- "Нельзя, что ли, бабке это несчастное окно открыть? Законопатила сдуру дома все щели.- Непонятного цвета глаза лейтенанта из военкомата сквозь темноту скользнули быстро по кровати.- Сопреет точно к лету дед от эдаких забот. Видать, забыла, какой месяц во дворе... Да и вояка как-то нелюдим. Что бабахнутый мешком из-за угла. Мог бы за заботу хоть какую пару благодарных слов связать. Ничего бы от него не убыло. Язык бы точно не отсох"... Он больше ни о чем здесь говорить не собирался. В голове назойливо вертелось до десятка адресов таких же ветеранов, которые он должен был сегодня посетить. Два самых дальних ни к какому из удовлетворений лейтенанта прибиваться не могли; не подходили ни по времени и ни по настроению. А старому, болевшему уже четвертый месяц, эта странная забота с орденом вдруг показалась в неком смысле почему-то отвратительной и недостойной всех их, остававшихся еще в живых. Комбат Бореев и еще два офицера из полка за такое получали этот орден, что ему вдруг показалось стыдно прикасаться к удешевленной за тридцать лет награде. Обесцененная разом слава выжигала остававшуюся возле сердца жизнь. Душила подкатившим спазмом горло. Взбудоражив нервы, отозвалась туго взбухшим кровотоком у виска.
- "Корчит из себя не зная что. Не глядит - как будто причитается другому. Тех, кто воевал тогда, как надо, уже давно на этом свете нет"...- Недовольная крутнулась мысль у лейтенанта.
- "Да - а... Если б не та сосна под Полоцком, догнивал бы ты, Вася Петрович, в болотах белорусских уже третий с лишком десяток лет, нашпигованно по всем частям отмеченный минным фрицовским железом".- Крохотный наплыв внутренней радости едва тронул мышцы на лице.
Мысли их никак не стыковались и закрывшаяся дверь за молодым военным так и не могла их рассудить. Лишь разделила. Каждый остался со своей правдой. Так же разнились их желания, возможности, надежды. Старому на этом свете ничего уже не было нужно. Служивому хотелось многое иметь. И побыстрей. Родившемуся вторником у живших за стеной ребенку двухгодичной пары Спиридоновых пока что ничего, кроме простых житейских мелочей, еще не требовалось. Он с жадностью посасывал прилившее в грудь матери и ожелтившееся мутно в неприязненную серость молоко, вдобавок прихватив ручонкой байковый ее халат. Огромный, скрытый под непознанностью мир стоял у его ног, к которому он сам еще не сделал и робкого шажка навстречу. .................................
В комнате преобладал все тот же напряженный красный цвет полупрозрачных штор и ореховый с оттенками - от старого серванта, бельевого шкафа и дивана. Настя принесла с прихожей старый стул для ночных бдений при супруге. Ей не могла никак приесться каждодневность всех ее сиделочных забот, переходящих постоянно жесткой обязательностью в святость. Затесненность комнатенки вполне могла бы походить на некое узилище, если б ее мысли хоть на миг бы отвлеклись от непрестанности усилий по уходу за больным. На нем теперь сходились все ее помыслы, наживую и настырно рвя изрядно заполошеное Настино нутро. Скованная постоянным уходом, она часто спохватывалась, вскидываясь в проблеске какой-либо шально и неожиданно мелькнувшей думки, что она давно не ела или же не убиралась.
Старый не знал пока, что ихний сын в это же время был под Запорожьем, где с января сидел в сизо. Два его первых письма с плохо раскланивавшимися и стремившимися в разные стороны буквами до сих пор не было читано отцу. Последнее же Настя даже не вскрывала. Начисто забыла про него, недели полторы назад быстренько заныкав в ящике буфета. В предыдущих он ей жаловался, что попал туда случайно, по некой "подставе". Что жена совсем не приходила. А нужно было то да се. Вплоть до самой зубной щетки. Так что февральская посылка собиралась тайно. Но отец вторую все-таки заметил, приподнявшись как-то на локтях с постели. А Настю надоумило поставить пустой тот новый ящик прям под светом на проходе.
- Что там за посылка под ногами у тебя валяется. Отослать, что ли, кому наладилась?
- Да так... Поставила в запарке и забыла.- С долей обиды тут же шевельнулось: "Выпытчивым стает, нечто худая баба".
- Тогда сделай с ней что-нибудь, чтобы не мулило глаза. Или ждешь, когда я встану и куда-то уберу?..- Мрачно поучал из темноты растерявшуюся вмиг старуху.- Ишь, разболталась без пригляду моего! Знаешь же ведь: каждая вещь порядок должна знать. Чтоб жизнь была хотя б в какую радость.
- Татьяне нашей к майским, этоть, с гостинцев что собрать намедни намерялась.
- Зря ты и рано балуешь ее.- Надоумливая резковато, никак еще не разогнется в правильную позу.- Танька сама себе пока способна заработать. Петра пример тебя не научил, как видно, ничему. Так что нечего мне мазунов из сосочки кормить да без рассудка на загривок мой сажать.
- Разбалуешься у тебя, гляди.- Странно глядит, как старый выпрямляет заостренные в коленях ноги. Своим глазам не верит. Побаивается даже плюнуть три раза налево. Боится лишний раз задеть ни с чего как будто расходящегося в гневе муженька. .......................
- Петька, паршивец, как подался два года назад в эту Хохляндию, так от него уже ни слуху и ни духу сколько вон уже. Хоть и живет на городских хлебах, а пустоват собой. Словом одним, долдон. Пусть только приедет - получит у меня накачку.- Обсиненные русельцами вен ступни как прирастают к полу. Встал.- Сколько раз ни говорил тебе - так ты свое все постоянно гнула: и то ему, и это дай. Чуть ли не жевала за него. Желание любое пацаненка было, что веленье божье. Спробуй, батя, ослухаться!- Еле успел передохнуть.- Достань - и все тут! Хоть сам ты, к черту, разломись!
- Охолонь. Разошелся вон из-за какой-то мелочни. Ляг-ка...- Пронеслась рядом в исторопь.
- Ага. Перележал уже боками всеми. Как блин на сковородке... А ты все ж слушай. С темы моей не отступай.
- Так вся ж и в слухе...
- То с чего-то в трактористах начинает ошивается наш сынок, то к мотористам с прихоти глумной его вдруг прибивает. В одних антихристах пока что не бывал: видать, грамоты ихней для заяв, чтоб туда приняли, не одолел. Ни к какой работе вблизь не пристает. Ничего нет путного. Что листок бумажный, не скрепляемый никак к стенке соплей. Подгреб себе принцип такой, чтоб за легкую работу хавло как можно шире раскрывать. Дождется точно, пока будут люди всякий раз об него ноги вытирать. Уважение - это вам не заляпанный в грязи пятак подле трактира. В любой луже не отмоешь. Уронивши раз, потом столько пота прольешь, в глазах чужих чтоб прежним стать.
- Авось без нас и поумнеет. Глядишь - да женится еще... ..................
- Умнеть надо, когда еще сиську сосешь, а не к тридцати с лишним годам. Тогда учить надо уже своих детей. Кто ж глину мнет, когда она загоскнет... А насчет женитьбы мне даже и не говори: какой порядочной девице будет потребна эта шалопаева душа?
- Что-то на своем месте молоток никак я не найду. Лежит, не знаешь, где?
- Под столом, кажись, на кухне был.
- Сказано же было: ничего без спросу моего не брать.
- Не стала ждать тебя...- Тихо отчиталась за вину.
Разговор начал сходить на нет, потому что враз заворошились мысли в голове у Насти одна другой невероятней и глумней. Недоуменная, изморганно она глядела на поднявшегося и ходившего по комнате ее невылазного перед этим мужа.
Проходя мимо ее самой, стоявшей на проходе в кухню, похолодевшей под нависшим страхом, он зашел на время в туалет.
Настя рванулась быстренько к буфету. За Петькиным нечитанным письмом. Схватив, с примятостью обжала накрепко в руке конверт. Сунула к телу под халат.
Василий вышел. По-хозяйски огляделся. Скривился от обмызганных жиром обоев за плитой.
- Без завазданности нам никак не обойтись. На что стена похожа стала...- Косится глазами за плиту.- Брал тебя в жены аккурат, кажись, конфеткой. Да годы все же, видно, к беспорядку ближе всю твою натуру развинтили...
- Кто ж мешал? Другую б, неразвинченную взял. "Это ж то масло натворило постное, что в "Восходе" перед Новым годом брала. Знала ж, что ошметки на последке могут быть! А ведь дернул же черт со дна бочки затовариться".- Параллельной думкой обличает продававших вместе с собой.
- Вас брать - что у цыган коня. Думал: в голове твоей ветер дует другой... Важно этих дел, касаемых порядка, далеко не запускать. Сама могла бы спохватиться, что руки не туда стоят.
- Значит, мирись с такой, какая есть.- Занозливо с обидой шевельнулось в голове: "Приставучий стал, нечто репей... Будто других делов у него нету".- Мимика тронута печальной мягкостью не определившейся полуулыбки.
- Ладнось. Горбатого могила испортит. Замнем мы это... Ближе к лету много чего поменяем. Руки аж чешутся, чтоб что-нибудь толковое сварганить. Вот только крепче встану на ноги...- Сладко вздохнул под предвкушением, возможно, возвращающегося вскорости здоровья.- А к завтрему опять супец мне с курочкой сготовь. Один в один чтоб с этим был. Вот готовка так готовка! Любого из постели поднимает.- Давно отвыкшая от радости супружней Настя внимает ослабевшему до низа баритону с елейно - бархатистой подтекстовкой в сиплом голосе. ..............................
- То ж я как знала.- Синицей вешней вдруг на радостях защебетала.- Вторую половину было жарить собиралась. А что-то изнутри как требует: "Не тронь"! Ну, я кусок тот в холодильник то и оттаранила... Ить что-то в жизни есть такое, о чем и не догадываешься часом. Как кто-то сверху держит за руку и от необдуманности всяческой отводит другой раз. Было, помнится, в девках у меня видение одно...- Свела в изломе брови к переносице. Посерьезнела. Полезла вспоминать.
- Ты это лучше в церкве батюшке разом с причастием трепни. Может, к какому таинству его и присобачит. Тут вон как раз и Пасха значится в календаре поперед Дня Победы. Под этот случай грех уж разминуться с чем до безысходности святым.-
Расхорохорился старик. Воспрял. Хотел было выйти во двор. Уже было шагнул к туфлям. Тут Настя настоятельно его отговорила:
- Нечего шлындать почем зря. На сегодня и не думай! Втай еще и радовалась: "Вот и привстал. Не сегодня - завтра надобно б рубашек пару выходных в обнову справить".
Старый не стал ругаться. Стал чесать редкий на темени волос. Потом помыкался вокруг. Нашел на полках при здоровьи еще им подогнанный рубанок и стамеску. С широко расплывшейся улыбкой на худом лице потрогал остренькие части. Похлопал зад рубанка. Приговаривал:
- И тебе найду работу, деревяха. Нечего без пользы околачиваться здесь. Халтурить скоро вместе в ЖЭК пойдем. Понятно? Чуток погодь, братуха. Пускай только еще немного стряхнет.- Ложит бережно его на место. Стамеску - тоже. Рядом. Под скрип несмазанных петель закрыл было в большую давность им подогнанные створки. Снова открыл. Сходил за солидолом. Вновь намазал петли. С поднятым духом безотзывные побережней прихлопнул створки, едва пахнущие обработанной давно морилкой.
Под вечер старый выбился из сил. С довольностью доплелся до кровати. Взбил с удовольствием подушку. Прилег. Под приятную усталость прикорнул. И не притронулся до поданного Настей супа. Все в нем жило. Бурлило поверх всякой меры. Здоровье выбивалось за края. Таким он ощущал себя лет эдак до пятнадцати назад. Это уж точно. Каждая мышца его тела разыгралась днем сегодняшним с невиданной, внезапно воплощеной в него силой. И он опять склонился к мысли, что что-то положительное есть в тех же молитвах, причащениях, самой святой воде. И что иконы быть намоленными могут. Ему не нравилось одно: что церковь через покаяния могла простить любое зло...
В настежь распахнутой его душе нашлось сегодня место перед сном и для такого нерадивого Петра, не ехавшей пока в гости Татьяне и мелкодушничавшего брата Николая, не отдававшего уже полгода занятые им двести рублей. Хотя деньжата к Рождеству у него точно завелись после продажи поросенка... ........................
Вечер степенно загущался. И небо за окном хмурело с неизбывностью такой, что глаз Насти не мог никак за этим уследить. Сквозь нагнетаемую в окна тьму сильней светлела ее женская ранимая душа. Старая четвертый уже час вертелась на одной ноге, успев за это время переделать почти за три последние недели легшие на нее хозяйственного образа дела. Носилась со своим низкой посадки телом между кухней, комнатами и балконом. На последнем повозиться пришлось долго. Нашла на нем забытое в литровой банке грушевое варенье прошлогоднего разлива, заржавевший старый нож и непонятно как попавшие туда скорее что под зиму шерстяные свои синие перчатки. Выгребла старательно весь мусор, состоявший больше всего из залетевших за зиму туда из 18-й квартиры почти впритык докуриваемых инвалидом Порываевым не исчисляемых на пальцах ее рук коричневых, раскисших примовских "бычков". Нашла пропавшую за овощным ящиком в углу отсыревшую фланелевую сумочку с ударившим под ноздри пряновато - терпким запахом гвоздики. Её-то и искала Настя для засолки помидоров весь прошлый сентябрь!
- Во, кулема! Недотепа...- Вслух погрозилась несерьезно на себя.- Память у тебя, дуреха, прямо что девичья. Будто чем без случая ее отшибло.
Покрутилась так еще пару минут. Налегке навпечатлялась. Вдохновляясь налетавшей свежестью, со сгустком возгорающейся радости пошла на кухню. Ей, изможденной хлопотами этих непомерно затянувшихся последних месяцев, в сей день хотелось надышаться всей прелестной гаммой хлынувшего упоения, исходящего от неожиданно добытой воли и свободы. Полный день распоряжаться всем именно так, как она этого сама хотела. И наслаждаться. Любоваться своим Васей. Ждать томительно его воспрявший голос. Перебирать в памяти оттенки его тембра. Пробралось сугубо затаенное на ум: "Ой, мамочки ж мои родные! Дошли-таки молитовки мои до боженьки. Сжалился, видать, сердешный. Отступает хворь от моего. Выходит, правильно тогда Анютка толковала..." ....................
Старый перед сном угомонился. С непривычки подустал. Все-то ему до этого было в охотку. Находился до гудения в ногах. В ванную наведался. Помылся. И до того же легким стало его тело, что хоть лети ты с ним в любую даль! Он успел соскучиться за все месяцы лежки даже по кухне, куда ходил до этого лишь по одной необходимости. Прихожая и та сегодня показалась непомерно, чересчур широкой. А воздухом, запущенным женой на кухню от балкона, ему хотелось прямо обдышаться во всю мощь легких. Забить им весь обьем своей иссохшейся, впалой груди. Опьяняющим нутро разливом он затекал во взбудораженную кровь и мельчившейся пузырчатою массой затекал бодряще в самые укромные места.
Ночь накинулась, сомкнувшись в купол, со всех сторон чернюще - смоляной. Цыганской. Завернула медленно со всех сторон. Вылеглась сгустком темени такой, что с полметра пальца не видать. Потерявшийся в далекой глубине воздушной чаши зрелый апельсин полной луны плыл по донышку чужого, недоступно - неизведанного неба далеко на запад. Взгляд в эту даль еще не спавшей Насти делил весь мир на все земное и на подернувшуюся там огромной, бесконечной тайной часть оглушительно - немой и необьемлемой Вселенной. Время, казалось ей, также делилось безвозвратно на все то, что было с ними до сегодняшнего дня и на то, что будет ждать обоих их потом. Ободренно - вдохновляющая слабость исподволь навеивала радость, обновлявшуюся веру и кое-что еще, такое обнадеживающее, щемяще зажимаемое чувствами в себе.
Настя пошла к себе через нагущенные плотно в невзрачь грубой рисунчатой размытостью краски прихожей. (Так выглядит обычно осенью природа в предгрозовой вечерний час, когда сквозь сумрачный надвиг нависшей низко наволоки издалека пятнится густо пестротканый лес). Шагнула в ограниченную затесненность спальни. Руками распушила по пути побитый седой проседью начес. Темный профиль ее по правой стороне угнетающе надвинулся на стену. Наклоняясь назад, сломался по косой в линии пола. Пропал в размывшемся обьеме у пристенка, вливаясь в теневую оттушевку. Над не выключенным ночником выстлался круглым пятном по потолку напряженный красный цвет с окаймленным нимбом пучком света в середине. .................................
За окном в глубокий черный цвет холодно - синяя налаживалась ночь. На четвертом этаже дома по улице Крупской в двухкомнатной квартире под свое кряхтенье и неумолчный храп супруга к первому сну укладывлась Настя.
- Ну и ладненько. Пора на боковую...- Укладывая набок с расплывающимся животом тело в мягкость супружеского ложе, елейным дошептом озвучила тягучестью приятной уже заждавшийся ее свой закуток. "Эх - ма!.. Таких бы дней поболе б подгребло".- Пронеслось с надеждой в прикорнувшей было голове. Бегло глянула на мужа. Да только что там в нем таком заснувшем и спокойном толком ночью разглядишь! В ней вдруг встрепенулся сладостью горячей дрожащий перепелом трепет истинной любви. На душе стало чисто и легко... И не учуяла совсем, как облегчением неощутимым на нее дохнуло мягчайше обволакивающим сном...
Ближе к утру вошла к ней в сон скончавшаяся прошлым летом двоюродная сестра Клава и заговорщицки пыталась хоть бы как отговорить Настю купить Василию ботинки к осени.
- На кой ляд они ему нужны?- Медленно и с томной поволокой в остеклившихся, не видящих глазах не обьясняет той резон.
- Да что ты, Клав? Типун тебе на твой язык поганый! Вечно все тебе не нравится. Придираешься что зря. Гляди, какие они ноские - подошва на два пальца высотой. Кожа натуральная какая. Шитво приличное. Все ровное. Размер и то его...- Стоит твердо Настя на своем. Аж встрепенулась от настырности. И - ни ногой из магазина.
- Знаешь, подруга сердечная? Вот что я тебе скажу..- Глядит невидяще сквозь марь.- Поносить ему их в этой жизни не придется. А в другой - так уж и сам точно не возьмет.
- Что ты такое говоришь? Окстись, отродье окаянное!..- Шевельнулась правая рука творить причастие.- Сама сошла и моего туда же тянешь... Сгинь, слышишь, с глаз моих! Нет ведь тебя на свете белом. Нету!
- Я-то уйду. А ты слова мои, подруженька, запомни...- Отошла, неторопко задкуя, в странно наплывающий туман. Пропала.
Похолодев, Настя проснулась. Обеими руками ухватила одеяло. Судорожно комкает возле груди. Смотрит настороженно со страхом в темноту.
- И приснится же такое!- Размытую проткнула взглядом тьму.- Что наваждение...
Далекая луна, голубовато шаря отпучкованным большим пятном по дальней стенке, иконостасом странным осветила мутновато - серо добрую половину размещенных фотографий в старющей самодельной рамке. С вымытой, отцветшей четкостью глядели на нее из отшумевших за неровной событийной давностью времен уложенная по погостам почти вся родня, мимолетью щегольнувшая перед затворами в высоких сапогах, поддевках, с женскими холщовыми рубахами навыпуск у высоких венских стульев... Будто успокаивала загадками исполненными взглядами: "Спи. Не волнуйсь. Мы рядом. Тут. С тобой..." .............................................
-- И найдет же так. Какой воды, не знаю, ересь!- Встряхнулась, возбужденная, под шепот. Охолаживающимся телом следом погнало сплошно спиной пупырышки колких мурашек. Сходит липко вниз влажный поползень ложбинкой позвонка.- Наваждение какое-то...- Только и молвила Анастасия про себя, взглянув украдкой на супруга.
"А все ж сеструхе его свечку ближе к Красной Горке не мешало бы за упокой поставить. Да и всем нашим старым заодно..."- Последним шелохнулось без зацепки при сознаньи. Неощущаеным мгновеньем отошло.
Под майские праздники военным ветеранам выдавали по медальке. Памятной. Всем. Без разбору. И к ней довеском несуразным - по боевому ордену "Отечественной войны". Принесли это в красивеньком пакете и бывшему артиллеристу Ковалеву Василию. Тот лежа повертел в руках приятно, до дотошности отделанные вещи, но холененькому посланцу от военкомата благодарного чего говаривать не стал. Да и сам гость не чаял шибко дожидаться всплеска чувств от старого, переминаясь с ноги на ногу. Впопыхах вручил Насте флагами верхом размалеванную грамоту, так и не сняв на входе свою новую парадную фуражку. Откланиваясь, все еще не мог заставить себя глубоко дышать в немоготу спертым, застоявшимся в не так уж и уютной комнатенке воздухом.