Voronkov Michael. Первый день оставшейся жизни

Первый день оставшейся жизни.

...And the world is like an apple
Whirling silently in space
Like the circles that you find
In the windmills of your mind

Черные маслянистые линии, как провода бегущие по стенам в метро, стремительно уносят меня вниз. Пульсирующий гул в голове становится все оглушительнее, словно я погружаюсь на дно бассейна... Неожиданно провода меняют направление, несутся к поверхности, и я открываю глаза. Судя по отсутствию мебели и обоев в залитой ослепительным белым светом комнате, я нахожусь в больничной палате. Очень жарко, хочется пить.

Рядом сидит Наталья и держит мою руку. У нее усталый вид. "Я так давно тебя ждал". Она улыбается мне одними глазами: "Я знаю". Ватные губы меня не слушаются: "Теперь ведь всё будет по-другому?". Вместо ответа черты ее лица расплываются акварельными красками, и опять черные линии озаряемые яркими окнами грохочущего вагона метро, уносят меня на глубину.

Атланта

Говорят, что Атланта началась с маленькой таверны, этаким доисторическим Мак-Дональдсом, на пересечении железных дорог W&A и Macon&Western. Таверна же называлась "Бакхэд" из-за того, что над ее входом висела голова оленя. Других достопримечательностей не было, и неудивительно, что скучающие мануфактурщики ехали дальше к побережью, подальше от этой безбожной жары и влажности.

С тех пор, не смотря на заводы Форда и Кока-Колы, дюжину небоскрёбов, метро и всех необходимых атрибутов деловой Америки, Атланта так и осталась провинциальным городом, с его неторопливой и размеренной жизнью. Особенно это было заметно по нашему университету. Такой же маленький, и всё так же берут, в основном, только белых студентов. Ну, разве что архитектура новых корпусов оставляет желать лучшего, да и брусчатка под ногами стала на пару градусов горячее из-за глобального потепления. Насчет брусчатки это я, наверное, загнул - ее выложили перед свежеперестроенной университетской часовней незадолго до моего приезда.

Срезая угол к нашему департаменту через двор унивеситетской часовни, я вижу спешащую навстречу нашу капелланшу - ирландку Сюзан. Она казалась ещё более рыжей под ярким, висящим вертикально над головой августовским солнцем. Ужасная, липкая жара, всё время хочется пить. Ну и климат! Господи, прикрути фитилёк...

- Привет, я ужасно рада тебя видеть! - говорит мне еще издали Сюзан.

Её замечательные зелёные глаза светятся по-американски неподдельной радостью. Даром что служительница церкви, Сюзан одета как студентка - в обтягивающую футболку и шорты. На американском Юге принято при встрече обниматься. Она, должно быть, только вышла из кондиционированного помещения - от её кожи исходил приятный холодок. Да, прямо из холода -- я почувствовал в области груди прикосновение двух пуговок. Тогда я никак не мог привыкнуть, что это ничего не значит.

- Привет, Сюзан. Что новенького?

Все отлично, - улыбается она. - Ты еще не избавился от своего "культурного шока"?

Да нет, - улыбаюсь в ответ я. - Хотя, знаешь, мне кажется, что-то меняется у меня внутри. Только не пойму, хорошо это или плохо.

- Да, да... Это все так тяжело... Кстати, мы только что наняли нового органиста, так что в воскресенье будет Бах. - Сюзан, как всегда, спешила. - Непременно приходи. До встречи!

- Спасибо, Сюзан. Непременно.

С момента приезда в университет Эмори меня на самом деле не покидало чувство, что все это происходит не со мной, и что я, настоящий, остался в Питере, а это мой двойник лопочет по-английски, бултыхаясь с переменным успехом в непонятной американской действительности. Трудно описать ощущение от Америки. Наверное, это как притупление чувства вкуса. Представьте, у вас в руке сочный фрукт, вы осознаете его форму, нежность мякоти, цвет, но на вкус вы, право, не можете сказать, яблоко это или, скажем, манго. Ваша интуиция вас игнорирует, а инстинкты находятся в замешательстве.

- Это всегда так с непривычки, - успокаивал меня Норман, одновременно показывая бармену жестом, чтобы тот не задерживался с очередным заходом "сухого Манхеттена" (другого "Манхеттена" он не признавал). - Главное, сможет ли этот ... как ты его там называешь, двойник? ... вытеснить настоящего тебя.

Бармен, немногословный негр с аккуратной бородкой, смешал в высоком серебряном стакане "Бурбон" с вермутом, добавил пару капель хининовой настойки из маленько й бутылочки с притёртой пробкой. Тщательно взболтав эту смесь, он наполнил бокал Нормана и увенчал свое творение вызывающе алой вишней с хвостиком.

Надо сказать, что Норман был незаурядным человеком. Будучи этаким космополитическим бомжом, он кочевал из страны в страну, зарабатывая на жизнь уроками английского, впитывая язык и культуру приютившей его страны. Время от времени, он появлялся в Такере - северном пригороде Атланты - навестить свою больную маму. Но потом он неизменно уезжал в какую-нибудь очередную Румынию или Танзанию .

Познакомившись на университетской вечеринке, мы с Норманом быстро сошлись и частенько оседали в каком-нибудь из многочисленных баров вокруг университета. Он часто расспрашивал меня про Россию, серьезно раздумывая, не поехать ли ему пожить там пару лет.

- Ассимиляция - это неизбежный процесс, - продолжил Норман, - в итоге ты все равно превратишься, как и большинство жителей этой страны, в такого же Джо Шмо. Ты не будешь счастлив, но и не будешь об этом знать. И это о'кей, - он выудил проспиртованную вишню за хвостик из своего "Манхеттена" и отправил ее в рот.

- Хорошо, Норман, ну а если все же я останусь самим собой, не ассимилирую, окажусь сильнее?

- Для тебя это будет хуже. Впрочем, нет ничего неподвластного для современной психотерапии, - улыбнулся Норман и перевел разговор на другую тему.

Город

Такой снежной зимы в Городе не видели многих лет. Двое рабочих очищали тротуар от слежавшегося снега и черного льда. Их огибал людской поток, чертыхаясь, уворачивался от летящей ледяной крошки и нырял в распахнутые двери подземки. Монотонная работа, лишенная какой-либо импровизации, творческого начала, в какой-то мере даже бессмысленная - все равно завтра опять пойдет снег, и эти двое всё начнут заново. Зачем? Сутулые спины, глаза смотрят вниз.

Купленные в подземке цветы начали съеживаться от холода - надо было поторапливаться в гости к Карине - аспирантке с нашей кафедры. Она уезжала на стажировку заграницу, всё было на мази, и это событие отмечалось в уже проданной полупустой квартире. Подруги этой девушки были подавлены завистью и, забыв про кокетство, пили водку. Где-то за полночь виновница торжества наткнулась на меня в коридоре и обняла за шею, то ли сохранить равновесие, то ли из озорства:

- Так ты никогда и не признался мне в любви. Смотри, у тебя есть последний шанс.

- Прости, ты же знаешь, что я однолюб: люблю только себя, родимого, - сказал я почти серьёзно.

- Дурак ты, - сказала Карина и пошла дальше на кухню.

Куда и зачем она едет? Нужна ей была эта стажировка? Может просто достал этот снег, эта бессмысленность каждодневной борьбы за выживание? Но уехать, все бросить к чертовой матери - уж слишком это простой и прямолинейный способ решить все проблемы.

Вообще, та зима была действительно очень долгая и снежная. Я выбрал другой способ - бросил аспирантуру.

Помню, это произошло после того как мы с Марком пили пиво в только что открытом баре на Проспекте. Мой лучший друг Марк всегда был для меня неким ориентиром: что бы я не делал, имело значение, только если у Марка это получалось хуже. От оценок в школе и футбола до симпатичных девушек и элитарного кино. В основном, правда, я проигрывал.

Кстати, по поводу симпатичных девушек: в девятом классе я был тайно влюблен в соседку по парте. Я писал ей стихи и тайно подбрасывал в ее портфель. Только через несколько лет она все равно вышла замуж за Марка. Наверное, он просто был везучее меня, вот и все.

Так вот, мой лучший друг, закончив социологический факультет, не пошел в аспирантуру как я. Он каким-то чудом устроился в каком-то центр общественного мнения при мэрии, где занимался чем-то интересным, за что еще неплохо платили. Главное, что Марку опять повезло.

Не удивительно, что за пиво в тот вечер, платил Марк. На втором этаже этого бара, судя по всему, располагался стриптиз-зал, ибо оттуда периодически появлялись очень сексапильные девушки в оставляющих совсем немного для воображения нарядах, чтобы с усталым видом прядильщиц-тысячниц попить кофе и переброситься парой слов с барменом.

Марк разглагольствовал об относительности жизненных ценностей и девальвации человеческих отношений. Полному пониманию его речи мешало количество уже выпитого пива и дурацкая привычка Марка перемежать нормальный человеческий язык такими терминами, как "гендер" или "конструкт" (кстати, я до сих пор уверен, что "конструкт" означает: "Отвянь, ты этого все равно не поймешь").

- Марик, ты со своим социологическим жаргоном уже просто достал. Расслабься, я ведь тебе не потенциальный клиент.

- Почему же жаргон? - обиделся Марк. - Сейчас я тебе все наглядно продемонстрирую. Вот видишь вон ту секс-бомбу? - и он указал на одну из красавиц с обнаженной спиной у стойки бара.

- Ну?

- Глядя на ее грудь, любой мужик сразу поймет, что гендер - это ресурс! - нарочито громко продолжил Марк.

Девушка с обнаженной спиной развернулась в нашу сторону и гневно одарила Марка взглядом Медузы Горгоны, способным отправить в транс как греческого, так и любого другого морехода.

- Ну вот видишь, - Марк весело подмигнул мне, - а получается, что гендер - это всего-навсего конструкт!

На следующее утро, валяясь в постели я пришел к выводу, что моя аспирантура это должно быть тоже конструкт и что пора заняться чем-нибудь практичным. Все мои амбиции и стремления враз куда-то улетучились. Никакой депрессии - меня просто перестало интересовать, что будет завтра. А зачем?

Уйдя с кафедры я некоторое время перебивался всякой компьютерной халтурой, техническими переводами и написанием под заказ дипломных работ. Денег это почти не приносило, но и не было слишком хлопотным.

В один прекрасный день телефонный звонок Учителя кардинально изменил мою жизнь. Учитель был какое-то время научным руководителем моей студенческой работы, а после - и диплома. Потом он неожиданно куда-то ушел, чтобы вновь появиться, уже как один из главных акционеров компании "Фармацевт", где он занял довольно высокий пост. А вот сейчас позвонил, чтобы предложить мне работу.

Почему он выбрал именно меня, я затрудняюсь ответить. Ведь помимо отсутствия страха перед компьютером, не бог весть какого английского, да и диплома, толка от меня было немного. Но в его изложении, после чая с вафельным тортом у него дома это звучало так: "Видишь ли, "Фармацевту" предстоит серьезная борьба за выживание, и мне нужны толковые ребята, которым можно доверять". Он предложил мне место помощника своего зама по производству - ничего особенного: в основном, работа с бумажками и на посылках. Да, иногда Учитель звал меня в гости, где он, между прочим, подробно расспрашивал меня о делах своего зама.

Конечно, целеустремленные люди, вроде Учителя, меня притягивают. У таких есть особое чутье на то, что будет важно завтра, позволяющее им прекрасно ориентироваться в мутной воде, в которой барахтаются другие. С другой стороны, меня злило, что кроме своей лояльности мне нечего было предложить в ответ на широкие жесты своего покровителя. Я просто не люблю, когда игра идет в одни ворота. Ощущение - точно берешь деньги в долг, зная, что не можешь расплатиться. Ну а кто любит быть должником?

Как стать примерным христианином

Будильник, восьмой час утра, большая кружка с крышкой, полная растворимого кофе с молоком, которую я беру с со бой в университетский автобус. Первая пара - к вантовая химия. Через ряд сидит Шэрон и хрумкает овсяным печеньем; она известна тем, что любит "Бад-Лайт" и тщательно выбирает, с кем спит. Лекция - занудство: все то же самое, что давали на третьем курсе, только на этот раз на английском языке. После ланча идем проводить лабораторные работы для студентов. Это ключевой момент - нам за это платят стипендию. Согласно директиве декана в этом семестре средний балл будет "би с плюсом" (а какая тогда разница?) - мы с моим другом китайцем играем у доски в "виселицу". Через холл, закинув ноги на стол, сидит Рик в темных очках - разглядывает студенток. Детский сад! Он когда-нибудь допрыгается: Рик поставил измерительный прибор на низкий подоконник, и какая-то блондинка в миниюбке, нагнувшись, демонстрирует нижнее белье. И так до четырех дня. Потом мы идем в свои лаборатории, где усиленно двигаем науку. Полдвенадцатого - домой. Спагетти с грибным соусом, остывший кофе, новый эпизод "Чиэрз".

Ну что такое пять лет на таких "галерах" ради безоблачного будущего? Чтобы окончательно не спятить от моей новой жизни, нужно было что-то делать с реальностью.

Мне с детства нравилось делать папье-маше. Точнее, нравилась сама процедура наклеивания на голову куклы тонких полосок газетной бумаги, смазанных белым клейстером и пахнущих детсадовской кашей. Поэтому если меня вовремя не останавливали, мое папье-маше всегда имело мало сходства с оригиналом, освобожденным перочинным ножом из этакого толстого бумажного шара. Примерно таким же был мой подход к окружающему нас миру: лепи себе какую хочешь реальность из мелконарезанных иллюзий. Переплетаясь, иллюзии ложатся слой за слоем на унылую действительность, нивелируя мелкие изъяны рельефа.

С одной стороны, в созданном таким образом мире нет никаких проблем, и всё всегда хорошо. С другой - это ужасно непрактично. Я всегда теряюсь там, где требуется, если не прагматизм, то, по крайней мере, реальный взгляд на вещи. Меня, например, абсолютно ставят в тупик такая неочевидная процедура, как оставление чаевых в ресторане: кроме качества еды и обслуживания, нужно также учесть смазливость официантки, чт o бы избежать насмешливо-вопросительного взгляда своей спутницы. Или такой, казалось бы простой, вопрос о технологии любви: "Тебе так больше нравится или вот так?".

* * *

Как-то мы сплавлялись по Чаттануге уже в конце сезона. Кроме меня и Натальи в нашей резиновой лодке сидело ещё трое американцев, две студентки из Японии, и организатор похода - Билл, выпускник семинарии. Вода стояла высоко, затопив большую часть порогов, да ещё и часть леса в придачу. Когда-то эти земли принадлежали племенам Чероки. Эти обрывистые берега, должно быть помнят следы их мокасин: где-то здесь начинается "Тропа Слёз". Я полностью проникся духом приключений и с нетерпением ждал, когда покажутся первые пороги.

Наталья сонно смотрела на воду, американцы обсуждали вчерашний бейсбольный матч, а японки о чем-то перешёптывались и хихикали, поглядывая в мою сторону. В этот момент лодка упруго уткнулась в подводную преграду, и я от неожиданности уронил своё весло. Стараясь скрыть свою оплошность, я немедленно потянулся за веслом, но, по закону подлости, нашу лодку тут же крутануло, и я оказался в воде. Заметив мою неловкость, японки прыснули, Билл - засмеялся противным тонким голосом, и тут же к ним присоединились и три американца. Их язъвительные комментарии о моей природной грациозности ещё больше подлили масла в огонь. От смеха брюшко Билла под спасательным жилетом мелко сотрясалось, как желе в китайском буфете, а у японок даже выступили слёзы. Я почувствовал себя полным идиотом. Короче, все потешались над моей неуклюжестью, все, кроме Натальи. Она молча поднялась со своего места и плюхнулась в воду рядом со мной.

Когда я познакомился с Натальей, я сразу же почувствовал что нас с ней объединяет нечто большее, чем мимолетная симпатия. У вас когда-нибудь так было, что с первого же взгляда кажется, что вы знаете этого человека сто лет? Вы любите те же фильмы и тех же поэтов, вас обоих забавляет похожесть ваших кулинарных вкусов, как, впрочем, и чувство принадлежности ко всему миру, а не только к какой-нибудь одной его части. В общем все то, что называется "быть из одной детской".

В один прекрасный день мое беспроблемное восприятие жизни столкнулось с прагматичной реальностью, совсем как машины на 95-й федеральной дороге во время тумана.

Мне нужно было в Бостон на конференцию, и Наталья поехала со мной. По вечерам мы бродили по живописным паркам города и ужинали в маленьких и уютных украшенных живыми цветами ресторанчиках. Говорят, что Бостон очень похож на Питер, но это, на мой взгляд, скорее потому, что питерских здесь больше, чем, скажем, москвичей. На самом деле, здесь меньше мостов и гранитных набережных, а воды Чарльз-Ривер теплее, с более зеленым оттенком, нежели невские. В общем, в отличии от Питера, Бостон более жизнелюбив и провинциален. Наверное, я бы смог здесь жить.

Мы ужинали в "Маршаль", французском ресторане с претензией на хороший вкус и, не противопоказанными для аспирантского бюджета ценами. Наш кофе принесла юная официантка, униформа которой напоминала наряд Пеппи-Длинный-Чулок, увенчанным традиционным французским беретом. "Каппучино с черным шоколадом!" - объявила она с очаровательным акцентом. "Гран мерси", - сказал я ей в тон, истратив на это практически весь запас своего французского. Обычного Натальиного насмешливого взгляда не последовало. Напротив, она была необычно серьезна:

- Я уезжаю в Питер.

Вот так просто, без всяких вступлений. За наше недолгое знакомство мы интуитивно избегали тему возвращения в Россию. Определенные вещи лучше не обговаривать. Так иногда знание правил игры портит весь кайф. Может быть, только эти недомолвки и объединяют людей по-настоящему?

- Ты же здесь искала работу, - осторожно спросил я, медля с ответом.

По ее взгляду я понял, что она давно все решила и любые уговоры были бы бессмысленны. Вопрос лишь был во мне.

- Хорошо, - сказала она вполголоса . - Ты поедешь со мной?

Конечно же, я думал об этом тысячу раз. По сути, все сводилось к единственному выбору: принести ли в жертву свою карьеру ради родственной души?

Ну, положим, я бы вернулся. Что бы я делал? Наверное, я бы смог использовать свой английский или даже найти через друзей какую-нибудь службу в Питере. Может, частный бизнес? К чему тогда нужны были физмат школа, красный диплом, изнуряющие поиски собственной уникальности, нынешние "галеры"?

Да и что будет со мной и Натальей? Все тоже очевидно: Наталья, с её дипломом магистра в бизнесе, несомненного преуспеет профессионально. На этом фоне я со временем буду комплексовать, да и она, со временем, тоже начнет краснеть, представляя меня своим сослуживцам. Или, представьте, собравшись вечером за кухонным столом Наталья будет рассказывать о прошедшем дне: " Знаешь, в Аргентине опять начались заморочки с пенсионными фондами, и мы решили сегодня играть на понижение песо. А к новому году опять займем длинную позицию ". А я ей: " Солнце, а мы с Колянычем сегодня сделали английский подстрочник для пяти порносайтов! Очень клёво получилось . Передай пожалуйста сахар ".

Мы же просто тихо возненавидим друг друга .

Нет, Россия - это слишком близко к реальности. Здесь же , по крайней мере, у меня есть мои иллюзии. Я к ним привык как к электрическому свету. Я натянуто улыбнулся:

- Ты думаешь, что я там смогу все начать с нуля? Нужен ли я буду тебе с моими амбициями и без реальных шансов куда-либо выбиться?

Наталья коснулась моей руки, словно пытаясь остановить меня.

- Ведь всю жизнь я только и делаю, - продолжал я, - что инвестирую в свое будущее. Хреновое сегодня можно перетерпеть, чтобы потом когда-нибудь начать жить. ..

Ни один из нас не решался прервать возникшую паузу. Неужели все вот так просто? Я же точно знаю, что мы были безумно влюблены, по крайней мере, в начале...

Наталья убрала руку:

- Ты знаешь, - она улыбнулась. - Из тебя вышел бы хороший христианин.

Вот так. Норман наверняка бы прокомментировал, что расставание с Натальей - это неоспоримый признак моей эволюции в Джо Шмо. Что ж, как говорят обитатели этой страны: "Если что-то тебя не убило, оно сделало тебя сильнее".

Об играх с нулевой суммой.

Как-то с легкой руки Марка я участвовал в опросе по бедности. Платили очень хорошо, по доллару за анкету. Квартал мне достался легкий: за красивыми фасадами домов скрывались убогие доходные квартиры (мы их даже окрестили "доходнЫе"), где подчас несколько семей ютились в смежных комнатах. Работа так же облегчалась тем, что все анкетные данные мне выдали заранее в полицейском участке.

Я свято верил, что вследствие этого опроса жизнь этих семей хоть как-то изменится, и добросовестно шел за старушками и лысеющими толстяками смотреть на обрушивающиеся потолки и лопнувшие трубы. Уставшие бороться с владельцем этих квартир, жильцы, воспрянув духом, честно и обстоятельно рассказывали про свои злоключения и несчастья, терпеливо дожидаясь, пока я все подробно запишу в своем блокноте. Все вроде бы просто.

- Какой ужас, три дня нет тепла? Сейчас запишу.

Пишем: три дня нет отопления, доллар за анкету в уме.

- У вас пол года не работает лифт? А с какого примерно месяца?

Т-а-ак, еще одна анкета, еще один доллар.

На второй день мне попалась пожилая женщина в инвалидном кресле, которая уже три года не выходила на улицу. Соседи по квартире - сволочи - хотели занять ее комнату и в лицо спрашивали, когда же пенсионерка уже помрет. Хотелось пойти набить лоснящуюся морду соседу - не пошел, этот работяга был меня намного больше. К тому же проглядывающая из-под майки татуировка ничего хорошего не предвещала в таком сомнительном единоборстве. В лучшем случае - второе место.

Вот так давясь ощущение собственной слабости и бесполезности, я про себя молил Бога, чтобы интервью с этой пожилой женщиной закончилось как можно скорее. Но бедняга была рада хоть какому-нибудь общению, рассказывала о себе, иногда сбиваясь, вспоминая какие-то пустяки и мало что говорящие мне имена и события. Я сидел и покорно слушал, потому что это было все, что я мог сделать для нее.

История ее жизни произвела на меня странное впечатление. Слыша ее впервые, какие-то эпизоды и второстепенные детали казались мне смутно знакомыми. Словно что-то давно прочитанное или увиденное где-то.

Она была из тех, кто при прошлом строе пробились на самый верх.

- Знаешь, как говорится, "из грязи в князи", - усмехнулась она.

Будучи профессиональным фотографом и, благодаря своей безошибочной интуиции, она всегда оказывалась в самой гуще важных событий, чтобы запечатлеть их во всей безапелляционности черно-белой фотографии. Это было в духе эпохи. Ей повезло, ее работы стали замечать, печатать в больших газетах.

- У меня появились деньги, признание, хорошо обеспеченные поклонники. - казалось, она смотрела мимо меня. - Много. И денег и поклонников.

Это дало ей возможность навсегда вырваться из бедности рабочих окраин, где ее никто не замечал и где образ жизни не менялся поколениями. Она спрятала свое заурядное прошлое в редких визитах к родителям и мучительно-пустых телефонных разговорах с менее удачливыми подругами детства.

Во время рассказа ее правая рука покоилась на книге в хорошем переплете с коричневой закладкой. Приходя в незнакомый дом, по книжным полкам (и тем более по отсутствию оных) всегда можно много узнать о хозяине. Украдкой я пытался разобрать название на корешке книги (разглядывать в открытую было как-то неудобно).

- Эта... полоса отчуждения, что ли, возникла сама собой, надежно оберегая мою новую богемную жизнь, - она вздохнула. - Не то, чтобы я к этому сознательно стремилась, но, видимо, так Бог распорядился. Можно, наверное, считать, что мне скорее везло в жизни...

В ответ я заерзал на стуле и промолчал. Интересно все же, что это за книга? Для праздного чтения? Уж слишком хорошо издана по нынешним временам

- Он был очень добр ко мне...

О чем это она? А, про своего мужа - кажется, модного тогда художника. Во время фотосъемок на строительстве какой-то гидроэлектростанции она потеряла равновесие и упала с десятиметровой высоты. Срочный перелет домой и двухнедельные усилия врачей спасли ей жизнь, но ноги перестали слушаться, и передвигаться она смогла только в инвалидном кресле.

- Все рухнуло, друзья куда-то исчезли, деньги ушли на врачей и лекарства, - она развела руками. - Телефон не звонил, приглашения на выставки и приемы иссякли. Вот так, наша богемная жизнь закончилась, словно закрыли водопроводный кран.

Моя собеседница стала собирать в стопку разбросанные на столе книги и бумаги. Интересовавшая меня книга оказалась на самом дне. Но все-таки что она читает? Библию?

- Он очень сильно переживал, не мог себе найти места. Совсем забросил свою мастерскую, - она аккуратно положила рядом со стопкой книг шариковую ручку, пузырек с таблетками, разгладила лежащую на столе накрахмаленную салфетку. - Бросить меня он не мог, вот и наложил на себя, родимого, руки...

* * *

Вечером этого дня я сидел у Марка на кухне и старательно пилил столовым ножом истекающий горячим соком голубец. Самого Марка еще не было дома и, по ходу дела, я пересказывал эту историю сидящей напротив его жене. Все внимание ее, нашей бывшей одноклассницы, было сосредоточено на подготовке лица и рук для вечернего выхода в театр.

- Представляешь, как жизнь жестоко отнеслась к этой женщине... - сказал я, воюя с капустным панцирем голубца. - Есть чего-нибудь попить?

- А на мой взгляд, все очень даже логично: если тебе всю жизнь везет, - она достала из косметички карандаш и стала подводить глаза, - то стоит призадуматься, какая у этого везения цена и чем потом придется расплачиваться. Да, могу сварить кофе, если хочешь.

Может, это мне повезло, что не я, а Марк на ней женился?

- Ну, уж это как-то совсем примитивно. А если наоборот, все время крупно не везет, то, стало быть, закончишь свои дни в раю?

- Посмотри, ровно получилась? - она придвинула свое лицо для лучшего обозрения, и ее насмешливые глаза вопросительно смотрели на меня. - Так не бывает. Всегда найдется кто-то рядом, кому еще больше не везет. Ну, ровно?

- Красавица, - сказал я с деланным энтузиазмом.

- Кстати, что же это была за книга?

- Кажется, Пол Селан.

Она удивленно пожала плечами, словно это имело какое-нибудь значение.

Несколько месяцев спустя, проходя мимо этого злополучного доходного квартала, я увидел что он был весь завешен строительной сеткой, и иностранные рабочие монтировали леса. Оказалось, что владелец этого квартала проиграл судебную тяжбу с мэрией из-за грубых нарушений жилищного кодекса, и жильцы были отселены в муниципальные дома на окраины. Тех, кто не хотел уезжать, выдворяли силой, выкидывая их жалкие пожитки из окон прямо на мостовую. В вечерних новостях довольный мэр Города объяснил, что эти трущобы наконец-то уступят место фешенебельному пятизвездочному отелю. Это будет очень хорошо для международного туризма и украсит наш Город.

Зачем нам друзья.

Кстати, о Нормане. Не задолго до моей защиты о н должен был опять уезжать и зашел ко мне на прощальный ужин с упаковкой бутылок "Лёвенбрау". Вид у Нормана был неважный - сильно похудел, у глаз обозначились морщины. Он мне рассказал, что продал дом, чтобы оплачивать специальную клинику для своей матери, которая из-за болезни Альцгеймера никого уже не узнавала.

- Теперь меня здесь ничего не держит, так что, дружище, извини - надо ехать, - сказал Норман, проходя в гостиную.

- Зря ты уезжаешь.

Несмотря на перемены, мой приятель старался каз аться прежним энергичным и жизнерадостным Норманом. Наверное, так легче расставаться.

- Знаешь, - сказал Норман, уплетая приготовленный мною омлет с ветчиной, - в Бутане считают, что если ты навсегда спускаешься в долину, то твоя старая душа остаётся на прежнем месте и некоторое время ждёт тебя. И если ты уехал "с концами", то она умирает, а у тебя в новом месте появляется новая душа. Неплохо?

Не зная, к чему Норман клонит, я молча пожал плечами.

- Так вот, один нерешительный, должно быть, тип, - продолжал он с набитым ртом, - метался туда-сюда, часто возвращался, не давая душе спокойно помереть. В один прекрасный день душа набралась сил, собрала рюкзак, взяла нож побольше и спустилась в долину искать своего хозяина. Вот так-то, - и он допил залпом остававшийся в его бутылке пиво. - Знаешь, когда я здесь, то мне иногда кажется, что моя старая душа идет за мной по пятам.

- А по-моему, ты просто не знаешь чего ты хочешь от жизни и готов бежать на край света , чтобы только об этом не думать, - вырвалось у меня.

- Не-е. .. - Норман задумчиво посмотрел на меня, - Немного не так. На мой взгляд, люди которые остаются - всегда знают, чего они хотят. Те, которые уезжают - знают чего не хотят, - он достал из упаковки еще пару бутылок пива, одну протянул мне. - Так вот, первые повсюду - дома, вторые - в вечном транзите.

По сидев допоздна, мы распрощались. В дверях Норман обернулся:

- А что Наталья?

Я молча покачал головой . Но рман сочуствующе улыбнулся, хлопнул меня по плечу и ушел в полночную темень. В этот раз, наверное, он исчез из моего поля зрения навсегда.

Вот так. Все близкие в этой стране люди исчезли и я остался один на один с этой чертовой страной. Мышеловка захлопнулась.

Норман не зря спросил про Наталью. Он знал, что н а Рождество я ездил в Питер. Ему хотелось услышать, что я разыскал там Наталью, или хотя бы позвонил ей. Звонил? Хороший вопрос. Коротко - нет. Поподробнее?

Была така я игрушка - детский калейдоскоп , ну такая, похожую на подзорную трубу. Глядя в нее запыленный пейзаж за окном сменяется на никогда не повторяющиеся, яркие, красочные узоры. Мне кажется, что те дни с Натальей были именно такими: насыщенными до отказа безумными красками, невесомостью бытия, вкусом жизни. А теперь все серо, размеренно и рутинно.

Я ведь даже не знаю ее номера. Да и что сказать?

- Алло? Будьте любезны Наталью...

Молчание в ответ.

- Где ты, моя родственная душа?

Еле слышный треск статики.

- Ты изменилась, время никому не идет на пользу. Извини, что никогда тебе не звоню.

Тишина.

- Тебя просто не стало: не хочу встретить холодного и прагматичного менеджера какой-нибудь корпорации. У меня не так много иллюзий осталось. Наталья, эту - я хочу сохранить.

Полоса отчуждения

- Слушай, мы тебя уже заждались. Ну что ты там так долго копаешься на своем "Фармацевте"? - голос Марка звучал нетерпеливо.

Я переложил телефонную трубку в другую руку и посмотрел по сторонам. Все сотрудники уже разошлись по домам. За окном темно.

- Марик, я сегодня не смогу. Мне начальник выволочку устроил. Надо данные переделать да пятницы. Давай созвонимся на следующей неделе?

- Конечно, о чем разговор... - сказал Марк задумчиво. - Ну ты там смотри не надорвись. Салют!

Моя работа действительно заключалась в подготовке технических данных и распечатке всяческих отчетов для моего шефа. И я действительно сегодня получил от него нагоняй. Ему вечно что-то не нравилось: то формат, то шрифт, то бумага казалась ему с желтым оттенком. "Молодой человек, Вы что, сами не понимаете, что это в таком виде нельзя отсылать в Правительственный Комитет?"

Я посмотрел в окно, вздохнул и стал собираться домой.

Работа была не интересная, мелкая, техническая. Все кому не лень указывали на мои промахи. Я не спорил, шел и переделывал эти чертовы данные и отчеты заново. А какая мне разница, что делать восемь часов каждый день? Важно, что мне неплохо платили и практически всегда вовремя. Вот что же сильно напрягало, так это необходимость носить костюм и галстук каждый день. Я не из тех людей, на которых костюм смотрится как влитой, напротив, мой пиджак был мне заметно мал. Неудивительно, что меня никто серьезно не воспринимал, но так мне было даже легче: никто ничего от меня не ожидал, да и не надо было никому ничего доказывать.

Да, была еще девушка из планового отдела, с которой мы были просто друзьями. Я сторонник теории, согласно которой если вам кто-то нравится, то будьте уверены, что этот кто-то, как минимум, вам симпатизирует (за исключением случаев, конечно, когда этот человек и не подозревает о вашем существовании). Мое знакомство с этой девушкой, у нее было красивое имя Снежана, яркий тому пример. Я помогал ей в борьбе с компьютерами и принтерами, а в ответ она охотно принимала мои предложения сходить в кафе и смеялась моим остротам.

Ее, правда, не очень любили в плановом отделе. Довольно часто за кофе мне приходилось говорить что все её переживания - сущая ерунда и единственное, что важно - это любить саму себя. Ну, а если достает зависть коллег, тогда надо стараться быть дураком.

Несмотря на то, что наши отношения, как я уже сказал, были чисто дружеские, мы довольно долго оставались излюбленной темой для сплетен наших почтенных тётенек. Каждый раз, протягивая мне телефонную трубку, они делали большие глаза и говорили: "Это тебя из планового отдела [пауза]... Снежана". Дело в том, что у девушки из планового отдела папа был Учитель.

Каким-то непостижимым образом, весь мой круг общения резко сузился и вращался вокруг работы. Что же касается других своих друзей, то с большинством из них я встречался на ставшем ритуальном футболе во дворе старой школы. Кто-то ударился в религию, кто-то боролся с ветряными мельницами, кто-то стал богатым - все были заняты. Но чёрно-белые шашечки вертящегося на льду футбольного мяча объединяли сильнее, чем такой залежалый товар, как юношеские идеалы. Эх, классно вырваться из затхлого воздуха квартир и, забыв обо всем, побегать по морозному воздуху! Ну, хоть первые десять минут, а потом, переводя дыхание, стоять у своих ворот и лениво отбивать норовящий прошмыгнуть в хоккейную сетку мяч. Черно-белые шашечки, мелькающие на блестящем от низкого солнца льду. Как и сама жизнь.

* * *

К моему большому удивлению, как впрочем, наверняка, и Снежаны, после довольно долгого знакомства мы оказались-таки в одной постели. Это произошло уже после того, как она ушла из "Фармацевта" с повышением в другую фирму. Первую неделю на новой работе Снежана была просто в отчаянии: во-первых, ее подчиненные мужского пола были, согласно ей, "не в курсе, что эмансипация женщины вовсе не является ругательством", а во-вторых, ее непосредственный начальник не воспринимал ее идеи всерьез. Значительную часть этой недели я провел на телефоне, оказывая ей моральную поддержку, а в пятницу, сразу после работы, она приехала ко мне на такси. Сбросив туфли в прихожей, она забралась с ногами в глубокое кресло, отказалась от моего чая и потребовала чего-нибудь покрепче.

Ранним утром, пока я воевал с тостером, Снежана сидела на табурете, держа чашку с дымящимся кофе обоими руками. На ней была только моя фланелевая рубашка, волосы распущены, она задумчиво смотрела прямо перед собой, словно ожидая моей реакции. Может, я должен что-то сказать?

- Вот, зараза, - в сердцах пробормотал я, безуспешно выковыривая застрявший кусочек хлеба из пасти тостера. Снежана вздрогнула и растерянно посмотрела на меня.

Может, она сожалела, что наши непосредственные и искренние отношения навсегда изменились? На мой же взгляд, ничего страшного не произошло. Никакого предательства, просто "дружеский секс". Главное - не рефлексировать и не строить иллюзий. Вот это и разрушительно для отношений. Естественно, ничего такого я вслух не сказал, а сморозил нечто совершенно банальное, что сейчас и вспоминать не хочется.

Почему? Одна моя знакомая с иронией заметила:

- А я и не знала, что ты такой карьерист - переспать с дочкой босса!

В тот момент мы сидели в Грин Кресте на Проспекте, заказав напополам пиццу с грибами. Девушка за соседним столом оторвалась от своей тарелки и с осуждением посмотрела в мою сторону. Обожаю эпатаж:

- Да плевать мне, кто у неё отец! Мы с ней просто друзья и, как ты сама говоришь, секс - это еще не повод для знакомства.

Моя знакомая грустно покачала головой:

- Ты ничего не понимаешь в женской психологии. По-моему, ты серьезно влип.

Моя знакомая оказалась права. Как-то так само получилось, что мы с Снежаной стали встречаться, а потом, когда она купила квартиру в центре - в двух шагах от наших офисов, я практически переехал к ней.

В общем-то, со Снежаной было комфортно: она взяла на себя многие мелкие проблемы. Она следила за своевременной выплатой счетов, по утрам напоминала мне одеть галстук, выбирала рестораны и друзей для празднования дней рождений. Ну, что? Здравствуй, тихое счастье семейной жизни?

Снежана считала, что мой статус обязывал иметь машину, и я купил сине-зеленый Росинант японского производства, в котором, наверное, не осталось ни одной родной детали. Особых забот машина не приносила, правда, толку от нее из-за "пробок" в нашем славном Городе было ещё меньше. Передвижение на машине, вечера перед телевизором и горячий ужин каждый день стали неизменными атрибутами моей жизни. У меня появилось маленькое брюшко и любовь к кроссвордам.

Единственное, что на самом деле было плохо, это то, что мои друзья, кроме Марка, по каким-то своим причинам невзлюбили Снежану и перестали звать нас в гости. Ходить туда одному было, вроде как, неудобно, и очень скоро я начал ощущать вакуум общения, что очень не нравилось. Ну а что касается Марка, то у него не было возможности невзлюбить Снежану - он умер от воспаления легких.

Справа на сцене появляется Джо Шмо.

Моя карьера в каком-то смысле процветала. Я нашёл работу в небольшой фармацевтической компании рядом с Принстоном. Оказывается, разработка новых лекарств, в общем-то, никакой особой благородной цели тоже не имеет. Это такой же бизнес, только вместо "насыщенности" рынка или "эластичности" цены, рассчитывается, как часто люди будут болеть или насколько то или иное лек арство продлит пациенту жизнь. Впрочем, ч его тут удивляться - именно выгода правит милосердием.

Посреди бушующего экономического кризиса наша компания была чуть ли не единственной, нанимающей людей . Каждому кандидату полагался неформальный ужин с двумя сотрудниками фирмы в одном из самых хороших ресторанов Принстона. Обычно мы шли или в "Мезалуну" или в мой любимый "Алхимик и Стряпчий". Я сидел напротив кандидата из Огайо, бывшей аспирантки Питерского университета. Ее звали К а рина, хороший английский, не особо запоминающееся резюме и внешность. Правда ее фамилия показалась мне знакомой. Впрочем, какая разница.

Мы молча рассматривали меню, ожидая Майка , который, как всегда, запаздывал. Ага, глаза Карины пробежали по правому столбцу меню. Да ... Меня тоже поначалу впечатляли эти цены. Иногда среди кандидатов попадаются настолько впечатлительные, что заказывают только салат и кофе. Это странно и этого делать нельзя. Вообще -то , надо стараться не отличаться от среднестатистического американца. Интересно, а как все это происходит в России? Почти наверняка такие же правила игры.

- Гм, Карина, здес ь очень неплохой крабовый пирог. Т акже рекомендую лосося, маринованного с васаби.

Карина внимательно посмотрела на меня, пытаясь понять, на чьей я стороне. В самом деле, зачем я ей помогаю? Прежде, чем она успела что-либо сказать, с улицы ввалился Майк и сходу спросил:

- Вы уже пиво заказали? Нет? Отлично! Мне "Йинглинг", - сказал он обратившись к тут же подошедшему официанту. Официант вопросительно посмотрел на меня с Кариной. Я с улыбкой повернулся к кандидату: ну, неужели кофе?

- Я буду, вот это же самое...- она кивнула в сторону Майка и немного смутилась. Молодец! Небольшие трудности с новыми словами, но в целом, Карина, кажется, на правильном пути.

Я заказал себе бокал чилийского вина. Мне-то что, не я же на интервью. Через полчаса Майк с привычным энтузиазмом рассказывал, какая у нас замечательная фирма и какое у нас безоблачное будущее. Откинувшись на спинку стула, я лениво потягивал из бокала свой Сиерра Гранде. Да, пожалуй, я промахнулся - недостаточно терпкий и уж чересчур фруктовый вкус. Пора бы уже научится разбираться в винах.

Тем временем, Майк сделал очередной профессиональный комплимент Карине. Я отвлекся от своих мыслей и внимательно посмотрел на них. После пенсильванского лагера ( будучи родом из Филадельфии, Майк его заказывал только из чистого патриотизма), Карина, как и предполагалось, по чувствовала себя намного свободнее. Может она считает что ее дело уже практически в шляпе?

Я с грустью посмотрел на ее довольное лицо. Ну как ей объяснить, что последние человек двадцать, нанятые на работу, имели дипломы из университетов "Лиги Плюща", что все они пришли через сложную систему личных рекомендаций сильных мира сего? Что чрезмерное количество публикаций и интеллекта при поступлении на работу не имеют ровно никакого значения, а вызывают, разве что, зависть и неприязнь?

Ну, что такое Огайский государственный университет? А Питерский? Половина наших сотрудников не сразу-то и найдет на карте Коламбус или Санкт Петербург. Самое важное - это иметь связи. Люди, с которыми ты работал, учился в аспирантуре, ходил в колледж, школу, да хоть в детский сад, -- это очень важно. Без этого никуда. И чего тогда удивляться, что нашему брату-иностранцу попасть в сколько-нибудь приличное место очень трудно. Впрочем, никто в этом не виноват. Карина может строить какие хочет иллюзии, но она, к сожалению, обречена.

- Ну и как она тебе? - спросил Майк. После ужина, он подвозил меня домой на своем стареньком Порше. Удивительно, как можно отдать кучу денег за такое старье и к тому же с автоматической коробкой передач? Кому такой Порше нужен?

- Знаешь, она мне кого-то напоминает ... Впрочем, не важно, - я посмотрел на Майка. - Ну как кандидат, она конечно ничего...

- Да нет, я не об этом. Мне говорили, что все русские - красавицы. - рассуждал Майк, одной рукой ведя машину, а другой тыча в кнопки телефона. - По моему это небольшое преувеличение. Нет, на лицо она весьма даже...

- Майк, какая к черту разница? Ты же сам знаешь, что мы не будем делать ей offer .

- Ну в общем да,- кивнул он и стал разговаривать с кем-то по телефону.

Надо отметить , что мои с Майком интересы, в общем совпадали и наши под час весьма откровенные беседы враща лись вокруг всего трех тем: карьера, секс и деньги. Возможны две интерпретации. Первая - это здоровый подход к жизни для любого мужика. Иными словами, если бы жил в России, я был бы таким же занудой (минус моя карьера, конечно). Вторая - я успешно ассимилировался и стал Джо Шмо, как и все.

Министерские игры

Поезд номер один давно утратил свой романтический ореол: часы бьют полночь, состав беззвучно трогается, вырывая вас из привычной суеты, оставляя вчерашний день и мелькающие огни Города позади. Нет, теперь перед вышколенными проводниками толпился весь свет Города - сенаторы, оппозиционные журналисты, преуспевающие бизнесмены - люди, соответствующие этому статусному символу.

Учитель нервно вышагивал по заснеженному перрону, раздраженно высказывая кому-то в сотовый телефон. Мы со Снежаной подъехали его проводить на какое-то совещание в министерстве в Столице. Оказалось, что у человека, которого Учитель поджидал у вагона, врачи нашли предынфарктное состояние, и он не едет.

Учитель громко захлопнул крышку телефона: "Ну, не могу же я один ехать на переговоры!". Его взгляд неожиданно упал на меня...

В столичном министерстве полицейский на входе тщательно проверил наши документы, молча заглянул в наши "дипломаты" и отвел в просторный, с видом на Главную улицу кабинет Министра. Министр - ответственный за надсмотр за отечественной фармацевтической промышленностью - вероятно, занимал это помещение всегда: и при прошлой власти и при позапрошлой. Его манеры безукоризненно соответствовали духу текущего времени, и теперь под серым дорогим пиджаком он носил скромный джемпер, с чуть заметным вкраплением малиновых волокон.

Кроме него и нас с Учителем в кабинете присутствовало ещё человек семь - представители Правительственного Комитета, какие-то люди околонаучного вида и финансисты. Напротив, через большой овальный стол сидела единственная из присутствующих молодая женщина, представляющая известную кредитную ассоциацию. С одной стороны, она органично вписывалась в интерьер: безупречный деловой костюм; лежащий на столе закрытый "лэптоп".

Однако что-то выделяло эту незнакомку из всех присутствующих. Но что? Ее глаза не бегали по лицам присутствующих с беспокойной деловитостью. Не было в них и напускной самоуверенности. Просто мягкий взгляд, спокойно впитывающий смысл окружающего. Ага, визитки присутствующих она аккуратно разложила рядом с "лэптопом", а не спрятала в карман как все остальные; привычка смотреть в глаза и улыбаться выдавала западное образование. Скорее всего, она принадлежала к невидимым для простых смертных кругам нашего общества, о которых так любят сплетничать газеты.

У меня промелькнуло чувство, что я уже где-то видел это лицо. Я усиленно рылся в своей памяти, но тщетно. Нет, наверняка показалось. Люди ее круга не ступают на ту же землю, что и я; наши миры параллельны и, по определению, не могут пересекаться.

Да, переговоры, насколько я понял, шли о том, как украсть у некой иностранной фирмы совершенно революционное лекарство. Иностранцы не хотели продавать свои патенты, своевременно приобретенные за гроши в одном из наших научных центров. Так что в данном контексте задача, в общем-то, была одновременно и патриотичная, и выгодная. По задумке Министра, "Фармацевт" должен был немедленно приступить к производству, в то время как люди из Правительственного Комитета обещали наискорейшее благословение этого препарата под новым именем для отечественного рынка. Всё, естественно, упиралось в деньги. Тут Министр обратился к до сих пор молчавшей представительнице загадочного и иллюзорного мира больших финансов:

- Как Вы думаете, найдём мы с Вами немного денег для блага отечественной медицины?

- Ну если немного, то почему бы и нет? - сдержанно улыбнулась женщина.

Раскрыв "лэптоп", она перешла к изложению детального плана финансирования этой, на мой взгляд, махинации. После последовавших вопросов и комментариев Министра, женщина быстро распрощалась, окинув на прощанье всех любезным и бесстрастным взглядом. Нет, ее взгляд не был холодным, он был как свежевыжатый нейлон. Когда она посмотрела на меня, мне показалось, что она слегка усмехнулась, только самыми уголками губ.

Переговоры закончились щелканьем замков "дипломатов" и доставанием бутылок с экзотическими напитками. Министр, не вставая с своего места и вытягивая шею, не торопясь, осмотрел все этикетки.

- Нет, господа, мне тут принесли очень правильную вещь...

С этими словами он достал какую-то ядовито-коричневого цвета жидкость в маленькой пузатой бутылке.

А если завтра никогда не настанет?

Когорта утренних гонщиков. Мы выползаем на дорогу задолго до ленивых банковских клерков, спешащих на работу к девяти, невозмутимых "футбольных мамаш" и праведных старичков на немеренных "линкольнах". Осоловевшие от недосыпа глаза, пластиковая чашка с обжигающим кофе в руке - мы приветствуем друг друга под светофорами чуть заметным кивком. В часы, когда полицейские утренней смены еще доедают свои пышки в теплых "Данкин-донатц", мы безраздельно владеем этими дорогами.

В семь утра дорога на фирму кажется абсолютно темной и пустынной. Но все, живущие в этой части штата Нью-Джерси, прекрасно знают, как опасны дороги в эти предрассветные часы. Вот опять практически на самой обочине невозмутимо пасется пара оленей. Один из них поднял голову, позируя в дальнем свете фар моего "Шевроле". Здесь эти животные не имеют естественных врагов, за исключением, конечно, автомобилей. Жизнь спокойна, размеренна и беззаботна. От голода не умрешь - лесничие подкармливают всю зиму. И даже когда придет срок помирать, в холодеющую пасть будут совать душистое сено, в основном, наверное, для очистки их лесничей совести.

Это совсем как и моя жизнь. Без всяких потрясений: из точки А в точку Б. Сегодня я получаю восемьдесят тысяч и живу в доме (купленном, естественно, в кредит) в пятнадцать сотен квадратных футов, через десять лет я буду получать около ста тысяч и жить в доме в двадцать две сотни квадратных футов. Через двадцать пять - я расплачусь со всеми долгами; через сорок - буду играть в "бинго", а по четвергам будет приходить медсестра и делать мне уколы от какой-нибудь долгоиграющей болезни. Вот это моя американская жизнь плюс-минус стандартная погрешность. Однако в отличие от оленя, у меня есть фундаментальная проблема: отсутствие времени наслаждаться жизнью.

В этой стране получается так: если есть деньги, то обязательно не хватает времени. И откуда же ему взяться, если все вокруг, как заведенные, работают по шестьдесят-семьдесят часов в неделю, "забывая" про отпуска? Ведь только так можно скорее достичь успеха и начать наслаждаться жизнью. Вот квинтэссенция среднего класса Америки: если сегодняшний кайф приберечь и выгодно вложить, то завтрашний кайф будет намного круче. А что, если завтра никогда не настанет?

Нет, я в этой стр ане совершенно разучился жить. Но, м ожет быть, и черт с ней, с жизнью-то? Ведь я же профессионал, я должен делать свою карьеру, верно? На самом деле, то, чем я занимаюсь, можно назвать в лучшем случае ремесленничеством: торгую потихоньку своими идеалами в обмен на наибольшую зарплату. Так ведь и здесь никакого удовольствия, ибо какая может быть карьера на "панели"?

- Ну чего ты себе сам хвост накручиваешь? Поверь мне, в Питере тебе было бы точно так же тошно, - успокаивала меня женщина, с которой я два раза в неделю сплю.

Господи, благослови ее золотое сердце! Ее зовут Вика, она замужем, старше меня на два года и работает на полставки в книжном магазине на улице Нассау.

- Милый мой, - это она избегает называть меня по имени. - У тебя же типичный кризис среднего возраста.

Ее простое объяснение имеет успех воскресной проповеди в доме для умалишенных . Ви ка смотрит на меня оценивающе. В ее понятии, каждый мужик в какой-то момент , расставаясь с ощущением, что он все может, начинает рефлексировать по поводу упущенных возможностей. В ее глазах скрывается беспокойство, тревога за комфорт нашего альянса.

Вика - биолог по образованию - предпринимает еще одну попытку свести все к простой схеме. Согласно ей все самцы с возрастом начинают сомневаться в своей способности доминировать и привлекать слабый пол. Я же ей вяло возражаю, что ко мне это и вовсе не относится, так как у меня пока нет ни облысения, ни проблем с эрекцией.

Я думаю, что на самом деле у меня острый приступ ностальги и . Меня раздражают эти аккуратные поля, непуганых оленей и деревенская привычка здороваться со всеми подряд . Я не хочу считать снобами людей, зарабатывающих больше меня, и стесняться людей, зарабатывающих меньше. Не хочу понимать, почему белый Зинфандель 1999 года стоит дороже урожая 1996 года. Не хочу всю жизнь выплачивать долги и внимательно следить за банковскими ставками. Не хочу досконально знать свое будущее. Я не хочу ждать пенсию, чтобы начать жить.

Нет, это точно ностальгия. Только, конечно, не бунинская, и не нынешних обитателей Брайтона -- жертв экономической эмиграции. У меня это одна из форм моего эгоизма: если раньше в России у меня не было " уверенности в завтра", то теперь именно поэтому я туда хочу. Я устал инвестировать в будущее, я хочу жить.

Пол Селан

Волею Учителя я возглавил на "Фармацевте" нашу часть министерского проекта, реализация которого уже шла полным ходом. Бесконечные обсуждения и заседания вызывали у меня раздражение, но, похоже, ничто не могло теперь помешать моей карьере.

Вот так началась новая фаза моей жизни, в которой практически ничего от меня не зависело. Тогда на перроне во взгляде Учителя я увидел грядущие семейные обеды по воскресеньям, повышение в чине и окладе, отдельный офис с окном и прочее. Словом, как пишут на плакатах: "Жизнь - удалась!"

А кто-нибудь спросил моё мнение о моей жизни? А впрочем, я же везучий, разве что-то может быть не в кайф? Какое вообще мне дело - расслабься, иди себе на автопилоте и в ус не дуй!

Вчера утром, а именно в четыре сорок восемь, мой автопилот безо всякого предупреждения отключился. Началось с того, что я проснулся задолго до будильника. Спать абсолютно не хотелось. Я уныло поплелся на кухню ставить кофе. Мои отношения с кофеваркой "эсспресо" как-то не сложились, и я решился на "Нескафэ". Включил телевизор, шли бесконечные новости. Время никуда не спешило, за окном было по-прежнему темно. Надо бы побриться.

В ванной я внимательно исследовал в зеркале свое лицо. Я не понимаю, как это получилось, но к этому времени мне окончательно перестал нравиться этот тип, которого я каждое второе утро вижу бреющимся в зеркале ванной. Страшно подумать, но одно, казалось бы, никчемное предпочтение, ещё незначительное уступка, одна мелочь, другая... и, прежде чем осознаёшь, ты трепыхаешься в цепкой паутине последствий.

Я включил горячую воду.

Может быть, мои друзья правы, и я действительно изменился? Бросил аспирантуру, от работы - почти тошнит, чувствую неудобство перед своими друзьями из-за их бедности, сплю с дочкой президента компании. Когда я в последний раз звонил родителям? Господи, я весь разговор упрашивал маму взять деньги на покупку пальто. Зачем все эти предательства и компромиссы? Ради чего? Неужели я превратился в прагматика с повышенной проходимостью? Стоп. Это уже было. Одна от таких мыслей сиганула с десятиметровой скалы...

От пара зеркало запотело. Провел рукой по его прохладной поверхности - остались разводы маленьких капелек воды.

- ... с порывами ветра, температура воздуха минус семь градусов, в районе аэропорта...- доносился голос диктора из кухни.

Интересно, остался ли у меня хоть один из моих жизненных принципов, на который я ещё не научился закрывать глаза? Но, может, другие все точно такие же, как и я, только лучше это скрывают? "Мам, а все в классе за контрольную тоже получили тройки! Все-все!" Нет, такими темпами пора уже запасаться томиком Пола Селана.

Через раскрытую дверь ванны доносились обрывки последних известий. Очередной финансовый скандал - высокопоставленного чиновника наконец-то схватили на мелкой взятке. Я высунул голову из ванны. На экране сияющий шеф полиции стоял рядом с арестованным взяточником и отвечал на вопросы журналистов. Я обратил внимание на глаза чиновника в наручниках. Вместо затравленного, испуганного выражения в них царила отрешенность, граничащая чуть ли не с удовлетворением. И тут меня осенило. А что если он просто устал каждый день предавать свои идеалы, разочарован своей слабостью и ему, также как и мне, осточертела такая жизнь? И эта мелкая взятка, в его случае, - это не от глупости или жадности, а подсознательный механизм самоуничтожения? Интересно, каков тогда у меня этот механизм?

Тем временем, телевизор продолжал бубнить о том, что причина всех наших экономических неудач кроется в коррумпированных чиновниках и олигархах.

Я вспомнил о той загадочной женщине. По правде говоря, я продолжал думать о ней с момента возращения из столицы. Где же я ее видел? Готов отдать голову на отсечение, что она-то меня действительно узнала, и поэтому та едва уловимая усмешка в мой адрес имела какое-то особое значение. Конечно, я мог всё это понапридумывать, но интуитивно казалось, что должна быть какая-то связь между опостылевшим бытиём и появлением этой женщины. Только какая? Может, мне её разыскать? Только что я ей скажу?

Телевизор выплевывал очередную порцию новостей:

- Завтра начинается трехдневный визит министра торговли Бутана его сиятельства Лионро Ханду...

Кофе был отвратный на вкус, и пить эту гадость без сгущенки было невозможно. Со сгущенкой можно потреблять что угодно, только Снежана называет это "извращением".

-...интересно, что все три дня отсутствия в его дворце дюжина королевских гвардейцев будет неусыпно сторожить...

Гвардейцы? Бутан? Это что еще за бред? Им что, человеческих новостей не хватает? И вообще, пора завязывать с этим ящиком и начинать читать книги.

- ... по старинному преданию...

Я выключил телевизор и поехал в офис.

Like there is no tomorrow

В каком-то совсем незамысловатом американском шоу некий Эл объяснял своему сыну на ком жениться -- на блондинке или на брюнетке: "На самом деле, это неважно, ибо кого бы ты ни выбрал, ты выберешь не ту". Вот такая, нате вам, инвариантность выбора! А, может, так оно и есть? Может, существование выбора - всего лишь иллюзия? Ведь это только условный рефлекс - думать об окружающей нас непрерывной реальности в привычной для мозга дискретности выбора и желаний. Это как резать ножом клюквенное желе в жаркий день. Все равно слева желе и справа оно же. Может, неважно, какую жизнь мы себе выбираем - всё равно выберем не ту?

Я всегда считал, что независимо от степени потенциального разочарования и риска для самолюбия надо всегда предпочитать действие бездействию. Во-первых, самолюбия у меня всё равно до черта, а во-вторых, бездействие всегда ведёт к сомнению и депрессии.

Растерянные взгляды знакомых, заявление об уходе, мой слегка обшарпанный "Шевроле" на стоянке Армии Спасения, несколько коротких звонков в Россию, ланч с агентом по недвижимости, билеты на самолет.

- Ну что ж, иди, самоутверждайся на новом поприще, - Вика смотрела на меня, спиной прислонившись к книжным полкам. Бизнес шел неплохо, вокруг толпился народ - не место для долгих сентиментальных расставаний. Я достал из кармана ключи от дома и отдал ей на хранение: Вика обещала присмотреть.

- Фикус в гостиной можешь взять себе, а если возиться неохота - выкини. Нувот, н аверное, всё.

Вика поцеловала меня в щеку и, аккуратно вытерев ладонью след от губной помады, улыбнулась:

- Пока.

* * *

Я сидел в "Идеальной чашке" и смотрел в окно на утреннею толпу. Здравствуйте, мои дорогие, я к вам вернулся. Как и вы, я буду ходить пешком, вдыхать упоительную смесь автомобильных выхлопов, сигаретного дыма и тонкий аромат барышень, проходящих мимо и ищущих что-то в моих глазах. Забуду про калорийность сливочного пломбира и содержание холестерина в холодце. Буду спорить до утра в накуренных кухнях у своих друзей, опять научусь предпочитать водку вину и тратить деньги, покуда они есть. Я снова буду жить. Like there is no tomorrow .

Не надо считать меня безумцем. Возможно, через год, а может десять, мне и это надоест, и надо будет все снова менять. Менять на другой город, на другую страну. Нет, прав был Норман, говоря, что люди, знающие только чего не хотят, находятся в вечном транзите. В транзите, пока есть иллюзии и пока хочется жить.

Расплатившись, я вышел на морозный воздух. В кармане лежал выдранный из старой записной книжки листок с телефоном моего лучшего школьного друга. Я не видел его сто лет. Полчаса назад я узнал, что друг три года назад умер от воспаления легких.

Нужно было перейти на другую сторону Проспекта. Когда я дошел почти до середины, меня кто-то окрикнул:

- Дружище, подожди, остановись! - клянусь, это был голос Нормана. Я обернулся, одновременно сзади раздался скрежет тормозов.

Дежавю

Она сама позвонила и деловым тоном назначила встречу в "Стоктоне" на Проспекте. В день встречи я проснулся с предчувствием, что что-то удивительное должно сегодня случиться.

Ну что-нибудь, сравнимое с разгадкой смысла мироздания. Или, по крайней мере, я получу ответы на все мои вопросы.

Я чуть не опоздал, ища парковку для Росинанта, и когда появился за две минуты до встречи, она сидела за столиком у декоративного фонтана и заказывала у официанта эспрессо. После краткого приветствия она перешла к делу, и мое приподнятое настроение куда-то улетучилось: ее интерес ко мне был чисто профессиональным.

Не веря, что это и было целью нашей встречи, я слушал невнимательно. По-моему, речь шла о том, что вся операция с производством иностранного препарата - это всего лишь ловушка, чтобы столичные воротилы могли, прибрав "Фармацевт" к рукам, получить хороший плацдарм для дальнейшей экспансии на весь региональный рынок. Или что-то вроде того.

- А зачем Вы мне об этом говорите? - поскольку судьба компании мне была безразлична, я был явно раздосадован таким обыденным, прагматичным поворотом.

- Хотя мы и финансируем эту ... операцию, не хотелось бы пускать столичных дельцов на наш рынок. Поэтому мы также предприняли некоторые шаги, чтобы этого не произошло...

Официант принес эспрессо и, медля, вопросительно посмотрел на меня. Я раздраженно помотал головой, чувствуя, что разговор подходит к концу.

- К сожалению, в сегодняшнем виде "Фармацевта" уже не спасти... Как Вы думаете, смогли бы Вы нам помочь поднять компанию после банкротства? Естественно, за очень неплохие...

Господи, она такая же, как и Учитель, как все эти дельцы и аферисты! Не видя смысла скрывать разочарование, я ее перебил:

- Знаете, когда я Вас увидел там, в Столице, я думал, что откуда-то Вас уже давно знаю. Из прошлой жизни, что ли. Вы были совсем другой... Для меня это что-то значило, я ошибся, извините... - прежде чем я сделал движение встать и уйти, она мягко положила свою ладонь на мою руку.

- Подождите...- от её профессионального тона не осталось и следа, насмешливость, сторожившая ее душу, куда-то исчезла. Ее взгляд выдавал удивление человека, терявшего что-то в жизни.

Обескураженный таким перевоплощением, я остался на месте, не находя, что сказать дальше. Мной овладело странная уверенность, что это уже всё происходило, что вот так же её рука покоилась на моей, и мы так же молчали, пытаясь что-то друг другу объяснить. Я точно не мог забыть это чувство. Словно на большом расстоянии в толпе мелькнуло и исчезло лицо друга, считавшегося навсегда потерянным. Там, где-то в суете и хаосе повседневности, на перекрестке ждет меня родственная душа. Я боюсь в это верить, я столько раз обманывался. Этого не может быть.

- Простите, Вы мне напомнили одного хорошего человека, - сказала она наконец тихим голосом. - Не обижайтесь.

Может, когда-нибудь она мне всё сама объяснит.

Позвонив в офис и предупредив секретаря, что скоро буду, я выехал на Проспект... Последнее, что я помню, были люди, пристально смотрящие мне в лицо. Где-то высоко над их головами в разрывах привычной серой дымки пробивалось голубое небо. Наверное, после обеда будет солнечно.

***

Зажегся красный свет, и Росинант остановился, уступая дорогу спешившим пешеходам и машинам, пересекающим Проспект. Сзади противно завизжали тормоза - водитель неповоротливой строительной машина среагировал слишком поздно. Росинант, упираясь всеми четырьмя шинами в черный лёд, нырнул в ничего не подозревающий поток людей и машин. Спасательные службы сработали безукоризненно: пострадавших немедленно доставили в реанимацию, искалеченные машины отволокли на свалку, собрали битое стекло и посыпали асфальт бурым песком. Очевидцев и легко раненых увёз полицейский фургон. Это просто чудо, что было так мало жертв, и Город возобновил свою деятельность, как будто ничего и не произошло.

Комментарии: 81, последний от 29/05/2020. © Copyright Voronkov Michael Размещен: 25/03/2005, изменен: 17/02/2009. 68k. Статистика. Рассказ: Мистика		Оценка: *7.016** Ваша оценка:
Аннотация: Indebted to my critics.

Voronkov Michael : другие произведения.

Первый день оставшейся жизни