Когда умирают краски осени, это грустно. Остается лишь собирать их лепестки и блики, и пытаться улыбаться уходящему теплу. Такое щемящее острое чувство. Что остается художнику, когда он видит, как тускнет нарисованная им сказка, покрываясь льдом? Горечь на губах. От крепкого чая без сахара. Когда заканчивается мед, и остается лишь привкус рябины. И тяжелое свинцовое небо, которое не дает дышать этим холодным вязким воздухом, выдавливает грудь изнутри каждой попыткой вдоха.
Заледенелые желания. Хочется замереть и перестать чувствовать. Впасть в зимнюю спячку. До весны. Пока ласковый теплый луч не выхватит из выхолаживающего плена. В такие моменты остается лишь вера, лишь надежда на то, что все пройдет, и останется тепло, которому не суждено остыть. И если есть лучик этой веры, то можно переждать, пережить время, пока оттает припорошенный инеем холст. Ведь настоящую картину не повреждает даже время. И краски снова засияют, заиграют радостью.
Вопросы веры и надежды. Они подобны сну, который спасает от окончательного замерзания. Если веришь, то будешь спасен. Если надеешься, то сохранишь ту искру в сердце, которая позволяет поднимать кисть и выплескивать на холст новые сказки. А есть еще вопрос любви. И именно она позволяет унести остатки осеннего терпкого тепла в уют мастерской, и там, где не мерзнут пальцы, продолжать творить.
Но если собрать воедино надежду веру и любовь, то можно расцветить живыми красками даже самую лютую зиму, взорвать ее пожаром чувств, не оставляя места стуже. Лишь тот, кто может нести в себе надежду веру и любовь, способен стать настоящим художником, истинным Творцом.