Возможно, если бы по улицам малозаметного Неплюева однажды разгулялась не совсем холодная погода, то и все мысли Шнягина коснулись бы прекрасного, благого и высокого. А так они через увиденные снежные замёты, перемешанные с чуть просушенной и остававшейся прибитой послепокровской пылью, наворачивались постоянно, будто шерсть на веретено, на явные признаки никак не увядающих печали и отчаяния. Лихо проскальзывал между домами вдруг резко заживший юркий ветерок, поднимавший иногда едва не перепревшую листву с тонкими нитками вдруг показавшихся прожилок. Но ее полет был очень неуклюж и невысок, как и у ранних деревянных аэропланов. Одно его лишь радовало, что на всю эту декаду ноября под Верхоянском накрепко встала стужа градусов минусовых этак за 50. На дачу ему ехать тоже не хотелось, так как дров осталось там, как кот наплакал и печку он бы мог топить от силы пару дней. Да еще младшая из дочерей, Ленуся, незапланированно подхватила где-то насморк. Вчерашним утром показалось вдруг ему, что кофе, распечатанный в еще в текущем октябре, показался с некоей кислинкой и чуточку даже горьковатым. С работой тоже было туговато. Большой заказ, оформленный совсем недавно по разнарядке офиса по тендеру от государственных структур, подпитал бюджет семьи от силы месяца на три. И если к декабрю на горизонте не появится чего-то мало - мальски значимого в отношении финансового накопления, то придется вновь соскакивать с понравившейся было удалёнки и обживать забывшееся было кресло в ненавистном офисе, где наглец Бычевин будет снова приставать к импозантной, вышколенной во дворянском непорочном вкусе Небалуевой и похабно предлагать интимный вечер при свечах со своим жирно лоснящимся лицом и грубыми манерами отъявленного нахалюги. И где любой пытающийся сделать замечание ему мог не рассчитывать на благость руководства в виде привычной премии, ибо этот неправильно воспитанный мужик отремонтировал начальнику отдела прошлым летом дачу. Шнягин немного одичал за это время от приевшейся давно работы и от коллектива, к которому придется снова привыкать, и от привычки хоть бы что-то складно говорить. Снова по понедельникам будет строчить сквозь ноутбук доклад страниц на восемь и становиться в очередь ради приёма к "самому". Снова будет есть в обед не более, чем на две сотенки целковых и на почти такую ж сумму добираться до работы и обратно. А это явный минус в жиденьком семейном пироге, зашкаливающий по статье расходов почти за пять насущных тысяч. В душе его с уныния уже и кошки заскребли и серая тоска крепко к мыслям пристала. В медленном ритме адажио тянулось настроение минора в созвучии тяжелом припадавшем накрепко к тонике ми - бемоль. Он тихо про себя завидовал угрюмому и толстому соседу по лестничной площадке слева от своей квартиры, которому за день по нескольку раз звонили, судя по виду доставляемых пакетов, видимо, с доставки пищи. Не то он сам мотался вниз и приносил с собой какие-то свёртки, упаковки и коробки. Мокрые следы обувки выдавали, что в квартиру точно заходили. Шнягин же в унисон паршивенькому постоянству настроения теперь все ругал себя за то, что жёнушка Алина произвела на свет троих детей, после ухода за которыми с семейными деньгами получался полный недостаток и было нечем покрывать после оплаты коммуналки надежды школы на внеурочные кружки, благоустройство неких кабинетов и на всякие другие малопонятные при школе послеурочные мероприятия. Но он из кожи лез, чтобы купить детям обновки и плотный негативный строй начисто глупых мыслей за этими заботами в незаметной постоянности всегда рассеивался. Сосед напротив был когда-то кандидатом неких вполне востребованных ранее наук, но теперь как будто никому не нужных, ибо через день глуховато громыхали по бетонному охвату труб мусоропровода опустошенные им от хмельных градусов стеклянные бутылки с неизвестным остававшимся в его желудке содержимым, которое до точности детальной соответствовало теореме Архимеда: "Сколько из одного сосуда жидкости выливается...". Он или пил по-черному, или процесс попойки проходил на понижающемся градусном аспекте, потому что всякий раз его здоровье отвечало за попойки в контексте неприглядности. Этот сосед всегда казался окружающим приятным, предельно вежливым, ибо даже с глубоких проседаний в частых телесных бодунах и шлейфа невыносимого до пяти метров перегара умудрялся вежливо здороваться со всеми встречными, вынимая из загашников скукоженной в объеме памяти заветные для века Достоевского с Толстым слова, твердо стоявшие подле платформы уважительности и благочиния, одинаково означенные чувственностью как "милостивейшие сударь" и "прекрасная сударыня". А вот сосед, живущий четырьмя этажами выше, всегда без мата обходиться не желал. Он ему нужен был, как воздух рыбе. Слова увязывались у него в привычный разговор с "перчинками" лихого матерка тона на два повыше из как будто продратого грубым наждаком и навсегда прокуренного горла. Из всех известных Шнягину мест так мог басить лишь дьякон из ближайшей церкви на всегда ранней храмовой службе в воскресенье, когда от его голосовых потуг слегка вздымалась даже пыль на зарешеченных чугуном окнах божьего прихода. При его виде у людей сразу возникало чувство отвращения, не совместимое с идеями приличия. Шнягин мучился этим соседством, молча утверждая про себя: "Гнилой закваски этот человек с начисто скотской душой" и долго гряз в своих страданиям из-за такого неприятия. Если бы он был все же женщиной, то у него точно бы постоянно был невыплаканно - строгий взгляд от такого безобразия. Но была еще и ушленькая дамочка с привитыми в порядочной семье прекрасными словообразованиями и увитых приятной обходительностью манерами, которая любила хоть слегка, но навредить любыми каверзами всем здесь живущим. Ее сладчайшей патокой вдруг проливавшееся обхождение поначалу достигало самых потаенных в душах мест и заставляло окунаться в благость слушающую публику. Но потом без всяческих на то причин в шок и нервный трепет повергало напрочь всех других, познавших на деле ее дерзкое по сути поведение. То чей-то пес домашний мог схватить за лифтом подкинутую ею, но не назначенную рационом ему кость, то незаметно прилетал с ее балкона в гости к асфальту не пустой пакет из пластика, то не было убрано просыпанное мимо мусоропровода содержимое из пылесоса. Шнягин же все происходящее воспринимал болезненно, откладывая факты на все полки памяти. Он все болел из-за чужих бед, бессознательно горюя всякий раз.
Но нынешнее утро Андриана Шнягина как будто поразило. Свинцовой навесью вчерашних хмурых туч нигде даже не пахло. И только молодой, поблекший к утру месяц, тянул на запад свое круглое, как маревное, тело. Сквозь шелковую голубизну сияющего неба сочным предстало равновесие световых масс. Из полупрозрачно - розоватой и дремливой полутьмы востока воспарял строгий, еще немыслимый вчера рассвет. Радостным желтым цветом рассиялось катившееся снизу наискось и вправо солнце. Недвижный воздух поражал всех свежим величием беззвучия и был натянут туго, как струна. Так симфонический оркестр сидит в готовности и напряжении за несколько мгновений до начала увертюры, готовый на кусочки разорвать всю тишину застывшего перед ним зала. В последующие дни воспрявший духом и немножечко помолодевший Шнякин отчебучил нечто не присущее раньше ему: легко и будто на одной ножке наведался к своей былой зазнобе, считавшейся соломенной вдовой какого-то надолго прижившегося к вахтенной работе нефтяного инженера, прихватив с собой любимые ею цветы семейства хризантем и с накрученной по верху горлышка фольгой "шампусик" совсем не русского разлива. Вечно свистевший в его карманах ветер не помешал разжиться скромненькой заначкой из 500 рублей. Мораль здесь явно растворилась под приливом настроения и совсем было не ясно, приобрел здесь Андриан или же потерял. Он испытал накоротке дрожащий трепет насыщенной непредсказуемостью и кажущейся истинной любви. Удовлетворенное телесной близостью чувство ушло следом за хмелем, но он внутренне ожил и ситуация по личному духовному контролю стала потихоньку выравниваться и поддаваться позитиву. Он начал заставлять детей честно учить уроки. Позвонил теще, которая лет 20 не ставила его прилично по системе уважений, не ценя ни на грош все его потуги к примирению, и пожелал не через зубы одолеть еще с расшатанным давно здоровьем некое множество лет. Простил двоюродного брата за невозвращенную обратно кожаную куртку. К тому ж он перестал горстями есть калину, сбивая забежавшее выше всех норм давление. Ему теперь хотелось жить. Работать. Потихонечку вгрызаться в положительные смыслы незаметно убегавшей жизни. И даже - чуточку представьте хоть на миг - иногда все же улыбаться...
Примечание: Испанский стыд - чувство смущения от наблюдения за смущающими действиями другого человека, осознание себя свидетелем неловкого положения, в котором очутился другой человек.