Ноябрь всегда казался для мышей и крыс нашего весьма умеренного климата порой, явно ущемленной благодействием природы. Ведь с апреля, вслед за оттаиванием нор, они стремились быть поближе к солнцу и потихоньку пробуждающейся вокруг них природе. Тут тебе рядышком кора и ветки, всевозможные орешки и трава. А полный моцион из солнечных лучей чего там стоит? Жить все же там было получше, но надо краешком глаза хоть немного было опасаться непредвиденных в такой веселой жизни ситуаций. А тут все мёрзнет и даже маленькое опоздание с определением места для зимовки сразу грозит большими неприятностями. Надо хоть что-то сносное поднакопить до самого апреля и затащить в укромные места. Припасаемый вслед за осенью жирок зимой вряд ли спасет. Пять месяцев скрытой жизни между сугробами и окаменевшей до весны землей ни до что хорошего никак не вдохновляет и мысли к пламенным и всячески одухотворяющим такую скрытную жизнь чувствам не подводят. Все было бы у них поближе к счастью, если бы 60 тысяч лет назад не придал бы Боженька Земле котов...
Кот Барсик чувствовал себя в этой семье плебеем. И хоть ему уже пошел четвертый год, он под контроль прибрал по добродушию и территорию соседнего участка. Летом лишний часок в несколько дней он уделял походу по красивой плитке с важным видом владельца наспех прихваченной при полном бездействии других собратьев, гуляющей рабочую неделю и засаженной все больше розами земли. Осенью все больше полагался при ночных здешних охотах на всегда подстриженный газон, где можно было вволю поживиться совсем не пуганой никем до этого добычей из мышей - полёвок. До самого утра кот баловал себя игрой с пойманными там чаще всего мышатами, неосторожно собиравшимся в траве. Слегка придушенных он будто отпускал на волю, чтобы потом, чуть вышедшим из состояния прострации, предложить опять знакомую от матеньки веселую игру с названьем "кошки - мышки", от которой пленники уже на третий раз едва вставали. До самого рассвета он давал им снова шансы оклематься, чтобы потом с усладой поживиться. Это была не его прихоть, а закон природы. Таким же образом два боевых пса расправились ради утехи с его братом Васькой. И так как Барсик знал, что все это случилось за забором трех его сожителей в виде людей, то он забыл туда дорогу, как и две щелки на другом конце участка. Там даже некий чужой кот, скорее по ошибке, уже снаружи густо пометил своим запахом в день распускания цветов сирени высокий деревянный столбик, вбитый на границе. Поэтому осенью жизнь Барсика часто колебалась между понятиями "много" и "совсем слишком" при определении наличия еды. Сначала он приносил лишнюю добычу в дом и ложил ровно половину на ковер. Но с первой же попытки он был выброшен с этой мясной едой за шиворот во двор. "Может, не так им было вкусно. Или мало..."- обиженно подумал Барсик и доел с приятным хрустом на зубах добычу в одиночку. Но когда и во дворе его щедрую душу постигла доля домашнего изгоя, он прекратил совсем носить сюда подарки и доедал все лакомства животного порядка то за баней, то совсем за елкой. Иногда он просто жировал, отказываясь от домашней пищи. Тогда сожители без нужного, понятного ему мяуканья бросались в крик и даже чем-то угрожали частой трепотней на своих лысых лапах. Из-за этого он начал еду прятать то под лестницей, то за диваном, то за шторами. За шторами они его опять попутали и наказали тем, что целый день еды не насыпали. А так как вслед проступку кормушка стала снова полной, то Барсик стал ходить к ней очень часто, ничего не пряча про запас. После этого он несколько раз помял всегда противно пахнущего из своей пасти высокого двулапого соседа и наезды вовсе прекратились. Теперь коту уже хотелось и дружить с появляющимся каждый день у него гостем. Он начал делать и массаж, и чаще стал тереться о его обтянутую чем-то лапу, выказывая полностью свою обильную любовь. Кода же появлялась благоухающая многими цветами шустрая жиличка, Барсик старался подойти и к ней. Но противно пахнущий сосед его опережал и лысой мордой тыкался в соседку. Они долго мурлыкали на непонятном языке. Клубком потом тащились к запахам со странной пищей. Там становилось жарко, как от пригрева сотни солнц. И что-то громыхало и звенело над большим столом, куда ночами Барсик лазил к баночке с орехами, гоняя их потом по полу до утра. А утром ему снова доставалось и он точно не знал: то ли за пол, а то ли за орешки. Он снова не ходил дня два сюда, пока здесь все могло быть с криком от соседей. Коту было так жалко, что он им охранял все три этажа и от собак, и от других котов, и даже от назойливо спешивших на любой его внешний обед зеленоватых жирных мух с любой кучи навоза. Пинок соседа много лет назад прямо под тощий зад враз отучил Барсика царапать шторы. Но метки по двору он оставлял всегда, чтоб все животное чужое в одеянье вражьем точно знало, что он здесь истинный хозяин. Сожители придут. Переночуют. А ему снова целый день все это хозяйство сторожить.
Сегодня утром он проснулся рано. После принятия сухого корма прикорнул на теплом от электрики полу второго этажа, пока жара снаружи через окно уже не стала беспощадно греть его загривок.
По-человечески все это описать вдруг оказалось очень просто...
Небо на востоке ранним утром запылало холодноватым и далеким розовым огнем. Сквозь ближние макушки елей просачивались яркие лучи, рассеиваясь перед дачей в осветлявшуюся невидь. Бледнотелая луна жалким матовым огрызком отползала вслед за расплывающейся незаметно ночью далеко на юг. Бездонным небом проявлялась обмытая шуршащим по свежей листве дождем чистейшая лазурь. Где-то рядом в напряженно - гулкой тишине робко звучали птичьи голоса. И бусинки рос, прилегшие из охлаждающейся сырости за ночь в траву, казались неким божьем даром, при близком взгляде Барсика прозрачно отражавшим сверху кругленьким собой весь неоглядный объем неба.
Коту уже с пяти часов совсем и не спалось. Он уже успел с многих сторон вцепиться в когтеточку. На крик: "Брысь, мать твою!" и прилетевший сверху мягкий предмет, все время бывший под хозяином с первых шагов в веранде сразу после прихода, Барсик сделал разумное решение вопроса, забравшись в место, откуда был виден и двор, и прилетавшие туда без спроса птицы. Так как с зимы он перестал ходить в лоток, в египетской кошачьей позе начал терпеливо ждать, кого же пронесет мимо него такая же простая надобность в уютное, всегда закрытое от него место. Но когда свет с окна уже прополз до обувницы, только тут кто-то сначала тенью, а потом и сам начал спускаться вниз с такой же целью. Он уже только немного пахнул вчерашнею вонючкой из своей пасти. Но грудь его слегка дразнила запахом оставшейся в уже не охраняемой Барсиком зоне появившейся с худыми лапами жилички. Следом пришел жилец. Заметив на пути кота, тут же щелкнул знакомо чем-то вверху и распахнул коту огромный путь на волю. Барсик его на миг опередил и принял стойку, которую всегда практиковал в охоте ночью на мышей. Водичку, и уже несвежую, он отлакал загодя из чашки цвета той травы, что была сразу за беседкой. Лапки его мягко ступнули на прохладную от ночи землю. А снизу сразу же стали доноситься запахи тех, кого он недолюбливал в некие вторжения со стороны улицы без его ведома. Но особо вдруг его насторожил свежий мышиный след от сада, густо пропитавший мокрые стебли травы. И хоть живот еще не свыкся с обдававшим его мокрым холодом, но весь охотничий инстинкт уже с трепетом сладкого волнения толкал в это охотничье заманчивое дело. Стараясь незаметно проползти мимо раскинувшего беспорядочно на путь его охоты листья одуванчика, что за последние три дня подрос на четверть лапы Барсика, он слегка сместился влево, к вымахавшей под рост совсем ненужного ему, приткнувшегося вместе с будкой, облаявшего все углы типа вражьего собачьего племени Барбоса, уже осеменённой лебеде. Иногда в решающие миги нападения глупый уличный сосед вдруг принимался наводить гнусящим своим лаем невидимый порядок на чужой земле, куда Барсик старался вовсе не ходить. Кот никогда не знал, чего же снова ждать от дурачка и всегда с веселым упоением из-за кустом разросшейся малины весьма довольно наблюдал, как тот хрустит не нужными котам костями точно за то, что делает-таки не нужную хозяевам работу. И оттого они к нему ходили только раз. А Барсик днями шлялся по округе, заносчиво неся другой раз свое серенькое тело перед огромным бестолковым псом, провоцируя того на новый лай. Жильцов он еще принял с равнодушием внутри на временный постой, но этого донельзя шумного и бестолкового соседа с наглой мордой он никогда сюда бы не привел. Откуда только он здесь появился, Барсик своим маленьким умом не никак понять. Но и избавиться от этой твари не было никаких сил. Он считал правильным, что пса не допускали к дому Барсика жильцы. И хоть кот даже хоть лапой не участвовал в строительстве жилья, оно ему все в большей мере подходило для жилья.
Зато дома при любом раскладе внутридомового порядка он всегда после сна облизывал себя и все свои лапы в отличие от неопрятного жильца, вносившего на своих лапах всякую гадость, что даже не пахла домом и двором. Барсик аккуратно подчищал сначала лапы передние, затем странным торчком направлял задние лапы в потолок, принимаясь вновь за ту же процедуру. Иногда желудок возвращал назад комочки шерсти, но это были лишь необходимые для поддержания чистоты шкуры издержки. Здесь ему тоже доставалось от жильцов иногда грозным нареканием, а иногда даже вне признаков приличности сожительства смачным пинком под мягкий зад. Он понимал потом, что делал это как бы и нехорошо, но мама еще в детстве приучала его это непременно делать. А маму он хоть и забыл, но все ее привычки явно почитал.
Дверь опять привычно громыхнула. Оба жильца под громкий говор прошагали мимо него в то место, где всегда слегка гудело блестящее и неживое существо и откуда они просто пропадали за дымящим и вонючим следом. Жиличка по привычке с заносом наперед поднимала высокие лапы, опираясь только на подушечки. Барсик знал, что так ходить он бы не смог. Но ей так, видно, было удобно добираться с помощью такого спутника с жильцом к месту своей охоты. Только что она могла добыть с той трескотней всегда катящегося, не меняющего форму тела, существа в виде жильца? Представить он не мог. И почему охота их была в совсем других местах, после которой вдруг они являлись с непотребными и шелестящими вокруг боков жильцов предметами, ему уже никак догадываться и не представлялось.
Но сегодня на попытку сделать трением о ногу засеменившего с крыльца жильца тот развернул свою крутую лапу с подобием животной шкуры и приземлил кота на две ступеньки ниже.
- "Что это с ним стряслось такое?- Вместе со сбитым тем легким пинком дыханием подумал было Барсик, отпуская непомеченного им соседа.- Я, значит, буду тут ему от всех чужих набегов сторожить жилье, а он меня даже уважить не желает. Сколько кругов с засадами тут надо будет сделать, чтоб возле всех насущных входов никого из недругов не появилось. А ему, видите ли, это все неинтересно"...
Он очень боялся, что соседей далеко за домом сможет кто-то вдруг пометить, а ему придется с этим запахом пустить их в дом. Утром он хотел помять поласковей и понежней соседа, чтоб выказать ему свою любовь. Но соседка сразу резко цыкнула прямо у входа в комнату. Давала знать, что этого делать нельзя. Скорей всего, она приревновала. Он потом снизу четко слышал, как вдруг соседи с шумом так расшевелились, что долго не могли дышать спокойно. И вдруг за резким вздохом заскрипевшее протяжно "а-а-а-х-х!" могло бы означать только беду. Но вскоре все и надолго утихло, а кто-то с непонятным, странным запахом на теле вдруг тихо вышел в ванну. Барсик занял в углу у стенки привычную к утру свою позицию. Там прошумел недолго странный дождь. Следом легкий шорох и шуршание добрались до его ушей. Такое он часто слышал от ветра, когда тот с набега путался в листве сада. На обратном же пути от шелковистого, изнеженного чем-то тела исходил уже запах от смеси многих утренних цветов именно от жилички. Она как-то божественно взглянула на кота, добавив налегке - обворожительно, что с ней случалось очень редко только здесь:
- А ведь подглядывать нельзя-а... Ишь ты, какой у нас тут выискался тайный наблюдатель.- Барсик принял это обращение как благодарность за ночную службу и захотел ее помять, чтоб выразить свою любовь. Он бодро поднял хвост под стать благому настроению, но след соседки уж простыл сначала за ступеньками, а уж потом и за самой дверью. От ее подушечек тонко исходил тепленький запах, какого он нигде еще не нюхал. Такой весь ненавязчиво - приятный, каким пахла сверху и ее тумбочка. Жаль, Барсик, кроме запаха сирени и валерьянкой, других щедро насыщенных средь жизни ароматов почти не знал. Оставив эти две затеи на потом, мягко спустился вниз и уже для своего чуткого сна стал потихоньку мять диван. Свет снаружи доползал уже до половицы и он понял, что жильцы вот-вот могут появиться рядом с ним. Клубком свернувшись, под свое мурлыканье стал понемногу засыпать...
Из всех насущных здесь котов он почитал одну лишь рыженькую кошечку, которая при встрече каждый раз ложилась рядом с ним на спинку и все восторженно глядела на него. Потом она долго мурлыкала, катаясь по пыли. Любовь такая была странной, очень длинной и слишком ласковой, которую он понимать не мог. Следом она вбирала коготки в подушечки лап и норовила облизать Барсику ушки. Потом она надолго пропадала. И, пока Барсик вел локальные бои на самому себе же вверенному участку, он иногда-таки ее и ждал. Но ее запахов в привычном месте не было. Были два котяры - хулигана, норовившие хоть каждый день без всякой меры метить у него деревья. Но он мог подловить их только днем, когда соседи уходили парой по делам, а возвращались лишь тогда, когда темное место у забора становилось до того огромным, что Барсик мог себе позволить даже охлаждаться после изнуряющего пекла насквозь прожаренного сверху дня.
Сегодня Барсика ждала неслыханная драка с одним пробравшимся нахально наглецом с огромными клоками полинявшей шерсти по бокам. На резкое виляние хвостом тот даже виду не подал. Барсик, разведя кончики ушей от полного недоумения, дал ясно второй знак вторженцу покинуть свой удел. Реакции на это тоже не последовало. Чужак прилег нагло возле любимого его куста, где Барсик всегда жевал любимые им корни и в блаженном настроении любил валяться там после этого в пыли. Выше корней росли ворсистые коричневатые плоды, которые соседи иногда срывали и с удовольствием совали в свои пасти. Барсик, разведя кончики ушей, подумал недовольно: "Еще чего! На мой десерт явился да еще без приглашения... Ну, ты, парень, даешь". Реакции с той стороны - да никакой. Мяукнул снова для приличия. Взгляд гостя прямо говорил: "Ты кто такой, чтоб мне указывать". Резкий взмах левой лапой тоже не помог. Противостояние задерживалось. Непрошеный тип даже сделал шаг навстречу с совершенно недовольной мордой. И тут Барсик решился, приняв твердое намерение на изгнание захватчика его куска земли: подняв все уши на макушку и высунув враз свои когти из подушечек, встал на дыбы и уже хотел было запрыгнуть на чужую, неприятельскую спину. Противника в секунду будто ветром сдуло. Лениво выполняя важный для него психологически всегдашний ритуал изгнания, Барсик два раза обошел по всем углам три года охраняемую свою дачу с маленькой обидой на уехавших соседей, не видящих его неусыпных успехов.
Хоть Барсик недолюбливал соседа за грубую манеру обращения и непонятные совсем пинки, когда некстати попадался под его лапы после оглашенных выяснений отношений со своей соседкой, но тот не подводил под наказания его частые набеги в раздвигаемый лапой Барсика шкаф на чистое хозяйское белье. А вот соседка тут же принимала по радикальности строгие меры к экзекуции: уши виновника струной вдруг зависали в ее тонких лапах, а тощий зад несчастного в сей миг кота следом летел быстрее головы. Это было бы немного интересно, если бы не было больно или случилось с кем-то из других котов. Иногда Барсик ночью храпел, когда его усилия по поддержанию контроля на огромной контрольно - следовой полосе дачи превращались вместо обычных двух кругов в несколько лишних, но казавшихся ему необходимыми, особенно после дождя и гостевых наведываний нескольких кошек в один день. Он очень не хотел, чтобы сюда за ними заходили и коты, чтоб превращать скромный прием в развязный шабаш, на который вечерами на это непонятное толковище сверху под вопли от соседа даже прилетали некие предметы увесистого вида, что к Барсику еще не применялись. Он твердо знал, что все это предназначалось не ему, но почитал уже за счастье побыстрей оттуда убежать. Сначала по кустам носился шум. И уж потом из-за колодца, как в убыстрённой съемке, во все стороны неслись коты, норовя быстрее найти щелку, укрытие или же место на верхах деревьев. Верховые беженцы на долгие часы сливались с ветками. "Так вам непонятливым и надо",- удовлетворенно думал кот - хозяин. После таких разгонов Барсик надолго "зависал" в далеких закоулках дачи и даже есть ему в такое время не хотелось. Когда последние вечерние призывы от соседей в виде постоянной заманиловки "кис - кис", чтоб заходить домой кончались, он долго в одиночестве сидел и много думал о своей такой немного интересной жизни. Иногда проводил ночь, свернувшись калачом или внизу беседки на оставленном ковре, или шел к мешку с соломой, приготовленной к зиме для кур. Пес его здесь чувствовал и недовольно фыркал, ибо не мог с такой нужной ему сторожевой точностью определить, где же сидит этот коварный и противный, недоступный всем его зубам котяра Барсик. Чтоб лай собаки томный и чуткий сон не перебил, приходилось ему точно не храпеть.
В погожие и светлые деньки Барсик обожал выбрать высоко на яблоне удобное для наблюдений место, чтоб зря не обходить свои владения. Контроль оттуда был за всем, кроме мышей, от запахов которых он внизу даже терялся, откуда и куда они ночью ходили.
Самого злостного нарушителя Барсик прогнал на два восхода солнца раньше. Тогда еще накрапывал немного нудный дождь. Дул от болота свежий ветер и запах от чужих следов распространялся очень быстро. Был тот кот раза чуть ли не в два крупнее Барсика и вел себя сугубо по -хозяйски: слямзил остаток недоеденной вечером мышки и без спроса пометил два самых крупных и колючих дерева прямо во дворе. Барсик его легко определил и кинулся навстречу. Он со всей силы вжался в не кошенную какой день траву. Опустил хищно уши. И начал так со злом шипеть, что с веток перепуганная резко разлетелась стая воробьев. Отступления той стороны - ну ни на шаг! Барсик шагнул поближе и еще злее зашипел. Только тогда противник соизволил дать своим лапам ход обратно. После такого сражения он долго охлаждался между двух теплиц, которые поставила без ведома пара его соседей, когда он еще мальчиком носился по двору.
Он разучился начисто мяукать и от страха, и от боли. Но от наступавшего внезапно голода всегда ходил рядом с лотком, скрёб лапами фаянсовое блюдце и призывал беззвучно всех этих этих принятых им временно жильцов туда подкинуть что - нибудь съестное. Воду он научился доставать в раковине кухни, долгим хождением возле пустой от животворной влаги миски, а во дворе сам бог велел напиться из любой посудины и даже из росы. Чаще всего водичку наливала Барсику жиличка, которую он любил больше за подкидываемые ею кусочки от животных неизвестного происхождения. Иногда они так жутко воняли, что кот не мог себе представить, как же они это едят. Когда жильцы были на кухне, то между собой часто ругались. И Барсик думал, что жильцы любят больше его. Но когда они шли на второй этаж, то утром часто выходили всем удовлетворенные, уже его не замечая. Внизу они вдруг нежно состыковывались лысыми мордочками и шумной компанией опять шли к тому немного громыхающему аппарату. И жизнь кота уже четвертый снег на улице встречала в заточении, когда уже не было свежих, чуть придушенных им мышек и выпадавших иногда из гнезд птенцов. Барсик не знал людских законов и откровенно делал то, чему с младенчества был тщательно приучен пропавшей ныне где-то маменькой. Поэтому и грех, что становился смыслом его жизни, замаливался неким высшим существом как полностью оправданным и вообще таким необходимым...
Зазимок выдался ныне холодным. Барсик смены сезона по своей не слишком развитой натуре не заметил, но стал пореже выходить из дома. Новым распоряжением небес застывший быстро двор засеивало густо напрочь белым ворохом первого снега. В рельефных складках шустрый ветер лихо укладывал порошу. Носилась неприкаянно последняя опавшая листва, ища напрасно место для покоя. И серым, нахлобучившимся небом заметались беспокойно низенькие тучи. Со всех углов знобко тянуло холодом. Гудели нудно с привязью к минору провода, будто по-своему справляя тризну по сошедшему сезону. Барсик, сидя подолгу на подоконнике, мечтательно глядел на всю эту проруху и, видно, ощущал себя вполне счастливым...