - чтобы ощутить ее язык своим языком. Крепко прижал к себе - чтобы почувствовать, как сплющиваются от сильных объятий ее плотные округлые груди.
  Марта вздрогнула, но противиться не стала. И она ответила на его ласку, едва ли не с готовностью.
  - Ты все-же решился овладеть мною сейчас? - спросила она, призакрывая глаза.
  - Нет, - прошептал Мейер в ее сладкие, чуть шершавые губы, - нет. Я просто не удержался.
  Марта с сожалением открыла глаза, отстранилась от Мейера и недовольно тряхнула волосами.
  - Мейер! - строго сказала она. - Нет ничего хуже, чем не оправдывать ожидания девушки. Любимой девушки, заметь. Похоже, ты без меня распоясался окончательно и твоими манерами нужно заняться всерьез. И я это сделаю, когда ты вернешься, учти это.
  Мейер счастливо кивал головой.
  Она ушла в лабораторию первой, а Мейер задержался.
  Он неторопливо подошел к краю площадки. Широко раскинув руки, глубоко вдохнул холодный - тут он был намного холоднее, - и чистый воздух высоты. Близкий космос нависал над ним, земля внизу казалась далекой и непрочной. Он находился между мирами, крошечная точка, которая казалась несущественной и малозначимой по сравнению с пространствами перед ним. По сравнению с Симуляцией.
  Это неважно, прошептал Мейер, запрокидывая голову и закрывая глаза. Это совершенно неважно. Потому что у меня есть Кисуро. Есть Марта. Кира и Виолетта. Гозо и Ронан. И вместе мы больше целого мира.
  
  Глава 45
  
  Процедура напомнила Мейеру процесс очищения памяти. Он так же, как и тогда, выпил поддерживающий коктейль, поворочался в капсуле, подбирая положение и только затем включил подстройку. Дно и спинка капсулы подались, соприкасаясь с телом по всей его длине. Выехали части шлема и плотно обхватили голову. Опустилась лицевая маска для дыхания и теплая вязкая плотная масса стала наполнять капсулу. Когда она поднялась выше уровня головы, Мейер потерял ощущение веса. Казалось, он парил в невесомости. А через десяток секунд стали исчезать ощущения тела, словно оно растворялось в зеленой пузыристой жиже. Оставалось только сознание, его отдельное личностное 'Я', существующее в данную минуту в невесомом бесплотном состоянии.
  Датчики, густо расположенные по стенкам, на дне и внутри шлема снимали нужные данные дистанционно. Ничто не должно мешать главному: погружение в себя. Никакие возмущения или сигналы окружающего мира.
  Первая фаза - расслабления,- протекла быстро. Сознание Мейера под действием расслабляющих электромагнитных импульсов, автоматически рассчитанных для его мозга, выбралось из вороха образов, перестало цепляться за всплывающие бегущие мысли, ставшие вялыми и неторопливыми. Он чувствовал только пустоту вокруг. Чистую свежую бодрую пустоту, специально подготовленную для него. Если бы не программа подготовки, он провалился бы в сон, но машины внимательно следили за его состоянием, подавляя ненужную активность и держа его сознание в тонусе.
  Где-то там, во внешнем мире стояли его девушки, следили за тем, что происходит, наблюдали карты его сознания и пси-активность вокруг. Лаборатория уже поднялась на нужную высоту, где пси-поле ослабевало и где его языки и флуктуации вступали в тонкое взаимодействие с холодной плазмой.
  Мейер не мог сказать, перешли ли они ко второму этапу. Ничего не изменилось. Мейер просто покоился в пустоте, тихой и умиротворяющей пустоте, в которой ничего не происходило и которую не заполняли мысли. Только осознание себя.
  Он не концентрировался на своем двойнике, как это делал Кисуро. Возможно, в этих начальных установках и заключалась ошибка и Годзо и Кисуро. Мейер просто ждал. И потому сразу уловил ее - странную дрожь, которая родилась внутри него. Вибрацию. Хотя, он склонялся к мысли, что это именно дрожь. Она наполнила тело, дав снова почувствовать его. Она усилилась и превратилась в биение. Мейер надеялся, что Марта с Виолеттой видят, что с ним начало происходить.
  Дрожь не доставляла неудобств. Поначалу она вызвала тревогу, но Мейер доверился вибрации, позволил усилиться ей и заполнить пустоту, придав той тонкое рассеянное свечение.
  Свет казался умиротворяющим и нежным. Потом в нем появились пульсации и рябь. Свет завибрировал, наполнился темными линиями и сеткой. Темно-фиолетовой волнистой сеткой, которая плыла перед глазами, словно Мейер опускался мимо нее все ниже и ниже, в мир геометрических фигур. Линии закрутились в спирали, те превращались в торы, которые выворачивались, закручивались, перетекали друг в друга. Мейер мог даже назвать эти математические формы, но его мышление располагалось где-то далеко-далеко сзади и вверху, да и названия всего лишь обозначали оттенки смысла, в то время как Мейер касался самой сути, невыразимой словами.
  А потом случилось то, что он с нетерпением ждал. Вибрация стала взрывной, ослепительно сияющей, она заполнила его полностью, смела геометрический калейдоскоп и в следующее мгновение волной этой вибрации его вытянуло из тела. Сильный и, как казалось ему, ревущий поток света подхватил и понес, на давая остановиться или задержаться, если бы он хотел этого.
  Мейер увидел длинные тонкие линии, плавно изгибающиеся в дуги. Свет сворачивался, превращался в кольца, приобретал вещественность и очертания. Перед Мейером формировалась удивительная сложная структура: шар, в котором бежали друг за другом, закручивались, как домик улитки, слои. То, что не совсем корректно называлось сферой Клиффорда-Хопфа. Сверткой структур инфополя для четырнадцати сознаний.
  Шар переливалась десятками, сотнями цветов, мерцал слоями. Потом надвинулся и обволок Мейера своими пузырями.
  Сознание Мейера наполнилось мыслями, былая расслабленность и безмятежность потерялись в потоке взбудораженных ощущений.
  Представляю, насколько будут рад Ронан тому, что я сейчас вижу, подхватил Мейер близкорасположенное чувствование. Видят ли девушки то, что сейчас меня окружает?
  Мейер пытался ухватить все, что видел и чувствовал. Ощущения отстраненности тела - оно казалось невесомым и лишним приложениям, маячившим где-то сбоку и далеко. Обостренность зрения, которое стало полнее, расширенным и более глубоким.
  Ему следовало сделать следующий шаг и войти в своего двойника, но он медлил. Что-то смущало его. Возможно, слои. Не четырнадцать, а двенадцать, и два из них отличались более плотным цветом.
  Еще Мейера беспокоило то, что окружало сферу и проглядывалось, угадывалась через мерцающие оболочки. Пульсирующее пространство, в котором сходились, убегали вдаль смутные контуры. Мейеру показалось, что он видит части механизма, линии транспортеров, протянувшиеся во всех направлениях, разделители и кубы накопителей, но в следующее мгновение он понял, что ошибся. Перед ним двигалось само пространство, нечеткое и сверхбыстрое, и оно вмещало в себя все, что только можно представить. Мейер мог увидеть, что угодно, что только мог бы захотеть- дрожащее марево приняло бы нужную форму.
  Например, неба. Голубого неба с рассеянной дымкой облаков, плотного и тяжелого. Вверху небо переходило в серость и пыльность, а внизу... Мейер вытянул голову, чтобы увидеть получше - внизу оно касалось песочной поверхности, однотонной и лишенной ориентиров.
  Это произошло без усилий с его стороны: небо и далекая земля окружали сферу переноса. Сфера словно парила высоко над землей, в чужой непонятном мире, состоявшем из пустой земли и неба.
  Мейер сосредоточился на слоях. Почему их меньше и почему два - иного цвета, словно они теряют свои свойства. Среди них нужно найти свой слой. Затем проследить его до оболочки двойника - они должны быть зацеплены.
  Он легко нашел их и уже протянул руку, чтобы коснуться рукой, но замер на полпути: небо отвлекало внимание.
  Мейер ведь видел его раньше. Ну да, это самое небо, что проглядывалось через оконце в потолке загадочного Кабинета. Мейер отвел руку от слоя, которого хотел коснуться, и попытался рассмотреть землю. Поверхность тут же приблизилась, словно включилось увеличение, или же сфера беззвучно и молниеносно опустилась ниже. Появились подробности и Мейер разглядел длинную дорогу, прорезающую пустынную, безжизненную и плоскую равнину.
  Мейер задумался. Сейчас он мог не спешить, он отчетливо понимал это: текущее время остановилось. Именно потому последней картинкой Кисуро запечатлелась Сфера. Сфера Переноса. Дальше время их мира, мира, где напряженно вглядывались в экран Марта с Виолеттой, и этого разделились. Мейерв перенесло в другой поток, во внутреннее время самой Симуляции. Сколько бы секунд, минут или часов он не проведет в Сфере, в его родном мире не сдвинется ни один миг.
  Мейер внимательно рассматривал землю внизу. Она уже не казалась далекой. Если он попробует спустится, сможет ли он потом вернуться в Сферу? Мейер не успел решить: оболочки вокруг него разошлась, растаяли и он обнаружил, что стоит на дороге. На пыльной дороге песочного цвета посреди выеденных жарким солнцем степи.
  Прежде всего он ощупал себя. Он чувствовал свое тело полностью, во всех знакомых подробностях, словно и не существовала никакой капсулы, в которой он сейчас плавал в теплом густом ядовито-зеленом желе.
   Мейер улавливал запахи - сухой травы, рассыпающейся в руках земли, дорожного покрытия. И - вневременья. Странный тяжелый густой застывший запах вечности.
  Мейер огляделся. Его окружали поля с высохшей низкой травой. Кое-где торчали зеленые кустики с острыми пыльными стеблями. Дорога с рассыпающимся от времени твердым неопределимым покрытием и утоптанными грунтовыми обочинами ровной линией тянулась от горизонта к горизонту.
  Над ним нависало серо-синее тяжелое жаркое небо с ярким солнцем слева и редким узором размазанных нечетких облаков.
  Мейер задрал голову, чтобы увидеть свою сферу, но чистое небо не содержало ничего мерцающего и переливчатого.
  Отгоняя от себя беспокойство, Мейер посмотрел вперед и назад. Дорога не имела указателей или ориентиров, то есть, направление не имело значение. Он еще раз осмотрел небо и зашагал в условное вперед.
  Это была именно та Дорога, которую раньше показала ему Библиотека, он знал это. Точно так же, как знал, что сфера называется именно Сферой Переноса. А слои в ней - образы их сознаний. Библиотека услужливо заполняла его память своей информацией, незаметно и неощутимо.
  Единственно, Библиотека не сообщала, существовала ли дорога в реальности, как выеденная и обработанная специальными механизмами ровная полоса среди пространства безводной сухой земли, или же только как образ в его сознании?
  Мейер склонялся к мысли, что все его ощущения и вид окружающей его прерии - невероятно полная иллюзия. Симуляция, распластав в рулон его сознание, память, просветив самые мельчайшие ее участки, нашла наиболее подходящий образ и выстроила вокруг Мейера. А для Симуляции все это являлось чем-то иным. Например, общей магистралью, шиной данных, которая соединяет подсистемы Симуляции и по которой потоком неслись данные. Все, какие только можно представить.
  Марта точно вспомнила бы о шине.
  У мейера не нашлось доводов считать иначе. Образ дороги вполне логичен. Дорога, это полоса на плоскости.
  Мейер подумал, что мысль о двумерности, которая ему пришла в голову, не так уж и далека от истины. Он вполне мог находиться в двумерном мире. Пусть органы чувств утверждают обратное, будто бы он в обычном трехмерном мире, но почему тогда отсутствует ветер? Совсем отсутствует. Как принцип - даже ходьба и взмахи руками не приводят к колебаниям и дуновениям. Мейер шел через стоячий прогретый воздух, словно того не существовало.
  Мейер остановился, посмотрел на тяжелое неподвижное - словно декорации, - небо и сделал шаг на обочину. Он намеревался сойти в поле, к редким островкам агавы и проверить, насколько они реальны, насколько упруги и мясисты.
  Мейер ступил на каменистую плотную землю, сделал еще один шаг и обнаружил, что он по-прежнему на дороге. Та развернулась и находилась прямо перед ним, по направлению его движения.
  Похоже, он пребывал даже не в двумерном, а одномерном пространстве. На линии, с которой не мог сойти и по которой следует двигаться только вперед-назад. А все, что он видел - большая и сверхреальная иллюзия, совместный продукт Симуляции и мозга. Первая услужливо подсовывала узнаваемые привычные образы, а второй покупался на них и обманывался, обманывался и обманывался, продолжая считать мир таким, как раньше.
  Одномерное пространство - это очень разумно, думал Мейер. Для экономии ресурсов и упрощения. Потоки и блоки данные мчатся по одному измерению, им и не надо больше, не нужны красивости и украшательства. И здесь повсюду движение, Мейер видел его из сферы. Застывшее постоянное небо и монотонный усыпляющий пейзаж не должны обманывать: на сверхскоростях картинка сливается в единый поток, который кажется застывшим, потому что нельзя увидеть его составляющие. Точно так же замедляется время для световых скоростей. Вокруг меня - застывший мир скорости света. Горизонт событий черной дыры, с которой осыпается замершее время.
  Мейер остановился. Оглянулся еще раз. Итак, он находится внутри потока данных Симуляции. Дает ли это какие-то преимущества? Новые возможности? Доступ к чему-то? Сама по себе линия данных не имеет смысла. Но должна привести к чему-то. Закончится.
  Но дорога не собирался оканчиваться. Она уходила в пыльную застывшую бесконечность, к линии между небом и поверхностью. Что тоже виделось логичным. Соединение с нужной конечной точкой происходит динамически и это он, Мейер, должен определить, куда попасть.
  В Библиотеку прежде всего, думал Мейер.
  Но дорога не желала трансформироваться никак, как он не старался.
  Мейер оглянулся, чтобы еще раз убедиться, что оба направления дороги равноправны и ни одно не выделено знаком или особенностью.
  Возможно, ему следовало изменить темп.
  Мейер убыстрился.
  Он прошел с десяток метров, прежде чем заметил изменения. Обочины заполнил зеленый невысокий кустарник, поля позеленели. Это случилось бесшовно и незаметно, словно при смене картинок: прежняя, теряя цвет, становится прозрачной и сквозь нее проступает, выходит на первый план новая. Мейер оглянулся, но прежнего пейзажа не увидел: мир заменился одномоментно на всем своем протяжении.
  Но конец дороги по-прежнему не просматривался.
  Мейер попробовал менять скорость, замедляя шаг и переходя на бег. Мир отзывался новыми незнакомыми пейзажами. Меловыми полями и каменистыми серо-белыми холмами, подступавшими к самой дороге. Белая густая пыль покрывала дорогу и липла к ногам.
  Плотный низкий кустарник вырастал из белой каменной крошки и покрывал землю вплоть до близкой извилистой линии горизонта. Кустарник сменяла полупустыня, в которой перемешивались зелень и сухостой, полоски голой земли и редкие рощицы вдали. Дорога менялась, покрывалась подобием плотной ровной массы, истончалась до утоптанной колеи, затем снова получала четкие линии обочин.
  Ну почему не может быть что-то знакомое и приятное, удивлялся Мейер. Например, дом Марты, стоящий на холме, в окружении сосен. Песчаная дорога обвивала его, спускалась через сосновую рощу в долину. И если идти по ней, то между стволами сосен видны зеленые поля и полоска близкого моря.
  Или тот сад, по которому Мейер гулял с Кирой. Или неровные тропки пустых островков, по которым они бродили с Кисуро. Все это хранилось в памяти, легкодоступное и яркое - бери, восстанавливай, строй по ним мир. Но Мейер окружал только странный незнакомый, непривычный ландшафт.
  Возможно, дело заключалось именно в непривычности. В чуждости и отсутствии всякой связи с тем, что Мейер знал и помнил.
  Ритм миров, да, зависел от скорости ходьбы или бега, но связь эта выглядела чрезмерно сложной и непредсказуемой.
  И Мейер остановился.
  Я что-то делаю не так, подумал он. Симуляция реагирует, отзывается, но тоже, похоже, не понимает, чего я хочу.
  Мейер сжал губы, нахмурился, посмотрел в небо - на Симуляцию, и виновато развел руки. Он надеялся, что Симуляция сделала то же самое. Хотя бы внутри себя. Что она оценила жест Мейера. Почему бы и нет? Если она настолько изощренна и сложна, то почему бы ей не быть разумной?
  Мейер оглянулся и, помедлив секунду, быстро зашагал назад, Он хотел проверить догадку и шел, не сбавляя темпа, метров сто. Так и оказалось: мир менялся, но не в обратном порядке. Мейер увидел новый пейзаж. То есть, направление движения не несло никакого смысла. Дорога являлась всего лишь передаточным инструментом.
  Мейер подумал, что его чувства похожи на те, когда он находился в каменном стакане со стержнем, утопленном в полу. И Мейер, усмехнувшись, сел на дорогу. Он отбросил от себя все свое нетерпение, неудовольствие от пустых попыток, небольшую усталость и даже опасение, что он застрял надолго. С опасением он расправился особо жестоко. Он глубоко вдохнул, вбирая в себя пышущий жаром воздух. И расслабился. Он не собирался спешить. Он захотел услышать место.
  Мейер оценил качество мира, который его окружал. Его исключительную неотличимость от реальности, с теми же тактильными ощущениями, с теми же красками. Только горизонт тут помещался ближе. Мейер вспомнил вид из оконца, старательно обошел мысли о Библиотеке, припомнил даже Ронана с его рассказом о Фуллере. А потом решительно встал. Очевидный ответ пришел сам: ходьба, бег Мейера являются для него естественным процессом. Дорога и ожидает, что ты пойдешь по ней, а как иначе? И темп не решает ничего. Решает то, что оказывается для Мейера, а следовательно, и для Симуляции нестандартным.
  Мне нужно вернуться назад, к самому началу, вслух произнес Мейер и попятился. Двинулся задом наперед, обозначая свое намерение, отличное от движения просто тела.
  Через десяток шагов он приноровился и зашагал быстрее. Он не оглядывался, зная, что на ровной дороге не зацепится и не споткнется. Его наполняла абсолютная и веселая уверенность, что он все делает правильно.
  Метров через двадцать пейзаж вновь изменился, став очень похожим на первоначальный.
  Мейер оглянулся и замер. Он ожидал увидеть все, что угодно, но только не его. Не дом, стоявший в конце дороги далеко впереди. Старый двухэтажный дом с длинным фасадом и редкими узкими окнами на нем.
  Мейер развернулся. Постоял, раздумывая. К сожалению, флейта осталась в его родном мире. Но он управится и без флейты. Симуляция поймет его. Должна понять. Мейер произнес внятно и четко пару слов, просвистел два звука. Подождал секунду и направился к дому.
  По мере приближения взгляд выхватывал подробности: черепичную крышу, белое обрамление окон, витые решетки, кусты агавы, привязь для лошадей, металлические четырехгранные фонари со стеклами. А метров за пятьдесят Мейер увидел человека. Тот вышел из дома, приложил руку ко лбу и старательно всматривался в Мейера.
  За пару метров от него Мейер остановился. Незнакомец был одет в длинную мятую полотняную рубашку без ворота и с оборками на длинных рукавах. Рубашка имела неопределённый цвет между не очень белым и совсем не белым. Еще - в длинные темные штаны с нашитыми для прочности прямоугольным вставками на коленях. Мягкие сапоги-ботфорты их владелец спустил почти до щиколоток. Длинные черные волосы, судя по их виду, давным-давно забыли, как выглядит расческа. Узкая бородка-эспаньолка на чуть вытянутом и усталом лице делала незнакомца похожим если не на мушкетера в отставке, то на пирата-контрабандиста точно.
  Он выглядел старым. Не таким старым, как Ронан, лет на пять моложе.
  С минуту они оба пристально рассматривали друг друга, ожидая, что начнет говорить другой.
  Потом Мейер спросил.
  - Вы не Библиотекарь?
  Незнакомец подобрал подол рубашки, посмотрел на свои сапоги, приподняв правую ногу, потер носок сапога о голенище другого. Затем изогнувшись, попытался осмотреть, что у него за спиной.
  - Во мне есть что-то, что говорит о том, что я - Библиотекарь? - радушно поинтересовался он.
  - Есть - эспаньолка. Но нет самого главного, - ответил Мейер. - Шпаги. Это меня и смущает.
  Незнакомец засмеялся. Счастливо, словно Мейер сказал ему что-то невероятно приятное.
  Он мог быть кем угодно, но Мейер хотел думать, что перед ним - квинтэссенция Библиотеки. Персонализированный образ ее настроек.
  - Меня зовут Мейер, - сказал он. - Мейер Шимода.
  - Это много, о чем говорит, - радостно согласился сам с собой незнакомец. - На первый взгляд не пойми какое имя, но на самом деле оно может означать, что угодно. Предположим, нужно только переставить местами слоги. Или брать каждую вторую букву. Или считать, что отдельная буква означает код... В любом случае я не ожидал, что мое одиночество нарушит человек по имени Мейер Шимода.
  Теперь засмеялся Мейеер.
  Незнакомец удивленно разглядывал узкие облегающие штаны до колен и переливающуюся тонкую рубашку, льнущую к телу - то, во что оделся Мейер утром.
  - Может быть, лимонад? - предложил незнакомец. - Лимоны, тростниковый сахар, чистая холодная вода. Я еще плесну рома для вкуса.
  - Я похож на человека, - осведомился Мейер, - которому можно плеснуть ром в лимонад при первом знакомстве? Я бы понял яд или усыпляющее, но ром...
  Незнакомец снова засмеялся и протянул руку для пожатия.
  - Ты мне нравишься, Мейер, - весело сказал он. - Пошли в дом.
  За деревянной входной дверью оказался полутемный широкий коридор, примыкающий к патио. Мощеный двор с фонтаном и деревцами окружали колонны, подпирающие балкон второго этажа. За колоннами солнце не имело власти - там уютно растекалась полутемная прохлада. А балкон затемняли нависающие над ним покатые крыши.
  Незнакомец подтащил два кресла-качалки - так, чтобы они оставались в тени, ненадолго ушел, чтобы принести два холодных бокала с лимонадом и один вручил Мейеру.
  - Вам не знакомо имя Годзо? - спросил Мейер, опускаясь в кресло. - Годзо Отино Сёкаку?
  - Еще одно выверни язык имя, - заметил незнакомец, отхлебывая из бокала. - Кто их придумывает?
  - Они придумываются сами. Некоторое время люди после стирания памяти брали прежние имена, но потом кто-то решил, что старые несут груз прошлых жизней. Или привязывают тебя к чему-то. Так или иначе, мне предложили на выбор с десяток, как решила программа после анализа моей личности, подходящих имен.
  - Память нужно стирать? - спросил незнакомец. - Мне нравится этот разговор, в нем все больше и больше того, что можно назвать запутанностью. То есть, после каждого слова загадок только прибавляется. Предлагаю начать сначала.
  - Да, - согласился Мейер. - Вы правы. Только я предлагаю начать не с начала, а с середины. Дело в том, что в последнее время слово 'начало' стало обозначать все, что угодно, только не то, что я имел ввиду. Возможно, оно получило какой-то новый смысл, а меня об этом не предупредили. Возможно, оно с самого своего появления указывало на что-то иное, а я по ошибке считал неправильно.
  - Мейер Шимода, - задумчиво проговорил незнакомец, - Нет, точно о тебе никогда не слышал. Оказывается, как я много потерял, не зная такого человека, как ты.
  - Если я спрошу, как Вас зовут, это будет иметь смысл? - поинтересовался Мейер.
  Незнакомец отставил бокал на каменные плиты и запрокинул голову, улыбаясь.
  - Ты не представляешь, как я долго ждал этого или подобного разговора. Встречи. События. Поскольку около двух веков я нахожусь в этом месте в полнейшем одиночестве. И я не знаю, обнаружишь ли ты в моем имени какой-нибудь смысл.
  - Два века? - удивился Мейер. - То есть, вы не продукт Симуляции, не ее элемент?
  Незнакомец даже привстал.
  - Ты сказал, Симуляции?
  Мейер кивнул.
  - Но вы собирались назвать свое имя.
  Незнакомец сел на кресле, выпрямился и внимательно посмотрел Мейеру в глаза.
  - Не уверен, что оно что-то даст. Меня зовут Хэннон. Хэнон Фуллер.
  
  Он с пяток секунд смотрел на ошеломленного Мейера, а потом сказал:
  - Э, я тоже так хочу! Чтобы меня точно так же пригвоздило от понимания. Ведь ты что-то знаешь?
  - Я знаю все, - выдохнул Мейер.
  Он взял бокал с лимонадом и залпом опустошил его.
  - И это подразумевает долгий разговор на целый день.
  Хэннон не отрывал взгляда от Мейера. Ему не верилось и верилось одновременно. Он сомневался, его накрывала надежда, он опасался и снова торопился погрузиться в упование.
  Мейер обвел взглядом патио, фонтан, из которого сейчас не била вода.
  - Я подбираю правильные слова, - пояснил он. - То самое начало. Впрочем, началом являетесь вы, это уже понятно. Здесь найдется что-нибудь, на чем можно писать?
  - Бумага и перо, - с готовностью отозвался Фуллер. - Сейчас принесу.
  Хеннон пришел с еще одним полным бокалом, кроме того, завалил Мейера ворохом старинных, похожих на пергамент, листов с заворачивающимися от старости краямии, вручил длинное перо, которое по его уверению, не нуждалось в чернилах.
  - Вы все это объясните потом, - сказал Мейер. - И дом, и перо с бумагой. И даже, как делаете такой вкуснейший лимонад. После того, как я закончу.
  Мейер отпил из бокала освежающий прохладный напиток и начал рассказ. Детальный, подробный последовательный рассказ. Он начал с себя, поскольку Хеннона следовало погружать постепенно, не заваливая важным сразу. Рассказал о Виолетте, о разговоре с Годзо. О Кисуро и Марте и попытках разобраться, которые привели к Ронану.
  При упоминании Ронана Хэннон напрягся. Напряженно сжал руками подлокотники кресла. Качнулся пару раз.
  Мейер не останавливался. Когда горло пересыхало, он пил лимонад, который Хеннон подносил ему еще пару раз. От передышки Мейер отказывался, качая головой. Он не хотел прерываться, боясь, что невесомая доверительность, позволяющая легко выуживать из памяти малейшие подробности прошедшей недели, при паузах истончится, разорвется и выйдет скомканно и непоследовательно.
  Когда Мейер упомянул Мехико и тот самый день, когда Хэнному пришло озарение, тот счастливо рассмеялся. Встал с кресла и, скрестив руки, прислонился к колонне. Хеннона переполняли чувства, Мейер понял это. Точно так же взбудоражило Ронана, когда после бесконечных дней ожидания мир прорвался тройкой неугомонных, полных любопытства жизнерадостных незнакомцев, требующих ответов. И сейчас Хеннона едва не трясло от восторга, от воплотившейся надежды, от мира, который вернулся к нему. Вернулся с того самого места, с какого оборвался, без разрывов и лакун.
  Мейер продолжал и продолжал. Он уже чувствовал, как язык начинает сопротивляться, как мешают ссохшиеся губы, но спешил рассказать все, не пропустив ни одного действия, разговора или минуты, казалось бы, не имеющей значения. Хеннон должен знать все!
  Когда он закончил - своими попытками найти способ сообщить дороге, что ему требуется, - наступил вечер. Патио накрыли длинные тени, солнце ушло далеко от дома.
  Тихий томительно сладкий вечер вечности.
  Хеннон подошел к Мейеру и дотронулся рукой до его предплечья.
  - Хочу убедится, что ты - настоящий, - проговорил он.
  Мейер, повторяя его движение, опустил левую руку на предплечье правой.
  - Хочу убедится, что я - настоящий, - пояснил он. - Все, Хеннон, ближайшее время я не смогу больше говорить, поэтому, никаких вопросов.
  Хеннон усмехнулся.
  - Вопросов не будет. Как ты смотришь на ужин? Простой, но сытный ужин с жареным на углях ростбифом. Я все же надеюсь, что это мясо антилопы, а не просто то, что Симуляция считает мясом. А к нему - фасоль и рис. Ну и перец халапеньо для остроты.
  - Я сейчас пообкусаю свой язык, - сказал Мейер. - Идемте, я вам помогу.
  
  Он ужинали в кухне. Хеннон предложил гостиную, в которой большой стол, чинные аристократические стулья, его гордость, но Мейер спросив, где обычно ужинает Хеннон, выбрал кухню. Меня устроит и простецкий стол на ножках, сбитых крест-накрест, сказал он. Здесь не менее колоритно - вязанки перца на стенах, закопченый очаг, медная утварь и тот самый кофейник, про который говорил Ронан. А, главное, не нужно таскать блюда туда-сюда.
  Они неторопливо ели мясо с богатым гарниром, отпивали из больших бокалов с серебряными ножками красное вино из Риохи - я надеюсь, что это вино из Риохи, уточнил Хеннон, и улыбались. Понимающе и дружески.
  Хеннон если и говорил, то про свою жизнь и вещи, его окружающие. Подливал Мейеру в бокал, настаивал на добавке, расхваливал десерт.
  Они не спешили, поскольку обсудили течение времени еще перед ужином. Да, сказал Хеннон, здешнее время приблизительно совпадает с временем нашего общего мира. Два века у вас, два века тут. Но ты не должен беспокоиться. Дорога, по который Мейер шел, течет в своем собственном потоке. И Мейера вернет в тот самый момент, когда он оказался в сфере. После этого Мейер отпустил свое беспокойство. Он наслаждался едой, обществом, незнакомым миром вокруг, а главное - успехом. Маленьким и очень важным успехом. А поговорить у них еще найдется время. Подискутировать, рассмотреть варианты и прийти к лучшему решению.
  Еще Мейера грела мысль о Кире. Если нашелся Хеннон, то найдется способ найти и вытащить Киру.
  После ужина они сидели перед домом на креслах качалках и смотрели на темное, в ярких звездах небо. Мейер не удивлялся ни звездам, ни рисунку незнакомых созвездий. Ты еще не видел самое красивое, сказал, усмехаясь Хеннон. Я ведь основательно поработал над небом, тем более, времени у меня хватало.
  - Я бы создал звездное небо с кучей близкий планет, красных гигантов и черной дырой с диском аккреции. Мы недавно говорили об этом с Кирой.
  Мейер посмотрел на довольного Хеннона.
  - Я угадал?
  Тот рассмеялся. Посмотрел на расслабленного, покоящегося в безмятежности Мейера и заметил.
  - У тебя чудесный дар: ждать. Я же вижу, как они тебя переполняют, твои вопросы. Но ты сдерживаешься. Ты слушаешь меня и мой мир. Ты пробуешь его на уровне, наверное, самом важном. На уровне интуиции.
  - Да, чтобы понять, какие вопросы стоит задавать, какие важны, а какие - нет, согласился Мейер - Еще я хочу ощутить, что чувствовал ты, Хеннон, тогда, в Гранд Отеле. И потом, когда включил свой прибор. Когда мир вдруг стал меняться. Ветвится, как ты думал.
  Хеннон кивнул.
  - Ты понял, что произошло? Ронану повезло. Невероятно повезло с вами.
  Он благодушно заложил руки за голову.
  - В тот вечер, когда мы с Ронаном сидели на веранде отеля, я любовался фасадом Кафедрального Собора. Его упорядоченной симметричной левой частью. Правая словно выбивалась из ритма, казалась хаотичной и сумбурной. И мне подумалось, что в этом есть смысл. Из хаоса рождается порядок. Не знаю, как эта мысль связалась с Симуляцией. Наверное, мы постоянно думали о ней. Симуляция реагирует на уровень хаоса. На какие-то ключевые характеристики в нем и - совершает ветвление. Возбуждать инфополе мы уже умели. И мне показалось, что мы можем попробовать. Я набросал формулы, которые показались настолько многообещающими, что я решил не терять время. Ронан - соня и ленивец, я планировал совершить эксперимент вместе с ним.
  - Ронан - осторожен, - усмехнулся Мейер. - Правильно осторожен.
  - Это - лень, - убежденно проговорил Хеннон. - На его месте я давным-давно оторвал бы зад от своего кресла и побывал и в Небесной Обсерватории, и в вашем подземелье.
  В то утро я запускал прибор один. Выставил параметры модуляции в соответствии с мировым генератором случайностей - чтобы процесс выглядел естественным. Я на многое не рассчитывал. Но Симуляция среагировала. Она сделала то, что я ожидал меньше всего. Выделила локальную область вместе со мной и поместила отдельно. В плод на ветке. Ведь при ветвлении не обязательно создается отдельный мир. Это может быть и часть мира. Совсем небольшая, свернутая в себя часть. Кстати, очень изящный ход.
  Мейер согласно кивнул.
  - Например, мир, состоящий из одной только долины. Теплой солнечной долины. Хотя вокруг - ледяные торосы, метель и застилающий небо снег. На сотни и тысячи километров снежные зимние поля. Эти ведь миры-шары могут прикрепляться к какой-нибудь ветке.
  - Конечно, - кивнул Хеннон. - Я не только думал об этом, но и пытался вернуться обратно. Но Симуляция выполняет только мелкие пожелания. Как ночное небо, к примеру. Как этот дом и никогда не заканчивающиеся запасы продуктов. Все остальное она игнорирует.
  Мейер зевнул.
  - Если хочешь спать, я покажу, где, - поспешил сказать Хеннон. - Только учти, что я буду держать дверь в твою комнату открытой и сидеть на пороге. Уснуть я этой ночью не смогу, слишком много впечатлений, буду сидеть и следить, чтобы ты никуда не делся.
  - Я без тебя не уйду, и не надейся, - усмехнулся Мейер.
  
  Глава 46
  
  Мейер проснулся с первыми лучами солнца. Повертелся на скрипящей кровати, открыл глаза и сел, опустив голые ноги на дощатый деревянный пол. Сидя на полу, скрестив руки и прислонившись головой о косяк двери, спал Хеннон.
  Мейер усмехнулся, осторожно, чтобы не задеть, прошел мимо и спустился в кухню. Осмотрел полки и буфет, нашел кофе в старинной толстой жестяной банке с завинчивающейся крышкой и потускневшую желтую кофеварку. Повозился с дровами, огнем и затем долго стоял над кофеваркой, вдыхая горячий пар, еще не вобравший аромат напитка. Мейер терпеливо ждал, когда пузырьки начнут свое таинство, соединяя воду и перемолотые зерна в единое целое. Слушал трели толстых важных птиц, которые подлетали к окну, садились на подоконник и с интересом заглядывали к нему.
  Через окно Мейер видел дорогу, по которой пришел вчера. Он вглядывался в нее, щурясь от слепящего рассветного солнца, ничего не ожидая и позволяя спокойному взгляду безучастно следовать за ее извивами.
  Этой дороге, определенно, не хватало чего-то. Например, старой расхлябанной повозки, которую тащил такой же старый мул. Девушки, которая сидела бы на ней с длинным прутом в руках вместо хлыста. Почему повозка, мул и девушка, Мейер не мог ответить. Потому что так требовалось, чтобы дополнить этот мир до полноценной истории, после чего его существование будет исчерпано. А история - завершена. В любом случае, этот набор, включая повозку, являлся абсолютно фиктивным и несущественным, имеющим смысл только в уме Мейере, ранним утром, над готовым закипеть кофе.
  Мейер услышал, как вошел Хеннон и приветливо улыбнулся тому.
  Тот удовлетворенно повел носом на кофе и протянул Мейеру руку для пожатия. Вид Хеннон имел совершенно сонный и растрёпанный.
  - Я целую ночь размышлял, - признался он, садясь за грубый кухонный стол и обхватывая ладонями кружку с обжигающими кофе. - У нас невероятные возможности, которые упираются в одно единственное препятствие. Я боюсь, что ты можешь застрять здесь так же, как и я, Симуляция тебя не выпустит.
  Мецер понимающе кивнул.
  - Можешь вычеркнуть этот пункт из списка опасений, - сказал он, - Вчера, когда я пробовал себя в ходьбе задом наперед, я почувствовал едва заметный переход - между дорогой, которая не существует в реальности, и твоим миром. Границу, которая отделяла иллюзии моего сознания от плотных вещественных форм. Не знаю, что больше меня позабавило: что я приобретаю еще одно тело, при том, что первое сейчас плавает в капсуле для стирания памяти, или то, как почти незаметно и легко происходит трансформация. Так вот, перед тем, как окончательно покинуть Дорогу, я остановился и произвел некоторые действия. В конце концов, проблема управления Симуляцией это проблема алфавита команд. Понятных ей и мне кодов. Я предложил ей один из вариантов. Уверен, что он рабочий. Он основан на звуках.
  - Ты думал о подземелье и органе в нем? - спросил Хеннон. - Да, это самое очевидное решение. И по мне - самое правильное.
  Он допил кофе и встал из-за стола.
  - Предлагаю основательно позавтракать, а потом засесть за работу. Есть моменты, которые мне не совсем понятны, ты их объяснишь. А после накидаем план действий.
  
   Мир Хеннона не превышал десяти километров в диаметре. Если выйти из дома Хеннона и идти по дороге вперед, не сворачивая, то через приблизительно пять километров впереди покажется задняя сторона того же дома.
  Мейер хотел лично испытать эффект свернутости, и они с Фуллером неторопливо пошли по утоптанной пыльной земле.
  
  Некоторые полагают, что мир в своей основополагающей сущности является всеобъемлющей библиотекой, в которой собраны тексты на всех возможных и невозможных языках, включая язык цифр, птиц и земляных червяков. Ибо, отказывая земляным червякам в праве на владение собственным самобытным и выстраданным языком, мы ставим под сомнение свое собственное существование, которое может оказаться лишенным смысла с точки зрения более развитых существ.
  Вопрос Библиотеки на самом деле является более сложным и запутанным, чем кажется со стороны. Ибо он тянет за собой вопрос о ее реализации: выглядит ли она в виде бесконечного набора комнат-стеллажей, или в виде сферы, свернутой в саму себя, или же в виде белоснежного пляжа в окружении пальм и прозрачного сине-салатового океана.
  На самом деле попытка представить Библиотеку уводит от главное: является ли Билиотека вместилищем смыслов изначально или она заполняется текстами по мере их возникновения.
  Но и этот вопрос заслоняется другим, не менее щекотливым - о публичном доступе. Является ли ее внутреннее богатство недоступным для посетителей, дабы сберечь уникальный книжный фонд и предотвратить его бесконечное растаскивание такими же бесконечными искателями истины. Или же проникнуть в Библиотеку можно только согласно правилам и спискам, которые, опять-таки, скрыты в ее недрах.
  Нам предстоит делать заключение на основании открытого вестибюля: большого зала с великими цитатами, которые стерло время, и свалкой книг, которые успели сюда натаскать наши предшественники.
  То, что мы никогда не имели доступ к Библиотеке и делали свои заключения на основании собственных выводов и рассуждений, является еще одним признаком минималистичности Вселенной.
  Наука представляется тогда сектой библиофилов, проводящих свои ритуалы в подземельях кафетерия, примыкающего к вестибюлю, с целью даже не понять замысел Библиотеки, а всего лишь найти ее полный каталог. Безусловно, на этом пути есть успехи, но они сродни решениям какого-нибудь Вселенского собора библиотекарей, который определит, что каталог исчезает, когда на него смотрит наблюдатель и что проблема каталога надуманная и заключается в редукции волновой функции каталога.
  Может оказаться так, что ночные бдения библиофилов совершаются на виду Библиотекаря, который неслышно проходит вестибюлем, смахивая пыль и выключая лишний свет. И наше незнание определяется одной лишь неспособностью попросить Библиотекаря открыть доступ.
  
  Хеннон от души улыбнулся.
  - Да, - сказал он, - Эта книга явилась реакцией на то, что мы узнали. Мы не могли написать открыто, а желание намекнуть не давало покоя. В результате появилась 'Пятьдесят оттенков' в качестве компромисса.
  Но идеи, которые я позволил себе облечь в шутливую форму, оказались не пустыми. Одни подтвердились полностью, а над другими я размышляю до сих пор. Например, ты не думал, что Симуляция, точнее ее управляющий механизм может быть разумным?
  - Разумным? - удивился Мейер. - Искусственный интеллект?
  - Разумный интеллект, - уточнил Фуллер.
  Мейер о таком не размышлял.
  - Это еще не все, что тебя удивит. Полночи я гадал, почему вас девять вместо семи.
  Мейер согласно кивнул и даже замедлил шаг, чтобы Фуллеру удобнее было говорить.
  - Ведь семь идеально укладывается в теорему о граничных условиях. А кроме того, Библиотека подтвердила, что операторов всего семеро. Это логично. Семь операторов, из которых два инициатора: они задают план изменений в пространстве зоны управления. Сильный и слабый. Два активатора, которые вынуждают пространство меняться: сильный и слабый. Два стабилизатора, для фиксации изменений. Один человек - обратная связь. Все, как в теории Мультивероятностей. Так что, двое выпадают из схемы. Вы полагали, что посторонние - результат начального сбоя, флуктуация. Но это не так. Они - Создатели.
  - Как? - Мейер остановился.
  - Нелогично, если бы Создатели не среагировали на открытие канала управления в одной из веток Симуляции. Видимо, сейчас в Зоне Управления - двое из тех, кто был ближе всего, и кто успел туда попасть, прежде чем Зона Управления закрылась для входа. Ты можешь определить, кто это может быть?
  - Я точно уверен в троих, - задумался Мейер, - Мой двойник, Виолетты и Марты. Остальные - темные лошадки. Я даже не представляю, в кого мог бы попасть Кисуро.
  - Это важно, - сказал Фуллер. - Тебе придется стать очень осторожным. У двоих из девятки вполне определённая цель - овладеть управлением раньше всех и не допустить к нему вас. И они могут быть кем угодно, помни это.
  - С одной стороны, все усложняется, - поморщился Мейер. - Но с другой, они в таком же положении, что и мы. Персонаж любой игры обладает свойствами и возможностями, которые присущи именно этой игре. Он вовсе не проекция Создателя с его преимуществами и инструментами. Персонаж - часть игры. И эти двое - часть нашего мира. То есть, люди из плоти и крови. Со всеми нашими недостатками и умениями.
  Хеннон покачал головой.
  - Мейер, я бы не стал на это полагаться. Считай, что у них есть туз в рукаве. Если не вся колода. Но мы об этом еще поговорим.
  
  Этим вечером они ужинали в зале, за массивным и длинным столом, сидя на тяжелых, с высокими плоскими спинками величественных стульях. Они уже обсудили все, что возможно, обговорили каждую деталь и мелочь и потому позволили себе услаждаться вкусом жаркого, смаковать выдержанный амонтильядо, неторопливо крошить и отправлять в рот по кусочкам туррон.
  Хотя обоими владело нетерпение, они сумели отогнать его и вели себя так, словно у них в запасе имелась не одна тысяча неторопливых длинных вечеров и спокойных ночей в уютном и комфортном мире. Хотя, уточнил Мейер, он недостаточно комфортен. В следующий раз, Хеннон, думай о чем-то более солидном и оживленном. В этой некомфортности, ответил Хеннон, оказался плюс. Я попробовал на вкус вечность и неторопливость. Оценил, что скрывается за ними. И понял смысл всего этого.
  Хенно повел головой, имея ввиду все, что его окружало, и даже больше.
  - Сейчас ты спросишь меня, в чем смысл жизни? - поинтересовался Мейер. - Ронан, как я уже говорил, начал именно с этого. Похоже, у всей вашей компании тяга к монументальности.
  Хеннон улыбнулся.
  - Ронан пытался понять, что вы за люди. Что считаете главным. Из тех ли, что покидают насиженное место и идут на край мира, чтобы высунуть за него нос. Не по обязанности, а из интереса. Из-за неуспокоенности. Из-за того, что ты - человек. Нет, я хочу заговорить о другом смысле. Который мы должны найти. И наполнить мир, который изначально пуст. Симуляция предназначена именно для этого. И чем больше твой вклад, тем ты ценнее для нее.
  - Возможно, - согласился Мейер. - Во всяком случае, мне хочется в это верить. И что те Создатели, которые присутствуют в Симуляции, отправляются сюда не только для развлечения. А с целью получить что-то такое, чего они лишены и что способны дать только мы.
  - У тебя представится уникальная возможность спросить у них об этом, - рассмеялся Хеннон.
  Мейер улыбнулся в ответ. Они обговорили и Создателей: как следует Мейеру вести себя и чего ожидать. Беседы в список рекомендаций не входили.
  
  Этой ночью Библиотека напомнила о себе. Перед самым пробуждением, когда рвался и утекал невнятный и сумбурный сон, забава подсознания, Мейера властно вытянуло из тела. Он оказался к Кабинете. Мейер понял, что не спит по ясному сознанию и способности обратиться к памяти. А о том, что он не в физическом теле, говорило его полупрозрачное тело.
  Кабинет изменился. Окно-луковицу закрывали глухие ставни. Дверь, которая в прошлый раз выходила в небо, оказалась запертой. Мейер направился к входной двери, но остановился у стола. На столе теперь лежала стопка бумаг, очень похожих на те, которым пользовался Хеннон. Еще - перо, короче и толще Хенновского. Верхний лист содержал запись. Но прежде чем взять его в руки, Мейер обратил внимание на часы. Большие песочные часы, стоявшие за бумагами. Верхняя колба содержала чуть меньше четверти от всего объема песка- остальной песок сухой сыпучей горкой лежал в нижней.
  Мейер взял листок и улыбнулся. А потом, боясь, как бы Библиотека не отправила его обратно, приписал еще одну строку. В начале третьей он почувствовал, что Библиотека растворяется, расплывается, становится неясной и нечеткой и в следующее мгновение, понял, что он лежит на скрипучей кровати, укрытый тонким одеялом. Он расслышал звон посуды на кухне и поспешил встать.
  На узком столе-секретере, стоящем у окна, лежали бумаги с записями, которые они вели. Мейер отыскал чистый пергамент, нашел перо и вывел на бумаге две строчки. Одну - ту, что увидел на листе в Библиотеке. Вторую - которую успел дописать в Библиотеке сам. Хеннон увидит их, когда Мейер покинет его и вернется на Дорогу. В том, что он легко вернется, Мейер уже не сомневался. Первая строчка недвусмысленно сообщала, что Симуляция поняла его тогдашнюю команду.
  Вторая строчка даст надежду Хеннону.
  В третьей он хотел написать о Кире, но, скорее всего, Библиотека раскусила его попытки смухлевать и вернула назад.
  Довольный, Мейер спустился в кухню.
  Хеннон, жующий тост, стоя у очага, вопросительно смотрел на Мейера.
  - Я снова попал в Библиотеку, - пояснил Мейер свое оживление. - На очень короткое время, но его хватило понять уйму вещей. Прежде всего, две двери в Кабинете уже закрыты.
  - Те, которые указывали на мой мир и Небесную Обсерваторию? - уточнил Хеннон. - Это очевидно, эти пути реализованы. А третья?
  - Третью дверь я открыть не успел. Но не это главное. Я увидел песочные часы.
  Хеннон мгновенно сообразил, что означает находящийся в Библиотеке предмет, измеряющий время,
  - Сколько у нас осталось? - быстро и с тревогой спросил он.
  - Чуть меньше четверти от полного объема песка. То есть, три четверти отпущенного времени истекло.
  - Запас есть, я думал меньше.
  Но Хеннон заторопился.
  - Мы планировали после завтрака, но, пожалуй, завтрак сегодня тебе не положен. Ты отправишься немедля. А завтрак будет стимулом вернуться сюда.
  По взгляду Хеннона Мейер увидел, что Хеннон все же сомневается, что это событие когда-нибудь случится.
  - Хорошо, - согласился Мейер. Он улыбался.
  - Что-то не так? - растерянно спросил Хеннон. - Погоди, ты еще о чем-то узнал?
  - Я нашел лист со списком команд, - пояснил Мейер. - Хеннон, ты, помнится, обещал, что, пользуясь своим близким знакомством с Симуляцией, добудешь флейту. Так вот, на листе в Библиотеке написана команда возвращения. Помнишь, я рассказывал, что перед тем как ступить в твой мир, я сообщил Симуляции, что сигнал возвращения на дорогу - мелодия из двух нот. На листе было: 'Возвращение на дорогу', - и нотная запись.
  Хеннон внимательно посмотрел на Мейера, потом похлопал его по плечу.
  - Похоже, у меня появилась маленькая надежда. Библиотека явно благоволит к тебе.
  - Нет, - возразил Мейер. - Я в числе операторов и понемногу начинаю узнавать свои возможности. Всего-лишь.
  Хеннон сходил за флейтой и вручил ее Мейеру, после чего они вышли на порог дома. Хеннон смотрел по сторонам, на дорогу, но только не на Мейера, чтобы тот не увидел, как предательски блестят его глаза.
  Мейер взял его руку в свою и крепко пожал.
  - В следующий раз должна быть широкополая шляпа с пером и шпага, - требовательно сказал он. - Потому что твоя эспаньолка прямо-таки взывает об этом. И вот еще что. Наверху я оставил листок. На нем две строки. Первая - мелодия возвращения на Дорогу. То есть, в систему переноса внутренних данных Симуляции. Вторую - прочтешь сам, когда я покину твой Мир. Это то, что я написал в Библиотеке.
  И Мейер развернувшись, быстро зашагал прочь от дома.
  Он отошел на такое расстояние, чтобы дом почти скрылся из вида, растворился на фоне пространства. Потом достал флейту и наиграл нужную мелодию. Поначалу ему показалось, что ничего не изменилось, но дом пропал окончательно. А воздух потерял движение и застыл.
  В этот раз Мейер не стал идти дальше. Он произнес громко и внятно несколько слов и сыграл на флейте пару нот. Так он сообщал Симуляции, что ждет от нее, когда в следующий раз сыграет эти ноты.
  Затем Мейер оглянулся, чтобы запомнить картинку вокруг, подумал про сферу и подпрыгнул.
  Мир размылся. Мейера снова окружали светящиеся слои, а от прежней дороги не осталось ни следа. Она даже не проглядывалась внизу. Казалось, Мейер и не покидал никогда Сферу Переноса, а все, что случилось с ним недавно, являлось иллюзией, формой наведенных ощущений, нереальных в своей основе.
  Мейер не возражал - нереальных, так нереальных. Он сосредоточился на стенках сферы. Он чувствовал их - два слоя, нужных ему. Один касался его сзади, второй зацеплялся с первым где-то на краю сферы, скрытый путаницей остальных. Мейер осторожным движением руки развернул слои, так, что оба оказались перед ним. Мимо него проплыли два темных слоя, казалось, что они осыпаются, превращаясь в невесомую пыль. Так и должно быть, подумалось Мейеру. Когда он переместит свое сознание в двойника, потемнеют и растворятся следующие два слоя. А через какое-то время, когда верхняя колба песочных часов ссыпет вниз все секунды и мгновения, Сфера, как и Зона Управления схлопнутся окончательно.
   Знание об этом словно всегда присутствовало в Мейере, он даже не пытался понять, откуда оно пришло.
  Мейер протянул руку, проникая в нужные слои. От касания по сфере побежали волны, нарушившие цветовой узор. Сфера качнулась, встрепенулась, а затем начала вытягиваться, превращаясь в длинный узкий тоннель.
  Мейер успел подумать, что тоннель слишком мал, чтобы вместить его, и в следующее мгновение его сознание померкло.
  
  Глава 47
  
  Тело казалось старым, безобразно старым, тяжелым и мучительным. Оно тягостно отзывалось, напоминало о себе покалываниями и недомоганием, оно жаловалось на усталость и впадало в панику о мысли о физической нагрузке.
  Какое-то время Мейер пытался привести в порядок все эти ощущения, отгородиться от них, превратить в фон. Его лоб покрыла испарина, а ноги подкосились.
  Он с трудом добрался до маленького холодильника, откупорил бутылочку воды и жадно, проливая воду на грудь, выпил.
  Двойник молчал.
  Итак, Мейер переместился. Завершил процесс, который для Симуляции являлся рядовым и ничем не выдающимся. Они беспокоились напрасно. Симуляция рассчитывала на подобное, когда связывала сознания всех операторов.
  И он в Зоне Управления. В одиночестве. А рядом - восемь чужих людей, пришельцев из необычного странного мира. Хотя, если быть точным, чужих всего шесть, двойники Виолетты и Марты ему понятны и в какой-то мере даже близки.
  Мейер оглядел белоснежный номер. Поднял руки к глазам - чужие, старые руки.
  Прежде всего, ему необходимо сообщить домой, что перенос завершился.
  Двойник по-прежнему молчал.
  Мейер, пугаясь своего нового незнакомого голоса, прокашлялся и произнес.
  - Я думаю, с вами уже говорила Виолетта, и вы ждете нечто подобного. Меня зовут Мейер, Мейер Шимода. И какое-то время, надеюсь, не очень долгое, я буду пребывать в теле вашего мужа.
  Ольга Петровна встрепенулась при его словах, а потом растерянно развела руки.
  - Поскольку я хорошо знаю Виолетту, наше общение не должно вызывать сложности, - выговорил Мейер.
  Ольга Петровна всматривалась в лицо Вячеслава Максимовича, которое приобрело другие, незнакомые ей черты: изменился взгляд, мимика и даже тембр голоса.
  Мейер протянул ей руку, и она неуверенно пожала ее.
  - Ваш муж по-прежнему тут, только глубоко внутри.
  Они вдвоем чувствовали неловкость. Возможно, она опасалась его. А он, Мейер, никак не мог уловить в высокой пожилой женщине, стоящей перед ним умную, все понимающую - свою Виолетту.
  В конце концов, он сокрушенно махнул рукой.
  - Я даже не знаю, что сказать. Я чувствую неловкость, отчасти - вину, смущение, ваше недоверие, вашу настороженность. И все это абсолютно правильно и естественно и я даже сам потребовал бы от вас осторожности, но только мне позарезу нужно сообщить Виолетте и Марте, что со мной все в порядке. Настолько в порядке, как они и представить не могут. А вы - единственный канал связи с ними...
  Ольга Петровна внезапно оттаяла. Ее взгляд утратил отчужденность, она расслабилась.
  - Понимаю, - сказала она и улыбнулась. - Канал связи. Это так в духе Вячеслава. Центр, нелегал, попавший в переплет, и я как единственный надежный канал связи.
  Мейер почувствовал двойника, который зашевелился внутри него. Двойник требовал слов, подсказывал: 'Олюша, назови ее Олюша' и проявлял нетерпение.
  - Ваш муж, - сообщил Мейер, - настоятельно напоминает мне слово 'Олюша', но мне кажется, оно слишком фамильярно. Итак, как часто вы чувствуете Виолетту?
  Как он и думал, никто из их всех не управлял ритмом связи, который проявлялся случайно и спрогнозировать его не удавалось.
  Хорошо, согласился Мейер. Он прошелся по небольшой комнате, привыкая к ощущениям тела, с трудом попрыгал. Повертел головой, понаклонялся в стороны.
  - Тяжело? - с участием спросила Ольга Петровна.
  - Непередаваемо тяжело. Мы должны на него как-то повлиять.
  Ольга Петровна нервно засмеялась.
  Мейер сел напротив нее и заговорил.
  Ей следовало передать эту информацию Виолетте. Мейер попытался ужать все в простые короткие предложения. Процесс перехода. Время, которое им осталось. Хеннон Фуллер, которого он нашел.
  - Они знают, кто это, - предупредил он Ольгу Петровну. - А я тебе потом все расскажу. По возможности, передай слово в слово.
  Ольга Петровна кивала и соглашалась.
  - А теперь, - сказал Мейер, внимательно разглядывая сидящую перед ним уставшую, пытающую совладать с беспокойством, женщину, - Решим, как поступить дальше.
  - Вы знаете, что делать? - спросила Ольга. - Муж успел рассказать мне о вашей с ним договоренности и что вы здесь для того, чтобы все завершить.
  Мейер утвердительно кивнул.
  Он сел на кровать, предложил сесть Ольге и начал рассказывать. О Зоне Управления и семерых операторах. О том, как Марта, Кисуро и он запустили процесс, который Симуляция посчитала вызовом Зоны Управления. О связи семерых людей в обоих мирах. О двух посторонних, которые находятся среди них и собираются помешать. Он назвал слово Симуляция, но не стал уточнять детали.
  - Я могу положиться пока что только на двоих. Тебя и Марту, точнее, ту девушку, которая ее двойник в вашем мире. Это те, кого мы успели вычислить. Остальные - неизвестны. Нам придется выяснить, кто из них, кто.
  Ольга Петровна схватывала на лету. Как Виолетта. И реакция ее напоминала реакции Виолетты - взвешенные и резонные.
  - Даже Виолетта? - переспросила она. - Я имею ввиду дочь.
  - К сожалению, я не знаю, кто ее двойник в нашем мире.
  Ольга поднялась с кровати, подошла к холодильнику и принесла Мейеру еще одну бутылку воды.
  - У тебя лоб в испарине.
  Мейер с благодарностью взял бутылку и выпил.
  - Мейер, - проговорила Ольга Петровна, пробуя на вкус это слово. - Мейер Шимода. Совсем молодой человек двадцати лет. А ведь в самом деле ты чем-то похож на Вячеслава. Рассудительностью. Основательностью. Мягкостью, за которой скрывается решительность и воля. Рада с тобой познакомиться.
  - Да, - улыбнулся Мейер. - А я, наконец, почувствовал в тебе Виолетту.
  - Что мы делаем сейчас? - спросила Ольга.
  - Нужно обо всем рассказать Марте. Ну, этой вашей девушке. Можешь ее позвать?
  
  
  Внешне она ничем не напоминала рыжую длинноногую Марту. Разве что взглядом. Насмешливо-озорным самоуверенным взглядом. Номер шестьсот пятьдесят два, или как там Марта их нумеровала.
  Она вошла вслед за Ольгой, осмотрелась, увидела наклоняющегося в стороны Вячеслава Максимовича и вопросительно посмотрела: начале на него, потом на Ольгу Петровну.
  - Неужели, это оно, мое собеседование? - поинтересовалась она.
  Мейер хмыкнул.
  - Меня зовут Мейер. Мейер Шимода, - просто и открыто сказал он.
  Дарья смотрела на Вячеслава Максимовича долгим испытующим взглядом.
  Потом перевела взгляд на Ольгу Петровну. Та кивнула, подтверждая. Дарья подошла ближе к Вячеславу Максимовичу.
  - Если будешь тыкать пальцем,- предупредил Мейер, - То без особого усердия. Мне тяжело в этом теле.
  Дарья усмехнулась.
  - Если я скажу, что ждала нечто подобного, мне здесь поверят?
  - Ты внешне совсем не похожа на нее, - добродушно проговорил Мейер. - Ни малейшего сходства. Но все же ты - Марта. У тебя - ее насмешливый и дразнящий взгляд. И ее внутренняя легкость. И отношение к людям. Это непередаваемо удивительно. Потому что тебя, чужого мне человека, я, оказывается, знаю. Твой характер и твои предпочтения. Твою реакцию на мои слова. Например, Марта просила передать, чтобы ты не обольщалась на мой счет, потому что она не собирается меня больше ни с кем делить. И я знаю, что ты ответишь. "Пфф" или "вот еще". Ведь так?
  - Пфф, - с готовностью сказала Дарья. - Вот еще.
  И добавила.
  - Все так.
  Она с удивлением рассматривала Вячеслава Максимовича, другого, непохожего на прежнего.
  - А... - начала она.
  - А Вячеслав Максимович сейчас находится внутри меня, связанный и с кляпом во рту.
  Ольга Петровна приподняла было удвиленно бровь, но потом поняла, что Мейер шутит.
  - Я его слышу и чувствую, - продолжил Мейер. - Он любезно потеснился, чтобы я все закончил. С вашей помощью.
  - Мейер, а сколько тебе лет? - спросила Дарья. - Все хотелось узнать.
  - Это неважно, - ответил он. - И никогда не было важным. Считайте, что мы - ровесники. Сейчас и в любом ином будущем.
  - Пфф, - снова сказала Дарья.
  Она задумалась на мгновение.
  - Вы позвали меня одну. Что это значит?
  Мейер кивнул и снова начал объяснять. В этот раз он начал сначала. С того самого утра, когда он проснулся с ощущением чужого присутствия. Они обе слушали его, затаив дыхание. Всматривались в лицо, сильнее убеждаясь с каждым новым словом, что вместо Вячеслава Максимовича в его теле находится другой человек, тот самый, которого они видели в своем Видении. Малопохожий на них человек из удивительного и реального до дрожи мира, находящегося неизвестно где.
  Когда Мейер закончил, Дарья ошеломленно поднялась.
  - Наступил тот самый поразительный момент, - сказала она растерянно, - когда мне нечего сказать. Значит, у нас мало времени и мы должны найти среди остальных двух засланных. А потом?
  - А потом, - задумался Мейер, - вместе с остальными отыскать Зону Управления, чтобы она не значила. И там уже вволю оторваться.
  Дарья с последними словами Мейера усмехнулась и вернула себе прежнюю беззаботность - Мейер шутил, а значит, нет причин накручивать себя и им.
  - Значит, искать странности в поведении, случайные слова. И у Виолетты тоже?
  - Мы начнем с Виолетты, - предложил Мейер. - Рассказывайте о ней все, что она говорила и чем занималась в Аэропорту.
  Дарья пытливо посмотрела на Мейера.
  - Разве Вячеслав, - она запнулась и посмотрела на Ольгу Петровну, - Вячеслав Максимович тебе ничего не рассказал? О самолете, коридоре с пауком и о том, как мы сидели вдвоем в кафетерии?
  - Я все знаю, Даша, - мягко произнесла Ольга Петровна. - Славик мне открылся.
  - Восторгаюсь им, - пробормотала Дарья. - Я должна что-то говорить в свое оправдание?
  - Э! - произнес Мейер, - Милые девушки, я понимаю, сейчас происходит драматическая кульминация ваших взаимоотношений, но мне хотелось бы заметить, что лучше всего позволить кульминациям идти своим чередом, а в это время заниматься каким-нибудь общественно ценным делом.
  Дарья усмехнулась:
  - Я его обожаю.
  А потом добавила: 'Обоих'.
  Она дружелюбно и открыто протянула руку Ольге Петровне, и та пожала ее.
  - То есть, вы с Вячеславом недостаточно близки? - с усмешкой произнесла Дарья. - И ты не знаешь, что с ним тут происходило?
  - Похоже, самые интересные подробности его частной жизни прошли мимо меня, и я многое потерял, - сказал Мейер. - Да, я видел вас только временами. Поначалу - больше, затем реже и реже.
  Дарья благосклонно посмотрела на Мейера.
  - А что ты говорил про функции? - спросила она
  - Вот! - с оживлением начал Мейер.
  Это то, что они в деталях обсудили с Хенноном. Двоих неизвестных можно вычислить методом исключения. Каждый из операторов является носителем определенного свойства, в сильной или слабой степени. И если определить их функции, то оставшиеся и окажутся Создателями.
  - Я точно могу сказать о нас. Виолетта... прости, я имел ввиду тебя, Ольга - стабилизатор, сильная степень. Ты, Дарья, - активатор, сильный параметр. Остаются две слабые степени, плюс два человека-генератора, или по-другому - инициатора. И еще один отдельно, в теории Мультивероятности он соответствует параметру обратной связи.
  - В какой-какой теории? - переспросила Дарья. Затем ее лицо посветлело.
  - Записывай, - весело сказала она. - Виолетта: генератор в самой сильной степени.
  
  Больше не определился никто. Все оставшиеся без исключения подходили под слабые параметры. Ни Дарья, ни Ольга не могли вспомнить ничего необычного. Пятеро подозреваемых выглядели типично и заурядно, ну а небольшие странности - у кого их нет? Ну хорошо, сказал Мейер, попробуем иначе. Кто-то из них - двойник Кисуро. И Марта, и Виолетта провалились в любовь к нему...
  'Без ума от него, - поправила Дарья Мейера. - 'Упасть в любовь' у нас не говорят.
  Без ума, согласился Мейер. То есть, кто-то из пяти должен вызывать у вас если не похожие чувства, то очень-очень нежные. Согласен, не нежные, а особые. Проникновенно-особые.
  - Тогда, Артем и Максим, - сказала Ольга. - Чем-то они меня задели.
  - Девочек считать? - осведомилась Дарья. - Ну вот что поделать, если меня на девочек тянет?
  - Анастасия? - не без труда выговорил трудное имя Мейер. - Разумеется, у меня не может быть никаких возражений.
  
  Они решили прерваться. Понятно, что никто не должен заподозрить, что они что-то замышляют. Для всех остальных они по-прежнему случайно встретившиеся люди, рядовая семья и девушка-попутчица. Дарья все так же опекает Виолетту. Ольга Петровна тщательно следит, чтобы Мейер не выдал себя чужой фразой или манерами. Еще Мейеру важно поговорить с Виолеттой, но этот разговор уж точно ни у кого не вызовет подозрений.
  Это первое, что ему следовало сделать в цепочке, разработанной совместно с Фуллером, весельчаком, немножко интриганом и просто приятным человеком. Найти и поговорить с сильным инициатором.
  Дарья вышла в коридор, постояла пару секунд, прислушиваясь к звукам, и только потом отправилась за Виолеттой. Обратный путь она проделала в той де последовательности: пауза в коридоре и быстрый бросок в комнату к Мейеру и Ольге.
  Виолетта, почувствовала, что происходит нечто необыкновенное и поэтому, когда Мейер назвался, не удивилась.
  Она внимательно обсмотрела его, а потом не без вызова спросила:
  - А чем вы докажете, что вы именно Мейер?
  Дарья цокнула языком. Ольга Петровна замерла.
  - Не уверен, что меня самого удовлетворят мои доказательства, - ответил Мейер. - И мне кажется, это самый важный вопрос, который я только мог услышать.
  Мейер сел на кровать, не отрывая взгляда от Виолетты.
  Может она и есть парой Кисуро? Независимая и тонко чувствующая девушка. Грациозная, стройная, как Кисуро. Хотя, он обманывает себя. Важен характер. Устремления. Привычки. Реакции. А не телесное подобие.
  - Еще пару дней назад, - сказал Мейер, - я сам не отважился бы ответить на подобный вопрос. Он или слишком прост, или чрезвычайно сложен, как может быть сложным обыкновенное 'Останься', которое произнесла Марта в Небесной Обсерватории, когда мы оказались с ней вдвоем. В ее глазах блеснули слезы. Или слово 'надежда', которое обронил Хеннон. Я видел по его взгляду, что он очень боялся его произнести. Чтобы не разуверится и не потерять ее окончательно. И я, Мейер, не могу утверждать о себе что-либо, без этих слов Марты и Хеннона. Взглядов Киры. Прикосновений Кисуро. Поцелуя Виолетты. Слов Ронана и Годзо.
  Мое право претендовать на имя заключается в них, людях, которые я люблю и ради которых готов отдать себя. И я слишком много потерял за последние дни, и слишком много узнал, чтобы ценить себя высоко и рассуждать о собственной важности. И если существует правильное доказательство - которое удовлетворило бы всех, то оно заключается в моей готовности сделать все, что могу и даже больше, чтобы вернуть тех, кто мне дороги. Кто стал дорог за последние дни.
  Виолетта слушала его, широко раскрыв глаза.
  Потом нерешительно открыла рот, собираясь сказать, но смутилась.
  Мейер прекрасно понял ее. Она не решалась сказать, что его слова впечатлили ее. Он встал, подошел к ней и церемонно поклонился. Иногда слов слишком много. И тогда лучше обойтись без них. Ведь и так все понятно.
  Этот поклон заставил Виолетту вздрогнуть. От удовольствия, от понимания, что лучше и поступить нельзя. От того, что рядом стоял человек Оттуда, тот самый, который понял ее и принял - с уважением и грациозной невыразимой тонкостью.
  Виолетта счастливо вздохнула и поклонилась в ответ.
  А потом, краснея за свой вопрос, несмело спросила:
  - А где сейчас Кисуро?
  - Он вышел из Сферы Переноса, - доверительно, открыто - как своей, - пояснил Мейер. - и сейчас в ком-то из пятерых. Возможно, в тебе. Для полного переноса необходима сонастройка. Договорённость, как у меня и Вячеслава. И то, переход произошел не без труда. Тело слишком связано с сознанием, чтобы просто так пустить в себя постороннего. Наши подсознания сейчас в невообразимой каше, я чувствую это. И думаю, что чем скорее я перестану занимать место Вячеслава, там будет лучше для всех.
  Виолетта понимающе кивала.
  Мейер оглядел всех, находящихся в номере, и вновь посмотрел на Виолетту.
  - Без твоей помощи нам не обойтись. Ты - сильный инициатор, то есть, пространство Зоны Управления реагирует на твои желания. Мне нужно, чтобы ты создала две локации. А Дарья их найдет и откроет.
  Виолетта внимательно слушала. Мейер объяснял - и ей, и остальным, для чего это нужно. И каков план, придуманный им вместе с Фуллером. У Дарьи блестели глаза от удовольствия: план ей нравился. Виолетта боролась с чувством собственной важности: она рассудительно и степенно кивала, пряча счастливую улыбку. Вслушивалась с пониманием в слова Мейера, но ее восхищенный взгляд выдавал ее чувства. И только Ольга хранила невозмутимость.
  Когда Виолетта и Дарья убежали, она обернулась к Мейеру.
  - А сейчас мы сделаем перерыв, - упредил он ее вопрос. - Знаю, наше долгое затворничество в номере может показаться подозрительным, но лишние полчаса мы оправдаем. По легенде, мы пробовали заснуть. Вспоминали прошлое. Обсуждали ареопорт.
  - Аэропорт, - поправила его Ольга.
  - Да. Мне требуется еще немного времени, чтобы свыкнуться с телом, а кроме того, я должен поговорить с твоим мужем. А тебе нужен покой и сосредоточенность.
  - Это его фраза: 'по легенде', - доверительно произнесла Ольга и улыбнулась. Совсем, как Виолетта, когда касалась его, Мейера, осторожно и ласково своей улыбкой.
  - Чувствую, я поднаберусь от него всяких словечек, - сказал Мейер и улыбнулся Ольге в ответ.
  
  Вячеслав, ворочающийся в глубине его сознания, подсказал Мейеру важное. Всеволод Сергеевич, успокоитель, олицетворение мира и благодати, вполне мог являться вторым стабилизатором. В сравнении с теми, кто оставался, он обладал явно выраженным намерением к сглаживанию ситуации. Возможно, согласился Мейер, я учту это. Нет, это не вопрос доверия лично к Вячеславу и его аналитическим качествам, это следствие размытости самого определения 'слабый параметр'. Особенно, если применять его к людям. Да, скажем, человек- слабый инициатор способен задать план изменения. Но только реакция системы окажется не такой, как в случае сильного инициатора. Поэтому проверять слабые параметры экспериментом не получится, слишком много влияющих факторов. Причем, от других слабых параметров, поскольку они связаны между собой. Как у вас все сложно, сообщил Вячеслав. Можно подумать, у вас легко, мысленно ответил Мейер. Семь человек, которые до сих пор не смогли понять, что они скреплены крепчайшей связью. Казалось бы, чего проще, открыться другому. Да, согласился Вячеслав, оказаться в одной постели через день после знакомства, как вы, у нас не получится. Это была очень благочинная постель, заметил Мейер, и от нее ваша суровая закомплексованная нравственность не пострадала нисколько.
  
  Мейера позвала Ольга. Она осторожно коснулась его руки, и он мгновенно открыл глаза. Взгляд Ольги изучал удовольствие и даже ликование.
  - Я обо всем ей сообщила, - произнесла она, - Слово в слово. Еще немного добавила от себя. И меня давно не касалось столькими эмоциями. Ее реакция бесценна.
  Она смотрела на Мейера признательно и даже с восхищением.
  - Она тебя любит, ты ведь знаешь?
  Мейер резко сел на кровати. Мотнул головой, отгоняя небольшое головокружение, которым отозвалось тело.
  - Да, - сказал он.
  Тело, привыкшее к сдержанности, долго не могло отразить его эмоции. Но все же губы растянулись, как он думал, в правильной счастливой улыбке.
  - Это должно означать улыбку, - пояснил он. - Я не могу больше показать, насколько признателен тебе. Насколько рад, что ты оказалась такой же, как Виолетта. Насколько счастлив, что у нас выходит то, что мы задумали... все, больше ни полслова!
  Мейер заставил себя принять серьезный и важный вид.
  - Теперь, дорогая, милая Ольга, нам предстоит самое важное.
  
  Глава 48
  
  В холле находились Артем и Настя. Артем распластался в кресле, вытянув ноги и беззаботно заложив руки за голову. Казалось, он хотел использовать всю мягкость и удобство, которое только могло предложить кресло.
  Настя сидела, сосредоточенно откинув голову и закрыв глаза.
  - Вы не видели Дашу и Виолетту? - спросила Ольга.
  - Они ушли куда-то вдвоем, - отозвалась Настя, открывая глаза.
  Она скользнула взглядом по Ольге и задержала его на Вячеславе Максимовиче.
  - Давно? - с неудовольствием спросила Ольга. Неудовольствие вышло убедительно.
  - Минут сорок назад, - сказал Артем. - Наших сорок минут по ощущению.
  Ольга Петровна посмотрела на мужа. Она подумала, что хорошо бы сказать, что она беспокоится, но Мейер взглядом остановил ее. Не следует устраивать показательное представление. Со стороны все должно выглядеть натурально.
  
  Дарья и Виолетта появились через полчаса, веселые и деятельные. Шумно прошлись по балкону и ввалились в холл отеля. Дарья оглядела сидящих и вбросила: 'Мы нашли проход к самолету!'
  Первая дверь, подумал Мейер. Мы открыли первую дверь. Хотя он тогда так и не согласился с Фуллером, что они играют именно в Задачу о трех дверях. Но без возражений признал, что действия Создателей, а также поступки людей, неважно, спонтанные или преднамеренные, укладываются в игровую логику. Мы делаем первый ход, объяснял Хеннон, открываем попавшуюся случайную дверь, не зная, что за ней. Но Создатели не обязаны демонстрировать нам вторую, сопротивлялся и оппонировал Мейер. Не обязаны, соглашался Фуллер. Но они не могут не среагировать. Их реакция и есть открытие второй двери. Твоя цель, Мейер, и заключается в том, чтобы подвести их к неизбежному. Чтобы у них имелся в запасе один единственный ход.
  Артем встрепенулся первым. Открыл глаза и сел в кресле, как обычно. Проход? К самолету?
  Дарья без запинки выдавала подробности: лестница, двери, летное поле. Они вышли к самому носу самолета, постояли немного и решили вернуться, чтобы сообщить остальным. Отсюда не то, чтобы далеко, но запутано.
  Артем подобрался, у него загорелись глаза.
  - Вот так легко вышли к самолету? - поинтересовался Мейер. - И никакого холода вокруг?
  - Не совсем легко, - самозабвенно врала Дарья. - Но там, где прошли бесстрашные отважные девушки, остальные тоже протиснутся. Ну что, сонное царство, будем и дальше нежится или руки в ноги, и двинулись?
  Мейер не мог удержаться, чтобы не полюбоваться ей. Дарья вела себя легко и органично. Она не играла - она упивалась минутой, она забавлялась ситуацией, пусть и придуманной - тем интереснее в такой пребывать.
  Точь-в-точь, как повела бы себя Марта.
  Мейер собрался позвать остальных, но быстрый предупреждающий взгляд Ольги остановил Мейера. Его образ не подразумевал поспешности и юношеской прыти. Остальных позовет Артем - вот он как рвется.
  Мейер согласился и переключил внимание на Настю. Та внимательно наблюдала за Дарьей и Виолеттой. Почувствовала фальшь? Или что-то иное?
  Через пару минут в холле собрались все девятеро. Максим и Всеволод Сергеевич остались стоять, Люда и Артем присели на диван.
  Им следовало решить, как лучше поступить: идти вместе или разделиться.
  Воодушевлённый Артем соглашался идти первым, пусть ему только покажут дорогу. Люда осторожничала: кто-то должен остаться в отеле, неизвестно, что их ждет у самолета. Максим собирался рискнуть: его тоже интересовал выход к лайнеру. Всеволод Сергеевич проявлял разумный компромисс и разумное любопытство одновременно.
  - А вы, Настя как считаете? - спросил Мейер, которому подсказывал слова Вячеслав Максимович. - Мне думается, сейчас важно мнение каждого, поскольку что-то мне говорит, что мы приближаемся к развязке, и от предстоящих решений зависит окончание всей этой немыслимой эпопеи. В горячке мы можем что-то упустить, чего-то не заметить, и потому самые, казалось бы, несущественные замечания, могут прийтись кстати.
  Настя согласилась, да, мелочи могут неожиданно оказаться очень важными. Но она не подскажет, как лучше, потому что не знает сама.
  Ольга Петровна напомнила о Годзо.
  Предосторожность взяла верх. Небольшая группа пойдет на разведку, остальные останутся в отеле в готовности выступить. Поведет всех Дарья, Виолетте нет необходимости идти в группе первопроходцев - Ольга Петровна оставалась неумолимой.
  - Мне кажется, - сказал Артем, - Дарье тоже нет необходимости идти. Достаточно вывести нас к началу, а дальше мы сами. Максимович, вы идете с нами?
  Мейер кивнул, конечно, он с ними.
  Получившаяся конфигурация не выглядела подозрительной ни с каких сторон. Да, Артем прав, Дарья вполне может остаться, выдвинутся только мужчины. Но Мейеру не давала покоя эта логичность и гладкость. Ты ничего не чувствуешь, спросил он своего двойника. Чувствую, мгновенно отозвался тот. Даже больше чем ты, чувствую, у меня на подобную безпроблемность срабатывает натренированное за годы обитания в одном ареале с хищниками, чутье. Особенно на случаи, когда меня начинают уверять, что трудностей не ожидается и все на мази. Или усердно подводят к мысли, что с ними можно иметь дело. Значит, тебя переигрывают, но ты не видишь, где.
  - Не соглашусь, - сказал Мейер Артему. - Нам все же нужен человек, который будет нас сдерживать. И из-за которого мы не станем слишком безрассудными.
  'Проверь обеих девушек',- подшепнул Вячеслав, но Мейер и так собирался это сделать.
  - Настя? Люда? Хотите с нами? - участливо спросил он. - Мы нуждаемся в вас.
  Обе смутились. Обе неожиданно смутились. Что не означало ровным счетом, ничего.
  Люда посмотрела на Артема и тот скривился.
  - Жена будет меня не просто сдерживать, а чересчур сдерживать. Кстати, душечка, а не хочешь все испытать самой? Чтобы потом не говорила, что я не дал тебе увидеть самое интересное.
  Люда пожала плечами: а почему бы и нет, сладенький мой.
  Максим усмехнулся.
  - Сергеич, - позвал он Всеволод Сергеевича. - Может и вы присоединитесь? Если что, я уступлю свое место.
  Мейер ошеломленно вопросил Вячеслава: 'Что это сейчас такое происходит?' Внешне он сохранял невозмутимость, но внутри у него все настороженно замерло.
  'А это, - отозвался двойник, - нелогичность и хаос. То самое, неожиданное и непредвиденное. Когда планируешь одно, а все летит кувырком. Тем интереснее, не находишь?'
  Мейер усмехнулся. Он успел овладеть своими внутренними эмоциями. Он даже начал понимать подоплёку чужих решений, но пока что очень смутно, на уровне предощущений, не имеющих твердой основы.
  Группа поменялась. К самолету пойдут Люда, Всеволод Сергеевич и Мейер. Даша покажет им дорогу и сразу же вернется назад.
  Ольга Сергеевна искала взгляда Мейера, и он, заметив это, ободряюще ей кивнул.
  Смотрела на него и Даша, вопросительно и требовательно. Той он улыбнулся, многообещающе и даже с вызовом: 'Что за сомнения? А где прежняя задиристая Даша, которой все нипочем?'
  И он встал так, чтобы в их группе она находилась рядом, а он - между ней и остальными.
  Они спустились в зону магазинов, и Дарья повела их по залу тем же путем, по какому они пришли сюда из лаунжа. Но перед последним магазином Дарья свернула направо, в закоулок.
  - Вот здесь, - пояснила она, - мы нашли служебный коридор. Ну знаете, как девочки шастают: все им интересно, все хочется обсмотреть и обо всем посплетничать.
  Все послушно зашли вслед за ней в узкий технический коридор с закрытой дверью в дальнем конце.
  Дарья подошла к двери, оглянулась. Ее предупреждающий взгляд предназначался только Мейеру, на остальных она глянула быстро и оценивающе. Затем распахнула дверь.
  Они вышли в небольшой ярко совещенный холл без окон. В противоположной стене находился открытый проход, ведущий вниз под крутым углом. К тому же, он загибался, так что они видели только первые десять метров.
  Дарья махнула рукой, указывая на дверь за их спинами, рядом с той, через которую они вошли.
  - Там тупик, - буднично пояснила она. - Мы проверяли. А проход к самолету - через этот наклонный коридор.
  Она сделала шаг к входной двери и вопросительно посмотрела на Мейера.
  Люда и Всеволод Сергеевич подошли к проходу и заглянули в него.
  - Чудесно, - сказал Мейер. - И далеко отсюда до самолета?
  - Спуск метров тридцать или сорок, - с энтузиазмом сообщила Дарья. - Или пятьдесят. Или больше. Потом идет очень интересный коридор с панорамными окнами, вестибюль и выход.
  - Что за коридор? - осведомился Всеволод Сергеевич. - В чем его интересность?
  - Там семь очень больших окон, - пояснила Дарья. - И за каждым окном находится необычное место.
  Всеволод Сергеевич кивнул с пониманием. Казалось, что он ждал чего-то похожего и потому не удивлялся.
  - Ну что, Дарью мы теперь можем отпустить? - поинтересовался он.
  Мейер добродушно и мягко улыбнулся и шагнул к Дарье.
  - А вы знаете, друзья, хочу вам признаться. Я ведь неравнодушен к этой милой и обаятельной девушке и мне хочется, чтобы она сопровождала нас до самолета. Когда еще у меня появится такая возможность побыть с ней и вдали от супруги? Вы не против, если Даша пойдет с нами?
  И пока никто не успел среагировать, Мейер галантно обнял девушку за талию и подвел к проходу.
  'Интриган, - одобрительно отозвался Вячеслав Максимович, - Я поступил бы так же. Мы ломаем ожидаемое будущее и заставляем их реагировать'.
  - Дарья - ты тут уже была и тебе спускаться первой, - произнес Мейер таким тоном, словно это давным-давно решенный вопрос и любые разногласия неуместны и даже смешны, - а мы за тобой.
  Дарья со смешком посмотрела на Мейера и вошла в коридор. Осторожно ступая и придерживаясь за стены, она начала спуск.
  Всеволод Сергеевич неодобрительно посмотрел на Мейера и покачал головой.
  - Плохая идея, - сокрушенно сказал он. - Я думал, вы, Максимович, более ответственный человек.
  Мейер вздохнул с сожалением: 'Ну вот что поделать...' - и добавил:
  - Это место, да, меняет людей - я никак не смог себя удержать. Тем более, Даша тут уже проходила, не думаю, что ей грозит какая-нибудь опасность. Я поспешил, признаюсь, но в любом случае, не вижу никаких причин, по которым ей непременно следовало бы вернуться.
  Всеволод Сергеевич выглядел разочарованным.
  Мейер собирался последовать за Дарьей, но Люда встала рядом с ним.
  - Не против, если я пойду второй? - спросила она и просяще улыбнулась.
  Мейер охотно отступил в сторону:
  - Нет, конечно.
  Он даже галантно подал ей руку, чтобы та не оступилась. Затем Мейер, прислушиваясь, выждал с десяток секунд и услышав шум, удовлетворенно улыбнулся.
  Всеволод Сергеевич терпеливо ждал.
  - Не желаете? - поинтересовался Мейер, шагнув в сторону от коридора. - Или для вас нет разницы, в каком порядке мы спускаемся?
  - Вообще-то, никакой, - признался Всеволод Сергеевич. - Могу и перед вами.
  Но Мейер отрицательно покачал головой.
  - А почему вы согласились на предложение Максима поменяться с ним? - спросил он. - Вы же поначалу собирались остаться в отеле?
  - Не смог себя сдержать, - улыбнулся Всеволод Сергеевич. - А если откровенно, то во мне вдруг пробудился мальчишка. Озорной бесшабашный мальчишка. Ну как не полезть туда, где еще не бывал, как не сунуть нос в неизвестное, пусть там даже и крапива?
  - Да, - рассеянно ответил Мейер.
  Он прислушивался: не доносятся ли из коридора какие-либо звуки.
  - Дело в том, что..., - Мейер отошел от прохода и увлек Всеволода Сергеевича ко второй двери - про которую Дарья говорила, что там тупик, - ... к Дарье и, как оказалось, к Виолетте неровно дышу не только я. Им понадобилось, и теперь я догадываюсь, почему, чтобы две девушки находились недалеко друг от друга. И когда я попросил Дарью остаться с нами, первым среагировали Вы, Всеволод Сергеевич.
  Тот, приподняв брови, с интересом слушая.
  - Но никаких действий не предприняли. Хотя Даша ждала там, внизу, одна. Для того, кто заинтересован в этой девушке, это самая подходящая ситуация: спуститься вторым. Некоторое время, пока остальные будут преодолевать неудобный коридор, этот человек с ней наедине.
  - И самое великолепное, - веско добавил Мейер, - что у него не имелось никакой возможности поступить иначе. Цейтнот, как мне подсказывает Вячеслав Максимович. Нехватка времени, решение нужно принять очень быстро.
  Всеволод Сергеевич недоуменно нахмурился.
  - Мы заставили Их открыть вторую дверь, - добавил Мейер. - Не смотрите на меня так. Разумеется, есть вероятность, что вы - второй из Них, но вероятность исчезающе малая, Второй - кто-то из тех, кто остался в отеле, потому что им нужна Виолетта. А значит, Второй - Анастасия, Максим или даже Артем.
  Резко распахнулась дверь, якобы ведущая в тупик, и оттуда вышла настороженная Дарья. Увидела стоявших рядом Мейера и Всеволода Сергеевича и замерла.
  Мейер подошел к ней, привлек к себе и крепко обнял.
  - Длинный спиральный желоб с невероятно скользкой поверхностью, - проговорил он. - По которому невозможно подняться к началу. Ты неподражаема.
  Дарья улыбаясь, обняла его в ответ.
  Ничего не понимающий Всеволод Сергеевич удивленно смотрел на эти неожиданные нежности.
  Мейер отстранился от Дарьи и протянул ему руку.
  - Нам стоит извиниться и все объяснить. Меня зовут Мейер. Мейер Шимода.
  
  
  Им следовало поспешить. Хотя лабиринт открывался по кодовому слову и вход в него Дарья тоже собиралась запечатать, не следовало недооценивать Создателей. Мейер считал, что у них есть около часа или двух, не больше. За это время они должны определить и нейтрализовать Второго, после чего быстро пройти в правильный коридор, который выведет их к Терминалу Управления. Дальше придут в действие механизмы Симуляции: по мере приближения всех операторов к главному терминалу Зона Управления начнет сжиматься и сворачиваться, отсекая кого бы то ни было. Точно так же она начнет ужиматься, когда истечет время, отпущенное на существование Зоны Управления.
  Это знание всплыло без всяких усилий со стороны Мейера. Он не искал его и не просил. Оно оказалось перед его вниманием, словно неожиданно выскочивший указатель. Мейер подошел к некоему рубежу и тут же сработал датчик. Мейер даже знал, почему так случилось и что это за рубеж - песочные часы, стоявшие на широком деревянном столе и неумолимо ссыпающие вниз обрывки часов и минуты, достигли определенного уровня. Финального. Ему мягко напомнили об этом, как одному из операторов. Сфера Переноса, подумалось Мейеру, сейчас начнет истончаться и слабеть. Соверши переход я сейчас, он мог бы и не случиться. Один за другим исчезнут края и внешние слои Зоны Управления, обрезая связи с близко расположенными мирами.
  Времени у них все меньше.
  
  Погодите, не переставал выспрашивать жаждущий подробностей Всеволод Сергеевич, лабиринт оказался тут благодаря Дарье и Виолетте? Это они устроили скользкий крутой спуск и на самом деле самолета, как и никакого обещанного интересного коридора там нет?
  Нет, весело соглашалась Дарья. Внизу всего лишь комнатка с тремя дверями, за которыми - сумбурное переплетение коридоров, лабиринт. Его может покинуть только тот, кто знает кодовое слово. Спустившись, Дарья не стала никого ждать, а наугад выбрала дверь, вошла в коридор и активировала выход. Ее ожидаемо привело сюда.
  
  Они вошли в зону магазинов и остановились. Идти всем троим означало вызвать подозрения. Всеволоду Сергеевичу и Дарье следовало пересидеть в каком-нибудь тихом месте, подальше от остальных. Они могут даже вернуться в их старую берлогу, которую называют местом расслабления.
  - Лаунжем, - снисходительно поправила Мейера Дарья.
  Но ее взгляд говорил, что рассиживаться и тем более расслабляться они не собираются, как бы их не просили об этом.
  - Что скажешь насчет гейтов? - спросила Дарья. - Через один или лучше два зала от нашего, который напротив самолета?
  Мейер согласился, что это самое подходящее и удобное место. И конечно, ему нужна ее помощь, но сейчас он должен пойти один.
  Всеволод Сергеевич слушал, приоткрыв рот. Он и не подозревал, что рядом с ним происходит столько событий.
  Дарья уже собиралась вести его к гейтам, но Мейер задержал их.
  - Погодите, - Мейер оценивающе смотрел на Всеволода Сергеевича. - Вы, кажется, пилот?
  - Был пилотом, - уточнил тот. - Но управиться с лайнером, на котором мы летели, не смогу.
  Мейер понимающе кивнул.
  - Я не ошибся, вы, как и Он схватываете на лету. Но нам в любом случае потребуется ваша помощь, когда мы попадем в самолет.
  Дарья одобрительно смотрела на Мейера.
  Мейер подмигнул ей и они разошлись. Дарья и Всеволод Сергеевич кружным путем отправились к коридору с гейтами, а Мейер поспешил в отель.
  
  Мейеру следовало предвидеть подобное. На балконе у входа в отель его ждала взволнованная Ольга.
  - Пропала Виолетта, - сказала она нетерпеливо и беспомощно.
  Мейер резко остановился, заглянул через открытую дверь в холл и тихо спросил, кто из оставшихся находился с Виолеттой.
  - Никто, - шепнула в ответ Ольга.
  Она с надеждой вглядывалась в него. Не как во всесильного героя-спасителя, а как в человека, который обязательно что-нибудь придумает. А она ему в этом поможет.
  Да, на мгновение подумалось Мейеру, как удивительно открываются новые грани характера Виолетты. И они мне определенно нравятся.
  - Она отлучилась в свою комнату, - тихонько рассказывала Ольга, - мы все сидели в холле. Потом я пошла посмотреть, меня словно предчувствие накрыло, а ее номера нет...
  'Обними ее', - деликатно попросил Вячеслав внутри Мейера и Мейер послушно привлек Ольгу к себе.
  Они вместе вошли в холл.
  В разных местах, далеко друг от друга сидели Настя, Максим и Артем.
  Артем тут же вскочил.
  - Коридор изменился, - участливо произнес Артем, - Мы уже смотрели.
  Они все собрались сопровождать его.
  Коридор с номерами Мейер хоть и видел мельком, но успел запомнить и сейчас Мейер сразу понял, что коридор стал намного короче. Исчез его характерный излом. Теперь он оканчивался глухой стеной совсем близко от них.
  Мейер не ожидал ничего, например, пустот за стеной, или хрупкой тонкости, определяемой постукиванием. Его размеренные шаги к стене имели единственную причину: Мейеру требовалось время, чтобы решить, как поступить дальше.
  Итак, подумал он, прежде всего я не должен спешить. Как бы мне этого не хотелось. Я должен разложить последовательность и проанализировать каждую ее часть, начиная с начала.
  Мейер провел рукой по стене, затем постучал по ней костяшкам пальцев, делая вид, что проверяет стену.
  Мы, объявив, что нашли короткий путь к самолету, размышлял Мейер, вынудили двоих действовать. Будем называть их Двумя Неизвестными. Неизвестным этот самолет нужен также, как и нам. Это очевидно. Потом Ольга пожелала, чтобы Виолетта осталась с ней, то есть, разделила пару Виолетта-Дарья. Что вызвало реакцию. Получилось, что для Двоих Неизвестных важно, чтобы девушки оставались вместе. Для чего?
  В начале лабиринта ожидаемо проявил себя Первый Неизвестный. Спросить, почему Люда захотела во чтобы то ни стало оказаться с Дашей, мы, разумеется, не можем. Но мы можем понять ее намерение, исходя из того, что случилось с Виолеттой. То есть, Дарья тоже должна была по их плану исчезнуть.
  Вячеслав Максимович одобрительно пошевелился где-то на периферии сознания Мейера.
  Мейер кивнул сам себе.
  Выходит, что к самолету по плану Неизестных должны прийти не девятеро, а семеро. Семь человек. Из которых операторов только пятеро. Мы полагали, что двое Неизвестных операторами не являются. Похоже, мы ошибались. Возможно, Двое Неизвестных обладают каким-нибудь расширенным доступом. Или способны влиять на Зону Управления так, что Она тоже воспринимает их в роли операторов.
  Теперь, почему Дарья и Даша?
  Мейер осмотрел стену и опустился на корточки, чтобы проверить ее стыковку с полом.
  Обе - сильные параметры. Инициатор и активатор. Возможно, дело именно в этом. Нейтрализовать наши возможности, убрав самых эффективных операторов. Где сейчас может находиться Виолетта? В любом месте Зоны Управления. В какой-нибудь помещении без выходов. К ней может вывести только Даша. Но не факт, что мы попадем внутрь, помещение может быть заблокировано точно так же, как мы запечатали лабиринт.
  Как нам поступить дальше? Да, оставшийся Неизвестный может купиться на трюк с лабиринтом, но мы не должны на это рассчитывать. Будем исходить, что Второй Неизвестный уже знает, что случилось с Первым. Неважно, каким образом он об этом прознал. Неважно, что мы не уверены в такой связи. Мы должны исходить из самого негативного варианта.
  'Согласен, - отозвался Вячеслав. - Согласен во всем'.
  Если притянуть ситуацию к Задаче о Трех дверях, то получается, что после нашего выбора Распорядители открыли вторую дверь и показали, что за ней - ничего нет. Ложный ход. И нам остается либо придерживаться прежнего варианта, либо сменить его.
  'Понимаешь?' - мысленно спросил Мейер своего двойника.
  'Прекрасно понимаю, что ты имеешь ввиду. Ты отказываешься от прежнего плана. Но я должен предупредить о возможной ошибке. Необязательно, что Второй - Артем. Он мог и не знать, кто его жена на самом деле. Больше того, он вообще мог не иметь жены до посадки в самолет. Чужие подсаженные воспоминания, например'.
  Мейер оглянулся. Они по-прежнему стояли в начале коридора и ждали, когда он закончит: Ольга, Настя, Артем и Максим.
  'Разумеется, мог не иметь, подумал Мейер, я учту это. И да, я собираюсь отказаться от первоначального плана вычислить Второго. Меняю дверь, как в Задаче о Трех Дверях. Я сделаю то, что Второй не ждет. И сам я не жду'.
  Мейер быстрым шагом пошел к началу коридора. Там взял за руку Ольгу.
  - Мы вернем Виолетту, - уверенно проговорил он, - не беспокойся понапрасну.
  Затем посмотрел на остальных.
  - Обстоятельства изменились, - веско произнес Мейер. - Мы отправимся за Виолеттой, я знаю, где она. Но если кто-то хочет пойти к самолету, я покажу путь.
  Мейер провоцировал Второго Неизвестного: ну же, давай, если тебе так важен самолет, иди к нему. Но он знал, что тот не выдаст себя. Кроме того, Второй непременно захочет узнать, что скрывается за словами Мейера о Виолетте.
  - Тут недалеко, - подстегнул Мейер интерес. - Идемте.
  Проходя по холлу, он чуть задержал Ольгу: важно, чтобы она оставалась позади всех, не заслоняя никого.
  'Хочешь увидеть их реакции? - поинтересовался Вячеслав. - Ты уверен, что они среагируют? А если и да, что тебе это даст?
  'Не знаю, - мысленно ответил Мейер. - Меня тревожит некая мысль. Можешь считать ее интуитивной. Случайной. Даже дурацкой. Мне просто-таки хочется затянуть их всех в коридор с пауком'.
  Мейер не знал правильной дороги и с трудом ориентировался в хаосе вывесок и прилавков. Что-то он видел мельком раньше, когда его сознание подключало к сознанию Вячеслава Максимовича, оно казалось знакомым, но общее расположение зала беспошлинной торговли и примыкающих коридоров не представлял вообще. Мейер не мог полагаться и на подсказки Вячеслава, лишенного возможности видеть его зрением. Поэтому Мейер шел, рассчитывая на спутанное, смешанное общее подсознание, которое отзывалось торопливым бурным отрицанием, когда он сворачивал не туда.
  Он выбрался в коридор, ведущий к гейтам, прошел его, сохраняя быстрый темп - идущие за ним должны спешить, должны сосредоточиться на том, чтобы не отстать. Никаких лишних мыслей, никаких планов и расчетов, только темп!
  Мейер замедлился, и то на секунду, лишь когда вышел к гейтам. Посмотрел вправо, на длинный ряд полутемных залов, налево, увидел зал, освещенный больше других, и рванул к нему.
  Он не замедлился, чтобы посмотреть, как идущие за ним среагировали на самолет. Он слышал, как охнул Артем. А по звукам понял, что и Артем, и Максим свернули ближе к окну. Но Мейер и не думал давать им паузу. Он подошел к стеклянным дверям, торопливо открыл их и, подгоняя остальных, рванул в коридор. Остальные поспешно следовали за ним.
  Когда после очередного загиба коридора он увидел паутину и нависшее над коридором черное массивное тело, то сделал еще несколько шагов, резко остановился и развернулся. Развернулся так, чтобы увидеть всех их - Максима, Артема и чуть отставшую Настю.
  Сам паук Мейера нисколько не поразил - будто Мейер не видел больших пауков.
  Максим, увидев черное тело, охнул и встал. На его лице отразилась гамма эмоций. Настоящих, не скрытых.
  Артем, идущий за ним, чуть не налетел на Максима, потом Артем поднял взгляд, чтобы увидеть, в чем задержка, и замер. Паук с лапищами, которые касались противоположных стен, его поразил и определенно испугал.
  Настя, шедшая предпоследней, вздрогнула. Ее глаза расширились. Она остолбенела.
  Мейер прижался спиной к стене коридора, освобождая место. Простое несущественное движение, неявное приглашение пройти вперед.
  Максим невольно попятился. Артем машинально тоже сделал шаг назад, чтобы расстояние между ним и пауком увеличилось, и натолкнулся на Настю. Девушка во все глаза смотрела на паука, казалось, тот загипнотизировал девушку и у нее не хватало сил отойти назад.
  'Настя?' - удивленно подумал Мейер.
  'Что, что Настя? - вспыхнул внутри Вячеслав. - Что с ней такого?'
  'Она не боится его', - мысленно ответил Мейер.
  'Полагаешь, что она - Второй?'
  Мейер протянул руку к Насте, взял ее за запястье и потянул к себе. Максим охотно отступил еще дальше. Артем прижался к стене, чтобы дать девушке дорогу.
  Настя без сопротивления встала рядом с Мейером.
  - Он восхитителен, - шепнул Мейер Насте. - Не правда ли?
  Взгляд Насти вспыхнул.
  Мейер бережно и даже ласково, потянул Настю еще - чтобы она прошла вперед.
  Настя вопросительно оглянулась на него, но Мейер поощрительно кивнул.
  Они вместе сделали первый шаг, а потом Настя двинулась сама. Осторожно и неторопливо.
  Она завороженно подошла совсем близко к пауку, а потом, не отдавая себе отчета, подняла руку и протянула указательный палец к паучищу.
  Паук чуть сдвинулся. Паук проявил беспокойство. А затем, после секундной паузы он оторвал одну лапу от стены и медленно, осторожно протянул ее к Насте.
  Да, подумал Мейер, лапки паука даже нежнее кошачьих. Ими нельзя не восторгаться. Да и сами пауки - умные и здравомыслящие животинки. Которые никогда не оставляли Его равнодушным.
  'Его, это кого?? - взмолился Вячеслав. - Мейер, перестать думать эмоциями! Я же чувствую, что тебя заливает нежностью и ты в ней чуть не плаваешь. Может, просветишь, что происходит?'
  Палец Насти коснулся лапки паука, и Настя оглянулась. Ее взгляд сиял.
  'Конечно, скажу. Приязнь человека к паукам, причем, похоже, совместную, я видел только у одного человека. Остальные не в счет, потому что только к Нему они так тянулись. Пауки, то есть. Разумеется, можно посчитать, что Второй Неизвестный тоже обожает пауков. Но эту реакцию, этот жест и этот сияющий взгляд я не спутаю ни с чем'.
  'Эмоции, - разочарованно сказал Вячеслав. - Они помешают найти Второго'.
  'Нет, - подумал Мейер. - Теперь все упростилось. Во-первых, я нашел пару Кисуро и, кажется, его самого. Во-вторых, под подозрением осталось только двое'.
  'В-третьих, Второй Неизвестный понял, что против него играют, - сказал Вячеслав. - Думаешь, он не сообразил, что ты привел всех к пауку с одной единственной целью?
  - А это уже неважно, - вслух весело сказал Мейер.
  Он подошел к Насте, дружелюбно улыбнулся пауку и мягко взял Настю за руку.
  - Вернемся в зал, - сказал Мейер. - Пришло время расставить все точки над 'и'.
  
  Глава 49
  
  Они вышли в зал, недоумевая и не понимая, что Мейер хочет.
  Мейер попросил, чтобы они располагались на креслах, затем отошел в коридор и громко позвал Дашу. Даша и Всеволод Сергеевич появились через минуту, удивив своим появлением Артема и Максима.
  Настя изумленно смотрела на Мейера: Вячеслав Максимович проявлял к ней необъяснимое внимание и даже некоторую неуместную нежность.
  Мейер шепнул пару слов Даше, а затем, когда все расселись, встал так, чтобы видеть каждого.
  - То, что все из вас, кроме одного человека, считаете аэропортом, - Мейер сумел-таки выговорить правильно чужое слово, - называется Зоной Управления. В ее центре находится Терминал Управления, который выглядит, как летательный аппарат, стоящий возле здания. К терминалу могут попасть только семеро. Семь операторов...
  Они не сводили с него ошарашенных взглядов.
  - Вас с самого начала было девять человек. Семь тех, кому Зона Управления дала доступ, и двое... назовем их Посторонними. Хотя это люди, которые собирались воспользоваться вашим незнанием в своих целях. Именно потому исчезла Виолетта. Именно поэтому Люда собиралась убрать и Дашу.
  Мейер улыбнулся Дарье.
  - Да, мы знаем, что Люда - один из Посторонних. Еще один находится здесь среди нас. Этим человеком не могу быть я, поскольку меня зовут Мейер Шимода и сюда я попал с одной единственной целью - вернуть всех своих друзей и пробраться вместе с вами к Терминалу раньше этих двоих. То, что я Мейер, могут подтвердить Даша, Ольга и Виолетта.
  Это не может быть ни Ольга, ни Даша - это могу подтвердить я, а также еще один человек, о котором пока ничего не скажу.
  Это не может быть Всеволод Сергеевич, поскольку мы с Дашей уже проверили его. А кроме того, я знаю, чей он двойник в нашем мире.
  Это не может быть Настя, потому что пару минут назад я получил достаточно убедительные доказательства этому.
  Остаются двое - Максим и Артем.
  Мейер дружески улыбнулся им.
  - Нет никаких оснований считать, что этот человек откроется сам. Поэтому, мы должны определить его сообща. Уверен, что он не будет совершать необдуманных и глупых поступков: нас троих мужчин, а он один.
  Итак, попытайтесь вспомнить все, что показалось вам необычным: слова, поступки, чужой интерес.
  - Спасибо, - сказал Максим, - что удостоился такой чести быть подозреваемым. Сергеевич, словечко не замолвите?
  Всеволод Сергеевич усмехнулся, но ничего не сказал. Он переваривал услышанное,
  Максим посмотрел на Настю, но та не отрывала взгляда от Вячеслава Максимовича.
  - Убедительные доказательства, - требовательно сказала она, - это то, что я подошла к пауку?
  - Видишь ли, - радушно ответил Мейер, - можно было бы считать, что твоя реакция - искусственная, но дело в том, что Второй Неизвестный не мог знать, какую именно реакцию я ожидаю. Ваши рефлексы - подлинные. Скажи, почему ты вдруг протянула руку к пауку? Ты ведь никогда не видела таких раньше.
  - Я протянула, потому что... - Настя смутилась. - Я и сама не знаю. Потому что он захотел. Паук?
  - Ты его не пускаешь, - вздохнул Мейер. - Я понимаю. Ты боишься. Мы об этом еще поговорим.
  Настя внимательно и с подозрением смотрела на Мейера.
  - Что такое Сфера Переноса? - спросила она.
  - Это то, что объединило нас всех, - ответил Мейер, вглядываясь в девушку. - Благодаря Сфере вы видели нас в нашем мире. Благодаря Сфере наши сознания соприкасались. Благодаря ей я - здесь. А откуда ты знаешь о Сфере?
  - О Сфере сказала Люда, - с готовностью открылась Настя. - Полагаю, у нее это вырвалось случайно. И она не подумала, что я запомню.
  - Та-ак, - обрадовался Мейер, - вспоминайте, вот именно такие мелочи я и имел ввиду.
  - Сейчас, - огорченно произнес Максим,- вы припомните мне, что я и в винах разбираюсь, и древнеегипетской мифологии, под парусом ходил, и вообще, слишком разносторонний.
  - Подожди, Макс, - сказал Дарья, - не гони. Я сверю со своим списком. Ходил под парусом, говоришь? Макс, ну как ты мог? Ты же понимаешь, что после такого к тебе нет никакого доверия??
  Мейер улыбнулся: Марта, рядом с ним стояла насмешливая, неугомонная, никогда не унывающая Марта с языком-штопором.
  'Спроси Настю, - подсказал Вячеслав Максимович, - Она все время не просто молчала. Она нас собирала и анализировала. Кто что сказал. Реакции. Я только сейчас понял это'.
  Настины щеки покрылись румянцем - прежняя Настя напоминала о себе стеснительностью. Но обе были счастливы - ее тихое и скрытное наблюдение оказалось важным и ценным. А сейчас она вообще превратилась в очень важную персону.
  - Да, я наблюдала за всеми вами. Пробовала для себя понять, что происходит. По мелочам, по оговоркам, по тому, кто как себя ведет. Да, я сразу почувствовала в Люде что-то иное. Вот по этой оговорке со Сферой. По нарочитости, когда она спросила Артема, куда тот собрался. Помните, мы сидели еще в зале ожидания и Даша, Максим и Артем пошли вместе, как я теперь понимаю, искать ВИП-зал? Люда ведь видела, что они уходят. Но не видели вы, Вячеслав Максимович. Свои слова Люда обращала не к Артему, а к вам. Я это очень хорошо запомнила. Люда очень осторожно и незаметно пыталась манипулировать. Всеми.
  - Кто может быть вторым? Честно говоря, я подумала бы про вас, Вячеслав Максимович. Вы тоже за всем следили и составляли таблицу: кто, что затевает, чем пытается казаться. Ведь так?
  - Так, - усмехнулся Мейер. - Вячеслав подтверждает безоговорочно и полностью.
  - Но я видела Мейера. И понимаю, что сейчас передо мной не Вячеслав Максимович. Это сложно передать, но мимика, движения, взгляд, особенно взгляд... Я знаю, что ты - Мейер.
  Настя застенчиво посмотрела на Мейера.
  - Второй, про кого я могла бы подумать - Максим. Прости, Максим, но ты казался мне слишком активным, слишком деятельным.
  - Казался? - переспросил Максим.
  - Да, - кивнула Настя. - До самолета. Твое место ведь пустовало. Семь кресел.
  - Ох ведь! - встрепенулся Максим.
  Он потянулся за телефоном, но замер на полпути. Оглядел настороженных Мейера, Всеволода Сергеевича, Ольгу, Дашу и виновато произнес:
  - Я за телефоном, не подумайте, чего.
  Он быстро провел пальцем по экрану, потом еще и еще, отыскивая что-то, известное лишь ему.
  - Та-ак, - сказал он. - Проверим. Мы определили троих: Настю, меня и Дарью.
  Максим вопросительно посмотрел на Мейера. Потом повел бровями, решив для себя что-то, и перевел взгляд на Ольгу Петровну.
  - Ольга, где сидели вы трое в самолете, можете вспомнить?
  - Да, конечно, - она назвала места.
  Максим удовлетворенно кивнул, сверяясь со своим списком. Затем вопросил Всеволода Сергеевича. Тот, поморщившись, вспомнил. Максим снова удовлетворенно кивнул и повернулся к сидящему неподалеку Артему.
  - Возле Даши, - насуплено ответил тот. - Она подтвердит.
  - О! - сказала Дарья потрясенно, - Вот ведь зараза!
  - Вы сидели вместе с Людой, так? - вкрадчиво спросил Максим, приподнимаясь с места.
  Мейер все мгновенно понял и решительно шагнул к Артему.
  - Ну что вы! - запротестовал тот. - Интеллигентные люди обходятся без агрессии!
  - Я вспомнила! - сказала Дарья. Ее явно выбило из колеи. - При посадке я сидела одна! Кресла рядом при взлете оставались пустыми. Эти двое появились после урагана!
  - В твоем ряду исчезло только одно кресло, - сказал Максим. - Там, где сидела ты. И тебя я хорошо помню, заметил еще при посадке.
  Вячеслав Максимович благодарно кивнул Максиму и встал возле Артема. Максим тут же оказался рядом. Затем незаметно подтянулся Всеволод Сергеевич.
  - Какие исчезнувшие кресла? - искренне удивился Артем. - Мы могли пересесть, вы не думаете?
  - Нам удалось войти в самолет, - пояснила Настя. - Вместе с Максимом. Когда Люда отправила нас пройтись. Теперь я понимаю, что вам было важно, чтобы мы бродили по этому зданию, искали проход, а не сидели в одном месте.
  - Удалось войти? - вспыхнул Артем. - Он перевел взгляд за окно.
  - Не в этот, - сказала Настя. - Тот, который в будущем. Очень дальнем будущем.
  - Ах ты ж, - мрачно проговорил Артем. - Вы и туда пробрались.
  - И в этом очень старом самолете, - докончила Настя, - отсутствовали семь кресел. В тех местах, где сидели мы.
  Артем с досадой покачал головой.
  - Я поняла, почему я забыла, что возле меня пустые места - колюче сказала Дарья, - Это ведь ты внушил мне забыть, не так ли? Когда завалился рядом.
  Артем молчал.
  - Помните, в лаунже я говорила об ультраметрических пространствах? Был ты, Макс, Настёна и Артем. Он ведь меня отвлек. Основательно так отвлек. Я тогда не обратила внимание, подумала, неважно, что я хотела сказать, поскольку это совершенно абстрактные математические построение. Теорема о сходимости к числу семь. Любое ультраметрическое пространство определяется не более чем семью параметрическими компонентами. Пэ-адическим числом по основанию семь. А ведь не прерви он меня тогда, я бы выпалила вам эту заумь. Он не дал мне подумать о совпадении. О том, что нас тоже семеро и мы можем определять это место. Трансформировать, менять.
  - Где Виолетта? - требовательно спросил Мейер.
  Артем хмуро посмотрел на Мейера.
  - Да, все пошло наперекосяк с самого начала, - недовольно проговорил он. - Сбой с определением операторов. Связанные сознания в двух мирах. Нужно было начать с отключения Сферы Переноса. Вам повезло, что мы начали торопиться и допустили прокол.
  - Нет, не повезло, - возразил Мейер. - У вас не было ни единого шанса с того самого момента, как к делу подключился Фуллер. Два века одиночества отточили его решимость и ум. Его план безупречен.
  - Предлагаю обмен, - быстро сказал Артем. - Люду на Виолетту.
  Мейер задумался. Обвел взглядом стоящих рядом с ним. Посмотрел на Ольгу. В глазах той читалось: 'Я знаю, ты поступишь как надо, чтобы вернуть ее'.
  - Решайте, у вас только два варианта, - проворчал Артем.
  - Нет, не два, - усмехнулся Мейер. - Ограничения двоичной логики в сравнении с троичной. Ложные интерпретации вынужденного. Курс для восстановления. Учебник этики, глава пятнадцатая. Между 'да' и 'нет' всегда бесчисленное число вариаций. Любых.
  Настя с восторгом слушала Мейера.
  - Что думаете о предложении Артема? - спросил Мейер остальных. - Мне важно ваше мнение.
  'А ты что скажешь? - обратился он к Вячеславу. - Артем ведь заговорил об обмене не просто так. Он на что-то рассчитывает. На тот самый туз в рукаве, про который мы ничего не знаем.
  'Полагаю, - отозвался Вячеслав, - Артему крайне важна Люда, раз он предлагает обмен. К тому же он получает свободу действий. Видимо, он уверен, что они вдвоем успеют нам помешать'.
  'Да, - согласился Мейер, - это легко читается. Настолько легко, что начинаешь задумываться: а не слишком ли демонстративна, не слишком ли явна выгода Артема. Тебе не кажется его предложение чересчур нарочитым?'
  'Постой, - встрепенулся Вячеслав, - ты думаешь, что он специально сделал такое предложение? Чтобы мы просчитали его профит и поступили наоборот? Он знает, что мы знаем, что он знает? И он подталкивает нас к определенному выбору?'
  'На его месте я бы так и сделал, заметил Мейер. Если считать Годзо, то даже без Артема нас по-прежнему семеро. То есть, мы вполне можем попасть к Терминалу Управления и без Виолетты. А потом, пользуясь возможностями Терминала, найти ее. Комбинация выглядит очень заманчиво. Настолько заманчиво, что мы могли бы и рискнуть. Артем может рассчитывает на такой вариант, если знает, что он ошибочный. Но мы то этого не знаем'.
  'Мда, - одобрительно сообщил Вячеслав, - ты в самом деле мой близнец. У тебя моя хватка. И такое же виртуозное просчитывание ходов. Хотя поначалу ты казался слишком деликатным и разнеженным. Пожалуй, я всецело соглашусь с тобой. Нельзя недооценивать противника. Будем считать, что Артем пытается просчитать нас и наши ответные действия, и что его предложение - ловушка с двойным уровнем'.
  'Я по-прежнему деликатный и разнеженный, - мысленно сообщил Мейер. - А что до просчитывания - все так. Мы обсуждали стратегию моего поведения с Фуллером, и не один раз. Создатели слишком умны для простых решений, помни об этом, напоминал он мне. Они будут анализировать тебя, твои реакции, твои поступки. Подталкивать поступать определенным образом. Поэтому о каждом своем решении думай, что побудило принять его'.
  'Мне хочется с тобой поговорить, - отозвался Вячеслав. Мейер уловил уважение, сопровождающее эти мысленные слова, - Очень хочется. Когда все окончится и мы расцепимся. Чтобы каждый находился в своем теле и видел друг друга. Я даже позволю напоить меня каким-нибудь эксклюзивным вином, если такое найдется поблизости. Знакомство с тобой, не стесняюсь и не боюсь этого слова - честь для меня...'
  Мейер заметил, что остальные молчат и с тревогой смотрят на него.
  - Мейер, ты с нами? - спросил Максим.
  - Да. Простите мое молчание и погруженность в себя - я обменивался соображениями с Вячеславом Максимовичем.
  - То есть, обычная шизофрения, - усмехнулся Максим. - Так это выглядит со стороны: человек ведет беседу с тем, кто в его голове.
  - Не исключено, - усмехнулся Мейер. - Итак, у кого какие соображения?
  - Я бы ему не доверял, - Максим оценивающе разглядывал Артема. - То, что он предлагает - самая что ни на есть ловушка. Мы не знаем, в чем его выгода.
  - Я не собираюсь обманывать, - возразил Артем. - Мы произведем честный и равноценный обмен. Для чего, я и не скрываю: мне нужна Люда так же, как вам - Виолетта.
  - Зачем тебе нужна Люда, это конечно же секрет? - осведомился Максим.
  - Нет, - откровенно ответил Артем. - Помешать вам пройти внутрь. Вы не знаете, с чем сталкиваетесь.
  - Дети, не играйте со спичками, это опасно, - назидательным тоном произнесла Дарья Дети, такое вам еще рано смотреть. А это не трогайте, оно на Новый Год. Так?
  - Оно предназначено не для вас, - коротко ответил Артем.
  Дарья неопределенно повела плечами, мол, тут нет предмета для обсуждения. И посмотрела на Мейера.
  - Мое мнение, - сказала Даша с приязнью, - для тебя, скорее всего, тайны не представляет.
  Мейер улыбнулся:
  - Да. Марта - сторонница решительных и бескомпромиссных действий.
  - Вот только подумайте, - расцвела Дарья, - Как, оказывается, мало надо для счастья. Чтобы рядом был человек, который знает тебя как облупленную, понимает с первого слова и предугадывает желания.
  Всеволод Сергеевич занимал взвешенную позицию, то есть, осторожничал и жаждал дополнительных разъяснений, соприкосновения точек зрения и возможных уступок.
  Ольга полагалась на решение Мейера.
  - А ты Настя, что думаешь? - спросил напоследок Мейер.
  Он с надеждой всматривался в ее глаза - не полыхнут ли они беззаботностью и озорством. Самозабвенной легкостью человека, который жадно и заново пробует мир на вкус, которому совсем немного лет и впереди - их необозримое число.
  - Я не знаю, как лучше, - откровенно призналась Настя. - Я ведь ничего не смыслю в троичной логике, но мне кажется, если есть возможность, нужно выбирать третий вариант. Тот, который между 'да' и 'нет'.
  Мейер поводил плечами: кололо в спине и начинала ныть шея. Ольга первой заметила, что ему некомфортно, и тут же протянула бутылку воды, которую прихватила по дороге. Внимательная, заботливая, надежная Ольга.
  Как неожиданно и удивительно, что я узнаю их всех с другой стороны, подумалось Мейеру. С той, которая не проявлена в нашем мире, поскольку для нее нет необходимости. Если бы еще и Настя так раскрылась. Точнее, освободила то, что в ней зреет. Ки не смог попасть в нее только потому, что она еще только начинает обретать себя. Избавляется от боязни принять свою натуру, свои устремления и настоящие желания, это ведь так тяжело для них всех - быть самим собой...
  Настя смотрела на Мейера с ожиданием и готовностью.
  - Ты ведь хочешь мне что-то сказать, ведь так? - спросила она. - То, что важнее выбора?
  - Да, - сказал Мейер. - Это и есть третий вариант. Про который Он, а значит, и ты знает лучше нас всех.
  Он оглянулся на своих новых друзей, а Настя решительно встала с кресла. Им нужно совсем немного времени. Для чего? Чтобы понять друг друга. Чтобы реализовать тот самый сложный, нечеткий, размытый третий вариант. Который ни да, ни нет.
  
  Мейер не хотел, чтобы их отвлекало близкое присутствие остальных, их голоса и шум. Поэтому он свернул в коридор, ведущий к отелю.
  В холле, у начала зоны магазинов, он остановился: не имело значения, поговорят они тут или дальше, или поднимутся в отель.
  - Здесь нет места, где сесть, - заметила Настя.
  Мейер улыбнулся и осторожно коснулся ее предплечья.
  - Это оковы, - ласково сказал он. - Которыми тебя окружил твой мир. Шаблонами, скрепами, правилами, как поступать в той или иной ситуации. Что считать правильным, а что - нет. Ты думаешь не о сути, а о ее обрамлении. Кресла для разговора. Подходящее место. А ведь все это у тебя внутри. И место, и кресла.
  Мейер оглянулся, подошел к стене и опустился на пол. Совсем как тогда - в тесном каменном стакане глубоко-глубоко под землей. Но сесть так же легко, как в тот раз, не получилось, тело Вячеслава Максимовича подзабыло о гибкости и подвижности.
  Настя приподняла брови: от неожиданности, от удивления и оттого, что поняла, что Мейер прав. Прав и свободен в поступках.
  Настя, повторяя его движение, порывисто села рядом. Точно в такую же позу, в какой сидел Кисуро.
  - Он знает про третий вариант лучше всех? - спросила она недоверчиво.
  - Ну да, - согласился Мейер. - Я давным-давно позабыл бы все этические реализации и толкования троичной логики, если бы не Кисуро. Для меня возможные пути долгое время представлялись в виде математического ряда, как значения от логического нуля до единицы. А ему всего двадцать лет после Стирания, курсы для восстановления он помнит едва ли не наизусть. Еще у него неистребимое пристрастие при случае и без выдавать цитаты, фразы и целые абзацы, так что я поневоле прошел заново все обучающие программы, включая этику. Поэтому, могу легко назвать первые варианты для случая ложного двоичного выбора. Первый - поступить так, словно выбора не существует и второй - нейтрализующее встречное предложение. Но полностью и в деталях рассказать об этом может только он. Он говорил с тобой?
  - Да, - она закрыла глаза и, радостно улыбаясь, откинула голову к стене. - Он такой... такой... нежный, мягкий, милый, умный...
  - Как и ты, - задумчиво произнес Мейер, - ты ведь говоришь и себе тоже.
  Настя спохватилась: а ведь и верно. Кисуро как-никак ее двойник на той стороне. И Кисуро, конечно же, уговорил ее. Рассказал все - про себя, Мейера и остальных. Она согласилась, потому что не могла отказать. Но у них не вышло, как не пытались. А они пробовали несколько раз.
  - Он сейчас слышит нас? - тихо спросил Мейер.
  - Наверное, нет. Он очень глубоко внутри меня.
  Настя смущенно посмотрела на Мейера.
  - Он тебе очень нужен? Я же знаю.
  - Мне нужны вы оба.
  Настя молчала.
  - У него острый ум и непосредственность четырнадцатилетнего мальчишки, - сказал Мейер. - Смесь, которая дает возможность легко браться за что угодно - что другим кажется непосильным. У него стерт старый опыт, но еще не накопился новый и все реакции свежие и незамутненные. На них не влияют предпочтения, груз лет, а главное, собственная важность. Он способен сочетать несочетаемое. Комбинировать несовместимое. Тот самый новый ясный взгляд, которого мы уже лишились. В начале нашего знакомства с Ронаном именно он первым предложил правильный ответ на задачу Ронана. Легко и молниеносно вычленил решение из спутанного вороха иных ответов.
  А я забит вариантами, сильными и слабыми, мой опыт подсказывает одно, другое, но я опасаюсь, что в данном случае мой опыт малодушно лавирует и пробует остановиться на наиболее безопасном с его точки зрения решении. Ведь надо мной довлеет исчезновение Виолетты, и оно сужает выбор: я не могу потерять Киру второй раз'.
  Настя понимающе кивнула и прошептала:
  - Кажется, он слышит нас.
  Мейер кивнул. Протер руками глаза, провел по лицу, массируя дряблую кожу. Посмотрел на руки, чужие руки, которые на время стали его. Опустил голову и заговорил, неторопливо и доверительно.
  - Помнишь, как мы сидели возле стержня: ты, Кира и я. В каменной каморке. В кромешной темноте. Я чувствовал ваше дыхание, тепло от ваших комбинезонов. И мысль о нотах мне пришла в голову не просто так. Как и в Мадриде, в Кабинете, когда я сказал о том, что мы должны почувствовать это место. Мне только сейчас пришло в голову, что я пытался услышать музыку. Ведь каждое место содержит в себе уникальное звучание и откликается на свою мелодию. Вот это мне пыталась объяснить Библиотека. Не словами, потому что она не пользуется нашими нечеткими неумелым словами, а образами. Стержень отозвался на незамысловатое сочетание нот. Кабинет тоже должен откликнуться на мелодию, мы только не знаем, какую.
  А сейчас я думаю о тебе. У тебя ведь тоже есть внутренняя мелодия. Как у меня. У Насти. У остальных. Я вспоминаю первый вечер с Виолеттой, когда ты танцевал, а мы с ней перемывали тебе косточки. Музыка тебя преобразила: ты не просто двигался, дурачился, забавлялся, распахивал самого себя для музыки. Ты жил мелодией, растворялся в ней. Мы не могли отвести от тебя взгляда, насколько это было даже не красиво, а волшебно. Грациозно. Завораживающе. Музыка открыла тебя целиком. Причем, ты танцевал под старую, случайно попавшуюся под руку композицию. С простыми словами.
  Мейер замолчал на секунду, а потом еле слышно проговорил:
  - Давай, давай, включи музыку громко. Это ночь пятницы, и она недолга. Все, что мне надо - место для танцев, место для танцев. Мне не нужен стимул, мне не нужен огонь, потому что у меня есть ты. Мне не нужно денег для веселья...
  Голосовые связки, конечно же, не могли воспроизвести тон и ритм, но Мейер и не стремился к этому. Мелодия заполняла его, била в сердце и взрывала изнутри. Давай, давай, включи музыку громко, это ночь субботы, и она недолга...
  Настя слушала, закрыв глаза. А потом встала и начала танцевать. Поначалу скованно и просто, а потом ее движения приобрели пластику. Ушло стеснение, скованность. Похоже, она тоже слышала мелодичный пронзительный пульсирующий напев. Мне не нужно ничего, пока я чувствую ритм. Мне не нужно ничего, пока я танцую...
  Она купалась в мелодии, она забавлялась и прыгала. Она строила гримасы - и веселилась.
  А затем Настя открыла глаза. Недоуменно обвела взглядом предметы вокруг и остановилась на Мейере, который торопливо и с неловкостью поднялся.
  Они стояли друг перед другом несколько долгих длинных секунд. А потом Настя произнесла звонким бодрым голосом:
  - Мейер, вот скажи, как у тебя получается так меня заводить?
  - Это взаимно, Ки, - взорвался Мейер радостью и облегчением. Мягкостью и блаженством.
  - Но обнимашек, надеюсь, не будет?
  Мейер энергично закивал головой: никаких обнимашек!
  - А Настя? - только и спросил он.
  - У Марты есть слово, ты знаешь, крышеснос. Так вот, Настя сейчас в полнейшем удивительном, но вполне приличном крышесносе.
  Кисуро посмотрел широко раскрытыми глазами на Мейера и громко прошептал:
  - Ты не представляешь, каково это! Быть в Ее теле!
  Затем он опустил голову, осмотрел себя смущенно, развел руки и скорчив гримасу, посмотрел на Мейера, мол сам убедись!
  Но в следующее мгновение стал серьезным и быстрым.
  - Сколько у нас времени?
  - Нисколько, - спокойно ответил Мейер, беря Кисуро за руку. Он подвел Кисуро к прилавку с напитками, откупорил одну бутылочку с минеральной водой и вручил ее Кисуро, откупорил другую и жадно отпил. - У нас ни минуты лишнего времени. Что ты знаешь?
  - Все и ничего, - ответил тот, хватая бутылку.
  Захлёбываясь и проливая на себя, Кисуро за две секунды опорожнил бутылку.
  - Меня немного просветила Сфера, - сказал он, отряхивая с себя остатки воды.
  Они замерли и переглянулись - кто-то шел по коридору, ведущему в гейты. Потом дверь открылась и в зал заглянула настороженная Дарья. Увидела Настю и Мейера и покачала головой.
  - Не хотелось бы ломать людям интим, но вы должны знать, что на всех телефонах сдвинулось время. В обратную сторону. Сейчас около половины второго.
  
  Глава 50
  
  - То есть, у нас осталось около часа, - задумался Мейер. - Ну, может, немного больше. И это прекрасно.
  - Меня всегда восхищал твой фонтанирующий парадоксальный оптимизм, - заметил Кисуро.
  Дарья опешила. Посмотрела на Мейера, потом ее ошеломленный взгляд застыл на Насте.
  - Да, Даша, - радушно сказал Мейер, - познакомься. Это Кисуро.
  - Кисуро Шимода, - уточнил Кисуро. - Только это не та фамилия, которая у Мейера.
  - Да, - согласился Мейер. - Они просто похожи и все совпадения случайны.
  Дарья фыркнула. Она переводила взгляд с Мейера на Кисуро, обратно, всматривалась, сравнивала, оценивала, а потом сказала торжествующе:
  - Я с самого начала поняла, что вы - два балбеса.
  - Марта! - развеселился Кисуро. - Ну конечно же, это наша милая, ласковая и полудобрая Марта.
  - Марта бы сказала 'два прохиндея'. Или 'два мерзавца', - заметил Мейер.
  - У меня еще все впереди, - отозвалась Дарья.
  - А теперь к делу, - посерьезнел Мейер. - Слушай меня внимательно. И ты, Даша, тоже.
  Кисуро внимал, затаив дыхание и рассеянно смотря мимо всех в пространство. Мейер говорил короткими рублеными фразами, сообщая сухую сжатую информацию. Минимум деталей - только выводы. Он упомянул Фуллера, но очень-очень кратко, уложил два дня, проведенные в замкнутом свернутом мире, в минуту короткой, лишенной мелочей, справки.
  Мейер втиснулся минут в пятнадцать, не больше. Подробности он расскажет потом, они всплывут при случае сами, главное - сообщить Кисуро основное: о плане Фуллера, ходах Мейера, ответных действиях Создателей и о ситуации, в которой они оказались в результате.
  Когда Мейер закончил, Кисуро кивнул, сосредоточенно подошел к прилавку, нашел бутылочку с водой, открыл и отпил половину.
  - К чему вы пришли? - спросил он у Мейера. - Надеюсь, не собираетесь принять варианты Артема?
  - О них не может идти и речи, - согласился Мейер.
  Кисуро нахмурил брови и закрыл глаза. А затем, после паузы сказал:
  - Да, Настя, ты права. Это первые варианты из учебника этики. Другие - создать условия, при которых выбор теряет смысл, или предложить сверхценную альтернативу, которая обесценит первоначальный выбор.
  И Мейер, и Дарья поняли, что Кисуро общается с Настей.
  - Она такая интересная, - сказал он, открывая глаза. - Значит, Создатели - Артем и Люда. На замену Виолетте и Дарье. А вы уже думали, почему Артем захотел поменяться местами с Людой - когда выяснилось, что Виолетта останется в отеле, а дорогу к самолету покажет одна Даша?
  - А ведь в самом деле, почему? - удивилась Дарья. - Находиться поближе ко мне?
  - Ну да, - сказал Мейер, - Ясно, что для них сочетание: Артем - Виолетта или Люда- Виолетта имело значение. Но я особо тогда не задумывался - для меня главным оставалось их разделить.
  - Виолетта - сильный инициатор, Дарья - сильный активатор, - произнес Кисуро, размышляя, - Создатели собирались пройти к Терминалу вместо девушек. Возможно, что один из них такой же сильный активатор, а второй - сильный инициатор.
  - Каждую минуту рождается простак! - с признательностью отозвался Мейер. - Настя, если ты меня слышишь, то вот он, тот самый ясный новый взгляд со стороны.
  - Слышит, очень хорошо слышит, - согласился Кисуро.
  - Выходит, - продолжил Мейер, - Создатели стремились находиться рядом со своей парой, чтобы иметь возможность ей противодействовать. И получается, что Артем - инициатор, а Люда - активатор.
  - И Артем способен менять Зону Управления, - добавила Дарья. - Уверена, что он сейчас сидит, ухмыляется про себя и - делает все, чтобы помешать нам попасть к Терминалу.
  - Ты думал о варианте компромисса? - поинтересовался Кисуро, - Прийти к Терминалу Управления всем вместе? С Создателями, в том числе.
  Дарья изумленно посмотрела на Кисуро.
  - Да, Даша, - произнес Мейер, - Это мы жестокосердечные бездушные циничные изверги, а Кисуро - чистая добрая душа, верящая в нравственное начало, высшую справедливость и взаимопонимание между всеми разумными существами.
  - Смейся, смейся, Мейер, - отозвался Кисуро.
  - Артем сказал открытым текстом: мы не должны попасть к Терминалу, - пояснила Дарья.
  - Да, предложение компромисса его не устроит, - сказал Мейер, - но признаюсь, я тоже думал о взаимодействии. Уступках с обоих сторон. Взаимовыгодных, разумеется. Увы, сейчас тот случай, когда нас не воспринимают. Ни в качестве соперников, ни в качестве партнеров. Для Создателей ты несущественная досадная помеха. Как москит. Забавное ощущение: доказывать, что ты не москит. Не себе, и даже не этим двоим. Кому-то, только я не знаю, кому.
  - Почему вы говорите 'Создатели'? - удивилась Даша.
  - Это отдельная жуткая история, - пояснил Мейер. - Не проси меня рассказать о ней сейчас. Все после. Итак, у вас есть предложения или мне рассказывать о своем?
  - Подожди, подожди, - поспешил сказать Кисуро, - Прежде чем растолкать всех пауков по углам, я хочу кое-что уточнить.
  - Растолкать пауков по углам? - удивилась Дарья.
  - Ну да, это такое выражение. Придать упорядоченность. Разобрать по полочкам. Так вот, прежде всего, хочу сказать, что вы молодцы. Вы совершили наилучшее - разделили Создателей. Не знаю, пришло бы мне это в голову. Да, вижу по твоему взгляду, Ме, что пришло бы, и еще не такое. И не улыбайся так. Значит, сейчас активатор Люда не может выбраться из лабиринта, поскольку, как активатор, она не способна создать выход. А инициатор Артем выход может создать, но он не знает, где Люда, и что именно ей требуется.
  Кисуро огляделся по сторонам, не нашел, что искал, а затем опустился прямо на пол.
  - Тяжело? - спросил Мейер. - Поначалу я чувствовал тоже самое.
  - Да, непривычно, - вздохнул Кисуро. - Настя, ничего, что я сел? Да? Все, что захочу? Ох, Настя, ты меня не знаешь...
  Кисуро улыбнулся куда-то внутрь себя и продолжил:
  - Мы не можем пройти к Терминалу, потому что с нами нет Виолетты, так?
  Все согласились.
  - Про Годзо вы думали?
  Конечно, они думали и про Годзо.
  - Согласен, - вздохнул Кисуро, - Нет никакой гарантии, что с Годзо Зона Управления пропустил нас к Терминалу: девушка без сознания на оператора не тянет. Выходит, у нас единственный вариант - найти Виолетту. У нас есть активатор Даша. Но даже если мы и найдем с ее помощью место, где Артур спрятал Виолетту, открыть его не сможем. А для его изменения нужен сильный инициатор.
  Кисуро задумался, затем удовлетворенно поднял брови и с подозрением посмотрел на Мейера. Тот усмехнулся.
  - Ну конечно, ты пришел к этому раньше меня, ведь так? - с деланным недовольством спросил Кисуро.
  - У меня было больше времени, - отозвался Мейер. - Но скорость, с которой ты отыскал верное решение, поражает.
  - И твой третий вариант - это он и есть?
  Да, это был тот самый, не относящийся ни к 'да', ни к 'нет' выбор. Помочь Кисуро всплыть на поверхность сознания Насти. Два слабых инициатора, работая синхронно, могут попытаться заменить сильного. Да, теория допускает усиление параметра. Да, это никто не проверял, но мы сейчас это проделаем. И самое главное - нет, Мейер в любом случае стремился вытащить Кисуро. Невзирая ни на какую троичную логику.
  Кисуро растроганно посмотрел на Мейера.
  - Мы еще поговорим об этом, - сказал он. - А сейчас попробуем...
  - Мы не спросили Дашу, - мягко остановил его Мейер. - Может, у нее есть другие предложения?
  - Знаете, милые мои, - Дарья смущенно усмехалась, - Никто из тех в моей жизни, кто претендовал на звание порядочного человека, ни одна эта зараза ни разу не отнеслась ко мне вот так. Вы же прекрасно понимаете, что у меня нет ваших знаний, нет опыта, который вы оба успели получить. Ну что я могу предложить - да ничего. И вы, зная об этом, все равно спрашиваете у меня совета. Показывая свое уважение. Показывая, что считаете меня равной себе. И я снова не знаю, что сказать, потому что... потому что...
  - Потому что мы не должны говорить тебе подобные вещи, - охотно докончил Мейер, - ты от них становишься податливой и нежной.
  Даша порывисто подошла к нему, встала на цыпочки и поцеловала.
  
  Оставалось неясным, что именно должны представить Настя совместно с Кисуро. Где могла находиться Виолетта, чтобы даже активатор не смог ее найти, в каком месте Зоны Управления?
  Они все догадались одновременно.
  - Нетушки! - энергично запротестовала Дарья. - В этот раз я первая! И вообще, мальчики, вам не жаль моей самооценки?
  Но и без самооценки мальчики признали, что конечно же, Даша, сообразила первой. Самое недоступное место то - в которое они хотят попасть. Куда операторы могут пройти только все вместе. Область перед Терминалом. Остальные закоулки Зоны Управления доступны активатору. Это место где-то за пауками, - уточнил Мейер. За какими, какими пауками заволновался Кисуро, но ему пообещали все рассказать потом. Она в коридоре, убежденно сказала Даша. Том самом. Вы не знаете о коридоре?
  Дарья торжествующе оглядела Мейера и Кисуро.
  Их совместный план, который активно обсуждали и Настя, и Вячеслав Максимович, приобрел четкость, подробности и стал разумным, логичным и обоснованным, с правильной толикой непредсказуемости, которая не позволит Артему противодействовать. И с неправильной долей риска, которого невозможно избежать.
  - А без риска любой план превращается в нудную неинтересную обязанность, - заключила Дарья.
  Она рвалась обратно в зал, к остальным, но Мейер сдерживал ее. Время, время, торопила Дарья, но Мейер непонятно медлил и тормозил. И только когда она, посмотрев на телефон, внушительно сказала, что на ее часах уже три минуты второго, Мейер согласился, что пора.
  - Я нарочно тянул время, - пояснил он. - Да, за это время Артем, вне всяких сомнений, заблокировал нам проход к Терминалу, но это неважно, он не знает, как мы намереваемся поступить, и поэтому не имеет контрплана. Цейтнот не даст ему возможность найти эффективное противодействие. А нам время не критично, мы укладываемся в график.
  Мейер любезно предложил Дарье идти первой. Потом, смеясь, галантно пропустил вперед Кисуро.
  - Ты не представляешь, что я сейчас ощущаю, - громко шепнул Кисуро, так чтобы слышала и Дарья. - Я боюсь лишний раз пошевелиться, потому что начинаю чувствовать свои... себя... ну ты понимаешь. Наверное, Настя невесть что обо мне думает. Я не знаю даже, как вести себя, чтобы ее не смутить и не причинить боль.
  Дарья оглянулась и ехидно посмотрела на Кисуро.
  - А ты думал, будет легко?
  
  
  В зале ничего не изменилось. На прежнем месте сидел спокойный и даже расслабленный Артем, а возле него караулом - Максим и Всеволод Сергеевич. Ольга Петровна стояла у окна. Она первой оглянулась на шаги, увидела Мейера с Дашей и Настей, и с облегчением произнесла:
  - Мы уже начали беспокоиться.
  - Прости, Оля, - сказал Мейер. - Дело требовало этого. И мы немного задержали Дашу.
  - На ваших телефонах время тоже сдвинулось? - поинтересовался Максим.
  Кисуро и Мейер переглянулись.
  - Тоже,- ответила за них Дарья. Она прикрывала Настю, поскольку Артему не следовало знать, что тело Насти приобрело еще одного владельца.
  Артем выжидательно смотрел на Мейера.
  Мейер подошел к нему, оперся на спинку кресла соседнего ряда, чтобы не стоять, и задумчиво посмотрел на Артема.
  Разумеется, тот являлся человеком. С тем же набором хромосом, кровью какой-то там группы, болячками и всеми теми проблемами в теле и голове, какие присущи человеку. Но вот сознание, его действия и побуждения принадлежали не человеку.
  - Несколько веков назад, - дружелюбно проговорил Мейер, - Один человек по имени Хеннон Фуллер написал книгу под ничем не примечательным названием 'Пятьдесят оттенков невозможного'. Забавную и одновременно сложную - не для всех, книгу. И в ней, в одной из последних глав Хеннон - я могу называть его по имени, поскольку не так давно имел честь познакомиться с ним, - задал вопрос. А имеет ли Библиотека смысл без читателей? Понятно, что он говорил о Симуляции. Понятно, что он имел ввиду нас, людей. Ведь мы не просто ее случайная часть. Мы ее законная, неотъемлемая, важная часть. Без которой, возможно, она сама не имеет смысла. Да, мы не знаем, с чем столкнемся в Терминале, не знаем правила вашей Игры, а то, что вы играете, для нас не составляет тайны. Да, мы не умеем. Но мы учимся. В конце концов, мы - люди. И не можем поступить иначе. Во всяком случае, та небольшая часть людей, которая связана с этим местом. И как операторы, и как заинтересованные наблюдатели. Поэтому, Артем, все, что вы хотите нам сказать - неважно.
  Артем нахмурился.
  - Поэтому, - продолжал Мейер, - мы не выбрали ни один из предложенных вами вариантов. Мы поступим иначе. Мы вас отпустим. И сообщим кодовое слово для открытия лабиринта, в котором находится Люда.
  И Максим, и Всеволод Сергеевич удивленно посмотрели на Мейера. Во взгляде Максима читалось еще и недовольство. А вот Всеволод Сергеевич смотрел с уважением.
  Ольга Петровна хранила спокойствие. Она увидела, как Дарья прячет улыбку и поняла, что оснований для каких-либо сомнений нет.
  Артем насуплено молчал. Его взгляд было полыхнул, когда они двинулись всей группой, но тут же погас, когда он понял, что Мейер не собирается вести их в коридор с пауком. Еще он заметил, что Настя внимательно наблюдает за ним, вылавливая его реакции, и совсем стер эмоции со своего лица, став непроницаемым холодным Артемом.
  Мейер шел спокойно и уверенно. Не так быстро, как в первый раз, но и не медленно. Его сопровождала Даша, показывая дорогу. Максим и Всеволод вели Артема, а замыкали Ольга и Настя.
  Они вошли прошли весь зал беспошлинной торговли и остановились у последнего магазина.
  - Не скажу, что моя сегодняшняя радость омрачится твоим отсутствием, - насмешливо сказала Дарья Артему. - Но не исключено, что я буду тебя вспоминать. Иногда. Длинными зимними вечерами. На старости лет. Тебя и твои последние слова, в которых ты сказал все, что о нас думаешь. Пригвоздил и обличил.
  Артем мрачно слушал.
  - Что, неужели ничего не скажешь? - удивилась Дарья.
  Кисуро беззвучно смеялся.
  - Не умеешь ты, Артем, проигрывать, - вступил Максим. - Впрочем, не каждому это дано: благородно пожать руку противнику и признать поражение.
  - Вы думаете, вы нас переиграли? - осведомился Артем. - Не забывайте, что Виолетта не с вами.
  - И у нас нет сильного инициатора? - спросил Мейер. - Согласны, нет. Но, видишь ли, Артем, есть ведь и другая возможность, о которой ты можешь не знать.
  Артем непонимающе взглянул на Мейера, а потом напрягся.
  - Забавно, не так ли? - небрежно бросил Мейер. - Мы знаем способ, о котором не знаешь ты. Нас ведь по-прежнему девятеро и сильный инициатор Люда до сих пор в Зоне Управления.
  Артем нервно смотрел на Мейера. Он мучительно пытался понять, что имел ввиду Мейер. И даже, когда Даша показала ему дорогу и с нескрываемым удовольствием сообщила кодовую фразу для Лабиринта, он оглянулся на Мейера потерянно и с откровенной досадой на лице.
  - А теперь, - сказал Мейер, пытаясь отмахнуться от взбудораженного и даже ликующего Вячеслава внутри, - время поспешить. Погнали!
  Вячеслав Максимович не утихал. Он восхищался как элегантно, вдохновенно и красиво блефовал Мейер. Ведь нет у них никакого иного варианта кроме как компенсировать сильного инициаторов двумя слабыми. Причем, рабочего варианта. Но Мейер так непринужденно солгал, что Артур поверил в еще одну альтернативу. Они будут гадать, теряться и - терять истекающее ценное время.
  За последним магазином их встретил не зал - просторная светлая комната с прикрытым широкими белыми ставнями панорамным окном на левой стене, длинным стеллажом из тонких металлических трубок у правой, и сверхбольшой кроватью по центру, которую им пришлось обходить.
  Комната вызвала удивление только у троих - Максима, Всеволода Сергеевича и Ольги, остальные вели себя так, словно так и должно быть. Через секунду Ольга вспомнила, что эту комнату она видела в Видении.
  - Именно, - подтвердила Дарья. - Эта комната знакома как Кисуро, так и Насте - по Видению. Поэтому для проверки выбрали ее.
  А на удивленное 'Кисуро?' Дарья многозначительно улыбнулась и кивком головы указала на идущую позади Настю. Объяснять ничего не стала, они спешили.
  Кисуро и Настя не просто нашли общий язык. Понять, что они слишком похожи друг на друга, позволил их опыт, совсем небольшой, в отличии от опыта Мейера и Вячеслава Максимовича. Ни Настя, ни Кисуро не успели нагрузиться собственным выстраданным взглядом на мир, и оттого приняли друг друга легко, с необъятным интересом и восторгом. И потому первый опыт, в котором они решили воспроизвести квартиру Мейера и Кисуро в вечно ночном Эдо, завершился успехом. Они создали комнату за залом с магазинами дьюти-фри, чтобы ее не увидел Артем. А затем, подбадривая и купаясь с синхронности и понимании друг друга, подумали о выходе. Окончательном. Финальном. Который ведет в самый центр Зоны Управления, не кружа и не петляя.
  И сейчас Дарья вела их к этому выходу, пользуясь своей способностью отыскивать в переплетении стен и дверей, нужную дорогу.
  А Кисуро с Настей мысленно запечатывали эту дорогу за собой. Думали о стенах и помехах, тупиках и закоулках, ведущих в никуда.
  Коридор появился неожиданно. Поначалу он казался обычным проходом, но после поворота они увидели, что он не оканчивается, как предыдущие. К тому же, своими стенами и изломами он напоминал коридор с пауком. А после очередного изгиба они увидели остатки паутины на стенах.
  Кисуро торопливо пробрался вперед, опередив всех, и первым подошел к паутине. Он осмотрел потолок, заглянул вперед и разочарованно посмотрел на Мейера. Пауки, если они и были, людям показываться не желали. Да и не пауки это были, а воплощенная и проявленная совокупность человеческого страха. Универсальная, никого не оставляющая спокойным боязнь, мешающая пройти вперед. Будь среди них Кисуро раньше, никакие пауки и появились бы. Зато нашлось бы иное, одинаково пугающее всех.
  - Это я прекрасно понимаю, - вздохнул Кисуро. - Но проверить следовало.
  Паутины на какое-то время стало больше, а потом, после очередного зигзага коридора ее словно сдуло ветром м они увидели Виолетту.
  Девушка стояла у стены, разглядывая что-то, невидимое остальным.
  Ольга Петровна устремилась вперед, подбежала к Виолетте и прижала к себе. Подошли и встали рядом Мейер, Дарья и Кисуро. Ольга смотрела то на Виолетту, то на Мейера и остальных, в ее глазах стояли слезы, хотя она старалась их скрыть и сердилась, что предательская влага продолжает ее выдавать.
  В отличии от Ольги Петровны, Виолетта выглядела спокойной и совсем не встревоженной.
  - Но ты же пропала, - заметила Ольга Петровна, справившись, наконец, с эмоциями и вернув себе хладнокровие.
  - Я это поняла, - согласилась Виолетта. - Сразу же, как только коридор к ресепшену закрылся.
  Она оглядела остальных, насчитала семерых и удовлетворенно улыбнулась.
  - У вас получилось - ну я так и думала. А я, когда увидела, что вместо прохода - стена, сразу поняла, что постарался оставшийся Посторонний. Другие бы стали паниковать, но воспитание дало о себе знать, - Виолетта благодарно посмотрела на Мейера. Конечно, она имела ввиду не его, а Вячеслава Максимовича. - Я попыталась вообразить выход к вам, но ничего не поменялось. Потом я вспомнила, что без Даши все равно не могу никуда попасть и решила ждать в номере. Но потом мне надоело я подумала, что нужно выйти, оценить риски. Да, я помню, что главное в проблемных ситуациях - оставаться на одном месте, но я далеко не отходила. Я знала, что вы обязательно что-то придумаете и найдете меня.
   'Моя школа', - с гордостью пришла Мейеру мысль от Вячеслава Максимовича. - 'Она даже говорит моими фразами'.
  Мейер с улыбкой смотрел на Виолетту, слабую, но уже заметную копию Киры.
  - Да, - добавила Виолетта с гордостью, - Даша, это ведь твой коридор там дальше. И все окна открыты. Но я никуда не заходила, ждала вас.
  - Открыты? - с радостным изумлением спросила Дарья. - О!
  Мейер встрепенулся.
  - Это тот важный коридор, про который ты сказала, что мы его увидим сами? Да? Тогда, насколько я понимаю, мы перед самым Терминалом, в зоне проверок. Сюда могут попасть только операторы. И сейчас нас ждет финальный контроль.
  Кисуро кивал - он тоже получил это знание, Библиотека щедро подпитывала их информацией.
  - Посмотрите на часы, - попросил он. - Время тут снова должно замедлиться.
  Телефоны показывали непредвиденные три минуты второго. Хотя дорога заняла минут десять и по расчётам ожидалось если не без двадцати, то хотя бы без пятнадцати час. Замедлившееся время сообщало главное - они прошли в самую сердцевину, ядро Зоны Управления. А двое Создателей оказались снаружи ядра, и теперь, чтобы не делали, никак не могли помешать. Зона управления надежно оградила семерых операторов от посторонних, закрутила в кольцо время, так что теперь они могут не спешить.
  - Девятерых, - уточнила Дарья к удивлению Максима и Всеволода Сергеевича. - Если считать сознания, то нас тут девять.
  - Кто девятый? - быстро спросил Максим.
  Дарья кивнула на Настю.
  - Тот самый мальчик, - многозначительно сказала она. - Случилось то, Макс, чего ты боялся.
  Максим смутившись, посмотрел на Настю. Смутился еще больше. Он явно не знал, что сказать.
  - Давайте уже познакомимся, - сказал Кисуро. - Меня зовут Кисуро, и я в теле Насти, потому что эта милая, душевная, обаятельная и фантастическая девушка позволила это сделать. И не возражай Настя, я лучше знаю. И вообще, я старше тебя. Сколько мне? Двадцать. Ну хорошо, хорошо, ты старше. Но учти, я не считал свою прошлую...
  Максим не решился протянуть руку Кисуро, вместо него это сделал Всеволод Сергеевич.
  И он же спросил:
  - Так почему мы прошли, если нас девятеро?
  - Формально - семеро, - пояснил Мейер. - Наши сознания связаны, мы как дополняющие части. А вообще-то, я не знаю, почему Зона Управления так решила. Понимаю только, что с этим нет никаких проблем.
  К Максиму вернулся голос.
  - Связаны? - спросил он, косясь на Настю.
  - Да, - сказал Мейер. - Теперь мы можем спокойно и не особо торопясь все обсудить.
  
  Глава 51
  
  Перед тем, как пройти дальше, Кисуро подошел к Мейеру и деликатно коснулся его ладони своей рукой.
  - Ты же знаешь про Сферу? - спросил он. - И то, что она распадется, когда мы завершим последнюю проверку и выйдем к Терминалу.
  Остальные замерли, слушая их.
  Мейер согласно кивнул. Да, сфера как один из подготовительных элементов, схлопнется. Одновременно со всей Зоной Управления. Останется только Терминал и операторы - в отдельном выделенном потоке Симуляции, не соединенные ни с одной ее веткой. А значит, разорвется связь между мирами, соединившая, кого сильнее, а кого едва-едва, четырнадцать человек. Ольга потеряет связь с Виолеттой. А Мейер и Кисуро останутся в телах Вячеслава Максимовича и Насти. Разумеется, Мейер это понимал, но так же, как и Кисуро рассчитывал, что они смогут вернуться домой, используя возможности Терминала.
  - Я не сомневался, что ты знаешь, - деловито сказал Кисуро, - Но я имел ввиду финальную проверку.
  Мейер благодарно посмотрел на девушку, стоящую рядом с ним. Девушку с умным, проникновенным, непоседливым взглядом Кисуро. Ки сказал о самом главном: сейчас им всем предстояло выбирать. За себя и Кисуро Мейер не волновался, но вот сумеют ли сделать правильный выбор другие? Тот выбор, который выведет к Терминалу. Иначе они могут застрять тут, ломая все планы Мейера и Кисуро.
  Мейер пытливо оглядел стоявших рядом. Нетерпеливую Дарью, возбужденную, предвкушающую Виолетту, спокойную Ольгу, задумчивого Всеволода Сергеевича и напряженного Максима, который явно хотел что-то сказать.
  - Да, Максим, - сказал Мейер, - подожди еще минутку. Перед тем, как зайти туда, я должен кое-о-чем вам сообщить. Мне этот этап казался не особо важным, но сейчас я думаю, что посчитать его одним из главных не позволила моя самонадеянность. В отличии от нас с Кисуро предстоящий выбор может оказаться для вас непосильным. И я боюсь подумать, что мы можем тут застрять.
  - Ох ведь! - потрясенно сказала Дарья. - Походу, я догадываюсь, что ты имеешь ввиду.
  - Вот, - сказал Всеволод Сергеевич. - Вот! Я сообразил, и достаточно давно, что нам предстоит суд. Простите, не суд, я неудачно выразился. Выбор.
  - Суд, - вставил Максим. - Сергеич, к чему эти экивоки. Выбор и подразумевает суждение. И судить мы будем самих себя, не так ли?
  - Выбирать, - поморщился Мейер, - не стоит впадать в фанатизм, копаясь в себе. Вам предстоит, насколько я представляю, выбрать между самым главным в вашей жизни и Терминалом. Я правильно понял, да, Даша? Ведь в коридоре, про который ты упомянула, и о котором в деталях поведал мне Вячеслав, есть что-то очень важное для каждого из вас.
  - Выбор... - мрачно сказала Дарья. - Такой облом. А как все красиво начиналось!
  - Между самым главным в своей жизни? - задумался Максим. - Интересно, что у меня главное? Кстати, все порывался спросить, а что даст нам Терминал? Исполнение желаний?
  Дарья заинтересованно посмотрела на Максима: 'Желаний?' - а потом поспешно спросила у Мейера:
  - А Терминал ведь может исполнить желание?
  - Ты хочешь, чтобы Терминал компенсировал то, от чего ты откажешься в коридоре? - участливо спросил Мейер. - Не уверен, что такое возможно. Иначе теряется весь смысл выбора.
  Кисуро кивнул, подтверждая:
  - Там все еще сложнее. Терминал выполняет запросы, которые мне хочется назвать техническими. Наверное, Зона Управления не нашла других подходящих слов и впихнула эту информацию в меня в таком виде. Никаких вольностей, никакого сибаритства: хочу то, хочу это.
  - Мне уже хочется увидеть, что в этом коридоре они приготовили для меня, - с интересом сказал Максим.
  Мрачная Дарья подозвала к себе растерянную Виолетту, и они пошли первыми.
  Коридор дальше расширялся - трое вполне могли идти в ряд. Стены приобрели иную фактуру: каменную и бугристую, и стали многоцветными. Нежный желтый цвет плавно перетекал в малиновый, а потом в салатный, который у потолка наполнялся оттенками голубого. У самого пола стены покрывал неровный ряд плиток: где-то их скопилось больше и они вершинами поднимались до уровня колена, где-то не хватало и стены оставались пустыми. Маленькие квадратные плитки песочного цвета с тонким редким узором из разноцветных цветочков на длинных гибких стебельках.
   Даша с Виолеттой дошли до первого выхода и остановились, поджидая остальных. То, что раньше выглядело окном, оказалось проходом. Высоким - до потолка, - и широким проходом в иной мир.
  Дальше начиналась долина, которую окружали холодные, замерзшие зубчатые горы, покрытые снегом. Над ними курилась плотная белая мгла.
  А долина наполнялась веселыми оттенками зеленого цвета. В ней текли ручьи и росли деревья, группами и в одиночку. Дальнюю часть заливало солнце, освещая сооружение или капище, сложенное из гигантских каменных валунов.
  К проходу примыкали голые каменные плиты, припорошенные снегом. Плиты сменяли одна другую, образуя пологую лестницу. На них наползал мох, а внизу, у подножия, их обступала пышная густая трава.
  Мейер переглянулся с Кисуро, они узнали его, это удивительное место, скрытое в снегах и метелях.
  Максим охнул. Подошел к каменным плитам, осторожно вытянул голову, вздохнул воздух - смесь холодного и теплого, с запахами мокрой земли и весны. Сделал небольшой шаг вперед - только чтобы на минуту оказаться Там.
  - Это она? - спросил Всеволод Сергеевич. - Про которую ты рассказывал?
  Максим, нахмурившись, кивнул. Пару минут он стоял, высматривая подробности, а потом вернулся в коридор.
  - Сильно, - озабоченно произнес он. - Они знали, чем пронять! Она ведь для меня, похоже, как олицетворение того, что я ищу в жизни.
  Он оглянулся на долину и сдержанно вздохнул:
  - Интересно, что там за глыбы?
  - Там каменная площадка, - сообщил Мейер. - Вокруг валуны, выстроенные почти в ровный круг. А в центре - шестиугольное отверстие с каменным стержнем.
  Максим удивленно обернулся.
  - Мы там были чуть больше пяти лет назад, - пояснил Мейер. - Прошли из нашего мира. Я думаю, это то, что Фуллер назвал плодом на ветке Симуляции. Изолированный небольшой мир, с открытыми проходами в него. Какие-то открыты постоянно, какие-то только временам.
  Максим пораженно слушал.
  - А если быстро выскочить туда и вернуться?
  Мейер покачал головой:
  - Максим, выбор есть выбор.
  - Да, - с сожалением согласился Максим. Он снова вытянул голову на ту сторону.
  - И говорите, Терминал не позволит потом попасть Туда?
  - Оператор выбирает, что ему важнее, - негромко произнес Кисуро, - и это не просто дилемма. Это настрой внутреннего состояния, я думаю. Добровольный отказ должен все перевернуть в душе.
  - Вот именно, что перевернуть, - сказал Максим. - Эх, не нравится мне этот Терминал.
  Он зашёл обратно в коридор.
  - Мне до очумения хочется туда прыгнуть, - угрюмо произнес он. - Но, похоже, не судьба. В общем, идемте быстрее, пока я не передумал.
  Разумеется, он уже не передумает, подумал Мейер. Но Максима все равно отправили вперед - чтобы он не оглядывался и не распалял себя.
  
  Второй проход они увидели через десятка два метров, после плавного загиба коридора. Темное озеро в окружении сосен и елей, верхушки которых трепал ветер. Большое озеро с густой травой по краям и нешироким песчаным пляжем в одном месте. Поверхность озера ветер почти не касался - по нему гуляла небольшая рябь и только.
  Солнце просвечивало сквозь деревья, заливая все теплом и послеобеденной беспечностью.
  Среагировал только Всеволод Сергеевич. Он изменился в лице, но, сдержавшись, ничего не сказал. И, в отличии от Максима, не делал шага из коридора.
  'Ты узнал?' - шепнул Кисуро, вставая на цыпочки, чтобы дотянуться до уха Мейера.
  'Да, - наклонился к его голове Мейер, - это то самое озеро, про которое мне сообщила Библиотека. Ключевое событие, которое поломало узор жизней всех семерых. Я рассказывал об этом у Ронана - все встретились только через много-много лет, в самолете. Мы в то время как раз включали прибор Ронана. И среди всех веток Симуляций нашлась только одна, в которой семеро наших копий находились в одном месте'.
  Кисуро понимающе кивнул.
  Всеволод Сергеевич энергично пригладил волосы и протер щеки.
  Мейер обошел всех и встал рядом.
  - Это то самое озеро, я знаю.
  - Да, - ответил Всеволод Сергеевич. - Лагерь - вот там слева. Справа - дорога, а там дальше поля. Мы купались вот в этом месте, там мелко и стояла ограда. А откуда ты знаешь?
  - Я расскажу потом. Все расскажу. Вы ведь связаны друг с другом, причем так плотно, что и представить не можете.
  - А в чем его смысл? - поинтересовался Всеволод Сергеевич, кивая на поверхность воды. - Меня не переполняют эмоции, как Максима. Слишком много времени прошло.
  - И не тянет совсем? - поинтересовался Мейер.
  Всеволод Сергеевич прислушивался. Тихий звук горна прозвучал второй раз.
  - Кажется, я понимаю, - философски сказал он. - Слышишь горн? Похоже, мне предлагают вернуться в прошлое. В то самое время. Когда Она еще жива. Как думаешь, Терминал в самом деле дает такую возможность или это иллюзия?
  - Насколько я понимаю механизм, все исключительно честно. Равноценный обмен и вы попадете туда перед ключевым событием, чтобы не допустить его. Только я не знаю, будет ли это прошлое или полноценный новый мир. В любом случае, вы переиграете всю свою жизнь. И, скорее всего, нас забудете.
  - Проживу новую жизнь, - с сомнением произнес Всеволод Сергеевич, - Возможно, даже счастливую.
  Он посмотрел на Мейера.
  - А среди вас кто мой двойник? - спросил Всеволод Сергеевич.
  - Ронан. Он удивительный человек. Ученый, который два века назад перевернул всю тогдашнюю физику. И заложил основы новой.
  - Внушительно, - отозвался с уважением Всеволод Сергеевич. - Ну что Мейер, мою душу в самом деле сдавило и перевернуло, но мы должны идти дальше.
  
  Третий проход заставил задуматься. Болото со светящимися матово-зелеными шарами, взрывающиеся на поверхности искрами и огнями, гигантские полуметровые цветки белого, салатового и фиолетовых цветов не опознал никто. И только когда Кисуро заметил, что место очень похоже на игру, Мейер вспомнил о Виолетте. Но очень неуверенно. 'Виолетта?' - удивился Кисуро. 'Я?' - удивилась Виолетта, стоящая неподалеку. Она точно к этому болоту непричастна. Но Мейер имел ввиду их Виолетту. 'Игру? - снова удивился Кисуро. - Виолетта рассказывала тебе об игре, которую она когда-то проходила?' Нет, конечно, Виолетта и Кисуро много чего рассказывала. Просто удивительно, заметил Мейер, как у вас еще оставалось время на разговоры. Кисуро засмеялся и погрозил Мейеру.
  Да, болото вполне могло оказаться из той давней игры Виолетты. Когда она сидела на вершине каменного утеса посреди бескрайнего моря и ее обуревали эмоции.
  - А это значит... - начал Мейер и приязненно посмотрел на Ольгу.
  - Что у меня не нашлось никакого переопределяющего события в моей жизни? - докончила Ольга - Забавно.
  - Нет, это значит, что ты - сбалансированный человек, - сказал Кисуро, - гармоничный и без душевных надломов. Который в ладу с миром.
  - А это значит, - сказал Максим, встревая в их разговор. - Что Зона Управления, как вы ее называете, предполагала, что тут будет Виолетта? Выходит, операторы - вы?
  - Да, Максим, - согласился Мейер. - Ты абсолютно прав, операторами должны быть мы. Но сложились вместе разные условия, которые по отдельности не приводят ни к чему. Например, число веток Симуляции, которых чересчур много. Еще - единое информационное поле, для которого все ветки - общее пространство и которое связано с сознаниями всех людей. Затем - крайне сложный алгоритм Терминала, который подразумевает семерых, что, безусловно, много чего говорит о его создателях. Перенастроенный прибор Ронана-Фуллера, давший исключительно сильный всплеск, который был принят за срочный и важный сигнал управления. Еще то, что нас оказалось только трое: Марта, Кисуро и я. Не семеро, а трое. Но система дополнила нас вами, совместила, считая, что мы одни и те же операторы. Что, собственно, так и есть, поскольку я все больше убеждаюсь - с восторгом для себя, что вы внутри наши близнецы.
  - Случайности, накапливаясь, дали кумулятивный эффект, - резюмировал Максим. - Логично. Такое случается время от времени. Ну что же, Ольгу Петровну мы избавили от мук сожаления. Кстати, Мейер, я не первый раз слышу слова Симуляция и Создатели. Это то, о чем я подумал?
  - Ответ вам не понравится, как не понравился в свое время нам. Предлагаю поговорить о Симуляции после, а сейчас пойти дальше.
  
  У следующего прохода Дарья хладнокровно произнесла:
  - Прощай мое неизвестное счастье. Мы больше никогда не встретимся, судя по всему.
  Но ее глаза предательски блестели, когда она вместе с остальными вглядывалась в песчаную дорогу, в окружении сосен спускавшуюся зигзагами в золотые, пшеничные поля.
  Кисуро подошел к Дарье и взял ее за руку. Дарья оглянулась на него и сжала губы, чтобы не выдать свои эмоции.
  - Мейер! - требовательно произнес Кисуро.
  - Я знаю, Ки, - ответил тот. - Я пытаюсь понять, почему она здесь. И она ли это?
  Дарья непонимающе оглянулась на него.
  Мейер подошел к ней и приобнял.
  - Не нужно меня успокаивать, - сказала Дарья благодарно и нежно. - И я ничего не хочу слышать, потому что самое чудовищное - это обманутые надежды.
  - Видишь ли, Даша, если бы я не стоял в этом коридоре, я сказал бы, что это дорога у дома Марты. Сам дом справа, его не видно из-за подъема и деревьев. Но у Марты, я хорошо это знаю, нет никаких черных дыр в душе, того, что отзывалось бы болью и желанием переиграть.
  - Вы же ничего не знаете,- сказала Виолетта. - Даша, расскажи им.
  В этот раз они увидели обычную девушку. Без шуточек и поддевок. Дарья говорила чуть смущенно, сама удивляясь собственной доверительности, такой хрупкой и ранимой. Когда она закончила, Кисуро обнял ее.
  Мейер в это время шагнул на дорогу - только чтобы посмотреть, виден дом Марты или нет. Попытка не удалась, впрочем, это было бы слишком просто.
  - Терминал закроет ей доступ туда, - сказал он недовольно, возвращаясь в коридор. - И мы ничего не сможем с этим поделать, таковы правила.
  Он посмотрел на Кисуро. А тот ответил взглядом. Они оба слишком хорошо понимали, что других вариантов в данном случае нет.
  Дарья мужественно отошла от прохода первой. Обняла за талию Виолетту, стала той нашептывать что-то, и они первыми пошли дальше.
  Кисуро поравнялся с Мейером.
  - Мы ведь ждали подобного? - спросил он с печалью. - А что, если окажется, что Терминал всего лишь набор примитивных простых команд?
  - Что тебе говорит Библиотека? - спросил Мейер.
  - Она молчит с той самой минуты, как мы зашли в этот коридор. Демонстративно и вызывающе молчит, - недовольно сказал Кисуро.
  - Вот и со мной так же, - согласился Мейер. - Но ты не чувствуешь ее присутствие рядом? Нет? А я ощущаю. Странное чувство, оно не помещается в слова. Словно что-то происходит неподалеку, за углом, за стеной, в каком-то неопределимом 'рядом', а меня обвевает воздухом оттуда. Возможно, там - движение, возможно - разговоры, а может и топот маленьких мягких ножек. Не смотри на меня так, я чувствую, что их там много и они что-то делают. Веселятся, слушают, спорят, таскают тяжелые книги - не знаю, меня касается только слабое эхо. Тень. Отражение. Смесь благоприятности и одобрения. Словно мы все делаем правильно.
  Кисуро упоительно посмотрел на Мейера, но ничего не сказал, а только взял его за руку.
  Их нагнал Максим.
  - Простите, - сказал он. - Мне хотелось бы сказать... вот даже не знаю... эта долина меня потрясла и сейчас я словно сваренный и заодно выпотрошенный. В общем, я смотрел за вами - с того времени, как узнал, что в теле Насти тот мальчик. То есть, ты, Кисуро. Я видел вас тем вечером. Как и другие. Да, нас шокировало, что вы живете вместе. Потому что общество... наше воспитание... в общем, меня поразило, как легко вы приняли нас. И ваше сочувствие - не по обязанности, а потому, что вы такие по своей природе... вот сейчас вы взялись за руки - и я подумал, что я, черт меня возьми, завидую. Потому что все остальное становится неважным - все эти моральные устои и непонятно чьи ценности, когда вы так относитесь друг к другу. И к нам.
  Мейер переглянулся с Кисуро, но никто из них не успел ничего сказать: Даша и Виолетта достигли очередного прохода.
  
  Дорогу через вылизанную солнцем полупустыню с полоской рваных гор на горизонте они рассматривали недолго. Проход выводил прямо на старый изъеденный трещинами, но сохранявший прочность серый асфальт.
  - Асфальт? - переспросил Кисуро. - Он так называется?
  Он даже опустился на корточки, чтобы провести по нему рукой.
  - Ты знаешь, что это ваше с Настей окно? - заметил Мейер, на что Кисуро задумчиво кивнул.
  - Она выглядела так же? - спросил он Мейера.
  Остальные обступили их, слушая.
  - В той части, что перед горами - именно так, - подтвердил Мейер. - Она в тебе что-то трогает? Или твое желание проехаться по ней пропало?
  - Если она такова, - сказал Кисуро, - то я еще больше хочу по ней прокатиться. Вот по этому асфальту, с небольшой скоростью - чтобы успевать видеть то, мимо чего едешь.
  - Вы знаете эту дорогу? - полюбопытствовал Максим.
  - Да, - ответил Мейер. - Когда-то я проехался по ней, от самого ее начала у Великих Озер до западного побережья. Еще в первой жизни. Память о той поездке я оставил при стирании. Кисуро родился намного позже, когда наземными дорогами перестали пользоваться, у него нет такого опыта. И он очень жалеет об этом.
  Мейер улыбнулся и приобнял Настю.
  - Невероятно, - отозвался Максим. - Чем больше я узнаю, тем больше мне хочется побывать в вашем мире.
  - Не только тебе, - добавил Всеволод Сергеевич.
  Кисуро задумчиво молчал, а потом вопросительно поднял голову:
  - Мейер, а почему ты считаешь, что здесь нам предлагают выбор?
  Мейер призадумался. Потом засомневался.
  - У меня внутри нашлось только одно слово для описания, - произнес он. - Остальные казались не соответствующими. А ведь ты прав. Мы воспринимаем все эти проходы как выбор, потому, что у нас нет другого описания.
  Мейер замолк и посмотрел на дорогу, уходящую от прохода к горизонту. Ровную, почти без изгибов двух полосную темную полосу.
  - Мейер, ты, говори, говори, не останавливайся! - воодушевленно сказала Даша.
  Кисуро, улыбнувшись, одобрительно кивнул Дарье.
  - А что, если эти порталы - напоминание, - сказал он, - Чтобы каждый вспомнил о самом потайном, что у него есть. И решил, важно оно или нет. И почему оно так важно. Ну посудите сами, они ведь не равноценны: Терминал, который заводит своей непонятностью и загадочностью и дорога в Неизвестность. Ну да, я мечтал о ней. И сейчас мечтаю. Хочу ли я туда? Ну конечно, хочу, отчаянно и жадно. Но я преспокойно откажусь от нее ради Терминала. И даже не поморщусь. Какой же тут выбор? Скорее, оценка.
  Кисуро задумался на мгновение и добавил:
  - Взвешивание.
  - На весах, - пробормотал Максим. - А Терминал - та самая Амемет-Пожирательница.
  Он сконфуженно посмотрел на окружающих, мол не он это придумал, а так получается само.
  Мейер наблюдал за Ольгой, внимательно слушающей остальных. Ольга заметила его взгляд и поняла, что он означает. Да, у нее найдется, что сказать. Но позже.
  - Я бы тебя поцеловала, - с одобрением сообщила Дарья Кисуро, - но меня могут неправильно понять. Настя, например. А некоторые - и осудить.
  И Дарья добродушно, но многозначительно глянула на Виолетту, отчего та смутилась и даже покраснела.
  - Мы можем узнать, выбор или напоминание, только у Терминала, - Дарья воодушевилась и вернула свою энергичность. - Осталось только два окна, твое, Виолетта, и ваше с Вячеславом, Мейер. Так что, гоу, гоу!
  
  Виолетта заявила, что смотреть не будет, чтобы себя не расстраивать и прошла дальше. Но потом все же вернулась, чтобы слышать, что говорят другие, и встала спиной к порталу.
  Мейер и Кисуро тщательно всматривались в летающий остров, парящий в голубом облачном небе над зелеными джунглями. Они сразу определили, что это не Летающая Обсерватория. Но остальные острова они помнили только в общих чертах, бывали, да, бродили по тропинкам, заглядывали за невидимое ограждение в бездну, но вот какой они точно формы? Веретенообразные глыбы, разных размеров и очертаний. Да и упомнишь подробности, если их, плавающих на разных высотах каменных островов, около десятка.
  - Для чего? - повторил Мейер вопрос Всеволода Сергеевича. - Для красоты. Разве вам не хотелось бы видеть высоко в небе воплощенную в камне мечту о чуде. О силе, которой нипочем гравитация. И возможностях, при которых такое возможно.
  - Хотелось бы, - вздохнула Виолетта, не оборачиваясь.
  Она восторженно слушала Мейера и Кисуро - и едва не плакала от удовольствия, от радости, что такое возможно и что эти двое живут Там.
  - А если предположить, - сказал Кисуро, - что ни Дарьина локация, ни моя, ни вот эта не ведут в наш мир? Ты обратил внимание, что мы нигде не видели людей?
  - Это и странно, - согласился Мейер. - Пустое небо всюду, ни одного глайдера, я специально высматривал, а они-то должны показаться.
  - Вот-вот, - согласился Кисуро. - Мир, в котором нет людей, но в котором есть очень разные локации.
  - Помнишь, как у Ронана одним вечером мы сидели все вместе, в домике Марты. Вы еще танцевали тогда. Ты потом говорил про корневой мир Симуляции. Ее основной ствол.
   Кисуро оживленно кивнул.
  - А вы никак не хотели его обсуждать, - сказал он и улыбнулся, - Разве такое забудешь? Знаешь, Мейер, а ведь в твоей идее есть здравое зерно. Основная ветка, в которой или совсем нет людей или их очень немного. Чистая прямая историческая линия, контрольный слепок человечества.
  - Босховский рай с картины 'Утешение мира', - проговорил Мейер.
  Ольга вздрогнула. Босх? Картина 'Утешение мира'? Она не помнила такую. Мейер начал описывать, но Ольга тут же остановила его. 'Сад Наслаждений', взволновано сказала она. Название, настоящее название утеряно и ее называют Садом по изображению на центральной доске. Он назвал ее 'Утешение мира', сообщил Мейер. Этот загадочный пентаптих висит в Мадриде. В Прадо, радостно подтвердила Ольга. Она ведь тоже недавно думала об этой картине.
  Виолетта, которой начал надоедать диалог об искусстве, закрыла ладонями глаза, повернулась к Ольге Петровне и Мейеру и потребовала пощадить ее тонкие чувства.
  - Я тут стою, сдерживаю себя, а вы все об одном!
  Ольга Петровна обняла дочь и прижала к себе.
  - Мы уже идем, дорогая моя.
  - Прости, Виолетта, - мягко сказал Мейер. - Мы в самом деле заболтались до неприличия.
  
  Мейер, подходя к последнему порталу, уже знал, что его ждет: Вячеслав в деталях поведал и про Кабинет, и про свое институтское прошлое.
  Он только переглянулся с Кисуро, чтобы удостовериться, что тот согласен с ним: кабинет отличался от кабинета в Мадриде. Люстра светила мягким малиновым цветом. Оконце в потолке содержало прозрачные стекла, которые с той стороны затемняло ночное звездное небо с крошками звезд. И кроме дивана, столиков и кресел, находился массивный полуовальный стол с ящиками, дополнительными секциями и подставками.
  На столе лежало несколько листов, солидных плотных листов. Мейеру показалось, но он не был уверен, что на верхнем написано несколько строк: слабое освещение не позволяло рассмотреть детали.
  Возле листов стояли большие песочные часы в тяжелой узорной металлической оправе бронзового цвета. Песок из верхней колбы, как Мейеру удалось разглядеть, высыпался почти весь, оставалось совсем ничего у самого донышка.
  Похоже, перед Мейером находился вход в Библиотеку.
  - Я знаю про него, - негромко проговорила подошедшая к Мейеру Ольга. - Это комната из сна Вячеслава.
  Мейер задумчиво кивнул.
  - Слишком много совпадений, странных случайностей и выпадающих событий. Долина между мирами, которую видел Максим и в которой побывали мы. Дорога Дарьи, копия дороги возле дома Марты. Этот кабинет, буквально преследующий нас. Его я видел в Библиотеке. А потом попал в похожий в Мадриде. Мы с Кисуро даже пытались найти в нем скрытую информацию. В мадридском отсутствовал стол и отличались некоторые детали.
  Мейер чуть повысил голос, чтобы остальные могли слышать, не напрягая слух.
  - Да, мне тоже предложили самое существенное для меня в эти дни, в это время. Вход в Библиотеку. В хранилище знаний, в котором есть ответы на абсолютно все вопросы. В том числе, что означают миры, которые мы увидели в этом коридоре. Как управлять Терминалом. Что последует после Терминала.
  Мейер отступил на шаг и повернул голову, чтобы увидеть, что дальше по коридору. Но близкий изгиб не позволял определить, чем оканчивается коридор.
  - Семь миров, - задумчиво произнесла Ольга. - Семь человек и семь миров.
  Она повернулась к остальным.
  - Вот что мне кажется важным, и что я должна сказать, пока мы здесь. Все эти миры, кроме одного - для нашей Виолетты, - предлагали реализовать прошлое. Поскольку у шестнадцатилетней девушки в прошлом нет ничего такого, ради чего стоило бы в него возвращаться, ей показали возможное будущее. То есть, для каждого нашли то, что трогает их сильнее всего. Неважно, человек этот из нас или из круга Мейера. Они подобрали наиболее сильные реакции для наших пар. Мы гадали, выбор ли это. Возможно, и выбор. Если считать, что Терминал для нас представляет такую же ценность, как и то, что за порталами. Но мы ведь о Терминале знаем совсем мало и не можем оценить ни его важность, ни его значение для нас. Мы гадаем и сомневаемся. А вот развилка: шагнуть туда, на ту сторону, в то, что кажется счастьем, переиграть плохое прошлое сразу же уравнивает Терминал с другой чашей весов. И Терминал становится сверхценным. Таким же важным, как и то, что мы увидели. Поэтому одним из предназначений этого коридора может быть поднятие ценности Терминала в наших глазах.
  Кисуро закивал, полностью соглашаясь. На лице Насти явно читалось 'она - Виолетта, самая настоящая Виолетта, я и не сомневался в ней'.
  - Сильно, - сказал Максим, - Ольга, моя уважение.
  - Что не отменяет и выбор, - сказал Всеволод. - Хотя, тогда он теряет свою демонстративную жестокость. Да Ольга, вы копнули очень глубоко. В любом случае, мы идет дальше.
  Впереди стояли Даша с Виолеттой, но их задвинули назад. Как и возмущающегося Кисуро. Первыми пошли Мейер и Максим, за ними - Всеволод Сергеевич.
  Они быстро преодолели метры до поворота, сделали пару шагов и остановились, как вкопанные: коридор оканчивался тупиком. Глухой стеной без щелей и намеков на выход.
  - Э-э! - вырвалось у Максима.
  Он первым подошел к стене и скрупулезно обсмотрел ее от потолка до низа, чуть ли не ощупывая каждый угол.
  - Почему тупик? - Максим посмотрел недоуменно на растерянного Мейера, потом на остальных.
  - Странно, - сказал Всеволод Сергеевич. - Странно и необъяснимо. Мейер, мы точно все сделали правильно?
  Мейер утвердительно кивнул. Потом задумался. Потом рассеянно взглянул на Кисуро. Затем взглянул вопросительно. Кисуро согласно кивнул. Они поняли друг друга без слов, Оба одновременно пришли к пониманию, что может означать отсутствие прохода.
  - Мы все сделали правильно, - уверенно сказал Мейер остальным. - И то, что коридор оканчивается тупиком означает только одно.
  - Выбрать какой-то из миров? - быстро спросил Максим. - Ведь вы уже определили с Наст... прости, с Кисуро, что делать, я видел, как вы смотрели друг на друга.
  - Мы этот вариант отбросили первым, - сказал Мейер.
  - Да, - подтвердил Кисуро. - Его неправильность слишком очевидна.
  Максим присвистнул. Они думали слишком быстро. Слишком расширенно. Он так не успевал.
  Мейер ободряюще улыбнулся пораженному Максиму
  - Твоя пара - Годзо, - сообщил Мейер, - Который задолго до нас получил доступ, хоть и отрывочный к тому, что мы назвали операционной памятью Симуляции. И это он нашел коды, благодаря которым наши сознания могли перебраться в тела Насти и Вячеслава. И ты, Максим, способен соображать так же остро и стремительно, как Годзо. Тебя сдерживает лишь опыт твоего мира.
  - Нам могут помешать Люда с Артемом? - вопросил Всеволод Сергеевич. - Ведь закрыть проход могли и они.
  Мейер и Кисуро одновременно покачали головами, засмеялись на эту одновременность и Мейер радушно махнул Кисуро рукой, приглашая говорить.
  - Мы в коридоре уже больше часа, - объяснил довольный Кисуро. - У Артема прошло минута или две. Но даже такое время неважно, потому что нас отгородило от остальной Зоны управления. Коридор - уже начало Терминала.
  - О! - удовлетворенно произнес Максим. - Теперь и я начинаю догадываться.
  - С вами можно стать заслуженной невротичкой с комплексами, - недовольно проговорила Дарья. - Потому что я поначалу тоже подумала, что нам нужно вернуться и выбрать один из проходов.
  - Не все так просто, - заметил Мейер. - Мы не уверены и только предполагаем, что от нас требуется.
  Он подошел к стене, бегло ее осмотрел и вернулся к остальным.
  - Знаю, это выглядит странно, но я предлагаю вернуться к тому месту, откуда мы начали.
  - Мейер очень деликатно сказал, вот о чем, - пояснил Кисуро. - Мы уже выбирали, а повторный выбор не имеет никакого смысла. Если только нас не побуждают принять какой-то один общий вариант для всех. Но Ольга сказала просто чудесно, лучше и не объяснить. Эти проходы - как ключи. К каждому из нас. И то, что коридор заставляет нас вернуться, означает...
  - Означает психологический разворот, - добавила польщенная Ольга. - Я понимаю. Они все время выбивают нас и колеи. Мы только-только решаем что-то для себя, выстраиваем логическое объяснение, находим новое комфортное местечко в душе, застываем, а они вновь выкидывают нас из комфортного состояния. Психологическое давление, чтобы раскачать нас, сделать более гибкими.
  Мейер двинулся назад по коридору, остальные поспешно последовали за ним.
  - Держат в тонусе, - заметил Максим.
  - Готовят, - вставил Всеволод Сергеевич.
  - Только к чему, - спросил Максим.
  - Вот к этому, - с облегчением произнёс Мейер, останавливаясь.
  За изгибом коридора сразу же начинался телетрап. Окна-проходы исчезли.
  - Вот же... - пробормотал ошарашенный Максим.
  Он выдвинулся вперед и встал рядом с Мейером.
  Телетрап позволял идти рядом только двоим и Мейер с Максимом пошли вместе.
  В этот раз их не обманывали - проход с белыми пластиковыми стенами через десяток метров повернул, как следовало обычному телетрапу, и окончился у открытой двери самолета.
  Мейер и Максим одновременно замедлили шаг, а перед дверью окончательно остановились, поджидая, пока все соберутся вместе.
  Мейер, прислушиваясь к себе, с любопытством провел рукой по металлической поверхности двери, по герметическому уплотнению и массивной задвижке.
  - Не боишься? - спросил Максим, смотря внутрь самолета, на дверцы отсека проводников.
  - Нет, это не страх. Волнение.
  - А вот у меня небольшой мандраж, - признался Максим.
  Мейер оглянулся на остальных, стоявших в нешироком тамбуре. Семь таких разных людей, показавшихся поначалу поразительно чужими. Странным. Враждебными. Колючими и неприятными. А сейчас он стоял среди них. Перед старинным летательным аппаратом, который только казался самолетом. Несмотря на все свои мельчайшие подробности, включая холод входной двери, податливую легкость пластика, светящиеся лампочки и транспаранты.
  Остальные смотрели на него. С облегчением и уважением. Доверием и признательностью. Даже с нежностью и благодарностью. И озорством.
  Мейер протянул руку Насте, вытянул ее к себе и приобнял.
  - Я верил, что ты меня вытащишь, - счастливо проговорил Кисуро. - Процентов на девяносто. Остальные десять я оставил себе на ожидание. Что если не удастся сейчас, то когда-нибудь, веков через пяток ты все же найдешь способ меня вернуть.
  Мейер сглотнул комок в горле и усмехнулся.
  - В следующий раз, умоляю, не рискуй так.
  - Все идет к тому, - прочувственно проговорила Дарья, - что сейчас вы увидите новый в этом сезоне аттракцион: как Дарья плачет от умиления. Да, ребятки, мне снова хочется расплакаться. От ваших чувств, от того, что мы стоим тут. Вместе. Похоже, мне следует основательно заняться своей внутренней психологиней. Она волынит и теряет форму.
  - Даша, ты попала в точку, - встрепенулся Максим. - Стоим тут вместе. Я вот вспоминаю, как мы сто лет тому назад собрались в вестибюле и слушали гида. Косились друг на друга. Чужие несовпадающие вселенные со своими планетами, планами, закрытые для посторонних. А оказалось, вселенная одна для всех нас. Мы теперь даже не добрые соседи, а...
  Он не докончил.
  - Родственнички, - заключила Дарья. - Так? Походу, Макс, ты в братцы ко мне набиваешься?
  Максим, улыбаясь, поднял кулак в вытянутым большим пальцем, что означало, что он одобряет все, что она сказала. И скажет еще.
  - Мы не входим? - добродушно спросил Всеволод.
  - Входим, - согласился Мейер, - но перед этим мне хотелось бы сказать пару слов. Да, Артем правильно говорил - это устройство не предназначено для нас. Но он бесконечно неправ в своем суждении, потому что кто, если не мы, Их творения, достойны решать нашу судьбу? Раз мы обладаем разумом, волей, пониманием последствий, то у нас не меньшее право находиться тут.
  - Ох, чувствую, разговор предстоит долгим, - озабоченно сказал Максим. - Их творения, Симуляция. Мейер, готовься, мы хотим узнать все, что знаешь ты.
  Мейер кивнул.
  - Мейер, - спросил Всеволод Сергеевич, - что будет дальше, ты знаешь?
  - Не имею ни малейшего понятия, - беззаботно отозвался Мейер. - Знаю только, что самолет - проекция Терминала, который подстроился под привычные образы, ассоциации и ожидания, как может выглядеть устройство, обладающее, на ваш взгляд, сверхвозможностями. В нашем мире он выглядел бы иначе. Глайдером. Космическим экспрессом, не знаю.
  Мейер подозвал к себе Виолетту и Дарью - сильного инициатора и сильного активатора. Нет, он не знал, есть ли такое правило, ему лишь казалось, что так правильнее. Они все это время были первыми. И заслужили это право - первыми пройти к Терминалу.
  Мейер с Кисуро намеревались зайти последними и пропускали всех.
  Но перед тем, как шагнуть внутрь, Кисуро задержал Мейера.
  - Моя связь с Настей становится все слабее, - тихо сказал он.
  - И моя, - подтвердил Мейер. - Я уже сказал Вячеславу, чтобы он был готов к тому, что я его наконец-то покину.
  - А если нас вернет домой? - обеспокоенно спросил Кисуро. - Я, например, не знаю, что нас ждет в самолете. С Библиотекой связь, кажется, разорвалась окончательно. А ты ее еще чувствуешь?
  Мейер наморщил лоб. Ему не хотелось тревожить Кисуро, но он не мог не сказать правды. То ощущение, о котором он рассказывал, тоже пропало. Они приближались к Финалу.
  Вместо всех объяснений, Мейер только пожал руку Насти.
  - Можно начать беспокоиться? - осведомился Кисуро. - Собирать мужество в кулак? Мейер, не узнаю тебя, а где уверенность в будущем?
  - Ладно, - усмехнулся Мейер. - Я же знаю, чего ты хочешь. Моей поддержки. Чтобы я сказал, что все будет хорошо, мы попадем в Терминал вместе с остальными операторами. Да, я надеюсь на это. У меня уверенности - девяносто процентов, остальные десять я оставил на то, чтобы немножко тебя поддразнить.
  Кисуро засмеялся и махнул рукой.
  К ним выглянула обеспокоенная Ольга.
  - Вы чего застряли? Что-то случилось?
  Мейер улыбнулся ей и, взяв Настю за руку, шагнул в самолет.
  - Моя связь с вашей девушкой пропала, - предупредила Ольга. В ее голосе чувствовалось сожаление. - Совсем.
  Мейер ждал этого. Через очень короткое время и их сознания покинут чужие тела. Но как это произойдет и что случится дальше, Мейер не представлял. Надеялся. Поскольку они одни из операторов, Терминал просто так не отправит его и Кисуро домой, закрывая к себе доступ.
  Салон самолета, неширокий и длинный, содержал только семь кресел. Остальные места отсутствовали. Только светлые полоски на полу, лишенные покрытия, говорили, что раньше тут что-то находилось.
  За тамбуром в конце салона - там, где располагался второй выход, неожиданно начинался новый салон, такой же пустой, без кресел, как и этот. А за ним, насколько мог различить взгляд, еще один. Бесконечный ряд, бесконечный проход, начинающийся в их самолете.
  Максим сидел на своем кресле, остальные стояли.
  - Я проверил багажные полки, - бодро сообщил Максим. - Пустые. Кресла стоят там же, где сидели мы. То есть, это наши сиденья. Полагаю, нам всем нужно сесть.
  Мейер оглядел ярко освещенный салон, окна, за которыми ничего не просматривалось, словно их закрасили снаружи чернотой. Задержал взгляд на низком потолке.
  Ольга и Виолетта уже сидели, Виолетта - у окна, Ольга рядом. Болтала ногами неунывающая Дарья. Щелкал ремнем безопасности Максим.
  Ольга приязненно посмотрела на Мейера и улыбнулась.
  Мейер посмотрел на садящегося Кисуро и тоже опустился в кресло.
  И тут же его сознание померкло.
  
  Глава 52
  
  Прозрачный колпак, закрывающий капсулу, плавно приподнялся и затем откинулся. Мягко съехала дыхательная маска. Поддержка головы ушла в стенку капсулы, освобождая тело. Но Мейер еще ждал, пока всосется во внутренний резервуар зеленый густой кисель и только потом встал.
  Первым делом он посмотрел на соседнюю капсулу. Кисуро уже выбирался.
  Они посмотрели друг на друга и Мейер, расплываясь в улыбке, развел руки для объятий. Но Кисуро, смеясь от восторга, прыгнул на него. Руками обхватился за его шею, а ноги скрестил ниже его спины.
  - Ме, - прошептал Кисуро и затих, прижавшись к Мейеру.
  - Я знаю, у тебя нет слов, - Мейер блаженствовал. - Да и у меня, как будто, тоже.
  Кисуро скользнул вниз, вставая на ноги и отпуская Мейера. Оглянулся по сторонам, рассматривая лабораторию. Нежно тронул рукой капсулу.
  - Невероятно, да? - восторженно спросил он.
  Потом осмотрел себя и свое тело, погладил бедра и провел рукой по груди.
  - Если бы ты знал, каково это, - защебетал он. - И не смейся, меня прям таки тянуло попробовать их руками. Настя точно решит, что я извращенец, который только и думал о ее теле. И это так чувственно... даже не знаю, как мне теперь быть.
  - Поменяешь пол? - осведомился Мейер.
  - Вначале приму душ.
  Кисуро многозначительно посмотрел на Мейера.
  Но Мейер, сдвинув брови, посерьезнел.
  Крышка третьей капсулы стояла в рабочем положении. Но внутри капсулы никто не лежал. Мейер открыл ее, проверил дно. Следов поддерживающего геля он не увидел. Кисуро, сообразив, что это может означать, подошел к терминалам и вывел их в воздух.
  Экраны мерцали, но демонстрировали лишь стартовую картинку. Ни цифр, ни графиков, только переливчатое полупрозрачное поле с начальной информацией. Место выглядело точно так же, как Лаборатория Годзо в Небесной Обсерватории, но лабораторией не являлось.
  Мейер кивнул Кисуро и они торопливо двинулись к коридору с потайной дверью. Мейер прошел вперед, поспешным движением открыл дверь и усмехнулся.
  Дальше находился не внутренний коридор Небесноой Обсерватории, а тамбур самолета. Слева уходила в бесконечность череда салонов с семью пустыми креслами, а справа Мейер и Кисуро увидели людей. Все семеро сидели на своих местах.
  - А я только хотел пожаловаться, - радостно соообщил Кисуро, - что мы так и не смогли воспользоваться Терминалом.
  Не слова Кисуро они оглянулись: встревоженные, удивленные и радостные Дарья, Всеволод Сергеевич, Максим, Настя, Ольга, Вячеслав Максимович и Виолетта.
  - Нам придется знакомиться заново, - заметил Мейер и Кисуро прыснул.
  Он находился в самом великолепном, самом беззаботном и ликующем расположении духа. Под завороженными взглядами семерых он дошел до Даши, место которой находилось к нему ближе всех, улыбнулся ей и раскрыл руки для объятия.
  - Вот уж нет, - тихо и нежно сказала Даша и, обняв Кисуро, жадно поцеловала в губы.
  - Виолетта, - задушевно произнесла она, - я должна была проверить, как он целуется, прежде чем передать его тебе. В таком деле не должно быть никаких сомнений.
  Мейер, радушно кивнув Всеволоду Сергеевичу, Насте и Максиму, подошел к Вячеславу. Они посмотрели друг на друга понимающе и серьезно.
  - Этот опыт невозможно забыть, - мягко сказал Вячеслав, протягивая для пожатия руку.
  Мейер смущенно улыбнулся.
  Кисуро, наконец, добрался до Насти.
  Настя покраснела, но не от неловкости, а от полного ощущения себя. От способности выражать свои чувства открыто и смело. От фантасмагорического опыта, который был связан с подростком, стоящим перед ней. Худощавым, стройным, непоседливым подростком, похожим и фигурой, и чертами лица на девушку.
  Кисуро взял ее руки в свои.
  - Если я тебя поцелую, ты окончательно решишь, что я извращенец, - тихо проговорил он, пристально всматриваясь в нее. - Это как целоваться с сестрой-близнецом.
  Настя засмеялась и обняла своего брата-близнеца.
  - Я не сильно тебя шокировал? Я старался... - шептал ей Кисуро.
  
  Они понимали, что их чувства чрезмерны. И явились реакцией, бурной сильной реакцией на безграничную ночь, на страх, на бесплодные попытки разобраться. На кутерьму и сумбур последних часов. Не знание, которое всех потрясло.
  Никто не пытался эти эмоции уменьшить или скрыть. Они в самом деле стали очень близки друг к другу.
  Мейера посадили на место Максима, которое находилось в центре, и потребовали рассказа. Плотного обстоятельного детального объяснения, сколько бы не потребовалось времени. Упоминание времени вызвало смех - уж они-то знали, что такое время.
  Мейер не сопротивлялся. Он только скользнул взглядом по Кисуро, который сидел неподалеку: того окружили девушки, словно нимфы Амура и он купался в их внимании и нежных ласкающих взглядах.
  - Учтите, что в прошлый раз, - предупредил Мейер, - Я потратил несколько часов, чтобы все объяснить. И выпил уж не помню сколько лимонада.
  Ольга, улыбнувшись, пошла в нос самолета, порылась среди шкафчиков и отделений в закутке стюардов и принесла бутылочки с водой - столько, сколько могла унести, те едва не падали из ее рук.
  Мейер колебался, с чего начать - с Ронана, момента, когда он, Кисуро и Марта стояли перед прибором Ронана-Фуллера, или даже с того утра, когда он проснулся, уже крепко связанный с сознанием Вячеслава.
  - Максимович, - пожурил того Максим, - ведь вы все утаили от нас.
  Вячеслав Максимович соглашался: да, утаил. И правильно сделал, потому что предчувствовал некую ложность и неправильность во всей их компании. И вообще, мало кому доверял.
  Они вспомнили Артема и Люду, и Мейер подумал, что нужно начать с них. С Симуляции и ее Создателей. А потом он расскажет о Ронане, о себе и своем мире. О лихорадочной ураганной неделе, торопливой, спутанной и сбивающей с ног.
  Мейер привлек Кисуро - чтобы тот не сильно расслаблялся в обществе Дарьи, Насти и Виолетты, и они говорили по очереди, дополняя друг друга.
  В этот раз Мейер не почувствовал ни сухости во рту, ни какой-либо усталости. Терминал заморозил реакции тел, словно сам внимательно следил за всеми телесными потребностями, соглашался и предупреждал любую - лишь бы операторы не отвлекались от главного. Но что это главное представляло, не знал никто и вопрос этот сразу же всплыл после всех расспросов и разговоров.
  Мейер не знал, сколько прошло времени. Ему показалось, совсем не много, не так, как у Хеннона.
  Они сидели перед ним чуть подавленные. Но в отличии от Мейера и его друзей их не сильно потрясло, ночь в Зоне Управления подготовила, разрушила барьеры привычности.
  - Получается, - задумчиво произнес Максим, - мы получили их сверхвозможности?
  Он встал и оглядел салон. Тот совсем не тянул ни на 'сверх', ни на 'супер'.
  - И как же им управлять? - скептически произнес он.
  - Загадать желание, - усмехнулся Всеволод Сергеевич.
  - В той каше, которая у нас в голове, - заметил Вячеслав Максимович, - сотни больших и маленьких желаний. Посторонних мыслей, воспоминаний. А еще подсознательное сопротивление чему-то или наоборот, влечение. Что среди всего этого сумбура считать правильным желанием? Для мысленных желаний нам нужны годы и годы медитаций, чтобы дисциплинировать свой ум и быть способным очищать его и уметь сосредотачиваться.
  - Кстати, - оживился Максим, - я пробовал здесь медитировать, да-да, не смотрите на меня так, у меня есть кое-какой опыт, год жил в одном даосском монастыре в Лунхушане. Ощущение необычное - словно со мной кто-то пробует контактировать. Помните, я ушел в номер отеля? Не думаю, что это был Годзо. Так что возможно, Терминал пытался мне что-то пояснить.
  - Мы погружаемся в частности, - сказал Вячеслав Максимович. - Давайте подумаем о взаимодействии с Терминалом в целом.
  Весь их опыт с умными машинами сводился к простой коммуникации: команда - подтверждение - отклик. Опыт Мейера и Кисуро добавил в этот ряд уточняющие запросы. Голосовой запрос выглядел заманчивым, но Мейер заметил, что они уже тут несколько часов и только и делают, что говорят. И все можно считать голосовыми запросами.
  - Не забывайте, - сказал он, - что с Библиотекой я коммуницировал при помощи бумаги. Даже, когда отдал команду голосом, Библиотека недвусмысленно записала ее на листке.
  - А я ждал каких-нибудь механических устройств. Списка возможностей. Выбора команд. Бумага как-то неопределенно и несолидно,- сказал Максим.
  И Вячеслав Максимович, и Мейер одновременно покачали головами.
  - Да, - сообщил, улыбаясь, Вячеслав Максимович, - Мы и думаем одинаково. Поскольку мой удивительный близнец уступает свое право, то скажу я. Список возможностей, любой список ограничивает нас - мы только подбираем то, что придумали другие. Терминал дает нам возможность высказаться свободно, не сдерживать себя. Мне кажется, он взвесил все, что мы умеем, оценил наши интеллектуальные возможности, определил, чего заслуживаем, и нашел единственный подходящий способ общения с нами. Запись. Ведь так, Мейер?
  Вячеслав Максимович первым и предложил поискать у стюардов.
  Они обнаружились сразу же - девять шариковых ручек и строгие разлинованные формы, напоминающие иммиграционные. Названия полей содержали абракадабру из букв и цифр. Поля с именами и прочими интимными деталями в виде пола и даты рождения, отсутствовали. Одно поле могло обозначать функцию оператора, как предположил Мейер, но это не точно. Ниже располагались пустые поля в обрамлении квадратиков и прямоугольников дополнительных параметров.
  - А вы думали, желания так легко загадывать? - веселилась Дарья. - По мне настоящее качественное желание прямо-таки должно содержать кучу условий: какой силы, срочность, список исключений, по каким дням действительно. Ага, еще срок действия и количество повторов. Есть где развернуться!
  - Мейер, - спросил Всеволод. - Ты-то знаешь лучше. Что мы можем написать?
  - И что ты сам желаешь? - добавил Максим. - Тянет узнать, чего хочет и о чем мечтает человек их параллельного мира.
  - Не так уж и много, - ответил Мейер. - Лично я хочу вернуть Киру и Фуллера. Еще Хеннон просил меня заполучить полное руководство разработчика. Но, думаю, он и сам его найдет. На случай, если моя вторая запись в Библиотеке не сработает, я напишу это требование тут. И последняя моя команда - особая, мы ее обсудим вместе.
  - То есть, ситуационные желания, - заключил Максим.
  Он повел плечами, раздумывая, и недоуменно произнес.
  - А что писать нам? Вот Мейер сразу берется за главное. А наши желания? Все, что я хочу, кажется незначительным и несущественным. Ну не желать же какого-то малоинформативного счастья.
  - Пожелай счастья и здоровья, - бодро вставила Дарья. - Большого человеческого счастья и такого же человеческого здоровья.
  - Здоровья, да, - проговорил Всеволод Сергеевич. - Мы можем поправить...
  - Поднять, - уточнил Мейер. - Это то, что Терминал выполнит без всяких задержек и проверок. Функционирование и здоровье, я, кажется, нашел этот пункт - там есть пометка мелким шрифтом и можно разобрать слово 'восстановление'. Он выделен отдельно - как частность, не влияющая на ход Симуляции. Квадратик для галочки, то есть, Терминал поднимет уровень ваших тел до какого-то возможного максимума. Мы с Кисуро в этом не нуждаемся, но вам стоит его отметить.
  - Интересно, полномерный третий размер Симуляция мне обеспечит? - ехидно спросила Дарья и оглядела свою грудь. - Я не для себя интересуюсь - для друга.
  - Как удивительно, - заметил Всеволод Сергеевич. - Мы же сидим перед полноценной машиной исполнения желаний и пробуем понять, чего мы хотим на самом деле. Не банального счастья - нет, потому что счастье невозможно вот так, даром. Ты его должен выстрадать и понять, с мозолями на руках, с болью в мышцах. С грузом ожидания в душе. Только тогда оно станет по настоящему твоим. Заслуженным и высшей пробы. Тот коридор, который мы прошли... теперь я понимаю его смысл. После него не может быть никаких 'официант, счастья всем и побольше!', каких-то мелких бытовых пожелалок. И уж тем более, ломания всего и вся, чтобы выстроить свой персональный рай. Я понял ценность того, чем мне предложили временно попользоваться. И свою ответственность. Возможно, самое лучшее, что я могу - оставить лист пустым.
  - Уважаю, Всеволод, - произнес Максим. - Но альтруизм - одна из сторон неосведомленности. Или даже некомпетентности.
  - О! - возбудилась Дарья. - Максим, я запишу.
  Максим улыбнулся.
  - Мы живем в сложном и иногда очень дурацком мире. Я попробую все же выстроить - не рай, и не путь к нему, все это я хочу построить сам, а условия. Мелкие облегчающие детали. Чтобы не зависеть от мира и его коленкоров, иногда очень болезненных. Эдакую подушку безопасности. Золотой парашют. Чтобы был на всякий случай. Не факт, что я им воспользуюсь, но пусть будет про запас. И вот еще что. Мейер, нам это все, грубо говоря, сойдет с рук? Вот мы сейчас напожелаем всякого. А потом придут Создатели, посмеются, и все отменят.
  - Максим, ты задал самый главный вопрос, - задумчиво сказал Вячеслав Максимович. - Я не перестаю думать, что будет после. Уверен, что и ты, Мейер, размышляешь над этим. Ведь так?
  - Да, - согласился Мейер.
  - И у тебя есть вариант?
  - Есть. Я его обсуждал с Хенноном и он пришел к такому же выводу. Осталось обговорить со всеми вами.
  - Народ! - позвала Дарья. - А вы заметили, что за иллюминаторами картинка стала другой?
  Они прильнули к овальным оконцам.
  Первоначальную темноту сменила серость. Густая плотная мельтешащая серость, в которой угадывалось движение. Очень быстрое, сливающееся движение бесконечного количества частиц. Потоков. Картинок. Историй. Его видел Мейер на Дороге. И Кисуро, как оказалось, тоже.
  Оно олицетворяло полет. Изменение. Один из наиболее доступных и понятных операторам образов. Раз они в самолете, то он должен перемещаться. Быстро и высоко. Прежде чем достигнет финальной точки. В которой они сдадут свои иммиграционные листки.
  - Интересно, - спросила Ольга, - что именно Терминал демонстрирует Создателям? Но, согласитесь, образ самолета красив. И логичен. И даже эти бумажки, как бы смешно не выглядели наши школьные старания их заполнить, очень последовательны и разумны. Мы отсекаем разговоры, мысли и формулируем четко и ясно. Текстом. Фиксируем его, потому что с бумаги написанное уже не стереть.
  И я тоже, как Вячеслав, думаю о будущем. О том, как мы вернемся в свой мир. Мы ведь изменились и по-старому жить уже не получится. Тогда как? И что нам понадобиться для этого?
  - Вам не обязательно возвращаться к себе, - сказал Мейер и Кисуро одобрительно кивнул, соглашаясь с ним. - Есть другой вариант. Для начала можете ограничиться одним омоложением, не обязательно стирать память. Откорректируете свой генетический код, подправите тело. А потом выберете место по душе, у нас полно на любой вкус. Займетесь тем, что любите. Или поймете, что любите по-настоящему и к чему тянет. Года не будут сдерживать вас.
  - Мейер, ну ты искуситель, - сказал Максим.
  - Вячеслав? - спросил Мейер.
  - Ты же знаешь ответ, - усмехнулся тот. - И мой, и Ольги, и Дарьи. Ваш мир слишком нетороплив и размерен. Слишком тонок для нас, привыкших к борьбе и толканию локтями. Слишком деликатен. Наша инерция, ожесточенность, недоверие - куда все это деть? Да и много чего там осталось такого, что требует завершения. Дорога, например, про которую ты говорил. Мы найдем ее в своем мире и проверим, что в ней такого. Мой куратор и моя роль в его планах. Не исключено, что он тоже связан с Создателями. Как же упустить такую возможность узнать больше, понять их намерения? Но вот когда мы исчерпаем себя в нашем мире, когда поймем, что он больше не может ничего дать, когда поймем, что готовы стать такими, как вы, тогда... тогда ждите нас. Я вот только не знаю ответа Виолетты. Но, скорее всего, и она его не знает.
  Ольга с восхищением посмотрела на Вячеслава. Затем ласково погладила его по руке.
  Виолетта сообразила - ей давали полную свободу. Но свобода подразумевает честность. Открытость и искренность.
  - Абсолютный факт, я не знаю ответа, - согласилась Виолетта. - Меня тянет к ним, но хочу быть и с вами. Я знаю, что буду жалеть, если останусь. И буду жалеть, если уйду. Гормоны, одним словом.
  Затем она повернулась к Кисуро, который держал ее за руку, и тихо спросила:
  - А ты, Ки, о чем ты напишешь?
  - О тебе, - проговорил он, склонившись к ее уху. - Твой Папа Виолетты, как ты его смешно зовешь, прав. Ты пока что не знаешь, что избрать. Для этого нужно время. Не шестнадцать твоих и не даже двадцать новых моих лет. А долгих девяносто или больше Мейера. Марты. Виолетты. Твой выбор ты сделаешь потом сама, а я сейчас напишу так, чтобы у тебя появилась такая возможность - выбирать. Ты сама все прочтешь.
  Виолетта замирала от восторга, слушая его.
  Кисуро говорил, не сильно понизив голос, так что его слышали все. Но и Ольга, и Вячеслав сделали вид, что заняты другим, к чужим разговорам не прислушиваются и вообще, Виолетта теперь взрослый и равноправный товарищ. Оператор, причем очень-очень важный. Единственно, Ольга не могла сдержать восхищение и уважение к мальчику, сидящему рядом с Виолеттой, хотя должна была привыкнуть к поразительному различию между его едва зрелой внешностью и искушенной, совершенно не детской душой внутри.
  Кисуро повернулся к Насте, у которой едва не сидел на коленях.
  - Тебя, дорогая сестричка, это тоже касается. Зная себя, хотя, почему только себя - зная нас, уверен, что сейчас ты откажешься, потому что думаешь, что не готова. Недостойна. Это в тебе говорит твой мир и опыт, от которого, конечно, ты избавишься. Помни, что возможность попасть к нам будет открыта для тебя всегда.
  Настя ласково смотрела на своего близнеца. Умного, даже мудрого, доброго, нежного, все понимающего Кисуро. Она станет такой же. И вот тогда они встретятся снова.
  - Вячеслав, твои слова добавили один пункт в мой список, - удовлетворенно заметил Максим.
  Потом он полуобернулся к Мейеру. - А вы если попадете в ту Долину раньше меня и заставите стержень сработать, оставьте записочку. Мы вместе распутаем эту цепочку. Вы - со своей стороны, мы - со своей. Так, Сергеевич? Вы ведь же тоже этого хотите?
  - Безусловно, - согласился тот.
  - А теперь, самое основное, - сказал Мейер, посерьезнев.
  Он встал, заглянул в иллюминатор, оглянулся на кабину пилотов. Оставался самый важный пункт, неважно, кто его запишет, и в чей лист. Пункт, который должен обезопасить их от последующих действий Создателей. Тогда они с Фуллером так и не решили, возможно ли вернуться по времени назад. Ветвление Симуляции со всей очевидностью предполагало иной механизм. Они отрежут, сотрут из памяти и ее дальних кусочков все, что случилось после запуска прибора Ронана-Фуллера. Именно с этого момента, а не раньше, настаивал Хеннон Фуллер. И не спорь со мной, я тебя старше и опытнее, говорил он. А потом перезагрузите мир. Возможно, для этого потребуется ветвление и удаление старых веток.
  И сейчас Мейер обстоятельно, в деталях посвящал всех в этот план. Есть ли риски сбоев и непредвиденных последствий - разумеется. Перестанут ли они быть собой при удалении старых веток - вероятнее сего, нет. Их сознания, как и сознания миллионов людей Симуляция перенесет в новую ветку. Незаметно и почти мгновенно. Точно так же, как при обычном рядовом ветвлении. Точно так же, как перенесла сознания Годзо, Кисуро и его, Мейера. Как оказалось, для Симуляции это вполне обычный процесс.
  Другого варианта, согласились все. Понимание, что они могут потерять все, все свои желание, свой опыт, полученный за эту ночь, за эту почти бесконечную ночь только придало решимости и готовности пойти на риск.
  То, что объяснил Мейер, требовало не одного поля. И даже не одного листочка. Но разбивать единую команду на последовательность действий, не решился никто. И потому текст написала Виолетта на своей пустой форме. Самыми мелкими буквами, на какие была способна. Плотно, но так, чтобы можно было прочитать.
  Они прочитали по очереди, написанное являлось слишком важным для них.
  Виолетта собрала все формы, аккуратно сложила и передала Кисуро.
  Финальный шаг выглядел очевидным и понятным.
  Кабина пилотов, как и ожидалось, легко открылась. В полутемной кабине мерцали сотни огоньков, словно в настоящем лайнере. Дрожала на экранах линия горизонта, но цифры высоты обманывали своими нереальными значениями.
  За окном серые струи стягивали в точку далеко-далеко впереди. Казалось, самолет несется в сером мареве на огромной ощутимой скорости.
  Всеволода Сергеевича пропустили вперед, чтобы он оценил кабину опытным взглядом. Но необходимости в этом не было, они уже увидели темную щель приемника, сразу над рычагами скорости. Приемника, в который вставляются листы бумаги определенного размера.
  Сдерживая волнения, Дарья по очереди запихнула в приемник все девять листов. Огоньки над креслами пилотов мигнули и начали гаснуть одни за другими. После них погасли экраны, став черными, а за окном серая мгла стала замедляться и сползать кусками с окон кабины.
  Вместо серости они увидели летное поле. Прожекторы подсвечивали ровную бетонную разлинованную поверхность. Самолет находился на поверхности земли, достигнув финальной точки. Терминал принял команды операторов к исполнению.
  Оставаться в кабине не имело смысла.
  Они выбрались из кабины в тамбур, к входной двери, которая легко подалась. Телетрап отсутствовал - им предлагалось вступить на обычный трап-лестницу, сбегающую на летное поле.
  Мейер подозвал к себе Кисуро, собираясь выйти первыми, но их опередил Максим.
  - Вы достаточно рисковали, - обходительно произнес он, подходя к двери. - Теперь моя очередь.
  Он отыскал взглядом Настю и произнес с небольшой неловкостью:
  - Настя, если все выйдет так, как мы задумали, то мое предложение в силе: острова, которые ты должна увидеть. Мы только отдохнем пару дней в этом пресловутом Парадайсе.
  Затем Максим посмотрел на Кисуро, на Мейера, тактично улыбнулся и протянул им руку для пожатия.
  - Да, - сказал он. - Я сам в шоке, что меня тянет к Насте.
  Затем быстро обернулся и вышел. Он сделал не больше двух шагов и растворился. Воздух на его месте колебался и дрожал, летное поле смазывалось и теряло четкость, как какая-то картинка на экране, когда пропадет сигнал транслирования.
  - А я, наверное, в отель не поеду, - сказал Максим. - Да, Даша. Оля уже знает, вы будете втроем. А потом вам предстоит другая поездка, надеюсь, не менее приятная. И новая жизнь.
  Они по очереди выходили и исчезали в колеблющейся пелене, которая изображала воздух.
  Мейер и Кисуро остались одни. Они оглянулись на салон. На бесконечную череду плафонов освещения, багажных отделений и иллюминаторов, продолжающую их самолет. Там, в самом дальнем из дальних концов начал гаснуть свет. Салоны отключались один за другим, исчезали, темная полоса стремительно приближалась к ним и через пару секунд свет погас и вокруг них. Остался гореть только оранжевый транспарант над дверью с красной надписью 'Выход'.
  - Ме, - тихо сказал Кисуро, беря Мейера за руку. - Мы то не будет обманывать себя. Создатели намного умнее нас. И наверняка предусмотрели предохранители, восстановление, резервные копии - те, до которых нельзя дотянуться отсюда. Если мы проснемся утром и ничего не будем помнить, знай, что мы все равно сделали это. Да, нас лишат самого ценного, что мы получили. Виолетты, Киры, Ронана, Годзо. Твоего Фуллера. Но рано или поздно мы ведь все равно встретимся и сойдемся с ними, не так ли?
  - А если нас удалят совсем? - одними губами проговорил Мейер. - Как Киру?
  - Если удалят, то знай, что я по-прежнему люблю тебя больше всех не свете. Ну, почти больше. Разница не существенная. Хотя, если подумать, то...
  Мейер засмеялся, приложил указательный палец ко рту Кисуро, чтобы тот замолчал, а потом обнял за плечи. И они вместе шагнули на трап.
  
  
  Через массивные широкие жалюзи пробивался свет с улицы - смесь ярких синих, зеленых и фиолетовых сполохов,- ложился на крупную серую плитку пола и смешивался с приглушенным светом узких настенных плафонов.
  Из-за приоткрытой двери ванной выходил пар вместе с нежным душистым ароматом мазей и гелей, которые рядами, он знал, стояли на полочках вокруг большого, в половину роста человека зеркалом.
  Он лежал на просторной кровати, подперевшись подушками. Его звали Мейер. Мейер Шимода. Имя, которое он выбрал из предложенного набора после Стирания, больше девяноста лет назад. Не хуже и не лучше других. И вообще, имя - набор звуков, несущих смысл только в одном случае - когда в него этот смысл вкладывают.
  Он осмотрел комнату, в которой ничего не удивляло его. Ни прикрытое широкими белыми ставнями панорамное окно слева, ни большую коммуникационную панель на стене перед ним - сейчас ее заполняла программа для подсознания из текста, перетекающих друг в друга изображений и беспорядочного шептания нескольких голосов. Ни гибкое и удобное кресло у окна с рядом стоящим низким столиком из тонких металлических трубок и толстой прозрачной столешницы. Единственно, Мейер задержал взгляд на массивном полупрозрачном кубе хранения данных, стоявшем на столике.
  Дверь ванной отъехала в сторону, и из ванной вышел Кисуро. Стройный тонкий темноволосый растрепанный Кисуро. Как обычно, без одежды.
  Кисуро вошел в комнату, огляделся, широко улыбнулся Мейеру и с разбега, лодочкой прыгнул в кровать, под самый Мейера бок.
  После чего уткнулся Мейеру в плечо, положил руку ему на грудь и затих.
  - Утро уже доброе или еще нет? - спросил Мейер.
  Кисуро невразумительно пробубнил что-то. Потом приподнял голову.
  - Ты знаешь, что сегодня Марта собиралась тестировать свои 'Столпы Вечности'?
  - О, да, - ответил Мейер.
  Он блаженствовал. От того, что впереди - длинный и, вне всякого сомнения, насыщенный интересный день. Оттого, что рядом лежит любимый человек, и неважно, что он там бормочет или даже хрюкает. От множества других вещей, не нуждающихся в объяснении, достаточно того, что он знал их и понимал.
  - Как думаешь, Марта уже проснулась? - спросил Мейер и Кисуро засмеялся.
  - Зная Марту, - сказал он, - это достаточно неопределимое событие. Она может дрыхнуть и до обеда, а может подняться ни свет, ни заря. Кстати, Ме, я ведь Мультивероятность знаю только по курсу восстановления и есть детали, которые хотелось бы уточнить.
  - Что так? - поинтересовался Мейер. - Откуда вдруг такой интерес?
  - Может, я решил заняться Теорией Мультивероятности, как и ты, - беззаботно отозвался Кисуро. - Так вот. В теореме о минимальном числе необходимых для расчета параметров, их семь.
  - Так, - согласился Мейер.
  - Три группы по два параметра, сильному и слабому, и еще один отдельно. Так называемый обратной связи. В чем его смысл? Только не говори, что в обратной связи.
  - Тогда просто в связи. Нет, в самом деле. Он отражает степень изолированности системы, которую мы рассчитываем, от окружающей среды и...
  - Мейер, - добродушно прервал его Кисуро, - может хватит издеваться? Я ведь имею ввиду тебя. Инициаторы, активаторы, стабилизаторы. Сильные и слабые. Шесть человек. И один - обратная связь. Ты. Именно поэтому Библиотека пустила тебя к себе, а потом подкидывала информацию?
  - Именно, - согласился Мейер. - Я больше скажу. Она подыгрывала нам. Что-то мне говорит, что все это Она проделывала не просто так. Скорее всего, нам предложили сыграть в их Игру. Подняли до уровня Создателей.
  - У меня мурашки по коже от восторга и удовольствия, - прошептал Кисуро. - Я ведь так и думал: долина, Орган в подземелье, кабинет в Мадриде - все это часть Игры Создателей. И она пронизывает все ветки Симуляции. Мы в нее сыграем?
  - Еще бы! Помнишь, мы говорили о картине 'Утешение мира'? Или 'Сад наслаждений', как ее назвала Ольга. Возможно, Босх и пытался передать завуалированно и изящно эту игру. Серую и тусклую Землю, с обратной стороны которой разворачивается странная, яркая, красочная, завораживающая игра - не игра. С опасностями, с идеальным нулевым миром, центральной веткой Симуляции. Пронизанная музыкой - не нашей, а другой - высшей. К которой прикоснулся Годзо...
  - Ох, - завороженно выдохнул Кисуро.
  Потом он заерзал, погладил живот Мейера и спросил, как бы между прочим.
  - Как думаешь, Виолетта тоже проснулась?
  - Скорее всего, да. Проснулась и пытается понять, какой сегодня день и почему все не так, как вчера. Они все сейчас: Ронан, Годзо, Кира сбиты с толку и растеряны. А Ронан особенно, наверное, Фуллер уже вышел к нему. Я написал, чтобы мир Фуллера открыл выход прямо в каньон к Ронану. А наши милые близнецы ошеломленно готовятся к полету. Не исключено, что они уже в этом своем аэропорту. Старательно выискивают друг друга, если уже не обнимаются.
  Мы свяжемся с нашими чуть позже - дадим им время прийти себя и прочувствовать эти удивительные минуты понимания.
  - Ме, - прошептал Кисуро. - Ты такой, такой... люблю тебя.
  Мейер счастливо улыбнулся. И только одна мысль омрачала заливавшую его радость и восторг. Все же жить вдвоем, как живут они, несколько предосудительно. В этом даже есть какая-то извращенность. Должна быть нормальная полноценная семья. Из трех или четырех человек. А если считать, Киру, то из пяти.
  И Мейер удовлетворенно кивнул, соглашаясь сам с собой.
  
  
  
  2021-2024
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"