В стране моего детства водились карпы. Совсем недалеко - в ставках за карьером. Дорога до них была - час. Мужики ездили туда на велосипедах и иногда возвращались с огромными золотистыми рыбинами, которых выкладывали на стол, обмеряли, взвешивали. Удивлялись. Причмокивали губами. А по вечерам за домино вели долгие беседы о премудростях ловли озерной рыбы.
Надо ли говорить, что у всех ребят нашего микрорайона была та же самая заветная мечта. Мы много раз пытались поймать хоть одну рыбину проверенным дедовским способом - засовывая крючок с толстой леской в ломоть белого хлеба и запуская снасть в опоясывавшие ставок камыши.
Не везло.
За день до памятного похода я расколотил гайкой из рогатки стекло в соседской квартире. По этому поводу был бит и поставлен в угол разгневанной бабкой. Мои объяснения, что на самом деле я совсем не собирался разбивать это самое стекло, а, наоборот, целился в кошку, которая прилаживалась сцапать кенора, который как раз сидел в клетке, которую выставили на подоконник той самой злосчастной соседской квартиры, успеха не имели.
Бабушка характер имела стойкий. И, не смотря на все нытье, держала меня в углу час - не меньше. Сидела у окна и что-то вязала. Делала она это чрезвычайно редко. Чтобы успокоиться.
Я томился. Ныл и томился. Уже даже томиться устал, когда в дверь позвонили.
- Он сегодня не выйдет! - заявила бабушка из коридора, отчего я окончательно впал в тоску от черствости человеческих суждений и необоснованности сделанных выводов.
- И надолго тебя? - поинтересовался Димон, заглянув в комнату.
- До скончания веков, - безнадежность в моем голосе поглотила все прочие оттенки переживаний.
- А завтра?
- Завтра - это конечно! А как же? Мы ж на пруд собирались.
- Угу! - сказал Димон. - Тогда нас точно выдерут.
Как в воду глядел.
На утро Димон стырил из дома целую кастрюлю пшенной каши, я собрал снасти. Червей копали вместе на ближней помойке. Прихватили по ломтю черного хлеба с маслом и сахаром. Вышли затемно. Как раз к рассвету мы миновали последнее большое село. Кое-где в окнах горел свет. За заборами гоготали гуси. Из-за сарая у крайнего дома выбрался огромный индюк, окинул округу надменным взглядом и распушил перья, но, увидев удилища в наших руках, передумал и ретировался к своим индюшкам. Впереди была только степь.
Мы бодро пылили по ухабам проселка. Добрались до ставков, когда солнце уже приподнялось над абрисом пологих холмов. Наступал еще один долгий день, который предстояло чем-то заполнить. Я утоптал камыш. Димон разбросал прикормку. Закинули удочки, насадили на крючки и отправили в плаванье пару корок белого хлеба. Уселись. Уставились на поплавки. Принялись ждать. Клева не было.
Мы съели свои бутерброды. Заскучали. Терпения хватило, может быть, на час. После этого Димон начал клевать носом, а я увлекся ловлей местных лягушат.
В это время один из поплавков подозрительно улегся на воду, полежал и опять встал на место.
- Снова не везет! - услышал я собственный шепот. - Сожрала наверное, - и потянул удилище, проверить, как там наживка. На леске заходила здоровенная рыбина.
- Димон! - завопил я. - Попалась! Держи! - и сунул удочку ему в руки.
Тот спросонья подскочил с места. Ойкнул. Засучил ногами на глинистой почве. Так что после первого же приличного рывка нашей добычи выпустил удилище и полетел вниз головой в прибрежную тину. Я и сам собирался лезть в воду хватать подцепленного карпа. Теперь же приходилось ловить саму снасть, которая неторопливо уплывала к центру водоема.
Я - как был - сиганул в пруд, обогнул барахтавшегося Димона и ринулся за добычей. Поплыл, путаясь в водорослях и отчаянно размахивая руками, и почти догнал свою удочку, но она при моем приближении медленно ушла в глубину.
Я завыл от досады и закрутился на месте в надежде, что та всплывет еще где-нибудь. Удочка не появлялась. Бултыхаться так - в мокрой одежде - не было больше сил. Пришлось возвращаться.
На берегу уже ждал, приплясывая, рассвирепевший товарищ по несчастью.
- Ты что, охренел! - орал на меня Димон, соскребая с ушей налипшую тину. - Кто тебе сказал, что я плавать умею!?!
- Раззява! - огрызнулся я и загрустил, глядя на воду. Димон собрал пожитки и, ни слова не говоря, пошел по направлению к дому.
Упускать почти пойманного карпа было ужасно жалко. Тем более такое чудо - почти золотую рыбку! Руки все еще чувствовали напряжение удочки после подсечки. Остаток дня был потрачен на поиски всплывшего удилища, но оно как в воду кануло. И больше не появлялось.
"Почему, как?" - грустные мысли бродили в моей голове. Улов ушел. Дружба кончилась. Жизнь не удалась. Слезы сами полились из моих глаз. Смеркалось. Мельтешенье мошкары над прибрежными кустами дополнили всплески рыбы и шорохи у самой воды. Неподалеку пару раз ухнула ночная птица. До дома был еще час пути.
Так я и побрел, размазывая по щекам скользкую грязь. Во дворах дальнего поселка лаяли собаки. Над степью взошла луна. Ее диск был почти полным. Белесый свет залил дорогу. И от этого стало еще страшней.
Пройдя километр, а может быть два, я различил впереди силуэт. Он двигался в мою сторону и мог оказаться кем угодно. Размеры и расстояние скрадывала темнота. Вокруг все было также темно и тихо. И погибать отчаянно не хотелось. Руки сами нашли пару булыжников на обочине дороги.
- Не вздумай метнуть в меня каменюкой! - услышал я знакомый голос и обрадовался необыкновенно.
- Димон!!!
- А кто ж еще тебя выручать двинет?
- Ох, и попадет нам от предков!
- А так тебе и надо! Чуть не утопил другана, гаденыш!
На предмет собственных перспектив, Димон голову забивал не особенно. Его мать была учительшей и, значит, сторонницей строгой дисциплины, однако как женщина - не слишком твердо придерживалась собственных принципов. Отец был суров, но рассеян и не всегда вспоминал о намеченной экзекуции. Так что в рассуждениях моего друга всегда имелась лазейка с названием: "Пронесет". И я всегда радовался его фарту, но сейчас мне снова захотелось обидеться.
- Слушай че, - сказал Димон, не обращая внимание на мое сопение. - Я тут по дороге на классный курган набрел. Раскопанный. И еще там мраморные барельефы кругом и плиты у входа. Разглядеть не успел. Вокруг ограда и сторож - зверь. Свирепый сволочь! Отделал меня крапивой, а я всего на забор залез и даже спрыгивать не пытался. Надо сходить - разведать: как - что?
- Это точно! - подтвердил я, утешаясь тем, что назад уже одному идти не придется.
Дома нас, разумеется, выдрали. Обоих - как обычно.
- Там у кургана он и живет. Ох, и страшный. Пойдем, позырим! - продолжил Димка свой рассказ на следующий день.
- Айда по-пырому! - радостно согласился я, даже не подозревая, чем закончится это путешествие.
Наш общий дворовый пес Шарик тявкнул пару раз и встал на задние лапы. Мы двинулись спешно, почти бегом. Задницы ныли, вселяя в нас дух отчаянных приключений. Пес бежал впереди, обнюхивая по пути все местные помойки.
- Тебя вот только десять раз! - брюзжал по дороге Димон.
- Зато у тебя ремень был шире! - приводил я свои аргументы.
Подобраться незамеченными к кургану не удалось. Лишь только мы прокрались к щиту, обозначающему захоронение четвертого века до нашей эры как филиал местного краеведческого музея, из калитки выбрался дед - в телогрейке и с берданкой через плечо. Угрюмый взгляд из под лохматых бровей не предвещал ничего хорошего.
- Вон пошли! - скомандовал дед. Но я отчего-то решил упереться.
- Не имеете право!!! - заорал во все горло.
- Ну счас я вам мою черешню жрать!
- Поймай, попробуй, - расхрабрился Димон и показал деду дулю.
- Отчего же? - тот зло оскалился и снял с плеча берданку. - Собака ваша?
- Нет!!! - завопили мы в один голос.
- Вот и хорошо!
Сторож поднял ружье и прицелился. Собака доверчиво повиляла хвостом. Я вложил гайку в рогатку, но выстрелить не успел. Заряд дроби разнес Шарику череп. Мужик подошел, ткнул ногой мертвого пса, сплюнул и ушел в сторожку.
- Ну, падла, это тебе так не пройдет! - рассвирепел Димон, и я увидел, как побелели его глаза.
Он замитил рогатку в моих руках, вырвал ее и выбросил за ограду.
- Не сейчас!!!
Мы не плакали. Мы озверели. Просто закопали собачье тело и поклялись отомстить.
Через два дня хибара сгорела. Сторожа там не оказалось. И хорошо - смертоубийства не вышло. Ходить на курган было больше незачем, но мы пришли.
В тот раз только что прошел ливень, тот самый кромешный южный ливень, который превращает лужи в озера, а тротуары в реки и смывает все на своем пути. Топали долго. На сандалеты налипали килограммы вязкой дорожной глины. Ноги шевелились едва-едва. Но мы добрались. Торжествовали умеренно. Бродили по черной куче камней и обгорелых досок, расковыривая остатки испепеленного имущества.
- Спалили народное хозяйство, - констатировал Димон. - А эта сволочь... - тут он споткнулся и полетел. Я бросился поднимать друга, поскользнулся и растянулся рядом. Руки, войдя в жидкую глину, зацепились за что-то твердое.
- Вот же ж сволочь! - согласился я с Димкой и попытался высвободить руку. Не получилось.
Димон поднялся первым, попробовал выдрать меня из ловушки. Дернул так, что я завопил от боли. Понял, так не выйдет. Оторвал обгорелый кусок доски. Начал копать. Из глины появился горшок с плотно подогнанной крышкой. Моя рука аккурат прошла в кольцо его ручки. Вытащить ее по-прежнему удавалось. Димон с остервенением разбрасывал палкой слипшийся грунт. Я свободной рукой подкапывал глину с другой стороны. Горшок вырыли. Он оказался необычайно тяжел. И когда мы начали двигать свою находку, что-то металлическое звякнуло внутри. Я уже не думал о содранной коже и сбитом локте.
Димон сбегал к ближайшей луже, притащил воды, обмыл застрявшую руку и укусил меня за палец. Я вскрикнул и разом выдернул кисть из капкана. Уселся рядом, потирая ссадину.
- Ну, ты...
- Что это? Клад?
- А ты как думаешь?
- Давай смотреть.
- Давай-ка лучше чесать отсюда, пока взрослые не пришли.
Мы нашли кусок дерюги, запаковали в него свою находку и двинулись по дороге назад. Снова пошел дождь. Но это и к лучшему. Никто не обратил внимания на двух заляпанных глиной пацанов, которые, кряхтя и матерясь по-детски, перли куда-то странную тяжесть.
Добравшись до ближайшего брошенного дома, мы сгрузили трофей в подвал, в самый дальний угол, полный улиток и дохлых мокриц. Горшок пришлось разбить. Другого способа открыть его не существовало. Черепки развалились, и на землю посыпались черные золотые монеты.
- Клад! - заявил Димка. - Слушай у тебя талант нырять в грязюку. Вечно что-нибудь сграбастаешь!
- Я же говорил! - подтвердил я, хотя ничего подобного до того не высказывал. Об убитой собаке мы на время забыли вовсе.
- Надо перепрятать! - проявил Димон недетскую сообразительность.
- Зачем это! - удивился его друг, которому безумно хотелось похвастаться находкой.
- Отберут. И все. Оставим, пока повзрослеем.
Откуда взялась у него такая расчетливая уверенность, я не знал, но согласился, потому что привык соглашаться с Димкой.
Сейчас, когда спустя много лет мне известно то, что мне известно, я признаю, что он был действительно по-взрослому прав. Только сам так и не успел воспользоваться этой своей правотой. И с этим тоже приходится согласиться.