В Котельниках как раз стояло то время июля, когда пчелы только разнесли по ульям весь бархатисто - желтый накрап нектара к липовому меду, а под Камышиным готовились собрать первые арбузы. От Люберец с утра подтягивало хмурые массы готовых выплакаться туч. Но все ж в просветы смело устремлялись лучи солнца, предрекая слепой дождь. Потому календула на клумбе под окном - к хорошей все ж погоде! - еще пышнее, чем с утра, потихоньку раскрывала лепестки. И зонт Тюфтяйкин в магазин с собой не взял. В 11 часов и 46 минут шагнул он от порога своей трехкомнатной квартиры на четыре этажа вниз, к обшарпанному с давних пор подъезду. Шмыгнул оттуда быстренько в универсам, оставив дома сильно болевшую последние три года мать, годовалого кота Антипа, 416 с мелочью рублей, свою заначку в книге про кулинарию 76-го года выпуска и пару залетевших с утра в кухню черных мух. Против них не помог и поставленный вчера на стол букет сушеной пижмы. Хотя в комнату, где были возле апельсинов разложены палочки гвоздики, ни одна из них не залетела. Перекинувшаяся от Перово до Капотни дуга огромной радуги была ему видна прекрасно и до того обрадовала душу, что он сразу захотел не покупать сегодня черный хлеб, белесоватую и прыгающую "Докторскую" колбасу со скрипящей на зубах противной соей, молоко в сразу же валившемся пьяным пакете за 21 рубль, дешевенькое мыло и еще позиций несколько из умственного списка.
126 рублей в тесном заднем кармане брюк было маловато, чтобы закрепить свой новый выбор. Он также не хотел, как некий парень, брать с собой какие-то продукты мимо кассы в виде произвольной скидки. И при этом выставлять почти что все верхние зубы для улыбки черноглазенькой мигрантке - продавцу. Так что между двух возможных вариантов и восьми белесоватых двухметровых рядов полок кое-что и подкупил. Ибо до пенсии родительницы было еще четыре дня и он финансово был так обжат, как свежая дубовая бочка обручом. Вот по сотне с лишним рубликов на день и выходило. Это если не считать десятка полтора яиц, два кусочка сыра, почти двести граммов майонеза, трех луковиц и пять кило картошки, которые он смело мог вписать в актив оставшегося продуктового семейного запаса. Рассыпающиеся на ходу туфли в его зачет уже не шли, ибо в мае удалось прибарахлиться у соседнего подьезда некими сандалиями, заодно с протравленным впоследствии прихваченным с ними грибком, подло пробравшимся в мизинчики обеих ног. И то, что у сандалий были скошены задники и размер был гораздо меньше своего 43-го, Андрея уже явно не пугало. Теперь осталось поменять мамане старое осеннее пальто с регланом из эпохи прохудившегося до предсмертья коммунизма на что-то поновей поближе к самой осени. Это если еще удастся занять утром удобную позицию к налету на ближайший мусоросборник. Да и то, если потом не отберут добытое даже при всех его крутых маневрах скорого отхода.
То, что мать считала про себя самой большой удачей в жизни, было для нее рождение Андрея. Как-то вышло так, что бывшая всегда при ней любовь то никогда не доходила до мужчин, то доставляла ей одни обиды. И молодость ее просыпались песком. Бесцельно. Мужчины прошли мимо. Сама же незаметно двинулась в подстарки. И чтоб ее, сейчас живущую, мимолетом нехорошим словом не обидеть, скажу одно: сыну ее до пенсии еще греметь, как котелку из меди. Решение родить дитя под 38 лет было отчаянной попыткой хоть что-нибудь оставить на земле после себя. Однако сын уже с отрочества думал совсем не так. Делал почти не так, как мать того хотела. Противился. Всегда таил обиду на папашу, на обделенный материнской мерой заработка быт и еще на многое другое, что доставалось сверстникам из полных комплектацией родительской семей.
...Мать встретила Андрея, облокотившись правой рукой на дешевенькую скатерть стола спокойного синего цвета. Антип стал рядом. Все четыре глаза смотрят на Андрея. Женщина готова варить суп. Уже настроилась. Подвязывает фартук. Хоть ее четвертый месяц мучит варикоз и давит напрочь опротивевшая астма. А вот кот с раннего утра готов поесть готовый уже "Вискас". Ему претит еда другая. Даже "домашнюю" сметану со стоящей в ней столовой ложкой ест без всякого усердия. Так приучен. Этим и живет. Вот и сегодня он получит свой паек в зачет убавленной цены на многое другое, предназначенное к потреблению в семье. Сын не может лишь не брать любимый "Мальборо". Но и Архипа любит до самозабвения. Так что 22 целковых ежедневно - вынь да положь ему. Вот почти и набегает расходов этих аж под стольник. Курица из них - дороже всего прочего. Берется сразу на неделю. Но сегодня в рационе ее нет. Будет рассольник, потому что в магазине появилась уцененная утром капуста. Да к тому ж перловке в верхнем шкафу пошел уже четвертый месяц и с ней надо срочно что-то делать. Не то - повыползают тараканы.
Так что расклад на этот месяц вышел средним, если сравнивать его с августом прошлого года, когда они из-за покупки ему куртки и рубашки жили месяц на 4200 рэ и он три дня подряд травился выброшенным в том же магазине опузатевшим дмитровским йогуртом. После этого упрямо не стал брать и просроченные торты, хотя потом и сожалел. Потому что ушлые узбеки оттарабанили к себе в подвал их аж семнадцать штук килограммовых, не говоря о совсем мелких, и ни один из них потом не бегал неожиданно на ветер. В те дни Андрей никак не мог решить простейшую задачку: почему людям из торговли выгодней выбрасывать товар, чем скинуть цену на него. Может и он мог бы позволить купить себе хоть захудалый йогурт в магазине, чем вскоре подбирать возле помойки. До тортов он пока не дотянул, но эклерчик - два все ж приобрел бы к дням рождения.
С ворохом таких забот Андрюхе было не до работы. Так что 6712 рубликов за месяц и была той мерой, которой определялась у обоих способность как-то выживать. Несмотря на прочитанные за весь прошлый год лишь три рекламы возле остановки и буклеты скидок в сетевом "Магните", Андрей вполне считал себя продвинутым читателем, но до сих пор не мог понятно обьяснить наличие двух мягких знаков в слове "сельдь", а "вообще" писал с тремя ошибками и был готов любыми способами вышибить его из алфавита. Деньги как-то у него почти в никакой рост не стремились и таблицу умножения пришлось забыть. Те три десятка слов из обихода приходилось иногда так скручивать для смысла, что ему лучше было бы полдня колоть дрова.
Сидеть при матери и быть всегда совсем здоровым Андрею очень не хотелось, в то время как дружбаны не очень и втихую распивали у подъезда самогон и шлифовались подвернувшимся любым пивком. Только он свою судьбу теперь уже не выбирал...
- Андрюш! Что ж ты майонеза-то не взял?- Таращит мать оторванные надолго глаза от сумки.
- Мамань, возле него ходил ведь... И таки забыл. Будь он неладен!
- Ведь не заправить без него толком салат.
- Так и делай тогда толком не заправленный. Сгодится и такой.
- Что ж, придется...- Мать точно знает, что ругаться бесполезно. Сын, гляди, и матерком пульнет. Два развода это позволяют. Равно как и семилетний сын, что растет подарком бабке в Новокосино. Бабушка его и любит, и приголубила бы часом. Но к снохе из-за Андрюхи дорога ей заказана.
- Будем что-то варганить.- Старая тащится на узенькую кухню, откуда после сытного обеда выбраться немного трудновато. Жизнь у матери - как та радуга, что была недавно над Москвой. Жаль, что холодных и невзрачных тонов в этой палитре слишком многовато. Когда они вдвоем в квартиру эту перебрались, то уют стал для нее символом счастья. А теперь пришлось здесь находиться только в силу невозможности куда-то съехать.
Сын в это время вспоминает и женитьбу, и развод со своей "бывшей" Аллой. По его мнению, оба эти события случились из-за женской инициативы. Была б она с собой гигиеничней и поаккуратней в отношении к так нежеланному мужем ребенку да к тому же не настырней - глядишь, и разглядели бы друг друга повнимательней еще до свадьбы. Не пришлось бы потом делить имущество и таскать по новым семьям своего несчастного ребенка.
Вспомнил в это время он и казусы с найденным этим апрелем зеркалом возле помойки. Почему-то даже руки у Андрея затряслись, когда он взял эту рухлядь в руки. При этом даже внутренняя речь его взывала: "Да не трогай! Брось к чертям собачьим. Не бери ты это..." А потом и началось. И понеслось. С бессонницей - печалью под конец... Ночами в зеркале как будто что внезапно оживало в женском образе, вырвавшись при чьей-то другой смерти пресловутым 21 граммом из чужого обезжизненного тела. Чувствовался иногда какой-то странный и противный шорох крепдешинового платья - будто брезент таскали по песку - и скрип ходящего в новой, не разношенной обувке возле входа. Позавчера Андрюха запустил на эти звуки тапком. Сбил при этом, правда, шапку с вешалки. Но это что-то в два прыжка рвануло в комнату мамаши. И до самого утра в прихожей будто бы угомонилось. Раза три в прихожей посреди ночи вдруг включался свет. Слышались сдавленные вздохи от балкона. Выпадала на стол вилка из стакана на столе. Появлялся за ночь нож на стенке. Вчерашним вечером послал он ко всем лешим эти каверзы. Затем во всех углах перекрестился. Ходить и бегать "это" перестало...
Прочитал - как будто бы в апреле - он с дичайшим ужасом Андрей заметку об одном племени туземцев в районе Амазонки, в котором женщины мужчин вели к себе лишь для оплодотворения, а потом уничтожали. "И выдумает же такое племя бесово!"- Перекипал злобой с самого утра до завечерья. За кощунство это он готов был разлюбить все свои женские корни до прабабок.
Сон сегодняшний же вышел даже кувырком и с не пойми каким итогом. Хоть бездыханная подкралась было ночь, среди которой можно вволю возмечтаться о высоком или провести время с близким человеком. Бодрствуй себе до зорь туманных. Вглядывайся в призрачную глубь небес. Плюй себе тихо в космос. Вглядывайся в галактические сны. Витийствуй наслажденно. Ублажайся. Ан нетушки! Житейское и мелочное заняло ослабленный рассудок. Снилось ему, что прощалыга Симонов из третьего подъезда отдаст к обеду те 35 рублей, что занял прошлой осенью на пиво. Что машинист электровоза Барсуков, что жил под ним, точно не выйдет на работу. И на Камчатке в 10-38 будет извержение вулкана. Самым интересным оказалось то, что именно так все и случилось. Лишь извержение пришлось аж на четыре часа раньше. И то из-за того, что наши умники в правительстве уже который год никак не могут понять, куда и на сколько нам переводить часы.
Родиться захотелось вдруг ему в семье пообеспеченней и пополней. Где бы сладким было детство. И мать пекла бы каждый день детишкам булочки да пышки. Одевала бы в ровню детям соседским. Но и здесь с женским началом не совсем и удалось...
Вырос Андрей в повелительно - властного, себя любившего типа из человека замкнуто - печального, отчасти даже нерешительного. Хотя в детстве был душевно тонок и кормил котов из старого полуподвала, где они с матерью до того жили. Попивал он ныне. Даже крепко. Лет уже почти как семь. Еще до полного разлада с благоверной. Иногда от одного его дыханья перегаром закусить уже другим страшно хотелось. Развод страсть усугубил. И если раньше пить дешевое вино он и с большого горя не хотел, то теперь не мог и сутки обходиться без него. А "подшлифовка" стала нормой, равно как всякий перебор, в котором находилось место самогону. И вся властность была в нем сломлена за три недели в 91-м тем же макаром, как валили коммуняк. Напористо и безысходно. Так обычно гнут ивовую ветку, пока она не переломится. Лежит она потом ненужной. Подгнивает. Так и Андрюхе оставалось сделать лишь последний шаг, чтоб опуститься навсегда на дно.
В прошлом году - дело было в августе - взялась было мамаша за шарлотки. Что ни день - варганила на разный вкус: тут тебе крыжовник и малину добавляла, там - сгущенку наливала по краям, сдобренную от души мельчайшей шоколадной крошкой. Но яблоки вскоре сошли и с ноября в колее жизни возвратилось всё на прежние позиции. Теперь вся нелюбовь усугубилась, приобретя себе необратимость. К тому ж Андрею нагрубила приезжавшая в прошлый четверг племяшка Таня, огорошив нехорошими словами: "Плохой ты, дяденька Андрей. Весь грубый... Прямо бяка!" А ведь он издавна хотел ей подарить сережки. Конечно, если деньги будут. Вдруг жизнь еще разок в другой конец крутнет. Да всё дадут, чем раньше обделили. Вон она как менялась в эти годы. Хотя народ один и тот же жил на этой разнесчастнейшей землице, а такие фортеля ему крутили по достатку да холку мылили под разный бег, чтоб неповадно было еще что-то попросить. Потому что в нынешней России чем больше всем подвалит от богатства, тем небогатые - закономерность очень странная! - становятся еще бедней...
Пока писались эти строчки, в жизни Андрея ничего не изменилось. Везде уже стояла гаснущая осень. Под вечера катилось вдаль откашливающееся в сырость эхо. Сошли его любимые грибы... Жизнь его стала сжатой. Неуютной. С холодом минорной гаммы. Не стал любить он женщин уже со всех тех восьми сторон, откуда дул на него ветер. Отшельничает разной мерой в замкнутом пространстве. Можно было хоть немножко обождать, чтобы разнообразить в писанине все новые его причуды. Чиркнуть несколько страничек от души. Они, конечно, будут интересны. Мало что наш парень снова отчебучит. Числом это умножится. Конечно. Но смысл останется таким же...