"Сара" открыла бакинцам мир. Горная деревня, где старые телевизоры показывали только два канала, была оторвана от цивилизации. И дело не в дорогах.
То был Азербайджан в девяностые.
Связь с цивилизацией наладил Шихмамед, когда на деньги от проданных в Хабаровске гвоздик купил старый автобус, не очень старый телевизор и совсем уже новый видеомагнитофон. Мало кто знает, но каждый убитый в России браток в те годы приносил Азербайджану пользу.
Когда авторитеты приезжали на тайную стрелку, их там уже ждали азербайджанцы с цветами.
Еще епископ Гийом де Пуассонский писал как после битвы при Азенкуре по полю ходили нардаранцы с гвоздиками, и стоны умирающих шевалье перебивались зычным "Ахшам базары!".
О чем это я?
Так вот.
Шихмамед поставил автобус на краю села, написал на нем "Кино" и по всей деревне наклеил самодельные афиши: "Нико 9. Премьера".
Он ориентировался на мужскую аудиторию. Все серии "Гваделупы" влетели бы Шихмамеду в хорошую сумму. Даже если похоронить всю Россию.
Деревня была не богатая. Платили Шихмамеду картошкой, яйцами, самогоном, иногда деньгами.
Как известно, там где появляются деньги, появляется и полиция.
- Ай Шихмамед. Вчера Гамлет забрался на крышу сарая, махал ружьем и кричал Мирьюсифу, что "эта деревня слишком тесна для нас двоих".
- А что Мирьюсиф?
- Он тоже достал ружье и сказал Гамлету, что "я слишком стар для всего этого дерьма, но у меня хватит сил чтобы проделать дырку в твоей тупой башке". Я еле их разнял.
- Ну вот видишь, все обошлось.
- А Балакищи. Мы его с того года ищем. Ну как ищем. Он весь год делал вид, что прячется, мы - что искали. Но сейчас он убежал в горы, ставит ловушки и кричит что он Рембо.
- Хорошо, а я тут причем.
- Хамысы сянин похундур.
Договорились, что за каждый сеанс Шихмамед будет отстегивать полиции. Чтобы сохранить видимость справедливости, ставка была прогрессивной. "Первая кровь" шла за "мамед". "Последняя" за "ширван".
Так бы и продолжалось. Но однажды после титров "Двойного удара" всплыли остатки предыдущего записанного на кассету фильма. А там очаровательная француженка надевала на очаровательную ножку очаровательный вязаный носочек. Музыка на заднем плане тоже была очаровательной.
Собиравшиеся было уйти мужики остановились и стали смотреть на ту ножку.
К тому времени Шихмамед уже задумывался над тезисом "make love, not war". Да и насилие обходилось ему в копеечку.
Он уехал ненадолго в Баку чтобы обновить репертуар. А потом понеслось.
"Греческая смоковница" и "Слияние двух лун", "Девять с половиной недель" и клубника в сметане.
Шыхмамед пытался остановить безобразие, но деньги текли рекой. Все что он мог, это требовать держать руки на поручнях, пока мужики смотрят кино. Но это их только подзадоривало. Самые слабые еще до конца фильма срывались и бежали домой. К жёнам.
- Знаешь, что он от меня захотел, - сказала опытная енгя, крупная как две коровы Баладжаханум, и зашептала на ухо собеседнице.
- Я думала, такое делают только до свадьбы? Ну, чтобы сохранить...
- А мой? - зашептала другая, - ... кусок льда... веревки... свечу... повязку на глаза...
- Надо с этим что-то делать, - решили женщины.
Зловещая ночь опустилась на кавказские горы. И в этой тьме фонари светились как факелы.
Мрачные фигуры вышли из теней и двинулись к автобусу, внутри которого под песню Джо Кокера раздевалась Ким Бейсингер.
Ким не знала, что близится ее конец.
Первый камень разбил лобовое стекло. Второй влетел в форточку и угодил в голову Агададаша. Суровые кавказские мужики вскочили, закричали и стали метаться по автобусу. Балакищи, тот самый, который Рембо, с криком "атас, вьетконговцы" выскочил наружу и исчез в лесу.
Догорел автобус только утром.
На его руинах не было никого. Только Шихмамед сидел на коленях у горы оплавленных кассет. И поднимал он кассеты. И разговаривал с ними.