Вечернее солнце, проглядывающее сквозь редкую цепь деревьев, клонилось к закату. Комариное войско становилось все многочисленнее и настойчивее, и если бы не веник из веток ольхи, которым я неустанно обмахивался, съело бы, наверное, меня живьем.
Ивовые ветки, воткнутые комлем в землю и стянутые у верхушек мягкой проволочкой так, что получилось нечто вроде шатра, с наброшенной поверх курточкой, лежак из лапника внутри да костерок, обложенный плоскими камнями - вот и все мое жилище.
Вареная рыба, даже не уха - уже не лезла в горло. Обида прошла и сменилась пониманием, что виноват-то сам и сейчас требовалось исправлять ошибку. Но вот так запросто вернуться и сказать - Бабушка, прости, я виноват... - Я не мог. Никак. Даже просто представить себе не мог. Но вернуться домой было необходимо. Третий день - край.
А началось все с очередного журнала "Техника - молодежи", точнее - с описания устройства диковинного воздухоплавательного аппарата - дельтаплана. Рассматривая схему - дюралевые трубки, тросовые растяжки, синтетическую ткань - я сразу приметил, что тонкие и длинные доски, и пожелтевшие листы фанеры, лежащие без дела в сарае, вполне могут заменить недоступные для меня материалы. Впрочем и сам сарай, из потемневших досок, покосившийся от времени, примыкающий одной стеной к огороду, поросшему по периметру лопухами и крапивой, вполне годился для стартовой площадки.
Делиться своей идеей, построить дельтаплан, я ни с кем не стал - засмеют. С утра, закинув на крышу доски, фанеру, гвозди и нехитрый инструмент - принялся за работу. Полдня пролетели как миг, к обеду все было готово - на раму, напоминающую большую букву "А", была набита фанера, а на поперечине - надежно закреплены две дверные ручки, заменяющие подвесную систему. Место, куда эти ручки прикрепить - я выбирал долго, оценивая на глаз центр подъёмной силы и центр тяжести. От расположения этих ручек зависело самое главное - управляемость полета. Старт был назначен на раннее утро следующего дня - успешный полет я смогу повторить, а вот неудачный - лучше чтобы никто не видел.
До глубокого вечера я крутился вокруг сарая, почёсывая ужаленные крапивой ноги, прикидывая и так и эдак траекторию полета. Иллюзий не было, я отчетливо понимал, что доски и фанера - плохой заменитель дюралюминию и дакрону. Но по всем прикидкам выходило, что через огород и забор я таки перелечу.
Каждое утро начиналось с щелчков в динамике никогда не выключавшегося радио - щелк-щелк-щелк, а потом - "Союз нерушимых республик свободных..." - звучал гимн. И на этот раз, как только раздались щелчки, я спрыгнул с кровати, натянул штаны и футболку, на выходе меня ждали кеды - неприхотливая и выносливая обувь деревенской пацанвы. На улице, под порывами ветра тревожно шумел листвой огромный тополь, росший рядом с домом. По небу быстро бежали рваными, ватными хлопьями темные, низкие облака.
По забору и углу сарая я быстро забрался на шаткую крышу, где меня ожидал мой летучий аппарат. Не давая ходу сомнениям, я приподнял за край и подлез под треугольную конструкцию, взялся за ручки, встал во весь рост и поднял крыло над собой. Разбег - шаг, другой, третий, пятый - скользившая по крыше задняя кромка крыла приподнялась - край крыши, последний толчок и... налетевший порыв ветра задрал кверху "нос" моего дельтаплана. Как сказали бы авиаторы: "Аппарат вышел на закритический угол атаки, в результате срыва воздушного потока и последующей потери подъёмной силы... произошла авиакатастрофа". Хоть и без жертв - ушибы и ссадины не в счёт - но крыло, изломанным парусом распластавшееся в огороде, уничтожило посадки как минимум на двух грядках.
На треск лопающихся досок и хруст фанеры выбежала бабка, мгновенно оценив ущерб, нанесенный огородным насаждениям, выдала мне глубокую и ёмкую оценку моей нынешней и будущей полезности для общества, а также "прямоты" моих рук и содержимого головы. А затем, рассерженная, удалилась обратно, громко хлопнув дверью.
Уязвленный столь нелестной оценкой, я молча разобрал свой летучий корапь, гвозди выпрямил и отправил в банку, в которой они и находились до использования, а обломки досок и фанеры - в сарай.
Обида вскипала и требовала выхода - проучить! А как? - Да пропасть дня на три, пусть попереживает! Воображение живо нарисовало картинку переживающей бабки. Пропасть - легко сказать! В поселке, где все друг друга знают, к кому не пойди - не спрячешься. Удочку возьмешь - на рыбалку ушел, да и излюбленные места всей округе известны. Пропасть можно только так - пойти туда, куда глаза глядят, в чем есть. Благо - в карманах легкой курточки, накинутой по причине плохой погоды, всегда есть коробок спичек, соль в кулечке, а на лацкане пара крючков и намотанная на палочку леска. Местом уединения был выбран самый неподходящий для рыбалки, а потому - безлюдный, топкий берег залива, где Юрман впадает в Сылву...
Понуро я брел по лесной тропке домой, не замечая и не уклоняясь от нависших веток. Ноги как будто налились свинцом и путь, который я проходит от силы минут за двадцать, растянулся на час. Коровы уже вернулись с пастбища, ушлёпав дорогу навозными лепёшками, в одну из которых - ну как же без этого - я вляпался, вывозив обутки. Тщательно оттёр кеды в ближайшей луже пучком травы, но как ни тяни время - домой идти надо, под грозные бабкины очи. Как пенопластом по стеклу, заскрипела ржавыми петлями калитка... Две ступеньки, крылечко... Только я хотел открыть дверь, навстречу вышла бабка:
- А, это ты, там на столе ужин. - Сказала ровным, спокойным голосом и пошла мимо меня, замершего от неожиданности, дальше. Но вдруг остановилась, повернулась и потрепала меня по вихрам рукой. Сердце ухнуло, толчками разгоняя вязкую, тяжелую тьму, наполняя душу легкой, солнечной благодарностью... Бабушка...
А впереди было еще почти целое лето - огромные, бездонные каникулы... А за ними - целая жизнь.